Дом на краю темноты Сейгер Райли
В то утро я проснулся от серии ударов по лицу и груди. Затерявшись в серости между сном и реальностью, я сначала подумал, что это призрак Уильяма Гарсона бьет меня тростью. Но когда я открыл глаза, то увидел, что это Джесс колотит меня обоими кулаками.
— Что ты сделал? — кричала она. — Какого хрена ты натворил?
Она уселась на меня сверху, ее лицо красное и разъяренное. Хотя мне было бы легко ее с себя сбросить, Джесс успела перелезть, прежде чем упасть боком. Боль пульсировала в моей челюсти, когда мы поменялись местами — я сел на ее дергающиеся ноги и сжал запястья, которые вибрировали от ярости.
— Какого черта с тобой происходит? — закричал я.
— Со мной? Что происходит с тобой?
Подавленная и пораженная — яростью, отчаянием, усталостью — Джесс перестала бороться. Мое сердце словно разорвалось, когда я почувствовал, как ее тело обмякло подо мной, и увидел, как она со стоном вжимается в кровать. Я бы предпочел еще тысячу ударов этому зрелищу.
— Как ты мог, Юэн? — застонала она. — Как ты мог навредить Мэгги?
Упоминание о нашей дочери ввергло меня в настоящую панику. Я спрыгнул с кровати и бросился в комнату Мэгги, думая о Кэти Карвер, Индиго Гарсон и всех остальных девушках, которые умерли в этих стенах.
Когда я добрался до ее комнаты и увидел Мэгги, сидящую на кровати, облегчение, которое я почувствовал, было сильнее, чем все, что я испытывал до или после. Моя дочь в безопасности. Уильям Гарсон до нее не добрался.
Потом я увидел ее шею, и паника вернулась.
Она была покрыта такими красными отметинами, что казалось, будто они были выжжены на ее коже. Хуже всего было то, что они напоминали отпечатки рук. Я мог различить овалы ладоней и малиновые полосы, оставленные пальцами.
Мэгги испуганно посмотрела на меня с кровати и начала плакать. Я хотел было подойти к ней, но почувствовал, как что-то налетело сзади — внезапная сила, такая же яростная, как порыв ветра. Это снова была Джесс, ее гнев вернулся с полной силой. За одно мгновение она толкнула меня на пол.
— Не смей ее трогать! — закричала она.
Я попятился назад по полу на тот случай, если Джесс снова попытается меня пнуть. Она выглядела такой свирепой, что я ожидал этого в любой момент.
— Что с ней случилось?
Джесс смотрела на меня с невыразимой ненавистью на лице. Это нельзя было принять ни за что другое. В тот момент моя жена презирала меня.
— Мэгги разбудила меня плачем. Я пришла сюда и увидела, как она задыхается. Ее лицо было фиолетовым, Юэн. И потом я увидела эти отметины на шее…
— Джесс, ты же знаешь, я никогда ее не обижу. Ты должна мне поверить.
— Я верю боли моей дочери, — сказала Джесс. — И раз я ее не трогала, остаешься только ты.
Мэгги завыла еще громче — настолько, что я сначала подумал, что Джесс не слышит меня, когда я сказал:
— Нет, есть еще.
Она услышала. Ей потребовалась всего секунда, чтобы среагировать. И тогда она прорычала:
— Ну конечно это был ты!
— Подумай, Джесс, — сказал я. — Я спал. Это ты меня разбудила.
— Ты не спал, — ответила она. — Ты забирался обратно в постель за секунду до того, как я услышала плач Мэгги.
На меня нахлынула паника, как всепоглощающая волна. Я остался лежать на полу, обхватив голову руками, чувствуя себя испуганным и виноватым. Я причинил боль своей дочери и даже не осознавал этого.
— Это был не я, Джесс, — сказал я. — Мне нужно, чтобы ты поверила.
— Юэн, я видела, как ты вернулся в постель.
— Возможно, это был я, но не нарочно, — сказала я, понимая, как безумно это звучит. — Уильям Гарсон заставил меня это сделать.
Он пришел за Мэгги так же, как и за остальными. Каждый способ был особенным — ягоды для дочери, подушка на лице Кэти Карвер. Утопления, падения и несчастные случаи. Каждая смерть была вызвана их отцами, хотя они не могли контролировать свои действия.
— Он убивал людей на протяжении всей истории этого дома. И только девочек. Всем им по шестнадцать и меньше. Он убил свою дочь, Джесс. А теперь заставляет других отцов убивать своих. Он занимается этим уже много лет.
Джесс посмотрела на меня так, будто я был каким-то незнакомцем. Я не мог ее за это винить. В тот момент даже я себя не узнавал.
— Послушай себя, Юэн, — сказала она. — Несешь этот бред, пытаешься найти себе оправдания. Тебе повезло, что я не вызвала полицию.
— Вызови, — это был один выход из ситуации — запереть меня там, где я не смогу добраться до Мэгги, а Уильям Гарсон — до меня. — Пожалуйста, позвони им.
— Ты больной, Юэн, — сказала Джесс, а потом подняла Мэгги с кровати и вышла из комнаты.
Я пошел за ними по коридору в нашу спальню, с каждым шагом мое тело немело все больше. Я не мог поверить, сбывался мой самый большой страх. Я вот-вот потеряю семью.
— Я не хотел этого делать.
Джесс захлопнула дверь перед моим лицом. Я потянулся за ручкой и, поняв, что дверь заперта, начал колотить по двери.
— Джесс, пожалуйста! Ты должна мне поверить!
Все, что я слышал по ту сторону двери, были звуки открываемых ящиков и захлопывающихся дверей шкафа. Десять минут спустя появилась Джесс с упакованным чемоданом, который она тащила за собой, все еще неся Мэгги. Они свернули в комнату Мэгги, чтобы повторить процесс.
Захлопнула.
Заперла.
Собралась.
Я ходил по коридору, не зная, что делать. Ответ пришел, когда Джесс вышла из комнаты Мэгги с чемоданом поменьше.
Ничего.
Позволить им уехать. Позволить Джесс забрать Мэгги так далеко от Бейнберри Холл, как только можно. Не важно, что она злилась на меня, и, возможно, так будет еще очень долго. Может, всегда. Важно было лишь то, что Мэгги больше не будет жить в этих стенах.
— Просто скажи мне, куда вы едете, — сказал я, пока шел за ними вниз по лестнице.
— Нет, — ответила Джесс с такой злобой, что даже я удивился.
Я догнал их у подножия лестницы и встал перед Джесс, на мгновение задержав их бегство.
— Посмотри на меня, Джесс, — я стоял перед ней, надеясь, что она сможет узнать настоящего меня. Надеясь, что от этого человека осталось хоть что-то. — Я никогда намеренно не причиню вреда нашей дочери. Ты это знаешь.
Джесс, которая ради Мэгги сохраняла мужественное выражение лица, теперь позволила ему дрогнуть.
— Я больше ничего не знаю.
— Знай, что я люблю тебя. И я люблю Мэгги. И я все исправлю, пока вас не будет. Я обещаю. Этот дом больше не причинит Мэгги вреда.
Джесс посмотрела мне в глаза, и тысячи эмоций отразились на ее лице. Я мельком увидел печаль, страх и смятение.
— Я боюсь совсем не дома, — сказала она.
Она обошла меня, в ее руках наша дочь и два чемодана. Она поставила на пол всех троих ровно на столько, чтобы успеть открыть входную дверь. Джесс взяла свой чемодан. Мэгги подняла свой. Затем они вдвоем, все еще в пижаме, ушли из Бейнберри Холл.
Я наблюдал за их отъездом из вестибюля, не мигая, пока машина не скрылась из виду. При любых других обстоятельствах я был бы опустошен. Жена и ребенок меня бросили. Я не знал, куда они уезжают. Я не знал, когда они вернутся. Но когда они ушли, я почувствовал только облегчение. Это означало, что Мэгги далеко от Бейнберри Холл.
Здесь небезопасно. Особенно для нее.
И так будет всегда, пока здесь есть дух Уильяма Гарсона. И хоть я знал, что должен от него избавиться, я не имел понятия как. Вообще, за советом я мог обратиться всего лишь к одному человеку.
Который даже не был живым.
Не найдя другого выхода, я прошел на кухню и уставился на стену с колокольчиками.
И потом стал ждать.
Глава двадцать первая
За всю историю своей работы я видела кучу ландшафтных дизайнеров. Некоторые из них — настоящие художники, создающие сложные схемы с вниманием к цвету, форме и текстуре. Другие — простые рабочие, обученные только выдергивать сорняки и сгребать перегной. Но все они говорили одно и то же: сажать плющ можно только на свой страх и риск. Неконтролируемый, он распространяется, поднимается и опутывает все на своем пути больше, чем любая другая лоза.
Плющ за Бейнберри Холлом делал все это на протяжении десятилетий. Он густой — как джунгли — и тянется вдоль задней стены дома зеленой полосой, которая поднимается мимо окон второго этажа. Если там и есть дверь, то плющ ее полностью скрывает.
Сначала я пытаюсь подцепить несколько лиан, надеясь, что они отвалятся от стены. Если бы все было так просто. Когда это не срабатывает, я засовываю руки в самую гущу и слепо ощупываю все вокруг, мои пальцы не задевают ничего, кроме внешней стены.
Но потом я чувствую.
Дерево.
Я продолжаю дергать и ощупывать до тех пор, пока в глубине виноградных лоз не начинает обретать форму дверь. Короткая и узкая, она не столько похожа на дверь, сколько на плоскую доску, вместо которой должна располагаться настоящая дверь. У нее даже ручки нет — просто ржавое кольцо, которое я тяну вбок.
Дверь приоткрывается, и я дергаю ее, расширяя проход до тех пор, пока он не становится достаточно большим, чтобы я пролезла. Затем, как ныряльщик перед погружением, я делаю глубокий вдох и проталкиваюсь сквозь завесу плюща.
Внутри царит темнота. Я не нахожу выключателя, а плющ снаружи пропускает только пятна лунного света. К счастью, я предвидела это и пришла с фонариком наготове.
Я включаю его и вижу кирпичную стену, скользкую от влаги. По ней, спасаясь от света, пробегает многоножка. Слева от меня еще одна стена. Справа — чернильная тьма, которая тянется дальше света фонарика. Я прохожу через нее и вскоре оказываюсь у деревянных ступенек.
Их вид полностью выбивает меня из колеи.
Как я могла не замечать их раньше?
Это заставляет меня задуматься, знали ли родители об этом проходе. Скорее всего, нет. Мне хотелось бы думать, что, если бы папа знал о потайной лестнице в задней части Бейнберри Холл, он бы написал об этом в Книге. Это было бы слишком «по-готически», чтобы этого не сделать.
Я медленно поднимаюсь по ступенькам, переступая по одной за раз. Я понятия не имею, куда они ведут, и это заставляет меня нервничать. Настолько, что фонарик, который я сжимаю, дрожит, отбрасывая дрожащий свет на стены, похожие на колодец.
Через десяток шагов я достигаю площадки, которая выглядит прямо как из фильма ужасов. Она маленькая и скрипучая, с мотком паутины в углу. Я останавливаюсь, дезориентированная, не имея ни малейшего понятия, как далеко я забралась и где именно нахожусь.
Я понимаю чуть больше, как только поднимаюсь еще на двенадцать ступенек и вторую лестничную площадку, которая прочно удерживает меня на втором этаже. Здесь тоже есть дверь — похожая на ту, что спрятана за плющом. Гладкая и невыразительная, если не считать еще одного засова, который ее закрывает.
Я убираю засов.
Я тяну дверь.
За ней — что-то похожее на шкаф.
Луч фонарика падает на несколько маленьких белых платьев, висящих внутри. За ними — тонкая полоска света.
Еще двери.
Протянув руку мимо платьев, я распахиваю их и вижу спальню.
Мою спальню.
Спотыкаясь, я прохожу через двери и оглядываю комнату — свою кровать, чемоданы и нож на тумбочке.
Потом я вижу шкаф.
Через двери которого я только что вышла.
Меня охватывает шок. Я смотрю на шкаф, ничего не понимая, хотя на самом деле ситуацию понять очень легко.
В спальню ведет прямой путь из дома.
Вот почему папа прибил те доски к дверцам шкафа.
Именно так Ханна Дитмер проникала незамеченной в дом, не открыв ни одной двери или окна.
Именно так любой, кто знает про этот проход, может попасть внутрь.
Меня накрывает еще одна волна шока. Настоящий удар, который заставляет меня согнуться, я почти что сбита с ног.
Этот вход в Бейнберри Холл совсем не новый. Он существует уже несколько десятилетий. Вероятно, с тех пор как это место было построено.
Кто-то мог сюда заходить еще тогда, когда мы здесь жили.
Пока я здесь спала.
И в мою комнату прокрадывался и шептал мне всякое совсем не мистер Тень.
Это был кто-то другой.
Кто-то реальный.
День 19
Первый колокольчик прозвенел только через пару минут после двух часов дня.
Этот звук вывел меня из оцепенения, в котором я пребывал с тех пор, как сел туда за день до этого. За все это время я почти не шевелился. Я ничего не ел. Я определенно не мылся. Когда я все-таки покинул свой пост, то лишь для того, чтобы облегчиться. К середине утра я перестал делать и это, боясь пропустить очень важный звонок. Теперь две бутылки моей мочи стояли в углу кухни.
Я понимал — насколько это возможно в состоянии такого крайнего истощения — что, вероятно, схожу с ума. Это не были действия здравомыслящего человека. Но каждый раз, когда я собиралась уйти их кухни, что-то напоминало мне, что это не я сумасшедший.
А Бейнберри Холл.
Во время моего двадцатичетырехчасового бдения на кухне дом был полон шума. Звуки, которые ни один дом не должен издавать при нормальных обстоятельствах. Звуки, которые я, тем не менее, привык слышать.
Музыка доносилась из кабинета на третьем этаже и тихо плыла по пустым комнатам наверху.
«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать».
Звуки того, как Уильям Гарсон ходит взад и вперед по коридору второго этажа, подчеркивая каждый шаг ударом трости.
Тук-тук-тук.
А в 04:54 из кабинета донесся знакомый шум, такой громкий, что эхом прокатился по всему дому вплоть до кухни.
Бум.
Кертис Карвер, теперь я это знал. Ударился об пол, когда жизнь покинула его тело. Действие, которое его дух был обречен повторять каждый день, пока Бейнберри Холл будет стоять.
Но ни один звук не привлекал моего внимания больше, чем этот единственный звонок в два часа дня.
— Кто это? — сказал я.
Прозвенел тот же колокольчик. Комната Индиго.
Зазвонили и другие пять колокольчиков, повторяя схему, которая изначально помогла мне все понять.
ПРИВЕТ
Зазвонили еще колокольчики. Три. Два раза последний, но не в одном потоке, а так, будто это были две разные буквы. А затем предпоследний в первом ряду.
Я понял — это было мое имя.
ЮЭН
— Привет, Кертис, — я неловко хмыкнул. Да, теперь мы с призраком лучшие друзья. — Я тебя ждал.
Один звонок.
Я
И еще четыре по всей стене
ЗНАЮ
— Тогда ты знаешь и то, что мне нужна твоя помощь.
Зазвонил пятый колокольчик в первом ряду — начало ответа из трех звонков, который я уже выучил.
ДА
— Так помоги мне, Кертис, — сказал я. — Помоги остановить Уильяма Гарсона.
Зазвонил колокольчик.
Н
Потом еще один.
Е
И еще.
Т
Я ждал продолжения, ерзая на стуле. После того как десять секунд прошли в тишине, я спросил:
— Почему нет?
Те же три колокольчика.
НЕТ
— Это не он?
В ответ все та же схема.
НЕТ
— Тогда кто?
Прозвенело шесть колокольчиков, как и в самый первый раз, но теперь порядок был другой.
СМОТРИ
— Куда? — спросил я, раздражаясь. — Куда я должен смотреть?
Последовала пауза, во время которой я смотрел на колокольчики и ждал ответа. Когда он прозвенел — на стене прозвенело пять колокольчиков, два их них дважды — я едва ли успел. Только после того, как они затихли, я смог сопоставить колокольчики с их буквами.
Они выдали слово ПОРТРЕТ.
— Портрет Уильяма Гарсона? — спросил я.
Прозвенел уже знакомый ответ.
НЕТ
Я уже хотел ответить, но тут колокольчики снова ожили. Один колокольчик коротко прозвенел дважды, а потом пять выписали слово из семи букв, которое я уже видел. Опять же, мне понадобилось некоторое время, чтобы все понять.
Когда до меня дошло, я так громко и резко вдохнул, что звук эхом отлетел от стен кухни.
ЕЕ ПОРТРЕТ
Я бросился наверх и пробежал через большую комнату. Добравшись до главной лестницы, я поднял глаза и увидел, что люстра горит, хотя в последний раз, когда я проходил мимо, было темно.
Признак того, что пришли духи. Я чувствовал себя глупо от того, что не понял этого раньше.
Я продолжал идти. Мимо лестницы. В Комнату Индиго. Я не останавливался, пока не оказался у камина, глядя на портрет, о котором говорил Кертис.
Индиго Гарсон.
Я уставился на картину, гадая, что же должен был увидеть. Казалось, там не было ничего лишнего. Просто портрет молодой женщины, написанный мужчиной, который был в нее влюблен.
Я не видел в этом ничего странного.
Но потом я посмотрел на белого кролика, которого Индиго держала в руках. Я уже замечал, что у животного на левом глазу не хватает краски. Учитывая, что это было единственным недостатком портрета, его трудно было не заметить. Но это также отвлекало внимание от того факта, что кролик был изображен несколько иначе, чем все остальное. Он был не так детализирован, как остальная часть картины, как будто это была работа совершенно другого художника.
Я подошел ближе, изучая кроличью шерсть, на которой не было отдельных мазков блестящих волос Индиго. Еще эта краска была гуще. Но не так, чтобы это бросалось в глаза. Она просто была дальше от стены, чем весь портрет. Когда я уставился в отсутствующий глаз кролика, я увидел в его глазнице еще один слой краски.
Кто-то нарисовал кролика поверх картины.
Ногтем большого пальца я поскреб краску вокруг глаза кролика. Она осыпалась крошечными пятнышками, покрывавшими каминную полку. Каждый отколотый кусочек открывал чуть больше первоначального портрета. Серое, красное и коричневое.
Я продолжал скрести, пока кусочек краски не застрял под ногтем большого пальца — резкий укол боли, пронзивший всю мою руку. После этого я выудил из кухонного ящика шпатель и продолжил скрести.
Медленно.
Методично.
Осторожно, чтобы не поцарапать краску внизу, которая казалась похожей на только что снятый полароид. Цвет, появляющийся из белого пространства, пока не будет сформирована полная картина.
И только когда я полностью соскреб кролика, мое тело начало уставать. Все началось с головокружения, которое настигло меня с пугающей скоростью. Я отшатнулся назад, когда комната закружилась.
Все вокруг посерело, и я понял, что падаю. Я рухнул на пол и остался лежать, растянувшись на спине, серый цвет в моих глазах темнел, превращаясь в черноту.
Перед тем как отключиться, я успел хорошенько рассмотреть оригинал портрета, теперь выставленный на всеобщее обозрение.
Индиго Гарсон выглядела такой же ангельской, как и всегда. Та же алебастровая кожа, золотистые кудри и блаженное выражение лица.
Но в изящных перчатках она держала уже совсем не кролика.
Это была змея.
Глава двадцать вторая
— Мне нужна твоя помощь.
Со стороны Дэйна только тишина — неуверенность, которая чувствуется даже через телефон. Я его не виню. Особенно после того, что я сказала. Я понимаю, если он больше не захочет меня знать.
После сегодняшнего он сможет исполнить это желание.
— С чем? — наконец говорит он.
— Передвинуть шкаф.
Я не говорю ему, что шкаф нужно не просто подвинуть, а разобрать полностью. И что дыру в стене спальни, которую он оставит после себя, надо запечатать. И что в задней части дома есть дверь, которую тоже нужно заколотить, чтобы никто не смог войти в Бейнберри Холл без ключа. Все это может подождать, пока он не придет сюда. Иначе он может повесить трубку.
— А до завтра это не может подождать? — спрашивает Дэйн.
— Нет. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я не смогу это сделать одна.
— Ладно, — говорит Дэйн с тяжелым вздохом. — Буду через десять минут.
— Спасибо.
Дэйн не слышит эту реплику. Он уже повесил трубку.
Я засовываю телефон в карман и готовлюсь к предстоящей работе. План прост — перекрыть потайной ход в спальню, собрать вещи и уйти из Бейнберри Холл.
На этот раз я не вернусь.
Как только я вернусь в Бостон, я внесу дом в список и продам его как есть, за любое предложение, какое бы маленькое оно ни было. Я больше не хочу иметь ничего общего с этим местом. И я не хочу знать правду о том, что здесь произошло.
Я просто хочу уехать.
Здесь небезопасно. Особенно для меня.
В столовой я собираю пять снимков на столе и папин экземпляр Книги, все еще лежащий корешком вверх на полу. Все это отправится туда, где я это и нашла. Скоро это станет чьей-то еще проблемой.
С полными руками я иду в кабинет на третьем этаже и направляюсь прямо к письменному столу, где бросаю Книгу и фотографии. Затем я хватаю Бастера и швыряю его в шкаф, где и нашла его в первый раз.
Как и Бейнберри Холл, я никогда больше не хочу видеть этого медведя.
Я поворачиваюсь к столу, где лежит открытая Книга.
Она была закрыта, когда я ее туда кинула.
Я в этом уверена.
И все же вот она, открытая, как будто ее только что кто-то читал.
Я медленно подхожу к Книге, обдумывая все способы, которыми она могла открыться сама по себе. Я не могу ничего придумать. По крайней мере ничего такого, что не граничило бы со сверхъестественным. Или, если позаимствовать термин у бабушки Дэйна, необъяснимым.
Читать бесплатно другие книги:
