Белая кошка Блэк Холли
На том конце раздается женский голос, и Лила прикладывает телефон к уху.
– Позовите, пожалуйста, Ивана Захарова.
Удивленное молчание.
– Нет, я не шучу. Он захочет со мной поговорить. – Губы у Лилы сжимаются в тонкую линию, она пинает скамейку. – Немедленно позовите Захарова!
Поднимаю брови.
– Сейчас позовут, – шепчет Лила, прикрыв трубку рукой, потом закрывает глаза. – Привет, пап. Нет, я не могу доказать, что это я, – говорит она через несколько секунд. – Как я могу это доказать?
Слышу голос из трубки, Захаров почти кричит.
– Не знаю. Не помню. Не надо. Я не вру, я правда Лилиан. – Кусая губы, она бросает мне телефон: – Поговори с ним.
– Но что сказать?
Ладони вспотели от напряжения. Неужели придется беседовать с самим Захаровым? Лила хватает рекламную брошюру со стойки и сует мне.
– Скажи, пусть ждет нас там. – В ответ на мой недоуменный взгляд Лила раздраженно шипит: – У него комната в «Тадж-Махале».
Прикладываю трубку к уху.
– Э… Здравствуйте, сэр.
Он все еще кричит. Только через минуту до старика доходит, что это уже не Лила.
– Где она? Где вы сейчас? Говори! – тон повелительный, таким обычно отдают приказы.
– Она хочет встретиться в Атлантик-Сити. Говорит, у вас комната в «Тадж-Махале».
Молчание. Повесил трубку? Нет, он медленно и раздельно спрашивает:
– Это какая-то ловушка?
– Она просто хочет встретиться. Один на один. Будьте там в девять, и никому ни слова.
Сейчас он опять начнет кричать, так что лучше просто разъединиться.
– А мы успеем к девяти?
– Да, – Лила просматривает расписание, – времени навалом. Молодец.
Осторожно скармливаю автомату двадцатку и вбиваю нужную станцию. Из машины сыпется сдача, серебряные доллары звенят, словно маленькие колокольчики.
Из Джерси напрямую в Атлантик-Сити не попасть: нужно сначала доехать до Филадельфии, выйти на Тридцатой улице и пересесть. Мы устраиваемся в вагоне, и Лила жадно уплетает шоколадки одну за другой, а потом странным жестом вытирает рот кулаком, снизу вверх. На человека совсем не похоже.
Мне неловко. Отворачиваюсь к грязному окну. Стекло все в трещинах. Мимо проносятся бесконечные дома, и в каждом таятся свои секреты.
– Расскажи, что случилось той ночью, когда я тебя превратил.
– Ладно. Ты должен понять, почему об этом не следует знать отцу. Я единственный ребенок, притом девочка. У нас традиционная семья: женщины могут превосходно колдовать, но редко выбиваются в вожаки. Улавливаешь?
Я киваю.
– Если отец обо всем узнает, он отомстит Антону и твоим братьям, возможно, даже тебе, а я стану беззащитной малышкой, которую надо опекать. И никогда не встану во главе семьи. Я отомщу сама, сама спасу папу, и он увидит, что я достойный наследник.
Лила кладет ногу на ногу, задевая меня коленом. Ботинки страшно ей велики, один шнурок развязался. Да уж, глава семьи Захаровых.
Снова киваю. И вспоминаю, как Баррон бил меня ногами, как Филип стоял и смотрел. Внутри все вскипает от ярости.
– Одна ты не справишься. Тебе нужен я.
– А ты что, против? – щурится Лила.
– Я помогу, если ты не тронешь братьев.
Да, я ненавижу их, но это семья.
– Я заслужила месть, – она стискивает зубы.
– Ты хочешь поступить со своей семьей по-своему – ладно, но дай и мне поступить по-своему с моей.
– Ты даже не знаешь, что они с тобой сделали.
– Хорошо, расскажи, – сглатываю, и внутри все обмирает от ужаса.
– Хочешь знать, что случилось той ночью? – Лила облизывает губы. – Они спорили. Антон велел Баррону от меня избавиться. Ты должен был превратить меня в… не знаю во что. Стекляшку, которую можно разбить, во что-нибудь мертвое. Именно об этом они и говорили, пока ты прижимал меня к ковру. Филип сказал, если ты меня не убьешь, им придется действовать самим, тогда мне будет больно, будет много крови. Баррон все повторял: «Вспомни, что она с тобой сделала», а я кричала, что ничего такого не делала.
На мгновение она опускает глаза. Микровыражения. У всех они есть.
– А почему Антон хотел тебя убить?
– Он хочет встать во главе семьи. Боялся, что папа не выберет его наследником, пока я жива, и всегда мечтал от меня избавиться так, чтобы подозрение не пало на него. Антон ждал удобного случая. Баррон иногда просил меня о помощи, и я работала кое над кем, заставляла людей ходить во сне. Прикасалась к ним, и ночью они выходили из дома. Правда, некоторые просыпались на полпути, но не все. Я не знала, зачем это Баррону. Эти люди якобы были должны отцу денег, а он их уговаривал отдать долг по-хорошему, чтобы никто не пострадал. Антон обо всем узнал и велел Баррону меня убить.
– Зачем? Ну заставляла ты их ходить во сне, и что? – Я откидываюсь на спинку, и пластиковое сиденье противно скрипит.
– А то, что твои братцы убирали людей.
– То есть как – убивали? – чуть не срываюсь на крик.
Хотя чему тут удивляться? Преступники занимаются черными делами, мне было прекрасно известно, что мои братья – преступники. Но я думал, Филип – мелкая сошка, ноги кому-нибудь ломает, и все.
Быстро оглядевшись, Лила сердито смотрит на меня. Слава богу, никто, кажется, не обратил внимания на мой крик. Она понижает голос, почти шепчет, как будто пытаясь сгладить мою оплошность:
– Они сами никого не убивали. За них это делал младший братишка – превращал людей в разные вещи, которые можно легко спрятать.
– Что?..
Нет, я все прекрасно расслышал, просто не могу поверить. Неправда.
– Тебя использовали для переработки человеческих отходов. – Лила смотрит на меня сквозь сложенные квадратом пальцы. – Вот он – портрет малолетнего убийцы.
Встаю, хотя мы в поезде и деваться все равно некуда.
– Кассель? – Лила протягивает руку, но я отшатываюсь.
В ушах гул. Очень хорошо: не хочу ничего больше слышать.
– Прости. Ты должен был догадаться…
Разворачиваюсь и медленно иду по проходу. Наверное, меня сейчас стошнит.
С трудом отодвинув тяжелую дверь, выбираюсь в пространство между вагонами. Пол под ногами ходит ходуном, внизу какие-то крюки и цепи, соединяющие состав. Волосы раздувает холодный ветер, потом в лицо ударяет струя горячего воздуха. Держусь за поручень и потихоньку успокаиваюсь.
Теперь я хорошо понимаю, почему кое-где мастеров выслеживают и отстреливают, как животных, откуда берется страх перед ними. Кто мы такие – в основном определяет память, именно поэтому так тяжело бороться с привычками. Если знаешь про себя, что ты честный, стараешься всегда говорить правду, а если уверен, что врун, лжешь без зазрения совести. На целых три дня я перестал быть убийцей. Лила воскресла из мертвых, и я почти уже себя не ненавидел. Теперь же на моей совести оказалась гора трупов, готовая вот-вот обрушиться на меня, придавить всей тяжестью чувства вины.
С детства я хотел, чтобы братья доверяли мне, делились секретами, особенно Филип. Хотел помогать и быть полезным.
Они избили меня до потери сознания, а я все равно их выгораживал.
Нет, теперь только месть.
Я ведь уже убийца – вполне естественное поведение. Сдавливаю поручень изо всех сил, словно это шея Филипа. Не очень-то приятно быть чудовищем, но, возможно, никем другим мне стать уже не суждено.
Дверь распахивается, на площадку выходит кондуктор.
– Вам нельзя здесь находиться.
– Хорошо.
Он отправляется дальше проверять билеты. Ему на самом деле плевать, я вполне могу стоять здесь и дальше.
Пару раз глубоко вдохнув вонючий воздух, возвращаюсь в вагон.
– Какая сцена, – комментирует Лила. – Умчался весь в расстроенных чувствах.
У нее синяки под глазами. Нашла где-то ручку и разрисовала себе коленку. Мне ужасно паршиво, но я не извиняюсь.
– Да, люблю, знаешь ли, сцены. Я вообще весь такой чувствительный.
Она улыбается, но потом быстро становится серьезной.
– Я так тебя ненавидела. Ты лежал в мягкой постельке в своей распрекрасной школе, думал об оценках, о девчонках и совсем не думал обо мне. О том, что со мной сотворил.
– Ты спала в моей постели, – я едва не скрежещу зубами. – Не такая уж она и мягкая.
Смех Лилы больше похож на всхлипывание.
За окном проносится лес.
– Да, не стоило этого говорить. Ты-то сама спала в клетке. Лила, я не очень хороший человек, – умолкаю, но потом все-таки заставляю себя продолжить, – но я думал о том, что с тобой сотворил. Каждый божий день. Прости меня. На коленях готов умолять о прощении.
– Жалости мне не надо, – говорит она уже мягче.
– Тем хуже.
Лила улыбается, криво и саркастично, и пинает меня моим же собственным ботинком.
– Расскажи, что случилось, когда я тебя превратил. Как ты убежала? Больше никаких сцен, обещаю выслушать спокойно.
Лила кивает и принимается снова выводить каракули на коленке – рисует синей шариковой ручкой спираль.
– Ладно. Итак, ты прижимал меня к ковру, весь такой невменяемый и очень сердитый. А потом так странно улыбнулся. Я испугалась, ужасно испугалась – решила, ты правда меня убьешь. Ты наклонился и прошептал мне в ухо: «Беги». Вот и все.
– Беги?
– Ну да. Нелепо. Сам прижимал меня к полу, как тут сбежишь? А потом началась трансформация.
Она нажимает на ручку все сильнее, царапает ногу почти до крови.
– Кожа будто сделалась мне мала, кости скручивались, спина изогнулась, я съежилась. Перед глазами все плыло, зато удалось из-под тебя выскользнуть. Я не умела бегать на четырех ногах, но все равно побежала. Ты закричал, я не обернулась. Потом все начали кричать. Как-то выбралась из дома, но дальше не успела – они поймали меня в кустах.
Лила больше не рисует, просто тыкает себя острым концом ручки.
– Не надо, – накрываю ее руку в перчатке своей, и она вздрагивает, словно очнувшись ото сна.
– Баррон посадил меня в клетку. Надел шоковый ошейник, как на собаку. Сказал, так даже лучше: теперь я им не помеха, но все еще могу пригодиться. Я работала над разными людьми, и они ночью выходили прямо к вам. Кошке ведь гораздо легче незаметно пробраться в дом и до кого-то дотронуться. Даже тебя заставляла выходить во сне из общежития. – Ее ноздри яростно раздуваются. – А ты смотрел на меня как на пустое место, как на животное. Я все ждала, что ты попытаешься меня спасти, но напрасно.
Не знаю, что сказать. Так тоскливо – словами не выразить. Хочу дотронуться до нее, но какое я имею право после того, что сотворил?
– Знаю, Баррон над тобой работал. – Лила качает головой. – И сейчас я здесь только благодаря тебе. Не стоило так говорить.
– Ничего, – глубоко вздыхаю. – Мне есть за что просить прощения.
– Я должна была догадаться, что тебе стерли память. Баррон колдует направо и налево: одних заставляет забыть, других – вспомнить, а у самого в мозгах сплошные дырки. Он хочет всех дергать за ниточки, как марионеток, но постоянно забывает, где эти самые ниточки. Вот только в одиночестве начинаешь потихоньку сходить с ума. Он иногда забывал менять воду или кормить меня, а я кричала, кричала, кричала. – Лила опять замолкает и смотрит в окно. – Сама себе пересказывала истории, сказки, отрывки из книг поначалу. Несколько раз пыталась сбежать, но надежды тоже надолго не хватило.
Она переходит на шепот, прислоняется ко мне. От ее теплого дыхания волоски у меня на шее встают дыбом.
– Потом я узнала, что вы собираетесь убить папу, подслушала разговор. И поняла: черт с ним, с побегом, остается только тебя убить.
– Хорошо, что не убила.
Вспоминаю, как цеплялся за холодную шиферную крышу. Лила улыбается.
– Как оказалось, Баррон уже не так внимательно караулил. Ошейник частично нейлоновый, и мне удалось его перегрызть. Снять было трудно, но я сумела.
Вспоминаю запекшуюся кровь у нее на спине.
– Ты все еще меня ненавидишь?
– Не знаю. Немножко.
Ноют ребра. Так хочется закрыть глаза. Где-то плачет ребенок. Впереди мужчина в деловом костюме втолковывает по телефону: «Нет, мне не нужен шербет, я не люблю шербет. Мороженое нужно, черт вас подери».
Пускай ребра болят; наверное, я это заслужил.
Глава пятнадцатая
Атлантик-Сити переливается огнями, на набережной светло почти как днем. Мы вылезаем из такси прямо перед отелем «Тадж-Махал», потягиваемся после долгого путешествия. Очень хочется спать. На часах около четверти десятого – опаздываем.
– Ну все, дальше я сама.
Зевая, я достаю ручку, ту самую, которой она рисовала на коленке, и пишу свой номер у нее на руке прямо над перчаткой. Лила наблюдает, полуприкрыв глаза. Что, если поцеловать ее? Взять и поцеловать вот здесь, на набережной под фонарем? Вместо этого тихо говорю:
– Позвони, если все в порядке.
– Поедешь обратно? – Она смотрит на чернильные каракули.
– Нет. Прогуляюсь, перекушу. Я никуда не уеду, пока ты не позвонишь.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи.
Лила уходит, шагая широко и уверенно. Выждав несколько минут, отправляюсь в казино. Внутри знакомый запах сигар и виски, позвякивают игровые автоматы, откуда-то слышится звон монет. Игроки прогуливаются по залу, в одной руке – кофе, в другой – жетоны. Некоторые сидят, неподвижно уставившись в экран автомата.
От стены отделяются два охранника. Ну правильно, мне же явно нет двадцати одного.
– Эй, парень, постой-ка.
– Уже ухожу, – толкаю заднюю дверь, и в лицо дует соленый морской ветер.
Засунув руки в карманы, медленно бреду по серому деревянному настилу. Лила там, наверху, с отцом. В детстве Захаров представлялся мне эдакой мрачной фигурой, сказочным персонажем, злодеем из страшилки. Я видел его дважды или трижды, в том числе когда меня выставили со дня рождения его дочери. Хорошо помню, как он тогда смеялся.
Две пожилые женщины бросают что-то на песок, облокотившись о перила; два парня в спортивных костюмах курят неподалеку от входа в гостиницу, окликая проходящих мимо девиц; седой мужчина в длинном кашемировом пальто смотрит на море.
Нащупываю в кармане телефон. Надо бы позвонить деду, но сейчас я не готов ничего объяснять.
Мужчина поворачивается. Только тут я замечаю возле витрины кондитерской двух громил, которые изо всех сил стараются казаться незаметными.
– Кассель Шарп, – Захаров выговаривает мое имя с легким акцентом, даже в сумерках он не снимает черные очки, на булавке галстука переливается огромный светло-розовый камень, – полагаю, мне звонили с твоего телефона.
Выходит, у мамы не зря паранойя по поводу мобильников.
– Да, – я стараюсь казаться спокойным.
– Где она? – он оглядывается, ища Лилу.
– Наверху, в комнате, как и обещала.
Внезапно откуда-то слышится низкий пронзительный вопль. Резко поворачиваюсь, и тело немедленно скручивает от боли. Черт, совсем забыл.
– Кошки, – смеется Захаров. – Под причалом полно бродячих котов. Помнишь, как Лила любила кошек?
Я молчу.
– Если бы она зашла в комнату, позвонили бы мои люди. – Наклонив голову, он засовывает руку в карман. – В какую игру ты играешь? Кто притворялся Лилой по телефону? Вы собирались просить денег? Очень глупая игра.
– Она хотела встретиться без свидетелей.
Делаю шаг по направлению к нему, но Захаров вскидывает руку в предостерегающем жесте. К нам тут же подходит один из его головорезов.
– Она, наверное, заметила ваших людей и удрала.
– Злодей из тебя неважный, Кассель Шарп, – смеется старик. – Какое разочарование.
– Нет, она действительно…
Телохранитель с силой скучивает мне руки за спиной, и от боли у меня перехватывает дыхание.
– Пожалуйста, только не ребра!
– Спасибо, теперь понятно, куда бить, – ухмыляется громила. Нос у него свернут на сторону – ходячий стереотип.
Захаров треплет меня по щеке, от его перчаток пахнет кожей.
– Думал, ты вырастешь похожим на деда, но мать вконец испортила всех троих.
Не могу сдержать смех. Бандит еще сильнее выворачивает руки, раздается глухой щелчок – как будто кости выскочили из суставов. Я всхлипываю.
– Папа, – голос низкий, угрожающий, но вполне отчетливый, – не трогай Касселя.
На набережную с песчаного пляжа поднимается девушка. В этот миг Лила похожа на незнакомку, на привидение. Наверное, так и воспринимает ее Захаров: это женщина, а не та девочка, которую он потерял. Но изогнутая в жестокой усмешке линия губ у них совершенно одинаковая; и один глаз у нее голубой, а другой зеленый. Старик снимает черные очки.
– Лила? – голос у него стал слабый и ломкий, словно стекло.
Телохранитель ослабил хватку, я вырываюсь на волю и растираю онемевшие руки.
– Надеюсь, ты доверяешь своим людям, – у нее тоже голос дрожит, – потому что все это тайна. Мое возвращение должно оставаться в тайне.
– Прости. Я думал, это не ты…
Захаров протягивает руку, но Лила не двигается, не подходит ближе. Она вся словно ощетинилась, как будто борется с невидимым засевшим внутри диким зверем.
– Давайте уйдем отсюда, обсудим все вдали от посторонних глаз, – прошу я, дотронувшись до ее запястья. Захаров смотрит на меня, будто не узнавая. – Пойдемте же.
Громилы, кажется, рады моему предложению.
– Люди смотрят, – один из них кладет руку на плечо боссу и подталкивает его в сторону казино.
Второй подозрительно уставился. Лила берет мою ладонь в перчатке и бросает телохранителю холодный повелительный взгляд. Вот спасибо. Тот отступает и молча следует за нами в «Тадж-Махал». Я удивленно поднимаю брови.
– Умеешь ты вляпаться в неприятности, – говорит она.
Мы проходим через казино к лифту, и никто не говорит нам ни слова.
Точно знаю, Захарову не понравилось, что я видел его лицо в момент их встречи, это слишком личное. Может, уйти? Но Лила стискивает мою руку почти до боли. Стараюсь ни на кого не смотреть, не отводить глаз от мелькающих над дверями цифр – мы поднимаемся все выше.
В огромном, похожем на пещеру номере стоит кожаный диван, на низком столике – ваза со свежесрезанными гортензиями, на обшитой деревом стене – плоский экран. За высокими окнами плещется необозримый чернильно-черный океан. Один из телохранителей швыряет на стул пальто, демонстрируя мне портупею с пистолетами – два под мышками, два на спине. Как ему, интересно, рук хватает стрелять?
Захаров наливает что-то прозрачное в хрустальный стакан и выпивает залпом.
– Хотите выпить? В мини-баре есть кола.
Я встаю.
– Нет-нет. Вы мои гости, – он кивает, и один из громил, хмыкнув, открывает холодильник.
– Воды, – просит Лила.
– Аспирина.
– Да ладно, – телохранитель вручает нам стаканы, – я тебя не так уж сильно помял.
– Это не вы.
Проглотив три таблетки, я откидываюсь на подушки. Как бы поудобнее устроиться? Так больно, что от каждого движения хочется волком выть.
– Спускайтесь в казино, – приказывает Захаров. – Поиграйте чуток.
– Конечно, – громилы медленно идут к дверям, и один подхватывает по пути пальто.
Их босс смотрит задумчиво, видимо, решает, не отправить ли меня следом.
– Кассель, как давно ты знал, где моя дочь?
– Узнал около трех дней назад.
Лила сердито зыркает на меня, но уж это-то можно рассказать.
– Почему сразу не позвонил? – Захаров наливает себе еще один стакан.
– Лила свалилась как снег на голову, – и это почти правда. – Я не видел ее уже три года и считал мертвой. Поэтому просто сделал так, как она велела.
Захаров отпивает и морщится.
– Ты расскажешь мне, где была?
Она пожимает худенькими плечами и опускает глаза.
– Ты кого-то выгораживаешь. Мать? Я всегда подозревал, что это она тебя забрала. В конце концов, тебе надоело…
– Нет!
– Она практически обвинила меня в убийстве, – Захаров будто и не слышит дочь, так он погружен в собственные мысли, – сказала ФБР, что я якобы грозился сам тебя убить, только чтобы не отдавать ей. ФБР!
– Я была не с мамой. Она к этому не имеет отношения.
Старик смотрит на Лилу.
– Что тогда? Кто-то?.. – он замолкает на полуслове и поворачивается ко мне. – Ты? Ты причинил зло моей девочке?
Я не знаю, что сказать.
– Он меня не трогал.
Захаров кладет руку в перчатке мне на плечо.
– Ты становишься похожим на мать, Кассель, а она красавица.
– Да, сэр.
– Не хотелось бы портить такое лицо, но если я узнаю…
– Оставь его в покое. Папа, послушай меня хотя бы минуту. Я пока не готова обсуждать случившееся. Прекрати искать виноватых, ничего не спрашивай. Я вернулась домой, ты что, не рад?
– Конечно, рад, – Захаров потрясен ее вопросом.
Ребра по-прежнему ноют. Мне бы еще аспирина, куда же тот парень его задевал?
– Я тебе поверю, но только ради дочери, – голос Захарова смягчается. – Нам нужно побеседовать наедине. Понимаешь?
Киваю. Лила сидит неподвижно, уставившись в окно на черный океан. Ее отец достает из внутреннего кармана бумажник и отсчитывает пятьсот долларов.
– Держи.
– Я не могу это взять.
– Мне так будет спокойнее.
Поднимаюсь, стараясь не морщиться от боли, и качаю головой:
– Пусть вам как-нибудь по-другому будет спокойно.
Захаров фыркает.
– Один из моих парней отвезет тебя домой.
Читать бесплатно другие книги:
