Финансист Истон Биби

Ключ, который я оставила тут в понедельник, лежал, нетронутый, точно на том же месте, куда я его положила. Я обвела его двумя пальцами, тоскуя по его весу на моем кольце для ключей. Рядом с ним Кен положил запасной пульт, открывающий дверь гаража. Перевязанный красной ленточкой.

«Черт возьми. – Я ухмыльнулась. – А я-то думала, что захватила его место».

Рядом с пультом лежал лист бумаги, аккуратно сложенный втрое. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что я тут одна, я глубоко вдохнула и заглянула в сверток. Я успела пробежать глазами три верхние фразы, и моя неуверенность трансформировалась в абсолютный, пузырящийся восторг.

«Поздравляем Вас, Мистер Истон. Вы приняты на Бухгалтерскую программу нашего Колледжа по управлению бизнесом. Рады приветствовать Вас в Техническом колледже Восточной Атланты».

Я снова и снова перечитывала эти строки, и мою грудь так распирало от гордости, что становилось больно. Даже если из наших отношений не выйдет ничего больше, даже если я развернусь, и уеду, и оставлю все как есть, время, которое я провела с Кеннетом Истоном, будет потрачено не зря. Он будет лучшим на свете чертовым бухгалтером. Его надо было только чуть-чуть подтолкнуть.

Прижав письмо к груди, я скосила глаза на стопку бумаг в конце ряда. Они были разложены безупречным веером, а поперек него лежала синяя ручка.

Я неохотно отложила письмо о поступлении и приподняла верхний лист в стопке.

«Форма смены адреса в Почтовой компании США».

Следующий лист.

«Форма смены адреса в Отделе регистрации автомобилей».

Следующий лист.

«Форма смены адреса в Банке Америки».

– Я бы заполнил их за тебя, но ты же знаешь, какой у меня дерьмовый почерк.

Я взвизгнула и обернулась, стиснув бланки в поднятом кулаке, и увидела, как Кен вошел в кухню и прислонился к стойке в нескольких метрах от меня. На нем были серые спортивные штаны и простая белая майка. Волосы были взъерошенные и еще мокрые после душа, и от него пахло мылом «Ирландская весна» и домом.

– Ты напугал меня до усрачки! – закричала я, размахивая зажатыми в руке бумагами.

– Ну прости, – улыбнулся Кен.

И от этой простой улыбки мое сердце простило его за все, за что он извинялся, и за что только должен был извиняться, и за что он когда-либо будет извиняться.

Но мой мозг за всем этим не поспевал.

– Кен, что за херня? Ты что, думаешь, ты утащил мое барахло, срезал у себя в саду пару цветочков, взял на почте несколько бланков – и я перееду к тебе, как будто ничего не случилось? Дело же не в этом! Ничего из этого, – я махнула рукой в сторону стола, – не имеет значения!

Улыбка Кена исчезла, и я сама себя за это возненавидела.

– Я знаю. – Он поглядел себе под ноги, на стену, потом на потолок – куда угодно, лишь бы не на мое возмущенное лицо. Засунув руку в карман, Кен вытащил оттуда листочек из блокнота, сложенный в безупречный прямоугольник. Развернув его, он сказал: – Ты велела мне записать то, что я хочу сказать. Ну… я так и сделал. – Аквамариновые глаза Кена на секунду встретились с моими и снова вернулись к листку у него в руках. – Я все это время точно знал, что хочу сказать. Я просто… – Кен помотал головой. – Когда я это записал, там оказалось так мало. Всего три предложения.

И Кен посмотрел на меня храбрыми напуганными глазами.

– Десять слов.

Его грудь поднялась, ноздри расширились.

– Я могу сказать десять слов.

Я смотрела, как Кен сражается в одной из тех битв, которые ему приходилось вести всю жизнь. Видела, как он борется, стараясь преобразить свои чувства в слова и заставить эти слова выйти из собственного рта, и это было практически невыносимо. Мне хотелось сказать, чтобы он перестал. Что мне все равно, даже если я никогда этого не услышу. Но я поняла, что он делает это для себя в той же мере, в какой и для меня, так что я стояла и ждала, пока он выйдет из этой битвы победителем.

Кен, глубоко вздохнув, передал мне листок бумаги. Я затаила дыхание.

А потом, засунув руки в карманы и опустив глаза, Кен вымолвил самые милые, самые искренние десять слов, которые только один человек может сказать другому.

– Я тебя люблю. Я по тебе скучаю. Пожалуйста, вернись домой.

Моя радость от того, что я наконец услышала эти десять коротких слов, была совершенно перекрыта гордостью, которую я испытала за Кена. По моему лицу медленно расползлась широкая улыбка, а глаза защипало от слез радости, когда я увидела, как расслабляются его широкие плечи. Глядя, как облегчение освещает черты его лица, поднимая и наполняя их одну за другой, я смаргивала слезы, чтобы его прекрасная широкая довольная улыбка перестала наконец так чертовски расплываться.

Кен вытащил руки из карманов и обнял меня. Он был твердым, чистым, теплым и надежным, и он прижался губами к моей макушке, а я вымазала грязными черными слезами всю его мягкую белую майку.

– Прости, что я не мог сказать это раньше, – пробормотал он мне в волосы. – Я хотел. Каждый вечер, когда я звонил тебе, я говорил себе, что скажу. Просто… – Голос Кена снова сорвался и замер.

– Я знаю, детка. – Я отстранилась настолько, чтобы видеть его милое лицо. – Я знаю. Я сегодня выяснила об этом еще кое-что.

Кен напрягся, и его брови сошлись вместе.

– Так там что-то не то.

– Там было что-то не то, – улыбнулась я. – Но ты это починил. Так же как ты чинишь все остальное. Ты приложил все свои силы и исправил одну свою слабость. Ты исправил себя. – Привстав на цыпочки, я мягко поцеловала его в губы. – И ты исправил нас.

Кен опустил взгляд на мое плечо, и его лоб пересекла глубокая морщина. Казалось, он о чем-то задумался, возможно, пытаясь снова найти в себе нужные слова. Я хотела спросить у него, в чем дело, но решила подождать и дать ему возможность справиться самому.

Он должен был сказать это сам.

– Брук? – наконец произнес Кен, встречаясь со мной глазами.

– Да?

– Ты помнишь, что ты сказала, когда Эми рассталась с Алленом? Про то, почему она уехала?

Мое расслабленное, мягкое тело застыло в его объятиях. Мои легкие пылали, явно решив, что моя потребность услышать то, что собирается вылететь изо рта Кена, явно важнее, чем необходимость кислорода.

– У-гу, – выдохнула я.

– Ты сказала, она… хочет выйти замуж. – Кен прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза, возможно, чтобы избежать прямого зрительного контакта. – А ты хочешь выйти замуж?

Бум, бум, бум! – стучало у меня в ушах сердце.

– Кен…

Бум, бум, бум! – бился у меня в горле пульс.

– Ты… делаешь мне предложение?

– Нет, – тут же ответил он.

От такого поворота у меня буквально подогнулись коленки.

– Но сделаю. – Голос Кена звучал твердо и решительно. Он не спрашивал; он сообщал.

– Правда? – К концу вопроса мой голос взлетел так же высоко, как мой восторженный дух.

Кен кивнул, и его лоб, упершийся в мой, заставил меня тоже качнуть головой.

Я кивала, и у меня дрожал подбородок. Это было все, о чем я только могла мечтать, но где-то на задворках моей черепушки тоненький противный голосок говорил мне, что Кен предлагает больше, чем способен дать. Я больше не хотела жить в мире своих фантазий.

Так что, сделав глубокий вдох, я сложила все свои мечты и надежды к его ногам и взамен попросила у него правды:

– Кен, а ты хочешь, чтобы мы поженились?

Он снова кивнул без малейшего промедления.

– Если это нужно, чтобы ты осталась.

Я улыбнулась.

«Если это нужно, чтобы ты осталась».

Это не было романтично. Не было никаких сердечек, радуг и фейерверков. Это была простая, честная правда, и это было все, что я мечтала услышать. Ну, почти…

– А как насчет детей?

– Один.

У меня вырвался неожиданный смешок. Отстранившись от Кена, я, хихикая, поглядела на него одним глазом, смахивая слезу с другого.

– Ты согласишься на ребенка?

– Только на одного, так что пусть он будет хорошим. – Не убирая рук с моей талии, Кен провел меня спиной вперед так, что я уперлась задом в край кухонного стола.

– А если будут близнецы? – рассмеялась я, хватаясь за его плечи, чтобы не упасть. – У меня в семье бывают, ты знаешь.

Перемещая руки с моей талии к застежке моих джинсов, Кен ухмыльнулся.

– Тогда просто придется выбрать, какой тебе больше нравится.

Жжик.

Пальцы Кена коснулись меня поверх трусиков, его рот нашел нежное место у меня за ухом, и я ахнула.

– Кен? – выдохнула я.

– М-м-м-хм-м-м? – промычал он мне в шею.

– Я тебя люблю.

Проведя свободной рукой по моей шее и бритым волосам, Кен придержал мою голову и нежно поцеловал в приоткрытый рот.

– Я тоже тебя люблю.

Слезы счастья потекли у меня по щекам. Я попыталась поцеловать его в ответ, но мои губы просто не слушались. Я никогда не думала, как трудно целоваться с кем-то, когда вы оба улыбаетесь во весь рот, как идиоты.

Наверное, потому, что никогда не была достаточно влюблена, чтобы выяснить это.

Я бы хотела сказать, что Кен одним взмахом мускулистой руки освободил стол и взял меня прямо там, перед поднятыми жалюзи. Но он так не сделал. Вместо этого он повел меня через гостиную, где в углу возле камина стоял мой мольберт с наброском Эйфелевой башни; вверх по лестнице, где с безупречно равными интервалами был развешана серия моих рисунков с фруктами в стиле Уорхолла, которые я рисовала в одиннадцатом классе на уроках искусства; мимо бывшей комнаты Робин, где теперь стояли мой компьютерный стол и книжная полка; и сквозь двери нашей новой большой спальни.

Когда-то бежевые стены бывшей комнаты Челси были теперь густого серо-стального цвета – моего любимого, и Кен обставил ее смешанной коллекцией нашей с ним мебели. Его кровать, мой комод, его тумбочки, мои занавески, его здоровенный телевизор, моя лампа. И мои картины на всех стенах.

Поступки. Везде поступки.

– Я тут живу? – прошептала я, пока Кен вел меня в сторону кровати.

– Мы тут живем, – поправил он, усмехаясь.

Пока мои широко раскрытые, затуманенные глаза впитывали каждую деталь, каждый неожиданно оказавшийся тут элемент моей прошлой жизни, Кен стянул майку и уселся на край матраса.

Когда мой взгляд коснулся его – обнаженная грудь, обнаженные намерения, обнаженные тайны, – это было, как будто я увидала его впервые. Я и раньше думала, что люблю Кена, но то, во что я влюбилась, было лишь проблеском тех качеств, которыми он обладал. Теперь же они были передо мной во всей красе, в хорошем приближении. Его сила. Его самоотверженность. Его доброта. Его любовь.

Я поцеловала принца, и он превратился в еще лучшего принца.

Когда я пробежала рукой по его влажным волосам, я не испытала потребности вцепиться в них. Когда я поцеловала его улыбающиеся губы, мне вовсе не хотелось впиваться в них укусом. И когда я гладила руками его бицепсы и проводила по плечам, я не выпускала когтей. В первый раз за время наших отношений у меня не было потребности вымещать на теле Кена какое-то свое раздражение. Мне просто хотелось любить его.

И на сей раз он позволил мне делать так, как хочется.

Я стояла и медленно раздевалась, наклоняясь поцеловать его после каждого снятого с себя предмета одежды. Небесные глаза Кена следили за мной без малейшего вызова. Его ухмылка исчезла, ее сменили отяжелевшие веки и слегка приоткрытый рот, который я снова поцеловала, вставая у него между ног и гладя его сквозь ткань серых спортивных штанов.

Мне хотелось поцеловать его всюду. За каждый раз, когда кто-то хотел сказать, что любит его, но не сделал этого. Мне хотелось покрыть его таким количеством любви, чтобы он никогда больше не смог отказаться принимать ее.

Я покрыла поцелуями его твердую, упрямую челюсть до мочки уха, и улыбнулась, почувствовав, как шевельнулся его член у меня под рукой. Когда я проникла под резинку его штанов и стиснула его, Кен накрыл ладонями мою грудь. Когда я коснулась своим большим пальцем скользкого кончика, Кен прижал своими руками мои торчащие проколотые соски. Пока я целовала его шею, Кен проводил по всей длине моего тела. И, когда я вела языком по дорожке посреди его живота, обводя выступающие мускулы, его пальцы играли колокольчиком в моем клиторе.

Это не было силовой борьбой. Никто не нападал, никто не сопротивлялся. Никто не был ни садистом, ни мазохистом. Были просто мы – два человека, которые наконец научились говорить на одном языке.

Я доцеловала его до самого члена, наклоняясь над ним и готовая услужить. Но прежде чем я успела взять его в рот, Кен ухватил меня за тощие бедра и приподнял на постель. Заверещав, я приземлилась рядом с ним на руки и коленки, а он откинулся на спину с хищной улыбкой. Мои глаза прошли тем же путем, что мой язык – от его прекрасных сжатых губ до прекрасного блестящего члена. Я взобралась на него, собираясь завершить начатое. Руки Кена сжали мою задницу и развернули меня так, что я оказалась верхом на том, чем только что любовалась.

Поглотив его, я стонала над его гладкой плотью, а он мелькал и порхал языком над моей. Мои ноги задрожали, и я начала двигаться быстрее, стараясь не рухнуть от невыносимых ощущений, и своих чувств, и нарастающего удовольствия между ног. Всего этого было слишком много, и мне не за что было держаться. Мои стоны перешли во всхлипывания, а дрожь – в конвульсии. Прислушавшись к моим мольбам, Кен подчинился.

Перевернув меня на живот, он накрыл мое тело своим, со всем его теплом, тяжестью и электрическими вибрациями. Он превратил меня в живой электрический провод, а когда он наполнил меня сзади, я сжалась вокруг него, вцепилась в простыни и зарыдала в экстатическом восторге, и это зажгло его тоже.

Когда Кен с проклятиями рухнул поверх меня, я улыбнулась даже шире, чем Джулия Робертс в книжном магазине Хью Гранта. Потому что я больше не была девчонкой, стоящей перед парнем и умоляющей его о любви. Я была женщиной, лежащей под мужчиной, который любил ее сильнее, чем это казалось ей возможным.