Девочка, я о тебе мечтаю Безрукова Елена
— Понятно, — заставил я себя улыбнуться, хоть скулы сводило от боли. — Что ж… Это твоё право. Только щенка не бросай… Потому что тебе его подарил я.
Я нервно провёл по волосам пятёрней. Подбирал слова, что ещё сказать. А потом решил — зачем? Ей всё равно этого ничего не нужно.
Молча развернулся и вышел, закрыв дверь за собой.
Попов был прав сотню раз.
Это игра в одни ворота.
Она никогда меня не примет, как бы я ни извернулся.
Она в который раз меня отвергла, даже после таких честных слов, которые мне было сказать трудно и которые я произнёс вообще впервые.
Только смогу ли я прогнать её из своего сердца?
Щенок тихо заскулил. Я села прямо на ковёр рядом с ним и снова посадила малыша к себе на колени.
Сердце билось так гулко, что заглушало и другие звуки.
Мозги просто плавились, неспособные принять столько информации разом. За прошедшие дни столько всего произошло, что я уже ничего, мне кажется, не понимаю…
Несмотря на всю боль внутри, связанную с потерей, я не могу не реагировать на то, что происходит вокруг. Меня волнует поведение Романа. Он вообще меня… волнует.
Я не понимаю перемен в нём. Он поддерживал меня как друг, они с отцом всё организовали, чтобы достойно проводить бабушку, одна я бы не справилась точно. Щенка принёс — этот поступок тоже говорящий. Только, что именно он хотел сказать, я не понимаю. В его искреннее желание быть со мной я не верю — слишком много всего было, просто не получается поверить. Особенно когда он говорит о дружбе, а сам пялится на мои ноги и снова пытается меня поцеловать.
Да не хочу я ему дарить свой первый поцелуй, потому что ему в очередной раз хочется поиграть мной. Это точно опять какая-то игра…
С другой стороны, зачем бы ему со мной нянькаться, если только не…
Если что? Нравлюсь ему? В это поверить ещё сложнее будет.
Он столько раз выражал презрение ко мне, смотрел как на отбросы общества, что последнее, во что я поверю — что нравлюсь ему. Скорее, решил приручить, только, для чего, не понимаю. Чтобы потом со всем классом посмеяться?
Нет уж, я не доставлю никому такого удовольствия!
Я очень благодарна ему, но не позволю нарушать границ в общении. Да и просто разговаривать я бы не хотела… Потому что тогда я теряю контроль над собой и влюбляюсь в Рому ещё больше. А потом поползу из этого дома с разбитым сердцем. С такими, как Питерский, всегда так… Лучше не начинать, так всем будет проще.
Долго слонялся из угла в угол, безрезультатно пытался себя отвлечь.
Включал видео на телефоне, выключал, понимая, что до меня не доходит ни слова о том, что говорят в видео. Мысли насквозь пропитаны ей, этим её «мы не сможем дружить».
Отложил телефон в сторону и улёгся лицом в подушку.
Меня грызли и стыд, и боль, и горечь.
Может, я как-то не так сказал? Почему она не хочет хотя бы попытаться?
Я же не предложил ей ничего такого, просто дружить, общаться. Я вообще с девчонкой первый раз в жизни дружить захотел, но… не захотела она.
Может, это слишком не вовремя всё?
Наверное. Но меня как будто накрывает с головой этот тайфун чувств, когда я рядом с ней. Начинаю плыть, туго соображать, и в мозгу остаётся лишь одно желание — отчаянно хочется ощутить её. Коснуться, провести рукой по волосам, прижать к себе… О поцелуе уже вообще молчу — в который раз она отказалась, а я как больной ищу её губы, едва мы остаёмся наедине.
Конечно, я прекрасно помню, каким был с ней, и поведение Кати мне понятно. Мозгами. Но душа требует её отклика. Для меня давно всё изменилось, и раньше ситуации с бабушкой. Наверное, этим летом, когда в каждом моём сне была она, когда моё тело так остро стало реагировать только на неё, когда я стал мечтать о поцелуе с ней как о чём-то недостижимом и важном.
Я давно о тебе мечтаю, девочка.
Но признаться сам себе не мог и не смог донести это до тебя.
Как мы теперь будем жить рядом с ней, через стенку?
Я просто не представляю себе этого.
И как себя вести? Лучше оставить её в покое, наступив себе на горло, или снова попытаться заслужить её доверие?
Попытаться и опять наткнуться на её отказ?
Боюсь, что не переживу этого снова. У меня сердце чуть из груди не выскочило, когда она сказала своё нет. Кровь так и била в виски, уровень адреналина зашкалил, а по спине словно электрошокером прошлись.
Это даже физически больно. Как удар в солнечное сплетение.
Наверное, самый верный путь — не трогать её.
Она совсем не тянется ко мне сама, всё, что я делаю сейчас, уже не может исправить того, что я делал раньше.
Катя только рада будет, если я оставлю её в покое.
Я сам себя словно загнал в ловушку…
Уже завтра нам предстоит ехать в гимназию в одной машине, снова сидеть за одной партой, и мне нужно принять решение до утра.
Утром решение было принято.
Я оставлю её в покое, раз так ей противен. От возможности поцелуя бежит как ошпаренная — вот и пусть делает что хочет.
Забуду. Куда я денусь. Жил как-то весь прошлый год, и этот доживу.
Знаю, что будет тяжело, но дальше так продолжаться тоже не может.
Не верит? Мне кажется, это лишь часть правды.
Я просто ей не нравлюсь, вот и всё.
С Поповым всё ещё сложнее.
Пусть Катя и не давала мне повода считать себя своей, но и Попову я не дам быть с ней. Не знаю как — любой ценой их разведу. И при мне она ни с кем не будет встречаться — урою каждого, кто хотя бы посмеет взять её за руку.
А вот когда мы расстанемся после школы и я уже не буду её видеть, пусть строит свою жизнь как хочет.
Она меня тоже задела за живое — сколько за ней бегать-то?
Привёл себя в порядок. Настало время брать свой рюкзак и спускаться на завтрак, чтобы затем поехать в гимназию, но мысль, что она, скорее всего, уже там и поедет со мной в одной машине, не давала мне покоя.
Да, я решил не трогать её больше. Но это не означает, что я перестал к ней испытывать чувства, которые ругал и ненавидел, которые рвали мне душу в тряпки и не давали спать. Но их так просто никуда не деть, я всё ещё буду их испытывать, при виде неё моё сердце будет ёкать, а мурашки — бегать по затылку, когда её запах будет достигать моего обоняния, но я это понимаю и пытаюсь морально оказаться готовым.
Если бы только это было возможно…
Уже спускаясь по лестнице, я понял, что весь мой настрой полночи и всё утро улетел в трубу, — я встретился с её голубыми глазами, и мои ноги тут же стали предательски ватными… А вместе с тем всё перечисленное выше — и сердце ёкнуло, и мурашки по затылку пробежали…
Катя сидела за столом в кухне. Такая же бледная, как и все последние дни, только как будто нанесла немного косметики, чтобы попытаться скрыть следы бессонных ночей. Она ненавидит, когда её жалеют, — это я уже о ней понял, и сейчас не удивлён, что Катя пытается своё состояние не показывать и даже спрятать. Впрочем, выходит у неё это плохо, но данного на весь класс слова её защищать я не стану забирать. Если кто-то что-то только посмеет вякнуть насчёт её бабушки или вообще плохое о ней — будет иметь дело лично со мной, будь то парень или девушка, неважно. Получат все одинаково, только по-разному.
Я заставил себя дойти до стола. Хотя бы кофе выпью, всё равно кусок в горло мне сейчас не полезет. Катя лишь глянула на меня и опустила глаза в чашку. Тонкие пальцы оказались сжаты в кулаки, сидела она в напряженной позе, что выдавало то, что она так и не привыкла к нашему дому и чувствует себя здесь чужой.
— Доброе утро, — сказал я.
Не можем же мы даже не здороваться?
— Доброе утро, — сухо отозвалась она.
— Как щенок ночь провёл?
— Нормально, спал рядом с моей кроватью. Наташа присмотрит за ним, пока мы в школе.
— Понятно.
Катя встала из-за стола. Она молча ушла. На столе осталась её недопитая чашка кофе.
Меня снова скрутила боль. Ей так противно со мной рядом находиться, что она даже кофе бросила? Или дело не во мне всё же? Не хочет она больше кофе, а я себя уже накрутил.
Нервно провёл рукой по волосам. Я ничего уже вообще, кажется, не понимаю.
Что-то и мне кофе расхотелось вовсе. Я выпил простой воды и вышел в гостиную. Сел на диван, держа в руках свой рюкзак.
— Ребят, а вы что оба не поели совсем? — спросила Наташа, которая уже успела посетить кухню и увидеть лишь недопитую чашку с кофе и стакан воды на столе из всего завтрака. — Блинчики вообще нетронутые даже.
— Не хочется, — отозвался я.
— Ты не заболел? — вгляделась в меня Наташа.
— Нет, — ответил я и встал с дивана. — Я подожду Катю в машине. О щенке не забудь, Наташ. Мы его назвали Бруно.
Мы назвали.
Эти слова какой-то горечью всколыхнули воспоминания о вчерашнем вечере.
Как мы говорили, шутили даже, как улыбалась Катя и забавно морщила при смехе носик. А потом снова оттолкнула меня, уже в который раз, когда я опять потерял контроль над собой и полез к ней, желая получить лишь каплю ласки.
Сморгнул несколько раз, чтобы прогнать непрошеные воспоминания, и пошёл к машине. Сколько же ещё меня от это всего будет штормить?
Странное утро. Я, словно оголённый нерв, от всего дергаюсь.
Я будто забыла, как жила до этого. Забыла, как ездить в гимназию и учиться. Сложно было представить, чтобы я сейчас углубилась в какие-нибудь уравнения вместо своих переживаний. А их было очень много…
Как я смогу влиться в учебный процесс?
Все говорят верно, даже Питерский, — я не имею права перечеркнуть свои прошлые успехи и поломать собственными руками будущее. Если я не буду успевать, плохо закончу хотя бы одну четверть — контракт на льготное обучение будет расторгнут. Я не могу этого допустить! Бабушка бы точно расстроилась…
Я снова взяла её фото в руки.
— Бабуль, ну как дальше-то?
Ответа, конечно, не последовало. Я вздохнула и поставила фото на место.
С того чёрного для меня дня прошла уже неделя. Боль, конечно, никуда не делась, но я понимала, что мне надо жить дальше, и пыталась концентрировать внимание на другом.
Меня поддерживала Даша, которая приходила к нам несколько раз, — Пётр Сергеевич разрешил. Наташа тоже была ко мне очень внимательна, в этом доме приятная атмосфера, чего я никак не ожидала. Это, конечно, не мой дом, и мне всё ещё непривычно здесь, но дом Питерских стал моим убежищем и пристанищем, за что я очень благодарна этой семье. Никогда бы не подумала, что семья политика, его молодой жены и сына-мажора может быть столь сострадающей, доброй и даже заботливой… Петра часто дома не бывало, но он всегда интересовался моим состоянием и здоровьем, когда приезжал.
А Рома…
У меня до сих пор очень двойственные чувства по поводу него. Меня и раньше штормило, а сейчас меня просто разрывает от эмоций, даже несмотря на горе внутри меня. Он заставляет меня чувствовать что-то еще помимо боли, заставляет ощущать себя… живой, как бы странно это ни звучало. Со смертью бабушки во мне самой словно что-то оборвалось, мне стало всё равно на весь мир, я уже думала, что навсегда превращусь в бесчувственное бревно, но Рома странным образом вызывает во мне эмоции — и хорошие, и не очень.
Его поддержка в самые трудные дни — я чувствовала её. Но можно ли ей доверять? Я не знаю, на чём основана его помощь. Мне всё время кажется, что тут какой-то подвох…
А эти объятия в машине после процессии…
Меня до сих пор трясти начинает, едва я вспоминаю, как он прижимал меня к себе, моё сердце заходилось не только от слёз, но и от странных чувств, которые не имели отношения к ситуации.
Именно поэтому я сегодня так резко ушла из кухни, когда пришёл он. Мне просто тяжело выносить его присутствие. Его пристальный взгляд серо-голубых глаз нервирует. Я совсем теряюсь наедине с ним, руки начали дрожать, и я не хотела, чтобы он это заметил. Не хочу, чтобы он когда-то догадался, как меня помимо воли колошматит каждый раз от его присутствия рядом, запаха и взгляда…
Я поднялась к себе, чтобы сделать передышку. Здесь, в моей маленькой берлоге, мне немного легче. Я выдохнула немного, успокоилась. Но теперь мне снова придётся идти вниз и ехать с ним в машине. Да ещё и первыми уроками сразу в двойном объеме, как назло, была алгебра, на которой Алла посадила нас вместе.
Придётся мне это всё пережить. Бегать от него не выход, тем более что он упорно нарушает мои границы. А я… могу сломаться однажды. Глупо, но я и сама думала о поцелуе вчера. Только я понимаю прекрасно, что для избалованного и девочками, и благополучием Романа я просто очередная забава, и, получив от меня всё, что ему хочется, он без сожаления переключит внимание на кого-то типа Инги в нашем классе. А я… просто не вынесу ещё одного удара от судьбы.
Пусть всё остаётся так, как сейчас. Мне это хотя бы знакомо…
Возле моих ног заскулил малыш.
— Бруно! — улыбнулась я ему и взяла на руки щенка. — Ты уже не спишь на моей подушке, невоспитанный мальчик?
В ответ он тихо тявкнул, а я рассмеялась.
Щенок плакал, и я взяла его в постель на ночь. Знаю, так делать нельзя, но нам обоим было так холодно и грустно, а вдвоём — тепло и хорошо. Мы уснули, а проснулись на одной подушке. Щенок, вымотанный стрессом от смены дома, так крепко спал, что не слышал, как я собиралась, и проснулся уже после того, как я ушла в кухню.
— Ладно, пойдём, я отнесу тебя поесть.
— Ну что? Едем? — спросила я Питерского, когда спустилась вниз.
Бруно уже отнесла в кухню и показала его еду. Малыш изучал свои миски под присмотром Наташи.
Рома же со скучающим видом ковырялся в телефоне, а моё лицо — я очень на это надеюсь — не выражало никакого нервного напряжения. По крайней мере, сама я чувствовала в себе некую стабильность, если не спокойствие.
— Наконец-то, — цыкнул он языком и встал на ноги, намного возвышаясь надо мной. Красивый, высокий, широкоплечий парень в школьной форме. Он — выпускник, а я рядом с ним как семиклассница… — Я думал, не дождусь тебя уже. Чего копалась так долго?
— Я не копалась, — отозвалась я. Вот такой Рома мне больше знаком, пожалуй…
— Хочешь, чтобы Алла нам головомойку устроила за опоздание? — нахмурился Питерский.
— Нет!
— Тогда шевели колготками, Романова! — он двинулся мимо меня к выходу из дома. — В следующий раз я уеду и ждать тебя не стану, ясно?
Я промолчала. Не хочу раздувать ссоры на пустом месте. Молча села рядом с ним на заднее сиденье автомобиля. Смотрела в окно, пыталась настроиться на учёбу и то, как встретят меня одноклассники. Все уже знают, конечно, и взглядов с разными эмоциями мне не избежать: одни будут сочувствовать, жалеть, другие — смотреть с презрением, потому что слово «сирота» теперь мною заслужено, третьи — насмехаться… Мне придётся быть сильной. Снова.
Иногда я, опустив ресницы, ловила взгляд Романа. Ну и что он пялится? Я ему вроде бы опять безразлична стала, раз больше не плачу.
— Катя, — обратился он ко мне. Я в который раз удивилась, что он зовёт меня по имени. До ситуации с бабушкой я вообще думала, что он его не знает, — я же вечно была Рыжей и Заучкой!
Я подняла голову и посмотрела в лицо Романа. Наши взгляды пересеклись.
— Я думаю, что нам стоит сидеть за одной партой на всех уроках. Не только на алгебре.
Мои брови невольно поползли вверх. Как будто в параллельную вселенную угодила — Питерский предлагает нам сидеть за одной партой на виду у всех!
— Зачем? — спросила я.
— Ты хочешь, чтобы тебе задавали тупые вопросы?
— Ром, — вздохнула я. — Из всех, кто учится с нами в классе, самые тупые вопросы мне задаешь ты. Извини.
Рома нахмурился. Он прекрасно помнит все свои троллинги и знает, что Катенька права.
— Но я не буду спрашивать тебя о том, о чём тебе больно говорить. И если я буду рядом — пресеку и любые другие попытки это сделать. Иначе по тыкве получат.
Я закусила нижнюю губу и задумчиво уставилась на парня.
А теперь прав Рома. Обязательно найдутся те, кто захочет посмеяться надо мной. И при Питерском они в самом деле просто побоятся это делать. Есть только одно но…
— А тебе это зачем, Ром? — спросила я.
— Затем, Романова, — ответил он. — Что мой отец взялся тебя оберегать. Значит, и я буду. И вообще — твои слёзы уже полдома промочили. Я больше не вывезу!
Не знаю, шутка ли это была, но его аргументы показались мне вполне логичными.
— Ладно, — кивнула я. — Только, чур, учебники не отбирать!
— Пф-ф, я свои взял, — фыркнул он. А потом добавил: — А у тебя есть и что-нибудь поинтереснее, что можно отнять…
— Ром.
— Да шучу, — склонил Рома голову набок, и его чуб красиво опал на лоб. — Неужели ты думаешь, я тебе предлагаю сидеть за одной партой, чтобы троллить тебя двадцать четыре на семь?
Меня посетило странное желание запустить пальцы в его волосы и ощутить, насколько они мягкие или, наоборот, жесткие… Какой же красивый гад этот Питерский!
Прикрыла глаза на миг, чтобы прогнать дурацкие мысли.
— Именно так я и думаю, — кивнула я.
— Да расслабься, Рыжая, — миролюбиво ответил он. — Ничего я тебе не сделаю.
Глава 13
Дальше до самой гимназии она молчала и хмурилась. Наверное, настраивалась на учебный день. Ей всё ещё тяжело на душе, а я, чёрт возьми, упорно это чувствую. Жаль, что я Ванга только с одного бока, — чувствую её боль, но не ощущаю, нравлюсь ли я ей. Спросить бы, конечно, было проще, но…
Нет, не проще. Я, как пацан на дискотеке в детском лагере, робею перед ней, прежде чем пригласить на танец.
От машины шли по раздельности. Катя отстала от меня и шла позади, думая о чём-то своём. Я не настаивал на своей компании. Мы пока ещё не в тех отношениях, я вижу, что рядом со мной ей некомфортно.
У класса уже тёрлись почти все наши одноклассники, мы приехали едва ли не последние. Все уставились на нас, только мы оказались на этаже. Но молчали, глядя на моё хмурое лицо и напряжение в теле, только шушукались. Правильно делают — а то втащу.
Катя отошла к стене, к ней тут же прилепился Попов. Я не слышал, о чем они говорили, просто дышал злобно в их сторону. Не могу же я внаглую встать между ними — слишком палевно.
— Чё дышишь как дракон? — хлопнул меня по плечу Архип, и я обернулся. — Здарова!
— Привет, — пожал я ему руку так, что кости едва не треснули.
— Ого, Питер, — отметил это друг. — Ты чего?
А потом посмотрел туда, куда смотрел я. На Попова. Я мечтал его выкинуть в окно, и, видимо, это было написано на моём лице.
— Ясно, — вздохнул он. — Я тебе щас помогу.
— Как?
— Смотри.
Архип направился к ним и прервал их диалог. Что-то сказал Попову, и он спешно ушёл. Я еле сдержал улыбку. Глупость такая, но мне нравится. Пусть не крутится возле неё! Она моя. Точка. Даже если отношений у нас нет.
Катя осталась скучать у стены одна и смотрела в окно.
— Что ты ему сказал? — спросил я, когда Архип оказался возле меня снова.
— Что его вызывает директор, — пожал он плечами. — Ты уже делай что-то со своей Рыжей. В следующий раз Попов не поверит и не уйдёт.
— Есть ещё один вариант, — отозвался я.
— Какой?
— Рюкзаком ему по башке.
— А-а… Ну да, это ж Рома.
— А пусть не крутится.
К кабинету подошла Алла Дмитриевна и открыла ключом дверь. Ученики с шумом и гомоном заняли свои места. Многие пялились, что мы с Катей сели вместе. Но Алла сама нас так посадила, а вот на других уроках они действительно удивятся. Да и плевать на них. Мне важно, как ОНА себя ощущает здесь. Сидит вон, перебирает нервно страницы учебника и, кажется, вообще не слушает, что говорит Алла.
— Кать, страница двадцать семь, — тихо сказал я ей, когда она уже, смотря мимо книги, листала четвёртый десяток страниц.
Я накрыл её руку своей, и она вздрогнула. Распахнула глаза и подняла их на меня. Хотел просто перелистнуть учебник, куда сказала учитель, но совсем позабыл о нём, едва ощутив её пальцы под своими.
Прохладные. Тонкие. Мои.
Катя тихо вздохнула и убрала руку, позволив мне открыть нужный параграф. Только я сам уже забыл, что нужно открыть-то? Почесал затылок.
Блин. Вообще мозг отшибает рядом с ней.
А, двадцать семь же… Слава богу, вспомнил.
Открыл и оставил учебник лежать. Ни я, ни она в него даже не смотрели.
Внезапно нас прервали — в аудиторию вошёл директор гимназии и какая-то белокурая девушка в школьной форме.
Я нахмурился и окинул её взглядом.
Кто такая? Не помню такой у нас. Впрочем, многие тоже уставились на неё.
Симпатичная. Обернулся на Архипа, чтобы проверить его реакцию, — такую он бы точно не пропустил мимо. Но Архип смотрел на нее странно — зло, что ли.
— Добрый день, ребята, — заговорил директор, когда Алла Дмитриевна дала ему слово. — Знакомьтесь — Кристина Лопырева, она приехала к нам из другого района и теперь будет учиться с вами этот год. Прошу любить и жаловать! Проходите, Кристина, свободное место имеется.
Девушка проплыла мимо нас и села рядом за Архипом — заняла единственное свободное место. Архип наблюдал за ней, сузив глаза.
— Ну, привет, хамка! — сказал он ей негромко. — Вот ты и попалась!
— Отвали!
— Я тебя искал, а ты сама нашлась. Какое чудо!
— Отвали, сказала! — так и сверкала она синими глазами с длинными ресницами.
— Поговори мне тут ещё, — сверкнул глазами в ответ Архип и отвернулся от неё.
— Ты че, её знаешь уже? — повернулся я к нему.
— Да! — ответил он. — Она мне тачку поцарапала, овца!
— Да ладно? Чем?
— Велосипедом!
— Так, Питерский и Ветров, — одёрнула меня Алла Дмитриевна, и я вернулся за свою парту. — За болтовню наряд вне очереди. Моете полы здесь сегодня.
— Блин! — пробубнил я. — Опять полы…
Архип тоже притих, улёгшись на парту, — всё равно наказали уже, можно уже не изображать из себя примерных учеников.
Я же поймал взгляд Кати. Она явно вспомнила то, что было между нами тогда.
Как я её зажал, а потом получил по морде, когда пытался её поцеловать.
Чёрт возьми, а мне не стыдно. Я бы и сейчас хотел ощутить её в своих руках. И поцеловать тоже.
Кстати, ей придётся меня дождаться, если даже в процессе мытья полов Катя участвовать не будет, — нам ехать домой на одной машине. Так что в мытьё полов Рыжая вляпалась вместе с нами.
Весь день Архип скалился на Кристину и препирался с ней. Та оказалась не из робкого десятка и отвечала тем же. Впервые видел его таким… злым? Или эмоциональным? Но меня лично больше волновала Катя, и я тихонько наблюдал за тем, как она живёт.
Не знаю, кому в голову пришла сия чудесная идея, но в гимназии объявили День Любви. Я ещё с утра заметил и удивился сердечкам по стенам — иногда наша гимназия страдала подобным, чтобы развлечь учеников и показать свою активную внеклассную жизнь.
И понеслось… Какие-то записки и шушуканья за углом. На первом этаже установили ящик для записок. Каждую перемену кто-то получал письмо Любви. Иногда это были просто теплые слова для учителей, иногда самые настоящие признания в любви от парней к девушкам и наоборот. Кильдим стоял знатный, учителя вздыхали и пытались работать как есть, но Катя пару раз улыбалась, я видел. Конечно, ведь девчонкам нравится же всякая чушь!
Безумный День Любви в обычно строгой гимназии меня даже отвлёк. Парни и девушки перешёптывались по углам и писали друг другу записки.
На одной из больших перемен после обеда меня окликнули:
— Романова! Эй, Романова, стой!
Я обернулась и встретилась глазами с парнем, которого уже видела в школе, но лично не знала. К тому же он был максимум шестиклассником. Паренёк протягивал мне невероятно красивую белую розу на тонкой длинной ножке, перевязанную нежной атласной лентой. У меня только и округлились глаза.
— Держи. Тебя поздравляют с Днём Любви.
— Меня?
— Тебя. Ну, бери.
— Ты ничего не путаешь?
— Рыжая Катя Романова, одиннадцатый класс. Всё верно? — спросил паренёк.
— Да…
— Тогда — не путаю! Слушай, ну, забери, я ещё в сортир хотел заскочить перед звонком.
Я молча забрала розу с заботливо срезанными шипами и застыла с ней в руках, глядя в спину убегающего мальчишки. Передавать признания в любви — явно не его стезя… Я осмотрела цветок. Кто-то же мне его прислал? Кто?
Попов?
Вероятно, он.
Больше и некому.
Читать бесплатно другие книги:
