Грешница Герритсен Тесс
Когда она снова открыла глаза, Виктор смотрел на нее.
— Ты самый лучший подарок, который я когда-либо находил под елкой, — сказал он.
Она посмотрела на искрящуюся нитку мишуры, свисающую с ветки над головой.
— Такой я себя и чувствую. Раскрытый подарок.
— Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое.
— Зависит от того, что будет дальше.
— А что должно произойти?
Она вздохнула.
— Не знаю.
— А чего ты хочешь?
— Я не хочу вновь испытать боль.
— Ты боишься, что я причиню тебе боль?
Она взглянула на него.
— Так бывало раньше.
— Мы причиняли друг другу боль, Маура. Так или иначе. Люди, которые любят друг друга, всегда это делают, пусть даже и неосознанно.
— У тебя был роман. А чем я тебя обидела?
— Слушай, этот разговор ни к чему не приведет.
— Я хочу знать, — сказала она. — Чем я обидела тебя?
Он перевернулся на спину и лег рядом, не касаясь ее и уставившись в потолок.
— Помнишь тот день, когда я должен был лететь в Абиджан?
— Помню, — сказала она, будто заново переживая горечь того дня.
— Признаю, это было тяжелое для тебя время, но я должен был ехать. Только я мог спасти переговоры. Я должен был находиться там.
— На следующий день после похорон моего отца? — Она посмотрела на него. — Ты был нужен мне. Мне было необходимо, чтобы ты остался дома, со мной.
— Но «Одна Земля» тоже требовала моего присутствия. Мы рисковали потерять весь груз с медикаментами. Дело не могло ждать.
— Что ж, я смирилась, разве не так?
— Точно сказано. Смирилась. Но я-то знал, что ты вне себя от ярости.
— Потому что так было всегда. Юбилеи, похороны — ничто не могло удержать тебя дома. Я всегда была на втором плане.
— Из-за этого все и произошло. Мне пришлось выбирать между тобой и «Одной Землей». А я не хотел выбирать. Я не думал, что должен это делать. И платить такую цену.
— Ты не можешь спасти мир в одиночку.
— Но я могу принести много пользы. Раньше ты тоже в это верила.
— Со временем все перегорает. Ты тратишь годы, переживая за тех людей, которые умирают в других странах. А однажды утром просыпаешься, и тебе вдруг хочется, хотя бы для разнообразия, сосредоточиться на собственной жизни. На том, чтобы завести своих детей. Но у тебя и на это времени не было. — Она глубоко вздохнула, чтобы не расплакаться при мысли о детях, которых у нее теперь скорее всего уже не будет. Вспомнила она и о Джейн Риццоли, беременность которой вновь всколыхнула ее боль бездетности. — Я устала быть женой святого. Мне хотелось иметь мужа.
Прошло мгновение, и рождественские огоньки превратились в расплывчатое разноцветное пятно.
Виктор взял ее за руку.
— Думаю, я во всем виноват, — сказал он.
Она сморгнула слезы, и огоньки опять сфокусировались в ровную гирлянду.
— Мы оба виноваты.
Он крепко держал ее руку в своей, как будто боялся отпустить, как будто больше не будет возможности прикоснуться к ней.
— Мы можем говорить сколько угодно, — сказала она. — Но от этого ничего не изменится.
— Мы знаем, в чем ошибались.
— Но это не значит, что на этот раз все будет по-другому.
— Никто нас не заставляет что-то делать, Маура, — тихо сказал Виктор, — мы можем просто быть вместе. Разве этого мало?
Просто быть вместе. Как хорошо сказано. Она лежала рядом с ним, касаясь его руки и думала: «Да, я смогу. Смогу просто спать с тобой и не обижаться на тебя. Секс без любви — мужчины постоянно им занимаются. Так чем же я хуже?»
«И может, на этот раз, — злорадно прошептал внутренний голос, — страдать придется ему».
12
Дорога до Хианниспорта должна была занять не более двух часов — на юг по автостраде номер три, а потом по автостраде номер шесть на Кейп Код, — но из-за Риццоли, которой каждые полчаса не терпелось в туалет, пришлось несколько раз остановиться, так что к мосту Сагамор они добрались лишь к трем пополудни. Сразу за мостом начинался настоящий туристический рай. Дорога вела через маленькие городки, похожие на прекрасные жемчужины, нанизанные на нитку морского побережья. Риццоли уже доводилось бывать в Хианниспорте, но исключительно в летнее время, когда дороги были забиты автомобилями, а придорожные кафе переполнены отдыхающими в теннисках и шортах. И вот впервые она оказалась здесь в холодный зимний день, когда половина ресторанов были закрыты глухими ставнями, и только редкие смельчаки в наглухо застегнутых пальто бродили по набережным, сопротивляясь ветру.
Фрост свернул на Оушн-стрит и в изумлении пробормотал:
— Боже! Ты только посмотри на размеры этих домов.
— Хочешь переехать сюда? — спросила Риццоли.
— Может быть, когда заработаю свои первые десять миллионов.
— Тогда скажи Элис, чтобы начинала тратить первый миллион, потому что остальных тебе с такой зарплатой вовек не заработать.
Следуя письменным указаниям, они въехали в ворота с гранитными колоннами и спустились по широкой аллее к красивому дому на побережье. Риццоли вышла из машины и, несмотря на то, что дрожала от холода, остановилась полюбоваться седой от соли галькой и кирпичным домом с тремя башенками на крыше, фасад которого был обращен к морю.
— Не верится, что она оставила все это, чтобы стать монахиней, — сказала Джейн.
— Когда тебя призывает Бог, наверное, нужно идти.
Риццоли покачала головой.
— Я ни за что бы не пошла.
Они поднялись по ступенькам на крыльцо, и Фрост нажал на кнопку звонка.
На звонок откликнулась маленькая темноволосая женщина, но она лишь приоткрыла дверь и высунула голову, чтобы взглянуть на посетителей.
— Мы из бостонского управления полиции, — сказала Риццоли. — Мы вам звонили. Нам нужно повидать миссис Маджинес.
Женщина кивнула и посторонилась, пропуская их в дом.
— Она в Морской комнате. Я провожу вас.
Они прошли по полированным тиковым полам, мимо стен, увешанных картинами на морскую тематику. Риццоли мысленно представила себе юную Камиллу, которая росла в этом доме, бегала по этому сияющему паркету. А может, и не бегала? Может, ей было дозволено только ходить спокойно и величаво, как бродят по античным залам музея?
Женщина провела их в просторную комнату с окнами во всю стену и с видом на море. Зрелище седых бушующих волн было настолько завораживающим, что Риццоли не могла оторвать от них взгляд и поначалу не замечала ничего вокруг. Но, даже глядя на воду, она уловила кислый запах, стоявший в комнате. Запах мочи.
Она оглянулась на источник запаха: прямо возле окна на больничной кровати лежал мужчина, выставленный на всеобщее обозрение, словно живой антиквариат. В кресле рядом сидела рыжеволосая женщина, которая поднялась, чтобы поприветствовать своих гостей. Риццоли не заметила в ее лице ни малейшего сходства с Камиллой. Красота Камиллы была утонченной, почти божественной. Эта женщина походила на модель с обложки глянцевого журнала — сияющая и ухоженная, с аккуратно подстриженными волосами, тщательно выведенными бровями.
— Я Лорен Маджинес, мачеха Камиллы, — объявила женщина и протянула Фросту руку для пожатия. Некоторым женщинам свойственно игнорировать особ своего пола, они замечают только мужчин, вот и миссис Маджинес полностью сосредоточилась на Барри Фросте.
— Здравствуйте, это со мной вы говорили по телефону, — сказала Джейн. — Я детектив Риццоли. А это детектив Фрост. Мы оба очень сожалеем о вашей утрате.
Только после этого Лорен снизошла до Риццоли и обратила на нее внимание.
— Спасибо, — сухо произнесла она и взглянула на темноволосую женщину, которая привела сыщиков. — Мария, ты не могла бы сказать мальчикам, чтобы они спустились и присоединились к нам? У нас полиция. — Она повернулась к гостям и жестом указала на диван. — Пожалуйста, присаживайтесь.
Риццоли оказалась ближе всех к больничной койке. Она посмотрела на скрюченную руку мужчины, лицо, застывшее в неподвижной маске паралича, и вспомнила последние месяцы жизни своего деда. Он доживал свои дни в доме престарелых, прикованный к кровати, но в полном сознании, и в его глазах полыхала ярость из-за вынужденного заточения в оболочке собственного бесполезного тела. Такое же понимание сквозило и в глазах этого человека. Он смотрел прямо на Джейн, незнакомую ему посетительницу, и в этом взгляде ощущалось отчаяние униженного. Беспомощность человека, у которого украли чувство собственного достоинства. На вид ему было не больше пятидесяти, но тело уже отказало ему. На подбородке блестела полоска слюны, стекающей на подушку. На тумбочке стояло все необходимое, чтобы облегчить его страдания: баночки с витаминами, резиновые перчатки и салфетки, упаковка с памперсами для взрослых. Его жизнь сократилась до размеров туалетного столика с гигиеническими принадлежностями.
— Наша ночная сиделка немного задерживается, так что я надеюсь, вы не будете возражать, если мы побеседуем здесь, чтобы я могла присматривать за Ренделлом, — сказала Лорен. — Мы переместили его в эту комнату, потому что он всегда любил море. Теперь бедняжка может постоянно видеть его. — Она взяла салфетку и нежно промокнула слюну на губах больного. — Вот. Все хорошо. — Она повернулась к детективам. — Теперь вы понимаете, почему я не смогла сама приехать в Бостон. Мне не хочется надолго оставлять его под присмотром сиделок. Он начинает волноваться. Ренделл не может говорить, но я знаю, он скучает, когда я ухожу из дома.
Лорен снова устроилась в кресле и устремила взгляд на Фроста.
— Удалось продвинуться в расследовании?
И вновь на вопрос ответила Риццоли, упорно пытаясь завладеть вниманием хозяйки и раздражаясь оттого, что ей это не удается.
— Мы прорабатываем несколько новых версий, — сказала она.
— Но вы ведь проделали долгий путь в Хианнис, наверное, не для того, чтобы сказать мне об этом?
— Нет. Мы приехали, чтобы обсудить некоторые моменты, которые требуют личного общения.
— Я так понимаю, вы хотели посмотреть и на нас.
— Мы хотели поближе познакомиться с окружением Камиллы. Ее семьей.
— Ну вот, мы все перед вами. — Лорен обвела комнату рукой. — Это дом, в котором она выросла. Трудно себе представить, правда, что ее заставило променять все это на монастырь? Ренделл ни в чем ей не отказывал. «БМВ» последней модели на день рождения. Собственный пони. Гардероб ломился от нарядов, которые она даже не успевала снашивать. Вместо этого она предпочла носить черное монашеское платье до конца дней своих. Выбрала… — Лорен покачала головой. — Мы до сих пор не можем прийти в себя.
— Вы оба были расстроены ее решением?
— Ну я еще могла пережить это. В конце концов, это ее жизнь. Но Ренделл так и не смирился. Он все надеялся, что девочка одумается. Устанет от тягот монашеской жизни и наконец вернется домой. — Она посмотрела на мужа, который внимательно ее слушал. — Думаю, поэтому у него и случился удар. Она была его единственным ребенком, и он не мог поверить в то, что она его покинула.
— А вы можете рассказать о родной матери Камиллы, миссис Маджинес? По телефону вы говорили, что она умерла.
— Камилле было всего восемь лет, когда это случилось.
— Когда и что случилось?
— Ну, это назвали случайной передозировкой, но разве такое бывает случайно? Когда мы познакомились с Ренделлом, он уже несколько лет был вдовцом. Наш брак, наверное, можно назвать воссозданием семьи. У меня двое сыновей от первого мужа, а у Ренделла была Камилла.
— Как давно вы замужем за Ренделлом?
— Почти семь лет. — Лорен посмотрела на мужа. И добавила с оттенком смирения: — Вместе и в радости, и в горе.
— Вы были близки с падчерицей? Она откровенничала с вами?
— Камилла? — Лорен покачала головой. — Я должна быть предельно честна с вами. Мы никогда не были привязаны друг к другу, если вы это имеете в виду. Ей исполнилось тринадцать, когда я познакомилась с Ренделлом, а вы знаете, какими бывают дети в этом возрасте. Они не хотят иметь ничего общего со взрослыми. Не то чтобы она относилась ко мне как к злой мачехе, нет. Мы просто не контачили, я бы так сказала. Я делала попытки, честное слово, но она всегда была такой… — Лорен вдруг запнулась, как будто испугалась, что скажет лишнее.
— Какое слово вы подыскиваете, миссис Маджинес?
Лорен задумалась.
— Странной, — наконец произнесла она. — Камилла была странной. — Она опять посмотрела на мужа, который не сводил с нее глаз, и поспешила добавить: — Прости, Ренделл. Я знаю, это ужасно, то, что я говорю, но эти люди из полиции. Они хотят знать правду.
— Что вы имеете в виду, говоря, что она была странная? — спросил Фрост.
— Ну, знаете, как бывает, когда приходишь на вечеринку и замечаешь среди гостей одинокую фигуру? — сказала Лорен. — Человека, который никогда не смотрит тебе в глаза? Она всегда была сама по себе, сидела в углу или пряталась в своей комнате. Нам даже в голову не приходило, чем она там занималась. Молилась! Стояла на коленях и молилась. Читала книжки, которые ей давала в школе подружка-католичка. Мы ведь даже не католики, а пресвитериане. И вот представьте себе, она запиралась в своей комнате. Хлестала себя ремнем, поверите? Очищалась. Откуда они берут такие идеи?
Ветер захлестывал окна морской солью. Ренделл Маджинес издал слабый стон. Риццоли заметила, что он смотрит прямо на нее. Ей стало интересно, многое ли он понял из их разговора. «Ясное сознание было бы для него самой большой мукой», — подумала Джейн. Понимать все, что происходит вокруг тебя. Знать, что твоя дочь, единственное родное дитя, мертва. Знать, что твоя жена устала ухаживать за тобой. Знать, что ужасная вонь, которой ты вынужден дышать, исходит от тебя.
Она расслышала шаги и, обернувшись, увидела, что в комнату входят двое молодых людей. Было совершенно очевидно, что это сыновья Лорен — с такими же темно-рыжими волосами и миловидными лицами. Хотя оба были одеты в джинсы и свитеры, им удавалось, как и их матери, производить впечатление стильных и уверенных в себе людей. «Вот что значит порода», — подумала Риццоли.
Она встала и пожала им руки. Ее рукопожатие было твердым, властным.
— Я детектив Риццоли, — представилась она.
— Мои сыновья Блейк и Джастин, — представила детей Лорен. — Они приехали домой на каникулы.
«Мои сыновья», — сказала хозяйка дома. А не «наши сыновья». В этой воссозданной семье линии любви, видимо, не переплетались. Даже после семи лет брака ее сыновья по-прежнему были ее сыновьями, а дочь Ренделла — его дочерью.
— Они наши домашние юристы, — сказала Лорен. — Все споры, происходящие за семейным столом, вполне сопоставимы с судебной практикой.
— Дискуссии, мама, — сказал Блейк. — Мы называем это дискуссиями.
— Иногда я не вижу разницы.
Ребята присели с легкой грацией атлетов и устремили взгляды на Риццоли, словно ожидая, когда же начнется представление.
— Учитесь в колледже? — спросила она. — Ну и где же?
— Я в Амхерсте, — сказал Блейк. — А Джастин в Бодуане.
Оба колледжа находятся сравнительно недалеко от Бостона.
— И вы хотите стать юристами? Оба?
— Я уже подал заявление на юридический факультет университета, — сказал Блейк. — Меня интересует право в области культуры. Может, поработаю в Калифорнии. Изучаю кино в качестве непрофилирующей дисциплины, так что думаю, база у меня будет.
— Да, и еще он мечтает окружить себя смазливыми актрисками, — добавил Джастин. За эту реплику он получил игривый тычок под ребро. — Уж это у него точно получится!
Риццоли удивилась, что братья обмениваются такими шуточками, в то время как их сводная сестра убита и еще лежит в морге.
— Когда вы в последний раз видели свою сестру? — спросила она.
Блейк и Джастин переглянулись. И в один голос ответили:
— На похоронах бабушки.
— Это было в марте? — Риццоли посмотрела на Лорен. — Когда Камилла приезжала домой?
Лорен кивнула.
— Нам пришлось обращаться с прошением к церкви, чтобы ей позволили приехать на похороны. Это все равно что просить о досрочном освобождении заключенного. Меня потрясло, что ей не разрешили приехать домой еще раз, в апреле, после того как у Ренделла случился удар. К родному отцу не отпустили! А она смиренно приняла это решение. Сделала то, что ей сказали. Можно только гадать, что творится в этих монастырях, какие тайны они скрывают, раз боятся выпускать своих послушниц. Хотя, может, поэтому ей и нравилось там.
— Почему вы так думаете?
— Потому что она всегда об этом мечтала. О наказании. О боли.
— Камилла?
— Я уже сказала вам, детектив, она была странной. В шестнадцать лет она разулась и отправилась гулять босиком. В январе. На улице было минус десять! Горничная нашла ее стоящей в снегу. Разумеется, все наши соседи вскоре узнали об этом. Нам пришлось отвезти ее в больницу с обморожением. Она сказала врачу, что сделала это, потому что все святые страдали, и она тоже хотела почувствовать боль. Она думала, это приблизит ее к Богу. — Лорен покачала головой. — Что с такой девочкой прикажете делать?
«Любить ее, — подумала Риццоли. — Пытаться понять».
— Я предложила сводить ее к психиатру, но Ренделл и слышать об этом не хотел. Он никогда бы не признался, что его дочь… — Лорен замолчала.
— Да скажи же это, мам, — не выдержал Блейк. — Она была сумасшедшей. Вот что все мы думали.
Отец Камиллы снова застонал.
Лорен поднялась, чтобы стереть с его рта очередную струйку слюны.
— Где эта сиделка, хотела бы я знать? Она должна была явиться в три.
— Когда Камилла приезжала в марте, как долго она пробыла здесь? — спросил Фрост.
Лорен растерянно взглянула на него.
— Около недели. Она могла бы пробыть и дольше, но предпочла вернуться в монастырь.
— Почему?
— Думаю, ей не хотелось оставаться среди гостей. На похороны съехалось много моих родственников из Ньюпорта.
— Да, вы говорили, что она была отшельницей.
— Это еще мягко сказано.
— У нее было много друзей, миссис Маджинес? — спросила Риццоли.
— Если они у нее и были, то в дом она никого не приводила и с нами не знакомила.
— А в школе? — Риццоли посмотрела на мальчишек, которые тут же переглянулись.
После чего Джастин излишне грубо произнес:
— Разве что среди дурнушек.
— Я имела в виду мальчиков.
Лорен удивленно рассмеялась.
— Какие мальчики? Она мечтала только о том, чтобы стать невестой Христовой.
— Она была привлекательной девушкой, — сказала Риццоли. — Может, вы этого и не замечали, но я уверена, что многие ребята обращали на нее внимание, интересовались ею.
Джейн взглянула на сыновей Лорен.
— Никто не хотел с ней встречаться, — сказал Джастин. — Над ней же все смеялись.
— А когда она приезжала домой в марте, она встречалась с кем-то из своих друзей? Никто из мужчин не проявлял к ней повышенного интереса?
— Почему вы так настойчиво спрашиваете про мальчиков? — удивилась Лорен.
Риццоли не придумала ничего лучшего, кроме как сказать правду.
— Мне очень неприятно говорить вам об этом. Но незадолго до гибели Камилла родила ребенка. Ребенок родился мертвым.
Она опять посмотрела на братьев.
Блейк и Джастин ошеломленно уставились на полицейских.
На мгновение в комнате воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра за окном.
Лорен первой нарушила молчание:
— Вы ведь читаете газеты? Что только не вытворяют эти священники! Камилла пробыла в монастыре последние два года. Она была под их присмотром, под их покровительством. Вам следует говорить с ними.
— Мы уже побеседовали со священником, который имел доступ в монастырь. Он охотно предоставил нам свой образец ДНК. Но анализ займет какое-то время.
— Выходит, вы до сих пор не знаете, он ли отец. Тогда почему вы мучаете нас этими вопросами?
— Ребенок мог быть зачат примерно в марте, миссис Маджинес. В тот месяц, когда она приезжала домой на похороны.
— И вы полагаете, это случилось здесь?
— Дом был полон гостей.
— Что вы от меня хотите? Чтобы я обзвонила всех мужчин, которые побывали у нас в то время? «Да, кстати, вы не спали с моей падчерицей?»
— У нас есть ДНК ребенка. С вашей помощью мы могли бы установить личность отца.
Лорен вскочила с кресла.
— Я бы хотела, чтобы вы немедленно покинули мой дом.
— Ваша падчерица мертва. Разве вы не хотите, чтобы мы нашли убийцу?
— Вы ищете не в том месте. — Она подошла к двери и крикнула: — Мария! Проводи полицейских!
— ДНК дала бы нам ответ, миссис Маджинес. Всего несколько мазков, и мы бы сняли все подозрения.
Лорен повернулась к Риццоли.
— Тогда начинайте со священников. И оставьте в покое мою семью.
Риццоли юркнула в машину и с силой хлопнула дверцей. Пока Фрост прогревал двигатель, она все смотрела на дом, вспоминая, какое впечатление он произвел на нее поначалу.
До того как она познакомилась с его обитателями.
— Теперь я понимаю, почему Камилла ушла из дома, — сказала Джейн. — Представляю, каково было жить здесь. С такими братьями. И с такой мачехой.
— Пожалуй, наши вопросы расстроили их больше, чем смерть девушки.
На выезде из гранитной арки ворот Риццоли оглянулась и бросила прощальный взгляд на дом. Джейн представила себе девушку, порхающую словно ангел по его просторным залам. Девушку, которую высмеивали сводные братья, игнорировала мачеха. Девушку, чьи надежды и мечты подвергались насмешкам со стороны тех, кто должен был любить ее. Каждый день, прожитый в этом доме, наносил новые раны ее одинокой душе, и это было больнее, чем мороз, обжигающий босые ноги. Ты хотела стать ближе к Богу, познать его бескорыстную любовь. За это они поднимали тебя на смех, жалели, говорили, что по тебе плачет психлечебница.
Неудивительно, что монастырь казался ей желанной обителью.
Риццоли вздохнула и уставилась на дорогу, которая простиралась впереди.
— Поехали домой, — сказала она.
— Этот диагноз поставил меня в тупик, — заявила Маура.
Она выложила серию цифровых фотографий на стол в конференц-зале. Четверо ее коллег едва поморщились при виде этих снимков, поскольку в секционном зале им доводилось видеть кое-что похуже изъеденной крысами кожи и злокачественных наростов. Казалось, их больше занимала коробка со свежими черничными булочками, которые Луиза принесла еще утром, и доктора мысленно смаковали их, невзирая на тошнотворные снимки. Когда работаешь с трупами, волей-неволей учишься абстрагироваться от жутких картин и запахов, чтобы не испортить аппетит. Среди патологоанатомов, сидевших за столом, был один известный любитель фуа-гра, которому каждый день приходилось препарировать человеческую печень. Судя по его объемистому животу, с аппетитом у доктора Эйба Бристола был полный порядок, и он радостно жевал третью по счету булку, пока Маура раскладывала фотографии.
— Это ваша Джейн Доу? — поинтересовался доктор Костас.
Маура кивнула.
— Женщина, примерный возраст от тридцати до сорока пяти, с пулевым ранением в грудь. Труп обнаружили приблизительно через тридцать шесть часов после смерти в заброшенном здании. Установлено посмертное иссечение лица, а также ампутация обеих кистей и стоп.
— Ох, видать, больной какой-то!
— Меня озадачили эти кожные высыпания, — сказала она, указывая на ряд снимков. — Грызуны, конечно, сильно изуродовали кожу, но осталось много неповрежденных участков, на которых хорошо просматривается распространение этих наростов.
Доктор Костас взял в руки одну из фотографий.
— Я, конечно, не специалист, — с серьезным видом заявил он, — но назвал бы это классическим случаем красных шишек.
Все рассмеялись. Врачи, сталкиваясь с непонятным диагнозом, зачастую выходят из положения, описывая внешний вид кожных высыпаний без объяснения причин их появления. Красные шишки могут быть проявлением широкого спектра заболеваний — от вирусной инфекции до иммунодефицита, и лишь в редких случаях кожные новообразования можно диагностировать немедленно.
Доктор Бристол перестал жевать булку и ткнул пальцем в одну из фотографий.
— Здесь просматриваются изъязвления.
— Да, кое-где есть плоские изъязвления с образованием корочек. А на некоторых имеются серебристые чешуйки, характерные для псориаза.
— Бактериальное исследование?
— Ничего особенного не показало. Только эпидермический стафилококк.
Эпидермический стафилококк — общеизвестная кожная бактерия, и Бристол просто пожал плечами.
— Это контаминант.
— А что биопсия? — поинтересовался Костас.
— Вчера я просмотрела предметные стекла со срезами, — сказала Маура. — Обнаружены острые воспалительные изменения. Отек, инфильтрация гранулоцитами. Кое-где микроабсцессы. Воспалительные изменения отмечены и в кровеносных сосудах.
— А посев на бактерии ничего не дал?
— Окраски по Граму и Файту отрицательны к бактериям. Это стерильные абсцессы.
— Ведь причина смерти уже известна, верно? — спросил Бристол. В его бороде застряли крошки от булки. — Неужели так важно диагностировать эти высыпания?
— Мне трудно отделаться от мысли, что я упускаю что-то очевидное. Мы не можем установить личность жертвы. Нам ничего неизвестно о ней, кроме причины ее смерти и того факта, что ее кожа покрыта какими-то высыпаниями.
— Так каков же ваш диагноз?
Маура посмотрела на уродливые припухлости, которыми было усеяно тело жертвы.
