Грешница Герритсен Тесс

11

Было уже начало восьмого вечера, когда Маура наконец добралась до дома. Свернув на подъездную аллею, она увидела свет в окнах. Не жалкий дежурный отсвет нескольких лампочек, включенных таймерами, а радостное сияние, сотворенное руками человека, который ее ждал. Сквозь шторы гостиной она различила целую пирамиду из разноцветных огоньков.

Рождественская елка.

Этого она меньше всего ожидала и даже остановилась на аллее, глядя на мигающие гирлянды и вспоминая рождественские праздники, когда она ставила елку для Виктора, доставала изящные игрушки из их уютных гнездышек, любовно развешивала их на ветках, и ее пальцы пропитывались легким ароматом хвои. Она вспомнила и Рождество своего детства, когда отец поднимал ее на плечи, чтобы она могла посадить на верхушку елки серебряную звезду. Ни разу не было, чтобы родители нарушили традицию, и надо же, как быстро она сама вычеркнула все это из своей жизни. Справлять Рождество было слишком хлопотно. Выбрать елку, организовать ее доставку, а потом, после праздника, вынести сухое дерево на обочину дороги, чтобы его забрал мусоровоз. Она слишком зациклилась на проблемах. И совершенно забыла о радости.

Маура прошла из холодного гаража в дом, где ее приветствовали ароматы жареного цыпленка, чеснока и розмарина. Как здорово, когда тебя встречают запахи домашнего ужина и кто-то тебя ждет. Она услышала, что в гостиной работает телевизор, и пошла на звук, снимая на ходу пальто.

Виктор сидел по-турецки на полу возле елки, пытаясь распутать мишуру. Увидев ее, он смущенно улыбнулся.

— Я так и не научился это делать.

— Я не ожидала всего этого, — сказала она, оглядывая гирлянды фонариков.

— Знаешь, я так подумал, уже восемнадцатое декабря, а у тебя даже елки нет.

— Мне некогда было ставить ее.

— Для Рождества всегда должно быть время, Маура.

— Это что-то новое. Помнится, именно у тебя в праздники находились срочные дела.

Он оторвался от серебристой мишуры и посмотрел на нее.

— Ты собираешься до конца дней припоминать мне это?

Маура замолчала, пожалев о своих словах. Нехорошо было начинать вечер, возобновляя давние споры. Она повернулась, чтобы повесить пальто в шкаф. Стоя к нему спиной, крикнула:

— Выпьешь что-нибудь?

— Да, все равно что.

— Даже если это женский напиток?

— Разве я когда-нибудь был женофобом по чести коктейлей?

Она рассмеялась и пошла на кухню. Достала из холодильника лаймы и клюквенный сок. Потом смешала компоненты для коктейля в шейкере. Стоя возле раковины, она трясла шейкер, в котором были лед и ликер, и чувствовала, как индевеет металлический контейнер. Тряси, тряси, тряси, как в игре в кости. Собственно, все в жизни игра, и прежде всего любовь. В последний раз я проиграла, думала она. А сейчас — на что я рассчитываю? Что мне повезет и все наладится между нами? Или будет очередной проигрыш и разбитое сердце?

Она разлила ледяную жидкость в два стакана для мартини и уже собралась нести их в комнату, как вдруг заметила, что мусорная корзина набита упаковками из-под ресторанных блюд на вынос. Она улыбнулась. Выходит, никакого чуда не произошло, и Виктор не превратился в шеф-повара. За их сегодняшний ужин следовало поблагодарить ресторан «Нью Маркет Дели».

Когда она зашла в гостиную, Виктор уже покончил с мишурой и убирал пустые коробки из-под украшений.

— Ты столько всего накупил, — сказала она, выставляя бокалы на кофейный столик. — Лампочки, гирлянды и все такое.

— Я не нашел рождественских игрушек в твоем гараже.

— Я все оставила в Сан-Франциско.

— А новые так и не купила?

— Я не наряжаю елок.

— Прошло три года, Маура.

Она села на диван и неторопливо глотнула коктейля.

— А когда в последний раз ты доставал коробку с огоньками?

Виктор промолчал, глядя на груду пустых коробок. Когда он наконец ответил, взгляд его был устремлен в сторону.

— У меня тоже не было настроения праздновать.

Телевизор по-прежнему работал, и хотя звук был приглушен, на экране вспыхивали отвлекающие кадры. Виктор потянулся к пульту и выключил телевизор. Потом сел на диван, расположившись на удобном расстоянии — вроде бы и не касаясь ее и все-таки достаточно близко, чтобы не исключать никаких возможностей.

Он посмотрел на стакан с коктейлем и удивленно произнес:

— Розовый.

— Это космополитен. Я предупреждала тебя, что коктейль будет девчачьим.

Он сделал глоток.

— Похоже, девушкам в этом мире достается все самое лучшее.

Они сидели молча, потягивая коктейли и глядя на мерцающие рождественские огоньки. Идиллия домашнего уюта. Но Маура ни на мгновение не расслаблялась. Она не знала, чего ожидать от этого вечера, не знала, чего ждет Виктор. Все в нем было знакомым, и это сбивало с толку. Его запах, отблеск света в его волосах. И такие малозначительные штрихи, которые ее всегда подкупали, поскольку говорили в пользу его непритязательности: поношенная рубашка, линялые джинсы. И часы «Таймекс» все те же, которые он носит со дня их знакомства. Он всегда говорил: «Я не могу приехать в страну третьего мира с „Ролексом“ на запястье и предложить свою помощь». Виктор был донкихотом своего времени, сражавшимся с мельницей нищеты. Она, может, и устала от этой борьбы, но Виктор до сих пор был в самой ее гуще.

И за это Маура не могла не восхищаться им.

Он поставил свой стакан.

— Сегодня опять рассказывали про монахинь. В новостях.

— Что говорят?

— Полиция обыскивала пруд за монастырем. В чем там дело?

Она откинулась на спинку дивана, чувствуя, как алкоголь начал снимать усталость.

— Нашли младенца в пруду.

— Ребенок монахини?

— Ждем результатов анализа ДНК, чтобы подтвердить это.

— Но ты не сомневаешься в том, что это ее ребенок?

— Должен быть ее. Иначе дело усложнится до невозможности.

— Так вы сможете установить и личность отца, если есть ДНК.

— Сначала нам нужно имя. И даже если мы установим отцовство, открытым останется вопрос, был ли секс добровольным, или это изнасилование. А как это доказать без свидетельских показаний самой Камиллы?

— И все-таки это представляется возможным мотивом для убийства.

— Совершенно верно.

Маура допила коктейль и поставила стакан на столик. Зря она выпила до ужина. Алкоголь в сочетании с недосыпом затуманивал мозги. Она потерла виски, пытаясь заставить себя соображать.

— Мне следовало бы покормить тебя, Маура. Судя по твоему виду, день был тяжелый.

Она выдавила из себя смешок.

— Помнишь тот фильм, в котором маленький мальчик говорит: «Я вижу мертвых»?

— «Шестое чувство».

— Так вот я их постоянно вижу и начинаю уставать от этого. У меня настроение портится. Рождество на носу, а я даже не подумала о том, чтобы поставить елку, потому что моя голова забита работой. Я до сих пор чувствую на руках запах своей лаборатории. Я прихожу домой, как сегодня, после двух вскрытий, и даже не могу думать об ужине. Я не могу смотреть на кусок мяса, не думая о мышечных волокнах. Мне подходит только коктейль. И вот я наливаю себе выпить, улавливаю запах алкоголя и вдруг снова оказываюсь в лаборатории. Алкоголь, формалин — у них одинаково резкий запах.

— Я никогда не слышал, чтобы ты так говорила о своей работе.

— Я никогда так не уставала от нее.

— Совсем не похоже на непоколебимого доктора Айлз.

— Ты же знаешь, что я совсем не такая.

— Но во всяком случае свою роль играешь отменно. Умна и отважна. Ты хоть понимаешь, как тебя боялись студенты в университете? Все без исключения.

Она покачала головой и рассмеялась.

— Королева мертвых.

— Что?

— Так меня зовут здешние копы. За глаза, конечно. Но я краем уха слышала.

— А что, мне нравится. Королева мертвых.

— Я ненавижу это прозвище. — Она закрыла глаза и откинула голову на подушки. — Как будто я вампир какой-то. Что-то потустороннее.

Она не слышала, как Виктор встал с дивана и подошел к ней сзади. Почувствовав его руки на своих плечах, Маура с удивлением открыла глаза. Она замерла, но каждое нервное окончание трепетало от этого прикосновения.

— Расслабься, — пробормотал он, и его пальцы начали массировать ее мышцы. — Это единственное, чего ты никогда не умела делать.

— Не надо, Виктор.

— Ты всегда начеку. Всегда безупречна и иной уже не можешь предстать ни перед кем.

Его пальцы все глубже погружались в ее плечи и шею. Исследуя, ощупывая. Она еще больше напряглась, мышцы словно сопротивлялись.

— Неудивительно, что ты устала, — сказал он. — Ты всегда держишь оборону. И не можешь расслабиться, даже когда до тебя дотрагиваются.

— Не надо. — Маура отстранилась от него и встала. Когда она обернулась к нему, кожу все еще покалывало от его прикосновений. — Что происходит, Виктор?

— Я пытался помочь тебе расслабиться.

— Я достаточно расслабилась, спасибо.

— Ты так напряжена, что твои мышцы готовы выстрелить, словно пружина.

— А что ты хотел? Я не знаю, зачем ты здесь. Не знаю, чего ты хочешь.

— Как насчет того, чтобы снова стать друзьями?

