Золушки нашего Двора Каури Лесса

– А давайте! – громко обрадовалась экономка, с болью поглядывая на Фирону. – Вот с Витенькой познакомились… такая хорошая девушка! Такой хороший день!..

Ее светлость рю Воронн вновь посмотрела на кошку. Та закончила умываться, подобрала лапки, превратившись в аккуратный пушистый кругляшок, и, щурясь на огонь, тихонько мурчала, радуясь теплу, сытости и нехитрому комфорту кухоньки дома на берегу реки. Дома, стоящего среди заснеженных кустов шиповника и черноплодки.

На отреставрированной галерее таверны «Черная каракатица» пахло свежеструганным деревом, новой тканью, клеем. Кабинет в зеленых тонах был обставлен добротной мебелью, явно сработанной гномами: тяжелый брус, обтянутый коричневым бархатом с золотой бахромой, множество подушек и подушечек – подгорный народ любил свободное время проводить с комфортом, компенсируя часы тяжелой работы в шахтах и мастерских. На столе стояли простые, но вкусные блюда – жареное мясо, запеченный картофель, соленья, штоф прозрачной как слеза ласуровки, которую его величество Редьярд Третий запретил продавать еще во время войны. Сидящий в удобном кресле гном задумчиво разглядывал блеск на собственной длани, перетекающий из одного перстня в другой, из другого – в третий и так далее. Короткие сильные пальцы были унизаны ими так, что казалось, он носит драгоценные перчатки. Ходила молва, будто во время работы гном снимает украшения, однако его никто и никогда во время работы не видел.

Дверь открылась, впуская высокую фигуру, укутанную в плащ с капюшоном, не позволяющим разглядеть лицо – только шальной блеск глаз с вертикальными зрачками, которые могли принадлежать лишь оборотню.

Наблюдая, как гость без приветствия садится напротив, как разливает ласуровку по стопкам и поднимает свою, гном хмыкнул:

– За то время, что мы не виделись, брат, ты еще подрос или мне кажется?

– Не завидуй, – усмехнулся тот, одновременно скидывая капюшон и дзынькая своей стопкой о стопку собеседника, – и вообще, это тебе кажется! Если бы я подрастал каждый год, что мы не видимся, не влез бы в дом!

– Было бы чему завидовать! – пробурчал гном и вылил в себя ласуровку. – Долгие ноги – короткий ум, слыхал, как наши говорят?

– А наши говорят – ноги волка кормят! – парировал собеседник-оборотень, опорожнив свою стопку. – Я скучал по твоему скептицизму, брат!

– Вроде в одном городе обретаемся, – покачал головой тот, – а видимся реже, чем…

– Не надо! – прервал его собеседник, помрачнев. – Не тревожь дни потерь! Лучше скажи, что там с Крамполтотом происходит? Неужели старик и правда помирает?

– Помирает, – вздохнул гном. Собственноручно разлил ласуровку по стопкам. Выпил, не чокаясь. – Строго говоря, он уже умер…

– Даже так? – изумился оборотень. В полумраке кабинета, освещенного единственной стоящей на столе свечой, его глаза жутковато светились. – Я, видимо, заигрался, раз пропустил…

– Да. Лишь божественная воля поддерживает в нем видимость жизни. Но надолго ее не хватит: тело – продукт материальный. Тухнет…

Собеседник поморщился. Подтянул к себе кусок мяса, положил из мисы дымящегося картофеля.

Ели молча и не без аппетита.

– Люблю простые человеческие удовольствия, – заметил оборотень, вновь наполняя стопки.

– Согласен, – гном отодвинул тарелку. – Давай о деле, брат!

– Давай, брат! – посерьезнел собеседник.

Выпили.

– Перед смертью Крамполтот успел подписать договор о сотрудничестве…

– Успел? – восхитился оборотень.

– Успел! Бумагу передали доверенному Редьярда, который должен был отвезти ее в Ласурию. Но по пути их перехватили.

– Убили? – уточнил оборотень, подобравшись.

– Хуже.

– Ох, ты ж…

– Вот и я говорю! Отсутствие договора с Ласурией либо оставит Драгобужье в границах обычного развития, либо заставит сотрудничать с Креем. Крей же, усиленный подгорными мастерами с одной стороны и эльфийскими магами – с другой, не упустит возможности снова напасть на Ласурию. В результате мы опять получим…

Оборотень посмотрел на собеседника. На мгновение вызверилась из вертикальных зрачков сущность, не имеющая отношения ни к оборотням, ни к гномам. Разлив последнюю порцию, он мрачно довершил:

– …Материковую войну! Хреновая тема, брат! Они только начали забывать о ней!

– Вот и я так разумею, брат! – тяжело вздохнул гном. – Значитца, надо человечка Редьярда оттудова вызволять! Потому давай думать…

Это был первый «семейный» ужин после возвращения Бруни и принца Аркея из Козеполья. Их величества казались сильно утомленными празднествами, Оридана откровенно зевала, и глаза у нее слипались, принц Колей посматривал то на жену, то на часы. Даже герцог Ориш и принц Харли, которые всегда выглядели молодцами-огурцами, как-то поблекли. В конце ужина, проходившего в вялых попытках беседы, слуги внесли блюдо, источающее дивный аромат. Сдерживая улыбку, Матушка наблюдала, как шевелятся царственные носы, включая Стрёмин, как оживляются, загораются глаза – удивлением, любопытством, вожделением.

– Что это? – воскликнула королева Орхидана. – Йорли, дорогой, какой дивный аромат!

– Пресвятые тапочки! Это то, что я думаю, да, маменька? – завопил Дрюня, заставив подскочить задремавшего принца Харли. – Дайте, дайте, дайте мне ВСЁ!

Принцесса Оридана неожиданно шлепнула его по жадным рукам и первой схватила с круглого блюда горячую, ароматную, свернутую трубочкой вафлю, плачущую вишневым вареньем. В одно мгновение все вафли были растасканы по тарелкам.

– А правда – что это? – осведомился его величество Редьярд, слопав лакомство и прикрыв глаза от наслаждения. – Неужели мастер Понсил сам встал к плите?

– Нет, отец, – не выдержав, засмеялся принц Аркей, – это мастерица Бруни, моя жена!

– Точно! – воскликнул герцог Ориш. – Вы же обещали нам испечь вафли, ваше высочество! Но, дорогая, это божественно! Ласурия может гордиться своей принцессой!

Их гаракенские величества закивали молча и с энтузиазмом. Говорить они не могли, поскольку жевали.

Редьярд посмотрел на невестку с одобрением, отчего заставил ее покраснеть.

– Это царский подарок, дети, – хищно улыбнувшись, сказал он, – но теперь моя очередь!

Он стянул с себя алмазный королевский венец и кинул Аркею. Так неожиданно, что тот едва успел поймать. Сын поднял на него недоумевающий взгляд.

– На ближайшее время ты, Арк, – король Ласурии! – пояснил его величество, довольно улыбаясь. – Мое состояние здоровья внушает опасения мэтру Жужину, а к нему, как ты знаешь, я прислушиваюсь. Посему королевским указом – уже подписанным, между прочим, – в период моего отсутствия ты назначаешься Хранителем трона с соответствующими полномочиями! А ты, значит, – он посмотрел на обмершую Матушку, – будешь вроде как ее величество! Привыкай!

Принц Колей захохотал, толкнул брата локтем в бок:

– Какое счастье, что ты у меня есть, Арк!

Старший, сдержав тяжелый вздох, взглянул на отца:

– Только не думай, что на это время мы поселимся в твоих покоях!

– И в мыслях не было! – улыбнулся тот. – Спите где хотите, хоть на сеновале рядом с Железнобоком, но имейте в виду – уже завтра меня во дворце не будет!

– А где ты будешь? – заинтересовался Колей.

Король и шут переглянулись.

– А это – государственная тайна, принц, – многозначительно заметил Дрюня, делясь со Стрёмой вафлей, – и разглашению не подлежит!

– Понял? – хихикнув, уточнил его величество у младшего сына.

Старший только головой покачал. Удивительное дело, но сейчас он казался взрослее и мудрее отца. Матушка нащупала под столом его руку и вцепилась в нее. Да, как говорила Ники, ласурский король был мастер разыгрывать партии, в которых победителем оказывался только он сам!

Вителье казалось, что боевые маги целыми днями тренируются, читают умные книги и участвуют в семинарах с адептами, хитроумными вопросами заставляя мозги тех шевелиться. Однако она поняла, как ошибалась, едва магистр Кучин подписал ее назначение напарницей Серафина. И потянулись дежурства сутки через сутки, сутки через двое. Оказывается, маги в Вишенроге и окрестностях шли нарасхват. Если с прорывом канализации не справлялись штатные магистратские чародеи – вызывали бравых боевых! Столичное Управление порядка вообще проводило операции по захвату преступников и ликвидации банд только в присутствии боевого мага. Кроме этого, маги участвовали в регулярных учениях гвардейских полков, которые проходили под руководством его высочества Аркея, и часто порталами переправлялись в другие города страны, где необходимо было применить усиленное или особо сложное магическое воздействие.

– Мы должны быть всегда наготове! – поучал Варгас. – Мы – первый рубеж, та граница, что оберегает основную массу людей от увечий и уничтожения!

Вита, слушая его, испытывала гордость, но ужасно хотела спать: посуточный режим дежурств, во время которых иногда не удавалось прилечь даже на часок, с непривычки страшно выматывал. Верный Дробуш честно делил с ней тяготы службы. Магистр Кучин позволил ему посещать библиотеку Резиденции, и если Вырвиглоту приходилось ждать, он проводил там все свободное время. Научившись читать в храмовой школе, тролль вовсю использовал эту новую для него возможность знакомства с миром. Читал все подряд – от истории до кулинарии, причем последнюю воспринимал как сатиру и юмор, заставляя соседей испуганно вздрагивать от его хохота.

Вита рвалась поговорить с Виньовиньей, однако свадебные празднества, длившиеся последние дни, накладывали отпечаток на спокойствие Вишенрога. Кроме того, никто не отменял семинаров, тренировочных боев и индивидуальных занятий с магистром Кучином. В общем, жизнь молодой волшебницы била ключом, урезая часы сна. Перед тем самым днем, когда ей было назначено явиться пред очи его величества, дядюшка Жак настоял на том, чтобы она взяла отгул.

– Хороша же ты будешь, красавица моя, похожая от недосыпа на умертвие! – укорял граф. – Появление молодой девушки знатного рода при дворе – возможность сделать удачную партию или очаровать кого-нибудь полезного, а тут ты – с синяками под глазами и заплетающимся от усталости языком! В роду рю Каролей не было и не будет загнанных кляч, даю слово!

Чувствуя, что дядя начинает сердиться всерьез, волшебница пообещала отдохнуть и выспаться накануне. Магистр Кучин, выслушав аргумент и взглянув на приглашение во дворец, отпустил адептку без лишних слов. Она поднялась на второй этаж, где в правом крыле располагались гостевые комнаты, и вошла в свои покои, ведомая лишь одним желанием – упасть в кровать и уснуть. Но прежде следовало посетить купальню, располагавшуюся в конце коридора. Вещи до сих пор не были разобраны. Виту так закрутили события после переезда из дома Яго сюда, что у нее просто не доходили руки до дорожного кофра и пары сумок. А сейчас пришлось полезть за чистым бельем. Видимо, пора что-то решать с местом жительства! Принять предложение дяди Жака? Снять уютную квартирку поблизости от Резиденции?

Пальцы девушки наткнулись на сферический предмет, завернутый в полотенце. Она вытащила его из кофра, развернула и с изумлением обнаружила зеркало, подаренное Яго накануне разрыва. Волшебная амальгама, будто обрадовавшись прикосновениям, поплыла, и из глубины появилось лицо… Софины Доли ан Денец!

– Мама! – ахнула Вита. – Мама, мамочка!

– Витенька… Солнышко мое! – Глаза Софины наполнились слезами. – Отчего ты так долго не отвечала на зов? Я думала, с тобой что-то случилось!

Девушка где стояла, там и упала на колени, прижимая к себе зеркало, как величайшую драгоценность. Обе женщины молча плакали, глядя друг на друга с жадностью, нежностью, радостью. Вита видела, как изменилось мамино лицо – углубились морщины, тень беспокойства легла на него, притушив всегда яркие краски. Софина была редкой красавицей, и дочь унаследовала ее черты.

– Отчего ты не заглядывала в зеркало? – всхлипывая, спросила Софина. – Твой друг забыл его отдать тебе?

– Мой друг?… – переспросила Вита, изменившись в лице. – Нет, мама, он отдал мне его сразу, как вернулся!

Софина Доли ан Денец нашарила где-то платочек, деловито промокнула глаза и проницательно взглянула на Виту.

– Так, дочь, – сказала она, – давай-ка, рассказывай мне все, что произошло с тех пор, как ты покинула Драгобужский университет!

– Ваше величество! – рю Вилль быстрым шагом вошел в кабинет Редьярда. – Ваше величество, у меня…

– Иди ты к Арку! – рявкнул его величество, сортируя бумаги на столе. – Это подождет, это – срочное, это – в очередь, а это – вне всякой очереди!

– Боюсь, вам нужно услышать! – герцог склонился в почтительном поклоне. – Его величество король Подгорного царства и Драгобужского наземья Крамполтот Первый изволил скончаться на заходе солнца!

Красивые руки Редьярда замерли над столом, словно две белые птицы над гладью моря.

– Демон! – рявкнул он. – Это плохая новость, Трой!

Тот согласно наклонил голову.

– Сядь, не стой столбом! Где Яго?

– А это – вторая плохая новость… – вздохнул рю Вилль, усаживаясь. – Мы не можем его обнаружить.

– Но волшебный маяк?… – изумился король.

– Маги его не видят…

– Ники?…

– Тоже!

Король хлопнул в ладоши. В дверь просунулась голова Яна Грошека.

– Арка сюда! Срочно!

Едва секретарь исчез, его величество постучал по столу перстнем.

– Ники, ты нужна мне!

– Иду… – зазвенело хрустальными колокольчиками, и спустя пару мгновений из воздуха в кабинет впорхнула архимагистр Никорин.

– Я не верю, что ты не можешь обнаружить магический маяк! – зарычал Редьярд, поднимаясь и моментально наливаясь кровью. – Не для того ты считаешься самым могущественным из магов Тикрея!

Ники смотрела на него, приподняв тонкие брови. На ее лице застыло изумление, которое могло бы появиться на морде собаки, если бы с ней заговорила собственная миска.

– Прости, – буркнул его величество, падая обратно на сиденье. – Может быть, пояснишь, как такое возможно?

– Есть два варианта: первый – маяк уничтожен, – архимагистр как ни в чем не бывало уселась в пустующее кресло. – Второй – он в рабочем состоянии, но экранирован.

– Экранирован? – переспросил король, а начальник Тайной канцелярии нервно поерзал в кресле.

– Сторонняя сила блокирует сигнал, – пояснила Ники, – такое возможно при наложении некоторых заклинаний или нахождении в определенных областях. Однако и то и другое подразумевает… – она вздохнула и сцепила перед собой пальцы, – что ваш курьер, скорее всего, уже мертв!

Теплые губы мужа сонно мазнули Бруни по обнаженному плечу.

– Я встаю… – пробормотал Кай, – сейчас…

В отличие от него, Матушка проснулась сразу же, как в дверь раздался деликатный стук, сопровождаемый нежным голоском Катарины:

– Ваши высочества, пять утра! Пора вставать! Сами просили разбудить!

Принц вернулся от отца только перед рассветом, скинул одежду, юркнул под одеяло и прижался к ней сзади, теплый, желанный. Матушка, не просыпаясь, повернулась, положила голову ему на грудь – так привыкла засыпать с того момента, как они познакомились, – в кольце его рук, слушая стук его сердца…

– Или я должна сказать – ваши величества? – лукаво вопросила первая горничная из-за двери.

– Пресвятые тапочки, – пробормотала Бруни, выбираясь из-под одеяла и принимаясь расталкивать мужа, – вот не было печали!

Кай неожиданно крепко схватил ее и, повалив на себя, принялся целовать.

– Ты не спишь? – возмутилась она. – Обманщик!

– Разве можно спать, когда рядом такая женщина? – ответно возмутился принц.

К шести утра оба, торопливо позавтракав, разошлись. Аркей отправился в кабинет просматривать бумаги, оставленные его величеством, а Матушку первая горничная почти насильно усадила перед зеркалом.

– Сегодня приемный день, моя госпожа, – пояснила она, – во дворец придут люди со своими прошениями, чаяниями, жалобами. Надобно выглядеть соответствующе!

– Соответствующе – это как? – жалобно переспросила Бруни.

– Это так, чтобы навсегда остаться в чьем-то сердце, – улыбнулась горничная, распуская обычную прическу пучком, которую делала принцессе утром. – Вот придет простой человек просить милости, вы ему улыбнетесь – и у него будет, что рассказать детям!

– А Каю… его высочеству Аркею будут делать прическу? – сердито уточнила Матушка.

Катарина прыснула в кулак.

– Ему не обязательно! – отсмеявшись, сказала она. – Коли мужчина облечен властью, ему все это без надобности!

– А мне зачем? – изумилась Бруни.

– А вы нынче – королева! – ответила Катарина. – Та, что делает своего мужчину истинным королем!

Ответить на это заявление Бруни было нечего, и она замолчала. Вчера, ожидая мужа, проглядывала отчеты, что принес ей Ян Грошек. Приютов в столице, городе, куда со всей Ласурии стекались люди, потерпевшие неудачу в жизни, недоставало. Финансирование существующих было достаточным для того, чтобы дети не голодали и не мерзли, но не покрывало расходы на обучение и препятствовало строительству новых приютов. Матушка понимала – сухих фактов и цифр недостаточно. Ей следовало лично посетить те места, о которых читала, поговорить с детьми и персоналом, попробовать приютскую еду, перетряхнуть матрасы!

Трактирщица Брунгильда Рафарин к делу подходила серьезно. Принцесса Бруни Ласуринг не собиралась уступать ей ни в чем!

Цеховой старшина Виньогрет покинул дворец на восходе солнца – едва получил известие о смерти Повелителя. Он знал Крамполтота Первого около ста пятидесяти лет – вместе постигали геологию недр, минералогию, вместе окучивали «кусты» газовых скважин, протягивали трубы, несущие Подгорному царству тепло и свет. Король, который тогда не был королем, а был сыном обычного уважающего себя мастера – коротконогий, немного неуклюжий, молчаливый и застенчивый, – оказался верным другом. Имелась у него черта, которая самому Виньогрету ужасно нравилась, – упорство. Тихий Крамполтот, если его захватывала какая-нибудь мысль, мог перевернуть мир, не имея ни рычага, ни заступа. И, самое интересное, вокруг него вспыхивали как пожар соратники, захваченные его идеями. Наверное, Крам был фанатиком, однако фанатизм этот в конце концов вылился в пламенный патриотизм. Король любил подгорный народ, как каждого из своих десяти детей, страстно и нежно. И за это Виньогрет безмерно уважал короля, беря с него пример забывать о себе ради величия Драгобужья. Теперь Крама не стало… Он держался до последнего – молчаливый, спокойный, принимал приближающуюся Вечность как данность. Виньогрет отказывался покидать друга, однако приказу короля противиться не мог и вынужден был отправиться в Вишенрог.

Он еще не сообщил своим спутникам печальное известие. Следовало крепко подумать, какие слова подобрать, чтобы скорбь по Повелителю не затмила их разум. Следовало подумать и том, что сейчас начнется на родине и чем это грозит спокойствию Драгобужья. Гномы – сторонники традиционализма в политической власти – впадали в панику в короткие периоды безвластия, совершая нелогичные поступки, которые имели далеко идущие последствия. «Народ – это зверь, – так говорил его величество Крам, – корми его, ласкай его, и он будет предан, но не забывай о зубах и когтях. И о страхе, который может сделать его бешеным!» Смерть короля рождала в душах страх перед неизвестностью…

Виньогрет медленно шел по какой-то улочке. Наслаждался бы тишиной рассветного города, мягким скрипом пушистого снега под подошвами ботинок, замирающим сиянием магических фонарей, если бы не горечь где-то в районе сердца. Смерть заставляет скорбеть не только об ушедших, но и о себе самих, день за днем готовящихся к далекому пути… Неожиданно Цеховой старшина услышал крики о помощи и, не задумываясь, придерживая обязательный для почтенного мастера геологический молоточек у пояса, побежал на звуки.

За первой линией зданий, рядом с замерзшим прудиком медленно оседал в тучах пыли маленький дом – на обвалившийся угол наползала крыша, крытая новой черепицей. Из развалин раздавались испуганные вопли и странный шипящий звук.

Заспанные соседи уже засуетились – накинув кое-какую одежонку и наспех обувшись, выскакивали из домов кто с лопатой, кто с ломиком.

Подбежавший одним из первых Виньогрет придержал мужика, собиравшегося ломом расширить трещину в куске стены.

– Подожди, уважаемый, – сказал он, отстегивая молоточек, – надобно понятие иметь, кто там и как развал разобрать, чтобы народ не побило! Кто там живет-то?

Он принялся простукивать стену. Толпа людей, собравшаяся за его спиной, терпеливо ждала – кому в таких вопросах верить, как не гномам?

– Да девчонка-целительница с супружником, – подал голос кто-то из толпы, – ваши соотечественники, уважаемый мастер!

Цеховой старшина, запоздало удивившись, подал знак тем, у кого были ломы. Собственноручно прихватил край кровли, приподнял. «Соотечественники» предпочитали селиться ближе к кварталам, в которых издревле работали – ювелиров, механиков. Строились кучно, сохраняя этническую близость, соблюдая традиции и ритуалы родины. Что за отступники поселились на отшибе?

В темноте загорелись два желтых пугающих огня. Виньогрет едва не выронил крышу. Однако дневной свет, скользнувший внутрь, осветил лобастую голову, длинное пятнистое тело. Бугрились мощные мышцы, удерживая вес камня. Тигрица шипела от боли, но не сдавалась. «Детей бережет, что ли?» – мелькнула у Цехового старшины мысль. И другая: «А эта вообще откуда, коли речь шла о гномах?»

К нему подоспели на помощь. Сообща приподняли крышу, растащили остаток стены. Из-под брюха тигрицы, мигая присыпанными пылью и оттого белыми ресницами, прямо в душу Виньогрету глянули… родные голубые глаза.

– Виньовинья? – растерянно прошептал он. – Доченька!

Страх во всегда кротком взгляде младшей дочери разбудил гнев в отцовской душе. Сбежала ведь, паршивка, не подумав о нем! Сбежала с простым мастером, много старше себя годами, навоображав себе неземных любовей!

Зарычав, Цеховой старшина отпустил крышу и выдернул гномеллу из обломков, как пробку. Прежде чем опустить тяжелую длань на непокорную задницу, обтянутую дурацкой серой мантией целительницы, спешно ощупал руки-ноги – нет ли переломов?

– Отец, – завопила Виньо, когда на нее градом посыпались болезненные шлепки, – прекрати сейчас же! Я – свободная женщина!

– Торусова плешь ты, а не свободная женщина, – зарычал гном, методично вколачивая знания в крепкие ягодицы непокорной. – Запру пожизненно на нижних уровнях!

Желтый вихрь сбил его с ног, выхватил из рук заревевшую во весь голос гномеллу и в несколько прыжков скрылся между домами.

– Куда? – заорал Виньогрет. – Стоять!

Но только беглецов и видели.

Испуганные сценой люди, обходя Цехового старшину стороной, продолжили разбирать завал – мало ли кто там мог остаться? Вещи складывали кучкой рядом. Подоспел квартальный патруль, был составлен протокол о происшедшем. А Виньогрет все стоял, сжимая в пальцах рукоять молоточка до тех пор, покуда не сломал ее.

Идя рука об руку с Каем по коридорам дворца в Средний тронный зал, Бруни испытывала самую настоящую панику. Стены качались, пол кривился, будто насмехался над ней.

Предстать перед толпой…

Оказаться под прицелом сотен глаз…

Изображать из себя невесть что…

Пресвятые тапочки!!!

Она нервно облизнула пересохшие губы, едва не наступила на подол нового бирюзового роскошного платья и не упала. Шепотом выругалась, произнеся слова, которые женщине произносить не стоило.

Принц остановился, развернул жену к себе и, не обращая внимания на свиту, тихо попросил:

– Успокойся, родная! Представь, что выбираешь поставщика продуктов для трактира или разбираешься со скандальным клиентом. Ты должна быть спокойна и доброжелательна. Прошу тебя…

Под взглядом мужа Матушка попыталась взять себя в руки, невольно скопировав выражение его лица. Однажды этот прием уже помог ей. То, что для Кая являлось внутренним настроем, для нее становилось маской, скрывавшей истинные чувства.

К ее удивлению, огромное пространство тронной залы почти пустовало. Слуги спешно закрывали окна, ранее открытые для проветривания. Было холодно так, что изо рта вырывались облачка пара. Невесть откуда взявшаяся Катарина накинула ей на плечи горностаевую пелерину и, ободряюще улыбнувшись, исчезла. Свита, которая пока представлялась Бруни каким-то многоликим незнакомым чудовищем, занимала места согласно рангам и титулам у нижней ступеньки возвышения, на котором стояли рядом два трона. Справа от возвышения располагалась конторка, где уже шуршал бумагами Ян Грошек. На нижней ступеньке перечитывал длинный список просителей церемониймейстер, проговаривая имена.

Кай нарочно не торопился, позволяя Бруни прийти в себя. Потому она поднялась по ступенькам, ни разу не споткнувшись, запнулась лишь рядом с троном. Позолоченное резное дерево было украшено драгоценными камнями, спинка и сиденье – задрапированы тканью с богатой вышивкой. По обеим сторонам кресел застыли драконы высотой в человеческий рост – золотой и серебряный. Один из них держал в лапе державу, другой – меч. Матушка чрезвычайно изумилась, разглядев, что меч в лапе мифического чудовища настоящий – простой, солдатский.

Очень осторожно она развернулась лицом к придворным и присела на краешек трона.

– Сядь удобно, – наклонившись к ней, прошептал Кай, – это надолго!

Сам он смотрелся на троне так, будто провел на нем всю жизнь. В его расслабленной позе было столько силы и власти, что Матушка, усаживаясь поудобнее, косила на мужа глазом, как испуганная лошадь. В такие моменты она просто не знала, как к нему относиться.

Аркей, не глядя на нее, взял ее за руку и нежно погладил большим пальцем по середине ладони. Бруни стало щекотно, она едва не прыснула со смеху. И как-то упустила момент, когда действо началось.

– Прекрати реветь, – рявкнула Тариша, выглядывая из окна комнаты на дешевеньком постоялом дворе в Портовом квартале, – слезами горю не поможешь! Давай думай, что делать надобно, дабы папашка тебя не повязал и не вернул в Подгорное царство!

Виньовинья Виньогретская трясущимися руками нащупала на боку чудом не потерянную сумку с учебниками и заревела сильнее. В одночасье рухнуло все – надежды на образование, на счастливую жизнь с Йожевижем в собственном домике, на восхитительное чувство свободы от набивших оскомину традиций и правил родного мира. Как там говорила Вителья: «Ласурия – страна свободных, но честных нравов»? Однако отец – и гномелле было об этом прекрасно известно – от своего не отступал. Разыскивал, когда она сбежала с Йожем, целый год рассылал эмиссаров, пытаясь обнаружить дочь. Спасла ее тогда личина молодого мастерового гнома, с которой она сжилась так, что гномеллу в ней не видели даже соотечественники, да тайные тропы, коими пробирались Хорьки с контрабандой, минуя населенные пункты. Она надеялась, что, не преуспев в поисках, отец махнет рукой на непутевую дщерь! Но сегодня в его голубых, как у нее, глазах увидела решимость чего бы это ни стоило вернуть беглянку домой и… родительскую тоску! От этого было еще горше!

– Я знаю, – вдруг сказала фарга, все это время ходившая от стенки к стенке как тигр в клетке, – надо разыскать Вителью! Пусть она на тебя чары наложит, и ты сможешь беспрепятственно скрыться из Вишенрога!

– И куда я пойду-у-у? – всхлипнула Виньо, краем запыленной мантии вытирая лицо и оставляя на нем грязные разводы. – И как Йож потом меня найдет?…

Она вдруг перестала плакать. Поднялась, подошла к окну. Из него виднелись спускавшиеся к морю ступеньками крыши домов, хибар и лачуг, узенькая извилистая улочка, по которой рыбаки тащили с утреннего лова полные рыбы тележки на рыночную площадь.

– Надобно мне замуж за него выйти! – задумчиво произнесла гномелла.

Тариша остановилась, будто налетела на невидимую сцену.

– За кого? – изумилась она.

– За гнома моего! – твердо ответила Виньо. – Тариша, мне нужно в Драгобужье!

– Зачем?! – воскликнула фарга. – Ты же бежала оттуда?

– Йож отправился с Яго по нашему маршруту! Я пойду по их следам и найду их! Мы поженимся, и отец ничего не сможет сделать супротив священных уз брака! Тариша, – она повернулась к подруге. На измазанном личике горели фанатичным огнем голубые глазищи, всклокоченные волосы, присыпанные пылью, казались седыми. – Найди Вителью! Она поможет, я знаю!

Фарга потянулась, не сдержав болезненной гримасы, и подошла к подруге.

– Давай я тоже тебе помогу, Виньо? Хочешь, отправлюсь с тобой?

– Правда? – в голосе гномеллы послышалась неприкрытая радость. – А как же учеба?

– Возьму академический отпуск, – фыркнула фарга. – Ты давай садись и пиши ректору прошение о том же! Укажи, мол, по семейным обстоятельствам. Вернемся в Вишенрог – продолжим учебу, всего делов-то!

Пока дочь Цехового старшины писала прошение на листочке, вырванном из тетради, Тариша выгребла из карманов все деньги, какие нашлись, и ссыпала на стол:

– Вот… Это тебе на расходы, пока меня не будет! Пойду ловить твою волшебницу! Носа на улицу не показывай!

Она забрала прошение, отряхнула мантию и прежде всего отправилась в школьное общежитие – не стоило идти к ректору в такой грязной одежде!

В своей комнате фарга разделась, рыча от боли. Спина превратилась в один сплошной кровоподтек. Когда дом начал неожиданно заваливаться на бок, их с Виньо спасли инстинкты Тариши. Тигрица совершила мгновенный оборот, скрыв под собой маленькую гномеллу, но несущая балка потолка ощутимо двинула ее по спине, едва не сломав хребет. И она держала ее, держала, шипя сквозь зубы, но не позволяя тяжести крыши раздавить их обоих.

– Потерплю, – разглядывая спину с помощью карманного зеркальца, пробормотала фарга, – и не такое приходилось…

На мгновение глянул в стекло глаз с изуродованной половины лица. Ей часто хотелось стащить с себя кожу, будто под ней скрывалась настоящая Тариша Виден, а эта была лишь отмирающей высохшей шкурой, как у змеи! Резко захлопнув зеркальце, она принялась собирать вещи. Меньшую часть – в дорожный мешок, большую – в сундук. Мешок отправится с ней, сундук – на хранение в кладовую школы. О потерянном для обучения времени Тариша не жалела. Ведь все складывалось как нельзя лучше!

Вита дышала ровно, когда ехала в карете с дядей и двумя его старшими сыновьями – младший предпочел гарцевать на коне. Была спокойна, поднимаясь по ступеням и стараясь не наступить на подол темно-фиолетового, шитого серебром платья, которое так шло к ее цвету кожи и волосам. Не волновалась, скидывая подбитый мехом плащ на руки слуге в дворцовой ливрее. Улыбалась, стоя рядом с дядей, говорившим с королевским секретарем, приятной внешности немолодым человеком с ярко-голубыми глазами и взглядом голубя. Но когда двери тронной залы распахнулись и она оказалась под любопытствующими, брезгливыми, завистливыми, изумленными и прочими взглядами, когда – как ее учили – подняла перед собой на раскрытых ладонях свиток с прошением о гражданстве, составленный в Королевской канцелярии, и пошла к тронам, видневшимся в отдалении, паника охватила ее с такой силой, что у нее застучали зубы. Оглянулась на своих – дядю с двоюродными братьями и сопровождающего их Дробуша, споткнулась на гладком полу и едва не выронила свиток. До нее донеслись смешки.

«Смелее, солнышко! – услышала она воображаемый голос мамы. – Не смей останавливаться на полпути!»

Вздернув подбородок, Вителья Таркан ан Денец прошествовала мимо злословящих придворных, мимо шеренги гвардейцев – слева в красных, справа в синих мундирах – и остановилась в самом конце очереди, которая начиналась примерно от середины зала и тянулась до нижних ступенек трона. Мастер-церемониймейстер хорошо поставленным голосом объявлял имя и, при наличии, титул просителя, резюмировал содержание подаваемого документа и ахал витым жезлом об пол. Просителю следовало ступить на нижнюю ступеньку где, склонившись в поклоне, ждать, когда его величество махнет рукой или кивнет, показывая, что просьба услышана. После этого церемониймейстер вновь стучал жезлом об пол, приказывая просителю подойти к конторке секретаря, куда тот и подавал прошение. Рядом с конторкой Вита разглядела внушительных размеров кованый сундук с откинутой крышкой, уже наполовину заполненный свитками. И невольно испугалась за свой: вдруг затеряется среди них?

О том, что прием ведет его высочество принц Аркей, а не сам король Редьярд Третий, секретарь предупредил еще у входа. Поэтому, увидев на троне приятного молодого человека, а не светловолосого бородача, волшебница не удивилась. Выглядывая из-за плеч стоящих впереди просителей и памятуя о том, что кастовать во дворце запрещено, а следовательно, запустить Взор она не может, девушка пыталась разглядеть принца и его жену, как вдруг заметила в толпе знакомое лицо. Архимагистр Никорин едва заметно кивнула ей, и у Виты стало легче на душе. Ники в чем-то серебристо-черном, обтягивающем ее идеальную фигуру как змеиная кожа, стояла, похлопывая себя по бедру хлыстиком для верховой езды, и казалась ранимой, хрупкой и изящной. Но, несмотря на это, вокруг нее образовалось пустое пространство. Люди отхлынули, словно волны в отлив, отогнанные неведомой силой от берега.

Долгое ожидание в очереди сделало свое дело. Девушка заскучала и от скуки окончательно перестала волноваться, зато принялась присматриваться к окружающим. Она жалела, что дядя не может встать рядом, уж он-то порассказал бы ей историй о присутствующих. Например, вон о том сухощавом красавце с орлиным носом, жестким взглядом и серьгами в обоих ушах, стоявшем среди свиты на первой линии, или о том красноволосом оборотне в черном мундире, которого она видела однажды разговаривающим с Яго…

Яго!

Она совсем не вспоминала о нем в это утро, а между тем мысли о черноволосом посещали ее все чаще, заставляя тревожиться. За прошедшее время Вителья научилась доверять интуиции: та ни разу не подвела ее ни во время авантюры с Хорьками, ни здесь, в Вишенроге. Необходимость встретиться с Виньо и выяснить, куда отправился Ягорай, становилась насущной, и она пообещала себе сделать это сегодня. Если Виньо опять не будет дома, она сядет на порожке и будет сидеть, пока не превратится в ледяную статую!

Представила себя с сосулькой на носу и едва не захихикала, как вдруг раздался звучный голос церемониймейстера:

– Вителья Таркан ан Денец, прошение о присвоении ласурского гражданства!

Шел третий час приема просителей. В голову Матушке Бруни лезли всякие глупости, ну например: «А если я пить захочу или того хуже?», или «Интересно, запрещается ли этикетом класть ногу на ногу?», или «Вот бы его (Кая) поцеловать!». Она уже вполне освоилась на троне, чему способствовала не природная наглость, а невозможность удобно утроиться на этом орудии пытки, заставлявшая ее все время менять положение. Муж слушал церемониймейстера очень внимательно, благосклонно кивал просителям, и в онце концов Бруни, немного успокоившись, принялась их разглядывать. Смуглая девушка, похожая на крейку, сразу привлекла ее внимание необычной для ласурцев яркой красотой и не по моде закрытым платьем. Матушка не ошиблась – девушка оказалась гражданкой Крей-Лималля, подававшей прошение о присвоении ласурского гражданства. Когда она остановилась на первой ступеньке трона, склонив голову и держа на открытых ладонях свиток, к Аркею от конторки скользнул Грошек. Наклонившись, прошептал:

– Личное ходатайство архимагистра Никорин, ваше высочество.

Принц повел на него глазом, показывая, что услышал, и собрался было кивнуть, как вдруг позади просительницы появился, шагнув из толпы, высокий, худой и смуглый господин с желчным лицом.

– От лица государства Крей-Лималль выражаю протест! – громко и четко сказал он.

В тронной зале повисла тишина. Стихли шум толпы, шепотки и смешки придворных, мастер-церемониймейстер растерянно опустил свой жезл…

Бруни посмотрела на Кая. Тот лишь чуть подался вперед. Зато Ян Грошек, уже отправившийся к своей конторке, быстро вернулся и встал за правым плечом принца.

– Продолжайте, Первый посол ан Тарец, прошу вас, – спокойно сказал его высочество.

Матушка перевела взгляд на просительницу. Та головы не поднимала, не оглядывалась на говорившего, рук со свитком не опустила, но отчего-то казалась коленопреклоненной преступницей, склонившей шею под топор палача.

Первый посол холодно поклонился:

– Вителья Таркан ан Денец является собственностью жениха – Самсана Данира ан Третока, – заговорил он, и с каждым словом напряжение в зале нарастало. – Согласно Семейному кодексу законов асурхата Ожерелье признания, застегнутое женихом на шее невесты, есть знак ее принадлежности дому будущего мужа и согласия исполнять его волю. Первый советник асурха ан Треток через меня требует возвращения ему его имущества! Немедленно!

– Буллит сто шестой Семейного кодекса асурхата, – прошептал Грошек уголком рта.

– Мы уважаем законы суверенных стран Тикрея, – улыбнулся принц, и Бруни изумленно расширила глаза – в такой явно драматической ситуации у Кая еще были силы улыбаться! – Но принять решение, основываясь лишь на словах, не можем! Нам нужны доказательства!

У дверей случилась потасовка – несколько человек, к которым присоединились и гвардейцы, с трудом выволокли из зала какого-то типа, одетого как простой слуга.

Ан Тарец, схватив просительницу за плечо, развернул к себе.

– Предъяви ожерелье!

– Уберите от нее руки, господин посол! – прозвенел хрустальный голосок из-за его спины. – Девушка – адепт моего Ордена!

Посол покосился на архимагистра и руку убрал. Однако шага прочь от Вительи не сделал, повторив с нажимом:

– Я вынужден именем вашего жениха приказать вам предъявить ожерелье!

Бруни показалось, что несчастная сейчас потеряет сознание – она вскинула руку к горлу и сдавила его, будто от удушья.

На лице Ники Никорин появилось задумчивое и недоброе выражение.

– Посол ан Тарец, – неожиданно мягко сказал принц Аркей, – мы с вами находимся в столице Ласурии, славном городе Вишенроге, а не в Крей-Тоне! Публичное обнажение женщин по указанию их мужчин, которое на вашей родине является нормой, здесь будет воспринято как оскорбление законов нашего королевства!

– Пусть она предъявит ожерелье вам, ваше высочество! – тяжело дыша, ответил посол. – Вы увидите, я не вру! Ожерелье невозможно снять! Взгляните: у нее платье, закрытое по самое горло! Разве это не доказательство?

Матушка не спускала глаз с крейской девушки, и в душе у нее поднимался глухой протест. Вспомнился полный боли, упрямства и ненависти взгляд Веся, по худеньким плечам которого вольготно гулял приказчиков кнут… Да, у каждой страны свои порядки… но ведь это не мешает некоторые из них считать бесчеловечными?

Она резко встала и, сбежав со ступенек, за подбородок подняла опущенное лицо просительницы. В глазах той не было слез, лишь ужас животного, ведомого на забой.