Дюна Герберт Фрэнк

Фейд-Раута молчал, невольно сомневаясь: «Можно ли ему верить? Неужели и впрямь отречется? А почему бы и нет? Однажды, уверен, я добьюсь своего, если только буду осторожен. Вечно жить он не будет. И, может быть, торопить его на тот свет глупо».

– Вы говорите о сделке, – сказал Фейд-Раута. – И какие гарантии мы можем дать друг другу?

– Иначе говоря, с какой стати мы станем доверять друг другу, да? – спросил барон. – Ну Фейд, что касается тебя, я приставлю Сафира Хавата следить за тобой. В таких вопросах я доверяю его способностям ментата. Ты меня понял? Что касается меня самого, придется тебе поверить на слово. Но я ведь не буду жить вечно, Фейд, не так ли? И тебе уже давно должно было прийти в голову, что мне известно кое-что, о чем ты и не подозреваешь.

– Я-то дам клятву, но чем же ответите мне вы? – спросил Фейд-Раута.

– Я оставлю тебя в живых, – коротко ответил барон.

Фейд-Раута вновь поглядел на дядю: «Хават будет следить за мной! Интересно, что старик сказал бы, узнав, что именно Хават и подготовил интригу с гладиатором, стоившую ему жизни надсмотрщика? Быть может, решил бы, что я лгу, пытаюсь скомпрометировать Хавата. Нет, Хават – отличный ментат, он предвидел и этот момент».

– Ну, и что ты скажешь? – спросил барон.

– Что я скажу? Конечно же, я согласен.

Про себя Фейд-Раута подумал: «Хават! Он ведет двойную игру… против нас… не так ли? Или он уже переметнулся в лагерь дяди, раз я не посоветовался с ним… в сегодняшней попытке покушения с помощью этого юнца».

– Ты не сказал еще, что думаешь о моем решении относительно Хавата, – произнес барон.

У Фейд-Рауты от негодования расширились ноздри. Имя Хавата столько лет сулило опасности всей семье Харконненов… Пусть он теперь в новом качестве, но опасен от того ничуть не менее.

– Опасная игрушка – этот Хават, – сказал Фейд-Раута.

– Игрушка! Не будь глупцом. Я знаю, что такое Хават и как управлять им. Он человек глубинных эмоций, Фейд. Бояться следует человека без эмоций. А глубокая эмоциональность… ах, ею прекрасно можно воспользоваться в собственных целях.

– Дядя! Я вас не понимаю.

– Зря. По-моему, все вполне ясно.

Лишь легкий взмах ресниц выдал негодование Фейд-Рауты.

– Ты не понимаешь Хавата, – произнес барон.

«И ты тоже», – подумал Фейд-Раута.

– Кто, по мнению Хавата, виноват в его бедах? – спросил барон. – Я! А кто же еще? Он помнит, что в руках Атрейдесов был грозным оружием и год за годом одолевал меня, пока не вмешалась Империя. Так он смотрит на ситуацию. Он привык ненавидеть меня. И верит, что в любой момент сумеет обвести меня вокруг пальца. И пока он в этом убежден, проигрывает. Ведь теперь я использую его там, где считаю нужным – против Империи.

Глубокие морщины прорезали лоб нахмурившегося Фейд-Рауты, выдавая внезапное понимание, рот его плотно сжался.

– Против Императора?

«Попробуй-ка, племянничек, это на вкус, – подумал барон. – Произнеси-ка про себя: «Император Фейд-Раута Харконнен!» Спроси-ка себя, чего это стоит. Можно будет потом и поберечь жизнь старого дяди, который один только и может воплотить этот сон в реальность».

Фейд-Раута медленно облизнулся: «Неужели старый дурак говорит правду? Значит, здесь кроется больше, чем можно было бы заподозрить».

– А какое отношение имеет ко всему этому Хават? – спросил Фейд-Рута.

– Он думает, что нашими руками сумеет отомстить Императору.

– А потом?

– Дальше мести его мысли не простираются. Хават из тех людей, что служат другим и многого не знают о себе.

– Я многому от него научился, – согласился Фейд-Раута, почувствовав истинность этих слов. – Но чем больше я узнаю от него, тем сильнее мне кажется, что от него надо отделаться, и поскорее.

– Тебе не нравится, что он будет следить за тобою?

– Хават и так следит за всеми.

– Но он может посадить тебя на трон. Хават тонок. Он изобретателен и опасен. И пока я не склонен отменять противоядие. Меч тоже опасен, Фейд. Но для этого клинка у нас, по крайней мере, есть ножны – яд, пропитавший его тело. Стоит не дать ему противоядие – все: смерть сразу делает его безопасным.

– Это чем-то похоже на поединок, – сказал Фейд-Раута, – финт, в нем финт и снова финт. Приходится следить за тем, как нагибается гладиатор, как глядит, как держит нож.

Он кивнул, ощутив, что слова его порадовали дядю, и подумал: «Да, как на арене, а лезвие – разум!»

– Теперь ты понял, насколько я тебе необходим, – сказал барон, – я еще могу быть полезен тебе, Фейд.

«Меч используют, пока он не слишком затупился», – подумал Фейд-Раута.

– Да, дядя, – вслух согласился он.

– А теперь, – сказал барон, – мы с тобой отправимся в квартал рабов, вдвоем. И я своими глазами прослежу, как ты прирежешь всех женщин на улице удовольствий.

– Дядя!

– Купим новых женщин, Фейд. Я уже говорил тебе – не заблуждайся относительно меня.

Лицо Фейд-Рауты потемнело:

– Дядя, но…

– Ты будешь наказан и получишь урок, – сказал барон.

Фейд-Раута встретил насмешливый взгляд упоенных его бессилием глаз. «Итак, я должен запомнить эту ночь, – подумал он. – Запомнить через память иных ночей».

– Ты не можешь отказаться, – сказал барон.

«А что ты будешь делать, старик, если я откажусь?» – подумал Фейд-Раута. И понял: найдется и другое наказание, быть может, более тонкий способ поставить его на колени.

– Я тебя знаю, Фейд, – произнес барон. – Ты не откажешься.

«Верно, – подумал Фейд-Раута. – Теперь я нуждаюсь в тебе. Я понял это. Сделка наша заключена, но и ты будешь нужен мне не всегда. И… когда-нибудь…»

В подсознании людей глубоко укоренилась мысль о том, что Вселенная должна быть логичной. Но реальность всегда хоть на шаг уводит нас за пределы логики.

Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»

«Случалось мне сидеть перед многими правителями из Великих Домов, но борова толще и опаснее этого я не видел», – проговорил про себя Сафир Хават.

– Можешь быть откровенным со мною, Хават, – громыхнул барон. Он откинулся назад в гравикресле, утонувшие в жирных складках глаза буравили лицо ментата.

Старик уставился на полированную крышку стола, отделявшего его от барона, изучая узор. Даже такие мелочи следовало учитывать, имея дело с бароном, даже красные стены личного кабинета и слабый запах трав, скрывавший легкую вонь.

– Не думаешь же ты, что я считаю твой совет предупредить Раббана простой прихотью, – сказал барон.

Ничто не шевельнулось на морщинистом лице Хавата, выдавая его внутреннее негодование.

– Мне приходится многое подозревать, милорд.

– Да. Ну, я хочу знать, какую роль играет Арракис в твоих подозрениях относительно Салузы Секундус. Разве тебе недостаточно знать, что Императора раздражает любая параллель между Арракисом и его таинственной тюремной планетой? Я поторопился с предупреждением Раббану лишь потому, что курьеру надо было отбыть именно с этим лайнером. Ты же сказал, что задержки не должно быть. Ну и хорошо. Но теперь мне нужны объяснения.

«Сколько же он болтает! – подумал Хават. – Это не герцог Лето, умевший говорить со мной мановением руки, движением брови. Какая туша! Да уничтожить его – значит облагодетельствовать человечество».

– Ты не выйдешь отсюда, пока я не получу полных и исчерпывающих объяснений, – продолжал барон.

– Вы слишком уж непринужденно называете Салузу Секундус, – произнес Хават.

– Это же исправительная колония, место ссылки, – сказал барон. – Наихудшее отребье ссылается на эту планету. Что еще нам нужно знать о ней?

– Условия жизни там хуже, чем где бы то ни было, – продолжил Хават. – Нам говорят, что смертность среди новичков превышает там шестьдесят процентов. Нам говорят, Император угнетает их, как только умеет. Вы слышите все это, и вам не хочется задаться вопросом?

– Император не позволяет Великим Домам инспектировать свои тюрьмы, – проворчал барон. – В мои темницы он тоже не лезет.

– А проявления любопытства относительно Салузы Секундус, ах… – Хават прикоснулся костистым пальцем к губам, – не поощряются.

– Едва ли можно гордиться тем, что творится там!

Хават позволил незаметнейшей из улыбок тронуть его тонкие губы. Поблескивая глазами, он глядел на барона.

– А вы не задумывались, откуда берутся его сардаукары?

Барон поджал пухлые губы, словно младенец, и возмущенным голосом проговорил:

– Ну… он набирает рекрутов… говорят, есть вспомогательные части и из их числа…

– Фэ-э! – протянул Хават. – Эти россказни о происхождении сардаукаров… слухи, не более. А что говорят те немногие, кто уцелел в схватках с ними?

– Сардаукары – великолепные воины, в этом нечего сомневаться, – сказал барон. – Но я думаю, мои легионы…

– Праздношатающийся сброд по сравнению с ними! – оскалился Хават. – Вы не задумывались, почему Император выступил против Дома Атрейдесов?

– Тебе не следует копаться в этих вопросах, – предупредил барон.

«Неужели даже он не представляет себе подлинных причин решения Императора?» – спросил себя Хават.

– Мне следует копаться в любых вопросах, если мои усилия служат вашим интересам, – сказал Хават. – Я – ментат. А от ментата нельзя скрывать информацию или ограничивать направления вычислений.

Барон долго и пристально смотрел на него и наконец промолвил:

– Говори, что считаешь нужным, ментат.

– Падишах-Император обрушился на Дом Атрейдесов потому, что полководцы герцога, Гарни Холлик и Дункан Айдахо, вымуштровали настоящее войско, пусть небольшое, но лишь чуточку уступавшее сардаукарам. Были там солдаты и получше императорских. Герцог намеревался укрепить свои силы, сделать свою армию не слабее императорской.

Барон взвесил услышанное и произнес:

– И какое же отношение ко всему этому имеет Арракис?

– Он мог бы поставить ему рекрутов, прошедших жесточайший отбор на выживание.

Барон покачал головой:

– Но разве можно считать таковыми фрименов?

– Именно о них и речь.

– Ха! Зачем тогда предупреждать Раббана? После устроенного сардаукарами погрома и притеснений Раббана могла уцелеть лишь горстка фрименов.

Хават молча глядел на барона.

– Горстка, не более! – повторил барон. – Только в прошлом году Раббан уложил шесть тысяч.

Хават по-прежнему молча глядел на него.

– И в предыдущем году девять тысяч, – продолжил барон, – и сардаукары до отлета – не менее двадцати тысяч.

– Каковы потери Раббана за последние два года? – спросил Хават.

Барон потер пухлые щеки.

– Ну, рекрутов он нахватал, конечно. Его агенты зазывали такими посулами и…

– Можно считать тысяч тридцать для круглого счета? – спросил Хават.

– Пожалуй, многовато, – сказал барон.

– Напротив, – ответил Хават, – я, как и вы, умею читать между строк в отчетах Раббана. А вы, безусловно, не могли ошибиться в оценке моих отчетов от наших агентов.

– Арракис – свирепая планета, – отвечал барон, – и потери в бурях…

– Мы оба знаем цифры этих потерь, – сказал Хават.

– Так, значит, он потерял тридцать тысяч? – возмущенным тоном переспросил барон, побагровев от негодования.

– По вашим собственным подсчетам, – сказал Хават, – его солдаты перебили четырнадцать тысяч человек, потеряв за два года вдвое больше. Вы сказали, что сардаукары сообщали о двадцати тысячах человек. Может быть, немногим больше. И я видел ведомости их отправки с Арракиса. Если они перебили двадцать тысяч, их потери составили пять за одного фримена. Ну, барон, вам эти цифры что-нибудь говорят?

Холодным тоном барон отметил:

– Это – твоя работа, ментат. Что же они значат?

– Я передал вам результаты подсчета, произведенного Дунканом Айдахо в том ситче, что они посетили, – сказал Хават. – Все сходится. Если таких селений-ситчей у них всего двести пятьдесят, тогда на планете живет около пяти миллионов фрименов. А я считаю, что их, по крайней мере, в два раза больше. На подобной планете приходится расселяться подальше друг от друга.

– Десять миллионов?

Щеки барона задергались от изумления.

– По меньшей мере.

Барон поджал пухлые губы. Глаза-бусинки пристально глядели на Хавата. «Неужели это результаты расчета? – удивлялся он. – Как могло случиться, что мы не заметили столько народа?»

– Мы даже не сократили хоть на сколько-то прирост населения, – продолжил Хават, – просто отсеяли горстку менее удачливых, оставив сильных набирать новую мощь… Как на Салузе Секундус.

– Салуза Секундус! – рявкнул барон. – Какое отношение все это имеет к планете-тюрьме Императора?

– Человек, переживший Салузу Секундус, оказывается выносливее остальных, – ответил Хават, – и если как следует обучить его владеть оружием…

– Чепуха! Из твоих слов следует, что мне нужно заняться набором войска из фрименов, после того как мой племянник хорошенько их придушит.

Хават едко проговорил:

– А свои собственные войска вы не прижимаете?

– Ну… я… но…

– Угнетение – вещь относительная. К вам в солдаты идут люди получше прочих, тех, кто их окружает, а? У них есть довольно неприятная альтернатива службе в войсках барона, а?

Барон умолк, рассеянно глядя перед собой. Возможно… или же Раббан и впрямь невольно дал Дому Харконненов мощнейшее оружие?

Наконец он сказал:

– А как увериться в преданности таких рекрутов?

– Я бы формировал из них небольшие части, не более взвода, – сказал Хават. – И перестал бы их притеснять, и изолировал – но так, чтобы обучающий персонал понимал их. Лучше всего брать инструкторами тех, кто прошел уже этой дорогой. Я бы внушал им как мистическую идею сознание того, что их планета – тайный тренировочный центр для воспитания сверхвоинов. И чтобы все время они могли видеть то, что доступно высшему существу. Обеспеченная жизнь, красивые женщины, прекрасные дома… словом, что ни пожелают.

Барон начал кивать:

– Так живут на родине сардаукары.

– Рекруты рано или поздно начинают убеждаться, что существование подобной планеты оправданно, раз она воспитала их, элиту. Простой солдат-сардаукар ведет образ жизни во многом возвышенный, как и члены Великих Домов.

– Это мысль! – прошептал барон.

– Значит, вы начинаете разделять мои подозрения? – поинтересовался Хават.

– И когда все это началось? – спросил барон.

– Ах да, вот еще – откуда происходит сам Дом Коррино? Жили на Салузе Секундус люди до того, как Император послал туда первых каторжников? Даже герцог Лето, кузен императорского Дома по женской линии, не был в этом уверен. Такие вопросы нежелательны.

Глаза барона оживленно блеснули.

– Да, секрет оберегали весьма тщательно. Использовали все мыслимые способы…

– Кстати, а что здесь скрывать? – перебил его Хават. – Что у Падишах-Императора есть планета-тюрьма? Все это знают. Что у него есть…

– Граф Фенринг! – вдруг выпалил барон.

Хават, нахмурясь, удивленно поглядел на барона:

– Что – граф Фенринг?

– Несколько лет назад, в день рождения моего племянника, – пояснил барон, – этот императорский щеголь, граф Фенринг, заявился сюда в качестве официального наблюдателя, чтобы… ах, заключить деловое соглашение между Императором и мной.

– Так?

– И я… э-э-э… в одном из разговоров, кажется, сказал ему, что хотел бы сделать из Арракиса собственную тюремную планету. Фенринг…

– Что именно вы ему сказали, вспомните, – строго сказал Хават.

– Вспомнить? Это было уже давно и…

– Милорд барон, если вы хотите использовать меня наилучшим образом, не скрывайте от меня информацию. Разве этот разговор не был записан?

Лицо барона потемнело от гнева:

– Ты столь же скверный человек, как и Питер! Мне не нравятся эти…

– Питера уже нет с вами, милорд, – сказал Хават. – Кстати, что именно произошло с Питером?

– Он стал чересчур фамильярен, тоже решил требовать от меня слишком многого, – огрызнулся барон.

– Вы заверяете меня, что попусту не расходуете полезных людей, – сказал Хават. – Зачем тратить мое время на угрозы и болтовню? Что вы хотели рассказать мне о вашей беседе с графом Фенрингом?

Барон медленно подавил гнев. «Ну, – подумал он, – когда придет твое время, я напомню тебе эту манеру разговаривать со мной. Да, я припомню ее тебе».

– Минутку, – сказал барон, вспоминая разговор в большом зале, в конусе тишины. – Я сказал ему примерно так: «Император знает, что кровопролитие в определенной степени всегда помогает делу». Разговор шел о наших потерях среди рабочих. А потом я сказал, что есть еще один способ решения проблем Арракиса и что меня вдохновляет своим примером императорская планета-тюрьма.

– Ведьмина кровь! – чертыхнулся Хават. – И как же ответил Фенринг?

– Тогда-то он и принялся расспрашивать о тебе.

Хават откинулся назад, задумчиво закрыл глаза.

– Так вот почему они заинтересовались Арракисом, – сказал он. – Ну что же, раз так случилось. – Он открыл глаза. – Теперь Император, должно быть, нашпиговал Арракис шпионами. Два года!

– Но ведь не мое же невинное предложение…

– В глазах Императора ни одно предложение не является невинным. Какие инструкции получил от вас Раббан?

– Ему было велено заставить Арракис трепетать перед нами.

Хават качнул головой:

– Теперь, барон, остается две возможности. Или вы перебьете туземцев, вырежете их совсем, или…

– Полностью перебить всю рабочую силу?

– Или вы считаете, будет лучше, если Император и те из Великих Домов, что поддерживают его, явятся сюда и для профилактики выскоблят Гайеди Прим, как пустой горшок?

Барон внимательно поглядел на своего ментата и произнес:

– Он не посмеет.

– Разве?

– Что ты мне предлагаешь? – Губы барона дрогнули.

– Отрекитесь от собственного племянника, драгоценнейшего Раббана.

– Отре… – Барон умолк на полуслове, недоуменно поглядел на Хавата.

– Не посылайте ему впредь ни подкреплений, ни помощи. На все его сообщения отвечайте лишь, что уже прослышали о его художествах на Арракисе и как можно скорее собираетесь лично поправить положение дел. Я устрою, чтобы некоторые из ваших депеш попали в руки императорских шпионов.

– Но специя, налоги…

– Требуйте свою баронскую долю – но не свыше того, будьте теперь осторожны. С Раббана взыскивайте лишь конкретные суммы, мы можем…

Барон повернул руки ладонями вверх:

– Но как мне увериться в том, что этот хорек-племянник не…

– На Арракисе у нас остаются собственные шпионы. Нужно сообщить Раббану, что, если он не обеспечит нужные поставки специи, вы сместите его.

– Я знаю своего племянника, – ответил барон, – тогда он круче навалится на население.

– Конечно же! – отрезал Хават. – Вы же и не хотите иного. Просто не нужно пачкать собственные руки. Пусть Раббан подготавливает для вас вторую Салузу Секундус. Нет нужды даже посылать туда осужденных. У него и так есть все необходимое в виде местных. Если Раббан будет усердствовать, чтобы выполнить ваши нормы поставок, у Императора не будет оснований для подозрений. Вот вам достаточная причина еще сильнее прижать эту планету. И вы, барон, ни словом, ни делом не дадите оснований заподозрить иные мотивы.

Не удержавшись, барон добавил нотку лукавого восхищения в собственный голос:

– Ах, Хават, сколь же ты изобретателен! А теперь, как поступать с Арракисом и воспользоваться результатами работы Раббана?

– Проще всего, барон. Если вы просто будете каждый год чуть повышать норму поставок специи, все произойдет само собой. Объем добычи снизится. И вы сможете сместить Раббана и взять власть на себя… чтобы поправить дело.

– Получается, – сказал барон. – Но я уже начинаю уставать от этих дел. Для Арракиса я готовлю другого правителя.

Хават посмотрел на жирное круглое лицо. Помедлив, старый солдат и шпион качнул головой:

– Фейд-Раута, ну что же, теперь есть причина для притеснений. Вы и сами весьма изобретательны, барон. Возможно, мы сумеем объединить обе схемы. Ваш Фейд-Раута явится на Арракис спасителем. Да. Он может привлечь симпатии населения.

Барон улыбнулся и подумал: «Интересно, а как все это согласуется с тайными планами самого Хавата?»

Видя, что барон более не нуждается в нем, Хават поднялся и вышел из комнаты с красными стенами. Он шел и думал, что во все расчеты, касающиеся Арракиса, впутывалась возмутительная неопределенность. Их религиозный вождь, о котором дал ему знать Гарни Холлик из своего укрытия у контрабандистов, этот самый Муад'Диб.

Быть может, не следовало советовать барону оставить эту религию в покое, даже если ею увлечется народ впадин и грабенов. Но ведь все знают, что притеснения служат религии на пользу.

И он вспомнил, что Холлик сообщил ему о тактике фрименских отрядов. Она отдавала Холликом… И Айдахо… даже самим Хаватом.

«Возможно ли, что Айдахо все-таки уцелел?» – подумал он.

Впрочем, интересовало его не это. Но он боялся задать себе другой вопрос, куда более важный: мог ли выжить Пол? Он знал: сам барон был уверен, что все Атрейдесы погибли. Он признался, что ведьма-гессеритка была его оружием. А это значило – смерть… всем, включая ее собственного сына.

«Откуда у нее эта ядовитая ненависть к Атрейдесам, – подумал он. – Словно моя – к драгоценнейшему барону? Смогу ли я нанести своему врагу столь же смертельный окончательный удар?»

Во всем, что окружает нас в этой Вселенной, скрыта некая схема. Она обладает симметрией, изяществом, элегантностью… всеми характерными чертами шедевра. Приглядитесь к смене времен года, к струйке песка, текущей по склону, к ветке креозотового куста… наконец, поглядите на узор его листьев. Мы пытаемся воспроизвести эту схему в наших жизнях, обществе, пробуем отыскать ритмы, танцы, любые утешающие нас формы. Но в стремлении к высшему совершенству можно заметить опасность. Ясно, что предельное совершенство неизменно. И путь к нему ведет все живущее к смерти.

Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»

Пол-Муад'Диб вспомнил, как ел. Пища его была перенасыщена специей. За это воспоминание он держался, словно за якорь, и отсюда, из данной точки отсчета, мог понять, что видит сон.

«Я – театр, в котором разыгрывается будущее, – думал он. – А еще – жертва точных пророчеств, сознания расы и собственного ужасного предназначения».

И все же он чувствовал, что переусердствовал, потерялся во времени. Прошлое, настоящее и будущее слились для него в нечто единое. Своего рода переутомление зрения – иногда оно овладевало им от постоянной необходимости запоминать видения о грядущем, каждое из которых по-разному было связано с прошлым.

«Пищу мне готовила Чани», – напомнил он себе.

Но Чани была далеко на юге, в прохладных краях, под ярким солнцем, в безопасности, вместе с их сыном Лето Вторым.

Или это еще только должно случиться?

Нет, напомнил он себе, ведь Алия Странная, его сестра, вместе с матерью отправилась в южные пределы на двадцать колотушек пути в паланкине Преподобной Матери на спине дикого червя.

Сама мысль, что на гигантских червях можно ездить, повергла его в смятение. «Или же Алия еще не родилась?»

«Я был в раззии, – припоминал Пол. – Мы отправились в Арракин, чтобы вернуть воду убитых соплеменников. И я нашел останки отца в пепле погребального костра. Череп его я укрыл в соответствии с фрименским обычаем – в кургане над перевалом Харг».

Или это еще должно свершиться?

«Но мои раны реальны, – сказал себе Пол, – и мои шрамы реальны. И гробница моего отца существует».

Еще в полудремоте Пол припомнил, что Хара, вдова Джемиса, однажды ворвалась к нему и объявила, что в коридоре ситча идет поединок. Это было там, на временной стоянке, когда детей и женщин еще не отослали поглубже в пустыню. Хара остановилась у входа, черные крылья волос были перевязаны сзади цепочкой с водными кольцами. Она отодвинула в сторону тяжелые занавеси и сказала, что Чани только что зарезала кого-то.

«Это было, – думал Пол, – это было на самом деле и не изменится более».

Он вспомнил, как выбежал и обнаружил под желтыми светошарами Чани в ослепительно-голубом халате с откинутым назад капюшоном, на личике эльфа была заметна печать утомления. Вдаль по коридору от них спешила толпа, уносящая тяжелый сверток.

Он подумал тогда: «Всегда понятно, когда они уносят труп».

Водные кольца Чани (в ситчах их носили открыто) звякнули, когда она повернулась.

– Что случилось, Чани? – спросил он.

– Пришлось прикончить одного. Он заявился сюда, чтобы вызвать тебя на поединок, Усул!

– И ты убила его?