Темные ущелья Морган Ричард
Ножи ожили. Падающий Ангел выпрыгнул из ее сапога и оказался в руке. Остальные тосковали в перевязи. Она рычала и крутила шеей, пытаясь отыскать горло или лицо, чтобы укусить, но ничего не находила. Сильно вытянулась в руках, которые мешали ей двигаться. Рубанула воздух рядом с собственным бедром Падающим Ангелом…
– Угомонись!
Это было напряженное бормотание, не более того, но Арчет почувствовала, как воля к борьбе выскочила из нее словно пробка из бутылки. Почувствовала, как от этого приказа иссякли силы. Даже ее ножи внезапно затихли. Все волоски у нее на затылке встали дыбом.
– Так-то лучше. Если не возражаешь, обойдемся без строптивой королевы-воительницы.
Женский голос – с хрипотцой, великолепный и интимный; казалось, он эхом отдавался в ее животе, просачиваясь все ниже, где она спрятала свои чувства к двум ишлинакским шлюхам с пылкими очами. При этом воспоминании в ней проснулся новый огонь. Хватка на ее руках чуть ослабла, тонкая темная ладонь затрепетала в ее поле зрения, как у фокусника перед трюком. Затем, прежде чем Арчет успела отреагировать, рука снова опустилась прямиком к месту соединения ее бедер, ладонь и длинные пальцы прижались к щели. Полукровка ахнула и выгнулась дугой. Ее внутренности стали горячими и жидкими от прикосновения. Каким-то образом, сквозь слои кожи и хлопка, пальцы этой руки оказались внутри нее, открывая ее внезапно преисполненную желания вульву, двигаясь в мягком, но настойчивом ритме, пытаясь достичь какого-то непостижимого ядра, обхватывая и прижимая, а потом как будто лава хлынула из сточного озера в Ан-Монале, разрушая берега, – излилась, горячая, густая и величественно неудержимая, хлынула липким потоком вниз, – когда Арчет кончила, сотрясаясь от сильной дрожи.
Ей в жизни не доводилось такого испытывать.
Она выскользнула из объятий, упала на ближайшую стену лачуги, тяжело дыша, всхлипывая, слезы застилали ей глаза.
– Ну вот, получай. Поглядела бы я, как твоя потаскушка из Лиги пытается устроить тебе то же самое.
Что-то темное опустилось на колени рядом с ней в переулке. Она моргнула сквозь слезы и увидела нависшее лицо совершенной красоты – гладкая эбеновая кожа, почти такая же, как у нее самой, обнаженные в ухмылке, чересчур острые белые зубы, длинные буйные волосы, которые выглядели так, словно их целую жизнь не касался гребень. В центре всего этого были глаза – те же самые янтарные очи, которые она уже видела дважды за эту ночь. Та же рука, что только что заставила ее вспыхнуть, теперь потянулась и поправила воротник, большим пальцем смахнула слезы с лица и погладила по щеке, и все это с нежной, но настойчивой интимностью давнего любовника. С каждым произнесенным словом по нижней части ее тела прокатывались толчки, словно отголоски землетрясения.
– Я хочу сказать… – Изо рта выскользнул язык – пугающе длинный для человеческого лица, которое надела Келгрис, – и богиня смочила большой палец, прежде чем снова принялась вытирать слезы Арчет. – Нет никаких причин, по которым мы с тобой не можем быть добрыми подругами, – если ты не преступишь черту, вспомнив об этой своей нелепой фантазии про месть.
Арчет выдавила из себя слабую улыбку.
– Значит, речь все-таки о сделке?
– Ты бы предпочла иметь дело с волком? – Женщина, или то, что носило ее шкуру, закончила с лицом Арчет и грациозно отступила на пару футов. В темноте видны были только янтарные глаза и зубы, и лишь едва заметный силуэт шевелюры выдавал в ней человека. – Тебе действительно нужно взглянуть на это в более долгосрочной перспективе, кир-Арчет Индаманинармал. Шаман Полтар и его ручной вождь смертны, оба. Они достаточно скоро умрут, без какой-либо помощи с вашей стороны. Как и маленькая северная киска, ждущая твоего возвращения домой, если уж на то пошло. В этом суть смертных. Они умирают. Подумай об этом – твой путь будет долгим и одиноким. Может, время от времени тебе не помешала бы компания бессмертного существа.
Арчет чуть увереннее прислонилась к стене. Она все еще не могла подняться: собственные ноги казались ей спутанными пучками водорослей.
– Сегодня вечером я уже отказала двум шлюхам. И не собираюсь уступать третьей.
Рычание, исходящее не из человеческого горла. Келгрис внезапно оказалась перед ее лицом. Янтарные глаза полыхали в считаных дюймах от него. Тонкая струйка крови просочилась из волос Келгрис и потекла по лицу.
– Следи за своим языком, кир-Арчет.
Арчет судорожно выбросила вперед руку и запустила пальцы в густую гриву богини. Подняв Падающего Ангела другой рукой, она прижала острие клинка под челюсть существа. Полукровка двигалась быстрее, чем когда-либо прежде, и даже не была уверена, что это и впрямь действует ее тело. Она перевела дух и наклонилась на полдюйма ближе к янтарным глазам.
– Я не собираюсь использовать свой язык на тебе, сука, – жестко сказала она. – Но хочу выяснить, годится ли для такого дела кириатская сталь. Ты заставила меня кончить и подумала, это все? Я бы и сама справилась, пустив в ход только половину руки, держащей этот нож.
Казалось, Падающий Ангел вливал в нее свежую, прочную как канат силу, начиная от мышц руки, которая его держала. Арчет почувствовала, как ее захлестнул этот поток, почувствовала, как внутри разбивается о берег мощный прибой. Она снова прижалась к стене и медленно поднялась на ноги. Подняла и Келгрис, удерживая ее на острие ножа как рыбу на крючке. Теперь из волос Небожительницы кровь текла с пугающей скоростью, окрашивая ее лицо в алый влажный цвет. Ее губы кривились от невысказанных слов, в горле поднималось низкое рычание. Убийца Призраков со стоном пробудился, встрепенулся и ожил в ножнах на груди Арчет. Полукровка подняла Падающего Ангела выше, другой рукой отпустила гриву богини, выхватила Убийцу Призраков из воздуха, когда он покинул ножны, как будто поймала в момент падения. Медленно вытащила Падающего Ангела из-под окровавленного подбородка Келгрис.
– У меня всё, – прошипела Арчет. – Вали отсюда.
Лицо перед ней как будто задрожало и поплыло, превратилось в водоворот из разных женщин, отличающихся почти во всем, кроме янтарных глаз и постоянной струйки крови по одной стороне лица. Келгрис обнажила зубы в ужасной усмешке.
– Тебя уже дважды предупреждали, кир-Арчет, – сказала она внезапно похолодевшим голосом. – Третьего раза не будет.
И снова исчезла.
Через некоторое время Арчет оторвалась от стены. Подавила бегущую вдоль хребта дрожь, окинула взглядом тесное пространство, в котором произошла стычка. Затоптанная земля и комья конского навоза, залетевшие сюда с улицы. Она засмеялась, хоть голос и дрогнул.
– Божественное вмешательство, значит? Пока сам не попробуешь, не поймешь, в чем суть.
Она вышла на главную улицу, огляделась по сторонам. Никого не было видно, и беспокойство из-за преследования, которое она испытывала с тех пор, как покинула бордель, исчезло. Она глубоко вдохнула, и даже пахнущий древесным дымом воздух показался ей чуть менее тяжелым.
– Хорошо, Арчиди, – сказала она вслух, обращаясь к пустой улице. – Посмотрим, сможем ли мы доставить тебя домой без лишних волнений.
Ей это почти удалось.
Она вошла на территорию посольства – имперцы у ворот почтительно кивнули, – миновала конюшню и через двор проследовала в главный корпус. Через холл и вверх по лестнице в свои апартаменты. Она была уже на третьем этаже, когда услышала, как позади открылась дверь, а затем раздалось робкое покашливание.
Она обернулась и увидела Илмара Каптала, стоявшего на лестничной площадке; дверь в его комнаты была приоткрыта. Судя по всему, он уже давно ждал ее.
– Господин Каптал. Могу я вам помочь?
– Госпожа Арчет, я тут подумал. – Каптал потер лицо одной рукой, как человек, только что пробудившийся от сна. Он казался странно озадаченным, как будто был ошеломлен словами, исходящими из собственного рта. – Мне пришла в голову поразительная идея… и вот я думаю, есть ли в ней смысл…
Полукровка подавила зевок.
– Есть ли смысл в чем?
– В смене правящей династии, – сказал он. – Вы должны стать императрицей.
Глава пятьдесят шестая
Пленников держали в пустом винном погребе в задней части склада. Каменные ступени вели вниз, низкий сводчатый потолок был выложен черным кирпичом. На стенах торчали в держателях угасающие факелы, массивные дубовые двери по обе стороны вели в отдельные части погреба. Вторую дверь слева стерег отряд из шести человек – жестокие эттеркальские головорезы, вооруженные ножами и дубинками, сидели на бочонках из-под вина или стояли, прислонившись к сводчатым стенам, озаренным светом двух фонарей на полу. Они вскочили, едва заслышав топот сапог по лестнице, и разразились проклятиями, когда увидели Рингила и Слаба Финдрича в плену, с разбитым лицом, во главе отряда мрачных и окровавленных имперских солдат.
Рингил остановился в паре ярдов от того места, где они стояли, и дал им возможность хорошенько рассмотреть себя. Он взял с собой только восемь годных людей, оставив Клитрена с остальными, чтобы перевязать раненых и подготовить их к отходу. Но это были восемь тяжеловооруженных морских пехотинцев, ликующих от только что одержанной победы над темными силами, заполучивших в битве лишь царапины и ссадины, которых в самый раз хватило, чтобы распалить боевое пламя внутри. Они готовы были сожрать людей Финдрича заживо. Рингил дал местным бандитам время, чтобы все подсчитать, выждал краткий миг, который потребовался им для принятия решения.
Резким кивком указал в сторону лестницы, по которой только что спустился.
– Ну же, съебывайтесь. Ключи оставьте.
Большое железное кольцо с ключами лязгнуло, ударившись о каменные плиты. Мужчина, который отстегнул его от пояса, осторожно обошел имперцев, а потом взбежал по ступенькам, как испуганная крыса. Его товарищи не заставили себя ждать. Торопливые шаги затихли вдали. Рингил покосился на Финдрича.
– Тяжело нынче найти прислугу, да? До чего докатился Соленый Лабиринт…
Работорговец издал сдавленный звук. Рингил подошел к упавшим ключам и ударом носка отбросил их по каменным плитам туда, где двое морских пехотинцев с двух сторон держали Финдрича. Кивнул – и имперцы отпустили пленника.
– Вот что я тебе скажу, Слаб, – ты нам откроешь дверь. Если Рисгиллен встроила в этот замок какие-нибудь неприятные сюрпризы, ты испробуешь их первым.
В глубине души он считал такую ловушку маловероятной. Нигде в погребе не чувствовалось ни малейшего запаха магии – ни двендской, ни какой-нибудь другой, – а он уже довольно хорошо вынюхивал такие штуки. Но Финдрич этого не знал. Отпущенный морпехами, он наклонился и подобрал ключи с видом человека, которому приходится держать в руках змею. Потом он замер в нерешительности, глядя на дверь.
– Ну же, давай. – Рингил толкнул его вперед, шагнул ближе и снова толкнул. Он заставил работорговца подойти к двери, где Финдрич дрожащими руками принялся возиться с ключом.
Дубовые створки со скрипом открылись внутрь. Рингил пихнул работорговца вперед, быстро последовал за ним. В свете ламп увидел грубые соломенные циновки и топчаны. На него уставились знакомые лица, узники поспешно вскочили. Махмаль Шанта… Менит Танд… Кларн Шенданак – один глаз маджака был полуприкрыт веком и почему-то выглядел мертвым. Все трое оказались гораздо худее и потрепаннее, чем он помнил, но в остальном как будто не пострадали. Вдобавок к ним Рингил увидел пару высокопоставленных офицеров морской пехоты, ракановского лейтенанта с рукой на грязной перевязи…
Он оттолкнул Финдрича с дороги и встал, оглядывая комнату.
– Рингил? – слабым голосом спросил Махмаль Шанта, не веря своим глазам. – Это действительно ты?
– Где Драконья Погибель, мать твою? – Он резко повернулся к Финдричу, скрючив пальцы словно когти. – Где Арчет?
Танду и Шенданаку потребовались совместные усилия – он бы не поверил, что они на такое способны, если бы сам не увидел, – чтобы успокоить его.
Он схватил Финдрича за горло и прижал к ближайшей черной кирпичной стене. Кричал своим людям, чтобы они снова принесли меч в ларце – дескать, поглядим, не развяжет ли это язык ублюдку, теперь по-настоящему. Финдрич в панике хрюкал сквозь стиснутую гортань, тщетно пытаясь разжать железные пальцы Рингила, отчаянно хрипя на остатках воздуха, какие у него еще были: он не понимает, о чем говорит Гил, какая Драконья Погибель, что за гребаная сука из Черного народа; это все имперские пленники, какие у них были, остальные погибли, да-да, погибли, военный корабль «Владыка соленого ветра» так и не вернулся домой – шторм, мать его, шторм…
– Он говорит правду, Эскиат, – с манерным спокойствием встрял Менит Танд. – Пока ты его не задушил насмерть.
– Да, именно так. – Шенданак поднялся с койки, на которой сидел плечом к плечу с Тандом. Оказалось, он хромает, и Рингил впервые заметил, что и у него рука на перевязи. – Послушай его, а? Драконья Погибель сюда не попадал. Арчет тоже. Они потерпели крушение у берегов Пустошей.
Тот простой факт, что голоса Танда и Шенданака зазвучали в унисон, был достаточным чудом, чтобы остановить Гила. Он повернул голову и ослабил хватку на горле Финдрича. Перевел взгляд с изуродованной шрамами физиономии маджака на невозмутимое лицо Танда. Судорожно отпустил Финдрича, и тот рухнул на пол.
– Потерпели крушение? – глупо переспросил Гил.
Танд кивнул.
– Боюсь, что так. Илмар Каптал тоже был на борту. Довольно много морских пехотинцев, некоторые из лучших людей Кларна, а также несколько гвардейцев, я полагаю. Мы ждали новостей, пока они держали нас в Канцелярии, но те так и не пришли. «Владыка соленого ветра» не вернулся домой.
– Они могли солгать вам, – пробормотал он онемелыми губами. – Вы же были военнопленными, они могли…
– Мы видели, как корабль гнало к берегу, – мрачно сказал Махмаль Шанта. – Шторм налетел из ниоткуда, без предупреждения. Я такого ни разу не видел. Мы и сами чуть не разбились у мыса. Чуть ближе – и от нас остались бы одни щепки. А их корабль был в доброй четверти лиги слева по борту. Прости, Рингил. Их больше нет.
Шторм из ниоткуда.
Он снова услышал, как ворчит крадущаяся стихия где-то за юго-восточным горизонтом, пока духи окутывают «Гибель дракона» туманом. Отдаленное непокорное рычание сил, которые он призвал и подчинил своей воле.
«Ты этого не знаешь, Гил. Ты не знаешь, что произошло».
Но он знал. Знал.
В памяти снова всплыл мрачный голос Хьила:
«Духи стихий капризны, и их размах велик. Дай им волю – и нигде не скроешься от озорства. Попытайся об этом не слишком переживать – такова цена, которую нельзя не заплатить».
Но в конце концов платить пришлось не ему.
«Фокус в том, чтобы они исполнили твою волю в непосредственной близости от тебя. То, какой хаос они посеют где-то еще, тебя не касается».
Гребаная икинри’ска.
Он почувствовал, как ярость пробирает насквозь, ледяным озером скапливается в пустоте под ребрами, словно туда стекают по камню ручейки талой воды. Он почувствовал, как у него перехватило дыхание, как напряглись челюсти. Огляделся, словно очнувшись от чего-то, увидел Финдрича на полу у своих ног.
За его плечом два морпеха, которым было поручено нести меч, стояли в ожидании, держа открытый ларец.
И олдрейнский клинок ждал внутри.
Финдрич прочел выражение его лица, понял, что предвещает взгляд, и панический стон сорвался с его губ. Когда Рингил угрожал ему мечом раньше, когда он поднес томно извивающееся жало близко к лицу работорговца, Слаб Морда Кирпичом Финдрич треснул как яйцо. Пробормотал, где находятся пленники, пообещал привести к ним Рингила, убрать охрану, что угодно – слышишь, что угодно, только убери от меня эту проклятую штуку…
Похоже, Рисгиллен в какой-то момент довольно ясно объяснила ему, что произойдет с тем, кто возьмет меч в руки.
Теперь происходило то же самое. Финдрич попытался отползти назад вдоль черной кирпичной стены, в ужасе уставившись на ларец. Рингил стоял, глядя на него сверху вниз, охваченный яростью и горечью утраты, и что-то как будто промелькнуло между двумя мужчинами – они оба наконец что-то поняли.
– Нет, Гил, послушай…
– Арчет и Эгар погибли. – Он сказал это тихо, рассудительным тоном, как будто пытаясь объяснить. – Потерпели кораблекрушение. И что мне остается делать, Слаб?
– Гил, умоляю…
– Пора, Слаб. Момент настал уже давным-давно.
Он повернулся к ларцу и взялся за меч в том месте, где клинок соединялся с рукоятью. Почувствовал, как оружие от прикосновения оживает, пытается вывернуться из хватки, но его кулак был сжат слишком крепко. Он опустился на одно колено перед Финдричем, смутно осознавая, что ухмыляется как череп. Схватил работорговца за правое запястье, жестко надавил на болевую точку, так что пальцы Финдрича разжались. Слаб метался и отбивался, но Рингил, с бесстрастным видом продолжая его удерживать, наклонился ближе.
– Успокойся, – прошипел он, и работорговец прекратил борьбу.
Позади кто-то откашлялся:
– Господин Рингил, нам, вероятно, следует…
– Заткнись, Танд. Я занят, разве ты не видишь.
Финдрич лежал точно одеревенелый, его лицо покрывали капли пота, губы подергивались от мольбы, которую он не мог произнести. Меч нетерпеливо извивался в руке Рингила. Гил отпустил запястье работорговца и прижал парализованную руку к каменному полу.
– По правде говоря, Слаб, – ты мне никогда, блядь, не нравился, даже в былые времена. И никто из нас не стал лучше с возрастом.
Он положил мягко изгибающееся жало клинка на раскрытую ладонь Финдрича.
И отпустил.
Металл украдкой обвился вокруг кисти и предплечья работорговца, а потом чудовищно сжал его плоть. Рингил наблюдал как зачарованный. Финдрич вскрикнул, по-девичьи высоко, в ужасе уставившись на свою руку, и в это же время острый конец жала приподнялся, как атакующая змея, и вонзился в скудную плоть запястья. Новый крик из работорговца выжали, как воду – из промокшей одежды, и металлическое жало теперь принялось копаться в его запястье, раздирая дыру все шире, но крови не было, зато тело Финдрича начало содрогаться…
Гил поднялся на ноги. Взглянул на Танда и остальных, собравшихся кольцом позади него, с пепельными лицами и пристальными взглядами. Он одарил их легкой деловитой улыбкой.
– Вы не хотите выйти, чтобы я с этим сам разобрался?
Они не нуждались в дальнейшей мотивации. Все вышли за дверь так быстро, как только могли это сделать, не теряя достоинства перед наблюдающими морпехами. Он проводил взглядом последнего из них, кивнул двум мужчинам, державшим ларец.
– Вы тоже. Я просто должен прибраться. Скажите Ракану… – Он вспомнил. Моргнул. – Скажите, э-э, Салку, чтобы вернулся и подготовил раненых к отходу. Нам предстоит еще один форсированный марш к гавани. Остальные пусть ждут меня здесь. Да, это можете оставить.
Они бросили ларец на пол, явно испытывая облегчение оттого, что избавились от него. Поспешно отдав честь, убрались из комнаты. Он спросил себя, могли ли они почувствовать хотя бы часть магической вони, которая становилась все гуще. Или, может быть, им хватило дергающегося немертвого тела на полу и меча, впивающегося в плоть его руки, обернувшись вокруг нее.
– Ты бы не мог оказать мне любезность и объяснить, – раздраженно проговорил на ухо Анашарал, – что именно ты сейчас делаешь?
– Конечно, – отстраненно проговорил Гил. – Твой план с Божественной Императрицей потерпел неудачу. Арчет больше нет. Она мертва. Утонула во время кораблекрушения у побережья Пустошей.
Долгая пауза.
– О-о. Это прискорбно.
– Да, согласен. Прискорбно. – Гил испытал некое горькое удовлетворение, проговаривая слово, словно прикусил выбитый зуб, вдавил его в мягкую раненую десну. Боль, которую он заслужил. – И сейчас я просто подвожу итоги. Убиваю то, что осталось убить, сжигаю все прочее.
– Восхитительная скрупулезность. Но как насчет остальных? Шанта, Танд, маджа…
– Да-да, гребаный зародыш твоей игрушечной клики все еще цел. Если он чего-то стоит. Я вытащу их, как и планировал, как только закончу здесь.
– Хорошо. Я скажу командирам Хальду и Ньянару. Но, возможно, тебе следует поторопиться.
– Возможно, тебе следует заткнуться на хрен, – беззлобно ответил Рингил. – И позволь мне заниматься делами на передовой.
– О, надо же, очень любезно. Особенно если учесть, что эти слова произнес тот, чью жизнь я спас на этой самой передовой – и часа не прошло.
– Насколько я помню, ты там просто трындел. Это не очень-то похоже на геройское сражение бок о бок, с сомкнутыми щитами.
– Героизм как средство решения проблем переоценивают. Трагедия людей была – и остается – в том, что они этого не видят. В любом случае, будь то сомкнутые щиты или простой нагоняй, что-то я не вижу, чтобы ты жаловался на результат. – Унылая пауза. – Или сказал спасибо.
Рингил поморщился.
– Спасибо. Но ведь это было не совсем бескорыстно, не так ли? Без меня не было бы ни спасенной клики, ни спасенной будущей Божественной Императрицы…
– Тем не менее ты должен…
– У меня нет на это времени, Кормчий. – Он посмотрел на тело на полу. – Поговорим позже. Прямо сейчас я должен кое-кого убить.
Растянувшийся на каменных плитах Финдрич – или то, что от него осталось, – перестал дрожать. Его конечности метались по полу взад-вперед в судорожных, плохо скоординированных движениях пловца – Гил привык связывать их с мертвецами, в которых поселились трупоклещи. Грудь поднималась и опускалась, и при длинных глубоких вздохах раздавался тихий скрежет. Голова приподнялась на изогнувшейся шее, глаза распахнулись. Что-то ухмыльнулось Рингилу. Что бы это ни было, он не сомневался, что видит перед собой не Финдрича.
Гил кивнул на дверь – и та захлопнулась. Он размял шею – в затылке щелкнуло – и, обходя комнату по кругу, снял со спины Друга Воронов.
– Ну давай. Вставай.
Оно поднялось на ноги, невнятно бормоча какую-то ахинею на старом мирликском. Глаза, устремленные на Гила, горели злобой, но узнавания в них не было. Он заглянул в них и подавил слабый холодок, пробежавший по спине. Паладин клана Иллрак, Темный Король вернулся. Меч болтался на конце правой руки этой твари, словно чрезмерно длинная конечность, сломанная в суставе. Финдрич сделал неуверенный шаг по каменному полу. Неестественно широко разинул рот, повернувшись к Рингилу. Издал высокий вопль, похожий на жалобный крик чайки.
Рингил закатил глаза.
– Ты серьезно, мать твою? Ну же!
Существо с шипением бросилось на него, и Гил позволил противнику приблизиться, блокировал неуклюжий удар мечом. Увел клинок в сторону и вниз Другом Воронов, аккуратно замахнулся в обратном направлении и разрубил Финдрича в талии до самого хребта. На один лишь миг он оказался лицом к лицу с существом, которое надело лицо работорговца как маску, – они были достаточно близки для поцелуя.
– Иллракский Подменыш? – Рингил презрительно усмехнулся. – Спасибо и спокойной ночи.
Он продолжил рубящий удар, рассек лезвием кириатского клинка позвоночник Финдрича и выдернул меч с другой стороны тела. Шагнул в сторону и с показной элегантностью развернулся. Финдрич рухнул в потоках крови – хотя ее было не так много, как можно ожидать от еще живого тела, – и развалился надвое на каменных плитах пола.
Рингил выждал мгновение из осторожности – ну конечно, голова повернулась, глаза все еще были живы, губы все еще шевелились. Подменыш прошипел что-то загадочное, на этот раз, судя по звучанию, на олдрейнском языке. Гил приставил острие Друга Воронов к горлу существа, но тут же передумал. Осторожно обошел разрубленное тело, придавил сапогом руку с мечом, впившимся в запястье. Почувствовал сквозь подошву, как металлическое жало извивается, словно рассеченная змея. Не обращая на это внимания, аккуратно приложил лезвие Друга Воронов к нужному месту и отсек руку от тела чуть ниже локтя. Это был хитрый маневр: потребовалось несколько рубящих ударов по прижатой к полу конечности, но рука у Финдрича была тощая, и острие кириатской стали отлично справилось с работой.
Голова умерла. Рот безмолвно открылся, взгляд опустел. Даже жало меча перестало извиваться под сапогом Рингила.
Если Рисгиллен и наблюдала откуда-то за происходящим, она не подала виду.
Рингил глубоко вздохнул и отшвырнул отрубленную руку с мечом прочь по полу. Подошел к двери и, распахнув ее, оказался лицом к лицу с зарослями стальных лезвий и окаменевшими от напряжения физиономиями своих людей.
Он обнаружил, что может им ухмыльнуться.
– Уходим отсюда, – сказал он. – Сожгите все, что может гореть.
Они отступали через гулкие складские помещения, снятыми со стен факелами поджигая занавески, разбивая мебель или ящики для хранения и бочки, складывая обломки в импровизированные костры в центре каждой комнаты, сквозь которую проходили. Они видели не больше признаков жизни, чем когда вошли сюда, – только трупы убитых егерей и Каадов, отца и сына, лежали в атриуме, словно брошенные под дождем пустые мешки.
К тому моменту, когда они добрались до парадных дверей, по коридорам уже гуляло трескучее эхо голодного ревущего огня, а по потолку плясали тени, похожие на длинные языки. Нарастающий жар подталкивал их к выходу, словно нетерпеливый хозяин.
Они вышли под дождь и спустились по ступенькам на улицу. Раздражительный оттого, что его ярость не нашла выхода и не удалось поквитаться с Рисгиллен, Рингил остановился на нижней ступеньке и оглянулся. Языки пламени резвились в окнах, словно прощаясь с ним. Он никогда раньше не видел, как столь огромное здание подвергается разграблению, и не был уверен в том, какой ущерб нанесет огонь постройке, в которой так много камня. Вероятно, оно не рухнет, как дом Хинрика, но со временем, как он предполагал, крыша должна была хотя бы местами загореться и провалиться, тем самым усилив пожар. Если повезет, в конструкции верхних уровней окажется достаточно деревянных брусьев, которые прогорят насквозь, и там все разрушится. Даже с учетом дождя он мог надеяться, что к утру от этого места останется тлеющая дымящаяся оболочка.
Почетный погребальный костер для капитана Трона Вековечного.
Рингил на мгновение закрыл глаза, и перед его внутренним взором предстал податливый призрак. Нойал Ракан с его стальными бедрами, тугим животом, крепкими руками и невинными глазами. Ракан, который на протяжении пяти месяцев экспедиции не терял ни одной короткой украденной минуты, ни одного обрывка времени, на протяжении которого они могли остаться наедине, каждый раз отдаваясь с благодарной страстью и не позволяя себе жаловаться или тосковать от таких стесненных обстоятельств. Ракан, который в одиночку поднялся на борт «Обагренной пустоши Мэйн» и выступил против целой команды каперов, чтобы спасти Гила, попавшего в беду. Ракан, который без вопросов последовал за ним в самое сердце цитадели врага, чтобы спасти женщину, которая, как он боялся, станет угрозой для самой сути того, что он защищал на протяжении всей своей недолгой жизни.
«Ну что ж, – мрачно подумал Рингил. – На этот счет теперь можно не беспокоиться, капитан».
Он еще раз взглянул на пламя и поднял руку в знак приветствия. Прощание надо было обставить как-то получше. «Но, в конце концов, такого никогда не случается. И мы довольствуемся теми скудными объедками, какие сможем найти. Уж ты-то знаешь, Гил».
Пусть война и не научила его чему-нибудь другому, этот безжалостный, как заточенная сталь, урок он усвоил.
– Идем, – сказал он.
Они шли по пустынным улицам Эттеркаля, прочь от разгорающегося пожара, окутывая себя покровом сырости и тьмы. В другой части небосвода виднелось зарево иных пожаров, над крышами разносились слабые отзвуки криков и прочего шума. Если судьба не сыграет с ними какую-нибудь дерьмовую шутку, они должны пройти весь оставшийся Соленый Лабиринт, а потом Тервиналу и добраться до восточной гавани. У него было пятеро тяжелораненых, трое не могли идти сами, да еще и Махмаль Шанта – для этой четверки Клитрен соорудил носилки из веревок и занавесок, по два морпеха на каждые. Еще двое раненых ковыляли сзади. Все это должно было замедлить их темп, но в остальном, как полагал Гил, они были в довольно хорошей форме.
Кларну Шенданаку, с учетом его ранений, предложили носилки, но маджак лишь сплюнул на пол и ощетинился, как разъяренная гончая.
«Если этот вялый ублюдок не отстает, – прорычал он, указывая большим пальцем на Менита Танда, – то поверьте, что и я не отстану».
Танд только усмехнулся.
Каким бы рассеянным ни был Рингил, он все же слегка поразился товариществу, которое, казалось, возникло между двумя мужчинами. Он замедлил шаг и некоторое время шел рядом с носилками Махмаля Шанты.
– Этим двоим добавляли какую-то хрень в еду или как?
Шанта слабо улыбнулся.
– Плен – интересный катализатор, не так ли?
– Как скажешь. Лично я думал, что они в два раза быстрей вцепятся друг другу в глотки.
– Ну, видишь ли… – Слабый тонкий голос Шанты подрагивал в ритме шагов носильщиков, и плеск от их сапог, шлепающих по лужам. заглушал его. – Настали непостоянные времена. Мы, в конце концов, на войне, и такой кризис чудесным образом обучает концентрации. Некоторые истины становятся более очевидными, и определенные… необходимые коррективы напрашиваются сами собой. Для людей с правильным складом ума они могут даже стать возможностями. А перед лицом возможности и необходимости новые альянсы появляются достаточно легко.
– Ну да. Будь любезен, кончай с дипломатической чепухой и скажи мне, какого хера вы трое замышляете. – Впрочем, на самом деле он о многом догадывался. – Если это мирный план, основанный на здешнем влиянии Танда, я бы сказал, что вы облажались. Канцелярия не простит подобный беспорядок просто так.
– Нет, и не забудет его. Ты нанес весьма значительный удар от имени Империи, Рингил. Продемонстрировал Лиге ее уязвимость, о которой здесь, возможно, и не подозревали. Мы такого – или чего-то даже отдаленно похожего – не предусмотрели, но раз уж дело сделано, что ж…
– Ты забываешь, кто начал эту войну.
– Нет. – Престарелые глаза Шанты внезапно сделались холодными и жестокими, созерцая что-то, чего Рингил не мог видеть. – Мы этого совсем не забыли.
«Итак. Кормчий все-таки добился своего».
«Частично добился». Перед его мысленным взором возникла Арчет – хмурая, несговорчивая. Утраченная.
Как и Драконья Погибель, как и Ракан. На мгновение Рингил ощутил ужасную слабость: он как будто тонул в накопившихся потерях.
– Ты не хочешь объяснить, что все это значит? – слабым голосом спросил он Шанту.
Морской инженер демонстративно посмотрел на людей, которые его несли, и на тех, кто маршировал в ногу с ними. На гвардейцев Трона Вековечного, с мрачными лицами, отставших на несколько шагов.
– Сейчас не время и не место, – деликатно сказал старик. – И дело, в любом случае, еще не обрело достойной формы. Переменчивая ситуация, как я уже говорил. Но будьте уверены, господин Рингил, когда придет время, вы узнаете об этом одним из первых.
«Могу я поинтересоваться, как далеко вы продвинулись? – раздраженно спросил Анашарал».
– Мы в пути. – Рингил кивнул Шанте. – Прошу прощения, мой господин. Кормчий говорит. Дело, требующее моего внимания.
«Вы хоть вышли из Эттеркаля в дипломатический квартал?»
Рингил ускорил шаг, направляясь к авангарду и Клитрену, которому доверил возглавлять марш.
– Нет, еще нет. Но уже скоро.
«Ньянар утверждает, что суматоха в гавани начинает стихать. Он обеспокоен тем, что порядок может быть восстановлен в ближайшее время и мы столкнемся с некоторым организованным противодействием. Если вы не появитесь в ближайшее время, вам, возможно, придется пробиваться к лодкам».
– Этого можно было ожидать.
«Да. Но если бы ты перестал по-дружески болтать с моими шахматными фигурами и задал приличный темп, не исключено, вы бы прибыли раньше».
– В твоих шахматных фигурах больше нет смысла, Кормчий. Забыл? Арчет умерла.
Кормчий помедлил с ответом.
«Да. Я сожалею об этом. Я знаю, что вы были друзьями».
– Хорошо, – сказал он ровным голосом. – Тогда вон из моей головы, оставь меня в покое. Я тебе скажу, когда мы перейдем в Тервиналу, и ты сможешь сказать Ньянару, чтобы он высылал лодки.
Начались края, которые Рингил знал слишком хорошо. От границы с Тервиналой, пролегающей по бульвару Черного Паруса, до рабовладельческого сердца Эттеркаля простирались улицы, где год назад он развернул войну на истощение против Финдрича, Снарл и остальных. Вламывался, зверствовал, допрашивал, сжигал. Сперва это были случайные акты устрашения, но постепенно они сужались до свирепых поисков. «Кто купил мою кузину? Кто ее изнасиловал, заклеймил, сломил ее волю? Кто отдавал приказы, платил наемникам? Чей кошель пополнился? Кто получает прибыль, кто правит, кто управляет этим гребаным дивным новым миром?» И каждый раз, когда он уходил от столбов дыма и пламени, список новых мишеней для его ярости рос, делаясь бесконечным. Он назубок знал названия улиц, трущобных таверн и перестроенных из складов особняков, которые сжег, имена владельцев и благотворителей района, чьи обугленные останки оставил внутри.
Он мог пройти этим путем и во сне.
Они миновали развалины товарного склада Элима Хинрика – судя по виду, его до сих пор не восстановили и даже не очистили от мусора. Кто знает, может быть, под ним до сих пор погребены трупы. Память вспыхнула ярким светом, как фонарь. Дом Хинрика, с его деревянными балками и полами, вспыхнул как осенний кустарник. Внутри внешних стен высотой по пояс теперь не было ничего, кроме груд щебня, из которых тут и там торчали зазубренные обломки обуглившихся балок, и все это влажно и темно блестело под дождем. Гил молча провел свой отряд мимо, на углу свернул в узкий переулок и направил людей чуть точнее на север.
Может, если удастся срезать путь, гребаный Кормчий заткнется.
Они вышли на грязную, плохо вымощенную булыжником рыночную площадь – сгрудившиеся под карнизами в углах фигуры зашевелились и насторожились, но не выразили ни приветствия, ни сопротивления. Судя по костлявому телосложению, большинство из них были мальчишками-беспризорниками, хотя Гилу показалось, что одна или две фигуры прижимали к груди свертки с младенцами. Первые живые души, которых он увидел на улицах Соленого Лабиринта с тех пор, как они покинули дом Финдрича, оказались и последними.
Преодолев еще две узкие извилистые улицы, они внезапно очутились на бульваре Черного Паруса – так быстро, что он едва успел это осознать.
Глава пятьдесят седьмая
«Время пришло, мой друг».
Он моргает, возвращаясь в сознание, вытирает влагу с лица и оглядывается вокруг в густо залитой дождем мгле. Остальные не подавали виду, что заговорили, – они, как и он, сгрудились под импровизированным навесом из парусины, натянутой поперек главной палубы, чтобы уберечься от самого сильного ливня. Один или двое из них встречаются с ним взглядом, но, кроме дружеской гримасы, не проявляют никакого интереса к разговору. Кроме того, он отлично знает, что голос был не человеческий.
Это был Кормчий.
Он дрожит, может быть от сырости, и выходит туда, где шторм бушует в полную силу. Подходит к фальшборту, как будто хочет посмотреть на огни гавани Трелейна в темноте за ним. Бормочет себе под нос сквозь шум дождя:
– Время для чего?
«Пришло время для окончательного разоблачения. – Он мог бы поклясться, что в голосе железного демона слышится сожаление. – Пришло время, чтобы ты наконец понял цель, предначертанную тебе».
– Ты сказал, что не можешь ясно видеть мою цель.
«Да, боюсь, что я об этом солгал. Что ты такое и для чего нужен, мне было совершенно ясно с тех пор, как мы впервые встретились. Но поле игры в то время было слишком запутанным для меня, чтобы наметить определенное применение этому знанию. Я импровизировал по ходу дела, но думаю, что эту стадию мы уже миновали».
– Я не… понимаю, о чем ты говоришь.
«Я говорил тебе, что у тебя великая судьба и она связана с госпожой кир-Арчет. Ну, это было не совсем точно. Ты был связан с кир-Арчет по более приземленным причинам, связанным с проникновением. Видишь ли, Цитадель давно проявляла к ней интерес, и это в сочетании с… другими интересами породило довольно примечательный вид шпиона. Шпиона, не знающего, кто он на самом деле, шпиона, который может наблюдать не понимая, но потом вспомнит все в мельчайших подробностях. Шпиона, которого, если понадобится, можно разбудить, чтобы он вмешался и отнял жизнь госпожи кир-Арчет. Вот почему мне действительно нужно было, чтобы ты спал».
Он дрожит под дождем.
– О чем ты говоришь? Я бы никогда… Я поклялся…
«Нет, это был не ты. Человек, которым ты себя считаешь, дал эту клятву. Но его нет среди нас. Ты узурпировал его место во время той ночной пьянки после объявления о назначениях. В казарме, с похмелья, проснулся не он, а ты».
Он смотрит на свои руки, лежащие на мокром от дождя ограждении борта, руки, которые так часто казались не его руками. Наблюдает, как они крутятся и хватаются друг за друга сами по себе. Чувствует, что отрицательно качает головой.
И вновь подкрадывается кошмар…
«Это действительно к лучшему, уверяю тебя. – Голос Кормчего звучит неотчетливо из-за нарастающего воя в голове, и где-то на заднем плане слышится хор воплей и рыданий. – Видишь ли, игровое поле изменилось – и оказывается, что ты все-таки можешь принести пользу».
На один безрадостный миг он снова оказывается на болотной равнине вместе с другими, с тысячами отрубленных живых голов, питающихся корнями пней, к которым они приделаны. И он смотрит на себя, на свою собственную отрубленную голову со ртом, разинутым от бесконечных криков. Он в ужасе поднимает обе руки, прижимает кончики пальцев к лицу – и его лицо ему больше не принадлежит.
Он отступает, тупо качая головой. Здравомыслие покидает его, как кровь, хлещущая из ран, которые он чувствует, но не может отыскать…
Голос Кормчего рассекает все это, как рука, протянутая в глубину, чтобы утопающий мог за нее схватиться.
«Пора проснуться, – резко говорит Анашарал. – И вспомнить, кто ты такой на самом деле».
Глава пятьдесят восьмая
Сколько Гил себя помнил, бульвар Черного Паруса – номинальная граница между дипломатическим кварталом и Соленым Лабиринтом, существовавшая десятки лет, – усиленно охранялся Стражей в часы темноты. До войны вежливый предлог состоял в том, что чужестранцы, поселившиеся в Тервинале, нуждались в кордоне против бесчинств, учиняемых более невежественными и нетерпимыми жителями трелейнских трущоб. На самом деле существовала подспудная и воспринимаемая всеми сторонами с сильным – и вполне уместным – дипломатическим апломбом озабоченность тем, что богатым иностранцам и агентам иностранных держав не может быть позволено просто приезжать и уезжать из города, когда им заблагорассудится, без официального уведомления. И потому все это сопровождалось изысканным, взаимно обманчивым танцем.
С Либерализацией и подъемом ассоциации работорговцев Эттеркаля манерные маневры стали второстепенным делом. Стража стояла на бульваре Черного Паруса главным образом потому, что хозяева Эттеркаля хотели, чтобы там кто-то был. Вход в Соленый Лабиринт, в особенности из района, кишащего неизвестно какими иностранными шпионами и прочими тварями, подлежит тщательному контролю и отчету. Стражники требовали от каждого сведений о том, куда он направляется, с кем встречается и по какому делу. Количество было ограничено, имена записывались. Персон из списка нежелательных, чересчур вооруженных или просто вызвавших подозрение по какой-нибудь причине – да всех, кто не нравился Страже, – немедленно разворачивали.
Этой ночью через Черный Парус можно было бы переправить целую армию с осадными машинами, никто бы и глазом не моргнул. В Тервинале пылали пожары, некоторые были хорошо видны на улицах, выходящих на бульвар, и стражников, какие могли здесь быть ранее, след простыл. Это было повторение сцены на взвозе Караванного Вожака, но с удвоенным количеством заброшенных баррикад и оставленных под дождем жаровен. Со стороны дипломатического квартала до Рингила донесся слабый лязг железа и крики сражающихся.
– Мы сейчас переходим в Тервиналу, – сказал он специально для Анашарала. – Нас двадцать два человека. Пять тяжело ранены. Никаких признаков сопротивления – думаю, будем у стены восточной гавани через час или меньше.
«Я сообщу об этом командиру Ньянару».
Читать бесплатно другие книги:
