Тайный дневник Верити Гувер Колин
У нас была нарушена связь.
Это – убийство.
Хватаю сумку и ищу ксанакс. Зажав таблетку в кулаке, направляюсь на кухню. Достаю из шкафа рюмку и наливаю виски, до самых краев. Беру ее в руки, и в этот момент заходит Эйприл. Она останавливается, глядя на меня.
Я смотрю ей в глаза, кладу в рот таблетку и залпом выпиваю рюмку.
Возвращаюсь к себе в комнату и запираю дверь. Потом задвигаю занавески на выбитое окно, чтобы закрыться от солнца.
Я закрываю глаза, натягиваю себе на голову одеяло и пытаюсь понять, что делать дальше.
Я просыпаюсь спустя какое-то время, чувствуя в теле приятное тепло. Что-то прикасается к моим губам. Я открываю глаза.
Джереми.
Я выдыхаю, не отрываясь от его губ, когда он опускается на меня, и страстно отвечаю на его ласку. Но он не знает, что я вкладываю в этот поцелуй жалость к нему. Из-за ситуации, о которой он ничего не знает.
Я убираю одеяло, чтобы между нами не было никаких преград. Продолжая целовать меня, он поворачивается на бок, прижимая меня к себе.
– Сейчас два часа дня, – шепчет он. – Ты в порядке?
– Да, – обманываю я. – Просто устала.
– Я тоже, – он проводит пальцами по моему предплечью, потом берет меня за руку.
– Как ты сюда попал? – спрашиваю я, вспомнив, что заперла дверь изнутри.
Он улыбается.
– Через окно. Эйприл повезла Верити к врачу, а Крю не вернется из школы в ближайший час.
После таких новостей я расслабляюсь окончательно. Верити в доме нет, а значит, переживать нечего.
Джереми кладет голову мне на грудь и смотрит на ноги, проводя пальцем по краю трусиков.
– Я проверил замок. Оказывается, если хлопнуть дверью, его можно случайно защелкнуть.
Я ничего не отвечаю: сомневаюсь, что могу в это поверить. Вероятность есть, но вариант с Верити кажется мне гораздо правдоподобнее.
Джереми приподнимает мою футболку – я снова взяла ее у него из шкафа. И целует меня между грудей.
– Мне нравится, когда ты носишь мои футболки.
Провожу пальцами по его волосам и улыбаюсь.
– Мне нравится, что они пахнут тобой.
Он смеется.
– И какой же у меня запах?
– Петрикор.
Он проводит губами по моему животу.
– Я даже не знаю, что это значит, – бормочет он.
– Это слово описывает аромат свежего дождя после жары.
Он снова возвращается к моим губам.
– Не знал, что для этого есть слово.
– Для всего есть слово.
Он быстро целует меня, потом отстраняется. Задумчиво сводит брови.
– А для того, что я делаю, слово есть?
– Возможно. Что ты имеешь в виду?
Он проводит пальцем по моей челюсти.
– Это, – тихо говорит он. – Влюбляюсь в женщину, хотя не должен.
Несмотря на его дополнение, у меня замирает сердце. Ужасно, что он испытывает вину за собственные чувства. Но я его понимаю. В каком бы состоянии ни была его жена, он спит с другой женщиной в их постели. Сложно придумать этому оправдание.
– Ты чувствуешь себя виноватым? – спрашиваю я.
– Да, – несколько мгновений он молча меня рассматривает. – Но недостаточно виноватым, чтобы остановиться, – он опускает голову на подушку рядом со мной.
– Но нам придется остановиться, – напоминаю я. – Я должна вернуться на Манхэттен. А ты женат.
Судя по глазам, он скрывает мысли, которые не хочет озвучивать. Мы молча смотрим друг другу в глаза. Наконец он целует меня и говорит:
– Я подумал над тем, что ты сказала прошлым вечером на кухне.
Я молчу и боюсь продолжения. Прислушался ли он ко мне? Согласился ли, что качество его жизни не менее важно, чем жизнь Верити?
– Я позвонил в реабилитационный центр, ее будут забирать по будням, начиная с понедельника. Она будет возвращаться домой по выходным, трижды в месяц.
Он ждет моей реакции.
– Думаю, так будет лучше для вас троих.
Я словно вижу – скорбь начинает испаряться. Из него, из этого дома. В окно дует ветер, в доме тихо, Джереми выглядит умиротворенным. В этот момент я принимаю решение о рукописи.
Я не буду ничего делать.
Если я докажу, что Верити убила Харпер, Джереми не станет легче. Ему станет только хуже. Откроется столько ран… И появятся свежие, еще более глубокие.
Не уверена, что присутствие Верити безопасно, но со временем это можно выяснить. Думаю, Джереми просто стоит повысить бдительность. Поставить в комнату Верити камеру с датчиком движения. Если она действительно притворяется, он узнает. А если он узнает, то никогда не позволит ей приближаться к Крю.
К тому же в реабилитационном центре за ней будут следить куда пристальнее.
Кажется, все стало нормально. Безопасно.
– Останься еще на неделю, – просит Джереми.
Я планировала уехать утром, но теперь, когда я знаю, что Верити скоро покинет дом, то с удовольствием осталась бы еще на целую неделю, без Эйприл и Верити.
– Ладно.
Он поднимает бровь.
– Ты хотела сказать – хорошо.
Я улыбаюсь.
– Хорошо.
Он прижимается губами к моему животу, целует меня и снова залезает сверху.
Он проникает в меня, не снимая с меня футболки. Мы занимаемся любовью так долго, что мое тело расслабляется, поддаваясь его движениям. Когда я чувствую, как мышцы его рук начинают напрягаться под моими пальцами, я не хочу заканчивать. Не хочу, чтобы он оставлял мое тело.
Я крепко обхватываю его ногами и нахожу губами его губы. Он стонет и погружается в меня еще глубже. Мы продолжаем целоваться, когда он кончает – его губы замирают, дыхание учащается, и он даже не пытается из меня выйти. Он валится на меня, оставаясь внутри.
Мы молчим, прекрасно осознавая произошедшее. Но ничего не обсуждаем.
Отдышавшись, Джереми выходит из меня и опускает руку, запуская пальцы мне между ног. Он наблюдает за мной, прикасаясь ко мне, и дожидается, когда я достигну оргазма. Когда это происходит, я не пытаюсь сдерживать крики – к счастью, в доме никого нет.
Когда все заканчивается, я расслабленно лежу на кровати, и он целует меня в последний раз.
– Мне нужно ускользнуть, пока никто не вернулся.
Я улыбаюсь, наблюдая, как он одевается. Он целует меня в лоб и вылезает обратно в окно.
Не знаю, почему он не воспользовался дверью, но это меня смешит.
Закрываю лицо подушкой и улыбаюсь. Что на меня нашло? Видимо, чертов дом совсем вскружил мне голову, потому что половину времени я готова бежать отсюда сломя голову, а половину времени мечтаю остаться здесь навсегда.
Эта рукопись точно сводит меня с ума. Я чувствую, что влюбляюсь в мужчину, хотя знаю его всего несколько недель. Но я влюбляюсь в него не только в реальной жизни. Я влюбилась в него благодаря словам Верити. По ее описаниям я узнала, что он за человек, и поняла – он заслуживает большего. Я хочу дать ему то, чего не дала она.
Он заслуживает быть с тем, кто поставит любовь к его детям превыше всего.
Убираю с лица подушку и кладу себе под бедра, приподнимая их, чтобы сохранить внутри то, что он оставил во мне.
21
Когда я снова заснула, мне снился Крю. Повзрослевший, лет в шестнадцать. Во сне не произошло ничего примечательного, во всяком случае, я этого не помню. Помню только чувство, когда смотрела ему в глаза. Будто он злой. Словно все, на что обрекла его Верити и что он видел, отпечаталось в его душе, и он пронес это с собой сквозь детство.
С тех пор прошло несколько часов, и я невольно раздумываю, насколько молчание о рукописи в интересах Крю. Он видел, как утонула сестра. Видел, как мать отказалась ей помогать. И хотя он еще очень маленький, возможно, эти воспоминания сохранятся. И он всегда будет помнить, как она попросила его задержать дыхание, прежде чем намеренно перевернуть лодку.
Мы сидим на кухне – только я и Крю. Эйприл уехала около часа назад, а Джереми наверху, укладывает Верити. Я сижу за столом, ем крекеры с арахисовым маслом и наблюдаю, как Крю играет в айпаде.
– Во что играешь? – спрашиваю я.
– «Той Бласт».
Ну, хотя бы не «Фоллаут» и не «Гранд Тефт Ауто». Он еще не безнадежен.
Крю смотрит, как я откусываю кусочек крекера. Кладет айпад и заползает на стол.
– Тоже хочу, – заявляет он.
Я смеюсь, наблюдая, как он ползет по столу к арахисовому маслу. Даю ему нож. Он кладет на крекер большой ком и откусывает, усевшись на колени. Взгляд наполняется удовольствием.
