Гимназия Царима Сурикова Марьяна
— Да.
Ладони резко закололо и тут же схлынуло, оставив после себя покалывающее тепло. Четкие контуры крыльев проявились, засветившись под кожей.
— Они словно брачные мет…
Эсташ прервал мою речь. Губы опалило, раскрыло и смяло в самом чувственном, самом яростном поцелуе, и я едва удержалась на ногах, крепко обхватив мужчину за шею.
Никогда даже представить не могла, будто может быть что-то, способное затмить чистую магию его поцелуев. Я оказалась не права. Это была лишь малая толика удовольствия, которое возможно испытать, отдавшись любимому мужчине не только телом, но и всем сердцем и душой.
Я узнала, как ласки, предваряющие физическое единение, способны распалить огонь, более яростный, чем тот, которым горишь, лишь предвкушая удовольствие. Поняла, что, испытав нечто подобное, начиная с первого прикосновения к обнаженному телу, как к отражению твоей полностью обнаженной перед ним души, заканчивая мучительно-сладким выдохом в момент удивительного наслаждения, никогда-никогда больше не сможешь принадлежать только себе. Когда ты — существо из двух половинок, одной себя становится слишком мало.
Спокойная блаженная расслабленность пришла на смену огненному вихрю чувств. Глядя прямо перед собой, я ничего не могла различить. Перед затуманенным взором проносились картины, от которых тело снова покрывалось мурашками, а я не переставала повторять про себя: «Неужели так бывает?» Чувствуя руки Эсташа, его ласковые объятия, тем не менее вдруг перепугалась, что это все сон, и резко повернулась на бок. Прикоснулась к нему, наблюдая, как снова взлетают, чуть дрожа, усталые ресницы, погладила черты любимого лица.
Реальность. И он настоящий!
Продолжая изучать безумно дорогой облик, словно мне не хватило для этого прошедших секунд, минут или часов, а может, вечности настоящего волшебства, я дотронулась до татуировки на его груди, и она полыхнула жаром, когда провела пальцем вдоль плавных линий. Потянувшись, коснулась ее губами даже без толики смущения и ощутила, как Эсташ вздрогнул.
— Ой! — Я мгновенно очутилась на спине, пальцы переплелись с его пальцами, ладони оказались прижаты к постели, а карамельные волосы щекотали лицо. Замерев под взглядом искрящихся глаз, в которых снова бушевал аквамариновый шторм, шепотом спросила: «Нельзя трогать?»
— Можно, — ответил он и вернул поцелуи, от которых вздрагивать пришлось уже мне.
Сколько бы это ни длилось, я желала повторения. Зациклить время и круг за кругом быть с ним здесь, сейчас, всегда. Мне не довелось прежде узнать, что чувствуешь, когда страсть в отношениях на пределе, но интуиция говорила: «С любимым человеком только так». Словно магический фейерверк в голове, искорки по венам и коже, наслаждение, от которого внутри тепло, и оно разбегается по всему телу, и так волшебно и хорошо. Можно ощутить каждую клеточку, изведать чудесное чувство обладания, но не описать словами того, что дано испытать. Не просто прикосновения, но все вместе: запах, звук голоса, пьянящие стоны, касания рук, ощущения доверия и желанности, твоей необходимости для него и восторг, когда устремляешься вперед, чтобы познать миг полного единения. А после него наступает эйфория, настоящее наваждение приятных эмоций, в висках пульсирует кровь, дыхание учащается, пульс стучит в голове и звенит в ушах, и вдруг миг, когда напряжение отпускает…
Раз за разом, снова и снова, как бесконечный, неразрывный круг времени. Пока усталость не шепнет ласково, что этот цикл не разорвать, а проникшая в самое сердце уверенность, подсказанная его словами, убедит больше не бояться. Можно, теперь можно отпустить все тревоги и печали, позволить себе тихо и уютно уснуть в самых нежных в мире объятиях.
Любуясь умиротворенным личиком заснувшей на его груди Мариши, Эсташ очень осторожно привстал, боясь побеспокоить. Узкая ладошка соскользнула вниз, а девушка шевельнулась, но не пробудилась. На розовеющих припухших губах расцвела теплая, как солнечный лучик, улыбка.
Еще немного приподнявшись, дав крыльям пространство, чтобы расправиться, он меняющимся зрением любовался спящим сокровищем. Истинный взгляд открывал в ней ту же суть, что видели глаза человека.
По телу защитника огненными мазками разливалось жидкое золото, сияние разгоняло полумрак комнаты, а крылья, раскрывшись, подняли теплый ветерок, смахнувший с бледного виска приставший к нему локон. Она была еще слаба, но так отчаянно не желала засыпать, не догадываясь, что его внутреннее пламя разгорается лишь сильнее от каждого прикосновения, слова и жеста. И все же усталость взяла свое, забрав ее сознание в царство сна, оставив защитнику время тихого единения с древней, словно сам мир, клятвой.
Крылья скользнули по чувствительной, тут же покрывшейся мурашками коже, по согнутой в колене ноге, белоснежному бедру и гладкой спине. Укрыли полностью, пряча от всего света обнаженное тело той единственной, кому он мог принести клятву. И слова на древнем языке зазвучали тихо-тихо, чтобы не нарушить ее покой. Постичь их смысл было дано только тем, кто понимал речь истинных, а передать или перевести на человеческий язык главную суть оказалось бы очень сложно. Однако для умеющих слушать, умеющих видеть не глазами, но сердцем они прозвучали бы так:
- Я укрою тебя крылом,
- Сберегу от напастей и бурь,
- И любовью, точно щитом,
- На века от тоски заслоню.
- Стань моей, и я буду твоим
- Навсегда пред небом, людьми,
- Уберечь твою жизнь и покой,
- Сердцем, силой клянусь, Мэйэлит.
Мэйэлит. Его любимая, единственная.
Стихли слова, погас огонь, а Мариша крепко спала, не зная о свершившемся древнем таинстве.
Глава 22
ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Пора возвращаться, — сказал супруг, присев за спиной и обняв меня за плечи.
Супруг! Какое волшебное слово.
— Уже? Но ведь так мало времени прошло.
По моим ощущениям, дня три, не больше, минуло с момента, как Эсташ принес меня в замок.
Раскрыв ладонь, защитник показал мне маленький фиолетовый цветочек, проросший из круглой луковицы.
— Ему, — указав на нежные раскрытые лепестки, произнес Эсташ, — требуется три месяца, чтобы зацвести. Я нашел один в саду на второй день. Знал, что перестану замечать время.
— Три месяца? — Это оказалось неожиданно. Бесспорно, я не считала дни, но внутреннее ощущение должно было подсказать, наверное. Мое чувство времени не подало даже намека. Мы в замке были только вдвоем целых три месяца, и все же этого не хватило.
Я поболтала ногами в теплой воде, подняв фонтан соленых брызг, и вздохнула. Возвращаться и правда пора, а не хотелось. Каждый день проводить только с Эсташем было сказочно. Мы гуляли в саду, вместе готовили. В погребах замка магически сохранялись долгое время любые продукты. Мой муж умел делать вкусные блюда, которые он называл походными, а я под его контролем только раз пересолила обед (просто Эсташ в тот момент мне улыбался). Еще купались в гроте, вода в котором оставалась неизменно теплой. Защитник окружил естественный бассейн, вымытый морем, особенной магической преградой, чтобы хищные рыбы не заплыли или я ненароком не простудилась. Как энсгар он был очень строг. Не разрешал бегать босыми ногами по холодному каменному полу, сидеть на террасе, продуваемой морскими ветрами, в одном легком платье и купаться в холодной воде. Он считал, мне легко простудиться, поскольку организм находился в процессе восстановления. Я вела себя, конечно, послушно, но иногда нарочно дразнила, чтобы он меня поймал и согрел.
День за днем я все больше узнавала любимого мужчину, понимала, какой он не только в подвигах, в скитаниях или сложных ситуациях, но и в быту, в повседневной жизни. А был он замечательным во всем. И разговоров наших мне всегда было мало (как и поцелуев), и хотелось узнать (получить) еще больше. И помимо того что оказалась до звездочек в глазах влюблена в супруга, я безмерно обожала его крылья. Как Эсташ терпел все мои изъявления симпатии к ним без единого слова жалобы? Я и гладила, и перебирала перышки, и обнимала. Садясь рядом, расправляла кончик крыла на коленях, принимаясь водить по светящимся пушинкам ладонью. Тискала, дергала, целовала. И хоть бы раз он пожаловался и попросил оставить такие нужные ему крылья для наших потрясающих полетов. Защитник никогда не возражал против любой моей исследовательской деятельности, а если уж дергала слишком сильно, молча подгребал меня ближе, усаживал на колени и закрывал со всех сторон светящимся теплым щитом, чтобы я чуть-чуть посидела спокойно. Но тихонько сидеть так близко к нему не выходило. Набравшись сил после болезни, я с удовольствием тратила их на мужа. И хотя открыто не провоцировала, но он сам в итоге не сдерживался. То, что начиналось как попытки отвлечь меня, заканчивалось поцелуями и другими чудесными способами узнать друг друга.
За дни, проведенные в ставшем для меня волшебном замке, я поняла, что время и пространство имеют ценность, лишь когда человек способен их замечать, а в моменты наивысшего восторга и полного счастья люди утрачивают подобный дар.
Оживленно гудел ярко украшенный зал, наполненный множеством гостей. Здесь сегодня проводился ежегодный столичный бал — лучший светский прием в Сенаториуме, и в этот вечер тут собрались сливки общества.
— Что сегодня в программе интересного, мои дорогие? — Женщина в коралловом платье с высокой, искусно сооруженной прической и таким рубиновым колье на груди, ради которого половина присутствующих могла убить друг друга, с нарочитой ленцой во взгляде оглядела гостей.
— Редкие деликатесы, которые невозможно достать даже в столице, опасное представление, запрещенное к демонстрации во всех соседних странах, музыканты и певцы с Севера. Они практически никогда не выступают на публике, но исполнят здесь свои произведения. Говорят, их творчество настолько удивительно…
— Ох, да я ведь не о программе вечера, дорогая, — отмахнулась от подруги собеседница, — я о гостях!
— Болтают, — третья участница беседы перешла на шепот, чтобы окружающие ни в коем случае не узнали тайны раньше, чем она поведает ее подругам, — будто этот вечер посетят представители древних родов.
— Они каждый год присутствуют, — заявила оснэ в коралловом платье, — нас этим не удивишь.
И она словно невзначай поправила манжеты, кружевные вставки на которых напоминали по форме крылья, что намекало на близкое родство с представителями элиты.
— Я об истинных.
Несколько заинтересованных взглядов обратилось в сторону ораторши.
— Истинные тоже посещают это мероприятие, на то оно и лучшее в свете.
— Из тех, кто вообще редко принимает приглашения.
— О! — Теперь заинтересованными выглядели абсолютно все, а голоса соседей вдруг стали на полтона ниже. Они словно бы продолжали разговор, вот только прислушивались уж очень внимательно.
— Какой род? — Женщины принялись строить догадки. — Здесь есть представители почти каждого, кроме разве что самых-самых.
Возле дверей в этот момент случился переполох.
— Не могут же это быть… — Голоса подруг перекрыло восклицание коралловой оснэ: — Провалиться мне на этом месте!
Она быстро прикрыла ладонью рот, заглушая чересчур эмоциональное высказывание.
— Тен Лораны!
— Они!
В зал входили старшие представители одного из самых известных в стране родов, а следом за ними шли их рослые сыновья.
— Такие красавцы, — шепотом сказала одна гостья другой, — глаз не оторвать.
— Согласна, — ответила ее подруга. — Отчего мы столь редко видим их в свете?
— А это кто? — Ревнивые взоры мигом нацелились на невысокую темноволосую девушку, которая держала под руку старшего брата. Хотя миловидное личико выглядело непроницаемым, но, на придирчивый взгляд некоторых из присутствующих, казалось излишне бледным.
— Неужели слухи оказались правдой?
— Быть такого не может!
— Об этом писали в журналах.
— В изданиях любят приукрасить действительность.
— А я из надежных источников узнала, что он действительно ее украл прямо со свадьбы.
— Не мог он ее украсть! Скорее уж она сама убежала за ним следом.
— Нет же, Эсташ тен Лоран у всех на глазах унес ее из дома лучшего друга, а тот пытался остановить, но не смог. Говорят, он их простил.
— Кто кого простил? — К группе оживленно шушукающихся собеседниц подошла высокая статная женщина в строгом, но явно дорогом наряде, каждая складочка которого свидетельствовала о безупречном вкусе.
— Олайош де Аллар простил своего друга и ту сомнительную девицу.
— Да, да. Именно эта девушка, ее имя Мариона Эста, вышла за него замуж, а после сочеталась браком с тен Лораном, по древней традиции защитников. Говорят, такую магию невозможно разрушить.
Подошедшая гостья вынула из кармана лорнет в оправе с бриллиантами и придирчиво осмотрела изящную темноволосую особу в сногсшибательном платье.
— На мой взгляд, она совершенно неприлично цепляется за мужа, — высказалась одна из собеседниц.
— Говорят, она из простой семьи, а ее отец рудокоп.
— Поговаривают, из-за нее сенатор Орсель лишился своего места.
— Каким образом?
— Вы же знаете, что сабен Орсель была тяжело больна, а эта Мариона попросила не кого-нибудь, а самого энсгара ее осмотреть.
— Энсгар ее муж, — насмешливо заломила брови статная гостья.
— Дело не в этом, Элиза, а в том, что ей пришло в голову вмешаться. Ходили слухи, будто Астаил продвигал некий невыгодный ее семейству закон, настаивал на полном изъятии владений без выплаты компенсаций и даже давил на кого-то в Сенате. Вот она и отомстила.
— А вариант, что девочка искренне желала помочь, не рассматривается? — покачав лорнетом, спросила Элиза.
— Помочь? Сенатор аргументировал свой отказ и не желал постороннего вмешательства, а с тен Лораном они никогда не ладили. Осмотр состоялся лишь благодаря сыну сабен Орсель — Арто, кажется. Он и пригласил энсгара в дом, а после выяснилось, что причина болезни крылась в фамильном кольце. Его камни выделяли какое-то вещество, оказавшееся губительным для здоровья.
— Но мать Арто Орселя пошла на поправку.
— Да, зато сенатор в опале. Сейчас разбираются, знал ли он о происходящем или нет.
— Это был такой милый мужчина, обходительный. А теперь он совершенно потерян для света.
— Даже чересчур обходительный, слишком неестественный.
— Как я погляжу, дорогие мои, это милое создание просто роковая женщина, — стараясь не рассмеяться, проговорила Элиза. — И она выглядит до неприличного счастливой, поэтому мы все завидуем.
— Именно! Кхм-кхм… Элиза, что ты такое говоришь?
— А я считаю, в самом похищении сокрыта какая-то тайна.
— Согласна с тобой. И так крепко прижиматься к супругу попросту вульгарно.
— Даже не желаю подходить и здороваться…
— Дорогие, приберегите ваши жалящие язычки для кого-то другого, — прервала светских сорок Элиза.
— Элиза!
— Вы как хотите, а я пойду с ней знакомиться. Если она умудрилась захомутать двух лучших мужчин Кенигхэма, мне есть чему у нее поучиться.
— Ты просто без ума от Олайоша, это нам давно известно. И теперь надеешься найти повод познакомиться с ним поближе.
Вместо ответа Элиза подмигнула соседкам и решительно направилась в ту сторону, где остановились представители древнего рода, привлекавшие гостей, точный теплый свет ярких мотыльков.
— В чем-то она права, — задумчиво произнесла коралловая гостья. — Если мы проигнорируем, тен Лораны даже не заметят, а если подойдем, точно обратят внимание.
Подруги молчаливо согласились и, переглянувшись, дружно устремились к дверям зала.
Попытки сосредоточиться на формулах оканчивались бесславно, значение символов упорно ускользало от моего сознания, и еще никогда заклинания по магической защите не казались такими сложными. А все потому, что дико отвлекало блаженное и громкое мурчание.
Я в очередной раз скосила глаза, наблюдая, как худая полосатая кошка довольно жмурится, пока широкая ладонь защитника проходится по лоснящейся шкурке.
Вот ведь одомашнилась, а не более как пять дней тому назад брат Эсташа подобрал ее, мокрую и облезлую, на улице. Она совсем вымокла под дождем, шипела и не давалась в руки. С тех пор кошка заметно освоилась. Кто бы мне поверил, заяви я во всеуслышание, что эта наглая полосатая морда имеет виды на моего защитника. Она нахальным образом оккупировала святое место на коленях мужа — мое законное место! — и требовала внимания Эсташа постоянно. То потрется бочком об его ноги, то обовьет щиколотку хвостом и прогнет спинку, когда он наклонится погладить, а то — вот бестия! — незаметно от мужа вцепится когтями в мою ногу, напав из-за угла. При случае даже куснет. За два выходных дома я выбросила уже пять пар тончайших дорогих чулок, потому что эта несчастненькая, «брошенная на произвол судьбы» кошечка (именно так описывал бедственное положение наглой морды Арриен) вела себя, точно ревнивая соперница.
Пока я искоса поглядывала на нее, хитрые зеленые глазищи блеснули ярче, а мурчание стало еще громче. Она словно хотела сказать: «Готовься, готовься. Зубри хорошенько. Я же с полным правом буду наслаждаться за нас двоих. По-хорошему, тебя и вовсе из гимназии привозить не стоило».
Кстати, примерно так и руководство школы считало. Никого из учениц не отпускали каждые выходные домой, но одного слова моего мужа оказалось достаточно, чтобы для Марионы тен Лоран сделали исключение. Целая вереница муторных суток, сливающихся в бесконечную учебную неделю вдали от защитника, и всего два дня и две быстротечные ночи рядом с ним. Однако даже в это драгоценное для нас обоих время приходилось тратить несколько часов на подготовку к занятиям.
Подняв выше глаза, невольно вздохнула. Эсташ сосредоточенно читал, рассеянно проводя ладонью по полосатой спине. Я знала, подобные пачки желтоватых хрустящих листов, обвязанных тонким шнурком, приходили из зоны пустынь. Защитнику писали с завидной регулярностью. Как супруг теперь разбирался с обязанностями энсгара, не имела понятия и отчего-то боялась спросить. Наверное, страшилась поднять эту тему, чтобы не услышать в ответ: «Мне нужно вернуться». Кажется, соберись он в путь, и я бы со страха вцепилась в его ногу не хуже лопуса. О пустынях столько всего рассказывали… Пожалуй, даже на границе у защитных башен Царима было теперь безопаснее.
Негромкий стук в дверь отвлек от очередной закорючки, выведенной в ученической книжке моей рукой. Брат Эсташа заглянул в комнату и приветливо нам улыбнулся.
Арриен перебрался в столицу пару недель назад, приехал из поместья решить какие-то дела. А поскольку городской особняк был весьма большим, позволять ему жить в гостинице было бы верхом эгоизма. Втроем делить два этажа и массу просторных комнат лишь пару дней в неделю не представляло сложности. Воспитанного в лучших аристократических традициях деверя, стучавшего в дверь гостиной, прежде чем войти, даже упрекнуть было не в чем. Он в этом плане очень походил на Эсташа. Просто идеальные манеры! И я бы и дальше считала его эталоном совершенства, не принеси сердобольный Арриен в наш особняк зеленоглазую бестию.
Снова вздохнув, подперла щеку ладонью, постукивая по приколотой к кружевному воротничку брошке, которую позабыла снять. Этот красивый амулет мы использовали в гимназии во время уроков, проводившихся для нескольких групп одновременно. Небольшая вещица позволяла хорошо слышать слова преподавателя даже в дальнем углу классной комнаты. Воротничок я перестегнула, а брошь так и осталась на своем месте, и теперь, бездумно пощелкивая по гладкому боку магической вещицы, я активировала амулет как раз тогда, когда Риен подошел к брату и завел с ним негромкий разговор. Хотела тут же выключить, чтобы не подслушивать беседу защитников, но пальцы дрогнули и замерли на полпути.
— Снова пишут? — тихо спросил Риен. — Второй день ты здесь, и уже столько листов написали.
Эсташ негромко хмыкнул в ответ.
— Маришка еще не догадалась? — облокотившись о спинку кресла и бросив быстрый взгляд в сторону сосредоточенно изучающей ученическую книжку девушки, спросил Арриен.
— У нее взгляд становится больным, когда она видит эти письма.
— Она бы поняла, Аш. А будучи женщиной, еще и оценила, как ради нее ты бросаешь все и летишь в Сенаториум, чтобы успеть ровно к часу открытия ворот гимназии.
— Пока она не спрашивает, я не говорю. А пока готовлю преемника, чтобы передать ему все дела, — ответил защитник, тоже посмотрев в сторону хмурой супруги. Она забавно морщила нос и потирала пальцами виски, что всегда свидетельствовало об усиленной работе мысли.
Риен наблюдал, как взгляд брата меняется, а сосредоточенную задумчивость из него вытесняет безграничная нежность и еще что-то скрытое, не поддающееся описанию, слишком глубокое, слишком сильное, недоступное для понимания. Некоторые чувства возможно ощутить, лишь пережив самому, а Арриен никогда в жизни похожего не испытывал.
— Как ты с этим справляешься? — спросил он у брата.
— С чем? — с трудом оторвав взгляд от Маришки, уточнил Эсташ.
— С этим чувством. Даже у меня, когда вижу ее, все внутри переворачивается. Совершенно иррациональное ощущение, будто я должен немедленно спрятать ее куда подальше, укрыть так, чтобы никто не нашел. Прежде с подобной тревогой не приходилось сталкиваться, а теперь она накатывает каждый раз, как на глаза попадается единственная в этом мире жрица.
— Возможно, она не одна.
— Но других мы еще не встречали. Отец тоже признавался, что ему непросто в обществе Марионы. А ты позволяешь ей находиться вдали.
— Будь она тем сокровищем, которое можно спрятать в шкатулку и сохранить в потайной комнате, я бы, не задумываясь, так и поступил. Но нельзя закрыть любимую женщину от всего света, запретить ей жить лишь потому, что меня передергивает каждый раз, когда кто-то незнакомый приближается к ней на расстояние менее десяти шагов.
— И как ты справляешься?
— А какой у меня выбор?
— Отправить ее в наше родовое поместье.
— Она хочет учиться. Полагает, что еще освоила недостаточно, чтобы во всем соответствовать ее собственным представлениям о моей жене.
— Ты мог бы ее переубедить. Она ловит каждое твое слово. Не спорит.
Эсташ хмыкнул:
— Тебе так кажется. Мариша прекрасно умеет не соглашаться в глубине души.
— Откуда ты знаешь, если она не выражает протеста?
Эсташ улыбнулся, слегка пожав плечами. Брату, которому не довелось испытать по отношению к женщине всей полноты одуряющих эмоций, сложно было описать, как можно чувствовать свою Мэйэлит. Как по опустившимся ресницам и слегка подрагивающим уголкам губ понять степень ее огорчения или несогласия, как узнать по слегка изломленным дугам бровей о беспокойстве, снедающем любимую изнутри. Описать это кратко было сложно, а пространно изъясняться защитник никогда не любил.
— Иногда я вам завидую, — без слов понял его брат. — Изредка хочется вот так, а впрочем… — Он передернул плечами. — Напрасно я все же перенес дату помолвки.
Да, что-то переменилось в нем с момента, как увидел Эсташа и Мариону вместе. Казалось теперь все не то и не так. Вздрагивала глубоко внутри чужая память, и воспоминания, подернувшиеся пеленой веков, накатывали снова. Смутно бродило в глубине души желание в один прекрасный день увидеть Ее и услышать, как в груди сердце ускоряет свой бег.
Мужчины перестали приглушенно переговариваться, а я поймала себя на том, что все равно прислушиваюсь, хотя амулет деактивировался уже давно. Едва узнав о пустынях, слишком сильно стиснула от волнения воротничок. В итоге большую часть беседы я пропустила, а в подготовке заданного урока не продвинулась ни на шаг. Из груди вырвался новый печальный вздох.
— Сложно? — вдруг спросил Эсташ.
Я потерла виски, заставляя себя отвлечься от прочих мыслей. Ведь прав был Арриен, на самом деле догадаться можно было уже давно, только я самой себе боялась признаться.
— Не то чтобы очень сложно… — Перед мужем меньше всего хотелось выглядеть полной неумехой, особенно в магической защите. Истинных воинов ведь обучали ей едва ли не с пеленок, а как Эсташ умел объяснять основы этого предмета, я знала лучше всех. — Просто с заклинаниями небольшая проблема. Учитель изъясняется пространно, порой столько наговорит, что сложно ухватить суть. Вот когда ты у нас преподавал, все было четко и понятно.
Смешок мужа лучше прочих слов подсказал, что я вновь забылась и припомнила события несуществовавшей давности. Иногда вот так оговаривалась, и хотя давно уже рассказала Эсташу обо всем, о чем не успела забыть, воспоминания накатывали порой неожиданно.
После первого разговора, состоявшегося еще в нашем замке, когда поведала ему о другой жизни, защитник долго молчал. Усадив к себе на колени, крепко обнимал, а потом вдруг сказал вполголоса: «Твоего прыжка я не достоин».
У меня все в груди перевернулось от этой фразы.
«Достоин! Достоин даже большего!» — возразила ему со всей горячностью, и прозвучало, пожалуй, излишне решительно, а он на это только еще крепче стиснул меня, укрыв в кольце крепких рук.
А немного позже, пару месяцев спустя, на одном из приемов я вдруг столкнулась в зале с Селестой и Доминикой, впервые познакомившись со старыми подругами в этой жизни.
Примерно в то же время я выведала у Эсташа про жриц и нашу необычную реакцию на защитников, и муж объяснил, что мы, особенные девушки, принимаем в истинных воинах абсолютно все. Поэтому и крылья влекли столь сильно, а татуировка словно манила прикоснуться. Он говорил, если человек нравится, в нем, конечно, тоже все привлекает, поэтому самым верным способом определить жрицу являлся истинный облик защитника.
— Иди сюда, — позвал в это время Эсташ, напоминая о моем уроке, — покажи, в чем вопрос.
Сложно передать, с какой радостью я подхватила книжку и приблизилась к мужу, а потом с огромным наслаждением, ощущая себя в своем праве, столкнула с его колен разомлевшую кошку. Возмущенный мяв стал ответом на мои действия, однако я уже прочно оккупировала колени супруга и притворилась, будто разобиженную вредину вовсе не замечаю. Знаю, что, не будь рядом Эсташа, зеленоглазая бестия зашипела бы и вцепилась мне в ногу. Сейчас же она предпочла принять самый несчастный вид и так жалобно мяукнула, что я всерьез решила — сердце защитника не выдержит и растает. Исподтишка наблюдая за мужем, заметила лишь, как дрогнули уголки его губ.
— Пора найти ей семью, как считаешь? — кивнул он на кошку Арриену.
— Это не проблема, — отозвался тот, посмотрев на меня с гораздо более откровенной улыбкой, а после подхватил полосатую вредину на руки и, бросив нам «до вечера», покинул гостиную.
— Что именно непонятно? — легонько коснувшись губами моей зардевшейся щеки, спросил муж.
ЭПИЛОГ
Раскаленный воздух обжигал легкие. Стоило выйти из аэростата, как накатила дурнота. Здесь было так душно и жарко, как не под силу описать ни одной брошюре о пустынных землях Кенигхэма.
Я мигом укутала тонким шарфом голову, оставив открытыми только глаза, и вгляделась внимательней в путеводитель, в котором были отмечены основные пункты, где в пустынях проживали люди. Случайно услышанный разговор между мужем и его братом все для меня решил. Я задумала перебраться сюда, чтобы Эсташу не пришлось из-за меня бросать любимое дело и всех людей, кто от него зависел. Сейчас мне требовалось преодолеть последний отрезок пути и доехать до небольшого оазиса под названием Альберга. Желание благополучно добраться до Эсташа было загадано, а значит, ничто не могло помешать.
— То есть ты закончила курсы медсестер и решила направиться не куда-нибудь, а в пустыни? И это после Кенигхэмской гимназии, которую, судя по этим записям, ты не окончила?
— У нас возможна заочная форма обучения, главное вовремя сдавать экзамены, — отчитывалась я перед строгой женщиной в форме старшей медсестры. Она выглядела такой суровой и была столь требовательной, что возникло чувство, будто меня вот-вот отправят обратно, откуда приехала. Это притом, что в пустыни брали всех, способных справиться с волонтерской работой, а мой сертификат об окончании курсов и вовсе ценился на вес золота.
С первого дня, как вернулась к учебе, я отправилась в наш лазарет и долго умоляла дону врача взять меня в ученицы, но никому о том не говорить. Жрицы не имели возможности влиять на чувства людей, я в этом давно убедилась, однако мы могли создавать определенные ситуации, вызывающие те или иные реакции. Просчитывать наперед последствия желания всегда оказывалось нелегко, поэтому я прибегала к своему дару в крайних случаях. В этот раз достало одного упорства, чтобы через три дня уговоров все-таки сломить сопротивление почтенной доны. Она взяла меня в ученицы, и очень непросто было совмещать дежурства в лазарете (дона решила, что все лучше и быстрее усваивается на практике) и учебу, но я знала, ради чего это делаю. Точнее, ради кого.
Недостаточно просто быть женой Эсташа, усвоив правила, принятые в высшем обществе, ведь воспитание являлось частью его натуры, а призвание — частью души. Я хотела разделить с ним именно призвание и не просто ждать дома, когда муж вернется с очередного вызова, а помогать по мере сил.
— Послушай, много я вас перевидала с момента, как в Альбергу приехал энсгар тен Лоран. Только долго здесь ни одна изнеженная фифа не выдерживает, хоть есть у вас сертификат об окончании курсов, хоть вы волонтерками называетесь. Энсгар наш женат, заруби себе на носу, и никто из шибко активных прелестниц здесь в охмурении не преуспел и не преуспеет. Это такой человек, что… а толку тебе объяснять! Всем вам говоришь, а доходить не доходит. Но раз уж приехала, отлынивать не дам. Пускай одна польза от вас — лишние руки в Альберге, в отличие от прочих мест, никогда не лишние. Вещи где?
Я указала на небольшую сумку.
— Бери и отправляйся в общую палатку, номер твоей койки будет…
— Бене[13] Алиста! — В просторный шатер, выполнявший роль приемного покоя, вбежал человек в белой просторной рубахе и таких же штанах. Одежда всех жителей пустынь была очень похожа, мне тоже вручили шаровары и рубашку из ткани, напоминавшей сложенную в несколько слоев марлю.
— Привезли пострадавших. Две операции одновременно. Проводят энсгар тен Лоран и энит[14] Бариор. Нужно ассистировать.
— Отлично! — Строгая женщина кинула на меня сурово-удовлетворенный взгляд. — Вот у нас новая ассистентка с сертификатом.
С доной врачом мне приходилось наблюдать за фантомными операциями, выглядевшими очень натуралистично. Вот только в процессе не сражала наповал удушливая жара, приправленная запахом пота и гноящихся ран. На операционных столах в белоснежном шатре лежали два человека с жуткими ранами, один бледный и молчаливый, второй громко стонал. Я быстро закрыла рот специальной повязкой, борясь с дурнотой и по-новому оценив прощальный взгляд бене Алисты. Вот уж кто точно был уверен, что я и минуты в этом шатре не продержусь, мигом выскочу наружу, когда начнет выворачивать наизнанку. Но сглотнув и крепко затянув на затылке завязки, я активировала голубой полупрозрачный шар, в котором засветились хирургические инструменты.
Полог шатра откинулся, и внутрь стремительно вошли два человека, а мне пришлось отвернуться. Схватив со стола тонкие перчатки, принялась быстро их натягивать, хотя в мою сторону вошедшие даже не посмотрели. Мужчины сразу направились к пострадавшим.
— Заключение? — спросил человек пониже ростом, а мужчина, приведший меня в шатер, протянул ему тонкую белую дощечку.
Эсташ вопросов не задавал, ни одного, просто положил на лоб молчавшего раненого ладонь. Кажется, он безошибочно определил того из двоих, кто с каждым мигом дышал все слабее.
— Эй, не мешкай! — окликнул меня прежний сопровождающий, видимо выполнявший во время операции обязанности помощника или такого же ассистента, как я. — Халаты!
Я мигом бросилась надевать на второго врача белоснежный халат с завязками позади, старательно держась подальше от Эсташа. Энсгар же по-прежнему меня не замечал, слишком озабоченный состоянием больного. Ему облачиться помог второй ассистент.
Всю эту ситуацию я представляла себе несколько иначе. Думала, приеду тихонько, обустроюсь сперва, а после поймаю момент, чтобы поговорить с мужем. Или еще лучше, подкину ему в шатер записку, а когда первая волна гнева схлынет, сможем все обсудить. Не думала, что придется бросаться с места в карьер.
— Сними, — указал на простыню, закрывавшую второго больного, мужчина-помощник, и я бросилась выполнять указание, а стащив с обнаженного тела простыню, сдавленно охнула и испуганно посмотрела на энсгара.
Лицо Эсташа уже закрывала белая повязка, и на руки энсгар натягивал хирургические перчатки, но он мгновенно вскинул голову и наши взгляды встретились. Меня словно опалило от самых кончиков пальцев, и волна огня хлынула в голову. На миг задохнулась и даже отступила на шаг, а пальцы мелко задрожали. Я бы тоже сразу узнала его, хоть все лицо закрой повязкой, а на глаза натяни укрывшую волосы косынку. Да о чем говорить, если он догадался по моему дыханию, отреагировав даже не на стон, на его подобие.
Защитник промолчал, отвернулся и сделал непонятный для меня знак помощнику, а тот кинулся к стерилизационному шару, попутно бросив мне: «Инструменты!»
И операция началась.
Из шатра я буквально выползла, жадно хватая ртом воздух и утирая сдернутой со рта повязкой лоб. Все прошло удачно и удачно закончилось, а у меня к концу иссякли почти все силы. Как только Эсташ, держа руки на отлете, направился к умывальнику, а помощник помчался избавляться от использованных материалов, я вывалилась за порог шатра, твердя себе, что справилась и что дальше тоже буду справляться. Главное, оба пациента были живы и теперь им оставалось только выздороветь.
Я перевела взгляд с песчаной почвы под ногами вдаль и увидела, как неподалеку только что приземлилась летучая ладья, намного меньше аэростата. Из нее уже выходили люди. В городке вдруг стало удивительно многолюдно, и я догадалась, что прилетели те самые первооткрыватели, жители Альберги.
От созерцания выходивших из ладьи мужчин и женщин отвлекла крепкая хватка длинных пальцев, взявших меня за локоть. Повернуться к вышедшему из шатра Эсташу я так и не рискнула.
— Прошу в приемный шатер, — необычайно вежливо пригласил защитник. Выпустил мой локоть и сам зашагал впереди, не оборачиваясь.
Я поспешила за ним, то и дело спотыкаясь на ровной в общем-то дорожке.
Удивительно, но даже на самом роскошном светском приеме, когда все кругом буквально преклонялись перед моим мужем и его родными, я не ощущала того отношения, что почувствовала сейчас. Встречные люди не просто отступали с дороги, пропуская решительно направляющегося в знакомый шатер защитника, они демонстрировали неприкрытое восхищение и глубокое уважение. Подобные чувства невозможно сыграть. Они проявляют себя во взглядах, приветствиях, в каждом движении, они искренни и без тени притворства. Преклонение перед энсгаром здесь было совершенно иного рода.
Мы вошли в шатер, также забитый людьми. Одни переговаривались, другие заполняли какие-то бумаги. И снова звуки стали тише, когда все обернулись к дверям и дружно приветствовали Эсташа. Он рассеянно кивал, целенаправленно продвигаясь к той стойке, за которой замерла растерявшая всю строгость бене Алиста.
— Доброго вечера.
«А ведь уже и правда вечер», — дошло до меня.
— Документы на новую ассистентку, пожалуйста.
Бросив на меня быстрый взгляд, в котором почудилось осуждение (видимо, нечасто энсгар лично приходил уточнять насчет новых помощниц), бене протянула документы. Думаю, она задавалась вопросом, как же я должна была напортачить во время операции, чтобы случилось подобное чудо.
— Энсгар! — За стойку проскочила, потеснив Алисту, высокая и стройная молодая женщина. Одежда на ней была традиционная, а вот взгляд на Эсташа мне совсем не понравился. Какой-то едва ли не собственнический. Острый и внимательный. На ум вдруг пришло сравнение с арканом, с помощью которого хотят поймать сильного и красивого зверя. — Как прошла операция?
— Хорошо, благодарю, оснэ Тьена, — отозвался Эсташ, даже не оторвавшись от бумаг.
Женщина недовольно поджала губы, а обращение защитника подсказало, что это, видимо, одна из представительниц высшего общества. На меня светская хищница, непонятно каким ветром занесенная в пустыни, даже не взглянула.
— Курсы медицинской сестры? — поднял брови Эсташ.
— Других на должность ассистентки вы не велели принимать, — немного растерянно отозвалась бене.
— Не велел, — медленно проговорил супруг, а я не знала, куда глаза девать.
Может, напрасно не рассказала ему о своей задумке? А с другой стороны, пустил бы он меня в пустыни в таком случае? Скорее, устроил где-то в столичном госпитале, в котором побезопаснее. Но ведь я рвалась помогать именно ему.
— В бумагах ошибка, бене Алиста.
— Где? — Женщина извлекла из нагрудного кармана очки и водрузила на нос, внимательно вчитываясь в мою характеристику. Я вовсю кусала губы и мечтала исчезнуть из шатра. Все, кто находился внутри, уже невольно прислушивались к разговору. Им явно было интересно, чем новенькая вызвала недовольство хладнокровного и невозмутимого энсгара. Каким Эсташ проявлял себя с другими людьми, я знала лучше прочих.
— Мариона Эста… — буквально по слогам прочла бене.
— Именно здесь.
— Буквой, что ли, ошиблась?
Я сцепила пальцы за спиной и покаянно опустила голову. Еще одна маленькая хитрость, чтобы меня не завернули на полдороге. То, что в оазисе Альберга все слушались воли энсгара, стало кристально ясно и мне. Вон как напряглись окружающие, стоило ему недовольно нахмурить брови, даже заговорить громче шепота боялись.
— В фамилии, бене.
— Что, не Эста? Оста, Эсна?
— Мариона тен Лоран, будьте добры исправить.
— А!.. — Бене потеряла дар речи, а кругом стало так тихо, что слышно было, как за стеной шатра прожужжала муха.
— Где ее вещи? — Самым невозмутимым из всех по-прежнему оставался Эсташ. Люди пораженно молчали, у меня полыхало лицо.
Женщина растерянно повела глазами в тот угол, где так и осталась лежать моя сумка. Ни слова не говоря, энсгар подошел туда, вскинул сумку на плечо и, откинув полог шатра, обернулся ко мне.
Клянусь, под этим спокойным и невозмутимым взглядом мне очень хотелось попятиться и жалобно прошептать: «Я нечаянно, я больше так не буду».
— Прошу прощения, энсгар, — отмерла в этот миг бене, — как правильно оформить? Мне нужно указать степень родства и изменить отведенное место. Кхм, кузина, я так понимаю? И как лучше, отдельная зона в общем шатре или отдельный шатер…
— Жена, — отрезал Эсташ, отчего кто-то рядом со мной, кажется, поперхнулся, а позади — закашлялся. — Место в моем шатре, бене.
Меня вдруг неудержимо толкнуло к двери, сильные пальцы сомкнулись на запястье и вытащили наружу.
Я смотрела на белый потолок, на такие же белые стены, на покрытый ковром земляной пол, простую деревянную лежанку с войлочной накидкой, в общем, пыталась сосредоточить внимание на всем, кроме Эсташа. Однако, несмотря на все усилия, непокорный взгляд то и дело соскальзывал к мужчине. Закатав рукава светлой рубашки, супруг сперва тщательно вымыл руки, а затем плеснул прямо на голову воды из кувшина и тряхнул мокрыми волосами. Когда защитник потянулся к полотенцу, я поняла, что отсрочка закончилась. Ноги подкосились, я плюхнулась на лежанку, а когда Эсташ обернулся, судорожно прижала к груди подушку.
В следующий миг подушка пискнула, я взвизгнула и отшвырнула прочь зашевелившийся пушистый комок. У лилового шарика вдруг выросли палочки-ножки, и он с обиженным писком, размахивая палочками-ручками, помчался в сторону моего мужа и всеми четырьмя конечностями вцепился в его ногу.
— Это лопус? — У меня от удивления даже голос прорезался. — Ты все-таки его не выгнал?
Чего было больше в моем голосе, изумления или затаенной надежды, что меня тоже не погонят прочь, раз лиловый шарик умудрился прочно обосноваться в шатре защитника?
Эсташ демонстративно скрестил на груди руки и очень выразительно изогнул бровь. Лопус, видимо обладавший отличным чутьем на эмоции хозяина шатра, оттого и продержавшийся рядом с ним столь долгое время, вдруг расцепил палочки и быстро засеменил в сторону выхода. Буквально за минуту он скрылся с моих глаз, только колыхнулся вослед белый полог. Может, и мне удрать, пока не поздно?
Читать бесплатно другие книги:
