Когда шатается трон Ильин Андрей
— Утром?.. А теперь два часа дня! Вы этот штамп видите? Вы читать умеете, я вас спрашиваю? Читайте!
— Срочно.
— Срочно, а не потом как-нибудь! Срочно — это значит немедленно, сей момент! Это как понос, когда ни минуты промедления. У вас был понос?
— Так точно, случалось.
— И вы до обеда ждали?
— Никак нет, я сразу…
— А почему письмо не сразу? Или вы считаете, что товарищ Берия занимается тут пустяками?
— Никак нет.
— Всё, ступайте. Вон ступайте!.. — Обернулся к замершему подле двери Петру Семёновичу. — Прибыл?
— Так точно.
— Что твои бойцы — готовы? — И, не ожидая ответа, приказал: — Считай, дождался. Сегодня ночью погрузишь бойцов в машины с полным боекомплектом.
— Всех?
— Всех до одного. Их еще и мало будет. Водители мои, они знают, куда ехать. На подходах к объекту выгрузишься, дальше пешим порядком, недалеко, километров пять. На месте тихо встанешь, как умрёшь, и будешь ждать дальнейших указаний.
— Кто указания даст?
— С тобой будут мои люди. Они в курсе. Слушаться их беспрекословно.
— Можно спросить?..
— Спросить можно, получить ответ — не обещаю. Ну?
— Цель операции? Мне надо подготовить бойцов.
— Цель простая. Если армейским языком, то выдвинуться на исходные, заткнуть все входы-выходы, дождаться сигнала и… Дальше по обстоятельствам. Работать как в боевых — до полной, поголовной ликвидации противника.
— А если…
— Никаких «если»! Пленных не брать! Мне и тебе тоже свидетели не нужны. Лично каждый труп проверишь. Своих подранков с собой не тащить, вопрос на месте решать. Если придётся бросить, то так, чтобы опознать невозможно было. Думаю, ты это умеешь. Руки и головы лично мне сдашь, чтобы они не потерялись. Или своей башкой ответишь.
— Еще вопрос. Кто?
Берия поморщился.
— Вообще-то ты должен был узнать об этом на месте. Но с другой стороны… Тут ты прав, лучше заранее знать, чтобы в штаны со страху не наложить. — Товарищ Берия бросил на стол фотографию. — Третий слева.
— Так это же…
— Да. Жуков. Он самый. Только теперь не верный соратник, а предатель и душегуб, который против товарища Сталина заговор учинил. Да не он один. Только остальные всё больше языком, как помелом, метут, а за этим армия стоит. И если мы теперь его малой кровью не остановим, то завтра придётся в Москве полномасштабные военные действия вести уже против танковых колонн.
— Но ведь Жуков, он же… войну…
— А после шмотки вагонами из Германии гнал, как рядовой спекулянт. Одних ковров больше двух сотен. Скажи, зачем советскому офицеру, генералу двести ковров или сто кресел? У него что, сто задниц, чтобы на все усесться? Зарвался товарищ Жуков. Македонским себя возомнил, выше товарища Сталина свою личность поставил, считает, что победа — это его личная заслуга, не советского народа, не Верховного главнокомандующего, а его! Обиделся, на вождя, на партию, на власть советскую! Теперь, если он до трона дорвётся, всю страну от края до края кровью зальёт. Что для него человек? Букашка, припечатал каблуком и забыл. Карьеру свою на костях солдатских строил, никого не жалея, горы трупов за собой оставил. Не остановим мы с тобой его — не будет нам прощения. Тебе не будет… Всё понял?
— Так точно!
— Тогда ступай.
И снова звонил телефон, и товарищ Берия что-то кричал в трубку и рвал какие-то конверты с синими печатями…
* * *
Машины подали ночью. Молчаливые водители откинули борта кузовов, затащили ящики с патронами и гранатами, кинули несколько ручных пулемётов.
— Мы что, на войну собираемся? — тихо перешёптывались бойцы. — Куда столько оружия?
Неподалёку стояли какие-то люди в штатском, наблюдая за погрузкой. Рядом с ними незнакомый расчёт, разбросав на асфальте сошки, установил ручной пулемёт, трофейный MG, который, как швейная машинка, одним стежком полсотни жизней перечеркнуть мог.
— Стройся!
Бывшие зэки привычно разобрались по росту, встали в две шеренги.
Вперёд выступил Кавторанг, какой-то сам не свой, какой-то непривычно растерянный. Рядом замерли хмурые командиры — Абвер, Партизан, Крюк…
— Слушать приказ. Сегодня, сейчас, выступаем для выполнения боевого задания. Цель — уничтожение… — Кавторанг осёкся, подбирая подходящие слова. Нашёл, рубанул рукой воздух. — Вражеской группировки, которая подлежит ликвидации. Полной ликвидации. Чтобы рассеять иллюзии, сразу скажу, что это внутренний враг с большими звёздами на погонах. Включая…
Кавторанг оглянулся на Петра Семёновича. Тот кивнул.
— Включая Жукова.
Бойцы зароптали.
— Отставить разговоры! Гражданин Жуков предал интересы партии и страны, организовав при поддержке иностранных разведок правотроцкистский заговор, цель которого — покушение на товарища Сталина и свержение Советской власти…
Зэки молча слушали. Слова для их уха звучали привычные — про антисоветские заговоры, шпионаж, покушения на вождя народов, да и генеральские звезды их не очень пугали — мало ли в лагерях сидело бывших комдивов и командармов, которые так же исправно валили лес, как бывшие майоры и капитаны, и вместе с ними за одним столом лагерную пайку хавали. Зона равняет всех под одну гребёнку, хоть маршалов, хоть рядовых. Но товарищ Жуков… И почему так, почему без суда и следствия? Он, конечно, не первый. Прежних маршалов тоже в ямы закопали, но до того они на процессе показания давали против себя и подельников, каясь в своих грехах и прося прощение у народа…
— Еще раз! — гаркнул Кавторанг. — Вся эта компания изобличила себя как врагов Советской власти, шпионов и вредителей, за что им меньше вышки по закону не полагается. Так им даже лучше — не будут барбосы по зубам и причинным местам сапогами стучать.
— А почему мы должны?! — крикнул кто-то из строя.
— Потому что если теперь следствие вести, сопли по протоколам размазывая, оставшиеся на свободе заговорщики могут товарища Сталина жизни лишить. А если заговор обезглавить, то рядовые террористы сами разбегутся. И еще потому, что дармового харча в тарелках не бывает, или вы думали, у нас тут санаторий для особо одарённых? Полопали — теперь потопаем. Или кто-то считает, что он может, как на профсоюзном собрании, самоотвод взять? Так боюсь, что не получится. — Кавторанг покосился на направленный в их сторону пулемёт. — Приказ получен и обсуждению не подлежит. От кого получен?.. От того, кто нас с руки всё это время кормил и у которого эта рука, если что, не дрогнет. Доступно объяснил? Тогда по машинам!
Бойцы нехотя потянулись на погрузку. Крепко они вляпались, по самое не хочу. Виданное ли дело — им, «мужикам», зэкам, против маршала Победы идти, душу из него вынимать? А не спросят с них за это безобразие по всей строгости? Но, с другой стороны, куда им деваться?.. Ладно, хоть успели пожить всласть, хлеба вдоволь поесть, на простынках чистых поваляться. В лагере, может, они давно бы в общей могиле сгнили или на общих работах, на лесоповале дошли. Так что не о чем им жалеть, как бы дело ни повернулось. Одним днём зэк жив, а им судьба тех дней немало подарила…
— В машинах не курить, не разговаривать, оружием не бренчать, из-за тентов не высовываться. При остановках сидеть как мёртвым…
Колонна вырулила за ворота. Командиры сидели в кабинах хмурые и злые, внимательно глядя вперёд, хотя там, в темноте, ни черта видно не было. Впереди шла легковушка со штатскими и ещё один грузовик с пулемётным расчётом. Ехали долго, часто петляя и поворачивая, но куда — непонятно.
Из легковушки махнули белым флажком. Колонна встала.
— Выгружайся.
Выбирались из машин молча и тихо. Команды звучали шёпотом:
— Стройся.
Встали вдоль обочины. Командиры прошли вдоль строя, проверяя одежду и оружие.
— Попрыгали! — Привычная команда еще с неавних, фронтовых времён.
Тихий, как шелест, топот — ни что не гремит, не стучит и даже, кажется, не шуршит. Штатские раздали карты.
— Разделите людей на три колонны. Первая идёт в обход, перекрывая вот это направление. Еще одна выдвигается к главным воротам. Третья двигается вот в этот квадрат. Атака по сигналу белой ракеты одновременно со всех сторон. Задача ясна? Доведите до личного состава. Теперь ждём…
Чего?..
Через полчаса из кустов вынырнули какие-то люди, бросили на асфальт куль, который зашевелился и замычал.
— Снимите с него мешок.
Сняли. Встряхнули. Поставили на ноги. Человек в армейской форме с погонами майора испуганно озирался по сторонам.
— Вы можете говорить?
Майор замотал головой. Ему ткнули прикладом под ребра.
— Да, могу!
— Сколько в периметре охраны?
— Два взвода. И еще обслуга, и водители, и охрана гостей. Всего — до роты.
Два взвода не много, если учитывать фактор внезапности и выучку зэков, которых не даром полгода натаскивали на драку, как цепных псов. Но вполне достаточно, чтобы потерять при атаке половину бойцов.
— Техника?
— Три бронетранспортёра и танк. Но танкисты сейчас отдыхают.
Значит, начинать надо с них, чтобы они мелкой гребёнкой не выкосили личный состав.
— Сколько гостей?
— Девять.
— Жуков с ними?
Майор вздрогнул.
— Ну?! — Удар поперёк хребта, чтобы слова быстрей выскакивали.
— Повторяю вопрос: Жуков здесь?
Майор обречённо кивнул.
— Где они все? В каком помещении?
— В столовой. Три часа заседают.
— Покажи на плане.
Майор ткнул пальцем в большой квадратный зал.
— Возьмёте его с собой, чтобы помог на месте разобраться. Если пикнет — режьте не жалея. Всем приготовиться.
Командиры шагнули к бойцам. Но остановились, потому что из шеренги выскочили несколько человек. Отбежали на несколько метров, выставив перед собой автоматы.
— Мы уходим. Мы не согласны против… Жукова.
— Стоять, уроды!
Кавторанг, не обращая внимание на направленные ему в грудь стволы, шагнул к бунтовщикам, на ходу расстёгивая кобуру.
— Вы что, падлы, творите?.. У нас приказ! Расстреляю на месте к… матушке, как трусов и дезертиров.
— Стой, Кавторанг!.. — Застучали, забряцали затворы автоматов. — Мы под Жуковым… Мы с ним Берлин брали. Как мы можем?..
— Сука ваш Жуков, — прошептал кто-то из строя. — В крови солдатской купался по самую фуражку, на пулемёты целые дивизии гоняя. Под немецкие танки пачками бросал, чтобы они в человеческом мясе и кишках буксовали! Из моего полка в живых один взвод остался, а фрицев десятка не убили. Я готов… Жукова… Лично сам!..
Строй распался, ощетинился стволами, придвинулся.
Штатские потянули из карманов оружие, расчёт залёг за пулемёт, и те бойцы, что майора притащили, быстро сместились, залегли на обочине.
— Отставить! А вы… полудурки… У вас же семьи, им за вас ответ держать!
— Всё равно!.. Не мешайте нам.
— А мы вас сейчас положим, всех до одного! — Кавторанг вскинул пистолет.
— Не станете, вам шум ни к чему. Один выстрел, хоть ваш, хоть наш — и здесь через пять минут охрана будет.
Да, верно… Прозвучат выстрелы, фактор внезапности будет утрачен, и расклад сильно изменится, учитывая бронетранспортёры, танк и вызванное по рации подкрепление.
Кавторанг остановился в нерешительности, оглянулся на командиров. Все посмотрели на Петра Семёновича.
— Пусть уходят, — махнул тот. — Остальным приготовиться. Приказа никто не отменял.
Бойцы зашевелись, выровняли строй.
— А может, они и правы, — тихо вздохнул кто-то.
— Кто сказал?
— Вот он.
— Ты с ними хочешь?
— Может, и хочу. Я Жукова лично знал и спирт с ним на брудершафт пил. Он, конечно, мясник, но города, которые другие не могли, брал.
— Ну так давай, шагай… ножками!
— Ушёл бы, да грехи не пускают. У меня родни — батальон, мал-мала меньше, если что, их не помилуют…
Отказники, пятясь, нырнули в кусты, пропав в темноте.
— Им жить, а нам головы сложить…
— Кончай базар. Сформировать три колонны с учётом выбывших и приготовиться к маршу.
Строй распался, но тут же собрался вновь в три походные колонны.
— Все готовы? Тогда…
К бойцам быстрым шагом приблизились гражданские. Скомандовали:
— Отставить!
— Что «отставить»? — не понял Кавторанг.
— Всё оставить. Личному составу — погрузка в машины, и чтобы через две минуты вас тут не было.
Ну да, верно. Теперь опасно, вдруг те беглецы на дозор наткнутся, на мину наступят или просто из пакости шумнут. Нельзя сейчас, рискуя провалить операцию. Потом, когда-нибудь…
— А как же приказ?
— Приказ отменён, считайте, вам повезло. — Повернулись, пошли к своей машине.
— А что с беглецами, может, по их следам…
— Не надо по следам, они далеко не уйдут.
И верно, в кустах что-то зашевелилось, и на дорогу, на асфальт люди в маскхалатах бросили несколько тел, из-под которых потекли, поползли, паря, красные лужицы. Но они были живы, еще живы, еще шевелились и что-то мычали.
— Вот они, ваши отказники. Берите их и грузите в машину. Или вы думали, мы вас без присмотра оставим?
— Но как же так?.. А если бы они, когда их брали, начали стрелять или закричали? У них ведь и гранаты при себе имеются…
— И что? Пусть стреляют, пусть взрывают сколько душе угодно.
Кто-то из штатских, усмехнувшись, выдернул из кармана пистолет и выпалил в небо всю обойму. Заорал радостно в полное горло:
— Эй, кто слышит меня, отзовись!.. Никто не слышит! Нет здесь никого!
— А охрана?
— Нет охраны. И Жукова. И генералов. И объекта нет. Никого нет! Лес тут на сто вёрст. Глухомань с сугробами и зверьём. И толпа недоумков в полной выкладке и при оружии.
— Но как же…
— Так.
— Выходит, проверочка это была, — мотнул головой Абвер. — Опять проверочка!
— Выходит. И выдержали ее не все, о чём разговор будет особый. Хреново вы воспитываете личный состав! Или вы считали, вас вот так, не пощупав за причиндалы, на маршалов бросят? А если у вас коленки подогнутся? Вот теперь — может быть. Хотя не факт, что следующий выезд тоже не окажется учебным. И следующий… Можете считать, что по итогам учений вы получили неуд. Впрочем… предателей мы выявили, что немаловажно… А остальные… По остальным не здесь решать и не нам.
Уже «дома», в шарашке, командиры опрокинули по стакану спирта.
— Крепко нас за жабры взяли, так что не вздохнуть не пикнуть. Это ведь никогда не узнать, в бой тебя посылают или в дерьмо по ноздри окунают… — выругался Кавторанг.
— А ты привык, когда только чёрное или белое, без оттенков?
— Привык, — ответил Кавторанг. — На передке всё в открытую, без вывертов. Бой, значит, бой — ура! — в атаку, занял плацдарм — вцепись когтями. Немец прёт — держись до последнего, хоть зубы до дёсен искроши. Фриц, он тоже без подстав — такой же пехотинец, воюет как умеет, как по уставу положено. И даже особисты свои в доску мужики. Да, могут шлёпнуть в затылок по законам военного времени, но так измываться не будут. И даже в штрафбате… Не моё это, чтобы вот так, с подковыркой, чтобы каждого подозревать и проверочки ему чинить.
— А как иначе, Кавторанг? Иначе нельзя, доверяй, но… проверяй, — зло ответил Абвер.
— И тебя проверять?
— И меня. И всех. Человек — не железо, со всех сторон его гнёт и корёжит. За просто так, за глазки голубые никому верить нельзя. Сегодня ты герой и друг распрекрасный, а завтра… Слаб человек и через слабость свою много дров наломать может. Ты ведь и сам людишек, которые по трусости своей побежали, шлёпал. Было?
— Было. Только там всё как на ладони — сразу видно, кто чего стоит. Если ты трус и паникёр — получай свою заслуженную пулю в лоб, если герой — вешай медаль на грудь. Друг, значит, друг. Враг, значит, враг.
— А на зоне? — спросил Крюк.
— Что «на зоне»?.. Там тоже всё ясно: тут блатные, здесь мужики, на вышках вохра, в кабинете — прокурор.
— Куму я сразу всё объяснил, что почём. Не захочешь под него ложиться — никто не заставит. А здесь ни черта не понять — кто ты, за кого, против кого? Не умею я такие шарады разгадывать и не хочу!
— Тогда, считай, повезло тебе, как той гимназистке, что в публичном доме, умудрилась невинность сохранить, — усмехнулся Абвер.
— Может, и повезло… Повезло, что жив на войне остался. А может, и нет, коли до такого дожил. Лучше бы я там, на передке, кости сложил или в штрафбате…
Папка была серая, листочки пронумерованные, вопросы как под копирку.
— Двенадцатого июля сего года вы, без суда и следствия, единоличным своим решением расстреляли трех военнослужащих: Степанова С.П., Арутюняна Г.Т. и Абдулаева А.С. Вот протоколы допросов рядовых, присутствовавших при расстреле, показания командиров, рапорт политрука Кожевникова… Вы признаете свою вину?
— Факт — да, вину — нет. Я не военнослужащих расстрелял, а паникёров, трусов и предателей, которые к немцам драпануть хотели.
— Откуда такая уверенность?
— Я их жопы в бинокль видел, когда они к фрицам ползли. Еле перехватить успели. Двух бойцов из-за них потеряли. Если бы я их не приговорил к высшей мере и не шлёпнул, то и другие драпануть могли. Или их что, отпустить надо было?
— Нет, задержать и передать соответствующим органам для проведения следствия и вынесения приговора. По закону. А вы учинили самоуправство.
— Где бы я взял на пятачке «соответствующие органы»? Они там, в тылу, остались.
— Надо было переправить задержанных с ближайшим транспортом.
— У меня все транспорты на подходах немцы топили, а если кто прорывался, мы палубы ранеными заполняли. Нет у меня лишних мест для дезертиров.
— Послушай, Кавторанг, лично мне ты симпатичен, и я тебя понимаю. Но есть закон. И есть рапорт политрука Кожевникова. На хрена ты их перед строем шлёпнул, не мог тихо, в окопчике, пристрелить, чтобы никто не видел? Или в поле, и списать на боевые потери. А ты спектакль устроил… Шапито со зрителями… Теперь делу обратного хода нет. Налицо превышение служебных полномочий.
— Я же говорю: они к немцам хотели…
— А доказательства где? Вот, к примеру, Кожевников не исключает, что они хотели «языка» добыть или патроны на нейтральной полосе собрать.
— Откуда он это может знать, когда носа из блиндажа не высовывал? Сука…
— Это уже лирика. Есть факт самоуправства, есть рапорт, показания свидетелей и никаких обеляющих доказательств.
— Что мне будет?
— Это трибунал решит. Скорее всего, если по совокупности — расстрел. Я, конечно, смягчу как смогу, но и ты должен помочь следствию, вину свою осознать, а не брать нас на глотку. Может, штрафбатом отделаешься… Хотя чем штрафбат от высшей меры отличается?..
— Проходи, Кавторанг. За что к нам, в штрафбат?
— За превышение.
— Что, с каким-нибудь генералом бабу не поделил? — Майор пролистнул «сопроводиловку». — Понятно. Садись. Чай будешь? Вот шоколад немецкий, вчера разведка притащила.
Странная встреча, не по уставу, никто во фрунт не строит.
— Удивляешься? Привыкай. Я такой же офицер, как и ты, только при погонах. И в звании на два шажка ниже. У нас тут всё по-простому, иначе нельзя, иначе в первой же атаке пульку схлопочешь. Там, в углу, сапоги немецкие, бери вместо своих обмоток, в окопах грязи по колено. Ну да, не по форме, только у нас тут свои уставы писаные и неписаные, и лучше их сразу понимать. Вопросы?
— Говорят, в штрафбате оружие в бою брать надо?
— Кто говорит?.. Дураки говорят, штрафбат, считай, элита армейская — сплошь офицеры, каждый свой манёвр знает. Кое-кто академию Генштаба оканчивал. Это на фронте на передок «мясо» гонят, а мы товар штучный, мы прорывы обеспечивать должны, чтобы генералам лишних звёздочек добавить. Командование нас по первой категории обеспечивает, даже не по штату, по запросу: нужен трофейный пулемёт — будьте любезны, только оборону проломите… Артиллерией поддержать — от соседей стволы подтянут. Жратва соответственная… И служба поспокойнее будет, чем в обычных частях, без муштры и придирок за форму, трофейное оружие… Местные политработники с чекистами лишний раз к нам не суются. Мы ведь напрямую командованию фронта подчиняемся, так что сильно нас не ухватишь, а дальше штрафбата не пошлют. Воля. Сам всё увидишь, если в первом бою не убьют. Я ведь тоже из штрафников.
— Выжил?
— Бери круче. Не поверишь, загремел в штрафбат, а на передке затишье: ни мы не лезем, ни фрицы. Лето, фрукты в заброшенных садах, речка… Курорт, твою мать. Три месяца без выстрела просидел. Во как бывает! А в строевую часть вернулся — сразу прилетело… Хотя врать не буду, горячо бывает, нами ведь все дыры затыкают, как той затычкой…
В землянку ввалился человек, капли дождя с плащ-палатки на земляной пол сбрасывая.
— Знакомься, капитан Егоров, заградотрядом командует, наш тыл держит.
Капитан сбросил плащ-палатку, плюхнулся на скамью.
— Водка есть? Наливай. — Выпил, крякнул довольно. — Слышь, майор, я тебе дезертиров пригнал, численностью до отделения, выловил по тылам. Объяснил им как мог, что нужно не по кустам зайцами скакать, а Родину защищать. Так что теперь кое у кого носы слегка на сторону свёрнуты, но ты внимания не обращай — прониклись они. Принимай пополнение по списку.
— Я просто так не могу.
— А ты моги… Тебе не сегодня-завтра на фрица идти, у тебя каждый штык на счету, а ты выёживаешься… Кто погибнет — хрен с ним, кто живой останется — оформишь после как надо или в тыл сдашь. Если неделю боя не будет — я тебе целую роту сформирую, век благодарить будешь. — Покосился на Кавторанга. — Свеженький? — Егоров протянул руку. — Морячок? Вместе воевать будем.
— Я в атаку бегать, а вы в спину стрелять? — не сдержался, спросил Кавторанг.
— Дурак ты, хоть и морская душа. Зачем же мне в тебя стрелять? Если я вас всех положу, то немец по вашим трупам ко мне в окопы пожалует, а у меня бойцов с гулькин хрен, и патроны все на вас уйдут. Я что, самоубийца? Коли я побегу или хоть на шаг отступлю, то меня в штрафбат не пошлют, меня сразу к стенке прислонят без суда и следствия. Нетушки, ребята, я вашу работу делать не намерен, я вас за шкирку, по морде — и обратно на передок. Ну или в свой окоп посажу, и тогда уже вместе отбиваться будем. А кто от меня дальше побежит, тот пусть не обижается… Такое мое слово. — Вытащил карту. — Показывай, майор, своё хозяйство, где ты, где фрицы, где точки огневые…
Они склонились, зашарили карандашами по карте.
— Понятно. Соседи справа у тебя хреновые: сплошная Азия, «моя твоя не понимай». Надавит фриц, побегут до самой Алма-Аты, задницами сверкая. Я их, конечно, усилил, придал пару бойцов с пулемётом, но не факт… Ты там посматривай. Если совсем худо будет, кидай ракету, я с тыла поднажму. Такая моя диспозиция. Ну всё, бывай… Сто грамм на посошок. Не жмись, у тебя, знаю, есть. Штрафбаты по первой категории снабжаются.
Выпил, закусил, ушёл.
— Что, Кавторанг, смотришь? Думал, они для стрельбы в спину?
— Грешным делом, думал. Разговоры такие ходили.
— Это нарочно слухи распускают, чтобы бойцам страшнее было. Нормальные мужики, окопники, которым по уставу дезертиров ловить и в строй возвращать. А коли не по уставу, то сильно им не хочется с немцами на кулачках сходится, вот они и ловят, и вразумляют беглецов, оборону усиливая. Ну, а худо будет — вместе в окоп сядем, они медальки выслуживать, вы — прощение… Всё. Ступай. Но, на всякий случай, знай: у нас, конечно, вольница, иначе нельзя, но если что, если слабину дашь, я тебя лично пристрелю или кто-нибудь из бойцов, можешь даже не сомневаться. У нас бегать не принято, никто за тебя на пулемёты не полезет, в этом мы все равны. И в ранение, когда ты на ногах и стрелять можешь, я не поверю. Если от меня уйдёшь, то тебя наш приятель капитан в тылу подловит и под трибунал второй раз отдаст. А это уже не штрафбат, это пуля в затылок. Понял?..
Кивнул Кавторанг. Что тут не понять: всё как на «пятачке». Не всё по уставу, но всё по закону военного вреени.
Вечером в блиндаже Кавторанг знакомился с личным составом.
— Гляжу, тельник у тебя… Морячок?
— Морская пехота.
— Понятно. Бескозырку набекрень, ленточку в зубы, и айда месить, маму с папой поминая… Знакомое дело. Я тоже из морских. — Боец выпростал из-под гимнастёрки тельняшку. — Был морская душа, теперь портяночник. За что в штрафбат?
— На пятачке пару дезертиров расстрелял.
— А я за водку.
— Как это?
— А вот так… В тылу крыска одна завелась: интендант, тётю его во все места, сто граммов боевых водичкой разбавлять догадался. Падла! Мы, конечно, недостачу градусов учуяли и следствие учинили, так что он все зубки в ведро сложил. Только чёрт меня дёрнул ему же его водку до ватерлинии залить, во все клюзы.
— Как это?
— Вот так. Перевернули, маковкой к земле-матушке припечатали, ножками к небу развернули и пол-литра влили по самое не хочу. Чтобы, гнида, напился на всю жизнь.
— И что?
— Полилось фонтанами через все пробоины, как после торпедной атаки. Еле в госпитале откачали. Ну, мне и впаяли по полной за издевательство над вышестоящим командиром. А за что? Я, можно сказать, человека от пагубной привычки спас, он теперь до конца жизни нос от водки воротить будет. И не только нос…
Ржут бойцы, хоть сто раз этот рассказ слышали.