– Вкусно.
Крю слизывает масло с ножа, и я морщу нос.
– Жуть. Нельзя облизывать нож.
Он хихикает, словно это смешно.
Я откидываюсь на спинку стула, восхищаясь этим мальчиком. Если учесть, что ему пришлось пережить, он – прекрасный ребенок. Не капризничает, не кричит и по-прежнему умудряется радоваться мелочам. Я больше не считаю его придурком. Как в день знакомства.
Я улыбаюсь ему. Его невинности. И снова задаюсь вопросом, помнит ли он тот день. Интересно, зависит ли от воспоминаний Крю программа его лечения. Ведь даже родной отец не знает, на что обрекла его Верити – я чувствую, что это на моей совести. Это я читала рукопись. И должна рассказать Джереми, что его сын может оказаться травмирован сильнее, чем он думает.
– Крю, – начинаю я, вращая рукой банку с арахисовым маслом, – можно задать тебе вопрос?
Он оживленно кивает.
– Ага.
Я улыбаюсь, стараясь не напугать его расспросами.
– У вас была лодка?
Он замирает. Потом отвечает:
– Да.
Я пристально смотрю на него, пытаясь определить, можно ли продолжить, но он непроницаем.
– Вы когда-нибудь играли в ней? Ну, вдали от берега?
– Да.
Он снова облизывает нож, и я испытываю некоторое облегчение – значит, разговор не слишком тяготит его. Может, он даже ничего не помнит. Ему всего пять; очевидно, что он воспринимает реальность иначе, чем взрослые.
– Ты помнишь, как вы катались на лодке? С мамой? И Харпер?
Крю не кивает и не говорит «да». Он смотрит на меня, и я не могу понять, боится ли он отвечать на вопрос или просто не помнит. Потом опускает взгляд на стол, разрывая зрительный контакт. Опускает нож в банку и снова сует себе в рот, смыкая губы.
– Крю, – я подхожу ближе и осторожно кладу руку ему на колено. – Почему перевернулась лодка?
Крю снова смотрит на меня, вытаскивает нож изо рта и говорит:
– Мама сказала, я не должен отвечать тебе, если ты будешь спрашивать про нее.
Чувствую, как с лица схлынула краска. Крю спокойно продолжает облизывать нож. Я так сильно сжимаю стол, что белеют костяшки.
– Она… Твоя мама говорит с тобой?
Крю смотрит на меня несколько секунд, не отвечая, а потом качает головой, словно собирается отказаться от собственных слов. Он понимает, что не должен был этого говорить.
– Крю, твоя мама делает вид, что не может разговаривать?
Крю сжимает зубы, не вынимая ножа изо рта. Я вижу, как нож проходит между зубами и втыкается в десны.
Начинает течь кровь. Я вскакиваю, роняя стул, хватаю нож за ручку и вытаскиваю у Крю изо рта.
– Джереми!
Прикрыв рот Крю рукой, я оглядываюсь в поисках полотенца. Тщетно. Крю не плачет, но его глаза полны ужаса.
– Джереми! – теперь воплю я. Отчасти потому что мне нужна его помощь, отчасти от испуга.
Джереми подбегает к Крю, запрокидывает его голову назад, заглядывает ему в рот.
– Что случилось?
– Он… – Я даже не могу этого произнести. Хватаю ртом воздух. – Он ткнул в рот ножом.
– Придется зашивать, – Джереми берет сына на руки. – Возьми мои ключи. Они в гостиной.
Я спешу в гостиную и хватаю со стола ключи Джереми. Следую за ними в гараж, к джипу Джереми. У Крю в глазах стоят слезы – ему становится больно. Джереми открывает заднюю дверь и сажает Крю в кресло. Я открываю дверь, чтобы залезть на переднее сиденье.
– Лоуэн, – говорит Джереми. Я оборачиваюсь. – Я не могу оставить Верити одну. Тебе придется остаться.
Сердце уходит в пятки. Джереми помогает мне спуститься, прежде чем я успеваю возразить.
– Я позвоню тебе после приема.
Он забирает у меня из руки ключи, и я, замерев на месте, наблюдаю, как он сдает задом из гаража. Разворачивает машину и выезжает на дорогу.
Опускаю взгляд на свои руки, покрытые кровью Крю.
Я больше не хочу здесь оставаться, не хочу, не хочу, ненавижу эту работу.
Через несколько секунд я понимаю, что мои желания не играют никакой роли. Я здесь, как и Верити, и я должна убедиться, что ее дверь заперта. Спешу обратно в дом и поднимаюсь по ступеням в ее комнату. Ее дверь широко открыта – возможно, потому что Джереми торопился вниз.
Она в кровати. Но укрыта лишь наполовину, и одна нога свисает, словно Джереми услышал мой крик и сорвался, не успев нормально ее уложить.
Не моя проблема.
Хлопаю дверью и запираю ее снаружи, размышляя, как еще можно обеспечить собственную безопасность. Спускаясь вниз, вспоминаю, что видела в подвале видеоняню. Подвал – последнее место, куда я хочу пойти, но приходится преодолеть страх, включить в телефоне фонарик и спуститься вниз. Когда я была здесь с Джереми, то не особо осматривалась вокруг. Но я помню, что некоторые коробки были закрыты.
Осветив помещение, я замечаю, что почти все коробки сдвинуты с места и открыты, словно кто-то в них рылся. Мысль о том, что это могла быть Верити, заставляет меня действовать еще быстрее. Я не хочу оставаться здесь дольше, чем нужно. Иду туда, где видела в прошлый раз видеоняню – она лежала прямо сверху, в одной из немногих открытых коробок.
Ее нет.
Но в тот момент, когда от страха я уже готова отказаться от поисков, я замечаю на полу коробку. Хватаю видеоняню и несусь обратно к ступеням. С огромным облегчением открываю дверь и выхожу из подвала.
Разматываю провода и подключаю пыльный монитор к розетке возле компьютера Верити. И спешу наверх, но останавливаюсь на полпути. Разворачиваюсь. Иду на кухню и беру нож.
Возвращаюсь к комнате Верити и отпираю замок, сжимая в руке нож. Она лежит в той же позе. Нога по-прежнему свисает с кровати. Прижимаясь спиной к стене, я крадусь к комоду и ставлю на него камеру. Направляю на кровать и включаю в розетку.
Потом возвращаюсь к двери, но мешкаю, прежде чем покинуть комнату. Делаю шаг вперед, по-прежнему сжимая нож, как можно быстрее поднимаю ногу Верити и закидываю на кровать. Накрываю ее одеялом, поднимаю поручни, выхожу в коридор и закрываю за собой дверь.
Запираю ее.
К дьяволу это дерьмо.
Тяжело дыша, я спускаюсь вниз и иду к раковине. Смываю с рук засохшую кровь. Провожу несколько минут, счищая ее со стола и с пола. Потом возвращаюсь в кабинет и сажусь перед монитором.
Перевожу камеру на телефоне в режим съемки видео на случай, если она пошевелится. Если она пошевелится… Я хочу, чтобы Джереми это увидел.
Я жду.
Жду целый час. Смотрю на телефон, дожидаясь звонка от Джереми. Смотрю на монитор, дожидаясь разоблачения Верити. Я слишком напугана, чтобы выйти из кабинета и предпринять что-то еще. Подушечки пальцев болят от постоянного стука по столу.
Спустя еще полчаса я снова начинаю в себе сомневаться. Она бы уже пошевелилась. А она даже не открывала глаза. Она не могла видеть, как я поставила камеру, потому что у нее были закрыты глаза.
Если только она не открыла их, пока я шла в кабинет. В таком случае она видела видеоняню и знает, что я наблюдаю.
Я качаю головой. Рехнуться можно.
Осталась последняя глава рукописи. Нужно с этим покончить, если я планирую остаться здесь еще на неделю. Невозможно больше то бояться, то подозревать себя в безумии. Беру несколько последних страниц, не отворачиваясь от монитора. Буду читать и наблюдать за ней.
Прошло всего несколько дней со смерти Харпер, но за эти несколько дней мой мир изменился сильнее, чем за все предыдущие годы на этой земле.
Меня допрашивала полиция. Дважды. Можно понять – они хотят убедиться в правдоподобности моей истории. Это их работа. Они задавали простые вопросы. Отвечать было легко.
«Вы можете рассказать, что произошло?»
«Харпер наклонилась из лодки к воде. Лодка перевернулась. Мы все погрузились под воду, но Харпер выплыть не смогла. Я пыталась спасти ее, но начала задыхаться, и мне нужно было вытаскивать Крю».
«Почему на ваших детях не было жилетов?»
«Мы думали, что мы на мелководье. Сначала мы были совсем близко к причалу, но потом… Отдалились».
«Где был ваш супруг?»
«Уехал в магазин. Перед отъездом он попросил меня отвести детей к воде».
Ответы на вопросы я сопровождала приступами рыданий. И периодически сгибалась пополам, словно ее гибель причиняла мне физическую боль. Думаю, представление получилось правдоподобным, и им было неудобно допрашивать меня дальше.
Увы, с Джереми такое не работало.
Он был хуже следователей.
Со смерти Харпер он не выпускал Крю из поля зрения. Мы спали втроем внизу, в нашей комнате – Крю посередине, мы с Джереми по сторонам, разделенные очередным ребенком. Но сегодня все было иначе. Сегодня я попросила Джереми меня обнять, и тогда он положил Крю с другой стороны и лег посередине. Я прижималась к нему полчаса, надеясь заснуть, но он не прекращал чертовы расспросы.
– Почему ты повезла их кататься на лодке?
– Они попросили.
– Почему на них не было жилетов?
– Я думала, мы близко к берегу.
– Какие были ее последние слова?
– Я не помню.
– Когда ты добралась до берега с Крю, она еще была на поверхности?
– Нет. Не думаю.
– Ты поняла, что лодка вот-вот перевернется?
– Нет. Все случилось слишком быстро.
Вопросы ненадолго закончились, но я знала: он не спит. Наконец, через несколько минут молчания он произнес:
– Просто я не понимаю.
– Чего ты не понимаешь?
Он отодвинулся, освободив пространство между моим лицом и своей грудью. Он хотел, чтобы я на него посмотрела, и я подняла голову.
Он прикоснулся к моей щеке, нежно, костяшками пальцев.
– Верити, почему ты сказала Крю, чтобы он задержал дыхание?
В тот момент я поняла – все кончено.
В тот момент он понял – все кончено.
Он думал, будто знает свою жену… Но впервые действительно понял, что означает мой взгляд. А я поняла: как бы я ни пыталась его убедить… Он никогда не поверит мне. Слова Крю были важнее. Это не в его природе. Он ставит детей выше жены, и именно это я ненавижу в нем сильнее всего.
Но я все же пыталась. Пыталась его убедить. Но сложно говорить убедительно, когда по твоим щекам струятся слезы, а голос дрожит на словах: «Я сказала это, когда мы уже переворачивалась. Не раньше».
Он молча посмотрел на меня. А потом отпустил. И отстранился, и я уже понимала – это самый последний раз. Он отвернулся и обхватил Крю, словно стал его доспехами.
Его защитником.
От меня.
Я пыталась лежать неподвижно, не проявляя реакции, чтобы он решил, будто я заснула, но лишь тихо плакала. Когда слезы усилились, я ушла в кабинет и закрыла за собой дверь, чтобы Джереми не услышал рыданий.
Добравшись до кабинета, я открыла рукопись и начала печатать. Кажется, больше рассказывать не о чем. Будущего нет. Прошлого тоже.
Я добралась до конца истории?
Не знаю, что будет дальше. Я предсказала убийство Частин, но не знаю, как закончится моя собственная жизнь.
Умру ли я от рук Джереми? Или от собственных рук?
А может, ничего и не кончится. Может, завтра утром Джереми проснется и увидит, как я сплю рядом. И вспомнит все хорошее, все минеты, всю проглоченную сперму. И поймет, сколько времени у нас появится на подобные вещи теперь, с одним ребенком.
Или… Может, он проснется с уверенностью, что гибель Харпер не была случайной. Может, он сдаст меня полиции. Может, захочет заставить меня расплатиться за мой поступок.
Тогда… Так тому и быть.
Я просто въеду в дерево.
Конец
22
Я даже не успеваю осознать финал, потому что слышу, как машина Джереми заезжает в гараж. Складываю страницы в стопку и смотрю на монитор. Верити по-прежнему лежит неподвижно.
Он подозревал ее?
Сжимаю ладонями шею, пытаясь снять напряжение, накопившееся после прочтения последней главы. Как он может продолжать за ней ухаживать? Купать и переодевать ее всю оставшуюся жизнь? Просто ради выполнения данных ей клятв?
Если он действительно подозревал ее в убийстве Харпер, как он вообще может оставаться с ней в одном доме?
Я слышу, как открывается дверь гаража, и выхожу из кабинета в коридор. Джереми стоит у лестницы и держит Крю на руках.
– Шесть стежков, – шепчет он. – И куча обезболивающих. Он вырубился на всю ночь.
Он несет Крю наверх и укладывает спать. Я не слышу, чтобы он заходил к Верити на обратном пути.
– Хочешь кофе? – предлагаю я.
Читать бесплатно другие книги:
