Гимназия Царима Сурикова Марьяна

Глава 11

ПРИЕМНЫЙ ДЕНЬ

Видимо, благодаря успокоительному Олайоша я быстро уснула, но вот сны снились какие-то неясные, томительные, жарче самой жаркой ночи, а наутро я не могла их вспомнить. Возможно, сказалась изматывающая духота. Я сбросила легкое покрывало, разметалась на постели, а проснулась в насквозь промокшей от пота сорочке. Все тело ломило, однако кожа была прохладной на ощупь, во сне же почудилось, что каждую клеточку лижут крошечные языки пламени.

В этот выходной нас ожидала встреча с родителями. В гимназии был приемный день, и родственники не только учащихся, но и преподавателей могли приехать с визитом. В большом зале на первом этаже главной башни были расставлены стулья для посетителей. Инспектриса собрала наш класс и, выстроив ровными парами, повела девушек на встречу с родными.

Отца я отыскала практически сразу, он занял место в нише возле окна, где обычно поджидал меня каждый свой визит. Чинно прошествовав через половину зала, не смея позволить себе радостно кинуться ему на шею, я присела в церемонном поклоне.

— Ну, здравствуй. — Он наклонился и пощекотал пышными усами щеку. — Не скучала?

— Конечно, скучала! Как мама?

— Ей дальние поездки нелегко даются, потому и не взял в школу, оставил в гостинице отдыхать. В следующий раз приедет.

— У вас дела в Сенаториуме?

Отец многозначительно хмыкнул и вдруг вынул из кармана алую атласную коробочку.

— Смотри, дочка, какой я тебе подарок привез. — И, раскрыв крышку, извлек наружу алую слезу, похожую на застывшую на блестящей цепочке каплю живой крови. Она так переливалась и сверкала, что казалось, рубиновые искры падают прямо тебе в руки. С трепетом я дотронулась до теплого камня, а отец зашел мне за спину и застегнул украшение на шее.

— Наденешь на ужин в доме сенатора Орселя.

Ах, вот что за повод для такого невероятного подарка! Нужно поразить сенатора. Значит, Арто не соврал.

— А что, дочь, как у вас отношения с его сыном? Прежде он все тебя задирал.

— И сейчас задирается.

— Ну-ну… — Папа причесал пальцами усы и залюбовался мной.

— Какая красавица! Лучше всякой в этом зале. Такого сокровища только высокомерный гордец оценить не сможет. Видишь, даже до закоренелого задиры дошло.

— На что ты намекаешь? Я полагала, это все с нашими рудниками связано.

— Может, и с рудниками, — улыбнулся отец. — Только к чему всю семью на ужин приглашать, если можно приватной беседой в кабинете обойтись.

— Не знаю, — равнодушно пожала я плечами.

— А неплохая замена, правда, Маришка? Эти хотя бы не бедны. Пусть древним именем не блещут, но без богатой невесты родового поместья не лишатся.

— Объясни, пап?

— Только сегодня утром увидел статью в журнале. Собираются на торги дом тен Лоранов выставить. Древний такой особняк, старинный. Имущество описали и пустят с молотка, чтобы с долгами расплатиться.

— Как же это?

— А меньше нужно нос воротить. Да и Цахарис с ними, с гордецами. Расскажи лучше, что у вас нового в гимназии?

— У нас учитель новый по магической защите. — Почему-то эти слова отозвались дрожью в груди, и тяжело оказалось признаться отцу, что тот самый тен Лоран, глубоко обидевший отказом, теперь обучает его дочь.

— И кто? Хоть толковый?

— Эсташ тен Лоран.

— Тот самый?

Кивнула и опустила глаза, чувствуя непонятную вину. Ведь после решительного отказа я практически вешалась защитнику на шею и сама его целовала.

— Вон оно что…

В смущении отвела глаза и посмотрела на двери, как раз когда в них входил стройный молодой человек, чьи черты показались очень знакомыми. Высокий, подтянутый, с характерной осанкой и манерами, с аккуратно причесанными волосами цвета жженой карамели, ярко-синими глазами и более дерзкими, чем у брата, чертами лица. Я и секунды не усомнилась, что вижу перед собой младшего тен Лорана, в красивом темно-синем камзоле с серебряным шитьем. Юноша уверенно пересекал зал, провожаемый многочисленными взглядами. Секунду позже эти взгляды вновь переместились к дверям, поскольку в них появился Эсташ. Та же прямая спина, горделивая посадка головы, более чеканный шаг, более аристократические, правильные черты лица и непоколебимое спокойствие. Он со сдержанной улыбкой отвечал на приветствия, пока внимательно искал одного человека.

Когда они встали рядом, я вновь удивилась поразительному сходству, разве только Эсташ оказался немного выше, его волосы были на оттенок светлее, а глаза не отдавали яркой небесной синевой, больше напоминая морскую гладь. Некой порывистостью движений и горячностью во взоре младший тен Лоран сразу давал понять, кто из молодых людей является главой рода. На вид я бы дала брату Эсташа не более двадцати лет, он казался почти моим ровесником.

Уловив воцарившуюся тишину, нарушаемую лишь сдержанным перешептыванием, я поняла, что не одна уставилась на представителей старинного рода.

— Ишь ты, — подал голос отец, чем вывел меня из транса, — что значит порода!

Густо покраснев, повернулась к нему.

— Он? — безошибочно кивнул папа в сторону Эсташа.

— Да. Как ты угадал?

— Сразу видно, даже гадать не нужно. А тот красавец молодой, видимо, с нерадостными вестями явился. Помяни мое слово, Маришка, старший еще не в курсе, что поместье с молотка пойдет. Вот сейчас ему об этом и расскажут.

Я порывисто обернулась к защитнику.

Со стороны казалось, что братья ведут мирную беседу о погоде, так обманчиво расслаблены были их жесты и мимика. Хотя Эсташ все же владел собой лучше. Я поняла, что брат сообщил ему новость, по поведению самого брата, по вдруг охватившему младшего напряжению, а старший тен Лоран себя не выдал ничем. Юноша же словно покачнулся и, ища опоры, ухватился за плечо того, кто представлялся ему чем-то незыблемым в этом мире, с отчаянной надеждой, что он обязательно придумает и все решит. И Эсташ пытался, он сосредоточенно размышлял, устремив взгляд поверх голов всех присутствующих, не позволяя неожиданной новости, буквально выбившей почву из-под ног, себя оглушить. Я могла понять их обоих, потому что слишком хорошо знала это чувство и ясно помнила, как законники пришли однажды в наш дом и предупредили, что совсем скоро семья окажется на улице. Отец тоже помнил.

— Ишь как насторожились, — прошептал он, оглядев словно бы отвлеченно переговаривающихся посетителей.

Я почувствовала, что Эсташ с братом тоже понимали, как смотрят все вокруг, со смесью злорадства и высокомерного удовлетворения, замешенных на отвращении к бедности и том подобострастном преклонении перед защитниками, которое в последние годы приобрело почти карикатурный характер. «Мы вами восхищались, — говорило это чувство, — но вы всегда были выше людей, и вот теперь поделом вам. Однако, если вдруг одумаетесь, обратите на нас внимание, если попросите и чуточку унизитесь, мы вам поможем».

— Пап, это возможно решить?

— Если он чудом найдет где-то громадную сумму денег, — вновь кивнул на Эсташа отец.

— А если ссудить?

— Это сделка с совестью — брать, понимая, что такую сумму практически нереально выплатить. Однако на что не пойдешь под гнетом обстоятельств, но решает все глава рода. — Он вновь взглянул на Эсташа: — Хм, нет, точно нет. Этот на сделку с совестью не пойдет.

— Нет ничего хуже, чем оказаться на улице.

— Для них, видимо, есть.

Я снова краем глаза взглянула на братьев, и тут Эсташ скрестил кисти рук и сделал быстрое движение, словно провернул что-то вокруг безымянного пальца. Мне на мгновение почудился блеск, но стоило моргнуть, как все исчезло. Младший тен Лоран стоял, застыв как изваяние, точно не веря вынесенному защитником решению.

— Что он сделал? — тревожно зашептала я отцу.

— Я не понял — разве он что-то сделал?

Эсташ в этот миг положил руку на плечо брата и повел того через зал на выход. По дороге они снова улыбались, кивали, остальные улыбались им в ответ, жадно сверля глазами и пытаясь понять, свершилась уже казнь или ее удалось отсрочить.

— Кольцо! — Я потянула отца за рукав, шепча ему на ухо: — Невидимое посторонним кольцо.

— Что?

— Он отдал, по-видимому, родовое кольцо, более ничего не могло быть на пальце.

— Кольцо за поместье? Неужто настолько стоящая вещь?

— Если честно, не знаю. У Селесты семья владеет ювелирными мастерскими, она в этом разбирается и могла бы подсказать.

Я привстала на цыпочки, выглядывая в толпе подругу, и обнаружила ее поодаль, устроившуюся на стуле в правой части зала. Заметив, что Сеша до сих пор сидит одна, я потянула отца в ее сторону.

— Айн[7] Эста! — Подруга тут же вскочила и приветствовала отца поклоном.

— Отчего вы одна? — ответил поклоном отец.

— Мама сегодня задерживается. — И девушка поскорее придвинула еще пару свободных стульев, радуясь возможности скоротать время за болтовней с нами.

— А скажите, Селеста, — отец снова огладил усы, — ваш род — это одна из самых известных ювелирных династий. Должно быть, и вы сами неплохо разбираетесь в украшениях.

Подруга польщенно улыбнулась.

— Отец брал в мастерские с детства. Могу сказать со всей уверенностью, айн, что Маришкино украшение не является подделкой под Слезу Филиппа Победоносного. Это оригинал.

Толкнув меня в бок, она страшным шепотом добавила: «И жутко дорогой».

— Благодарю. Хотя я конечно же в этом убедился заранее и хотел спросить об ином. До меня дошли разговоры о некой фамильной ценности одного рода, может, вы слышали?

— Какого?

— Родовое кольцо тен Лоран.

Сеша нахмурила брови:

— Ну, возможно, у них есть такое кольцо.

— Не слышали?

— Нет. Я знаю лишь о кольце Царима, который и положил начало роду. Выполнено из редчайшего материала, до сих пор не могут сказать из какого. Обладает невероятной магической силой. Но это и не украшение даже, это великая и ценнейшая реликвия. Оно давно стало легендой и, говорят, утеряно много веков назад.

— А какими свойствами обладало кольцо?

— В точности мало кому известно. О нем ходит слишком много слухов. Если вы интересуетесь, могу уточнить у отца. Но, поверьте, существуй оно по сей день, его владелец ни за что на свете не захотел бы с ним расстаться, а все богатейшие коллекционеры передрались бы за возможность его приобрести.

— Полагаю, и кражей не побрезговали бы, — усмехнулся отец.

— Владеть реликвией опасно, тем более настолько древней. Видимо, поэтому его надежно укрыли, а в итоге утратили совершенно уникальную вещь.

— Ну что же, — отец вдруг поднялся, — спасибо, Селеста. Как я рад, что подругой моей дочери является такая умная и прелестная девушка. Но мне уже пора. Проводишь, дочь?

Я поспешила следом за папой, а на языке так и вертелся вопрос: «Что ты задумал?»

— Неплохой подарок я сделаю тому, кто мечтает стать твоим мужем, Маришка, если подарю ему настоящую реликвию?

— Папа, постой…

— Нет-нет, стоять как раз не нужно. Мне бы поспешить и успеть к экипажу, на котором планирует ехать домой младший тен Лоран. Если я предложу ему стоимость целого древнего поместья и дам обещание сохранить сделку в тайне, как считаешь, он согласится?

Согласится ли человек отдать ценнейшую вещь в обмен на родной дом? Да стоит ли об этом спрашивать?

Я попыталась ухватить отца за рукав, затормозив тем самым его стремительное передвижение, но попытка не увенчалась успехом. Мы как раз достигли дверей, у которых дежурила инспектриса. Отец легко миновал строгую дону, приветствовав ее лишь наклоном головы, а мне повезло меньше.