— А это возможно?

— Почему бы и нет?

Встретившись с ним глазами, она почувствовала, что краснеет.

— Потому что между нами слишком много всего было. Слишком много… — Страсти, хотела сказать она, но передумала. И вместо этого произнесла: — Я не уверена в том, что мужчина и женщина могут быть просто друзьями.

— Какое печальное заключение.

— Зато реалистичное. Я каждый день работаю с мужчинами. Я знаю, что они побаиваются меня, и меня это устраивает. Я хочу, чтобы они видели во мне авторитетную фигуру. Мозги в белом халате. Потому что, как только они увидят во мне женщину, на первый план сразу выйдет секс.

Он фыркнул.

— И это, конечно, все испортит.

— Да, представь себе.

— По-моему, не имеет значения, обладаешь ты авторитетом для своих коллег или нет. Мужчины, глядя на тебя, в первую очередь будут видеть привлекательную женщину. Разве что ты напялишь на голову мешок. Секс витает в воздухе. Никуда ты от него не денешься.

— Вот почему мы не можем быть просто друзьями. — Она взяла со столика пустые стаканы и направилась на кухню.

Он не последовал за ней.

Маура стояла у раковины, тупо уставившись на стаканы. Привкус водки с лаймом до сих пор стоял во рту, а запах Виктора был еще свежим воспоминанием. Да, секс витал в воздухе, соблазнял ее, рисовал образы, которые она пыталась изгнать из памяти, но тщетно. Она вспомнила ту ночь, когда они поздно вернулись домой из кино и, лишь только переступив порог, начали стаскивать друг с друга одежду. А потом предались сумасшедшей, почти брутальной любви прямо на жестком деревянном полу. Он брал ее так грубо, что она чувствовала себя последней шлюхой. И ей это нравилось.

Она схватилась за края раковины и услышала собственное затрудненное дыхание, почувствовала, как ее тело принимает собственное решение, восставая против логики, которая позволяла ей вести холостяцкое существование.

Секс всегда витает в воздухе.

Громко хлопнула входная дверь.

Она в изумлении обернулась. Поспешила в гостиную, но увидела там лишь рождественскую елку. Виктора не было. Выглянув в окно, она увидела, как он садится в свою машину, услышала рев мотора.

Она бросилась на улицу; ее туфли заскользили по обледеневшей дорожке, когда она бежала к его машине.

— Виктор!

Двигатель вдруг замолчал, и фары погасли. Он вышел из машины и повернулся к ней. Дул свирепый ветер, Маура с трудом различала темный силуэт в вихре снежинок.

— Почему ты уходишь? — воскликнула она.

— Иди в дом, Маура. Холодно.

— Но почему ты уходишь?

Даже в темноте она различила морозное облачко его дыхания, вырвавшееся в раздраженном ответе:

— Совершенно ясно, что ты не хочешь видеть меня здесь.

— Вернись. Я очень хочу, чтобы ты остался.

Она подошла к машине и встала лицом к нему. Ветер пронизывал ее тонкую блузку.

— Мы опять разругаемся. Как всегда.

Он снова попытался сесть в машину.

Она схватила его за куртку и потянула к себе. В следующее мгновение, когда Виктор обернулся, она уже знала, что последует дальше. Пусть это было безрассудством, но она хотела, чтобы это произошло.

Ему не пришлось раскрывать объятия. Она уже была в его руках, зарываясь в его тепло, губами искала его губы. Знакомый вкус, знакомые запахи. Их тела были созданы друг для друга. Она дрожала и от холода, и от возбуждения. Он крепко обнял ее и, не прерывая поцелуев, укрывал своим телом от ветра, пока они шли к дому. Они принесли с собой много снега, который лег на пол, когда Виктор скинул с себя куртку.

Они так и не добрались до спальни.

Прямо там, в коридоре, она стала судорожно расстегивать пуговицы его рубашки, вытаскивать ее из брюк. Его кожа казалась обжигающе горячей под онемевшими от холода пальцами. Она сняла с него рубашку, наслаждаясь его теплом, страстно желая прикоснуться к нему всем своим телом. К тому моменту, как они оказались в гостиной, ее блузка и брюки были расстегнуты. Она с радостью впустила его в свое тело. В свою жизнь.

Огоньки на елке мерцали разноцветными звездами. Маура лежала на полу, чувствуя на себе тяжесть его тела. Она закрыла глаза, но все равно различала сияние пестрых огней. Их тела раскачивались в унисон, исполняя хорошо знакомый им обоим танец без неуклюжести и неуверенности, которые свойственны новоиспеченным любовникам. Она знала его прикосновения, его движения, и, когда блаженство достигло пика, она закричала, не испытывая ни малейшего смущения. Три года разлуки были сметены одним порывом страсти, и потом, когда все было кончено, она просто нежилась в его объятиях, уютных, как старое одеяло.