Войны Миллигана Киз Дэниел

— Полученные мной документы написаны очень однообразно, — оправдывался он. — Вы можете утверждать, что я получал их раньше. Но я о них не помню.

Хаббард смущался и путался, когда Томпсон задавал ему вопросы об истории болезни и данных по уходу за больным, во время первого месяца пребывания Миллигана в Лиме. Пролистав принесенные документы, Хаббард, наконец, заявил, что хотя Миллигана перевели в Лиму 5 октября 1979 года, никакими данными до 30 ноября 1979 года он не располагает.

Явно удивленный этим признанием, Томпсон начал задавать вопросы другого рода.

— Где обычно хранятся эти конфиденциальные медицинские сведения?

— В корпусе. В шкафчике, закрывающемся на ключ.

— У кого есть доступ к этой информации?

— У врачей. Социальных работников. Воспитателей, надзирателей и медсестер.

Когда Томпсон спросил о датах изменения истории болезни и сведений о лечении, которые Хаббард принес с собой, начальник главного управления занервничал. Он медленно просмотрел документы. Тщательно перелистав все страницы, Хаббард сообщил, что многих записей не хватает. Кроме медицинских сведений с 30 ноября 1979 года, отсутствовали также записи с декабря по начало января 1980 года.

Доступны только отчеты по уходу за больным, на период с конца января по начало февраля 1980 года.

По залу суда пробежало волнение.

— Могут ли записи об уходе и медицинском наблюдении за мистером Миллиганом храниться в другом месте? — спросил его Томпсон.

Лицо Хаббарда побагровело, когда он ответил, постукивая пальцем по своей папке:

— Все записи здесь.

Во время судебного заседания 14 апреля Алан Голдсберри вызвал к трибуне также и доктора Джудит Бокс, которая не видела Миллигана с тех пор, как Вермьюлен попросил ее отправиться в Лиму, чтобы оценить его психическое состояние. Тогда у нее сложилось отчетливое впечатление, что администрация ждет от нее, опровержения диагноза синдрома множественной личности. Официальное лицо дало понять, что департаменту нужна ее помощь, чтобы избавиться от этой проблемы. Разгневанная, она позвонила Алану Голдсберри:

— У меня действительно есть ощущение, будто я должна объявить, что этот тип не страдает синдромом множественной личности, чтобы выручить клинику штата! Но что меня шокирует больше всего, так это ограничения, которые Лима накладывает на него. Ему даже нельзя пользоваться авторучкой. Конечно, кажется, что это полная глупость, запереть человека и отказать ему в использовании ручки. Но это одна из мелочей, которые убеждают меня в том, что персонал Лимы хочет добить Миллигана любой ценой! Я хочу, чтобы вы знали, что, если я могу что-то сделать, я буду рада вам помочь.

После того как доктор Бокс произнесла слова присяги, Голдсберри попросил ее рассказать о своем опыте работы, чтобы подтвердить может ли она провести экспертизу по СМЛ. Психиатр заявила, что получила диплом врача в Австралии и начала работать с Департаментом психического здоровья с 1979 года. Тогда ее пригласили посетить Миллигана, чтобы оценить лечение, которое он получал в Лиме. В ее пратике встречались пациенты с множественными личностями, и она занималась лечением одного из них, в течение года и двух месяцев. А также она знакома с тридцатью другими случаями, с которыми или работала сама, или сталкивалась в научной практике. Она общалась с доктором Колом и доктором Корнелией Уилбур, лечившей Сивиллу. Все они были уверены в том, что Миллиган не получал в Лиме необходимого лечения.

Отвечая на вопрос, как бы она сформулировала диагноз Миллигана на основе общения с ним, она заявила, что подтверждает диагноз СМЛ.

— На самом деле, личности постоянно спят и занимают сознание от двух до трех часов в день. Личности Миллигана все время меняются.

Это подтверждает, что необходимое лечение позволит ему улучшить свое состояние, но такое лечение могут предоставить только учреждения, имеющие соответствующие отделения. Она видела документы доктора Кола, которые содержат перечень минимальных требований для лечения СМЛ, и так же рекомендует, чтобы Миллиган проходил лечение в соответствие с этими инструкциями.

Во время последнего перерыва в слушании, Миллиган передал записку своему адвокату. В ней сообщалось, что пятно сейчас занимает Стив. Рейджен усыпил Билли-Н и поручил Стиву передать записку в суд.

Стив подошел к трибуне и бросил вызывающий взгляд на людей вокруг.

— Почему вы не оставите Билли в покое? Он спит уже долгое время. Когда Билли выйдет из тюрьмы, он проконсультируется с доктором Колом.

Больше ничего Стив говорить не стал.

После выступления двух адвокатов, судья Кинуорти объявил, что вердикт пока не вынесен. Но он объявил, что примет его в течение двух недель, до 28 апреля.

Несмотря на постоянные попытки доктора Линднера помешать общению между Писателем и Миллиганом, жалоба, поданная Голдсберри в кабинет главного прокурора, вынудила клинику снять все беспокоившие его ограничения. Через несколько дней после заседания, прокурор Белинки позвонил самому Писателю, и сообщил, что запреты, наложенные Линднером, отменены. Теперь Миллигана можно будет навещать в обычные часы посещения. Более того, сотрудникам велели пропускать Писателя на территорию клиники с диктофоном.

25 апреля 1980 года Писатель приехал в Лиму, захватив с собой полную рукопись книги «Множественные умы Билли Миллигана».

Перешагнув порог клиники, он оказался в длинном коридоре, по бокам которого стояли решетки под электрическим напряжением. Проходя ко второй решетке, автор рассматривал огромную фреску, о которой уже слышал от других посетителей. На огромном рисунке удивительно реалистично был изображен пейзаж площадью около тридцати метров.

Вдали простиралась горная цепь с заснеженными вершинами, которые высились над озером с множеством островков, покрытых соснами и другими деревьями с листвой, опаленной осенью. Свод каменного моста направлял взгляд зрителя к тропинке, которая, извиваясь, вела к хижине. Сбоку от хижины находился понтонный мост. На другой стороне озера в лодке рыбачил мужчина.

Несмотря на то, что картина была подписана именем Билли, Писатель знал, что только Томми умел рисовать пейзажи. Он был счастлив удостовериться в том, что ему разрешили покидать корпус, чтобы иметь возможность полностью отдаться живописи, которая была самым важным делом в его жизни. Все время, пока Томми будет разрешено рисовать, его воображение будет вне этих стен.

Вторая решетка открылась, и Писатель прошел внутрь.

В главном коридоре корпуса № 3 пациенты стояли в очереди, ожидая, когда санитары сфотографируют их вместе с посетителями перед фреской с маяком. Одна из картин зала для посещений напомнила Писателю то место, которое Кэти, сестра Билли, ему показывала. Он узнал крытый мост, дорогу в Новый Иерусалим, которая вела на ферму в Бремене, где приемный отец Билли Челмер Миллиган (исходя из транскрипции показаний перед судом, представленных другими лицами) пытал и насиловал восьмилетнего мальчика.

Когда один из надзирателей завел Билли в комнату для посещений, Писатель с первого взгляда понял по выражению лица, по вялости рукопожатия, по монотонному тембру голоса, лишенного всяких эмоций — что молодой человек, направляющийся к нему, не Учитель. Билли в нем тоже присутствовал частично.

— С кем я сейчас говорю? — прошептал Писатель сразу же, как только надзиратель отошел на такое расстояние, что не мог расслышать его голос.

— Не знаю, не могу назвать вам имя.

— А где Учитель?

Он пожал плечами.

— Я правда не знаю.

— Почему же он не пришел на встречу со мной?

— Рейджен не может сосуществовать с другими. А это место слишком опасно.

Писатель понял смысл этого замечания. Как заметила доктор Марлен Кокан в клинике Хардинга, Рейджен защищал хуже, если сливался с другими личностями. А так как они находились в клинике тюремного типа, Рейджен должен был быть отдельно от других, чтобы контролировать пятно.

Писатель начал подозревать, что перед этой встречей сотрудники специально дали Билли повышенную дозу лекарств, чтобы он не смог рассказать об условиях его содержания и лечения.

Однако команда терапевтов Афинского центра психического здоровья не знала, что Миллиган часто начинал беседу под влиянием одной из своих личностей, а потом, беседуя с Писателем, переходил под влияние личности Учителя. Так как личности, говорившие «я не знаю, кто я», раньше были подвластны Учителю, Писатель предположил, что все Обитатели в курсе их договора о книге.

— Мне кажется, что Рейджен хочет узнать, сдержал ли я обещание не раскрывать другие преступления, в которых его могут обвинить, — предположил Писатель, — если он присоединится к слиянию и появится Учитель, дай мне знать.

Миллиган кивнул и начал читать рукопись.

Через несколько минут Писатель вышел в туалет.

Когда он вернулся, Миллиган поднял глаза, улыбнулся и показал на начало страницы 27, где было написано «Учитель».

Смена личностей произошла буквально на глазах.

Писатель и Учитель поприветствовали друг друга. Они не виделись с тех пор, когда Учитель появился в суде и доктор Милки быстро проверил его, во время первого заседания в присутствии судьи Кинуорти.

Учитель, как всегда щепетильный, предложил внести в рукопись несколько исправлений.

— Ты написал здесь: «Аллен вернулся в комнату, где Марлен курила сигарету». Но она не курит.

— Поставь крестик на полях. Я исправлю это.

Несколько минут спустя Учитель покачал головой.

— Ты пишешь: «Он ограбил гомосексуалистов на станции техобслуживания и использовал для этого автомобиль своей матери». Нужно уточнить: хотя «Гран При» был назван в честь моей матери, официальным владельцем машины был я. Можешь заменить эту фразу на «…он использовал Гран При, названный в честь его матери…»?

— Сделай для меня пометку, — кивнул Писатель.

Затем Учитель исправил сцену накануне Рождества, когда Кэти и ее брат Джим, споря Кевином, рассказали об уликах, подтверждающих его участие в нападениях, за которые его позже отправили в тюрьму. Учитель предположил, что Писатель добавит: «Кроме того, ты оставил семью на долгое время».

— Видишь ли, Джим ушел из семьи, и Билли должен был защищать маму в это время. Ему казалось, что Джим не справился со своими обязанностями и сбежал. Ну а когда Джим вернулся, Кевин набросился на Джима с обвинениями. Понимаешь, он считал, что Джим бросил маленькую Кэти и маму. Он ушел из дома в семнадцать, чтобы поступить в университет и служить в военно-воздушных силах. Брат оставил меня, единственного мужчину в семье, заботиться о маме и младшей сестре, еще ребенке. Мне было только пятнадцать с половиной лет, но именно я, Я должен был защищать их, не смотря на то, что у меня был старший брат! Знаешь, я тоже думаю, что Джим бросил семью.

— То, что ты говоришь, очень важно, — сказал Писатель. — Ведь я могу описать эту сцену с точки зрения Джима. Я говорил с ним по телефону. Теперь у тебя есть возможность внести исправления. Но ты уверен, что произносил эти обвинения тогда, или только сейчас, оглядываясь назад…?

— Нет, я говорил это еще тогда. Я всегда сильно злился на Джима за то, что он бросил нас.

— Интересно, Кевин увствовал то же самое?

— Ну конечно. Кевин знал, что Джим нас бросил. Джим ведь никогда не отличался чувством ответственности, но он всегда боялся за маму и Кэти. Он делал все, что мог, чтобы с ними ничего не случилось.

Учитель продолжил читать, затем снова покачал головой.

— Ты заставляешь эту личность говорить: «Мда, ты хороший организатор». Он не сказал бы так. Скорее, это было бы что-то вроде: «Мда, ну ты и ловкач». Надо хорошо постараться, чтобы эти двое выглядели, как вульгарные тупые бандюги. Ведь такие они и есть, парни с очень грязными повадками. Много мата. Поверь, они не стесняются в выражениях.

— Сделай пометку на полях, — вновь сказал Писатель.

Учитель записал: больше грубых слов.

Когда Учитель до конца дочитал главу, в которой Рейджен переступил порог исправительной колонии в Ливане, где должен был провести от двух до пятнадцати лет, он заявил:

— Ты можешь передать то, что я чувствовал, дописав: «Рейджен услышал глухой звук тяжелых металлических дверей, которые закрывались прямо за его спиной». Потому что этот звук преследовал меня на протяжении бесчисленных ночей в тюрьме. Этот звук заставлял меня просыпаться с чувством тревоги в груди. Даже здесь, каждый раз, когда я слышу, как закрывается дверь, я вспоминаю свое прибытие в тюрьму Лебанона. Всю жизнь я испытывал жуткую ненависть к Челмеру. Но что такое истинная ненависть я узнал только в тюрьме. Например, Эйприл — она умеет ненавидеть по-настоящему. Она хотела бы видеть Челмера в смертельных муках — заживо сожженным у нее на глазах. Больше никто из нас никогда не испытывал подобных чувств. Все мы ощущали гнев, но не ненависть — до тех пор, пока меня абсолютно несправедливо не отправили в тюрьму. То, что я познал за решеткой… никому не следовало бы знать.

На пятый день, когда Миллиган зашел в зал, Писатель сразу заметил: что-то не так.

— Бог мой! Что с тобой?

— Они перестали давать мне лекарства.

— Думаешь, это сделали, чтобы помешать нам работать?

Он пожал плечами:

— Понятия не имею…

Его голос был монотонным, слова давались с трудом:

— Я очень слаб. У меня кружится голова. Сегодня ночью мне казалось, что у меня в голове работает компрессор. В комнате было всего 12 градусов, но на моем теле выступали огромные капли пота. Мне даже пришлось попросить чистые простыни, потому что мои были насквозь мокрые. Но сейчас я больше не дрожу так, как в последнюю ночь. Мне немного лучше. Я сказал Линднеру: «Больше никогда так не делайте!» Он ответил мне, что собирался постепенно уменьшить мою дозу лекарств, чтобы я не страдал от их недостатка…

— Кто ты сейчас?

— Хм… что-то идет не так… Я не могу вспомнить некоторые вещи. У меня начались провалы в памяти сегодня ночью, и все становится только хуже и хуже.

— Ты сможешь читать?

Он кивнул в знак согласия.

— Но ты не Учитель, не так ли?

— По правде говоря, я не знаю. Воспоминания ускользают от меня. Я мог бы быть Учителем, но провалы в памяти не позволяют мне.

— Ладно, может быть, Учитель вернется, пока ты будешь читать.

По мере того, как Миллиган читал рукопись, его голос становился более уверенным, а речь более оживленной. Когда он читал сцену, где Рейджен проникает в магазин медицинского оборудования для того, чтобы украсть коляску для маленькой Нэнси, он выразил одобрение кивком.

— Это не потревожит Рейджена, потому что им ни за что не удастся доказать что-либо. Но ты не сказал, как ему было страшно.

— Рейджену было страшно?

— Да, это был критический момент. Ограбления со взломом всегда являются стрессом для нервной системы, никогда не знаешь, что тебя ждет внутри — сигнализация, злая собака… Все возможно. И ты никогда не знаешь, с чем ты столкнешься лицом к лицу на выходе. Это действительно страшно.

Когда они просматривали окончание рукописи, Писатель заметил, как изменилось выражение лица Билли.

Учитель покачал головой и откинулся на спинку кресла. На его глазах блестели слезы.

— Ты справился. Это именно то, что я хотел. Ты словно побывал в моей шкуре.

— Я очень рад, что ты вернулся до того, как я ушел, — сказал Писатель.

— Я тоже. Я хотел попрощаться. Вот… Отдай это Голдсберри. Возможно, им удалось надавить на меня, чтобы я расписал это место за ничтожную плату, но так просто они не отделаются…

Когда они прощались, Писатель почувствовал, что Учитель сунул ему в руку сложенный клочок бумаги. Он не осмелился прочитать его, пока не покинул заведение.

ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ

СЧЕТ, ПРЕДЪЯВЛЕННЫЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КЛИНИКЕ ЛИМЫ, ШТАТ ОГАЙО.

1. Роспись между сетками безопасности (Вход): 25000 $.

2. Роспись в комнате свиданий в корпусе № 3 (Совы): 1525 $.

3. Еще одна роспись в корпусе № 3 (Маяк): 3500 $.

4. Еще одна роспись в корпусе № 3 (Пейзаж): 15250 $.

5. Дверь корпуса № 3 (крытый мост):3500 $.

6. Роспись в кабинете стоматолога (Городской пейзаж): 3000 $.

7. Роспись в мастерской керамики (деревенский сарай и трактор):5000 $.

8. Покрашенная и позолоченная рамка для свободной живописи: бесплатно.

Всего (без учета налогов) = 60335 $.

На обратном пути в Афины Писатель купил номер Коламбус Ситизен от 29 апреля 1980 и прочел на первой полосе:

МИЛЛИГАН ОСТАЕТСЯ В ЛИМЕ.

Лима (UPI).

Решением суда по исполнению наказаний в округе Аллен, Уильям С. Миллиган, 26-летний насильник с множественным расстройством личности, с понедельника остается под стражей в государственной клинике г. Лимы для душевнобольных преступников.

Алан Голдсберри, адвокат Миллигана, утверждает, что его клиент не получал надлежащего психиатрического лечения.

Голдсберри подал иск за халатность против Рональда Хаббарда, главного врача клиники в Лиме, а также против доктора Льюиса Линднера, психиатра Миллигана. Будут ли эти иски также отклонены Кинуорти?.

Так как судей назначают в Огайо, никто не удивился ни решениям Кинуорти, ни скорости принятия сенаторами генеральной ассамблеи Огайо «закона 297», ни тому факту, что управляющий Джеймс Рот подписал эту поправку всего через два дня после голосования.

Судья Джей Флауэрс, а также многие прокуроры Огайо (среди которых был Берни Явич, который представлял прокуратуру в деле Миллигана 1979 года), впоследствии говорили Писателю, что поправка прошла через Сенат и была немедленно подписана управляющим из-за разногласия мнений, окружавших дело Миллигана. Прямым следствием нового закона было содержание Билли в учреждении с повышенными мерами безопасности.

Отныне Департамент психического здоровья больше не имел права переводить его в психиатрическое учреждение с менее строгим режимом (в частности, в центр психического здоровья в Афинах) заранее не предупредив об этом суд. Ясно, что в таком случае информация сразу же будет подхвачена СМИ, и даст возможность прокурору и другим противникам воспрепятствовать переводу Билли Миллигана.

Эту меру назвали «закон Коламбус Диспэч» или «закон Миллигана».

Так Диспэч довольно тонко напомнил судьям и законодателям Огайо о том, что в этом году состоятся выборы.