Тайный дневник Верити Гувер Колин
– Пожалуйста.
Он идет за мной на кухню, где обнимает сзади и утыкается в волосы, пока я ставлю кофе. Я прижимаюсь к нему, голову переполняют вопросы. Но я молчу, не зная даже, с чего начать.
Поворачиваюсь и тоже его обнимаю. Мы стоим так несколько минут. Наконец он отпускает меня и говорит:
– Мне нужно в душ. Я весь в крови.
И только тогда я замечаю. Капли на его руках, пятна на футболке. Кажется, пачкаться в крови становится нашей традицией. Хорошо, что я не суеверная.
– Я буду в кабинете.
Мы целуемся, и он бежит наверх. Я дожидаюсь кофе, чтобы налить чашку и себе. Я по-прежнему не представляю, как подступиться к нему со своими вопросами, но после прочтения последней главы их слишком много. Грядущая ночь может оказаться длинной.
Я слышу, как он включил воду, как раз когда наливаю кофе. Беру чашку и возвращаюсь в кабинет, а потом проливаю все на пол. Чашка разбивается. Горячая жидкость обжигает мне ноги и стекает по пальцам, но я не могу пошевелиться.
Замерев на месте, я пялюсь в монитор.
Верити на полу. На руках и коленях.
Хватаю телефон и окликаю Джереми.
– Джереми!
Верити поворачивает голову набок, словно слышит мой крик. Прежде, чем я успеваю включить дрожащими пальцами камеру, она заползает обратно в кровать. Принимает позу. Замирает.
– Джереми! – выкрикиваю я вновь, уронив телефон. Бегу на кухню, хватаю нож. Бегу наверх, прямо в комнату Верити. Отпираю и распахиваю дверь.
– Вставай! – ору я.
Она не двигается. Даже не вздрагивает.
Я срываю с нее одеяло.
– Вставай, Верити. Я тебя видела, – я в ярости наклоняюсь над кроватью. – Я это так не оставлю.
Я хочу, чтобы Джереми увидел ее истинное лицо, прежде чем она успеет ему навредить. Навредить Крю. Хватаю ее за лодыжки и начинаю тянуть. Я уже наполовину стаскиваю ее с кровати, когда чувствую, как кто-то меня оттаскивает. Поднимает в воздух и уносит к двери. И ставит меня на пол в коридоре.
– Какого черта ты творишь, Лоуэн? – лицо и голос Джереми полны гнева.
Я делаю шаг вперед и прижимаю руки к его груди. Он забирает у меня нож и хватает меня за плечи.
– Хватит.
– Она притворяется. Я видела, клянусь, она притворяется.
Он заходит обратно в комнату, хлопнув у меня перед носом дверью. Я заглядываю и вижу, как он поднимает ноги Верити на кровать. Увидев, что я вернулась, он накрывает жену одеялом и выводит меня в коридор. Запирает дверь, хватает меня за запястье и тащит за собой.
– Джереми, нет, – я цепляюсь за его руку. – Не оставляй здесь Крю.
Мой голос умоляет, но Джереми остается глух. Его волнует лишь то, что он увидел. Когда мы подходим к лестнице, я начинаю упираться, качая головой. Он должен перенести Крю вниз. Джереми берет меня за талию, кладет себе на плечо и несет вниз, прямо в спальню. Осторожно опускает на кровать, несмотря на гнев.
Подходит к моему шкафу. Вытаскивает чемодан. Мои вещи.
– Ты должна уехать.
Я на коленях подползаю к изножью кровати, где он запихивает одежду в чемодан.
– Ты должен поверить мне.
Он не реагирует.
– Черт подери, Джереми! – Я показываю наверх. – Он сумасшедшая! Она обманывала тебя с первого дня вашей встречи!
Я никогда не чувствовала в человеке столько недоверия и ненависти. Его взгляд ужасает меня, и я начинаю пятиться.
– Она не притворяется, Лоуэн, – он поднимает руку в сторону лестницы. – Эта женщина беспомощна. У нее практически отказал мозг. Тебе мерещилась всякая чушь с самого начала, – он продолжает складывать мои вещи в чемодан, качая головой. – Невозможно, – бормочет он.
– Нет. И ты сам это знаешь. Она убила Харпер, и ты это знаешь. Ты подозревал, – я слезаю с кровати и спешу к двери. – Я докажу.
Он идет за мной в кабинет Верити. Я хватаю рукопись, все страницы, поворачиваюсь к нему и прижимаю их к его груди.
– Читай.
Он перехватывает бумаги. Смотрит на них. Потом на меня.
– Где ты это нашла?
– У нее. Там все. Со дня вашей встречи и до аварии. Прочитай. Хотя бы последние две главы. Пожалуйста, просто прочитай. – Я так устала, что способна лишь умолять. Поэтому я упрашиваю его. Тихо. – Прошу, Джереми. Ради твоих девочек.
Он смотрит на меня и по-прежнему не верит ни единому слову. Ну и ладно. Если он просто прочитает – и увидит, о чем действительно думает его жена рядом с ним, – то поймет, что бояться нужно не меня.
Чувствую, как в груди растет страх. Страх его потерять. Он считает меня безумной – я пыталась навредить его жене. Хочет, чтобы я уехала из его дома. Ушла отсюда и никогда не возвращалась.
Глаза щиплет, и по щекам начинают бежать слезы.
– Прошу, – шепчу я. – Прошу. Ты заслуживаешь знать правду.
23
Я понимаю, что на чтение у него уйдет какое-то время. Сижу на кровати и жду. В доме тише, чем когда-либо. Тревожное затишье перед бурей.
Смотрю на чемодан, задаваясь вопросом, заставит ли он меня уехать после прочтения рукописи. Все время пребывания здесь я хранила от него этот секрет. Он может никогда меня не простить.
И я знаю, он никогда не простит Верити.
Поднимаю взгляд к потолку, услышав удар. Негромкий, но, похоже, он раздался из комнаты Джереми. Прошло не слишком много времени, но достаточно, чтобы он успел пролистать рукопись и узнать: Верити совсем не такая женщина, как он думал.
Раздается крик. Приглушенный и тихий, но я его слышу.
Ложусь на бок, обнимаю подушку и закрываю глаза. Меня убивает осознание, насколько ему сейчас больно – он читает страницу за страницей жестокой правды, которая никогда не должна была быть написана.
Наверху раздаются шаги. Он никак не мог успеть прочитать все целиком, но я его понимаю. На его месте я бы сразу перешла к концу, чтобы узнать правду о гибели Харпер.
Слышу, как открывается дверь. Бегу по коридору в кабинет и смотрю в монитор.
Джереми стоит на пороге комнаты Верити и смотрит на нее. Мне видно их обоих.
– Верити.
Разумеется, она не отвечает. Он не должен знать об угрозе. А может, она притворяется, чтобы он не сдал ее полиции. В любом случае я чувствую: Джереми не покинет комнату, пока не получит ответа.
– Верити, – повторяет он, приближаясь к ней. – Если ты не ответишь, я позвоню в полицию.
Она не двигается. Он подходит к кровати, наклоняется и поднимает ей веко. Пристально смотрит и уходит обратно к двери. Он мне не верит.
Но потом он останавливается, словно задавшись вопросом. Вопросом о прочитанном. Поворачивается и снова подходит к ней.
– Сейчас я выйду отсюда и отвезу твою рукопись в полицию. Они заберут тебя, и ты больше никогда не увидишь меня и Крю, если не откроешь глаза и не расскажешь, что здесь происходит.
Проходит несколько секунд. Я жду, затаив дыхание. Надеясь, что она сознается и Джереми увидит: я говорила правду.
Я ахаю, когда она открывает глаза. И закрываю рот рукой, чтобы не закричать. Я боюсь разбудить Крю, ему не следует такое видеть.
Джереми напрягается всем телом, обхватывает голову руками и начинает пятиться от кровати. Натыкается на стену.
– Какого дьявола, Верити?
Верити неистово качает головой.
– У меня не было выбора, Джереми, – говорит она и садится в кровати. Она принимает защитную позу, словно боится его реакции.
Джереми все еще не может поверить, он смотрит на жену с яростью, недоумением и обидой.
– Все это время… Ты…
Он старается не кричать, но, кажется, вот-вот взорвется. Поворачивается и с яростью бьет кулаком в дверь. Верити вздрагивает.
Она поднимает руки.
– Прошу, не трогай меня. Я все объясню.
– Не трогать? – Джереми поворачивается к ней и делает шаг вперед. – Ты ее убила, Верити.
Теперь его голос слышно и без монитора. Но у Верити место на первом ряду. Она пытается спрыгнуть с постели и от него убежать, но он быстрее. Он хватает ее за ногу и затаскивает обратно на кровать. Она начинает кричать, но он зажимает ей рот.
Начинается борьба. Она пытается его пнуть. Он пытается удержать ее.
Его рука тянется к ее горлу.
Нет, Джереми.
Я бегу в комнату Верити и резко останавливаюсь в дверях. Джереми подмял ее под себя. Ее руки зажаты его коленями, ноги бьют по кровати, впиваясь в матрас. Она задыхается.
Она пытается бороться, но он сильнее.
– Джереми! – Я подбегаю к нему и пытаюсь оттащить. Я думаю лишь об их с Крю будущем, и что гнев не стоит жизни. Его жизни. – Джереми!
Он не слушает. И отказывается ее отпускать. Я пытаюсь заглянуть ему в глаза, успокоить его, вразумить.
– Остановись. Ты сломаешь ей трахею. Они поймут, что ты ее убил.
У него по щекам струятся слезы.
– Лоу, она убила нашу дочь.
Я обхватываю руками его лицо, пытаюсь прижать его к себе.
– Подумай о Крю, – тихо напоминаю я. – Твой сын может остаться без отца.
Я вижу, как до него постепенно доходят мои слова. Он убирает руки с ее горла. Сгибаюсь пополам, хватая ртом воздух с не меньшей жадностью, чем Верити. Она пытается сделать вдох. Что-то сказать. Или закричать. Джереми закрывает ей рот и смотрит на меня. В его глазах мольба, но он не хочет, чтобы я звала на помощь. Он хочет, чтобы я посоветовала ему, как лучше ее прикончить.
Я даже не спорю. После содеянного ни единая клеточка ее тела не заслуживает жизни. Делаю шаг назад и пытаюсь сосредоточиться.
Если задушить ее руками, они поймут. На шее останутся отпечатки пальцев. Если использовать подушку, ее частички попадут в легкие. Но мы должны что-то сделать. Если Джереми не сделает, она сумеет выйти сухой из воды. И навредит ему или Крю. Убьет его, как убила свою дочь. Как пыталась убить Харпер в младенчестве.
Как пыталась убить Харпер в младенчестве.
– Нужно выдать все за несчастный случай, – тихо говорю я, но он слышит меня сквозь звуки, которые она издает под его ладонью. – Вызови у нее рвоту. Закрой нос и рот, пока она не перестанет дышать. Все будет выглядеть, будто она задохнулась во сне.
Глаза Джереми широко раскрыты, но я вижу в них понимание. Он убирает руки с ее рта и засовывает пальцы в ее горло. Я отворачиваюсь, не в силах смотреть.
Я слышу звуки рвоты, а потом она начинает задыхаться. Кажется, это продолжается вечно. Вечно.
Опускаюсь на пол, содрогаясь всем телом. Прижимаю ладони к ушам и пытаюсь не слушать последние вздохи Верити. Ее последние движения. Спустя какое-то время в комнате раздается дыхание лишь двоих людей.
Дышим только мы с Джереми.
– Господи, господи, господи…
Я шепчу это и не могу остановиться, начиная осознавать масштабы содеянного.
Джереми молчит. Я не хочу на нее смотреть, но должна убедиться, что все кончено.
Когда я поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня. Только на этот раз я знаю – ее там нет, она не прячется за пустым взглядом.
Джереми стоит рядом с ней на коленях. Проверяет ее пульс и резко опускает голову. Потом садится на пол и прижимается спиной к кровати. Закрывает лицо руками. Но знаю, плачет ли он, но вполне пойму, если так. Он выяснил, что смерть его дочери не была случайностью. Что его жена – женщина, которой он посвятил столько лет жизни – оказалась совсем другим человеком, чем он думал. Что все это время она им манипулировала.
Все его хорошие воспоминания о жене умерли сегодня вместе с ней. Ее признания разорвали его на части, и я понимаю, почему он сидит, согнувшись, и пытается осознать последний час собственной жизни. Последний час жизни Верити.
Закрываю рот рукой и начинаю плакать. Поверить не могу – я помогла ее убить. Мы только что убили ее.
Не могу оторвать от нее взгляда.
Джереми встает и берет меня на руки. Я закрываю глаза, пока он несет меня по коридору и спускается на первый этаж. Когда он опускает меня в кровать, мне хочется, чтобы он лег со мной. Обнял меня. Но он этого не делает. Он начинает метаться по комнате, качает головой и что-то бормочет.
Думаю, у нас шок. Я хочу его утешить, но боюсь говорить, двигаться и признавать, что происходящее реально.
– Черт, – ругается он. И повторяет, уже громче: – Черт!
Смотрит на меня и подходит к кровати. Поправляет дрожащей рукой мои волосы.
– Она умерла во сне, – тихо и твердо говорит он. – Да?
Я киваю.
– С утра… – он делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – С утра я позвоню в полицию и скажу, что обнаружил это, когда пришел ее будить. Все будет выглядеть, будто она задохнулась во сне.
Я упорно киваю. Джереми смотрит на меня с тревогой, сочувствием, извинением.
– Прости. Мне так жаль – он наклоняется и целует меня в лоб. – Скоро вернусь, Лоу. Нужно привести в порядок комнату. Спрятать рукопись.
Он опускается на колени и заглядывает мне в глаза, словно пытается убедиться, что я его поняла.
– Мы пошли спать как обычно. Оба, около полуночи. Я дал ей лекарства, а в семь утра, когда встал собирать Крю в школу, обнаружил ее в таком виде.
– Да.
– Верити умерла во сне, – повторяет он. – И больше мы никогда не будем это обсуждать. С этого момента… С этого самого момента.
– Хорошо, – шепчу я.
Он медленно выдыхает.
– Хорошо.
Он уходит, и я слышу, как он перемещается из комнаты в комнату – сначала идет к себе, потом к Крю, потом к Верити, потом в ванную.
В кабинет и потом на кухню.
Наконец он возвращается ко мне в кровать. Обнимает меня. Обнимает крепче, чем когда-либо. Мы не спим. Мы со страхом дожидаемся утра.
24
Верити умерла во сне семь месяцев назад.
Крю перенес ее смерть тяжело. Как и Джереми – публично. Я уехала утром в день ее смерти и вернулась на Манхэттен. Джереми ждала непростая неделя, и если бы я осталась в доме после смерти его жены, все выглядело бы еще подозрительнее.
Мой набросок одобрили, как и два следующих. Я сдала первый черновик первого романа две недели назад. И попросила продлить сроки сдачи двух следующих книг. Непросто будет работать над ними с младенцем.
Она еще не родилась. Ждать осталось примерно два с половиной месяца. Но я уверена: с помощью Джереми я смогу справиться с любой работой. Он прекрасный отец для Крю, был прекрасным отцом для девочек, и не сомневаюсь – станет прекрасным отцом для моей малышки.
Конечно, мы были шокированы, хотя и не удивлены. Такое случается, когда забываешь об осторожности. Меня беспокоило, как воспримет новость Джереми – ведь он недавно потерял двоих детей и снова станет отцом. Но увидела его восторг и поняла: Верити ошибалась. Потеряв одного ребенка или даже двоих, человек не обязательно теряет всех. Скорбь Джереми по погибшим детям никак не связана с радостным ожиданием появления новой дочери.
Несмотря на все пережитое, он все равно остается лучшим мужчиной, что я знала. Терпеливый, внимательный и куда лучший любовник, чем Верити смогла описать. После ее смерти, когда мне пришлось вернуться на Манхэттен, Джереми звонил мне каждый день. Я провела там две недели, пока все не начало возвращаться в норму. Когда он попросил вернуться, я приехала в тот же вечер. И с тех пор мы не расставались. Мы оба понимали, что торопим события, но не могли друг без друга. Думаю, мое присутствие его успокаивало, и мы даже не обсуждали поспешность наших отношений. Обсуждать было нечего. Все происходило абсолютно естественно. Мы любили друг друга, а остальное было неважно.
Джереми решил продать дом вскоре после того, как я узнала о беременности. Он не хотел оставаться в городе, где жил с Верити. И, честно говоря, я тоже не хотела оставаться в доме с такими ужасными воспоминаниями. Три месяца назад мы переехали в Северную Каролину. Получив аванс и страховку Верити, мы смогли сразу расплатиться за дом на побережье в Саутпорте. Каждый вечер мы сидим втроем на веранде нового дома и смотрим, как волны бьются о берег.
Теперь мы семья. Не совсем та, в которой родился Крю, но, думаю, Джереми рад, что у его сына есть я. А скоро Крю станет старшим братом.
Кажется, мальчик неплохо справляется. Мы водим его к психологу, и иногда Джереми переживает, что вреда от этого больше, чем пользы, но я убеждаю его, что терапия здорово помогла мне в детстве. Я думаю, дурные воспоминания быстро забудутся, если им на смену придет много хорошего.
Сегодня мы вернулись в их старый дом впервые за несколько месяцев. Жутковато, но необходимо. Я уже на довольно позднем сроке, и скоро не смогу далеко уезжать, поэтому мы решили разобраться с вещами. Джереми получил уже два предложения о покупке, и мы не хотим возвращаться сюда на последнем месяце беременности.
Сложнее всего разбирать кабинет. Возможно, там было что-то ценное, но мы с Джереми провели полдня, отправляя все в уничтожитель бумаги. Думаю, мы оба хотели проститься с этой частью жизни. Забыть ее.
– Ты как? – спрашивает Джереми. Он заходит в кабинет и кладет руку мне на живот.
– Хорошо, – с улыбкой отвечаю я. – Ты почти закончил?
– Ага. Еще несколько коробок на веранде, и готово.
Он целует меня, и в этот момент в дом вбегает Крю.
– Хватит бегать! – кричит Джереми ему вслед. Я поднимаюсь с рабочего кресла и везу его к выходу. Джереми поднимает одну из коробок, оставленных на крыльце, и несет к машине. Крю выбегает на улицу, но замирает и возвращается в дом.
– Чуть не забыл, – говорит он и спешит к лестнице. – Нужно забрать вещи из маминого пола.
Я смотрю, как он поднимается по ступеням в бывшую спальню Верити. Когда я заходила туда в последний раз, комната была пуста. Но вскоре Крю спускается вниз с листами бумаги в руках.
– Что это? – спрашиваю я.
– Картинки, которые я рисовал для мамы, – он пихает их мне в руки. – Я забыл, она хранила их в полу.
Крю снова выбегает на улицу. Я опускаю взгляд на рисунки. И ко мне возвращается знакомое чувство от пребывания в этом доме. Страх. В голове проносятся образы. Нож, который лежал на полу у Верити в комнате. Как я видела ее в монитор, стоявшую на руках и коленях, словно она копалась в полу. И слова Крю.
Я забыл, она хранила их в полу.
Я бегу наверх. И хотя я знаю, что она мертва и ее здесь нет, по дороге в ее комнату меня все равно переполняет ужас. Я вижу на полу доску, которую Крю не смог нормально поставить на место после того, как вытащил рисунки. Сажусь на колени и поднимаю ее.
В полу дыра.
Внутри темно, я просовываю руку и обшариваю тайник. Вытаскиваю что-то маленькое. Фотографию девочек. Что-то холодное. Нож. Снова сую руку и нахожу конверт. Открываю его и вытаскиваю письмо.
Первая страница пуста. Задержав дыхание, я поднимаю ее и смотрю на вторую.
Письмо для Джереми, написанное от руки. Я со страхом начинаю читать.
Дорогой Джереми!
Надеюсь, это письмо найдешь именно ты. А если нет, надеюсь, оно до тебя как-нибудь дойдет, потому что мне нужно многое тебе сказать.
Начну с извинений. Уверена, к тому моменту, как ты будешь читать его, я исчезну посреди ночи с Крю. Мне больно думать, что я брошу тебя в доме, с которым у нас связано столько воспоминаний. У нас была такая прекрасная жизнь с детьми. Друг с другом. Но мы хроники. Следовало ожидать, что со смертью Харпер наша боль не закончится.
Столько лет я была для тебя идеальной женой, и никак не ожидала, что нас прикончит моя любимая карьера, которой я посвятила большую часть жизни.
Наша жизнь была идеальной, пока в день смерти Частин мы не провалились в другое измерение. Я изо всех сил старалась забыть момент, когда все пошло не так, но мой проклятый разум никогда не забывает ни единой детали.
Мы были на Манхэттене, ужинали с моим редактором, Амандой. На тебе был мой любимый серый свитер – твоя мама подарила его тебе на Рождество. Только вышел мой первый роман, и я подписала с «Пантемом» новый контракт на две книги. Я обсуждала с Амандой следующую книгу. Не знаю, слушал ли ты в тот момент наш разговор, но подозреваю, что нет, потому что ты никогда не любил писательскую болтовню.
Я жаловалась Аманде, что не могу решить, с какой точки зрения писать новую книгу. Написать нечто принципиально иное? Или и дальше вести повествование от лица злодея, благодаря чему мой первый роман имел такой успех?
Она предложила продолжать в том же духе, но хотела сделать вторую книгу еще экстремальней. Я сказала, что мне будет сложно написать это правдоподобно, потому что в повседневной жизни у меня совершенно иной образ мыслей. Я беспокоилась, что мне не хватит мастерства на следующую книгу.
И тогда она посоветовала мне упражнение, которому научилась в университете – дневник антагониста.
Было бы здорово, если бы в этот момент ты обратил внимание на происходящее, но ты уткнулся в телефон, вероятно, читая электронную книгу другого автора. Ты поймал мой взгляд и поднял глаза, но я просто улыбнулась. Я не злилась. Я была рада, что ты со мной и терпеливо ждешь, пока я получаю советы от нового редактора. Ты сжал под столом мою ногу, и я вновь переключила внимание на Аманду, пока ты рисовал пальцем круги на моем колене. Мне не терпелось вернуться в отель, потому что это был наш первый совместный вечер без девочек, но совет Аманды тоже меня очень заинтересовал.
Она сказала, дневник антагониста – лучший способ улучшить мои навыки. Сказала, мне нужно войти в образ отрицательного персонажа, делая дневниковые записи о собственной жизни… О реальных событиях… Но записывать внутренний диалог, полностью противоположный моим истинным мыслям. Сказала начать с дня нашей с тобой встречи. Записать, что было на мне надето, о чем мы говорили в тот вечер, но сделать внутренний диалог мрачнее, чем на самом деле.
Задание казалось простым. Безвредным.
В качестве примера я переделаю только что написанный абзац.
Я смотрю на Джереми, надеясь, что он тоже слушает. Но нет. Он снова пялится в свой чертов телефон. Этот ужин для меня крайне важен. Я понимаю, Джереми такое не любит – модные рестораны и встречи на Манхэттене, – но ведь я нечасто его об этом прошу. Вместо этого он читает какую-то электронную книгу, не проявляя ни малейшего уважения к нашей беседе.
Он постоянно читает, но МОИ книги ему читать не нравится? Оскорбление в высшей форме.
Его дерзкое поведение раздражает меня, но раздражение приходится скрывать. Если Аманда заметит его, то может заметить и неуважение Джереми.
Джереми поднимает взгляд, и я выдавливаю улыбку. Гнев можно оставить на потом. Снова переключаю внимание на Аманду, надеясь, что она не заметит поведение Джереми.
Через несколько секунд Джереми сжимает мою ногу, прямо над коленом, и я замираю. Большую часть времени мне это нравится. Но сейчас единственное, что мне нужно, – муж, который поддерживает мою карьеру.
Видишь, как легко писателю представить себя кем-то другим.
Как только мы вернулись с ужина, я схватила ноутбук и написала о вечере нашего знакомства. Я представила, что мое красное платье было украдено. Я представила, что пришла туда в надежде подцепить богатого мужчину, что было совершенно не так. Ты ведь должен меня знать, Джереми.
Сначала мне не слишком хорошо удавалась роль злодея, и поэтому я взяла в привычку записывать таким образом ключевые события нашей жизни. Я написала про вечер, когда ты сделал мне предложение, про вечер, когда я узнала, что беременна, про день, когда я родила девочек. Каждый раз, когда я писала о новом событии, мне все лучше удавалось войти в роль злодея. Это было увлекательно.
И это помогло.
Невероятно помогло, и именно поэтому мне удавалось создавать в романах такие правдоподобные, ужасающие персонажи. Именно поэтому мои книги хорошо продавались.
К тому времени, как я закончила третий роман, я почувствовала, что отточила навык умения писать с чужой точки зрения. Упражнения настолько мне помогли, что я решила объединить все дневниковые записи в автобиографию, которая могла бы послужить пособием для других писателей. Нужно было объединить главы общей сюжетной линией, и я довела каждую сцену до крайности, чтобы сделать ее еще более отталкивающей. Неприятной.
Я не жалею, что написала ее, потому что хотела лишь одного – помочь другим, но жалею, что написала о гибели Харпер всего через несколько дней после случившегося. Я была не в лучшем состоянии и знала лишь один способ себе помочь – выплеснуть всю боль на клавиатуру. Таково было мое лечение, и неважно, насколько тяжело тебе это понять.
К тому же я не думала, что ты станешь это читать. Кроме первой рукописи, ты никогда ничего не читал.
Так почему… Ты решил прочитать именно это?
Я не предполагала, что кто-то станет читать эту автобиографию и поверит в написанное. Это просто упражнение. И все. Способ справиться с черной тоской, которая съедала меня изнутри, но уменьшалась с каждым ударом по клавиатуре. Я создала в автобиографии вымышленного злодея и свалила на него всю вину.
Знаю, тебе тяжело читать это письмо, но точно не тяжелее, чем было читать рукопись в ночь, когда ты ее нашел. И если мы когда-нибудь захотим простить друг друга, продолжай читать дальше, чтобы узнать о той ночи всю правду.
В тот день, когда я повела Харпер и Крю на озеро, я пыталась их порадовать. С утра ты заметил, что я перестала с ними играть, и был прав. Я слишком скучала по Частин, но у меня оставалось двое прекрасных детей, и я была им нужна. А Харпер очень хотела пойти к воде. Именно поэтому она с плачем убежала наверх – потому что я ей отказала. Я никогда не бранила ее за недостаток эмоций, как сказано в рукописи. Это было художественное допущение, чтобы оживить сюжет. Очень обидно, что ты поверил, будто я способна сказать такое нашему ребенку. Очень обидно, что ты вообще поверил этой рукописи – или что я способна навредить девочкам.
Смерть Харпер была случайностью. Случайностью, Джереми. Они захотели покататься на лодке, в тот день было так красиво. И да, я должна была надеть на них жилеты, я понимаю. Но сколько раз мы катались на лодке без жилетов? Там не так глубоко. Я не подозревала, что под водой может оказаться сеть. Если бы не чертова сеть, я бы нашла ее, помогла ей добраться до берега, и мы все бы смеялись над историей о перевернутой лодке.
Словами не передать, насколько я сожалею, что не поступила в тот день как-то иначе. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы все изменила, и ты это знаешь.
Когда ты приехал, вытащил ее из воды и прижал к себе, мне хотелось вырвать из груди сердце и скормить тебе – потому что я знала, своего ты лишился. Увидев твои страдания, я расхотела жить. Господи, Джереми. Потерять их обеих. Обеих.
Я заметила, как через несколько ночей после смерти Харпер в тебе зародились подозрения. Мы лежали в кровати, когда ты начал задавать мне вопросы. Я поверить не могла, что ты подозреваешь меня в подобном умысле. И даже если мысль была мимолетной, я видела, как любовь ко мне покидает твое тело и улетучивается, не оставляя следов. Все наше прошлое… Все прекрасные моменты. Не осталось ничего.
Потому что – да, я сказала Крю задержать дыхание. Я сказала ему задержать дыхание, когда начала переворачиваться лодка. Я пыталась ему помочь. Я подумала, Харпер выберется, ведь мы уже много раз играли в озере, и сосредоточилась на Крю. Я схватила его, но он запаниковал, и я пыталась как можно скорее добраться до причала, пока мы не утонули оба. Прошло меньше тридцати секунд, когда я поняла, что Харпер сзади нет.
До сих пор я не могу себя простить. Я была ее матерью. Ее защитником. Я подумала, что она справится, и уделила Крю лишние тридцать секунд. Я сразу попыталась вернуться и найти ее, но лодка сдвинулась с места. Я даже не понимала, где она ушла под воду, и Крю по-прежнему пугал меня – он впал в панику. Я поняла, что если немедленно не оттащу его к берегу, мы утонем втроем.
Я искала ее до последнего, Джереми. Поверь. Я утонула в том озере вместе с ней.
Я не виню тебя за твои подозрения. Возможно, я бы тоже рассмотрела каждый возможный сценарий, если бы мы поменялись ролями, и Харпер утонула в твоем присутствии. Это естественно, допускать самое худшее, пусть и на долю секунды.
Я думала, наутро после нашего разговора ты проснешься и сам поймешь, насколько нелепым было твое непрямое обвинение. Я даже не пыталась переубедить тебя: меня переполняла скорбь, и мне было все равно. Я не хотела спорить. Наша дочь погибла всего несколько дней назад, и я искренне желала смерти. Выйти на озеро и присоединиться к ней, потому что она умерла по моей вине. Да, это был несчастный случай. Но если бы я заставила ее надеть жилет, если бы смогла подхватить их вдвоем, она была бы еще жива.
Я не могла заснуть, а потому пошла в кабинет и впервые за полгода открыла ноутбук.
Только представь. Мать, горюющая из-за потери обеих дочерей, пишет вымышленную историю, где обвиняет одну в смерти другой.
Хуже, чем отвратительно. Я понимала это и плакала все время, пока печатала. Но я надеялась, что если я обвиню во всех бедах вымышленного злодея, мне каким-то образом станет легче.
Я написала про смерть Частин. Я написала про смерть Харпер. Я даже вернулась к началу рукописи и добавила мрачных красок, чтобы произведение соответствовало нашей новой угрюмой действительности. И в некотором смысле мне действительно стало немного легче, когда я обвинила вымышленную версию себя.
Я не могу объяснить тебе, как работает разум писателя, Джереми. Особенно писателя, на чью долю выпало больше горя, чем на долю многих других писателей, вместе взятых. Мы способны разделять реальность и вымысел, словно живем в двух мирах, но никогда не в обоих мирах одновременно. Мой реальный мир стал таким ужасным, что в ту ночь я не захотела там оставаться. Поэтому я убежала и до утра писала о еще более ужасном мире. Потому что когда я работала над той автобиографией, я каждый раз испытывала облегчение, закрывая ноутбук. Испытывала облегчение, выходя из кабинета и оставляя за дверью созданное мною зло.
Вот и все. Мне нужно было создать воображаемый мир, еще более страшный, чем реальный. Иначе мне бы захотелось покинуть оба.
Проработав над рукописью всю ночь и все утро, я наконец добралась до последней страницы. Я чувствовала – произведение окончено. Добавить было нечего. И казалось, наш мир тоже подошел к финалу. Конец.
Я распечатала автобиографию и убрала в коробку, решив, что однажды к ней вернусь. Возможно, добавлю эпилог. Возможно, сожгу. В любом случае, я никак не ожидала, что ты ее прочитаешь. Что ты в нее поверишь.
Проведя всю ночь за ноутбуком, я проспала большую часть дня. И когда наконец проснулась, никак не могла найти тебя. Крю уже спал, но тебя наверху не было. Я стояла посреди коридора и гадала, куда ты запропастился, когда услышала звук из кабинета.
Звук исходил от тебя. Не знаю точно, как охарактеризовать этот звук, но он был хуже, чем в дни смерти обеих девочек. Я поспешила в кабинет тебя утешить, но остановилась перед закрытой дверью, потому что в твоих криках слышалась ярость. Что-то ударилось об стену. Я отскочила, не понимая, что происходит.
И тогда я вспомнила про ноутбук. Автобиография была последним открытым документом.
Я распахнула дверь, чтобы объяснить тебе, что ты прочитал. Я никогда не забуду твой взгляд, когда ты стоял и смотрел на меня через комнату. Полное, абсолютное… Страдание.
Читать бесплатно другие книги:
