Темные ущелья Морган Ричард
– Да, и как тебе с этим живется, Слаб? Я хочу сказать, каково это – знать, что твой сын умер, и монстры его зажарили и съели, и ты сам его туда отправил, потому что был слишком трусливым и жадным до денег вором, чтобы отправиться на войну самому.
Мундштук трубки с грохотом упал на пол. Финдрич едва не вскочил на ноги, вцепившись в подлокотники кресла до побелевших костяшек. В его глазах полыхнула ярость, низкое рычание вырвалось из горла. Рингил одарил работорговца недружелюбной улыбкой, и тот замер.
– Просто чтобы ты знал – если встанешь с этого кресла, я отрублю твои гребаные ноги. Сидеть. – Гил позволил острию Друга Воронов лениво приподняться от пола, выждал, пока работорговец опустится на несколько дюймов назад на свое место, продолжая сверлить гостя взглядом. – Вот так. Светская беседа окончена, Слаб. Я только что поджег весь этот город, чтобы вернуть своих друзей; думаешь, в честь старых добрых времен я пожалею тебя? Я убил Милягу, я убил Поппи, и единственная причина, по которой ты еще не последовал за ними, это то, что у меня мало времени. Так что давай прекратим страдать хуйней, ладно? Хочешь жить? Хочешь сохранить свои причиндалы и мужское достоинство нетронутыми? Где мои друзья?
Он почувствовал, как перемена пронеслась по комнате словно холодный ветер. Увидел, как Финдрич торжествующе оскалился.
– Прямо за тобой, педик.
Из теней в дальнем конце зала появились двенды.
Некоторые из них до сих пор были изваяниями по углам, и теперь вновь оживали, сбрасывая чары, придающие каменный облик, как змея сбрасывает кожу, меняя застывшие позы на мерцание синего пламени. Он увидел, как кое-кто на ходу разминает одеревеневшие мышцы шеи. Другие просто выходили из синей огненной дымки, как было в Эннишмине: словно прямо в пустоте сдвигались в сторону занавески на порталах, обрамленных тем же синим пламенем, впуская олдрейнов. Эти существа – высокие, с призрачно-бледными лицами, с очами, подобными ямам с блестящей черной смолой, – двигались с ужасной нечеловеческой грацией и самообладанием. Под мерцающими бархатистыми сине-серыми плащами они от шеи до пят были закованы в гладкие бесшовные черные одежды, которые как будто отталкивали свет. Двенды были вооружены сверкающими длинными мечами и богато украшенными топорами, и возглавляла их Рисгиллен Иллракская.
Рингил мрачно оглядел их и бросил короткий взгляд на Финдрича.
– Не эти друзья, – сказал он терпеливо.
Работорговец сплюнул на пол у его ног.
– Иди на хуй. Высокомерный аристократический хер. С тобой, блядь, покончено.
– Ну, это мы еще посмотрим. – Рингил поймал взгляд Клитрена. Кивком указал на Финдрича. – Не спускай глаз с нашего приятеля. Я разберусь.
Он двинулся навстречу Рисгиллен, пересекая каменный пол с узором в виде сот. Смутно осознал, что Нойал Ракан отрывистым тоном отдает приказы разинувшим рты имперцам, пытаясь вывести их из шока и замаскировать свой собственный. Испытал проблеск сочувствия. Он помнил свою первую встречу с двендой два года назад и леденящий душу ужас, охвативший его в тот раз. Конечно, имперцы были лучше предупреждены, и все же оставались в большинстве своем молодыми и не слишком опытными. Он видел, что с врагами-людьми они сражались уверенно, однако не мог предсказать, как парни справятся здесь.
Лучше не рисковать, выясняя это на практике.
Он прошел мимо Ракана и коснулся его руки холодным стальным краем выставленного щита.
– Держи их крепче, – пробормотал Гил. – Лучники пусть будут наготове, но не шевелятся, пока я не прикажу или пока эти ублюдки не попытаются напасть на меня. Понял?
– Да, мой… – Голос был напряженным и хриплым, он услышал, как Ракан сглотнул, чтобы прочистить горло. – Мой господин, неужели это действительно…
– Они умирают, как люди, – сказал ему Гил. – Помни об этом. Совсем как люди.
И оставил молодого капитана позади. Двинулся навстречу двендскому клину и их командующей. Он совсем забыл, какой холодной красотой наделена Рисгиллен, – забыл скульптурные черты ее лица цвета слоновой кости, выступающие скулы и гладкий бледный лоб, черные струящиеся шелковистые волосы. Большой и подвижный рот, длинные руки с тонкими пальцами.
Он и забыл, как она похожа на Ситлоу. Как сильно кровное родство поражало его, бередя старую рану.
Он все это заглушил. Убрал, спрятал за каменной маской, припасенной для битвы.
– Рисгиллен, – дружелюбно позвал он через разделявшее их пространство. – Ты действительно упрямая сука. Я предупреждал, чтобы ты сюда больше не возвращалась. Теперь мне придется убить тебя, как и твоего долбаного брата.
Она по-волчьи наклонила голову и улыбнулась.
– Этот мир принадлежит нам, Рингил, и мы будем владеть им. Мы владели им еще до того, как люди научились разводить свои первые костры на засушливых равнинах, мы будем владеть им еще долго после того, как вы все исчезнете. Вспомни ваши собственные легенды, если думаешь, что я лгу. Мы – олдрейны. Старшая раса. Мы – Блистающие Бессмертные.
