Темные ущелья Морган Ричард
– Они… э-э… Госпожа, они говорят, что им не нравится следовать за огненным проводником. Они не доверяют демоническому духу из Ан-Кирилнара. Говорят, если он убил Согрена Жилорукого по прихоти, то почему бы ему не сделать то же самое с ними.
Арчет бросила на каперов гневный взгляд.
– Поздновато для таких сомнений, не так ли?
– Это я им и сказал, госпожа.
Она глубоко вздохнула. О чем Гил всегда говорил? «Люди под вашим командованием вполне могут вас ненавидеть». Дальше шел какой-то бред про то, как научиться с этим жить, не пытаться исправить, а каким-то образом преобразовать в верность в пылу битвы и так далее. Звучало не очень правдоподобно, однако Гилу случалось возглавлять очень крутых ребят в очень крутых передрягах, и он каким-то образом всегда умудрялся выйти оттуда живым.
«Ну давай посмотрим, получится ли у нас то же самое, Арчиди».
Она загнала остатки гнева и тоски по утраченному внутрь, заперла там. Дернула подбородком в сторону сердитых каперов.
– Скажи им, – резко сказала она, – что Великий Дух Ан-Кирилнара действовал не из прихоти, когда убил Согрена Жилорукого. Он действовал от моего имени. И продолжает – через огненного проводника. Если не хотят, чтобы их постигла судьба Согрена, есть очень простой способ этого избежать. Повиноваться мне во всем.
Наемник разинул рот. Она заметила такое же выражение на нескольких других лицах среди понимавших тетаннский.
– Объясни им это.
– Э-э… да, моя госпожа.
– А потом иди и разыщи свой ранец. – Она медленно повернула голову, обозревая всех собравшихся. – Это всех касается. Найдите свою поклажу и приготовьтесь. Мы вернемся домой. Гвардеец Алвар Наш и Драконья Погибель отдали жизнь ради этого. Как и те девять, что сражались и пали вчера. Я не позволю никому из вас похерить их жертву. Мы вернемся домой.
Они без приключений добрались до края ближайшей ямы. В рядах то и дело раздавалось бормотание, в основном среди каперов, но оно стихло, когда они приблизились к огромным черным металлическим крепежным приспособлениям и масштаб кириатской конструкции дошел до них. Крепежные детали были высотой в три человеческих роста там, где вылезали из ямы, и очень медленно переходили в нечто такое, на что можно было бы взобраться на расстоянии в почти пятьдесят ярдов от края. Они своей тяжестью крошили олдрейнский камень – Арчет видела места, где плиты потрескались и сломались.
Она приблизилась к краю дыры, заглянула вниз и увидела головокружительную последовательность лесов, выстроенных вдоль внутренней поверхности, уходящих вниз и исчезающих из поля зрения. Там были сцепленные опоры и поперечные стойки, змеящиеся кабели и трубы шириной с человеческую талию, огромные наклонные тарелки из сплава и проволоки, косые панели из сетки величиной с грот, и там, где эти штуки поднимались достаточно высоко, чтобы оказаться в лучах света, они поблескивали фиолетовым или синим. Арчет ощутила, как теплый воздух поднимается вверх по шахте, словно летний бриз, обдувая ее лицо и руки. Снизу прилетела вонь, свидетельствующая о том, что где-то внизу шел процесс созревания сплавов.
«Драконья Погибель прав, это…»
«Был, – безмолвно напомнила она самой себе. Крепко сжала губы от боли. – Драконья Погибель был прав. Это похоже на перекресток Калдан».
Но Калдан был в каком-то смысле грубой моделью уменьшенного масштаба, построенной заранее, – быстрым доказательством концепции, прежде чем началась настоящая работа. Человеческим глазам приходилось напрягаться, чтобы рассмотреть дно ямы в Калдане, – и праздное человечье суеверие твердило, что его там нет, – но оно все же существовало. Теперь Арчет пристально смотрела вниз, в темные глубины, и даже она не могла разглядеть конца этой шахты. Леса под ней были широки и обширны сами по себе: они заполнили бы калданские раскопки почти до самого центра. А здесь – она окинула взглядом широкий изгиб ямы, похожий на берег небольшого озера, – здесь они цеплялись за края, спускаясь вниз, как тончайшая кружевная кайма на воротнике придворного платья. Они простирались, по сравнению со всей протяженностью раскопок, не дальше мха, покрывающего шахту старого колодца.
«Внизу может прятаться целая колония Чешуйчатых, Арчиди».
«Даже пара драконов могла бы сосуществовать на таком большом пространстве, если бы стаи рептилий, к которым они принадлежали, научились держаться друг от друга подальше – скажем, жили по разные стороны ямы».
«Если нам действительно придется спускаться через все это…»
Она сделала каменное лицо. Огляделась в поисках огненного духа.
– Сюда, моя госпожа.
Канан Шент звал ее, приглашая подойти к хвостовому концу крепежной конструкции. Огненный дух парил и мерцал там, рядом со стеной из сплава. Гвардеец взмахнул рукой со сломанными пальцами.
– Он отказывается отсюда уходить, моя госпожа. И, кажется, металл меняет цвет, как было в Ан-Кирилнаре…
«Камень, камень, твое лицо – камень. Ничто здесь не удивляет тебя, королева кириатской стали и смертоносных демонических духов. Ты принимаешь это как должное».
Она подошла ближе и вгляделась в черную железную поверхность, теперь покрытую пятнами и местами выцветающую: цвета менялись, как химические вещества, пролитые на лужу дождевой воды во дворе лаборатории в Монале. Полукровка быстро кивнула:
– Это наш путь вниз.
Она произнесла цвета в четко сформулированной последовательности. Каждый цвет мигнул, когда она назвала его, и сплав наконец вернулся к нормальному черному виду. А потом ничего не произошло. Долгие мгновения накапливались в тишине, и смотреть было не на что – Арчет заставила себя переждать эту паузу, остро ощущая пристальные взгляды, устремленные на нее, пока текли секунды. В Ан-Кирилнаре была такая же задержка. Она сохраняла бесстрастное выражение лица до тех пор, пока…
«Ага».
На поверхности из черного сплава пробудился тонкий узор – размашистые неудержимые, стремительные линии, похожие на быстро набросанный контур цветущей розы, но выше человеческого роста. Она уловила слабое шипение, которое при этом раздавалось почти на пределе слышимости, а потом усилилось, когда линии наброска углубились, превратились в трещины и начали разделяться. Узор из завитков в центре как будто свернулся, сложился – и, сдвинувшись в сторону, исчез. Шипение прекратилось. В пустом внутреннем пространстве вспыхнул теплый оранжевый свет.
Она просунула голову внутрь и огляделась. Увидела высокий сводчатый коридор с изогнутыми сторонами, ведущий от глухой перемычки слева от нее на сорок с чем-то ярдов до края дыры – хотя у нее мелькнула неприятная мысль, что он тянется намного дальше. На самом деле дальше, чем это было возможно, учитывая то, как крепеж сгибался и уходил вниз, вдоль стены шахты. Пол состоял из тех же железных пятиугольников, по которым они добирались до Ан-Кирилнара, только здесь по ним носились быстрые тени и оранжевые огоньки, весело убегая друг за другом вдоль туннеля. Арчет нахмурилась, не понимая, в чем дело, а потом до нее дошло: свечение, которое она видела снаружи, было вызвано отчетливыми пятнами света и тьмы, которые в одной и той же последовательности двигались на высоте плеча вдоль стенок скважины, как будто торопя ее в том направлении. Словно бесконечная процессия призраков с невидимыми факелами уже методично двигалась по туннелю и только отблески их пламени виднелись на изогнутой поверхности стен из сплава и отражались на металлической решетке под ногами.
Огненный проводник скользнул мимо ее плеча в туннель. Протанцевал три-четыре ярда, поменял цвет под стать огням на стенах, а потом завис, мерцая.
Она вытащила голову из отверстия.
– Итак, наша очередь. Селак Чан, ты идешь первым, я тебя догоню, как только все окажутся внутри. Идем гуськом, даем друг другу побольше места. Здесь не должно ничего случиться – мы теперь на кириатской территории. Но это не значит, что вы не можете споткнуться или свалиться, так что глядите в оба. Не зевать.
Она стояла у входа и считала их, чего и не подумала сделать, пока Эгар был жив. Тридцать пять человек, если учесть Илмара Каптала. Невелик отряд, но все-таки больше, чем ей хотелось бы. Она дождалась, пока все пройдут мимо, кивала каждому, если он встречался с нею взглядом, пыталась связать известные имена с лицами. Это могло пригодиться позже.
Гвардейцы Трона Вековечного и морпехи кланялись, проходя мимо. Неожиданно для нее так же поступили маджаки и некоторые наемники Танда.
А потом, ближе к концу очереди, один из каперов, которые ранее ворчали из-за смерти Согрена, вперил в нее сердитый взгляд, пытаясь сломить. В другой день Арчет бы рассмеялась. «Ага, ты хочешь поиграть в гляделки с дочерна обожженной ведьмой?» Он явно никогда не смотрел в глаза кириатам. Она ответила ему таким же пристальным взглядом, прекрасно осознавая, какой эффект производят ее темные калейдоскопические зрачки на людей, которые к такому не привыкли. Он вздрогнул и отвернулся задолго до того, как настала его очередь нырнуть мимо нее в туннель.
Арчет услышала, как товарищи осыпают капера насмешками, уходя в гулкое пространство туннеля следом за ним.
Когда вошел последний человек, она окинула долгим взглядом разрушенный городской пейзаж, унылые груды щебня и одинокие утесы еще не развалившихся зданий, подумала о гибельной силе, которую ее народ обрушил на это место. Труп дракона и курганы были скрыты от глаз за руинами, в которых укрывался отряд – они как будто уже слились с более протяженной и древней смертью, которая властвовала среди всех этих обломков. На один болезненный миг ей захотелось снова взбежать по холму из щебня, встать опять рядом с могилой Драконьей Погибели и дать ему еще один шанс… «Ну же, Эг, хватит дурью маяться – вылезай из этой дыры и идем со мной».
– Хватит, Арчиди.
Она вздрогнула, ощутила всплеск восторга, не понимая, кто говорит.
– Мы тут закончили, ничего не осталось.
Ее собственный голос звучал твердо на фоне обволакивающей тишины. Но он был сам на себя не похож, и Арчет не понимала, к чему относится это «мы» – к отряду, которым она теперь командовала, к ее погибшему другу или к предкам с их жутким триумфом, уничтожавшим все подряд.
Она повернулась и поспешила в туннель.
Глава сорок шестая
Он не очень удивился, обнаружив вооруженных людей, преграждающих путь; возможно, он даже жаждал чего-то в этом роде. Конечно, кто-то должен был услышать, как ворота захлопнулись – лязг, который они издали, не услышал бы только глухой. И этот «кто-то» должным образом поднял тревогу, на которую охрана не преминула ответить. Как и большинство благородных домов, родовое гнездо семьи Эскиат содержало собственную маленькую армию, и теперь, когда началась война, бойцы наверняка нервничали сильнее обычного, желая оправдать свое освобождение от призыва, привилегированное избавление от отправки на бойню дальше к югу. Они должны были дергаться и от прыжка тощей кошки, не говоря уже о звуке, с которым один склонный к вычурности черный маг распахнул парадные ворота.
«Эта твоя дешевая драматическая жилка навлечет на тебя неприятности, из которых в один прекрасный день ты не сможешь выбраться, Гил, мой мальчик. – Миляга Милакар ласково отчитывал пятнадцатилетнего Рингила после того, как ограбление склада обернулось эффектным и кровавым бардаком, а он сам необдуманно задержался, чтобы подразнить городскую стражу с карниза горящего здания. – Ты покалечишься или погибнешь – сильно удивлюсь, если этого не случится».
«Ну да, Миляга… – Он поморщился от воспоминаний. – Только глянь, что вышло в итоге».
В общем, да – пока он шел по дорожке к главным дверям дома и гравий хрустел у него под ногами, навстречу вышла охрана. Створки дверей раздвинулись, и в образовавшуюся щель быстро просочился отряд вооруженных людей в ливреях семейства Эскиат. Рингил подсчитал, оценил угрозу: семеро, из них пять с пиками и еще двое сзади – вроде бы маджакские наемники или какая-то местная имитация, со знаменитыми копьями в руках. Все они были в легких доспехах – шлемы и кирасы, судя по всему, надевали в спешке, но металл в тусклом свете блестел, демонстрируя ровную и гладкую поверхность. Снаряжение было либо новым, либо очень ухоженным. И это, разумеется, не вся домашняя армия, разве что Гингрену пришлось в последнее время сократить расходы. Внутри их больше.
Пикинеры выстроились грубым полукругом, защищая двери и выставив оружие против пехоты. Маджаки заняли пространство за ними, небрежно держа копья-посохи наготове. Во всем этом ощущалась мрачная отработанная слаженность действий, как будто двигались детали часового механизма. Но когда они увидели за спиной Рингила тройную шеренгу имперцев, шок прошелся по их лицам, как рота солдат.
– Арбалеты, – рявкнул Гил по-тетаннски, не оборачиваясь и не сбавляя шага. – Влево и вправо. Доложить о готовности, не стрелять без приказа.
Он небрежно остановился в паре десятков ярдов от выставленных пик. Послышался хруст гравия, когда имперские лучники позади него вышли из строя, развернулись веером и склонились над своим оружием. На мгновение он забеспокоился, что пикинеры могут сообразить и атаковать, пока у них есть преимущество, прежде чем имперцы успеют взвести тетивы и зарядить арбалеты. Конечно, он припас на этот случай немного магии и к тому же знал пару приемов, позволяющих отнять пику у ее владельца, не погибнув по ходу дела…
Арбалетчики отчитались – восемь лаконичных голосов, жестких и напряженных. Рингил улыбнулся пикинерам, позволил им самим все просчитать. Перешел на наомский.
– Давайте не будем торопиться, парни. Поступим разумно – и все доживем до рассвета, не обзаведясь некрасивыми дырками.
В дверном проеме позади них мелькнул свет. Рингил увидел, как там движутся смутные фигуры.
– Привет, папа, – позвал он. – Не очень-то дружелюбный прием. Не хочешь пригласить меня внутрь?
Заспорили невнятные голоса, звуча все громче. Он услышал отца и, возможно, кого-то из братьев – похоже, сучонка Креглира. Еще несколько незнакомых мужских голосов, затем резкий голос матери, и внезапно он растерялся, не понимая, какие чувства вызывает в нем ее присутствие. С одной стороны, он надеялся, что до конца лета она пробудет в Ланатрее, подальше от всего этого. С другой…
– Мама? Как насчет того, чтобы образумить папу и спасти нас всех от кровавой бани? Это имперские морские пехотинцы. Те же парни, с которыми ты меня видела, когда мы заезжали в гости по пути на север.
На мгновение воцарилась тишина. Затем снова зазвучали голоса его родителей, соревнуясь друг с другом, как борцы в какой-то злобной схватке. Он не был уверен, но ему показалось, что мать взяла над Гингреном верх. Он попробовал еще раз.
– Мы сейчас воюем, папа. Стоит дать этим ребятам самый ерундовый повод, и они проткнут твою охрану, как Хойран – кучку доярок-девственниц.
Свет ламп и тени сдвинулись. Гингрен вышел наружу и встал позади своих пикинеров.
Рингил моргнул.
На мгновение он не узнал стоящего перед ним мужчину, подумал, что это какой-то пожилой, отдаленный член дома Эскиатов, какой-то двоюродный дедушка, которого он никогда не видел, семейное сходство и все такое, но не…
И тут он словно получил удар под дых, осознав, что все-таки смотрит на отца. На Гингрена, который внезапно постарел.
Дородная фигура обрюзгшего воина, которую Гил лицезрел всего-то пару лет назад, истаяла почти без остатка. Плечи отца под тонкой курткой выглядели худыми, почти костлявыми. Даже раздавшаяся талия не казалась такой уж внушительной. Лицо, красивое в молодости – хоть Гил и ненавидел признавать этот факт, – а потом слегка раздобревшее от чересчур хорошей жизни, теперь было морщинистым и осунувшимся, измученным заботами, которые он не мог себе представить. В тусклом свете трудно было сказать наверняка, но упрямый рот тоже как будто ослабел, серая как сталь шевелюра побелела и поредела. Только ровный и упрямый как кремень взгляд был прежним, насколько мог судить Гил, и за это он был почти благодарен.
– Рингил. – Гингрен сперва шевельнул губами, как старая карга, прежде чем произнести это имя. – Чего ты хочешь? Пришел нас всех убить? А? Не довольствуясь тем, что извалял мое имя в грязи, теперь ты явился пролить кровь Эскиатов в комнатах, где воспитали тебя самого?
– Эй! Это не я позабыл о кровных узах, ублюдок! – рявкнул Гил, утратив самообладание, и увидел, как Гингрен вздрогнул. – Я-то душу не обменивал на место за главным столом!
– Ты нарушил эдикты! – В голосе отца тоже послышалась ярость, пусть слабая и отчаянная. – Ты попрал закон!
– Ага, закон, который отнимает у города свободу и ломает ее, как прутик для растопки. Закон, который придумали богатые торговцы, чтобы еще больше разбогатеть, и который приняли их подхалимы-марионетки в доме на холме, наплевав на…
– Ты ничего не смыслишь в этих делах, Рингил! Ты…
Он растоптал возражения.
– …наплевав на самых бедных граждан Лиги без малейшей жалости. Закон, который твою собственную родственницу превратил в сломленную рабыню в чужой стране. Где была твоя гребаная честь Дома Эскиат, когда это случилось, а?
– Ты сжег дом Элима Хинрика! Он погиб в том пожаре!
– Ничего удивительного. Со сломанными ногами он вряд ли мог оттуда выбраться, прежде чем все запылало. – Внезапно Рингил вновь взял себя в руки, и это оказалось легко. Он пожал плечами, стал изучать ногти. – Расскажи он мне то, что я хотел узнать, мог бы остаться в живых.
– Ты… – Гингрен теперь тяжело дышал, – убил достойного трелейнского торговца только потому, что он участвовал в легальной торговле. А теперь еще и шутишь мне в лицо? Ты мне не сын! И никогда им не был!
– Да, за последние несколько лет это становилось для меня все более ясным. Может, стоит поговорить на эту тему с мамой. Может, она чувствовала потребность в более…
– Рингил!
Громкий надменный возглас Ишиль Эскиат прозвучал как пощечина. Это заставило его замолчать так, как ничто другое не смогло бы. Он увидел, как она присоединилась к своему мужу позади шеренги вооруженных людей, и его сердце немного сжалось от этого зрелища. Он поморщился.
– Прости, мама. Это была дрянная шутка.
– Зачем ты здесь, Рингил? – спросила она тем же звонким голосом. – Я не верю, что ты собираешься причинить нам вред, и уж точно не думаю, что ты пришел просить прощения.
– Права по обоим пунктам. Я здесь за сведениями и уйду, когда их получу.
– Понятно. – Это прозвучало слегка едко. – А если мы не сможем предоставить тебе эти сведения, какова будет наша судьба? Ты и нам переломаешь руки и ноги, подожжешь дом и оставишь гореть?
Он подавил боль, затолкнул ее подальше.
– Нет, госпожа моя, я так не поступлю. Я не забыл свою кровь, в отличие от собственного отца. Вам не стоит бояться меня или моих людей, если вы убедите ваших отступить и сохранять хладнокровие.
Последовала долгая пауза. Гингрен нахмурился. Пикинеры выглядели неуверенно. Затем Ишиль сделала еще пару решительных шагов вперед, так что оказалась практически между двумя воинами с копьями-посохами.
– Отойдите, – резко сказала она. – Здесь не будет никаких драк.
Гингрен вспылил:
– Клянусь яйцами Хойрана, женщина, если ты думаешь, что я…
– Я думаю, муж мой, что у меня нет ни малейшего желания видеть, как семейное белье вот так стирают и высушивают прилюдно. Я бы очень хотела, чтобы наш гость вошел и сказал то, что хочет сказать, наедине. – Она бросила на Гингрена колючий взгляд, который невозможно было не заметить даже в таком тусклом свете. – Это было бы политически верно, не так ли, муж мой?
И опять наступил сложный, скрипучий момент, во время которого пикинеры сердито переглядывались. Рингил видел их замешательство и знал, что оно может оказаться смертельным. Он очень медленно и безвольно поднял руку, обращаясь к своим людям:
– Отойдите. Пусть поймут, что вы не притворяетесь.
Он услышал звуки, свидетельствующие о том, что арбалетчики демонстративно опускают оружие и встают. Увидел облегчение на лицах людей напротив. Дружелюбно кивнул пикинерам. Принял менее напряженную позу.
К тому времени, как Гингрен последовал его примеру, наконечники копий уже начали опускаться.
– Ладно, отойдите. – Приказ прозвучал отрывисто и нелюбезно. – Но твои люди останутся здесь, Рингил. И ты отдашь мне свой проклятый клинок.
– Ничего подобного.
Гингрен выпрямился.
– Тогда…
– Муж, – резко перебила его Ишиль. – Будь так добр, дай мне руку и проводи в дом. Я что-то совсем ослабела от всей этой суеты.
Гингрен уставился на жену, его губы подрагивали. Она спокойно уставилась на него в ответ. Наконец, не говоря ни слова, Гингрен протянул руку, и Ишиль приняла ее томным жестом, который, как предположил Гил, мог сойти за слабость. Он заметил ухмылки среди пикинеров и сам удивился внезапному приступу сочувствия к отцу.
«Поздновато для этого, Гил».
И очень слабо, сквозь дождь и грозовую мглу, которую он обрушил на Луговины, черный маг услышал первые крики.
Внутри особняка Эскиатов он, ощущая внутренний зуд, остановился посреди западной гостиной, в то время как его мать – в чем совершенно не было нужды – заботливые фрейлины усадили у окна и принялись обмахивать. Гингрен оставил ее там, как какую-то задачу, которую он устал решать, подошел к угловому шкафу и налил себе стакан чего-то янтарного. Опрокинул одним глотком, налил другой, демонстративно ничего не предложив Гилу. Они оба вели себя так, словно были в комнате одни, пока Креглир не ворвался туда, явно намереваясь схватить Рингила за горло.
– Ты, гребаный…
– Крег! – Теперь в голосе отца звучала прежняя властность: он знал, что с этим сыном может справиться. – Даже не думай об этом. Я не позволю тебе устраивать скандал в присутствии матери. Помни, где ты, помни, кто ты. Ясно?
Креглир зарычал, но отступил к книжному шкафу у стены и удовольствовался тем, что смерил младшего брата убийственным взглядом. Никаких особых перемен с тех пор, как Рингил видел его в последний раз, – они и впрямь друг друга не выносили. С Гингреном-младшим Гил неплохо ладил, по крайней мере, до инцидента в Академии – и даже после этого братья продолжали относиться друг к другу с подчеркнуто любезным взаимным презрением, – а вот вражда с Крегом была чем-то утробным и вечным. Может быть, не обремененный ролью старшего, которая сдерживала Гинга, Креглир просто смог дать волю желаниям, требующим обеспечить главенство над братом. Или, возможно, он испытывал искреннее отвращение к тому, чем являлся Рингил, и всегда заявлял об этом открыто. Так или иначе, они дрались до крови с юных лет и никогда не видели причин останавливаться.
Сейчас их уж точно не было.
– Гордишься собой, братишка? – Губы Креглира скривились. – Привел врага к нашей двери, опозорил собственную мать перед чужаками и слугами.
Гил посмотрел на него.
– Хочешь, чтобы тебя отшлепали, Крег? Я готов.
Он смотрел, как Креглир брызжет слюной и кипит от злости, зная, что брат ничего не сделает, раз уж отец взял его на поводок. Забавно: так мог бы выразиться Драконья Погибель. Или нет, ведь он, как ни крути, знал толк в обращении с трудными братьями.
– Ты, мразь пидорская. Если бы матери не было в этой комнате, я бы…
– Ты бы сдох. Вот что бы ты сделал. А теперь заткнись на хрен, дай мне поговорить со взрослыми. – Рингил повернулся к Ишиль. – Я рекомендую тебе по меньшей мере завтра оставаться дома, мама. Люди, что ждут меня снаружи, – лучшее из того, с чем я пришел в Трелейн.
Ишиль уже прогнала воркующих фрейлин с веерами прочь. Теперь она села в кресле прямо, пристально глядя на него, и предобморочной растерянности в ней было столько же, сколько в нахохлившемся ястребе.
– Что ты наделал, Рингил? – тихо спросила она. – Нам сказали, что ты мертв. Что ты навлек на наши головы?
– Я освободил каторжников на тюремных кораблях и доставил на берег.
Креглир фыркнул:
– Бред сивой кобылы!
В остальной части комнаты воцарилось молчание. Креглир перевел взгляд с одного родителя на другого, но они, похоже, не разделяли его уверенности.
– Ну, я имею в виду… – Он раздраженно развел руками, но силы в его тоне поубавилось. – Нет, в самом деле. Разве он мог такое устроить?
– Дело сделано, – сообщил им Рингил. – Они уже в городе. Их ведет капер Акулий Мастер Вир – в той степени, в какой подобной толпой вообще можно управлять. Но большинство бесчинствует где попало. Думаю, портовые трущобы уже захвачены, Тервинала, возможно, тоже. А сам Вир свободно разгуливает по Луговинам с остатками своей команды.
– Да ты… – Гингрен уставился на него, опустил руку и не заметил, что разливает позабытую выпивку. – Ты спятил? Рингил, ты ебанулся? Я что, вырастил демона-подменыша вместо сына?
– В общем-то, да. – Он снова повернулся к сидящей Ишиль. – Ты меня призвала, мама. Ты вернула меня, чтобы отыскать Шерин и наказать тех, кто ее похитил.
– За первую часть тебе заплатили, – строго ответила она. – Насколько я припоминаю, немало. И, сдается мне, тебя не просили никого наказывать после того, как Шерин вернулась.
– Нет. Шерин попросила об этом сама.
– Шерин Херлириг – глупая маленькая шлюшка, – прорычал Креглир, – у которой не хватило ума и благородства, чтобы удачно выйти замуж или родить детей во благо своей семьи. Она всегда была такой. Кому есть дело до ее желаний?
– Очевидно, только мне.
– Ты, гнилой кусок…
– Довольно! – Ишиль встала: к королеве ведьм вернулось самообладание. – Что сделано – то сделано. И я полагаю, Рингил, этот твой гениальный бунт закончится вскоре после рассвета. Толпа истощенных преступных негодяев, конечно, не окажется большой проблемой для Стражи, как только станет светло и та поймет истинную природу угрозы.
– Точно подмечено, – усмехнулся Креглир. – Стража пустит эту мразь на корм для гончих. Сам увидишь, брат.
– Я не рассчитываю пробыть здесь достаточно долго. Я пришел не за этим.
Через полуоткрытые окна гостиной до них долетели далекие крики. И Гингрен, и Креглир поспешили к окну и уставились на давящую, пронизанную дождем темноту. За их спинами Ишиль казалась невозмутимой. Рингил подумал, что она уже слышала более слабые крики, раздавшиеся раньше, но промолчала. Он встретился с ней взглядом, ища подтверждение своей догадки, и, хотя ее лицо было непроницаемо, на мгновение ему показалось, что уголки ее рта и глаз тронула улыбка. Ему показалось, что он увидел там печаль и что-то похожее на жалость.
И, может быть, любовь. Он не был уверен.
А потом все исчезло.
– Небо красное, – мрачно сказал Гингрен. – Там что-то горит.
– Это дом Рафрилла, папа. Должно быть. – Когда Креглир повернулся и уставился на Гила, его лицо выражало потрясение и обвинение. – Клянусь яйцами Хойрана, он говорил правду!
– Рад, что с этим мы разобрались.
Гингрен повернулся к нему, и в его голосе послышались остатки колоссальной отцовской ярости, которую Гил помнил с юности.
– Ты думаешь, это смешно? Ты позволил выродкам-каторжникам прийти в родной город, чтобы грабить, насиловать и жечь, – и теперь смеешься?
– Ну, посмотри на это с другой стороны, папа. Я сомневаюсь, что они сделают что-то, чего уже не сделали с ними.
Гингрен едва не бросился на него, и Гил с ужасом, похожим на внезапную тошноту, понял, что не готов к этому. Крега он бы уничтожил без промедлений, сотворил бы глиф и поглядел, как брат падает и задыхается, не испытывая ничего, кроме радости. Но Гингрен, его измученный, опустошенный, побежденный отец…
– Мы так ни к чему не придем, – ровным голосом произнесла Ишиль. – У нас есть слово нашего сына по части нанесенного им ущерба, и я никогда не сомневалась в его правдивости. Вопрос в том, Рингил, что нужно сделать, чтобы ты снова ушел. Ты сказал, что тебе нужны сведения. Какие?
– Пленники, которых привезли из Орнли. Мои товарищи по экспедиции. Я хочу знать, где их держат, – я хочу, чтобы их отдали мне.
Ишиль взглянула на Гингрена.
– Муж?
Тот не обратил на нее внимания. Он все еще изумленно таращился на Рингила.
– И ради этого ты проделал такой путь? Сделал все это? Ради имперцев?
– Они мои друзья.
Отец кивнул, плотно сжав губы. В нем медленно рождалась та же смесь отвращения и понимания, что и в тот раз, когда он застукал Гила в объятиях Джелима Даснела в конюшне. – Да. Что ж, твои друзья больше не под охраной Канцелярии. Их перевели неделю назад. Всех, кроме рядовых, – их мы допросили по прибытии, а потом казнили как военнопленных.
– Куда перевели? По чьему приказу?
– В Эттеркаль.
Настала очередь Рингила кивнуть.
– Финдрич. Он знал, что я приду.
– Не говори глупостей, мать твою. Откуда он мог это знать?
– О, папа. Тебя действительно ни во что не посвятили, не так ли? – И вот опять – внезапный, неожиданный укол жалости к тому, во что превратился Гингрен. – Неужели ты действительно продал себя так дешево, папа? Неужели они действительно ничего не сказали тебе о том, что скрывается за кликой?
– Я не задаю таких вопросов, – сухо ответил его отец. – Потому что мне все равно. Я солдат, а не политик. Достаточно того, что Финдрич и ему подобные представляют собой хребет и амбиции, на которые не способны остальные члены Канцелярии. Достаточно того, что на этот раз они приведут нас к чистой победе над Ихельтетом, а не к очередному грязному компромиссу.
– Прямо как в боевом гимне спето, да?
– Пошел ты на хер, Гил, предательский кусок…
Креглир заткнулся, когда младший брат повернулся к нему лицом. Глаза Гила были пусты, его левая рука поднялась, причудливо изогнувшись…
Он увидел краем глаза, какое у матери сделалось лицо. Услышал ее хриплый шепот – «Гил, прошу, не надо!» – или, быть может, ему показалось, и его рука упала, как будто сама по себе, как будто ударом топора рассекло все нервы и сухожилия. Он подавил рождающийся глиф, погасил, как гасят об ладонь криновую сигарету. Устремил на брата пристальный взгляд.
– Тебе повезло, – мрачно сказал он, когда Креглир отвернулся. – На мгновение я забыл, что она и твоя мать тоже.
Вступил Гингрен, в чьей позе и тоне ощущалось жалкое подобие былой властности. Он пытался выпятить грудь.
– А теперь ты покинешь нас, изгой. Выродок. Хм? Пятно, да – сочащееся гноем пятно на чести моей семьи. Теперь ты оставишь нас в покое.
Он пытался изобразить ярость, но голос дрожал и ломался, отчего выходило нечто вроде отчаянной мольбы.
Гил кивнул. Вспомнил, что такое улыбка, и нацепил ее.
– Да, я ухожу. Удачи тебе с твоей чистой победой, папа. Держи меня в курсе, дай знать, чем все закончится. Мама… всегда рад тебя видеть, твоя красота по-прежнему не увядает.
– Рингил, – сказала она очень тихо.
Он шагнул к матери, и она подняла вялую руку с того места, где сидела. Он наклонил голову, взял ее пальцы в свои, коснулся губами тыльной стороны ладони. Прикосновение было таким же официальным, как царапанье пера по пергаменту, сухим и холодным, как веточка в метле. Но в момент поцелуя ее пальцы крепко сжали его руку, и на протяжении этого времени они вцепились друг в друга, как два скалолаза на краю бездонной пропасти.
Он так и не узнал – ни тогда, ни потом, – кто из них был спасителем, а кто висел над обрывом.
Хватка разжалась. Мать отпустила сына. Он выпрямился и откашлялся.
– Как я уже сказал, вам лучше оставаться внутри и приказать своим людям охранять периметр, по крайней мере до полудня. Я сказал Виру держаться подальше от этого места, и я думаю, что он послушается. Но я не могу отвечать за всех остальных. – Он посмотрел Ишиль в глаза, на мгновение понизил голос: – Прощайте.
Затем он повернулся и оставил их друг с другом.
Рингил вышел из родового гнезда семейства Эскиат в дождь и темноту, чтобы собрать своих людей. Он увидел пятна красноватого света на низком темном брюхе небес: как и утверждал его отец, где-то посреди Луговин горели первые особняки.
Глава сорок седьмая
Втуннеле Селак Чан с явным облегчением уступил ей лидерство. Он уже отстал от огненного духа на добрых двадцать футов, и Арчет немедленно начала наверстывать упущенное. Ее заверения в том, что им ничего не угрожает, были пустыми словами – она понятия не имела, что находится здесь, внизу, – но единственной слабой верой, которую полукровка сохранила, была вера в то, что дух заботится об их благополучии.
Несколько минут они шли молча, пока Чан не подошел к ней вплотную и не внес разнообразие в ритмичный, отдающийся эхом лязг шагов по металлической решетке.
– Моя госпожа, мы идем пешком… уже несколько сотен ярдов.
– Да. И что? – Это прозвучало нетерпеливо, поскольку призраки Арчет последовали за нею в этот простой прямой туннель и не собирались оставлять ее одну в ближайшее время.
– До края ямы было всего сорок или пятьдесят ярдов, моя госпожа. Самое большее – шестьдесят.
– Это…
«…неоспоримая правда, Арчиди».
Она подавила желание застыть как вкопанная. Вместо этого немного замедлила шаг, бросила взгляд через плечо, изображая небрежное безразличие. Лицо Чана в полосатом оранжевом свете выглядело напряженным: он еще не испугался, но был к этому близок. Позади него она увидела другие взволнованные лица в том же мерцающем свете: все члены отряда изо всех сил пытались побороть страх. Арчет опять повернулась вперед, прежде чем они смогли бы уловить что-то в ее собственных чертах, чего она не желала им показывать. Проворчала что-то нечленораздельное.
– Это кириатское волшебство, моя госпожа?
– Да, так и есть, – беспечно ответила полукровка. – Не о чем беспокоиться. Видишь ли, мой народ поднаторел в работе с силами, которые удерживают нас на Земле, э-э, в их изменении сообразно своим целям.
– Но тогда… – Чан откашлялся. – Где мы, госпожа?
– В шахте. – Она на это горячо надеялась. – Мы в нее спускаемся. Но туннель, э-э, позволяет нам при этом не падать. Понимаешь?
Короткая пауза, к счастью заполненная топотом их ног по железу.
– Выходит, это та же самая магия, что поднимала лифт в Ан-Кирилнаре?
– Э-э… Да. В значительной степени.
– Значит… – В его голосе звучало сомнение. – Мы не можем упасть?
– Нет-нет, это невозможно. – Она поморщилась, глядя во тьму туннеля впереди… или внизу… а какая разница. – Такого не может случиться. Силы, э-э, действующие здесь, не допустят, чтобы нас постигла подобная участь.
– Должен ли я рассказать об этом остальным, моя госпожа?
– Да, хорошая идея. Передай дальше.
«Может, у тебя это выйдет убедительнее, чем у меня».
Она притворилась, что не слышит, как вдоль цепочки идущих по туннелю летит волна шепота, пробуждая тревожный тихий прибой. Попыталась не волноваться о том, насколько глубока эта яма в действительности и как далеко они могут упасть – лицом вперед, в плохо освещенную тьму, – если окажется, что она и впрямь такая гадкая лгунья, какой себя ощущает.
Воранжевом сумраке невозможно было вести точный учет времени, но Арчет показалось, что прошел целый час, прежде чем они увидели впереди какое-то сияние. Отряд шел не в походном темпе – несмотря на все протесты, раны Канана Шента его замедляли, и были другие, кто получил повреждения во время вчерашней стычки, – но с какой стороны ни посмотри, они, должно быть, уже погрузились в землю по меньшей мере на пару миль.
«Ну да. Копатели в Монале уходили куда глубже».
По правде говоря, хотя сам масштаб ямы и магия туннеля произвели на нее некоторое впечатление, ничто не поразило ее так уж сильно. В конце концов, она оставалась кириаткой и по инстинкту, и по воспитанию. Жизнь под землей – вот что было свойственно ее народу.
Пятно яркого света превратилось в дверной проем, похожий по очертаниям на тот, что приоткрылся для них на поверхности. Дух вошел в него без колебаний и выжидающе завис на другой стороне.
«Ну, а что еще мы будем делать? Развернемся и пойдем обратно?»
Арчет осторожно шагнула в проем. Она очутилась в огромном помещении со стенами из необработанного камня, залитого чем-то вроде прозрачной как стекло смолы, переходящими в тускло освещенное сводчатое пространство над головой, заполненное угловатыми железными конструкциями и свисающими кабелями. Она почувствовала, как от этого зрелища ее охватило облегчение. Все выглядело таким знакомым. Туннели и шахты в Ан-Монале имели почти такое же покрытие. На самом деле это вполне мог быть – она оглядела груды железного хлама, заполнявшие помещение со всех сторон, – какой угодно склад в комплексе сухих доков вулканической гавани Монала. В нем, несомненно, хранился тот же хаотичный ассортимент брошенного снаряжения.
Читать бесплатно другие книги:
