Это по-настоящему Уатт Эрин

– Тай не будет встречаться с девушкой, которая работает на Джима, – поясняю я. – Потому что будет очень неловко, если они расстанутся.

– Пейсли работает не на Джима, а на его брата.

– Это почти одно и то же.

– А может, они не расстанутся, влюбятся, поженятся, нарожают десяток детишек и счастливо состарятся вместе.

Она говорит каким-то поникшим голосом, и я с тревогой спрашиваю:

– Ты в порядке?

Она вздыхает:

– Да. У тебя хот-дог остынет.

Я откусываю кусочек, а Вонн снова погружается в игру. Я же продолжаю следить за ней. Мне не нравится, что она такая тихая. Лучше бы она иронизировала надо мной, как обычно.

– Что случилось? – снова спрашиваю я.

– Ничего.

– Это из-за того, что я сказал про УУ?

От упоминания его имени она вздрагивает.

– Нет. Я же приняла твои извинения, – резко отвечает она. – Даже написала тебе, какой ты взрослый и сознательный.

– Мы оба знаем, что ты пишешь только то, что тебе велит Клаудиа. – Я внимательно вглядываюсь в ее равнодушное лицо. – А на самом деле ты меня простила?

– Да, простила. И, бога ради, мы можем больше не обсуждать УУ?

Я недоуменно хмурюсь:

– Почему?

Но она не успевает ничего сказать, потому что к нам застенчиво подходят две девочки – одна с косичками, другая с очень милой короткой стрижкой. На вид им лет одиннадцать-двенадцать, и они прямо-таки трясутся от волнения. Одна из них достает телефон.

– Привет. Извините… Окли… а можно… можно с вами сфотографироваться? – заикаясь, бормочет та, что с косичками.

Я проглатываю смешок:

– Без проблем.

Они обе заливаются краской и молча смотрят на меня некоторое время.

Наконец Вонн прерывает неловкую паузу.

– Я сфотографирую, – говорит она, хватая телефон.

Я почти на полметра выше девчонок, так что сажусь на корточки и жду, что они сейчас на мне повиснут, но они просто испуганно стоят по бокам. Кажется, впервые в жизни я жестом приглашаю поклонниц подойти ближе:

– Идите сюда, а то мы в кадр не поместимся.

Они подходят ближе, я приобнимаю их за плечи, и у обеих такой вид, как будто они сейчас упадут в обморок.

Как только Вонн делает фотографию, девочки со всех ног убегают, словно олимпийские спринтеры. Через несколько секунд вокруг них собираются еще несколько ребятишек, все громко перешептываются и периодически взвизгивают, глядя на экран.

Но больше никто ко мне не подходит. Похоже, только у этих двоих хватило духу.

Как-то… странно.

– Они такие милые, – Вонн впервые за вечер искренне улыбается.

– Ага, – соглашаюсь я.

Она удивленно смотрит на меня:

– И ты инициировал физический контакт.

Я киваю.

– Почему?

Я на мгновение задумываюсь, потом пожимаю плечами:

– Они сами не пытались ко мне прикоснуться. Для них это было как подарок, а не как нечто само собой разумеющееся. Кроме того, иногда физический контакт – это приятно.

Я беру ее за руку, и она замирает.

Внутри меня зарождается недовольство. Я едва не говорю, что именно за это ей и платят, – но, черт побери, я не хочу, чтобы она держала меня за руку из-за денег! Мне нужно, чтобы она сделала это добровольно.

Поэтому решаю немного подождать.

И вот… она сплетает свои пальцы с моими, и что-то внутри меня оттаивает.

– Давай немного прогуляемся, – предлагаю я.

Мы бросаем тарелки в ближайшую урну и бредем по песку. Я украдкой ее разглядываю, пока мы идем. Сегодня на ней босоножки, а не потрепанные кеды. Обтягивающие синие джинсы подчеркивают фигуру. Полосатая майка сползла с одного плеча, обнажая гладкую загорелую кожу. Я понимаю, почему Джим и пиар-команда сочли Вонн идеальным воплощением «обычной» девушки. В ней есть что-то неповторимо милое и трогательное.

______

Мы идем молча, стараясь не отходить далеко от места проведения вечеринки. Я оглядываюсь и вижу, что Тай следит за нами, как орел из поднебесья, но в то же время сосредоточенно слушает Пейсли.

Мы останавливаемся у кромки воды и смотрим вдаль, где небо сливается с океаном.

– Ты очень понравилась моей матери, – почему-то вдруг говорю я.

– Она мне тоже. Потрясающая женщина.

Я удивлен услышать такое. Но потом мне становится стыдно за такое недоверие – моя мать все-таки не какая-нибудь сварливая ведьма. Почти все мои воспоминания о ней полны радости. Но несколько лет назад все закончилось. Одновременно с тем, как она перестала мне звонить.

– Она очень тобой гордится, – добавляет Вонн.

Я неловко переступаю с ноги на ногу.

– Что-то сомневаюсь.

– Нет, правда. Она только и говорила, что о твоих достижениях. И еще показала мне тонну твоих фотографий на телефоне.

Я прищуриваюсь:

– Например?

Вонн улыбается:

– Ничего особенно постыдного. Если, конечно, не считать тех, на которых ты оделся Железным человеком на Хэллоуин.

– У меня был супергеройский период, – оправдываюсь я. – И вообще на них мне восемь лет! – Тут я морщу лоб в раздумьях: – А у нее в телефоне есть эти фотографии?

– По-моему, у нее там вообще нет ничего другого. Там есть даже твои совсем младенческие снимки. Я же сказала, она тобой очень гордится и… – Вонн умолкает.

– Что? – осторожно спрашиваю я.

– По-моему, она думает, что ты ее ненавидишь.

Я не верю своим ушам.

– Да не может такого быть.

Вонн пожимает плечами:

– Мне так показалось.

Ясное дело. Моя мать – великолепная актриса. Скорее всего, она просто хотела выставить меня в плохом свете, чтобы самой выглядеть лучше.

Я грустно отвечаю:

– Она мне звонила после того, как вы встретились. А до этого от нее месяц не было ни слуху ни духу. А перед этим – полгода. Если уж тут кто-то и делает что-то не так, это точно не я.

– А ты сам часто ей звонишь?

В точку. Я отвечаю сквозь зубы:

– Я не звоню, потому что знаю, что ей плевать.

Вонн осуждающе качает головой:

– Ну конечно, Окли, утешай себя этим.

Я начинаю злиться:

– Ты недостаточно знаешь, чтобы судить: ели ты провела с ней два часа, это еще не делает тебя специалистом по чувствам Катрины Форд.

– Как скажешь. Считай, что я вообще ничего не говорила, – обиженно отвечает она.

Отлично, теперь у нас обоих плохое настроение.

Я делаю глубокий вдох и новый заход:

– Почему ты сегодня такая мрачная?

Я не ожидаю ответа, поэтому ее молчание меня не удивляет, но беспокоит и пробуждает к жизни внутреннего провокатора:

– Неужели вы поссорились? – Вонн морщится. – Я попал в точку?

Она поджимает губы.

– Наверное, знатно поругались, да? Дай угадаю, он…

– Меня бросил, – резко отвечает она.

– Что?

– Он меня бросил, – с вызовом повторяет Вонн. – Ты ведь это хотел услышать? Что мой парень больше не хочет иметь со мной дела? Ну так он это сделал, в тот вечер, когда ты приехал без предупреждения.

Очень трудно подавить радостную улыбку, которая так и стремится вырваться наружу.

– Вот дерьмо. Сочувствую.

– Не притворяйся, – произносит Вонн. – Ты с самого начала говорил о нем гадости, считая его пафосным кретином.

Ну да. Тем не менее я отвечаю:

– Ты же знаешь, я просто шучу.

– Но теперь-то ты можешь говорить о нем что хочешь. Все кончено. И давай больше не будем это обсуждать, хорошо?

Она чуть не плачет, и я чувствую себя полнейшим мерзавцем, потому что подтрунивал над ней. Нужно ее как-то развеселить, отвлечь, пока она не бросилась в океан и не утопилась или что-нибудь такое. К счастью, я знаю безотказный способ: нужно включить «обаяние Окли Форда». Это гибрид наглеца и трикстера, перед которым невозможно устоять.

– Значит ли это, что теперь ты перестанешь страдать и наконец начнешь получать удовольствие от пикника? – дружелюбно спрашиваю я.

– Я не страдаю! – возмущенно смотрит на меня Вонн.

– Страдаешь, и еще как, – ухмыляюсь я. – Честно говоря, это выглядит крайне непривлекательно.

На ее лице поневоле появляется улыбка.

– А знаешь, что еще выглядит крайне непривлекательно? Ты, когда весь вечер набиваешь брюхо хот-догами! Как ты умудряешься не разжиреть при таком аппетите?

Операция «Отвлечь Вонн», похоже, проходит успешно.

– Много занимаюсь спортом. – Я напрягаю мышцы. – А ты думала, откуда взялись эти мускулы?!

– Опять про свои мускулы? Да ты просто зациклился на себе!

– А почему бы и нет? Я красавчик!

Она фыркает.

– Вот ты смеешься, но я-то знаю, что на самом деле ты тоже так думаешь. Ну давай, скажи: «Ок, ты красавчик».

– Ни за что, – твердо возражает Вонн.

– Я думаю, тебе все-таки стоит это сделать…

– А то что? Ну что ты со мной сделаешь, Ок? Будешь дергать за косички?

– Нет, я сделаю вот так!

И не успевает она моргнуть, как я взваливаю ее себе на плечо.

Воздух оглашает громкий визг:

– Немедленно поставь меня на землю, Окли Форд!

– Может, потом. – Я фиксирую ее захватом у себя на плечах и бегу к воде. – Кажется, тебе надо слегка остыть, – продолжаю я, пока Вонн колотит меня по спине маленькими кулачками. – В общем-то, я сам виноват. Многие девушки становятся слишком разгоряченными, столкнувшись с моей непревзойденной мужественностью.

– Даже не думай! – ругается Вонн, хотя на самом деле слышно, что она смеется. Я продолжаю бежать, и она бьет меня по плечам.

– Сейчас февраль! – вопит она. – Честное слово, если ты бросишь меня в эту ледяную воду, я тебя убью!

Тут ей удается дотянуться и ударить меня четко в живот, отчего я на мгновение останавливаюсь. Этого ей достаточно, чтобы вырваться из моей хватки и встать на ноги.

Она немедленно бросается прочь, подальше от берега.

– Вернись, Вонн! – хохоча, кричу я.

– Ни за что!

Мне удается схватить ее за футболку, но не успеваю я подтянуть ее к себе, как она обо что-то спотыкается и мы оба кубарем летим на песок и с гулким стуком приземляемся: Вонн на спину, а я сверху на нее.

Мы хохочем и одновременно пытаемся отдышаться. Я приподнимаюсь на локте, внимательно смотрю на нее сверху вниз, и веселье почти сразу пропадает, уступая место чему-то более серьезному, какому-то напряжению.

Ее щеки розовеют.

Мое дыхание учащается.

Она слегка размыкает губы.

Я чуть наклоняю голову.

Мне никогда так сильно не хотелось кого-то поцеловать…

Вдруг нам в лица летит песок, и мы тут же отодвигаемся друг от друга. Я недоуменно оглядываюсь и вижу неподалеку футбольный мяч. Чертовски вовремя.

– Эй! Киньте мяч! – кричит кто-то из игроков.

Я поднимаюсь, подхожу и пинаю мяч обратно толпе игроков. А затем поворачиваюсь к Вонн и протягиваю руку.

Через секунду она дает мне свою, позволяя притянуть себя ближе.

– Пойдем назад, – не глядя на меня, говорит она.

– Ага. – Мой голос звучит чуть более хрипло, чем обычно.

Мы возвращаемся и видим, что образовался музыкальный кружок. Темноволосая женщина играет на гитаре, а вокруг нее собралась группка школьников и их родителей. Сейчас она поет песню Кэти Перри. Некоторые подпевают, но большинство просто слушает.

– Это учительница музыки Шейна и Спенсера, – шепотом говорит Вонн. – Миссис Гринспун. Она даже заставила школьный оркестр разучить эту песню!

Я пытаюсь представить себе, как можно сыграть это на флейтах и кларнетах, и подхожу чуть ближе. Миссис Гринспун неплохо играет, и хотя временами фальшивит, явно наслаждается собственным исполнением.

Мы с Вонн садимся в ближайший шезлонг и слушаем. Я в задумчивости поглаживаю ее волосы, но замечаю это, только когда она поворачивается и пристально смотрит на меня.

– Извини, – бормочу я.

– Ничего. Я не против. Это… мило, – ворчливо произносит она, но в ее голосе одновременно слышатся и растерянность, и капелька грусти.

В какой-то момент песня заканчивается. Миссис Гринспун ставит гитару на стул и начинает беседовать с кем-то из родителей. Все остальные просто разбредаются в разные стороны, и никто на меня даже не смотрит. Все видели, что я тут сижу… и никто даже не попросил меня что-нибудь сыграть.

В кои-то веки я чувствую себя обычным человеком. Так приятно находиться в окружении людей, которым от меня ничего не нужно.

– Мы можем уйти, когда игра закончится. – Вонн машет в сторону поля.

– Я не тороплюсь. – Мой взгляд падает на оставленную гитару. – Как думаешь, они не обидятся, если я немного поиграю?

Вонн смотрит на стул, а потом на опустевшую лужайку. Почти все ушли смотреть игру.

– Никто даже не заметит.

Кажется, мне впервые в жизни говорят что-то подобное.

С чувством странного возбуждения я беру гитару и сажусь обратно в шезлонг. Вонн по-турецки устраивается в другом, напротив меня. Я беру несколько случайных аккордов, она наблюдает.

– Какие-нибудь пожелания? – шутливо говорю я.

Но она вполне серьезно раздумывает.

– А ты знаешь что-нибудь из The Lumineers?

Я удивленно поднимаю брови:

– Серьезно? Ты не хочешь услышать ни одной моей песни?

Не могу поверить, что она просит меня спеть что-то чужое!

– Я думала, тебе надоели твои песни, – ухмыляется она.

– Тоже правда, – я с трудом пытаюсь вспомнить аккорды к самой известной песне этой инди-фолк группы.

Вступление у меня толком не выходит, но как только я начинаю петь, аккорды вспоминаются сами собой. Вонн в полном восторге, она не отрывает от меня взгляда. Я немного меняю мелодию припева – нужно же привнести в эту песню хоть что-то свое! – и она радостно улыбается. Моя версия песни быстрее и несколько ближе к року, чем оригинал, и это звучит просто потрясающе. Честно говоря, я и сам в восторге.

Наконец я заканчиваю, и вдруг раздается шквал аплодисментов. Я чуть не падаю с шезлонга – так увлекся, что даже не заметил, что здесь есть еще кто-то, кроме Вонн. Кто-то начинает фотографировать… чувство «нормальности» пропадает. Вот она, моя «нормальная» жизнь: не могу даже спеть песню своей девушке, чтобы кто-нибудь это не зафиксировал.

Но Вонн все еще пристально смотрит на меня, и в ее глазах снова какая-то растерянность. Я хочу спросить ее, что не так, но тут ко мне начинают подходить люди и благодарить за песню. Несколько человек просят меня выступить, но я вежливо отказываюсь, беру Вонн за руку, и мы уходим прочь от толпы.

Матч уже закончился, и к нам подбегают потные и растрепанные близнецы. Мы вместе подходим к Пейсли и Таю и принимаем единодушное решение пойти домой.

– Было очень здорово, – тихо шепчет Вонн мне на ухо, пока мы идем по песку.

– Спасибо.

Когда подходим к лестнице, которая ведет на парковку, Вонн останавливается, пропуская всех вперед.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Часто ты открываешь рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, и мне хочется тебе врезать, – говорит она с грустной улыбкой. – Но когда ты поешь… очень сложно плохо к тебе относиться.

Я обдумываю ее слова, пока мы идем к парковке. Близнецы садятся на заднее сиденье «ниссана» Пейсли, а сама она – за руль. Вонн собирается сесть вперед, но я ловлю ее за руку:

– Подожди минутку. Дай мне свой телефон.

Она непонимающе хмурится:

– Вот, держи. Но зачем тебе?

Я молча беру из ее руки телефон и открываю список контактов. Вбиваю туда десять цифр и возвращаю телефон ей.

– Это мой номер, – хрипло говорю я. – Звони, если захочешь поболтать, ладно?

Вонн стоит в оцепенении.

Пока она не успела ни о чем меня спросить, я наклоняюсь, целую ее в щеку и иду к машине.

Мы с Таем садимся, и он, заводя мотор, бросает на меня беглый взгляд.

– Здорово было, да? – говорит он.

– Потрясающе, – отвечаю я.

И ни капли не преувеличиваю.

______

Утром в интернете появляется короткая запись моего исполнения. Я просыпаюсь от звонка Джима, решившего разбудить меня, чтобы об этом сообщить. Но он не сердится, а, наоборот, доволен.

– У видео уже больше миллиона просмотров! – каркает он мне в ухо. – А комментарии! Иди почитай комментарии. Я только что прислал тебе ссылку.

Я сонно сажусь в кровати и включаю громкую связь, а потом открываю ссылку на видео в «Инстаграме», но не смотрю его, а сразу начинаю читать комментарии.

ОМГ! Так здорово!

Он вернулся, сучки! А я говорила, что он не исписался!

ТАК ЗДОРОВО СНОВА СЛЫШАТЬ ОКЛИ

Это там его девушка? Вонн? Ох. Вот бы на меня кто-нибудь когда-нибудь так посмотрел, как он на нее смотрит.

*мурашкиМУРАШКИ

ОМГ. У меня по спине мурашки побежали.

Я невольно улыбаюсь. «Мурашки» – самое любимое слово в музыкальном мире. Я бросаю читать, потому что там больше пяти тысяч комментариев, и если захочу прочитать их все, то буду заниматься этим до самой смерти и еще половину загробной жизни.

– Твои фанаты по тебе соскучились, – заявляет Джим. – Это очевидное подтверждение. Тебе нужен новый альбом, Ок.

– Я стараюсь.

Как обычно, хорошее настроение быстро пропадает. Вот ему обязательно постоянно напоминать мне, как все плохо?

– Старайся лучше!

Я сжимаю зубы.

– Ты сегодня едешь на студию?

– Да. Выезжаю через час. – Я обдумываю следующую фразу. – Хотел попросить Вонн тоже поехать.

– Хорошая идея. Вчера вы были вместе, и кончилось тем, что ты записал хит. Может, она твоя муза.

– Ну, я же просто спел кавер, – бурчу я.

– Это неважно, – возражает он. – Ты немного изменил песню, и теперь она частично твоя. Но главное, ты спел ее с душой. Люди всегда реагируют на всю эту фигню с эмоциями.

– Эмоции – фигня? – смеюсь я. – Сочувствую твоей жене, чувак!

Он не реагирует на насмешку.

– Езжай и запиши что-нибудь стоящее. Я тебе потом позвоню и… Стоп, у меня входящий. Повиси на линии.