– Да. – Рингил легко остановился в паре ярдов от нее. Если бы она сейчас подняла на него свой длинный меч, они могли бы соприкоснуться клинками. – Легенды, которые я читал, говорят, что четыре тысячи лет назад Черный народ надрал вам задницы и изгнал отсюда. Чем вы с той поры занимались… хандрили?
Он услышал сердитое фырканье в строю двенд. Похоже, они неплохо изучили наомский – значит, провели здесь довольно много времени. Двендский воин сбоку от Рисгиллен дернулся, его бледное лицо исказилось от гнева, взмыла секира. Рингил небрежно поднял Друга Воронов и указал им на олдрейна.
– Ты… даже не думай об этом, мать твою.
Рисгиллен повернулась и что-то тихо сказала на олдрейнском языке. Возмущенный сородич затих и снова встал в строй. На устах Рисгиллен появилась прежняя тонкая улыбка. Она снова посмотрела на Рингила с выражением, граничащим с обожанием.
– Тебе следовало остаться на юге, – очень тихо сказала двенда. – Но я рада, что ты пришел. Я бы не хотела, чтобы ты разминулся со своей судьбой.
Рингил кивнул.
– Тогда давай приступим. Где этот ваш меч?
На миг ему удалось ее озадачить. Он увидел, как она замерла. Одарил ее кривой усмешкой.
– Рисгиллен, Рисгиллен. – Он украдкой собирал икинри’ска, словно складки тяжелой сети, которую намеревался забросить. В это же время… «Сбей ее с толку, Гил, говори как можно громче и бодрей». – Ты правда думала, что я приду к тебе неподготовленным? Ты правда думала, что последняя из ваших кретинских человечьих «шестерок» просто так выползет из проклятой Иллракской реликвии, куда его магией засунули пять тысяч лет назад, и заберет мою душу? Ты действительно ни хуя не поняла, с кем связалась, не так ли?
Сестра Ситлоу устремила на него долгий холодный взгляд, и ее черные пустые глаза ловили отблески света от факелов, озарявших комнату, превращая свет во что-то другое.
– Это ты не понял, – прошептала она.
И в тот же миг Рингил почувствовал, как на него обрушились двендские чары во всей связующей мощи. Вспомнил о времени, проведенном с Ситлоу в Серых Краях, о тонкой паутине принуждения, которую тот плел вокруг него и существование которой он осознал лишь впоследствии. Чары падали на него под углами, которые он не мог ни увидеть, ни назвать, сворачивались в клубки, издавая при приближении беззвучное шипение…
Он потянулся к икинри’ска. Ухмыльнулся, когда сила вспыхнула внутри головы, словно ледяное пламя. Ударил.
Ничего.
Он попробовал еще раз, приложив больше усилий. Двендское принуждение немыслимо усилилось, погасило проблеск икинри’ска, едва тот появился. Он закричал. Что-то в его груди разорвалось от такого поворота – казалось, его грудная клетка вот-вот треснет, как скорлупа ореха в сдавливающих ее челюстях. Руки повисли вдоль тела, как будто отягощенные балластом. Друг Воронов выпал из пальцев, щит вырвался из левой руки. Они с лязгом и грохотом упали на пол с узором из сот. Его голова на секунду откинулась назад, а потом выпрямилась без всяких усилий с его стороны. Он бы упал на колени, если бы выбор был за ним. Но какие бы силы ни высвободила Рисгиллен, они удерживали его в вертикальном положении, словно насаженным на острие, проткнувшее грудину.
Он вывернул голову набок, выкатил глаза, как испуганная лошадь, пытаясь разглядеть своих людей…
– Они связаны, как и ты, – сказала ему Рисгиллен. – Сила клана Талонрич, искусство призывателей бури в действии. Чары, волнами растекающиеся во все стороны. Это достаточно простое дело – любая сила, которую ты призываешь, отклоняется, отбирается у тебя, отбрасывается в сторону и используется, чтобы покрепче связать твоих сторонников. Своими усилиями ты уже почти вышиб из них дух. Осмелюсь предположить, что если ты будешь продолжать давить, то задушишь их.
Краем глаза он увидел доказательство ее правоты – напряженное лицо Нойала Ракана, его скованную фигуру. Рингил опять попытался разорвать узы, но не отыскал в них ни одной слабины. Он перестал сопротивляться. Замер, словно пригвожденный к месту своим провалом.
Рисгиллен подошла к нему ближе, опустив длинный меч. Подняла свободную руку, чтобы коснуться его лица. Он почувствовал трепет в ее пальцах, когда она это сделала.
– Вот видишь? – сказала она дрожащим от нежности голосом. – Я точно поняла, с кем связалась.
Рингил издал невнятный звук сквозь стиснутые зубы.
– О да. Ты хотел увидеть меч.
Она убрала руку от его лица и щелкнула пальцами в холодном воздухе. Произнесла на олдрейнском языке несколько слов и имя, которое показалось ему знакомым.
Сквозь строй прошел безоружный двенда, слегка прихрамывая. На его плаще была богато украшенная кайма с глифами, вышитыми красными и серебряными нитями, и остальные почтительно расступались перед ним. Он встал рядом с Рисгиллен, устремив на Рингила пристальный взгляд пустых черных глаз. Рисгиллен, элегантно взмахнув рукой, представила собрата:
– Это Атальмайр, посвященный призыватель бури из клана Талонрич. Чары, которые тебя удерживают, сотворены им. Ты его помнишь, разумеется. Это ведь ты его искалечил в храме в Ихельтете.
Давящая на грудь сила слегка ослабла – Гил внезапно обнаружил, что может говорить.
– Сдается мне, вы все на одно лицо, – прохрипел он. – Привет, Атальмайр, говнюк калечный. Скажи, как же вышло, что черный маг не сумел исцелить собственную ногу?
Призыватель бури продолжал бесстрастно глядеть на него.
– Он решил не исцеляться, – объяснила Рисгиллен. – Предпочел все помнить. Но не беспокойся на этот счет. Когда с тобой будет покончено, то же самое произойдет и с раной, которую ты ему нанес.
Вслед за Атальмайром появились еще двое двенд, неся узкий, шести футов в длину, богато украшенный деревянный ларец. Рисгиллен бросила на Рингила улыбающийся взгляд, как мать на терпеливого ребенка, который наконец-то получит долгожданный подарок. Она снова наклонилась ближе.
– Мне говорили, что какая-то малая часть тебя это переживет, – проговорила двенда очень тихо. – Что она будет смотреть глазами восставшего Темного Короля – глазами, которые когда-то были твоими собственными, – и видеть все, что увидит он, все, что он будет делать, отвоевывая этот мир для нас. Надеюсь, это доставит тебе такое же удовольствие, как и мне.
– Большая ошибка, – прошипел он. – Не оставляй меня в живых, Рисгиллен.
– Оставлю, – серьезно ответила она и кивнула Атальмайру.
Призыватель бури произнес единственный резкий слог и еле заметно кивнул в сторону ларца. Деревянная крышка треснула, а потом раскололась на пять кривых частей, которые разлетелись во все стороны. Щепки впились Рингилу в щеку.
Внутри лежал меч.
Глава пятьдесят третья
Марнак Железный Лоб поехал в Ишлин-ичан в раздраженном и воинственном расположении духа, и то, что он там обнаружил, не улучшило его настроения.
На въезде его не узнали – вместо обычного отряда столбы подпирала четверка каких-то пастушков. Никто из них не выглядел достаточно взрослым, чтобы подтираться самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы орудовать копьями-посохами, которые им вручили. На четверых – ни одной бороды. Он огляделся в ранних вечерних сумерках в поисках знакомого лица, увидел только тучного капитана, который сидел у сторожевой будки и ковырял в зубах птичьей костью. От старых привычек того времени, когда Марнак был строевым командиром, по нервам словно ток прошел – на юге он бы разделался со всей пятеркой, атаковав с ленцой, за время, которое требовалось, чтобы перерезать глотку. Пара ударов на каждого в воротах, на капитана – вдвое больше, и награда в кармане. Железный Лоб сдержал порыв и натянул поводья, предусмотрительно остановившись в дюжине ярдов от ворот. Поднял руку, чтобы всадники позади сделали то же самое.
– Девять человек желают войти, – громко произнес Марнак. – Мы несем одно лишь слово – мир.
Копейщики начали неуверенно переглядываться, потом с надеждой посмотрели на мужчину у будки. Капитан стражи выковырял кусок чего-то своей импровизированной зубочисткой, озадаченно поглядел на свою находку и сунул ее обратно в рот. Встал, потянулся и зевнул.
– Скаранак, да? – Он окинул пришельцев нарочито высокомерным взглядом. – Купаться приехали, парни?
Марнак почувствовал, как люди у него за спиной ощетинились. Он мрачно улыбнулся капитану.
– Вообще-то, мы приехали трахнуть ваших ишлинакских шлюх.
За спиной загоготали. Тучный капитан покраснел. Железный Лоб наклонился вперед в седле, продолжая улыбаться, но не позволяя улыбке затронуть глаза.
– А что, будут проблемы?
По давней привычке он машинально оценил материальную сторону битвы, пока они подъезжали. Их девять, все – закаленные погонщики, против четырех пацанов с копьями-посохами на воротах и этого бурдюка с потрохами. Марнак и его отряд ехали с копьями в чехлах, но это не имело значения, если сражаться с таким противником. Все продлится меньше, чем байка, которую потом можно будет рассказать у походного костра. В худшем случае они заработают несколько порезов на всех.
«И новую войну с набегами, а до конца лета еще целый месяц».
Напряженность между скаранаками и ишами никогда не спадала, но ожесточенных сражений два клана не вели уже более десяти лет. Может, случались пьяные драки в тавернах Ишлин-ичана, где доходило до поножовщины. И пара безрезультатных стычек из-за выпаса скота возле излучины под названием Лук Ленты три года назад – но обе стороны поспешно свалили все на отступников, похоронили мертвых, выплатили семьям кровный долг, поцеловались и помирились. В такие дела попросту больше не стоило ввязываться – слишком многим теперь оба клана рисковали одинаково.
«Ага… расскажи об этом капитану с курдюком».
Неважно. Он не мог перебить стражу на воротах Ишлин-ичана из-за ерунды вроде дурного настроения и беспардонного племенного идиотизма. Те дни давно прошли.
Капитан стражи, похоже, пришел к такому же выводу. Или, возможно, увидел что-то в глазах Марнака. Он шмыгнул носом и сплюнул, из вежливости прицелившись подальше от копыт скаранакской лошади.
– Нет проблем, седобородый, главное своих сюда не таскайте. Заплатите пошлину и входите. Вас девять – это будет девяносто.
– Десять звезд за человека? А не многовато ли?
Ишлинак пожал плечами.
– Если есть имперская монета, я могу впустить вас за… дай подумать… восемь элементалей.
– Все равно много. – Марнак многозначительно оглядел четырех копейщиков, одного за другим. Пошлина за въезд, в принципе, предназначалась для городской казны, но звонкая имперская монета не могла оказаться нигде, кроме карманов этих людей. – Сойдемся на шести. По денежке каждому из твоих парней и две тебе. Справедливей не бывает, верно?
Он похлопал по кошельку, который носил под курткой, и тот весело звякнул. Не тот звук, который можно с легкостью извлечь из грубых бронзовых восьмиугольников с оттиском звезды, что считались монетами у маджаков. Капитан стражи сделал вид, что обдумывает предложение, но Марнак заметил, как дернулась его рука, и понял по лицу ишлинака, что тот тянется вовсе не к мечу на поясе.
Путь открыт.
– Ах да, – спросил он, когда стража их пропустила. – А что случилось с Ларгом? Обычно это его смена.
Капитан пожал плечами.
– Лихорадка с кашлем. Он и еще полсотни бедолаг. Даже имперцы в этом году болеют. Это, и еще комета – нехорошие знаки.
Люди Марнака сделали охранительные жесты, как и копейщики на воротах. Он и сам изобразил такой же, скорее для солидарности и внешнего вида, чем чего-то еще. Полтар, конечно, много пел и плясал по поводу кометы – бормотал что-то загадочное о грехах членов совета, о сердитых Небожителях, о грандиозной надвигающейся угрозе. Обычная хрень. Марнак не придавал большого значения предзнаменованиям: он слишком много путешествовал и слишком много видел за эти годы. Но когда проснулось небо, проснулся и шаман, и это само по себе стоило бессонной ночи или двух – как только Полтар Волчий Глаз входил в раж, никто не мог предсказать, куда заведет его пляска и насколько она выйдет из-под контроля. И не было похоже, что он сделался более уравновешенным за последние два года, с той поры, как его судьба благоприятным образом переменилась. Эти дыры, которые он любил проделывать в собственной шкуре, и этот взгляд… Шаман не хотел, чтобы кто-то покидал территорию скаранаков после падения кометы, не говоря уже о том, чтобы поехать в Ишлин-ичан, – Марнаку пришлось столкнуться лицом к лицу с паршивым старым ублюдком, чтобы отправиться в это путешествие, и теперь он задавался вопросом, стоило ли оно того.
«Хватит мрачной хрени, кочевник. Ты же не за этим приехал в город? Сможешь от души поныть, предаваясь безнадежным думам, когда вернешься в свою юрту».
Он подавил дурные предчувствия и постарался вызвать в себе приличную степень предвкушения, когда они рысцой въехали на невысокий холм, на котором стоял город. Спутники Марнака чувствовали себя отлично: обменивались грубыми шутками, смеялись, весело окликали прохожих и женщин в окнах верхних этажей. Ничего удивительного, для них эта поездка была важным делом – ни один из этих парней за всю свою жизнь не покидал степь. Но Марнак видел шпили и купола имперской столицы, зубчатые башни ее северных соперников в Лиге. Он жил, трахался и пьянствовал в тех местах большую часть своей юности, а потом еще немного. Ишлин-ичан не шел ни в какое сравнение со всем этим. О, конечно, тут было не так уж плохо, но случалось, что такие визиты казались ему презренным удовольствием, как прогулка верхом на угрюмом вьючном муле, когда ты привык к боевым жеребцам. В последнее время даже шлюхи не помогали.
«Ты просто стареешь. Сам понимаешь, пятидесятое лето надрало тебе задницу».
Несколько лет назад все было гораздо проще. Он вернулся из Ихельтета богатым и с запасом историй о войне, которого хватило бы, чтобы попасть в Небесный Дом дюжину раз. Он купил долю в скаранакских стадах, нанял младших, неустроенных сыновей из хороших семейств, чтобы помогали заботиться о вложениях. Женился на проницательной пышнотелой вдовушке, усыновил ее детей и зачал еще двоих собственных. С течением времени, по мере убывания изначального огня, Марнак обнаружил, что его время от времени тянет в Ишлин-ичан, чтобы испробовать странное, но Садра была женщиной проницательной во многих отношениях и не очень-то дулась или злилась. Он каждый раз пережидал ее холодность с терпением и невозмутимостью человека, за годы профессии привыкшего пережидать гораздо худшие вещи; пока суть да дело, баловал ее подарками, извинениями и выражениями неизменной привязанности, пока она не сдавалась.
В конце концов между ними установилась негласная договоренность: он будет заниматься тем, чем нравится, в других постелях, только подальше от лагеря, чтобы не ставить ее в неудобное положение, и не слишком уж часто. Следовать правилам было достаточно легко – да и все равно Садра в хорошем настроении могла заткнуть за пояс почти любую шлюху. Изо дня в день Марнак ощущал себя счастливее, чем мог бы когда-то предположить, думая о собственной поре заката – ну, перво-наперво, он до нее дожил, – и если бы Драконья Погибель не впал в безумие берсеркера и не сбежал, наверное, даже смутные дурные предчувствия не волновали бы его и вполовину так сильно. Ему казалось, что, если бы Эгар был все еще рядом и громко ворчал о жизни в степи, было бы намного легче подавить собственную ностальгию и жить дальше.
«Яйца Уранна, Эг, куда ты подевался? Что за хрень приключилась с тобой на самом деле?»
Конечно, у них была история Эршала и доказательства, которые как будто ее подтверждали. В ту ночь он въехал в лагерь на хромающей лошади, изможденный и измученный, с испуганными глазами и бормоча небылицы о южных наемниках – друзьях Драконьей Погибели, о демонах в траве. Показал им тонкие кровоточащие раны от ударов плетью на конечностях и в нижней части боков своей лошади. Сцена резни, к которой он привел их на следующее утро, выглядела совершенно нереальной, и шаман, конечно, извлек из нее максимум пользы.
«Так я всегда и думал. Драконья Погибель продал себя южному богу-демону. Он разгневал Небожителей своими порочными иноземными привычками. Как иначе объяснить такое зверство, учиненное с плотью и кровью скаранаков…»
И так далее.
Если призадуматься, ничго из этого не имело большого смысла. Но к таким вещам привыкали, если дело касалось шаманства. И, в конце концов, что бы ни случилось предыдущей ночью, Драконья Погибель не мог рассказать свою версию этой истории. Они не нашли ни его тела, ни следов – по крайней мере, таких, какие могли бы обнаружить разведчики, – но все снаряжение бывшего вождя исчезло. Копье-посох, седельная сумка, ножи – все пропало без следа, как и владелец, и с каждым часом это все сильней приобретало опасное сходство с колдовством и признанием вины. Единственным доказательством того, что Эгар там вообще побывал, оказался его ихельтетский боевой конь, лежащий мертвым на боку, утыканный стрелами Эршала… «Он поднялся на дыбы и набросился на меня, его глаза пылали, и демоны наделили его даром речи, так что он стал проклинать меня на южном языке, и сердце мое заледенело от этих чужестранных звуков, – сказал им выживший. – Что еще мне оставалось делать, как не прикончить его?»
И Полтар с торжественным видом кивал, стоя рядом.
Марнак поморщился при этом воспоминании. Он никогда не возражал против быстрого возвышения Эршала до статуса вождя в последующие недели, потому что это имело смысл. Клан нуждался в преемственности: схватка за власть между главными скотовладельцами была недопустимой вещью после всей этой жути. Шаман поддержал Эршала, а значит, боги тоже. Гант, еще один выживший брат Драконьей Погибели, выразил согласие кивком. Да и Эршал, по правде говоря, был неплохим кандидатом на эту должность. Молодой, но проницательный и с инстинктивным пониманием политических потребностей, которые Драконья Погибель никогда не осознавал или не утруждался их учитывать. Новый вождь уважительно выслушивал скотовладельцев и прочих клановых седобородых мужчин, а симпатии тех, кто моложе, завоевал благодаря тому, что был отличным стрелком и наездником. Уже через несколько месяцев все с некоторым облегчением твердили, что его следовало избрать вождем с самого начала…
Возгласы спутников вернули Марнака к реальности. Его звали по имени и смеялись. Железный Лоб моргнул и огляделся. Увидел, что так погрузился в воспоминания, что едва не проехал мимо места их назначения.
«Оперенное гнездышко».
Это строение – высотой в три этажа, сложенное из дешевого кирпича и бревен, с надписями красным по-тетаннски – опасно перекосилось влево, и Марнак предчувствовал, что в один прекрасный день очнется погребенным под обломками. На крыльце лениво разлеглись несколько девушек, не занятых работой, – окликали прохожих и устало выставляли товар. Их глаза были подведены кайалом в наивной уверенности, что это следует ихельтетской моде, а грязноватые наряды отдаленно напоминали гаремные одежды. В названии заведения, конечно же, скрывалась шутка – двойной смысл, как и у большинства других публичных домов в городе. Но шутка была тетаннская, на маджакский переводилась плоховато, и за эти годы Марнак устал объяснять ее смысл товарищам по кутежам, которым, так или иначе, было все равно.
Он натянул поводья сильней, чем следовало, и развернул лошадь головой к коновязи. Перекинул ногу и с показной небрежностью наездника-скаранака выскользнул из седла без помощи рук. Подошвы его сапог ударились о землю и подняли небольшие клубы пыли; он постарался не хмыкнуть, выдавая боль в коленях, вызванную этим трюком. Несколько девушек демонстративно охнули, но подлинного восхищения не выразили. Дрочилы-кочевники с их трюками. Марнак догадывался, что шлюхи видели эту хрень по девять раз до завтрака почти каждый день.
Он старался для своих людей.
– Ладно, парни. Вылезаем из седла – и обратно в седло, ага?
Тотчас же раздался одобрительный рев. Один из его спутников вскрикнул и вскочил на перила, застыл там на полусогнутых, вывернутых ногах, а потом начал скакать взад и вперед, широко раскинув руки. Девушки на крыльце, зевая, поднялись со своих постов. Скаранак, ухмыляясь, спрыгнул прямо в их объятия.
– Открывайте, девочки, мы идем! – прокричал мужчина рядом с Марнаком. – Вот и мне достанется имперская киска!
«Ну да, это ты так думаешь», – кисло подумал Железный Лоб.
На самом деле в «Оперенном гнездышке» были ихельтетские шлюхи – немного, и стоили они куда дороже, чем большинство маджакских кочевников были готовы или могли себе позволить заплатить. Большинство клиентов «Гнездышка» вполне довольствовались загримированными местными девушками. Они все равно не понимали разницы.
Марнак понимал.
Он лениво раскинулся на постели с шелковыми занавесками в комнате на верхнем этаже, пытаясь отделить свою ностальгию от похоти. Внизу его снабдили вином; пока тянулось ожидание – он все еще не допил свой огромный кубок, – и поскольку Железный Лоб почти не ел с самого завтрака, у него кружилась голова. Он с преувеличенной осторожностью поставил кубок на табурет рядом с кроватью. Немного ослабил ремень и почувствовал, как рот расползается во влажной улыбке.
– Что тебя задерживает, девочка? – позвал он по-тетаннски. – Ты ведь не стесняешься, правда?
– На самом деле, нет.
В дверном проеме возникла высокая темная фигура с туго заплетенной гривой волос, которая делала ее еще выше. Незнакомка была одета почти так же, как сам Марнак: сапоги и кожаные бриджи, куртка и портупея с оружием. Голос был глубокий и бархатистый, в нем слышались и придворная утонченность, и командный скрежет. Железный Лоб вскочил с кровати как ошпаренный кот.
– Что за хрень, ты кто? Что…
Он осекся, когда женщина вышла на свет. Лицо у нее было черное как уголь, а в глазах презрительным вихрем кружились отблески свечей, придавая им сходство с глубокими колодцами, в которых отражается Лента. Ее ножи были вложены в ножны странным образом, вверх тормашками, но рукояти…
– Я… тебя знаю, – прошептал Марнак.
Она сделала еще шаг в комнату, положила руки на пояс.
– Скорее всего, да. Подобных мне всегда было немного.
– Ты, э-э… – Во рту у него пересохло от вина. – Дочь Флараднама, не так ли? Я видел тебя на поминальном собрании в Ихельтете. Я, э-э, был в войске твоего отца. В северном экспедиционном корпусе. Я видел, как он погиб.
– А потом ты был в Виселичном Проломе. – Она кивнула. – Там и получил длинный шрам над глазом. Трижды за столько же лет награжден белым шелком, повышен до строевого командира в пятьдесят четвертом, после войны мог получить еще одно значительное повышение, но вместо этого ушел в отставку и вернулся сюда. Был верным лейтенантом законного главы клана скаранаков, пока тот не исчез в шестьдесят первом году; сегодня прекрасно ладишь с его не очень законным преемником. Видишь ли, Марнак Железный Лоб, я знаю про тебя все. Единственное, чего я не знаю, так это приложил ли ты руку к тому, чтобы вышвырнуть Драконью Погибель.
– Иди на хуй. – Слова выскочили из самого нутра, без паузы на раздумья.
Ее черное лицо рассекла тонкая белая улыбка.
– Я приму это как «нет».
Он подавил желание пересечь пространство между ними и одним ударом наотмашь повалить ее на пол. Остался там, где был. Отчасти благодаря выучке наемнических времен, которая с годами заржавела, но еще действовала. «Владей эмоциями, солдат; используй их, не позволяй им использовать тебя».
Но еще – он не собирался себя обманывать – причиной были ее странно пустые глаза, в которых кружились отблески свечей, и то, как она стояла. Марнак вспомнил, как Флараднам сражался в Пустошах, вспомнил холодную методичную силу и ярость, которые двигали военачальником, – и ему показалось, что он видит отголоски всего этого в стоящей напротив женщине.
– Чего тебе надо, кириатка? – прорычал Железный Лоб.
– Так-то лучше, – сказала она.
Они сидели по разные стороны кровати, подтянув одну ногу так, чтобы можно было смотреть друг на друга. Тяжелые сапоги и пряжки вдавливались в яркие шелковые простыни, оставляя следы песка и грязи. Не совсем та близость, которую, должно быть, предвкушал скаранакский ветеран, когда пришел сюда, и напряжение на его лице говорило о том, что он все еще свыкался с этой мыслью. Ни один из них не отложил в сторону ножи, и во время разговора их руки сковывала красноречивая неподвижность. Если в комнате и витало доверие, то зыбкое и неспокойное, как дым.
– Мертв? – мрачно переспросил Марнак.
Арчет кивнула.
– Убил дракона в Пустошах. Спас мне жизнь. Вот почему я здесь. Я должна выплатить почетный кровавый долг.
Она наблюдала за проявлениями эмоций, понимая, что вряд ли увидит что-то особенное. Для народа, прославившегося как боевые берсеркеры, маджаки казались на удивление бесстрастными, когда сталкивались с потерей. Если Марнак и собирался оплакивать Драконью Погибель, то не здесь.
Скаранак хмыкнул.
– О лучшей смерти и мечтать нельзя.
«Ты не видел, что от него осталось», – хотела сказать она, но промолчала. И вообще, может быть, он прав. Марнак наверняка знал про образ мыслей Драконьей Погибели больше, чем довелось узнать ей.
– Он направлялся сюда, Железный Лоб, – сказала она. – Собирался убить шамана Полтара и брата-узурпатора Эршала так же, как расправился с остальными, когда они вместе с наемниками атаковали его у могилы отца.
Лицо у Марнака было все равно что каменное.
– Это правда?
«Ну, почти».
О том, что месть шаману и брату была второстепенной задачей в их путешествии домой, Железному Лбу не следовало знать.
«Давай не будем усложнять, Арчиди. Что может быть проще, чем кровь?»
Она улыбнулась седобородому маджаку по другую сторону кровати.
– Именно так. И теперь мне предстоит отомстить за Драконью Погибель. Поэтому я нуждаюсь в твоей помощи.
Посреди шелков воцарилось долгое молчание, на протяжении которого Марнак задумчиво смотрел на нее. Сквозь шторы на окне с улицы долетали стук копыт и звяканье уздечек. На лестнице послышались шаги. Этажом ниже кто-то неудержимо расхохотался – в отличие от них, там явно веселились.
– Ты чужестранка, – наконец сказал Железный Лоб. – Ты даже не человек.
– Вообще-то, наполовину – по материнской линии. Но я понимаю, о чем ты. Вот я здесь, и прошу тебя встать на сторону совершенно незнакомого человека против твоего клана, и у меня нет более веских доказательств, чем мои слова. Это серьезная просьба. Но скажи вот что, Железный Лоб, – а какой мне смысл тебе лгать?
Он нахмурился.
– Ихельтет манипулирует всем, с чем соприкасается, а кириаты, в свою очередь, дергают за ниточки, чтобы Империя плясала в их руках как кукла. Вот что я видел, пока жил на юге. Откуда мне знать, какую выгоду Черный народ может извлечь из того, чтобы посеять смуту среди скаранаков? Может, вы хотите ослабить нас и скормить по кусочкам вашим городским ишлинакским песикам, все ради какого-нибудь политического уговора.
– Черного народа больше нет, – тихо сказала ему Арчет, и впервые боль от этих слов оказалась приглушенной и далекой. – В год, когда окончилась война, они отбыли из гавани Ан-Монала. Я последняя в роду.
Оказалось, это для него что-то значило – он сделал жест, который полукровка не узнала. Потом тетаннский слегка отказал Марнаку.
– Слова почтения тем в Небесном Доме, кто… э-э… ну, боги, то есть ваш бог… – Он тряхнул головой, взял свой кубок и поднял его. – Ладно, неважно. Да будет почтенна смерть твоего клана. Мы об этом уже слышали от скаранаков, которые вернулись домой. Дескать, Черный народ исчез, погрузившись в огненный кратер. Я, э-э… я скорблю вместе с тобой по тем, кто покинул этот мир.
Она прочистила горло.
– Спасибо. На самом деле, я не думаю, что они мертвы. Они где-то в другом месте. Просто… не здесь.
Он пожал плечами.
– Мертвые тоже находятся где-то в другом месте. Драконья Погибель – в Небесном Доме, твой отец – там, куда отправляются твои соплеменники, павшие смертью храбрых. Мы скорбим только потому, что больше не можем до них дотянуться.
– Так ты мне веришь?
– По поводу смерти Драконьей Погибели? – Марнак нахмурился, глядя в бокал с вином. – Кажется, да. Но это не значит, что все прочее в твоем рассказе правда.
– За все время, что ты служил под командованием моего отца, он тебе хоть раз солгал? А какой-нибудь другой кириат-сослуживец?
– Насколько мне известно, нет. Но откуда мне знать наверняка? – Она увидела, как он поколебался, увидела в его глазах момент, когда он начал верить. – Хочешь сказать, братья Драконьей Погибели пришли к могиле их отца с наемниками, чтобы убить его? Это он тебе так сказал?
– Да. Там были все, кроме брата по имени Гант. Эгар сказал, он так и не появился. По словам остальных, Гант одобрил бы результат, но сам не хотел вмешиваться. Оно на самом деле так?
Он кивнул, медленно и мрачно.
– Драконья Погибель сказал мне, что тем вечером ты подъехал с ним к могиле отца, но он отослал тебя обратно в лагерь еще до заката. Это правда?
Еще один неохотный кивок.
– Он сказал мне, что Эршал убил его боевого коня стрелами. Одну засадил прямо в глаз. А это правда?
– Да, – очень тихо сказал Марнак, не глядя на нее. – Похоже на то, что я увидел, когда вернулся туда на следующий день.
– Ну вот. Что ж, судя по тому, что рассказал мне Эгар, Эршал намеревался вслед за этим всадить стрелу в глаз уже ему. Вот тогда и появился Такавач. – Она чуть не вздрогнула, вспомнив о встрече в степи. – Ну, ты понимаешь – Соленый Владыка?
Маджак рассеянно сотворил рукой охранный знак.
– Мы его здесь так не называем. Это в Лиге так говорят. Там, где поклоняются Темному Двору. Но да, я знаю, кого ты имеешь в виду.
– В общем, этот Такавач, очевидно, спас ему жизнь. Схватил стрелу Эршала на лету, призвал из травы каких-то духов-убийц, которые и уничтожили братьев…
– Из травы?
Арчет заметила, как он оцепенел.
– Ага. Демоны из травы. Или что-то в этом духе. Трава ожила, так сказал Эгар. Она схватила его братьев и задушила их. Эршал единственный, кому удалось удрать.
Марнак Железный Лоб уставился на полукровку так же пристально, как и в тот момент, когда она вошла. Арчет увидела в его глазах растущую уверенность.
– Опиши битву, – рявкнул он. – Скольких убил Драконья Погибель?
– Из братьев – ни одного. – Она снова призвала воспоминания о тех бессчетных случаях, когда они с Эгаром сидели рядом, иногда с выпивкой, иногда с похмелья или трезвыми, и он снова и снова рассказывал ей о случившемся, словно подруга могла дать ему какое-то подобие отпущения грехов. – С ними расправилась трава. Но он убил троих из четверых наемников, которые прибыли с братьями. Четвертый, кажется, сбежал…
На последнем слове ее голос затих, а Марнак вскочил на ноги и подошел к окну. Он стоял спиной к ней, глядя на складки шелка, как будто мог сквозь них увидеть ночь снаружи.
– Мы искали его, – напряженно проговорил он. – Отследили лошадь до Ишлин-ичана, но опоздали на день. Нам сказали, это гребаный шакал с юга, наполовину ишлинак, откуда-то из Дхашары – но никто не знал его имени и, во всяком случае, не желал выдавать его просто так. К тому времени, когда мы узнали больше, он уже давно ушел. Скорее всего, вернулся домой или ушел в имперские края за перевалом.
– Какое удачное стечение обстоятельств.
Ответом ей был низкий рык.
– Эршал клялся, что наемники явились с юга по приказу Драконьей Погибели, чтобы убить его братьев. Дескать, Эгар послал за ними с просьбой встретиться у отцовского кургана и устроил засаду по прибытии. Я…
Он покачал головой.
– Ты ни на минуту не поверил в эту хрень, – предположила Арчет.
– Я проводил его к могиле. – Он повернулся к ней лицом, и в его взгляде исчезли всякие признаки борьбы. – Я не видел ничего, что указывало бы на умышленное братоубийство. Я не видел наемников или их лошадей. Я ничего не заметил в его лице. Я знал, мать твою, я знал, что это вранье. Но Драконья Погибель исчез. Пропал.
– Да. Такавач взял его под крыло. Когда-нибудь, если будет время, я расскажу тебе, ради чего. Это удивительная история.
Марнак кивнул.
– Два года, – тихо проговорил он. – Знаешь, Полтар – говнюк-извращенец, а с той поры, как заполучил в свои руки настоящую власть, он совсем свихнулся. Никто не заплачет, если завтра он упадет замертво. Но Эршал… что бы он ни сделал Эгу… за два прошедших года он не совершил ни единой ошибки. Мне претит говорить об этом вслух, но Драконья Погибель никогда не был настолько хорошим вождем.
– Вот как? – Арчет встала с кровати. Поправила куртку и перевязь с ножами. Бесстрастно взглянула на массивного скаранакского воина. – М-да, жалость какая. Потому что я все равно к хуям перережу ему горло.
Глава пятьдесят четвертая
Рингил заглянул в открытый ларец. Он не знал, чего ждет – но точно не того, что увидел.
Фамильный клинок Иллраков – та его часть, которую он разглядел, – казался непримечательным. Он имел ту же основную форму, что и длинные мечи двенд, хотя, возможно, был чуть шире и тяжелее на вид. Но в том конце, где полагалось быть рукоятке, он терял всякое сходство с полезным оружием. Поперечина гарды резко загибалась с обеих сторон, оставляя пространство для хвата, в котором могла бы с удобством разместиться лишь неимоверно узкая рука. Вопреки любым представлениям о пользе, какие могли возникнуть у Гила, внутренняя часть гарды была усеяна маленькими изогнутыми шипами, которые должны были вырвать куски из плоти любого, кто на самом деле попытался бы взяться за этот меч, чтобы пустить его в ход. И как будто этого было недостаточно – под гардой вместо рукояти с навершием было некое обнаженное подобие клинка, расположенного с другой стороны, но скрученное в спираль и переходящее в острый, направленный внутрь шип.
Рингил невольно почувствовал, как по спине пробежала легкая дрожь.
С учетом того, насколько далекой от разумного выглядела конструкция меча, то, как с оружием обошлись, казалось вполне уместным. Оно было пристегнуто ремнями к ларцу, словно какой-нибудь сумасшедший к креслу в лечебнице для умалишенных – туго обмотано испятнанными кожаными лентами поверх лезвия, крест-накрест, с усердием яростного спорщика, который засыпает оппонента доводами; сталь скрылась из вида почти целиком, от гарды до острия, не считая тех мест, где кожа протерлась и сквозь нее виднелось синеватое лезвие, как кость в ране. Вдоль всей внутренней поверхности ларца Гил увидел грубо нацарапанные на дереве руны. Он не мог их прочесть, но те слабо шепчущие проблески икинри’ска, что еще оставались в нем, неодобрительно зашипели, пока он смотрел на эти знаки.
– Четыре с половиной тысячи лет он пролежал в тайнике, – тихо сказала Рисгиллен. – Если бы не твоя неосторожная экспедиция на Хиронские острова, не новости о твоих невнятных и запутанных целях, там бы и оставался до сих пор. Мы бы не вспомнили, что потеряли, и не поняли, какой у нас появился шанс. Но нам удалось вовремя его заполучить и доставить домой. А потом мы послали за тобой – и ты пришел. Это конец, Рингил Эскиат. Поприветствуй свою погибель.
Она снова кивнула Атальмайру.
Призыватель бури произнес несколько шипящих фраз, и Рингил почувствовал, как волосы у него на затылке медленно встают дыбом. Внутри ларца обмотка на мече начала крутиться и тереться о край лезвия, разрезая себя на части, которые копошились, словно гнездо червей. От этого раздавался мягкий и настойчивый звук, как будто цирюльник водил бритвой по ремню для правки. А у верхушки эфеса свернутый кончик меча зашевелился, изогнулся, как шелковый шнур, и его заостренная часть приподнялась, словно голова змеи, раскачиваясь. Гилу показалось, что он слышит слабый нарастающий вой.
Рисгиллен улыбнулась и взмахнула рукой.
– Ну вот. Он почуял твой запах.
В отчаянии пленник потянулся к силе, которой владел. Почувствовал, как она едва сочится и чары Атальмайра тотчас же стерли ее, как мальчишка в таверне тряпкой вытирает стол. Рисгиллен взяла его за правую руку, и он ничем не мог ей помешать.
– Ну же, – с теплотой проговорила она. – Время пришло. Дай руку.
Меч в ларце почти освободился от пут. Последние обрывки кожаных ремней упали; сам клинок теперь едва заметно покачивался взад-вперед, словно испытывая зуд от желания освободиться. Атальмайр осторожно и почтительно протянул к нему руки и вынул из ларца. Он направил оружие эфесом вверх, к лицу Рингила, и на мгновение показалось, что гибкий, извивающийся язычок может метнуться вперед и вонзиться пленнику в глаз или рот. Рингил вздрогнул, он ничего не мог с собой поделать. Он мог лишь чуть-чуть вертеть головой, а остальное тело превратилось в собрание оцепеневших от напряжения мышц. Он попытался ухватиться за икинри’ска, ничего не нашел. Рисгиллен снова улыбнулась, но теперь уже рассеянно, в подобии экстаза от того, что она собиралась сделать.
Читать бесплатно другие книги:
