Ночь, когда огни погасли Уайт Карен
– Не стоило так напрягаться, Душка… но я знаю, дети рады.
– Ну должен же кто-то научить их готовить. Так что я к вашим услугам.
Уголки рта Мэрили поползли вверх.
– Это радует. – Она стянула рукавицу, которой бралась за противень. – Такой чудесный вечер – почти не влажно. Может, посидим на крыльце с чаем и печеньем? Сейчас принесу.
Душка сделала вид, что раздумывает над ее предложением. Увидев, какой Мэрили была в юности, она стала воспринимать эту женщину немного по-другому. Может быть, поняла, что и у молодой женщины темное прошлое – как у нее самой.
– Ну можно. Все равно эту серию «Закона и порядка» я уже видела.
Душка побрела к крыльцу, Мэрили позвала дочь:
– Лили, пожалуйста, скажи брату, что пора мыться и спать, но прежде чем он почистит зубы, может съесть печенье.
Вскоре она вынесла на крыльцо обещанный чай со льдом и тарелку с печеньем, взятую у Душки.
– Простите, – сказала она, заметив Душкин взгляд. – Я все никак ее вам не занесу. Можете сегодня забрать вместе с остатками печенья.
Душка едва не сказала все, что думает о современной молодежи и ее манерах, но вспомнила девушку на фото, ее испуганный взгляд, и промолчала. Сделала большой глоток чая.
– Ну вот, почти хорошо. Только нужно больше сахара. – Почувствовав на себе взгляд молодой женщины, она не решилась посмотреть ей в глаза. – Ваш брат, Дэвид… который собирал человечков лего… как он погиб?
Еще одно преимущество, которое подарила ей старость, – возможность говорить на острые темы без прелюдий. Вообще быть старым – хорошее алиби, старым все сходит с рук. И Душка по-настоящему хотела узнать ответ на этот вопрос. Не из любопытства – любопытной она не была. А потому что ей показалось, что тень за спиной Мэрили – та же, что за ее собственной спиной. У нее просто не было времени ждать, когда она поближе узнает Мэрили и решится спросить.
Когда молодая женщина повернулась к ней в полумраке, Душка не ощутила чувства вины. Взгляд Мэрили не был обиженным или печальным – это был взгляд человека, надолго задержавшего дыхание, которому лишь теперь позволили выдохнуть.
– Он утонул. У дедушки с бабушкой дом на острове Тайби, и мы жили там все каникулы. Я очень их любила, особенно дедушку. Он купил мне первую старую карту. – При этом воспоминании она улыбнулась, опустила глаза, помешала в стакане лед. – Дэвид был младше меня на семь лет, поэтому в мои обязанности входило за ним присматривать. Я была не против – я его обожала. Мы все его обожали. Я понимала, что он мамин любимчик, но ничего не имела против. С самых первых дней он был таким смешным, умным и милым. Все его любили.
Мэрили посмотрела на белую ограду, блестевшую в желтом свете луны. Душка молчала, не желая прерывать Мэрили.
– Мы гонялись на каяке по океану, но совсем недалеко от берега, потому что я боялась акул и всех остальных, кто прячется под водой. – Ее улыбка погасла так же быстро, как появилась. – На нем был спасательный жилет. Он сам его надел. Сказал, что умеет и что справится без меня. – Она осеклась. – Ему было уже семь, и я подумала: может, он и впрямь умеет. Он был очень умным ребенком.
Душка прижалась спиной к креслу-качалке, оно заскрипело по доскам крыльца.
– Я не увидела, как на нас летит волна, и она повалила каяк, столкнула нас с воду. Она была не выше шести футов, и если бы с Дэвида не соскользнул жилет, я бы его вытащила. Я даже сначала не подумала об опасности – он отлично плавал. Но когда он пытался выбраться, ударился головой об лодку и потерял сознание.
Я искала и искала его. Даже когда пришли спасатели, отказывалась вылезать из воды, хотя так устала, что с трудом держала голову на поверхности. В конце концов они меня вытащили, сказав, что иначе я тоже утону. Тогда мне казалось, так было бы лучше. Мать винит меня, как видите. А отец всегда на ее стороне, так что он тоже винит меня. Дедушка и бабушка вскоре умерли, и я осталась мучиться чувством вины и осознанием того, как родители расстроены, оттого что выжила я. У нас до сих пор плохие отношения. Они меня никогда не простят.
Душка изумилась вспышке гнева к людям, которых никогда не видела. Может быть, потому что представила свою дочь. Она все бы отдала, чтобы увидеть, как ее дитя станет взрослым. Чтобы заботиться о нем.
– Мне кажется, ваша мать просто не умела воспитывать девочек. – Душка умолкла, но слова давили горло, требуя выхода. Если она до сих пор во что-то верила, то только в честность. – У меня была дочка. Я назвала ее Мэри, в честь матери Тома. Она прожила меньше суток. – Она помолчала, ожидая, когда отпустит боль в груди, которая не становилась слабее, сколько бы лет ни прошло. – Иногда я думаю: может быть, это и к лучшему. Вдруг я обращалась бы с ней, как ваша мать с вами, потому что по-другому не умею. Мне кажется, у некоторых женщин нет материнского инстинкта.
Мэрили наклонилась и крепко сжала руку Душки.
– Нет. Неправда. Я вижу, как вы заботитесь о моих детях и обо мне, и вижу, что тот человек, каким вы хотите казаться, – не настоящая Элис Прескотт. У вас огромное сердце, и вы стали бы чудесной матерью.
– Огромное сердце?
Мэрили кивнула:
– Но я обещаю никому не рассказывать.
Душка крепче сжала губы, чтобы Мэрили не увидела ее улыбки.
Звуки позднего вечера перешли в мелодию ночи, песню лягушек и сверчков в лесах, обступивших двух женщин, окутанных иллюзией дружбы и поверявших друг другу сокровенные воспоминания.
– Расскажите о Джимми, Душка. Что случилось с Джимми?
Душка посмотрела на лес, представила темные тени за высокими соснами, вновь почувствовала аромат прелого осеннего вечера и железный запах крови.
– Если коротко – не выдержало сердце. Так, во всяком случае, сказал врач. Но дело было не в этом. Дело было совсем не в этом.
Глава 19
1943 год
Уилла Фэй с силой ударила по тормозам новенького, тридцать девятого года, отцовского «Плимута», потом еще раз и наконец кое-как остановила машину возле моего дома. Мы обе все еще были в платках, слишком устав к концу тяжелой смены, чтобы снять их.
Это была идея Уиллы Фэй – пойти работать на завод в Мариэтте, производивший «Боинги Б-29», чтобы сбрасывать бомбы на проклятых немцев. Так говорила Уилла Фэй. Я старалась не думать об этом – вдруг Бог услышит мои мысли. Я была уверена – ему не понравятся проклятия даже в адрес немцев. Но, прикасаясь к каждому куску металла, который должен был стать деталью сверхмощного оружия, я молилась, чтобы пилот и экипаж добрались домой живыми и невредимыми. Сначала я молилась только о Томе, но потом подумала – наверное, Бог не оценит такой эгоизм.
Я не была католичкой, но, думая о Томе, всегда крестилась, как показала Уилла Фэй. Когда она не видела, я к тому же стучала по дереву и старалась не наступать на трещины – просто чтобы наверняка.
Я всегда считала себя сильнее, чем мать, и гордилась этим. Гордилась, что верна своим принципам и не позволю разуму следовать за сердцем. Я видела, какую ошибку совершила мать, поверив, что брак по любви оградит ее от всех жизненных разочарований и потерь. Я знала – это не так. Мужчиной управляет не любовь. Я видела это, когда погиб Руфус и когда Дикси поранила лапку. Я хотела верить, что слишком взрослая для всех этих глупостей. Слишком сильная. Поэтому я шесть раз отказала Тому, когда он попросил меня стать его женой. И все-таки тревожилась, думая, как он там.
– Что он тут делает? – спросила Уилла Фэй, указав в сторону крыльца. Мой желудок сжался, как сжимался всякий раз при виде Кертиса Брауна.
– Он должен сейчас проходить подготовку в Форт-Беннинге. Может, у него отпуск. Не знаю, чего он притащился – Гарри и Уилл в Хантер-Филде. А Бобби уже год как во Франции.
Теперь он смотрел на нас, и Уилла Фэй натянула вежливую улыбку.
– Может, твоему папе нужна помощь. Я слышала, они часто предлагают фермерам помочь с урожаем. Уж не знаю, какая от этого польза, если все фермеры ушли добровольцами, хоть их и освободили от призыва.
Я знала, она не хочет наступать мне на больную мозоль, но по мере того, как приближался отъезд Тома, становилась все чувствительнее.
– Небось хочет втереться к папе в доверие, пока братьев нет. Может, надеется получить кусок земли побольше, когда кончится война.
– Зачем? Чтобы разорить, как ту землю, что ему уже выделили?
– Видимо, да. – Мне было неловко чувствовать на себе его взгляд. Особенно потому, что я знала – папа уехал в Огаст посмотреть, нет ли в лагере Гордона немецких и итальянских военнопленных, которые могли бы помочь ему на ферме. Остались только я, мама, Джимми и Ламар. И вот теперь Кертис.
– Мне кажется, ты ему нравишься.
Меня будто ударили в грудь, выбив весь воздух.
– Что-о? В жизни ничего глупее не слышала. Он просто совсем один остался. Ни семьи, ни друзей у него нет, у такого мерзкого. И, если ты об этом, я не подавала ему никаких поводов.
– Вовсе я не об этом. Хочешь, останусь с тобой? Могу и папу позвать.
Я улыбнулась увереннее, чем себя чувствовала.
– Да брось. Уж с Кертисом Брауном я справлюсь. Я знаю, как его стукнуть и куда лягнуть, и стреляю я без промаха. Есть свои плюсы в том, чтобы расти среди мальчишек.
Она улыбнулась, открывая дверь «Плимута».
– Если что, ты знаешь, где нас искать.
Я кивнула и вышла из машины, чувствуя себя совсем одинокой. Она поехала к себе, тормозя на каждом повороте. Удивительно, как ее отец вообще доверил ей машину.
Я поднялась на крыльцо, Кертис не двинулся с места. Мы оба молчали. Если бы это был не Кертис, а кто угодно другой, я сжалилась бы над ним, потому что его отец сидел в тюрьме, а мать умерла. Но есть люди, которым нельзя простить, что они занимают место на планете.
Остановившись, я посмотрела ему в лицо.
– Надеюсь, ты не останешься на ужин.
Его волосы были коротко острижены, лицо и ногти – чистые. К такому зрелищу я не привыкла. Он был в униформе, а в ней даже самый непривлекательный мужчина покажется интересным. Не будь мы знакомы, я, пожалуй, могла бы даже посчитать его красивым. Если бы не его улыбка. Когда он улыбался, я видела, до чего он отвратителен.
– Уверен, у вас найдется чего пожрать. А нет – отдадите мне порцию Джимми. Нечего кормить этого скудоумного.
Я не стала опускаться до его уровня. Я слишком устала после тяжелого рабочего дня, а надо было еще готовить ужин и заниматься мамой. Она уже не говорила ни слова, только лежала в кровати и смотрела на дверь, надеясь, наверное, увидеть Бобби, а потом, поняв, что это не он, вновь переводила взгляд на стену. Я каждое утро одевала ее, кормила и помогала дойти до ванной, и каждый вечер – тоже. Это был неизменный ритуал.
– Я тебя уже просила и вновь прошу. Прекрати говорить гадости про моего брата. Так ты только показываешь свою невоспитанность.
Его лицо перекосила медленная, кривая ухмылка.
– А если не прекращу, тогда что?
Я смотрела на него. Я хотела, чтобы он ушел с моего крыльца, с моей фермы, и не знала даже, хватит ли сил с ним спорить.
– Пока, Кертис. В следующий раз, как будешь проходить мимо, можешь не радовать нас своим визитом. – Я потянулась к двери, но он схватил меня за руку, так что я не могла двинуться в сторону.
– К чему спешка, милашка? – Его зловонное дыхание обдало мое лицо, но я смотрела ему прямо в глаза, не желая, чтобы он увидел мой страх.
– Я тебе не милашка.
Он хохотнул, и я всем телом ощутила этот смех.
– Конечно, у тебя теперь свой милашка, да? Такой весь из себя пилот, как же. Но разве это настоящий мужчина? Вот я тебе покажу, что такое настоящий мужчина.
Он притянул меня ближе, и я ощутила, как в горле поднимается рвота. Я собрала всю слюну, какая скопилась во рту, и плюнула ему в глаза.
Он резко выпустил меня из рук, и, пока вытирал лицо, я сквозь дверь-ширму прошмыгнула в дом и задвинула ее на засов. Не то чтобы это сильно помогло, но если бы он захотел вновь на меня напасть, ему потом пришлось бы объяснять папе, почему дверь проломана.
– Скажи своему скудоумному братцу и его дружку ниггеру, чтоб держались подальше от моей фермы. И все наконечники, какие найдут, пусть отдают мне, а то будет хуже.
Я посмотрела на него сквозь ширму, недоумевая. Кертис мог назвать эту ферму своей только благодаря доброте моего отца. А клочок земли возле фермы, где прежде жили индейцы чероки, а теперь валялись наконечники их стрел, тоже не имел к Кертису отношения. Так что, с какой стороны ни посмотреть, требовать ни того ни другого он не имел права. Но стоять тут и спорить с ним мне не хотелось. Глупые люди не любят слушать правду.
– Пока, Кертис, – сказала я, захлопывая перед его носом входную дверь.
Его визит сильно меня разозлил, но размышлять о нем было некогда. Я приготовила ужин, накормила маму, поужинала с Джимми. На шее у него, как всегда, висел бинокль, и он ел очень торопливо, почти не жуя.
– Где-то пожар, а я не знаю? – спросила я.
– Не-а, – промычал он с набитым картошкой ртом. – Просто видел в лесу козодоя и сегодня хочу за ним понаблюдать. Нашел отличное дерево, Ламар мне поможет забраться. Возьму с собой подушку и просижу там всю ночь. – Он сглотнул и закашлялся. Он так до конца и не пришел в себя после той простуды, которую подхватил прошлой весной, когда мы познакомились с Томом. Доктор Маккензи сказал – она повлияла на сердце и легкие, и теперь надо поостеречься. Но Джимми это не остановило. Для инвалида он был чересчур активен. Руки такие сильные, что однажды я видела, как он забрался на дерево; ноги болтались из стороны в сторону.
– Лучше тебе этого не делать, Джимми. Ты можешь покалечиться. К тому же сегодня будет холодно, а ты знаешь, что тебе лучше не мерзнуть.
– Со мной будет Ламар, я надену свитер и возьму с собой теплое одеяло, так что не волнуйся.
Я подвинула к нему салфетку.
– Протри очки. Удивляюсь, как ты сквозь них что-то видишь.
Он взял салфетку и улыбнулся. Его милое лицо было для меня самым дорогим в мире. Я подумала: ничего, если у меня не будет детей, ведь в моей жизни есть Джимми.
Несмотря на все его уверения, я волновалась. Я легла в кровать, уверенная, что не усну, но, должно быть, усталость прошедшего дня взяла надо мной верх, потому что проснулась я в кромешной темноте, когда услышала крик.
Я села, дрожа от холода, и сперва подумала, что мне послышалось, но крик повторился снова – на этот раз сдавленный, а потом что-то стукнулось об пол и разлетелось на осколки.
– Мама! – звала я, выпрыгнув из постели и несясь по коридору вверх по лестнице в ее спальню. Дверь была закрыта, но не защелкнута на задвижку, и, распахнув ее, я увидела на полу белую мамину ночную рубашку. Когда глаза привыкли к темноте, увидела на кровати два тела.
– Сука, – сказал голос, который я не могла не узнать. Кертис. – Ты должна была молчать.
Раздался звук пощечины, мать захныкала.
Я пыталась нашарить в темноте выключатель, но Кертис оказался сильнее. Под ногами захрустело разбитое стекло, он схватил меня за запястье и сжал так, что закололо в кончиках пальцев.
– Пусти! – завопила я, испугавшись, что не смогу вырваться, и еще больше испугавшись за маму.
Запустив руку мне в волосы, он прижался мокрыми губами к моим губам.
– Да я все равно хотел помоложе. Послаще.
Не раздумывая, я ударила его коленом в пах. Он тут же разжал руки, но я не рванула прочь. Мне нужно было увести его подальше от мамы.
Я слушала его дыхание и вспоминала медведя, который однажды попался в папин капкан. И мне было страшно. Потому что я вспомнила – понадобилось три выстрела, чтобы убить этого медведя.
– Сука! – заорал он, и я обрадовалась – это значило, что он вновь может дышать. Повернувшись, я побежала к кухонной двери, то и дело заглядывая через плечо, чтобы убедиться – он все еще гонится за мной. Голые ноги шлепали по холодной, мокрой траве. Я бежала в лес так быстро, как только могла.
Полная луна завела меня в глушь, темный навес деревьев прятал от света – лишь кое-где на лесном ковре пробивались редкие желтые пятна. Ноги вели меня все дальше, камни и ветки царапали кожу. Я ничего не чувствовала. Я слышала Кертиса, слышала, как под его ногами хрустят опавшие листья, как он дышит мне в спину. Я не обернулась, раскинула руки в отчаянной попытке защититься. Я знала, что моя белая ночная рубашка – как сигнальный огонь в темноте, но ничего не могла поделать. Я потеряла чувство места, искала лишь укрытие, где могу спрятаться, где он не увидит мою рубашку. Зацепившись рукой за сук, услышала громкий треск ломаемой кости, вскрикнула. Перед глазами поплыли красные пятна. Не в силах вдохнуть, я обернулась, надеясь, что увижу, куда теперь бежать.
И налетела на Кертиса Брауна.
Он был как тот раненый медведь. Разрывая мою рубашку, ревел от ярости, боли, радости победителя. Он сжал мою сломанную руку, я рухнула на четвереньки, и это сильно облегчило ему задачу. Я плохо помню, что было дальше. Только его руки на моей груди и бедрах, запах сосновой хвои, боль, такую сильную, будто меня разрывали пополам. Он хотел, чтобы я кричала; я чувствовала это каждый раз, как он бил меня кулаком, каждый раз, как он входил в меня. И я кусала губу до крови, говоря себе, что лучше умру, чем доставлю ему такое удовольствие.
И сквозь эту боль я почувствовала, что на нас сквозь лес несется что-то большое и тяжелое; в ушах отдавался топот ног. Я крепко зажмурила глаза и вслушивалась в этот пульсирующий звк, чтобы не думать ни о чем другом, и молила, чтобы это оказался медведь, жаждущий добычи.
Из темноты донесся крик, какого я никогда еще не слышала, и я заставила себя открыть глаза, посмотреть туда, где мчалось что-то, вопя, как раненое животное и как дьявол. До этой минуты я не верила в дьявола, но теперь мне было наплевать, чью душу он пришел забрать, лишь бы на этом все закончилось.
– Слезь с нее!
Это был Джимми верхом на Ламаре, который вырос таким же большим, как Руфус, и таскал на себе Джимми, будто он весил не больше листочка. Джимми чем-то запустил в Кертиса, это что-то ударилось о его голову, и он рухнул. Забыв о сломанной руке, я поползла назад, прикрывая грудь и ноги клочками рубашки.
Кертис лежал на спине, закрыв глаза, но дышал, так что я поняла – он жив. Ламар остановился, и Джимми, вновь закричав, прыгнул на Кертиса, схватил большой камень – который, видимо, сначала в него и бросил – и занес над его головой. Ламар схватил Джимми за руку, оттащил прочь.
– Не надо, Джимми. Не надо. Убийство будет на твоей совести, а он того не стоит.
Джимми не сразу бросил камень в сторону. Скатился с Кертиса, с трудом дыша из-за слизи в горле. Вновь закашлялся так, что пришлось согнуться пополам. Потом пополз ко мне, волоча бинокль по сухим листьям и хвое.
– Мы бежали как могли, но было так темно… – Он вновь закашлялся.
– Я знаю. Все хорошо. Он не успел ничего сделать. Только руку, по-моему, сломал. – Я скривилась от боли, надеясь, что они не заметят. – Надо идти к маме, убедиться, что все в порядке.
Ко мне склонился Ламар. Я чувствовала запах его пота и собственного страха.
– Ты идти можешь? Если можешь, я отнесу Джимми домой.
Мы все посмотрели на Кертиса, тихо стонавшего.
– Не трогайте его, – сказала я.
В моем голосе появилось что-то такое сильное, взрослое, чего раньше не было. Они тоже это заметили, потому что не стали спорить. Мы оставили его там, и когда Ламар на следующий день пришел посмотреть, Кертиса уже не было.
Мы сказали папе, что я упала с дерева, куда полезла с Джимми смотреть на птиц. Он был слишком занят фермой и постоянно плакавшей мамой, чтобы обращать на меня внимание, но мы знали – если папа узнает, что случилось на самом деле, он убьет Кертиса. И, как сказал Ламар, это будет на папиной совести. Мы все понимали, что Кертис Браун того не стоит.
Я уложила Джимми в постель, поставила ему на грудь припарки с камфарой, но это не помогло. Даже доктор Маккензи сказал, что ему уже ничего не поможет, что его сердце слишком устало биться. Я сидела у его кровати и читала ему вслух книги о птицах; они его радовали, потому что он все время улыбался. Но лучше ему не становилось. Я поняла, что ему осталось немного, когда он попросил снять с его шеи бинокль и надеть самой.
– Береги его, – сказал он и вновь закашлялся. Я терпеливо ждала, пока он вновь сможет говорить. – Тебе он в общем-то не нужен, Душка. Ты и без него хорошо видишь. Но порой, когда темно… – Он закашлялся снова и хрипло договорил из последних сил: – Знай, что все остается таким же, как прежде. Ты просто этого не видишь. Но ты можешь понять, куда идти, или подождать, пока кто-то включит свет.
Новый приступ кашля был таким сильным, что всю его пижаму забрызгало кровью, и я послала Ламара за доктором Маккензи. Но когда они вернулись, Джимми уже не стало. Я держала его руку, смотрела на грязные очки и хотела, как всегда, наорать на него, что он никогда их не протирает.
Том поддерживал меня, как мог. Он бессилен был вернуть то, что забрали у меня той ночью, но он был таким заботливым и нежным. Я знала – будь у меня сердце, я любила бы его. Поэтому, когда он вновь предложил мне стать его женой, я согласилась.
Глава 20
Автор: Ваша Соседка
Пост № 7: Готовимся к концу света (снегу).
Вы знаете, что этот месяц впору объявить месяцем подготовки? Следующий месяц будет месяцем всего: месяцем физкультуры и спорта, месяцем мероприятий по профилактике рака, месяцем борьбы с подростковым насилием, месяцем борьбы с детским ожирением, месяцем национальной безопасности… Я могу продолжать и продолжать, пока мой календарь не будет настолько заполнен, что в нем не останется места для записей к врачу и дней рождений друзей (два типа мероприятий, которые только и способны исцелить от всего, что отравляет нам жизнь).
Разве мы не должны всегда думать о проблемах общества и искать решения? Или мы нуждаемся в постоянных напоминаниях, потому что все новости узнаем благодаря «Фейсбуку», а не компетентным статьям, написанным сведущими журналистами?
Я не хочу сказать, что не нужно привлекать внимание людей к проблемам мирового масштаба. Я думаю только, что, может быть, переизбыток этих проблем снижает их значимость, а наш запас сочувствия без того довольно скудный. Когда чего-то слишком много, трудно выделиться. Вот, например, одна школа по соседству, которую я называть не буду, выбрала двенадцать лучших учеников, потому что не хотела задеть ничьих чувств, выбрав только одного. Что особенного в одном, когда есть еще одиннадцать?
Эти мысли подводят меня к следующей теме (относительно близкой). Группа женщин – по всей видимости, матерей младшеклассников, поскольку как раз в это время дети возвращаются из школы, – на прошлой неделе сидела возле меня в ближайшем кафе и обсуждала поколение конца двадцатого века – якобы мир рухнет, когда они начнут им управлять. Одна дама пошутила, что самый быстрый способ смутить миллениала – показать ему трофей за первенство[14].
Мне захотелось повернуться и спросить у них, мчались ли они к ребенку в школу, чтобы принести забытые кроссовки на физкультуру или домашнюю работу. Садились ли за школьный проект, потому что ребенок вспомнил о нем в последнюю минуту и испугался, что теперь получит плохую оценку. Потому что уверенность в том, что можно спихнуть свои проблемы на другого, и недостаток ответственности за свои поступки не возникают сами по себе. Им учат. Тут есть над чем подумать.
Возвращаясь к Месяцу Национальной Подготовки. Вы знаете, что федеральное агентство по чрезвычайным обстоятельствам сделало объявление? Они по любому поводу делают объявления. Они молодцы, неплохо справляются, так что я дополнений вносить не буду. Но у меня есть и свое собственное объявление для моих друзей-свитэппловцев: готовьтесь к снегу. Нет, у нас, скорее всего, не будет снежной бури, как пару зим назад, когда случился настоящий Армаснегдон, людям пришлось ночевать посреди автомагистрали, и мы стали посмешищем всей страны.
Для своего же блага – неситесь пулей в магазин, купите побольше кошачьего наполнителя и столько одеял, сколько влезет в машину. Можете лопату или две, если, конечно, найдете. Правительству невыгодно оснащать город всем необходимым ради события, которое случается раз в десять лет, так что не ждите от него поддержки. Давайте дальше. В холодильнике должен быть приличный запас хлеба, а в гараже – воды. Тогда вы избежите столпотворения в «Крёгере», которое начнется с первыми штормовыми предупреждениями.
Снимаю шляпу перед приезжими с Севера, которые точно знают, как водить в снегопад. Это местные делают всякие глупости – останавливают машину посреди холма, например, или что есть силы лупят по тормозам. Я бы советовала им или посетить Колорадо в январе и взять несколько уроков вождения, или дать обещание вообще не садиться за руль, увидев в небе хоть одну снежинку. Надеюсь, коренное население Атланты и Свит-Эппла усвоило урок и не станет закрывать все офисы и школы одновременно, что в прошлый раз привело к такой толкучке на дорогах, какой еще свет не видывал. В общем, ваша задача сейчас – готовиться. И, ради бога, если вы увидите, что с неба падает, как выражаемся мы, южане, «кокаин дьявола», оставайтесь дома.
Еще октябрь – месяц борьбы против рака груди (не забудьте сделать маммографию и ощупать грудь) и месяц школьных вечеринок. Время, когда все мамочки вспоминают выпускной бал, надевают шикарные платья и туфли на высоких каблуках, а мужей заталкивают в смокинги.
В той же самой кофейне обсуждались собрания в преддверии этих вечеринок. Одно будет проводиться в школьном спортзале, другое в палатке посреди футбольного поля, третье на лужайке перед озером Ланьер (вся провизия включена, так что не придется тащить еду из дома), а четвертое в палатке, где проводилась свадьба одной из «звезд» (кавычки намеренные) «Настоящих домохозяек Атланты». Я подавилась кофе, узнав, сколько стоит ее арендовать.
Я подумала – может быть, эффективнее было бы просто перевести деньги на счет школы, а не тратить направо-налево в надежде, что все это окупится? Или я чего-то не понимаю? Конечно, так будет меньше веселья, а я ценю возможность нарядиться и провести время в отличной компании ничуть не меньше, чем вы. Но можно же приготовить креветок и угостить всех, кто принял в этом участие.
Все эти планирования, собрания и обсуждения вызывают в памяти южную поговорку, которую мы с вами сегодня разберем: «Кажется, к нам идет большая туча». Иногда просто предсказать грядущий шторм. Облака сгущаются и висят низко, грохочет гром, сверкает молния. Не нужно быть синоптиком – или синоптиней, – чтобы понять, что вот-вот грянет буря.
Но приметы не такие явные порой ускользают из вида. Снижение давления. Ветер, поднявшийся ни с того ни с сего. Друг, который начал вести себя немного не так. Телефонные звонки без ответа. Приглашение, ни к чему не приводящее. В жизни бывают разные бури, и нужно понимать, когда они могут грянуть. Так что в следующий раз, заметив неожиданную перемену, не важно, в небе или у себя за спиной, скажите: «Кажется, к нам идет большая туча». И бегите в укрытие.
«Вперед, Кавалеры!»
Бейли Блэкфорд без особых усилий исполнила сложный акробатический трюк и вернулась в строй чирлидеров, высоко держа над головой помпоны. Мэрили попыталась поудобнее сесть на трибуне перед футбольным полем. Кто-то из мам сжимал в руке стаканчики с тыквенным латте, кто-то – огромные бокалы с водой, в которой плавали кубики льда. Может, там была и водка. Мэрили не осудила бы. Ей и самой хотелось выпить чего-нибудь покрепче.
Усилием воли она заставила себя не смотреть на часы. Сразу за тренировкой чирлидеров должна была начаться тренировка теннисной команды, куда надо было как-то умудриться отвезти Лили, прорвавшись сквозь сумасшедший поток машин, по пути накормить ее бог весть в какой забегаловке и везти Колина на тренировку по футболу. И все это в течение получаса.
Она с завистью посмотрела на Клэр, помощницу Хизер, сидевшую поблизости с расслабленным видом. Еще бы – все, что требовалось от нее, так это отвезти Бейли на теннис. Мэрили закралась в голову мысль попросить Хизер прихватить Лили с собой, но тогда Лили не поест (а вот Бейли ожидали в холодильнике питательные блюда, заботливо приготовленные Патрисией). И к тому же пришлось бы признаться Хизер, что она ничего не успевает. Пусть лучше Хизер думает, что Лили тоже ждет чудесный обед, возможно, украшенный сине-оранжевыми ленточками в честь цветов команды. Мэрили кольнула досада. Хизер, конечно, все успевает. Или кто-то успевает за нее.
Но ведь Хизер не пережила чудовищный день на работе, не застряла в пробке, сожравшей бесценные сорок пять минут по пути на тренировку. Лили разочарованно посмотрела на мать, когда та искала свободное место на трибуне. В конце концов ей удалось сесть, к тому же рядом с Линди Мэттьюс. Линди была в костюме и на каблуках – очевидно, тоже приехала с работы, когда другие матери уже давно сидели на лучших местах.
– Давай, Дженна! – крикнула Линди, когда ее дочь сделала крутое сальто.
– Ух ты! – удивилась Мэрили. – Ты не говорила, что она такая гимнастка.
Линди гордо улыбнулась:
– Она все лето отрабатывала эти кувырки. Она не признается, но мне кажется, ей очень важно остаться в команде. – Наклонившись к Мэрили, Линди шепнула ей в ухо: – Она порой хлопает не в такт, но прыжки и сальто выполняет лучше всех, – и, вновь выпрямившись, добавила: – А еще, поскольку такая маленькая, идеально подходит, чтобы забраться на самый верх пирамиды.
– Здорово, – искренне сказала Мэрили, вспомнив, как никто не обращал внимания на Дженну на той вечеринке у озера.
– Хизер спросила, куда она ходит заниматься гимнастикой. Я сказала, и она мне не поверила. Совсем дешевые курсы, хотя и неплохие. Хизер, вот уверена, своей Бейли тренера наймет.
– Тренера по теннису она уже наняла, – поделилась Мэрили, – и спросила, не хочу ли я тоже. Когда я призналась, что у меня нет таких денег, она сказала, что оплатит занятия Лили, потому что Бейли нужен сильный партнер. И я согласилась.
Линди кивнула.
– Она умеет быть щедрой. И всегда такая собранная. Не будь она такой милой, ее бы все ненавидели.
– Да уж, непросто всегда быть идеальной. Но, наверное, она просыпается такой, – Мэрили скорчила рожицу. – Даже не наверное, а точно. Она заставила меня завести страницу на «Фейсбуке», хоть она там и единственный мой друг, и я увидела кучу селфи, на которых она только проснулась то в одном, то в другом шикарном доме. И, честное слово, она выглядит лучше, чем буду я на предстоящей вечеринке, потратив кучу времени и усилий, чтобы сделать хоть что-то с лицом и волосами.
– Дай пять, – сказала Линди, и, когда Мэрили подчинилась, сказала: – Аминь, сестра. Я-то думала, я одна такая. И почему ты мне не сказала, что есть на «Фейсбуке»? Поищу тебя там.
– Не жди увидеть что-то интересное. Я не вижу в «Фейсбуке» никакого смысла.
– Ну, во-первых, с тобой могут вновь связаться друзья, с которыми ты давным-давно не общалась. Во всяком случае, у меня так и вышло.
Мэрили сделала вид, что смотрит на поле.
– Согласись, это круто, – продолжала Линди. – Меня нашла девчонка, которая в третьем классе была моей лучшей подругой, и теперь мы каждое лето тусим в ее домике на пляже. У нас даже больше общего, чем тогда.
– Очень мило. – Мэрили пожала плечами. – Но мне что-то не хочется общаться ни с кем, кроме тех, с кем я общаюсь теперь. Порой нужно просто двигаться вперед, заводить новые знакомства. К тому же я не указала свою девичью фамилию, так что меня вряд ли кто-то найдет.
Мэрили почувствовала на себе взгляд Линди, но не повернула голову. Желая сменить тему, она сказала:
– Как идут дела с закупками еды и алкоголя на вечеринку? Я даже не буду делать вид, будто мне неинтересно, как ты справилась. Лично мне досталась почетная должность вымогателя всякой ерунды для аукциона. Я даже уговорила начальника пожертвовать очень симпатичный теннисный браслет с бриллиантами.
– Везет тебе! Я спрошу, может, у кого из знакомых висит на стене Рембрандт или еще кто, кого не стыдно выставить на торги. – Линди усмехнулась. – А что касается того, как я справилась, – у нашей семьи есть отличные друзья, владельцы ликеро-водочного завода. Я как-то упомянула об этом в разговоре с Хизер, когда мы только познакомились. У этой женщины не мозг, а капкан. Она никогда ничего не забывает. Вот почему она решила, что я могу выбить скидку на южный сухой джин. Ей он особенно нравится, потому что она планирует вечеринку в стиле «Унесенных ветром», а можжевеловые ягоды выращиваются на кладбище в Окленд-Сити.
– И при чем тут тема вечеринки?
– На этом кладбище похоронена Маргарет Митчелл. Тебе надо почаще выбираться из дома, Мэрили.
Джеки Тайсон, тренер команды чирлидеров, с которой Мэрили познакомилась у Хизер, в доме на озере, сложила руки рупором и закричала:
– Так, девчонки, кому надо – быстро в туалет и обратно, тогда успеем еще раз повторить, и отпущу вас.
Заметив Линди и Мэрили, она помахала им, потом подошла и села напротив.
– Дамочки, привет. Ваши дочки просто супер – настоящая гордость команды.
Мэрили улыбнулась, подумав, что Джеки, наверное, всем так говорит.
– Ваша Дженна, – продолжала Джеки, – просто генератор идей. Тихая, но без внимания ее оставить никак нельзя. Все девчонки знают: если Дженна говорит, надо слушать. Как будто каждый раз, прежде чем открыть рот, она уже просчитала в голове все плюсы и минусы, изучила факты и подготовила речь.
Линди кивнула:
– Она такая с рождения, так что это не моя заслуга.
– А ваша Лили, – сказала Джеки, – настоящий миротворец. Я знаю, она в семье старшая, но порой ведет себя как средняя – старается, чтобы все были счастливы. Я хотела, чтобы должность капитана поделили Дженна и Лили, но они обе сказали – лучше выбрать Бейли. Видимо, потому что Бейли с первого дня занятий просила сделать ее капитаном, и им не хотелось сталкиваться с последствиями того, что будет, если она не получит своего. Мне кажется, это многое говорит о ваших дочках и о том, как вы их воспитали. Отличная работа.
– Спасибо, – сказала Мэрили. – Но я думаю, случайно так вышло.
– Ага, – подтвердила Линди.
– Не скажите, – ответила Джеки, – окружение тоже важно, но влияние матери просто огромно. Я, например, знаю, как сильно старается Хизер, чтобы Бейли побольше общалась со скромными и тихими девочками, приглашает их в гости. За это я ее хвалю. Но на прошлой неделе, когда весь класс поехал в океанариум, я услышала, как Хизер просит Бейли быть «помягче с уродинами». Саму идею я хвалю, конечно, но… – Она пожала плечами. – Простите. Все мы дружим с Хизер, и мне не следовало такого говорить. Просто у меня тяжелый день. Девчонки, разные их драмы… мне надо было выпустить пар.
Линди дружески потрепала ее по плечу:
– Не извиняйтесь. Я лишь краем глаза увидела, как вы мучаетесь, но и то сочувствую безмерно.
Джеки повернулась к Мэрили:
– Ну как, нашли того, кто поможет подвозить детей в школу?
Мэрили сжала зубы.
– Там вышло… интересно. Я могу возить их только по утрам, потому что днем развозить по всем тренировкам – просто ужас. И когда все в порядке, то все прекрасно. А когда не все в порядке, например, когда Шарлин везет своих детей к стоматологу, а мне об этом сообщить забывает, и я пятнадцать минут жду у ее подъезда, пытаясь понять, что происходит… Мои дети считают ее смешной – видимо, потому что она чистит зубы прямо в машине и сплевывает в чашку – но когда идет дождь, они не так сильно радуются. Видимо, по той причине, что они вынуждены идти пешком до подъездной дорожки, потому что к самому дому подъезжать она не хочет.
– Правда? – удивилась Линди. – Это еще почему?
– Думаю, она боится Душки. Говорит, что Душка сидит на крыльце и злобно на нее смотрит.
– Глупость какая, – сказала Джеки. – Бедные ваши дети. Но я понимаю, почему она боится. Эта Душка меня чуть не сбила, когда я ехала на велосипеде, а она – на своей громадной машине. Сделала вид, будто меня не замечает. Пришлось съехать на обочину и завалить велосипед в канаву. Уверена, она хотела меня задавить. Даже не оглянулась, чтобы посмотреть, как я там.
Линди и Мэрили переглянулись, без слов понимая – Душка прекрасно осознавала, что произошло.
Телефон Мэрили, лежавший на скамейке экраном вверх, зазвонил, и, услышав характерный звук, все посмотрели на экран, на котором высветилось имя Дэниела Блэкфорда. Мэрили смутилась, потому что не смогла вспомнить, как записывала его номер. Непонятна была и причина звонка, но потом Мэрили вспомнила про кольцо для Хизер и подумала – наверное, он изменил свое решение.
– Извините, я отойду на секундочку, – сказала она, не глядя на Джеки, брови которой удивленно поползли вверх. Линди, по счастью, в этот момент тоже кто-то позвонил. Отойдя на приличное расстояние, Мэрили поднесла телефон к уху и сказала:
– Алло?
– Мэрили, привет. Это Хизер. Прости за беспокойство – мы с Дэниелом опять перепутали телефоны. Надо, наверное, кому-то из нас купить новый, да? Хотя я только что купила этот, а Дэниел доволен своим… видимо, придется тянуть соломинку, и проигравший получит новый мобильник. – Она рассмеялась, и что-то знакомое всплыло в памяти Мэрили. У нее уже как-то возникало такое чувство, но всерьез она обратила на него внимание только теперь. – Я чего звоню – хочу спросить, не нужно ли подвезти Лили на теннис. Клэр все равно повезет туда Бейли, так зачем тебя напрягать, тем более тебе надо забрать сына.
– Это так мило с твоей стороны, Хизер, но я…
– Не волнуйся, я ее накормлю. Собрала ей хороший обед, правда, на свой вкус – цыпленок гриль с жареными томатами и цельнозерновыми макаронами. Много протеина и углеводов – это важно для спортсменки! Надеюсь, ты не против.
– Против? Ты меня не только спасла от пытки вести машину в час пик, но еще и собираешься накормить моего ребенка куда питательнее, чем могла бы я. Ты слишком добрая. Не знаю даже, как тебя отблагодарить.
Хизер вновь рассмеялась своим звенящим смехом.
– Мэрили, мы друзья. Друзья не ведут счет хорошим поступкам. Я знаю, как много ты работаешь, как ты страдаешь из-за развода и попыток наладить свою жизнь. Я только рада тебе помочь, и лучшая награда для меня – знать, что я помогла другу. Так что хватит об этом – просто соглашайся. Я уже написала Клэр, она в курсе, и после тенниса она отвезет Лили домой. Хорошо?
– Просто чудесно!
– Ну и отлично. Увидимся на завтрашнем собрании – в «Чашечках», сразу после школы.
– Я приду. Еще раз спасибо.
Она уже собиралась положить трубку, но тут Хизер сказала:
– Да, вот еще что. Мне звонил твой начальник, говорил, что пожертвует на аукцион теннисный браслет. Отличная работа, Мэрили! И я тут подумала – в благодарность за твой грандиозный вклад и просто чтобы помочь тебе немного расслабиться, приглашаю тебя в наш дом на острове Тайби встретить день Колумба[15]. Четыре дня отдыха и веселья! Как ты на это смотришь?
У Мэрили перехватило дыхание. Хизер продолжала:
– Если ты опять скажешь, что тебе неловко, я тебе отвечу, что мне самой позарез надо отдохнуть, а без хорошей компании мне будет одиноко, так что зову тебя с собой. Это веский аргумент, чтобы ты сказала «да»?
– Я… ого. Можно мне подумать? Улажу вопрос с Майклом и детьми и дам тебе знать. Хорошо?
– Конечно. Увидимся завтра.
Когда Мэрили вернулась на свое место, тренировка уже закончилась. Джеки и Линди ушли, лишив ее возможности объяснить, что ей звонил не Дэниел Блэкфорд. В ожидании Лили, собиравшей свои вещи, она прокручивала в голове их с Хизер разговор и назойливые мысли о чем-то подозрительном.