Девочка, я о тебе мечтаю Безрукова Елена
— Н-нет, — захлопала она длинными наращенными ресницами.
— В чём тогда проблемы?
— Ни в чём…
— Ну и всё тогда. Вон там тебя ждут подружки.
— Хам! — фыркнула она, откинула волосы назад и отошла от меня.
Потом обернулась и стала смотреть. Я лишь недовольно покосился на неё и отвернулся. Она что — ждала, что я побегу её успокаивать?
Её место занял поднявшийся на второй этаж Архип.
— Привет, — протянул он мне свою лапу.
— Здарова, — крепко пожал я её в ответ.
— Судя по лицу, спал ты не очень хорошо, — заметил он, встав рядом.
Плечом к плечу, чтобы другие возле меньше хлопали ушами.
— Вообще почти не спал.
— Катю забрали?
— Да. Представляешь, уже вчера за ней пришли органы опеки.
— Да ты что? — округлил свои синие глаза Архип. — И что?
— Хотели забрать мою Рыжую. Я не дал.
— Твою Рыжую? — посмотрел на меня Арх. — Я не ослышался?
— Я сказал «мою»?
— Да, именно так, Рома.
Я опустил глаза в пол и поджал губы.
Вот блин!
Ну что я за дурак! Так глупо спалиться…
— Я просто оговорился.
— Серьёзно? И что же ты пытался сказать вместо слов «моя Рыжая»?
Блин, и что я мог сказать другое? Ладно, хрен с ним. Устал я врать всем подряд…
— Хорошо, я так и хотел сказать, — вздохнул я. — Ну, то есть не так, но… Короче, ты понял. Наверное…
— Да понял, понял, — кивнул он. — Не дурак — давно догадался. Ты, Рома, хреновый конспиратор, у тебя на лбу красной бегущей строкой написано: «Люблю Рыжую. Не подходи чужой — убью!».
— Чё? Правда? — расстроился я.
— Правда. Только она этого, кажется, не замечает.
— Думаешь?
— Ага. Ты её закошмарил, Питер. Она от тебя шарахается и уж точно последнее, что подумает, — что ты испытываешь к ней чувства.
— Ладно, заткнись уже, — отмахнулся я.
Завёл шарманку…
— Ну ок. Давай тогда дальше рассказывай. Твою Рыжую ты органам опеки не отдал?
— Нет.
— Дрался с инспектором из опеки? Или просто выкинул их в окно?
— Очень смешно, — уставился я на него недобро.
— Ну а серьёзно? Как они согласились отдать Катю?
— Отца позвал. Он приехал, договорился, — ответил я, снова остановив взгляд на стене напротив. — Теперь она у нас.
— И как она?
— Плачет всё время.
— Ну да, понятное дело, — из голоса Архипа пропало веселье. — Жалко её… Но что поделаешь? Ты данные взял для моего отца?
— Он сам позвонит твоему.
— Хорошо.
— Ладно, пошли. Вон Алла цокает шпильками.
На первом же уроке, едва все расселись по местам после звонка, я поднял руку.
— Да, Роман? — отреагировала Алла Дмитриевна.
Я стал на ноги.
— Я хочу сделать объявление. Можно? Это важно.
— Конечно, прошу вас, — кивнула она.
— Итак, — прокашлялся я и оглядел класс. Все уставились на меня с удивлением. Я никогда никаких объявлений не делал, а теперь вдруг взял слово. — Я хочу всем сообщить о Кате Романовой. У неё умерла бабушка. Кто хочет поучаствовать в помощи по поводу проводов её бабушки в последний путь — можете обращаться ко мне. Мы с моим отцом и отцом Архипа уже готовы помочь нашей однокласснице, так как у неё средств нет, чтобы достойно проводить близкого человека. Также сразу сообщаю, чтобы вы потом не доставали тупыми вопросами её — мой отец берёт над Романовой попечительство. Как многим известно, у Кати больше не осталось родственников, которые взяли бы её под своё попечительство. Теперь она будет жить с нами. Это решение моего отца, и прошу его не обсуждать. Пока Катя в школу не ходит, но скоро вернётся в гимназию. Прошу оградить её от сплетен и расспросов. Ну и лично от меня: кто будет задавать тупые вопросы или смеяться над ней в такие дни — получит в лоб. Всё.
Глава 11
— Как трогательно, — протянула Инга.
Я предупреждающе глянул на неё, и она отвернулась.
— Кто-то ещё хочет высказаться прямо сейчас?
Класс потихоньку перешёптывался, но в лицо мне никто ничего сказать больше не осмелился.
— Значит, если кто готов поучаствовать в сборах — обращайтесь к Роману, — резюмировала Алла Дмитриевна. — Учителя, думаю, тоже захотят помочь. Спасибо вам, Роман, что вы подняли эту тему и взяли на себя такую ответственность. Это очень похвально.
Я не ответил. Молча уселся на место, другое место со мной временно занял Архип. Но когда Катя начнёт ходить в школу — она будет сидеть только со мной!
— На тебя Попов как-то недобро смотрит, — тихо сказал мне Арх спустя минут двадцать.
Я поднял голову и встретился с ним взглядом. Действительно, пялится так, словно я ему сто рублей должен.
— Че? — быканул я почти без звука.
Попов ответил мне без звука то, что цензура бы не пропустила.
Я фыркнул и отвернулся от него.
— А что ему надо? — спросил друг.
— А он в Катьку у нас втюрился. И бегает как собакен за ней.
— А, — протянул задумчиво Архип. — Вот он чего крутится возле неё. И поэтому сейчас бесится, что она живёт в твоём доме.
— Да пусть хоть порвёт его от злости, — ответил я, глядя с триумфом в душе на Попова. — Она будет жить в моём доме. И пусть только попробует протянуть к ней руки — переломаю.
Архип хмыкнул и промолчал, продолжая задумчиво смотреть то на Попова, то на меня.
— Эй, Питер, — услышал я позади себя голос Димы, когда мы уже покинули класс.
Я обернулся и со скучающим видом посмотрел на него.
— Чё?
— Поговорить хочу.
— А я — нет, — ответил я и снова отвернулся от него.
Зашагал вперёд по коридору.
— Нет, подожди, — обогнал Попов меня и перегородил дорогу.
Я остановился, враждебно вглядываясь в одноклассника. Он не пропустит меня, либо придётся с ним пихаться.
— Арх, свали, — кивнул он Архипу. — Пожалуйста.
Архип нахмурился, но не стал спорить и отошёл в сторону. Он встал у стены напротив нас так, что слышно ему не было, о чём говорили мы с Поповым, но из поля зрения Архип нас не терял.
— Так что?
— Так, значит, это правда, что Катя у вас в доме находится, — то ли спросил, то ли утверждал он.
— Да, ты же слышал. Я сказал это на весь класс.
— Значит, твой отец решил Катю взять под опеку…
— Ну да. Было бы лучше, если бы её отдали в детский дом?
— А ты и вправду в неё влюбился, — вдруг заявил самодовольно Дима.
— С чего ты взял? — спросил я, пытаясь придать голосу безразличия и не показать, что растерялся от его фразы. — Какая связь между этим всем?
— Это твоя идея, не правда ли? Спасти сироту, все дела… Красиво! Эффектно.
Блин, как он догадался? Чёрт светловолосый.
— Идея моего отца, — вздохнул я. Так я взял и всё выложил тебе как на духу. — А меня не спрашивали.
— Как благородно, — улыбнулся Попов. — Так ты надеешься заслужить её любовь, да?
— Слушай, ты, — вспылил я и принял агрессивную позу, сжав кулаки. — Тебе что надо от меня? Со своими тупыми вопросами иди на хрен, ты понял?
— Питер, — посмотрел на меня Попов. — Она тебя не любит. И не полюбит. Ты всё для этого сделал. Оставь её в покое. И не вздумай обидеть девчонку. Она и так от тебя натерпелась.
— Иначе что? — вздёрнул подбородок я.
— Узнаешь. Она ответит мне, а у тебя ноль шансов.
— Очень страшно, — фыркнул я и толкнул его плечом. — Пшёл прочь с дороги, пёс. Сам не приближайся к ней!
Попов не стал меня удерживать. Я прошёл мимо и шёл вперёд не разбирая дороги, пока не остановился в конце коридора — дальше идти было просто некуда. Опустил голову.
В мозгу так и звучала набатом его фраза:
«Она тебя не любит. И не полюбит. Ты всё для этого сделал…»
Я бывал козлом и скотом. Она вряд ли примет меня и сможет мне верить.
У Попова гораздо больше шансов получить от неё взаимность, чем у меня.
Он прав, как бы ни было тяжело мне это признать…
По дороге домой все же захватил бургер и банку колы для Рыжей и по пути в свою комнату решил их ей отдать.
Постучал и стал ждать. Спустя время дверь открылась, на пороге появилась заспанная бледная Катя. Судя по её лицу, опять рыдала и вырубилась без сил. И лекарства не очень-то ей помогают.
— Привет, — замялся я на пороге.
Что говорить-то вообще? Нет, я, конечно, общался с девушками, но вот что касается Кати… Я теряюсь. Не знаю, что может быть ей интересно. И шутки тупые не пошутить, ибо ситуация неподходящая. Завтра сложный день для неё — похороны.
— Привет, — вяло отозвалась она и остановила равнодушный взгляд на мне.
— Ты спала? Я разбудил тебя?
— Да.
— Извини.
— Извиняю.
Повисло молчание. Я почесал затылок, потом вспомнил, что я же не с пустыми руками пришёл.
— Я тут тебе… еды принёс, — сказал я, протягивая ей бургер в обёртке и банку колы.
— Зачем?
— Я понимаю прекрасно, какая фигня у тебя творится на душе, — произнёс я так, как чувствовал. — И аппетита нет тоже по понятным причинам. Но питаться надо, а то завтра на ногах стоять не сможешь. Может, хотя бы фастфудной гадости захочешь? Я люблю иногда. Прям так, знаешь, хочется бургер, пусть и папа потом ругается… Ну, вот.
Катя молчала, но в её глазах замелькали какие-то эмоции. Прочесть мне их не удалось, но я рад тому, что хоть немного её отвлёк от переживаний, даже если в этот момент бесил её жутко.
Она машинально забрала бургер и газировку и снова подняла огромные грустные глаза, в которых сейчас я увидел удивление.
— Ты купил его для меня?
— Нет, — цокнул языком я. — Просто не доел и решил принести тебе.
Она растерянно захлопала глазами.
— Разверни — он даже надкусан.
Я оставил её с этими мыслями наедине и ушёл к себе. Может, мне удалось повесить интригу, и она действительно его развернёт, а потом, купившись на вкусный запах булки с котлетой, съест его?
Закрыл дверь за собой и опёрся о неё спиной.
Фух. Какой-то бред я нёс. Но как вышло…
Дверь Кати тоже хлопнула, но дальше, как ни вслушивался, ничего конкретного не слышал — звука чавканья не было точно!
Зато, когда вышел из душа, перед тем как отправиться на тренировку, услышал, как играет музыка её телефона.
Застыл на месте с полотенцем в руке и стал вслушиваться. Если в доме тихо, как сейчас, то частично слышно, что она будет говорить.
Я подошёл к стене, что разделяла меня и её, припал к ней ухом и откровенно подслушивал.
— Привет, Дим, — слышался глухой голос Кати через стенку. — Я спала. Никак я. Как сам думаешь? Да, завтра уже. Пью лекарства, иначе бы давно с ума сошла окончательно. Слушай, Дим, извини, но мне не до болтовни. Нет, приходить не нужно, я никого видеть не хочу. Не обижайся, но сейчас ни до кого. Пока.
Наступила тишина. Видимо, Рыжая трубку повесила.
Я отлип от стены и сжал кулаки.
Опять этот Попов!
Нет, его рожа так и просит кирпича!
Лезет со своим вниманием ещё… Больно он тут нужен!
Впрочем, Катя его вроде как отшила.
Возможно, потому, что ей действительно сейчас плохо и ни до кого. Но Попов явно много на себя взял, сказав, что Катя достанется ему и вообще практически в его руках.
Брехло!
Надо ему брехалку-то подправить!
Ну, погоди, Попов. Посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.
Вечером ей звонила какая-то подружка, и она с ней говорила дружелюбнее и дольше, из чего я сделал вывод, что Дима всё же не входит в круг её близких людей.
После ужина, на который Катя снова не спускалась, увидел в ведре обёртку от бургера и пустую банку из-под колы.
Самодовольно улыбнулся.
Катя приняла мой подгон и всё съела.
Может быть, шанс подружиться с ней у меня всё же имеется?
Сегодня я чувствовала себя особенно странно.
Как будто я — не я, как будто от меня ничего не осталось.
В общем, всё так и было. Вокруг всё чужое — обстановка, люди, предметы.
Чужой дом, чужая жизнь.
Таблеток успокоительного выпила сегодня больше — чтобы не падать в обмороки во время соблюдения традиций.
Как я выглядела, мне было все равно. Голову помыла, и ладно. Проводила гигиенические процедуры как на автопилоте — почистить зубы, принять душ, заплести косу. Иногда ещё что-то ела, кажется. Из еды почему-то запомнился только бургер от Романа.
Зачем он мне принёс его, я не знаю. То ли снова насмехался в своём стиле, то ли родители надоумили, то ли кто е, щё.
Чёрное платье в моём гардеробе нашлось лишь одно, но больше мне и не надо. Волосы оставила лежать по плечам и спине. Больше ничего иного надевать не стала, взяла только сумочку, куда положила платок.
Всё подготовили без меня. Отец Романа оказался добрым мужчиной, и всё организовал сам, не спросив с меня ни копейки. Я не знаю, какими словами его благодарить. Он спас и меня, и…бабушку. У неё будет своё место, подписанное, хорошее… Это слабое утешение, но всё же…
В дверь постучали. Я дёрнулась, понимая, что это значит — пора. Пора отдать её земле.
Я словно робот дошла до двери и открыла её. На пороге оказался Рома — в костюме, без привычной ухмылки. Словно повзрослел вдруг. Но я не куплюсь на эту обманку.
— Кать, папа прислал за тобой, — сказал он, оглядывая меня, словно боялся, что я прямо сейчас упаду на пол и начну закатывать истерику. Не начну. Это всё уже не имеет смысла. — Пора ехать.
И всё же эмоций сдержать не удалось. Как будто, пока мы не сделали всё до конца, я ещё могла думать, что бабушка просто уехала, но она где-то есть, а сейчас мне придётся самой проводить её и смириться, что теперь она принадлежит небесам, а не своему телу. Слеза сорвалась с ресниц и прокатилась по щеке.
— Кать? — тихо и даже как будто сочувственно позвал меня Питерский. Можно подумать, он умеет сочувствовать… Этот мажор никогда не знал, что такое сострадание и милосердие, и сомневаюсь, что узнал это и сейчас. — Ты как?
— Идём, — утёрла я нос платком. Не собираюсь в очередной раз демонстрировать слабость и обсуждать это.
Прошла мимо него и села в автомобиль.
Только всё дальнейшее лишило меня сил, и, что там было, я плохо помню, за исключением пары моментов, связанных с бабушкой, которую я видела сегодня в последний раз.
Ещё в машине она попросила меня не стоять рядом. Никому не подходить близко и не мешать ей проводить бабушку. Но всё равно беспокойство не покидало меня, и, несмотря на обещание, я и отец держались рядом.
Людей было совсем немного, из одноклассников пара человек, Алла Дмитриевна пришла поддержать Катю, да пара соседок и знакомых бабушки Кати.
Катя стояла бледной тенью самой себя. Похудела, осунулась. И я чувствовал её боль, прямо ничего не мог с собой поделать — просто трясло от боли, от чувства жалости к ней, разрывающего сердце.
Все уже уехали, Катя же несколько часов ещё сидела на лавочке напротив фотографии на кресте. Вообще без движения, словно статуя. Отец оставил меня с водителем и уехал, не стал ей мешать попрощаться. Когда же я всё же подошёл и позвал её домой, она будто очнулась.
— Кать, поехали домой, — сжал я её плечи, и она подняла их вверх, не ожидая прикосновения. — Пора ехать.
Какое-то время она молчала.
— Слышишь? Поехали. Ты всегда сможешь вернуться.
Катя вздохнула и встала на ноги. Она двигалась как робот и так же машинально дошла до автомобиля. Села на сиденье и уставилась опять в одну точку. Слёзы бежали по щекам, капали на платье и на её руки, но ей словно было всё равно. Знаю, что потом получу от неё в лоб, но не удержался — придвинулся ближе и притянул её к себе.
Катя поддалась и оказалась на моём плече. Руки положила на мою грудь, голову тоже и вдруг начала рыдать. Беззвучно, горько, шепча такие слова, что у самого ресницы мокрыми стали.
Я сжимал её руками, гладил по спине и волосам. Говорил в ответ какие-то глупости, стараясь вложить в это все свои моральные силы, чтобы она почувствовала, что не осталась совсем одна. Как же одна, если есть я?
Катя отрубилась от нервов и слёз на моём плече. Она не проснулась и возле дома.
Я решил попытаться отнести её в комнату так, чтобы не разбудить, — не оставлять же спать её в машине?
Осторожно высвободился из её рук. Оказывается, она сжимала пальцами ворот моего пиджака, словно ища защиты. Обошёл машину с другой стороны и аккуратно положил голову Кати на другое плечо, вытащив ее из салона. Наташа увидела нас в окно кухни и открыла дверь мне, несущему котёнка на руках.
Я донёс ее до спальни и уложил на кровать. Прикрыл пледом и всмотрелся в лицо. Даже во сне в нём было напряжение и скорбь.
Осторожно провёл по её волосам пальцами.
Ничего, маленькая. Всё проходит. И это пройдет.
Ты еще обязательно будешь улыбаться и поймёшь, что не одна в этом большом мире.
Прошло несколько дней, а я всё ещё жила как в тумане.
Меня старались поддержать и Наталья, и Пётр Сергеевич, и Рома…
Но не так просто смириться и идти дальше. Я понимаю, что моя жизнь продолжается, и бабушке бы не понравилось, что я так переживаю, но ничего с собой поделать не получалось. Меня словно всё глубже затягивала эта трясина, и, как выбраться из неё, я не знала.
Уже скоро кончалось отведенное время освобождения от гимназии, которое мне дали, когда узнали о моей ситуации, и мне нужно возвращаться к учёбе, иначе я пропущу слишком много и потом не смогу нагнать. Но, как я смогу ездить туда, где будут эти взгляды и шепотки, да еще и смогу сосредоточиться на учёбе, я просто не знала.
А эти странные отношения с Ромой вообще выбили последнюю почву из-под ног.
Периодами я всё же стала выплывать из ореола горя и анализировать то, что происходило все эти дни.
Рома был постоянно рядом. Даже Дашка на кладбище столько со мной не сидела, сколько просидел он. Он принёс мне бургер и колу. И я плакала на его плече в машине… Он обнимал меня.
От картинок, которые смутно мелькали в моём сознании больше даже запахами и ощущениями тепла и жара крепкого тела парня, жар опалил щёки.
Мы с Питерским обнимались? Он меня поддерживал и не смеялся? Боже мой!
Даже не верится, и почему-то жутко стыдно от своих слёз перед ним, от того, как я вцепилась пальцами в ткань его пиджака, как выливала на него свою боль, как жаловалась, что осталась совсем одна, а он почему-то утверждал обратное.
Ему словно не всё равно, что моя жизнь едва не рухнула, будто бы не всё равно на мою боль… Но я просто не могу в это поверить. Наверное, я в припадке боли просто что-то поняла не так или мне половина померещилась…
Стук в дверь отвлёк меня от грустных мыслей.
— Кать, это я, — услышала я голос Романа из-за двери. — Можно?
Я поднялась с ковра, где сидела и слушала мелодии, которые любила бабушка. Дошла до двери и открыла её.
— Что тебе? — спросила я.
— Можно зайти? — задал вопрос он. — Или на пороге будем говорить?
— Заходи.
Я пожала плечами и отступила вглубь комнаты, сворачивая наушники, чтобы затем убрать их в карман.
— Музыку слушала? — сказал он.
— Ну да, — ответила очевидное я.
— Ты до сих пор проводными пользуешься? Прошлый век…
Вот теперь я снова узнаю Романа — мажора и сноба.
— Не у всех есть деньги на игрушки без проводов, — сказала я.
— Кхм, — хмыкнул Питерский, сообразив, что несёт фигню. — Ну ладно, я вот что пришёл… Тут мне Архип предлагает щенка взять. У них мопсиха ощенилась несколько месяцев назад. Только я что-то не уверен, что смогу за ним ухаживать сам, но отказываться как-то неудобно. Смотри.