— Тэа Эста! — Строгий оклик вынудил остановиться.

— Простите, дона, мне нужно проводить отца.

— Вы забываетесь, тэа. Это не ипподром и здесь не скачки. Вы в гимназии, где недопустимо нестись стремглав через весь зал, сбивая по дороге прочих гостей школы.

Никого я не сбивала!

— Но папа уже…

— Не нужно оправданий, тэа. Вашему отцу, как и родным остальных учеников, разрешено навещать дочь только при условии, что это не противоречит уставу школы. А вы в данный момент его грубо нарушаете. Здесь обучают манерам, но, кажется, они для вас пустой звук.

Ох, как же не вовремя она со своими наставлениями! По правде говоря, дона Эстель меня невзлюбила с момента поступления в гимназию. Она вела уроки хороших манер, а я в то время о многих истинах, известных благовоспитанным леди, не имела даже понятия. Сегодня, к моему неудовольствию, именно ее назначили ответственной инспектрисой.

— Прошу прощения, этого больше не повторится. — Я присела в поклоне, краем глаза отметив, что отец уже скрылся из виду.

— Не повторится, тэа, если следующий визит ваших родных отменят ввиду неподобающего поведения их дочери.

Вот же противная старая дева, когда она меня пропустит? Я ведь опоздаю!

— И еще, тэа…

— Прошу прощения, дона Эстель, я забыла отдать папе одну вещь, а он сейчас уедет. Извините, я тотчас вернусь.

О, я знала, что теперь мне непременно влетит, но, не дожидаясь ни ответа, ни разрешения, попирая все нормы приличия, припустила через парадный коридор вслед за отцом.

Я выскочила из башни и устремилась к той части площадки, которая шла вниз под уклоном, оканчиваясь каменными ступенями, врезанными в каменистый пригорок. Ступени тянулись до массивной решетки с воротами, от которых в этот момент отшвартовывалась летучая карета.

Презрев более безопасный метод спуска, я полетела вниз по пригорку, едва не растеряв на неровном склоне туфли. Чудом не зацепилась за выступающие камни, зато в конце пути все же споткнулась, но изловчилась затормозить благодаря раскидистому кустарнику. Его прутья вцепились в подол, рукав и ворот, а мои руки обхватили колючие ветви. Падения не произошло, но треск материи оказался очень громким.

Выпутавшись из гостеприимных объятий куста, я выскочила на ровную площадку у подножия лестницы, когда огромные ворота с громким щелчком захлопнулись перед самым носом, а затейливый замок загудел и пришел в движение, надежно запирая колоссальных размеров вход до прилета следующего экипажа.

— Папа! — крикнула вдогонку скользящей по воздуху карете.

Отец услышал мой крик, высунулся из окошка и помахал рукой на прощанье, а я расстроенно застонала.

Ну пожалуйста, пусть брат Эсташа продаст это кольцо кому угодно, только не папе!

Кто же мог знать, что отец так близко к сердцу примет мое огорчение? Видимо, получить отказ, адресованный тебе лично, гораздо проще, чем когда отвергают любимого ребенка. Не зря он задумал отдать кольцо тому, кто решит на мне жениться. Отплатить тен Лоранам столь демонстративным и оскорбительным способом! Забрать единственную ценность, что хранилась в их роду и оберегалась веками, а после вручить моему супругу как часть приданого.

Я вспомнила, что некоторое время назад сама мечтала, как однажды повстречаю гордеца Лорана на одном из приемов. Замужняя, счастливая, сияющая. Нас представят, а я только кивну и величественно пройду мимо, и он конечно же будет жутко сожалеть о своем отказе. Зато теперь я понимала, что никому из нас не стать выше защитника. Можно только унизить себя столь недостойными попытками. И еще мне было безумно жаль старинную вещь, отданную в уплату долгов. И тягостно становилось от сознания, что отец не захочет отступиться от своей идеи. Он в подобных случаях мог быть невыносимо упрямым и никого не слушал.

