Белая кошка Блэк Холли

Глава восемнадцатая

Больно. Так и думал, что будет больно, но из меня буквально дух вышибло. Мокрая от «крови» рубашка прилипла к телу.

Пытаюсь восстановить дыхание. Все уже почти вернулось в норму, отдача закончилась. Придется закрыть глаза: Антон должен поверить в наше маленькое представление. Ну, я хотя бы услышу, что происходит.

– Вы оба, лицом к раковине. Руки держите на виду, – командует Лила.

В углу кряхтит дедушка. Как же хочется открыть глаза.

– Как ты здесь оказалась?

– А ты не знаешь? – тихо и угрожающе спрашивает Лила. – Пешком пришла из Веллингфорда. На маленьких кошачьих лапках.

Как можно более незаметно я перемещаю центр тяжести, чтобы потом удобнее было встать. Работа мошенника немного напоминает работу фокусника – надо перенаправить всеобщее внимание. Зрители, затаив дыхание, наблюдают, как волшебник вытаскивает из шляпы кролика, а на самом деле он в это время распиливает надвое ассистентку. Один трюк вместо другого, а вы и не заметили.

Думаете, я умираю? Не тут-то было. На самом деле я лежу на полу и потешаюсь.

Обожаю аферы и сам себя за это ненавижу. Ненавижу, когда от прилива адреналина меня захлестывает головокружительная радость. Я не очень хороший человек. Но как чертовски приятно обставить Антона и Баррона.

Чьи-то шаги.

– Лила, прости, – умоляет Антон. – Я знаю…

– Тебе следовало убить меня тогда.

Кто-то дотрагивается до моего плеча, и я еле сдерживаюсь, чтобы не дернуться. Шероховатые пальцы нащупывают пульс на шее. Этот кто-то без перчаток. Отсутствие пульса подделать невозможно, а если он расстегнет рубашку, то обязательно увидит провода.

– Ну ты и пройдоха, Кассель Шарп, – шепчет дедушка.

«Рожица смазливая, а самого черта обдурит». Я сдерживаю довольную улыбку.

– Отдай пистолет, – требует Антон.

Рискую чуть-чуть приоткрыть глаза. У него в руке нож.

– Ты не выстрелишь.

– Повернись к раковине!

Он бросает нож и выбивает оружие у нее из рук. Пистолет скользит по полу, Лила и Антон одновременно бросаются за ним, но племянник Захарова оказывается первым. Пытаюсь встать, но дедушка крепко меня держит.

Антон поднимает пистолет и трижды стреляет ей прямо в грудь. Лила вздрагивает и шатается, но проводов на ней нет – так что не получается ни крови, ни выстрела, «пули» отскакивают и катятся по полу.

Мы раскрыты.

Антон непонимающе смотрит на нее, на оружие в своей руке, на меня. Я широко открываю глаза.

– Я тебя убью, – рычит племянник Захарова и отбрасывает фальшивый пистолет с такой силой, что от удара по кафельной плитке идет трещина.

Плохо.

Между нами встает дедушка, я пытаюсь оттолкнуть его в сторону. Но тут неожиданно с другого конца помещения слышится властный голос:

– Достаточно.

Захаров, пошатываясь, поднимается на ноги и мотает головой, разминая затекшую шею. Антон шарахается, будто увидел призрака. Остальные не двигаются.

– Ты разыграл меня? – неуверенно спрашивает Баррон, наставив на меня палец.

– Все вы тут играете в игрушки, – усмехается Захаров. – Точно как в детстве. Машете водяными пистолетиками.

– Но почему… Как вы узнали? – запинается Антон. – Почему притворялись?

– Никогда бы не поверил, – морщится тот, – что ты, Антон, предашь семью, захочешь убрать меня. Я же именно тебя собирался сделать наследником. – Захаров оглядывается на дедушку: – Получается, никто больше не ценит семейные узы?

Дед молча переводит взгляд с меня на брата. Антон делает два шага по направлению к дяде. Лицо у него перекосилось. Баррон подбирает нож и вертит его в руках, выкидывая и вновь убирая лезвие. Я перекатываюсь набок и наконец умудряюсь подняться на колени, скользя в луже фальшивой крови.

– Вам не уйти отсюда живым, – Антон делает Баррону знак рукой.

У меня в рукаве остался последний козырь, зато какой. Я встаю. Точно как тогда, на крыше Смит-Холла – стоит чуть оступиться, и ты покойник.

– Я тебя не боюсь, – Захаров смотрит на племянника. – Чтобы вот так убить человека, требуется мужество. У тебя кишка тонка.

– Заткнись. Баррон, отдай нож. Я покажу ему.

Лила бросается к Антону, но Захаров успевает схватить дочь за руку.

– Я убью тебя! – кричит Лила двоюродному брату, ее губы скривились в презрительной усмешке, в глазах горит огонь.

Баррон улыбается и наставляет нож на Антона.

– Убери, – Антон отталкивает его руку. – Чего ты ждешь? Отдай нож.

– Я все делаю правильно. Извини.

С глубоким вздохом я захлопываю мышеловку:

– Мы уже давно обо всем договорились с Захаровым, правда, сэр?

Отец Лилы смотрит на меня тяжелым взглядом. Сыт уже, наверное, по горло моими фокусами, но сейчас важнее всего нож. Он еще крепче сжимает руку Лилы.

– Правда.

Баррон кивает.

– Не может быть. – Антон поворачивается к брату. – Почему? Если даже ты решился подставить меня, то Филипа уж точно бы не подставил.

– А он с нами заодно, – Баррон крутит в руках нож, и лезвие ярко поблескивает в электрическом свете.

– Филип никогда бы меня не предал, никогда! Мы вместе все спланировали много лет назад.

– В таком случае, – пожимает плечами Баррон, – где он сейчас? Почему не здесь, не с тобой?

Племянник Захарова оглядывается на меня.

– Не может быть.

– Почему же? – Лила тоже бросает мне быстрый взгляд. – Только тебе можно предавать? Думаешь, врать умеешь ты один?

Антон в замешательстве пытается решить, что делать дальше.

– Нужно было удостовериться, что ты действительно собрался убрать главу клана, – Баррон говорит уверенно, без малейшей запинки.

– Идиот, он же тебя убьет, – голос у Антона потерянный. – Ты просчитался – похитил его дочь, и теперь ты покойник. Мы все покойники.

– Нас он простил. Мы с Филипом заключили сделку. Важнее всего было доказать твое предательство. Мы-то никто, а вот ты – его племянник.

Захаров с фырканьем качает головой и отбирает у Баррона нож. Только сейчас я понимаю, что все это время задерживал дыхание.

– Антон, – Захаров неохотно выпускает руку дочери, – ты остался один. Пора признать поражение. На пол. Лила, позови Стенли, скажи, тут кое с чем надо разобраться.

Она вытирает руки о платье и идет к дверям, не глядя никому из нас в глаза. Я пытаюсь поймать ее взгляд, но тщетно.

Зато Захаров смотрит прямо на меня и кивает. Он отлично понимает, что я его переиграл, хотя и не понимает, как именно. Кажется, я продемонстрировал свои способности во всей красе.

– Спасибо, Баррон. И, конечно, Кассель, – благодарит он нас сквозь зубы. – Идите с Лилой и подождите меня на кухне. Мы еще не закончили. Дези, проследи, чтобы никто никуда не разбежался.

– Это все ты, – шипит Антон. – твоя работа! Все из-за тебя.

– Ты сам сделал из себя идиота, – наверное, мне следовало промолчать, но я уже не очень хорошо соображаю, да и голова идет кругом от облегчения. К тому же язык за зубами держать я никогда не умел.

Антон бросается вперед, а я не успеваю увернуться. Мы падаем и выламываем дверь в одну из кабинок, я стукаюсь головой о кафель. Дедушка хватает его за шею, словно собирается оттащить. Но как оттащить такого бугая?

Противник бьет меня кулаком в скулу. Я ударяю его головой, в глазах темнеет от боли. Он выгибается, замахивается снова, но тут взгляд его тускнеет, и на меня обрушивается тяжелое обмякшее тело.

Изо всех сил извиваясь на грязном полу, пытаюсь вылезти из-под него. Губы у Антона синие, лицо побелело.

Мертв. Он мертв.

Я недоуменно таращусь на труп. Лила подходит и вытирает мне рот обрывком туалетной бумаги, а я даже не заметил кровь.

– Лила, – командует Захаров, – иди же. Мне нужно, чтобы ты позвала Стенли.

– Сам себя не боишься перехитрить? – спрашивает она шепотом и отправляется выполнять поручение отца.

Дедушка аккуратно держит запястье правой руки, прижимая ее к груди.

– Ты как? – опираясь о стену, я с трудом встаю на ноги.

– Со мной все будет в порядке, только бы выбраться из этого проклятого туалета, – отвечает дед.

На правой руке у него нет перчатки, ноготь на безымянном пальце потемнел, и чернота стремительно распространяется дальше.

– Ох…

Он только что спас мне жизнь.

– Что? – смеется старик. – Не думал, что я еще на такое способен?

Да, стыдно признаться, я и правда забыл, что он мастер смерти. Всегда считал, что это все в прошлом, но дед прикончил Антона одним прикосновением, просто дотронулся и убил.

– Надо было все мне рассказать, я бы помог. Я подслушал их разговор в ту ночь, когда меня напоили снотворным.

– Лила, Баррон, – распоряжается Захаров, – пошли. Пусть Кассель и Дези приведут себя в порядок. Но никуда не уходите.

Я киваю.

– Тебе многое придется объяснить, – ворчит дед.

Все еще прижимаю к щеке обрывок туалетной бумаги. Настоящая кровь из разбитого рта капает на рубашку, прямо на пятна фальшивой крови. Оглядываюсь на труп Антона.

– Ты думал, я все еще под действием проклятия памяти? Именно поэтому пытался увести из ресторана?

– А что мне было думать? Как я должен был догадаться, что вы трое состряпали такой путаный план? Да еще и Захарова подключили.

– Ничего подобного, – ухмыляюсь собственному отражению. – Я просто подделал блокноты Баррона. Он ведь верит всему, что там написано. А что еще ему остается с такой-то потерей памяти?

Вот чем я занимался последние два дня, вернее, две ночи. Я так хорошо знаю его почерк, что подделать все записи не составило труда, страницу за страницей. Выдумал для Баррона новую жизнь, в которой он спасал главу клана, ведь это был отец Лилы. Жизнь, в которой мы с братьями работали вместе, преследуя благородные цели. Лучше всего получается врать, когда и сам рад поверить в собственную ложь.

Дед недоуменно хмурится, а потом лицо у него вытягивается, и он потрясенно качает головой.

– Так он не обсуждал все это с Захаровым?

– Нет, но думает, что обсуждал.

– А ты обсуждал?

– Лила хотела справиться без посторонней помощи. Так что нет, не обсуждал.

– Час от часу не легче, – вздыхает дедушка.

В последний раз я смотрю на тело. Что это блестит возле левой руки Антона? Та самая булавка для галстука: выпала, наверное, из кармана. Подбираю ее. В дверях стоит Захаров, а я даже не заметил, как он вошел.

– Кассель Шарп, – говорит он устало, – дочь сказала, это была ее идея.

– Да, но с настоящим пистолетом получилось бы лучше.

Захаров фыркает.

– Раз уж это она все придумала, не стану тебя убивать, хоть ты и трогал меня голыми руками. Просто скажи, как давно ты знаешь о своем даре трансформации?

Открываю рот, чтобы возразить. Я над ним не работал, почему он тогда так уверен?.. И вдруг вспоминаю отдачу – как корчился на полу, превращаясь во все подряд.

– Не очень давно.

– А ты знал? – Захаров обращается к деду.

– Мать просила ему не говорить, пока не повзрослеет. Собиралась все рассказать после освобождения. Кассель, такой талант многие хотели бы использовать. Я не совсем согласен с твоей матерью, но она умная женщина и…

– Я знаю, дед.

Захаров как будто что-то высчитывает в уме.

– Давай расставим все точки над i. Я не хочу оставлять и Баррона и Филипа в живых.

Киваю, ведь он явно не закончил.

– Дези прав, твой талант многие бы хотели использовать. Теперь ты принадлежишь мне. Пока ты работаешь на меня, я не трогаю твоих братьев, понятно?

Опять киваю. Следовало бы сказать, что мне все равно, мне плевать на братьев, но я молчу. «Только родные любят по-настоящему» – наверное, это правда.

– Тогда мы в расчете. Но только пока. Ступай на кухню; может, тебе там найдут чистую рубашку.

Дед натягивает правую перчатку, теперь на ней тоже болтается палец.

– Я тут подобрал… – протягиваю Захарову розовый самоцвет и только тут замечаю одну странность: у камня откололся уголок.

– Еще раз спасибо, Кассель, – натянуто улыбается отец Лилы.

Киваю, стараясь не показать, что все понял. Бриллиант бессмертия не может никого защитить, ведь это простая стекляшка.

Вечеринка в самом разгаре. На меня обрушивается целая волна звуков: смех, музыка, торжественные речи; наверное, весь этот гвалт заглушил выстрелы. Смерть Антона и вообще все произошедшее кажется нереальным. Вокруг сияют огни, искрятся бокалы с шампанским.

– Кассель! – ко мне бросается Даника. – Ты живой?

– Мы волновались, – вторит Сэм, – вы проторчали там целую вечность.

– Да, все в порядке. По мне разве не видно?

– Да уж, стоишь посреди ресторана весь в крови. Что-то определенно не в порядке.

– Сюда, – Захаров показывает на кухню.

– Мы с тобой, – настаивает Даника.

Я так устал, щека пульсирует от боли, по-прежнему ноют ребра. Где же Лила?

– Ладно, пошли.

Люди спешно расступаются перед нами. Видимо, я действительно выгляжу неважно.

В кухне не протолкнуться: официанты разносят подносы, на которых блины с икрой, чесночные гренки, крошечные пирожные с засахаренными дольками лимона. В желудке, к моему удивлению, начинает бурчать. У меня на глазах только что убили человека, как можно хотеть есть после такого? Но я просто умираю с голоду.

У дальней стены двое громил держат за руки Филипа. Это Лила приказала его привести или Захаров? При виде меня лицо брата искажается от ярости.

– Ты все у меня отнял, – кричит он. – Мору, сына, будущее! Абсолютно все!

Пожалуй, что так. Сказать, что я сожалею?

– Вот отстой, да?

Он рвется ко мне, но телохранители держат крепко, волноваться не о чем. Даника уводит меня к раковинам.

– Ты еще пожалеешь, что на свет родился! – вопит Филип.

Пусть надрывается. Нас уже поджидает Лила. В одной руке бутылка водки, в другой – лоскут ткани.

– Залезай-ка.

Покорно сажусь на стойку, отодвигая в сторону миску с мукой и лопатку. Филип еще что-то кричит, но голос его доносится как будто издалека. Я улыбаюсь.

– Лила, это Даника. С Сэмом вы уже вроде знакомы. Мои школьные друзья.

– Послушай, он что, правда назвал нас друзьями? – изумляется сосед, его подруга смеется.

Лила смачивает ткань водкой.

– Прости, что не рассказал весь план – про Баррона.

– Залез в его блокноты? И что-то там наворотил.

В ответ на мой удивленный взгляд она улыбается.

– Я там три года прожила, помнишь? И видела эти его тетрадки. Умно.

Лила прижимает к моей щеке салфетку. Из горла вырывается стон – как щиплет!

– Ой! Командирша.

Ее улыбка делается еще шире, Лила наклоняется ко мне:

– Я знаю, кто я. И я знаю, тебе это нравится.

Сэм хихикает. Ну и что? Мне и правда нравится.

Глава девятнадцатая

Следующие две недели я не разгибаясь корплю над пропущенными уроками. Даника с Сэмом помогают: мы до упора сидим в библиотеке, а после они отправляются в общежитие, а я домой. Я столько времени торчу в школе, что дед помог мне раздобыть собственную машину: один его друг за два куска продал мне «Мерседес-Турбо» 1980 года. Ездит он так себе, но Сэм обещал перевести его на растительное топливо. Сосед занял со своим катафалком первое место в штате на какой-то научной выставке. Говорит, перепаяем мою тачку и займем первое место в стране. А пока я каждый раз молюсь, чтобы не заглох мотор.

Во вторник после уроков обнаруживаю на школьной парковке Баррона. Брат прислонился к моей машине и крутит на пальце ключи. Мотоцикл припаркован неподалеку.

– Чего тебе?

– Пицца.

Я смотрю на него, как на умалишенного.

– Сегодня же вторник, – в свою очередь удивляется брат.

Вот так всегда и бывает: второпях подделываешь целый год чужой жизни и невольно даешь волю собственным фантазиям. Я хотел вписать только необходимую информацию, но пустые места тоже надо было чем-то заполнить. Например, дружбой, о которой я раньше мечтал. Теперь Баррон приехал сюда, и я не знаю, куда деваться. Он ведь верит, что мы каждый вторник вместе едим пиццу и болтаем обо всем на свете.

– Ладно, я поведу.

Заказываем пиццу с сыром, ветчиной и пепперони. Ресторанчик маленький, пластиковые столики отделены друг от друга перегородками, и над каждым висит небольшой музыкальный автомат. Обильно посыпаю свой кусок перцем.

– Я возвращаюсь в Принстон, надо все-таки доучиться, – брат грызет кусочек чесночного хлеба. – Мама-то наконец выходит. Хотя думаю, ей скоро опять понадобится адвокат.

Получится ли у него вернуться? Заполнить юриспруденцией многочисленные дырки в голове? Он вполне сможет нормально учиться, если снова не начнет колдовать. Вот именно – если.

– А когда именно ее выпустят?

– Вроде в пятницу. Но дату уже дважды меняли, так что наверняка сказать не берусь. Нужно, пожалуй, торт купить на всякий случай. Если что, сами его и съедим.

Странная штука – память. Баррон ведет себя как ни в чем не бывало, словно мы с ним друзья. Он ведь не помнит, как ненавидел меня. А может, помнит неприязнь, но уговаривает себя, что все равно любит младшего братика. Но я-то так не могу: я ничего не забыл и еле сдерживаюсь, чтобы не придушить его прямо тут.

– Как думаешь, что она будет делать после освобождения?

– Тут же начнет во все вмешиваться, – смеется Баррон. – А ты как хотел? Примется кроить все по-своему. Остается только молиться, чтобы это «по-своему» не очень расходилось с нашими планами.

Допиваю лимонад через соломинку и вытираю жир с перчаток. Превратить Баррона в кусок пиццы и скормить вон тем детишкам?

Но все-таки приятно иметь брата, с которым можно поболтать обо всем на свете.

Держи друзей близко к себе, а врагов – еще ближе. Захаров так говорит. Он распорядился, чтобы Филип по-прежнему работал на семью, ведь так за ним легче приглядывать. Из криминальных кланов обычно не уходят на пенсию, живыми, во всяком случае; так что чему тут удивляться. Я спрашивал про Филипа у дедушки, но тот только хмыкает в ответ.

В среду звонит Лила. Номер незнакомый.

– Алло.

– Сам ты «алло», – голос у нее счастливый. – Хочешь встретиться?

– Да. – Сердце бьется как сумасшедшее, непослушными от волнения руками я перевешиваю сумку на другое плечо.

– Тогда увидимся в городе. Выпьем горячего шоколада, а потом, так уж и быть, обыграешь меня в какую-нибудь видеоигру. Все-таки четыре года не практиковалась, надо тряхнуть стариной.

– Так отделаю – над тобой собственный аватар потешаться будет.

– Сопляк. До субботы.

Она вешает трубку, а я до конца дня улыбаюсь во весь рот.

В пятницу в обеденный перерыв выхожу на улицу. Погода хорошая, и многие ученики решили перекусить прямо на лужайке. Сэм и Даника сидят на траве в компании Йохана Шварца, Джилл Пирсон-Уайт и Чайавата Тервейла. Даника машет мне рукой. Машу в ответ и отхожу подальше, к зарослям кустарника. У меня остался один неразрешенный вопрос. Достав мобильник, набираю номер. Вряд ли кто-нибудь ответит.

– Клиника доктора Черчилля.

– Мора, это Кассель.

– Кассель! Я все гадала, когда ты позвонишь. Знаешь, я счастливее всех на свете: еду по дороге, музыка играет на полную, в волосах ветер, а рядом в креслице лепечет сынишка.

– И куда направляешься? – улыбаюсь в трубку.

– Пока не знаю. Как доберемся, сразу пойму.

– Рад за тебя. Потому и звоню – сказать, как я за тебя рад.

– А знаешь, чего мне все-таки не хватает?

Качаю головой, но вовремя спохватываюсь: она же меня не видит.

– Не знаю.

– Музыки, – голос у Моры становится тихим и нежным. – Музыка была такая чудесная, вот бы услышать ее опять. Но Филип забрал ее с собой.

Меня передергивает. Я вешаю трубку. Ко мне подходит Даника.

– Пошли, иначе опоздаем.

Вид у меня, наверное, тот еще, потому что после секундной паузы она говорит:

– Если не хочешь, можешь не идти.

– Да нет, хочу.

Не совсем уверен, что правда хочу, но Даника и Сэм ведь поддержали меня в самый трудный момент. Может, когда дружишь, не надо высчитывать, кто кому должен; может, дружба – это совсем другое? Пожалуй, попробую.

Одри жует яблоко, сидя на ступеньках факультета изобразительных искусств.

– Куда собрались? – она улыбается мне, совсем как раньше.