— Ну как, как можно было довести свой род до такого состояния, чтобы отдать на сторону редчайшую на свете вещь! Неужели нельзя было смирить гордость и жениться?! И он сам виноват, сам. Обрек родных на нищету!

— Какие интересные рассуждения, тэа. — Слуха коснулся голос, при звуках которого заныло в груди.

Я прижала ко рту ладонь, только оказалось поздно. Опрометчивые слова уже сорвались с губ и достигли ушей того, о ком были произнесены. Злая, раздосадованная, униженная намерением отца, ощущением неотвратимости будущего разлада между моей семьей и родом тен Лоран, я пыталась найти нам оправдание. Все сожаления накатили неотвратимо и позволили забыть о том, что Эсташ тоже провожал брата, однако не попался мне навстречу, а значит, находился еще у ворот.

Он и стоял чуть поодаль, прислонившись к стволу высокого дуба, сложив на груди руки и глядя вслед карете.

— Рассуждения обо мне, я полагаю?

Эсташ повернул голову, взглянул на меня, растрепанную, запыхавшуюся и отчаянно покрасневшую. Защитник, который уберег меня от растительной твари и оказался настолько великодушен, что даже не обмолвился никому о нарушении правил гимназии.

Как же мне хотелось взять свои слова назад! Но поздно, впечатление было произведено. И ведь Эсташ наверняка заметил наши с отцом перешептывания, как мы кидали на них с братом взгляды, подобно остальным присутствующим. А даже если не обратил внимания тогда, сделал соответствующие выводы сейчас. И пожалуй, решил, что мы не просто сплетничали, но еще и насмехались, празднуя победу.

Тен Лоран отстранился от дерева, приблизился к началу уводящих наверх ступенек, остановившись по ту сторону раскидистого кустарника.

— Да, арис Лоран, о вас. — Мне уже не было надобности скрываться. — Теперь отец купит кольцо, а я буду чувствовать себя виноватой, поскольку обязана вам спасением от Архъаны. А прими вы хоть одно предложение, такой кошмарной ситуации не возникло бы. Разве это не выход — поправить свои дела с помощью женитьбы?

— А выходите за меня замуж, Мариона.

Вот если чего и ожидала от него, так точно не этих слов. Возможно, резкого замечания, возможно, пожелания не вмешиваться в дела, меня не касающиеся, или даже молчания, красноречивее любого ответа. Но равнодушно-холодного предложения я не ждала и оказалась совершенно к нему не готова. Сердце забилось быстрее. Глядя на защитника во все глаза, пыталась понять, ослышалась сейчас или буйное воображение сыграло злую шутку.

— Извините, арис, я не совсем расслышала.

— Я просил позволения жениться на вас.

Никогда еще так не терялась. Он это серьезно? Ведь не может серьезно, сам же отказал.

— Зачем?

— Ради ваших денег.

Что?!

Я едва сдержалась, чтобы не броситься на него с кулаками прямо сквозь пышный, разделяющий нас куст. Все предыдущие события основательно вывели из равновесия, и вдруг услышать такое… К счастью, сил недостало ринуться на защитника, в противном случае его тонкая издевка грозила мне полнейшей потерей репутации. Хотя куда хуже? В глазах Эсташа от нее и клочков не осталось.

Говорят, аристократы отлично умеют ставить на место тех, кто действительно зарвался. А тен Лоран был истинным аристократом и подобными навыками владел виртуозно, в чем я имела возможность убедиться. Вздумала лезть с советами и в чем-то обвинять взрослого, состоявшегося мужчину? С помощью короткой фразы мне позволили прочувствовать, каково это, когда на тебе женятся исключительно ради баснословного приданого.

Стремясь сохранить хотя бы остатки достоинства, я расправила плечи и, вздернув выше подбородок, вернула Эсташу высокомерно-холодный взгляд:

— Я подумаю над вашим предложением.

И, гордо развернувшись, пошла вверх по ступенькам.

Однако не судьба мне была хоть разочек переиграть тен Лорана, начиная с той первой встречи, когда я споткнулась и обронила сумку и вообще вела себя на редкость неуклюже. В этот раз тоже не вышло гордо удалиться. Величественное спокойствие продлилось ровно до того момента, когда, поправив ворот, поняла, что кулон куда-то запропастился. Лихорадочно ощупав грудь, я в этом убедилась. От страха запнулась и остановилась. Усиленно размышляя, обронила ли его, пока бежала по залу, коридору или склону, я похлопала себя по бокам, карманам, груди и даже расправила юбку, осмотрев складки.

Эсташ, медленно поднимавшийся следом и не торопившийся догонять, уже поравнялся со мной. Ступив на ту же ступеньку, замер вполоборота и произнес:

— Вы обронили Слезу Филиппа, тэа.

В его ладони качнулась застывшая капля крови.

Оставалось лишь перевести дух после испытанного потрясения и постараться, чтобы голос не прерывался:

— А где вы его… отыскали?

— Повис на кусте.

Удивительно. Эсташ не сказал «обронили украшение», а упомянул его название. То есть, возможно, разбирался в драгоценностях, подобно Селесте. Хотя человек его воспитания, очевидно, во всем должен разбираться, от растений до камней. В какой-то момент захотелось ответить: «Оставьте себе как благодарность за спасение», — но тен Лоран, конечно бы, не оставил.

Мужчина протянул кулон, и я вдруг вообразила, как подставлю руку, а он небрежно разожмет пальцы, роняя на ладонь дорогущее украшение, и сделала необъяснимую вещь. То есть совершила один из тех нелогичных поступков, что творила исключительно в присутствии защитника. Я повернулась к нему спиной, подняла с шеи растрепавшиеся волосы и попросила:

— Будьте так добры, застегните.

На месте мужчины, на нервах которого сегодня протопталось целое стадо аллиев,[8] я бы запустила цепочкой куда подальше, например, в кусты, чтобы дольше было искать. Но он поступил хуже.

Молча завел вперед руки, соединив пальцы в нескольких сантиметрах от моей груди, и медленно разделил концы цепочки, а после поднял украшение вверх. Когда прохладный металл обнял горло, пальцы защитника слегка коснулись шеи. Я вздрогнула, а замочек застегнулся с негромким щелчком, и кулон оказался на прежнем месте. Когда я вновь осмелилась повернуться, тен Лоран уже уходил по ступеням вверх.

Вечером Селеста выпросила посмотреть украшение, но неожиданно для себя я не смогла его снять. Замочек не поддавался.

— Его словно магическое пламя лизнуло, — заявила подруга после неудачных попыток расстегнуть. — Как будто немного оплавился.

— Я его повредила, когда папу провожала. Зацепилась за куст, а ветки сорвали украшение.

— Ты, что ли, кубарем в куст влетела?

— Почти. Оступилась на склоне.

— Знаешь, ты замок насмерть запаяла. Хорошо, конечно, теперь не потеряешь, но и спать будешь с кулоном. Я завтра папе напишу, закажу новый замочек, он непременно пришлет.

— Спасибо, Сеша.

Глава 12

ХОРОШИЕ МАНЕРЫ

Урок хороших манер традиционно проходил в полукруглой классной комнате с бордовыми шторами на окнах. Шторы эти я ужасно не любила, а дона Эстель будто нарочно сдвигала их так, чтобы меньше света попадало в класс. Видимо, она и солнце считала недостаточно благородным, оно ведь такое яркое, крикливое, то ли дело неясный полумрак и полутень.

В класс наши преподаватели входили обычно перед самым звонком, ассистенты по традиции являлись раньше. Поэтому я очень старалась не припоздниться и войти в класс минут за семь до мелодичного сигнала колокольчика. Селеста возмущалась, что я беспрестанно ее торопила и сетовала на невозможность допить любимый утренний чай. Однако прекрасно понимая, чем грозит мне выходка приемного дня, я хотела оказаться в классе заранее.

Возможно, стоило вернуться в зал, прождать несколько часов до ухода гостей (раньше бы инспектриса не снизошла, заставив меня простаивать у дальней стенки), чтобы после принять заслуженную кару. Только все равно ничего в итоге не изменилось бы. Во-первых, я порвала ворот и рукав платья, за что непременно влетело бы, во-вторых, дона Эстель за любую провинность могла изводить не один и не два дня и редко довольствовалась единичным наказанием.

Она действительно меня невзлюбила с самого момента поступления. У доны было четкое убеждение, что люди неблагородного происхождения не заслуживают обучения аристократическим манерам. Сама она происходила из знатного рода, хотя и не такого древнего.

Удивительно, что тен Лоран, который принадлежал именно к высшей аристократии, как и все защитники, чья родословная начиналась еще со времен Великого Противостояния, вел себя не в пример спокойнее и совершенно не кичился древними корнями. Он не заставлял добавлять «тен» после уважительного обращения арис, в отличие от доны Эстель. Эта благородная женщина на каждом шагу упоминала, как ее предка удостоили фамильной приставки «де», указывающей на аристократическое происхождение, дарованное за заслуги перед страной.

Тот самый де Эстель в свое время обзавелся фамильным особняком и землями и прочно вписал собственное имя в дворянскую книгу. Хотя по мне, было бы чем гордиться, если те же терны, или упрощенно тены, самые чистокровные и высокопоставленные аристократы, с чьих имен и начиналась столь ценимая в светском обществе книга, никогда с пафосом не перечисляли имена предков. А дона Эстель возносилась в заоблачные выси и почти заставила нас вызубрить свое фамильное древо, постоянно используя его в качестве примера на уроках. А еще, на мой взгляд, дона де Эстель звучало глупее, чем просто дона Эстель, хотя преподавательница была иного мнения.

В школе общепринятое обращение к учителям и к учительницам, а также к ассистентам отличалось от светского, однако все в классе знали, что учительница хороших манер милостивее относилась к гимназистам, не забывающим подчеркнуть ее происхождение этим набившим оскомину «де». Я обращалась «дона Эстель» из вредности, а еще потому, что терять было нечего.

— Приветствую вас, тэа, — гордо прошествовала в класс сморщенная, но исполненная чувства собственного достоинства старая дева.

Все присели в положенном поклоне. Взгляд выцветших голубых глаз скользнул по склоненным головам и, готова поклясться, преисполнился величайшего презрения, приметив среди них и мои темные локоны.

— Сегодня мы пройдем еще одну тему, весьма поучительную для вас. Я бы назвала ее «Закон светскости». Итак, записывайте, а после запомните.

У доны Эстель запоминать следовало слово в слово и цитировать точно так же, как она рассказывала на уроке. Желательно с похожим придыханием и выражением.

— Итак, истинно воспитанный человек, который вправе гордиться своим аристократическим происхождением, безукоризненно владеет собой. Его решения и слова непременно обоснованны и обдуманны, чтобы избегать двусмысленных ситуаций и не провоцировать у тех, кто гораздо менее сдержан и воспитан, желания раздуть скандал. Когда кто-то стремится вызвать недовольство человека из высшего общества, заметьте, намеренно пытается задеть или уколоть, аристократу надлежит действовать несколькими способами.

Дона чаще говорила «аристократ» вместо «воспитанный человек», хотя урок хороших манер подразумевал всех людей, желающих получить достойное воспитание. Она делала так, чтобы дать почувствовать разницу и ощутить собственное ничтожество тем, чьего имени не было в дворянской книге. На некоторых действовало, на меня — нет.

— Первый — это способность свести все нападки к шутке, не накалять ситуацию, не дать ей выйти из-под контроля, а перевести в забавную или даже смешную. Достаточно ответить с тонким юмором, и взрывоопасная обстановка разрешена ко всеобщему удовольствию. Запомните, человека с чувством собственного достоинства очень трудно оскорбить. Он попросту не заметит ваших уколов. А все почему? Вы конечно же вряд ли догадаетесь, но причина не в боязни скандалов, а исключительно в том, что, если аристократ даст заметить, как оскорблен, он должен будет отплатить за обиду. Из этого вытекает следующее…

Запомните, истинный аристократ не снесет по-настоящему серьезных оскорблений. Если его задевает ваше поведение, слова или нечто иное, вас может ожидать вызов на поединок. Это касается в основном мужчин и поединок — крайняя мера. Поскольку он бывает действительно опасным, благородные люди следят за своими словами и поступками, чтобы до него не доводить. И человек, с детства впитавший эти возвышенные порывы, не станет кричать в гневе, потрясать кулаками, впадать в истерику, но он растопчет вас одной фразой, обратит в пыль, а после небрежным движением стряхнет с рукава себе под ноги. На вашем же собственном примере, с понятной вам точки зрения, человек, умеющий орудовать словами как клинком, заставит прочувствовать те же неприятные эмоции. Цели могут быть различны: либо вас вынуждают что-то понять, либо стремятся прекратить дальнейшие нападки. И поверьте, вам более никогда в жизни не придет в голову затронуть больную тему.

Нужно уметь отвечать именно такими фразами и в той манере, которая оказывает воздействие на конкретного человека. То, что сработает с одним, не сработает с другим. Распознавайте в людях их слабости, играйте на них, а сами сохраняйте спокойствие. Встречайте неприятные слова с непринужденным лицом и с улыбкой подходите к человеку, к которому охотнее подошли бы с вызовом на поединок. Любую неловкость вы можете загладить своим хладнокровием, в то время как эмоции, вышедшие из-под контроля, часто заставляют выглядеть глупо. Вот это умение и называется светскость, тэа. А теперь давайте потренируемся.

Тренировки проходили по парам. Дона задавала тему, распределяя по классу различные виды оскорблений, написанные на крошечных бумажках, а наша задача была придумать ответ.

Все мои старательные попытки оканчивались самым бесславным образом. Пусть я отвечала не хуже прочих, но то доне не нравилось выражение моего лица — слишком много эмоций! — то ей тон моего голоса казался излишне высоким и напряженным — говорить нужно спокойнее. А под конец наша идеально сдержанная преподавательница заявила, что я совершенно бездарна, и велела остаться после уроков.

— Тэа Эста, — обратилась она ко мне, когда, повесив сумку на плечо, я приблизилась к мягкому креслу, заменявшему доне учительский стул. Мне, конечно, не полагалось обращать на это внимание, но все же дона весьма неаристократично разваливалась в этом самом кресле, хотя твердила нам о скромности и умении довольствоваться малым.

— Да, дона Эстель?

Я опустила глаза долу, демонстрируя идеальное смирение, словно не видела недовольства излишне скромным обращением к ее высокоаристократической персоне.

— Вы позволили себе вопиющее нарушение не далее как в приемный день. Я обратилась к директору, чтобы в следующие выходные, если родители вздумают вас навестить, им было в этом отказано.

Я стиснула зубы посильнее, демонстрируя полную невозмутимость и хладнокровие.

— Однако Арто Орсель, этот милый юноша, который в тот момент находился в кабинете по вопросу, тоже связанному с вами — собственно, поэтому директор принял нас одновременно, — дал весьма дельный совет. Оказывается, в следующие выходные школе придется отпустить вас на некое важное мероприятие, о чем существует договоренность, и родители приедут за вами в гимназию. Отменить визит возможности нет, но ведь существует еще экскурсия в старый Эдгарский особняк.

Нет! Только не говорите, что Орсель советовал наказать меня лишением этой поездки! Я ведь обожаю старинные особняки. Да я три года ждала, когда дорасту до четвертого курса и поеду вместе с классом в уникальный дом! Он ведь на самой границе, это тот самый особняк, где творились всякие ужасы в пору, когда в пограничье было неспокойно. Да четверокурсников всегда награждают этой поездкой, и все просто пищат от восторга и от реалистических инсталляций, от берущих за душу кровавых изображений, двигающихся скульптур и выставок старинных вещей.

— Совместно с директором решено лишить вас этой поездки.

Орсель негодяй!

— Можете быть свободны, тэа.

— Благодарю, дона Эстель.

Зубами мы теперь скрипели вдвоем.