Гимназия Царима Сурикова Марьяна
Тен Лоран оторвался от зацелованного порозовевшего ротика и, так же неторопливо проводя губами вдоль самых чувствительных участков, стал спускаться ниже. Коснулся изящного ушка, шеи с пульсировавшим под бархатистой кожей рисунком голубоватых вен, провел языком вдоль горла, чувствуя, как дрожь накрывает стиснутое в объятиях хрупкое тело, дошел до ключицы… и вот здесь что-то ощутил. Почти неуловимый запах, чужой, инородный, не похожий на нежный аромат ее кожи. Где-то здесь, чуть левее.
Мариона резко выгнулась в его объятиях. Она почувствовала. В глазах плескался голод, но его начинал вытеснять страх. Личико исказилось в недовольной гримаске. «Мне больно, — заявила она, — отпустите». Боли защитник не причинял, лишь подобрался к отраве, благодаря которой низший контролировал тело девушки, введя сознание жертвы в транс.
Существо напротив еще сомневалось — оказался ли враг так близко намеренно, или все дело в плотском желании. Видимо, об этом желании подсказали воспоминания о другом поцелуе, извлеченные из памяти Марионы. И в темном теперь боролись страх, стремление выжить и жажда поглотить эмоции защитника.
Светлые воины могли стать отличной пищей, настоящим деликатесом. Это люди полагали, будто защитникам не дано чувствовать, а на деле они ощущали гораздо глубже и сильнее обычного человека, и существо об этом знало. Насыщенные, окрашенные невероятными оттенками вкусные эмоции — это была поистине желанная добыча. И голод победил. Низшее создание, облизнув в предвкушении губы, пустило в ход то, чем в совершенстве владело, — воздействие на чувства.
Волна удушающих эмоций — чувственное искушение, изматывающее желание, острый соблазн — ударилась в крепкую защиту, обволокла тело Эсташа, ища себе дорогу, уязвимое место в невидимой броне. Улыбка, скользнувшая по пухлым губкам, призывный взгляд, проворные пальчики, расстегивавшие верхние пуговки ученического платья. Открытая шея и запрокинутая головка с полуприкрытыми веками, темные ресницы, бросающие тени на щеки. Нежные руки, обхватившие покатые плечи, огладившие шелковистую кожу и спустившие ниже скользнувшую по телу ткань. Быстро, решительно, до самых бедер.
Выдержка защитников была их спасением, они умели противостоять любым искушениям. Отточенные веками реакции срабатывали мгновенно против подобных воздействий, и заслон, ограждающий от пагубного влияния, окружал невидимой стеной. Но в этой ситуации защита Эсташа могла погубить девушку, которую он продолжал обнимать. Не почувствовав отклика, не ощутив желанного накала страстей, низшее создание догадалось бы о ловушке.
Преодолевая сопротивление собственной натуры и бьющего в тревожный колокол сознания, он рассеял защиту. И его проняло. Пошатнуло и пустило отраву в кровь. Эсташ ощутил под пальцами белые плечи, хрупкие ключицы, прикрытые дорогим бельем полушария высоких грудей, тонкую талию и скульптурно округлый живот. Шелковые ленты, удерживающие волосы, оказались сорваны, чтобы вместо них вплести в каштановую гущину собственные пальцы. Ощущения, столь похожие на наваждение и дурман от приворотного зелья, накрыли с головой, а темная тварь довольно вкушала свою пищу, расслабившись и не ожидая удара.
Борясь с самим собой, с темным вожделением, Эсташ действовал стремительно, иначе бы он попросту не успел. Прижав к себе так крепко, что девушке пришлось прогнуться назад, он стиснул в горсти распущенные волосы, запрокинул хорошенькую головку и припал губами к ключице, безошибочно отыскав тот крошечный участок с отталкивающим запахом. Ощутив языком чуть выступающий под кожей твердый обломок, тен Лоран сжал зубы, зацепил и резко вытащил отравленный осколок из тела Марионы.
Она закричала громко, пронзительно, дернулась, все еще сжатая его руками, и медленно осела, повиснув как отпущенная кукловодом марионетка. Глаза закрылись, голова запрокинулась, и длинные волосы коснулись пушистыми кончиками каменных плит. А его пальцы дрожали все сильнее и сильнее, пока он опускал ее на пол, удерживая за талию одной рукой, а вторую сжимал в кулак, призвав магический огонь, в мгновение ока спаливший крошечный осколок. Тот обратился прахом низшего существа, и дело было сделано, но чувства, отпущенные на свободу, не желали утихать. Они только набирали силу. И самым острым стал момент, когда пришлось склониться к девушке, чтобы коснуться языком крохотной ранки, залечивая, убирая остатки отравы.
До неотвратимо растущей головной боли, до зубовного скрежета тяжело было опять отстраниться и, выравнивая дыхание, не концентрируя взгляд на искушающих плавных линиях привлекательного тела, искать глазами только следы ран или других повреждений. И с радостью обнаружить несколько порезов от длинных когтей, скрытых прежде одеждой, к которым снова припал губами, ласково, почти смакуя, залечивая не мучительным для человека огнем, а своими прикосновениями.
Эсташ заставил себя отшатнуться так стремительно, что это движение походило на резкий взмах острого клинка. Клинка, способного одним движением рассечь невидимую протянувшуюся к распростертому телу девушки нить иссушающего влечения. Его собственные пальцы стали непослушными и неловкими, пока натягивали обратно на ее плечи форменное платье, а он сам следил за этими попытками сквозь полуприкрытые веки, пытаясь застегнуть десяток крохотных пуговиц.
Все!
Закрыл, спрятал от собственных глаз и, отстранившись, резко отвернулся. Откинул голову на стену, ища спасения в холоде векового камня и пытаясь выстроить новую защиту от чувств.
Не выходило! Он очень хорошо справлялся с этим прежде, но сейчас…
Не выходило. Щит не призывался, не выстраивался вокруг крепкими нерушимыми ячейками, как если бы защитник пустил отраву, открыв при этом выход иным ощущениям, и, смешавшись, оба потока снесли напрочь остатки крепкой брони.
Беззащитная, уязвимая, хрупкая…
Что может быть хуже, привлекательнее и непреодолимее для того, кто призван защищать?
Румянец медленно возвращался на бледное личико, в тишине пустого коридора прозвучал судорожный вздох, девушка вздрогнула и открыла глаза. Она резко села, пожалуй, даже слишком резко, и новая бледность, разлившаяся по щекам, говорила о внезапном головокружении.
— Кто это, что за чудовище?!
После подобной фразы последние сомнения улетучились. Она точно избавилась от одержимости. Встречаясь с ужасной ситуацией, Мариона в первую очередь пыталась разобраться, с чем именно столкнулась. Так было возле купален и так она отреагировала сейчас.
— Эсташ! — Страх и отчаяние, накатившие вместе с воспоминаниями, сконцентрировались в одном звуке его имени, которое она произнесла, забывшись и начисто проигнорировав привычное обращение «арис Лоран». А ему хотелось шипеть от боли, причиняемой клокотавшими в душе чувствами.
Мариона протянула к нему руки, словно умоляя обнять. Беспомощность и безмолвная просьба о заступничестве. Вызванные к жизни, не сдерживаемые отныне щитом, инстинкты защитника в ту же секунду взвыли в душе, взбунтовались, царапая грудь изнутри.
Это было слишком для его выдержки, как если бы в ране проворачивали нож. Она потянулась к нему, а он отшатнулся. Оттолкнувшись от иола рукой, стремительно поднялся, отступая еще дальше, прочерчивая это расстояние невидимой стеной между ними.
Приворот был лучше, намного лучше! Он был легче и сгорел сам, а это приходилось пропускать через себя. Одни оголенные нервы и инстинкты, эмоции, в два раза сильнее человеческих чувств — все то, что почти не поддавалось контролю.
Девушка тоже поднялась. Видя реакцию на свой непроизвольный порыв, непроницаемое выражение его лица, ощутив холодность в ответ, она испытала стыд и смущение. А потом пришли прочие воспоминания. Мариона вдруг подняла ладонь и коснулась губ, невольно привлекая к ним его внимание. Она сейчас не знала причин и забыла об одержимости, но хорошо помнила действия.
— Вы меня целовали, — почти обвиняя, прошептала она и подняла сверкающий взгляд на Эсташа. — Сами!
Нежные щеки заалели, речь обрела большую бессвязность.
— И прикасались так… — Мариона сбилась, запнулась, припомнив и собственное поведение, но не умея объяснить этой перемены в себе, видимо, отнесла ее на счет его действий и вызванной ими реакции. Чуть громче, на выдохе она закончила: — А теперь вдруг…
Наверное, ей хотелось сказать о его гордыне, о неожиданной презрительности и холодности или нелогичности поступков, но обсуждать произошедшее сейчас, пока из последних сил сдерживался, оказалось невозможно. И когда девушка в гневе на себя, на него сделала несколько шагов навстречу, сократив расстояние, собираясь добиться хоть каких-то объяснений, он вытянул руку, легонько коснувшись кончиками пальцев ее лба, и неслышно прошептал: «Забудь».
Она застыла, взгляд вновь стал растерянным, рассредоточился на мгновение. Мариона беспомощно огляделась по сторонам, увидела зеркала и вздрогнула. Теперь она помнила все, кроме тех злосчастных поцелуев. Обхватила себя за плечи руками, стараясь подавить непрошеную дрожь, не отходя и не приближаясь. Эсташ тоже более не отступал, а сердце начало обратный отсчет, отбивая мгновения до того, как он окончательно сорвется: «Девять, восемь, семь… три, два…»
Звук торопливых шагов эхом донесся из-за распахнутой настежь двери.
— Мариона! Эсташ! — Олайош держался за сердце и задыхался после быстрого бега. — Я сделал, как ты сказал… ученики в безопасности. Примчался сразу же.
Защитник прикрыл глаза, искренне благодаря друга за своевременное появление. Только присутствие Аллара могло сдержать в миг, когда напуганная неожиданным звуком Мариона вновь качнулась к нему и вцепилась в рукав.
Пожалуй, слишком резко он оторвал тонкие пальцы от белой манжеты и чересчур решительно отвернулся сам, бросив старому другу: «Позаботься о ней». Более не соблюдая прочих бессмысленных сейчас норм и правил, Эсташ покинул зал, собираясь осмотреть каждый уголок огромного поместья.
Мариона смотрела ему вслед, с трудом сдерживая слезы, но одна непослушная капелька все же скатилась из-под ресниц.
— Маришка! — Олайош крепко обнял меня и прижал к себе.
Я уткнулась носом в учительский сюртук, и все чувства, что старательно сдерживала это время, разом прорвали плотину моей слабенькой выдержки. Я разревелась, более того, вместе со слезами выплескивались слова и сумбурные объяснения.
— Просто хотела, чтобы он меня разочек обнял, — рыдала в воротник замечательного наставника, который молча гладил меня по голове. — Потому что с ним удивительно хорошо и спокойно рядом, а мне было так страшно.
— Защитники, — совершенно серьезно ответил Аллар, даже не выказав ни единого упрека моему поведению, — они приносят с собой все лучшее, Маришка. А тебе пришлось тяжело. Ты столкнулась с низшим существом, способным вытаскивать на поверхность худшие чувства и опустошать человека.
— Он ушел, потому что злится! — со всхлипами продолжала я объяснять, совершенно промочив на груди Олайоша белую сорочку. — И теперь вообще меня возненавидит.
— Ну что ты, — с улыбкой в голосе ответил Аллар и, взяв меня за плечи, немного отстранил.
— Он с трудом выносит мое присутствие, потому что предупреждал, а я не послушалась и опять оказалась в жуткой ситуации. Ему снова пришлось выручать. Эсташ видеть меня не захочет.
— Что ты такое выдумываешь, Маришка? С чего ему злиться?
— А вдруг он решил, что я специально?
— Что специально? Попадаешь в такие ситуации?
— Многие девушки в нашем классе считают, что если воздействовать на инстинкт защитника, то можно привлечь к себе внимание ариса Лорана, но я не стремилась к этому, честное слово.
— Маришка… — Олайош сжал мои пальцы и, понизив голос, пытаясь успокоить, продолжал неторопливо: — Поверь, невозможно нарочно вызвать к жизни инстинкт защитника. Это совершенные механизмы, неподвластные контролю. Обман будет раскрыт сразу же, потому Эсташ точно знает, что ты не специально. Он не злится на тебя, его беспокоит ситуация в целом, а вот я точно встревожен твоим, назовем его, невезением. Если в случае с купальнями мне все понятно, то как ты умудрилась оказаться сегодня здесь?
— Я воспользовалась иллюзией.
Аллар вытащил платок, чей отглаженный уголочек выглядывал из его нагрудного кармана, и протянул мне. Вытерев слезы, поняла, что могу говорить не всхлипывая.
— Очень хотела попасть на эту экскурсию, арис Аллар, и когда Эстель меня ее лишила, договорилась с подругой, надела кулон и прошла ворота.
Олайош покачал головой, но промолчал.
— А в комнате я совершенно случайно оказалась, даже сама не поняла сразу. Девчонки столпились у дверей, меня ненароком толкнули, и я спиной уперлась в зеркало, а потом вдруг провалилась в темноту. Из этой комнаты видела все, что происходило снаружи, но меня никто не видел и не слышал. А еще от зеркала отделилась другая я, под иллюзией, и пошла вместе со всеми.
— Эх, — качнул головой Аллар и ободряюще сжал мое плечо, — низший забавлялся, доводил тебя до отчаяния и провоцировал страх, позволив видеть, как остальные уходят. А вторая ты — это осязаемая иллюзия. Уверен, с уничтожением твари и она уже растаяла. Где этот кулон сейчас?
Я схватилась за шею, но не нашла цепочки.
— Когда это существо ранило меня, — при воспоминаниях снова пробирала дрожь и опять мечталось об объятиях защитника, — казалось, что его когти порвали горло, но здесь и царапины нет, а кулон, наверное, остался там, за зеркалами.
— Боль, что ты ощутила, причинил тебе осколок его когтя. Низшие в целях выживания всегда ранят жертву, однако увидеть раны постороннему почти невозможно. А кулон следует найти. Скорее всего, на аэростате сейчас переполох, мне нужно поскорее вернуть тебя преподавательницам.
Посмотрев на зеркальную стену, я с ужасом представила, что придется вернуться в ту темноту.
— Я схожу сам, — правильно понял мой безмолвный испуг Олайош, — хотя здесь уже все чисто. Если Эсташ ушел, значит, тварь уничтожена. Защитники их не оставляют в живых.
— Как он смог поселиться там и никто не заметил?
— Сложный вопрос. Когда эти существа не активны, находятся в спячке, их при обычной проверке очень тяжело отыскать. Ты его разбудила. Еще, похоже, он сильно оголодал, раз мучил тебя до последнего, пока не ощутил, что перестала бояться.
Заметив мою дрожь, Олайош замолчал, быстрым шагом дошел до зеркал и через открытый проем проник внутрь. Обратно он вернулся две минуты спустя, не заставив меня ждать дольше. И хотя я понимала, что комната точно пуста, однако все равно нервничала и боялась.
— Вот твой кулон, Маришка. Надевай поскорее и бежим к энгельферу. Объяснение мы придумаем. В конце концов, спишем на особенность зеркальной комнаты. Расскажем, что некоторых учеников здесь подменяют фальшивые иллюзии, которые быстро испаряются. Обратим все в шутку, и тебя не накажут.
Аллар крепко взял меня за руку и повел за собой к выходу.
Уже перед самыми воротами, когда мы миновали удивленного охранника, я повторила учителю ранее сказанные слова.
— Я правда не нарочно. Я совсем этого не хотела.
— Маришка, конечно, ты не нарочно. — Олайош остановился на тропинке, ведущей к зависшему над взлетным полем аэростату, и улыбнулся. — Да разве можно захотеть оказаться в ситуациях, которые не только обычного человека в ужас приведут, но и пробудят инстинкт защитника. Такого и врагу не пожелаешь.
От этих слов Олайоша екнуло в груди. Его фраза напомнила о чем-то, только мысль никак не могла оформиться и в конце концов упорхнула, спугнутая последующей фразой:
— Да и, умей ты исполнять желания, Маришка, даже такие бредовые, не то что Эсташ, я бы тебя подальше увез, под замок посадил и стерег день и ночь.
— Почему? — Я была очень удивлена этим заявлением.
— Потому что тогда ты оказалась бы одной из них.
— Одной из кого?
— Одной из тех, кто призвал в мир защитников. Их называли жрицами.
Часть вторая
ЖРИЦА
Глава 1
ТОРЖЕСТВО
Сидя на подоконнике и болтая ногой, я разглядывала неприступные горы и мечтала увидеть Аллара. Мне ужасно хотелось расспросить его о жрицах. Виданное ли дело, о них не имела информации даже Доминика.
— Ника, — спросила я самую умную соседку, — ты знаешь о жрицах?
— А кто это? — в удивлении посмотрела на меня девушка.
— Их как-то связывают с защитниками.
— Первый раз слышу.
Зато Олайош точно слышал не впервой и информации имел гораздо больше. Очень обидно, что у меня не было времени заявиться к наставнику с пирожками и выудить из него все подробности. Когда мы уселись в энгельфер и полетели в гимназию, такой возможности не представилось, хотя сама поездка закончилась гораздо лучше, чем могла бы. Выговор в лице тэа Фарсей я получила лишь в той степени, в какой были напуганы внезапным исчезновением из аэростата одной из учениц обе преподавательницы. Хорошо, что Аллар заступился, изложил произошедшее в шутливой манере — мол, засмотрелась на украшения, а пока любовалась, фантом проскользнул в аэростат вместо ученицы и благополучно испарился. Только ведь их с арисом Лораном не проведешь, любые иллюзии вмиг раскусят. На вопросы, отчего мы не ждем Эсташа, Олайош отговорился возникшими у защитника делами в городе неподалеку от поместья. Поскольку положение тен Лорана в гимназии было особенным, а к его словам прислушивался сам директор, никто даже не подумал возразить, и мы улетели без защитника.
Вот теперь, сидя на подоконнике в ожидании приезда родителей, которые собирались быть ближе к вечеру, чтобы забрать меня к Орселям, я размышляла: как с истинными воинами связаны жрицы и чего стоит мой слабенький дар исполнять желания? На самом деле его и даром назвать было трудно. Порой пожелания вдруг исполнялись. Это происходило редко и весьма нестабильно. Казалось бы, мелочь, вроде счастливого стечения обстоятельств, но прослеживалась некая закономерность. Например, с экскурсией: пожелала поехать, и все сложилось. Пускай для этого были приложены определенные усилия, однако поездке ничто не помешало, только последствия оказались катастрофическими. То есть порой, когда я хотела чего-то и оно осуществлялось, итог не всегда соответствовал ожиданиям. Как с Селестой. Подруга просила пожелать ей внимания тен Лорана, и он действительно выделял ее, но не в том смысле, в каком Сеше мечталось. Ей доставались похвалы и хорошие оценки, а вот как девушку Эсташ ее не воспринимал. Впрочем, он никого в подобном качестве не рассматривал.
Единственное, что беспокоило меня во всей этой истории, — некое тревожное воспоминание. Я раз за разом пыталась припомнить что-то, навеянное словами Олайоша, но не выходило.
— Маришка! — Сеша влетела в комнату как маленький ураганчик. — Ну где справедливость?
— К тебе на приемный день никто не приехал?
— Приехала мама. Но я о другом. Пока ждала ее, смогла перехватить Эсташа. И знаешь что?
— Что?
— Он отказал мне в консультации. Сказал, будто я превосходно со всем справляюсь.
— Сеша, это логично. Он регулярно большей части класса отказывает, а ведь есть еще другие курсы. Ты отлично учишься, к чему выдумывать несуществующие вопросы?
— Потому что хочу попасть к нему лично. Надоело иметь дело с ассистентом. Эсташ лучше показывает и объясняет.
Подруга скрестила на груди руки и надулась, точно воздушный шарик.
— С башни мне, что ли, спрыгнуть, чтобы он меня спас, а после постоянно опекал из-за инстинкта защитника?
— Ерунда это, Сеша! — с полной уверенностью заявила подруге.
Разве можно придумать большую глупость? Я уже два раза ввязывалась в крупные неприятности, и всякий раз Эсташ меня выручал, но он не стал ходить за мной, как…
На этом месте мысли резко оборвались, а Селеста подскочила ко мне с возгласом:
— Маришка, ты что? У тебя губы посинели!
Подруга кинулась налить воды и сунула в мои трясущиеся руки стакан. А я привалилась спиной к стене и пыталась осознать простую истину: это моя вина. Все, что произошло, я пожелала! Вот оно, воспоминание, которое не давало покоя, проговоренное в полусне, не высказанное вслух. Оно звучало как вопрос: «А если бы Эсташу приходилось спасать меня от действительно опасных ситуаций, это пробудило бы его инстинкт защитника?»
Неужели, неужели я это загадала? Кажется, просто подумала. Или все-таки хотела, чтобы исполнилось? Селеста тормошила меня, но, не обращая внимания на подругу, я пыталась вспомнить все ощущения после происшествия на мосту и тот разговор с девчонками об инстинктах защитника. Выходит, действительно хотела, чтобы он спасал меня и я стала для него особенной. Тьма! Мрак! Ужас! С таким пожеланием невозможно дожить до окончания школы! Почему именно эти бредни сбылись в точности? У меня практически ни одна мечта не исполнялась так, как задумывала, всегда выходило нечто несуразное, а тут… Но ведь не бывает таких совпадений.
— Да что с тобой? — Селеста тряхнула за плечо. — Ты о чем думаешь?
— О бреднях, — выпалила, не особо вникнув в вопрос.
— Каких бреднях?
— Несуразных.
— Маришка! — Селеста забрала стакан и легонько похлопала меня по щекам. — На тебя так ожидание встречи с семьей сенатора действует? Понимаю, и я бы волновалась, люди видные, влиятельные, нужно в их присутствии строго за собой следить, но ты возьми себя в руки.
— Сеша, что-то мне нехорошо, не хочу никуда ехать. Мне нужно посидеть и подумать.
— Начинается! Ну достает тебя Арто, что с того? Подобный шанс ни в коем случае нельзя упускать. Не волнуйся, ты будешь выглядеть замечательно. Давай помогу выбрать платье, твои уже через час приедут.
Подруга заторопилась; как обычно, подняла веселую суету, а я примеряла наряды, слушала ее щебетанье и ужасалась в душе: что же теперь будет? Когда тен Лоран оказывается рядом и в состоянии спасти от беды, со мной происходят всякие ужасы, — эта мысль не оставляла. И отсюда напрашивался самый неутешительный вывод: мне нужно держаться подальше от защитника.
Чуточку позже, когда инспектриса провожала до ворот, где должен был ожидать экипаж с родителями, то самое «подальше от защитника» и случилось. То есть мы обе спокойно шли по коридору, когда в другом его конце я заметила тен Лорана с директором и еще двумя учителями. Бедная инспектриса, видимо, сильно удивилась, когда я, резко развернувшись на каблуках, практически бегом бросилась в обратную сторону, откуда мы только что пришли.
— Тэа Эста, — окликнула меня женщина, устремляясь вдогонку.
— Я там кое-что забыла, — промямлила в ответ, ускоряя шаг и по возможности стремительно наращивая расстояние между мной и защитником, чтобы он точно не успел меня спасти.
— Где там, тэа?
— В комнате.
— Мы встретились с вами возле входа в преподавательскую башню, и теперь вы направляетесь туда же. Общежитие в другой стороне.
— Вы правы, прошу прощения, — торопливо пробормотала я, выбегая на лестницу, уводящую вниз. — Вот здесь мы тоже можем спуститься в главный зал.
— Вы собирались вернуться в комнату.
— Я решила, что вполне обойдусь без носового платка, — ляпнула не подумав.
— Разве не кончик платка выглядывает из вашего кармана? — проявила удивительную наблюдательность инспектриса.
— Ой, — приняв удивленный вид, на ходу вытащила платок и помахала им в воздухе, — это действительно он.
— Какая рассеянность, тэа. Из-за того, что вы выбрали эту дорогу, нам придется идти дольше, здесь нет прямых коридоров. А ваши достопочтенные родители уже ожидают.
— Я извинюсь перед ними.
Думаю, открывая для меня, а после запирая входные ворота, уважаемая дона еще не раз покачала головой, сетуя на молоденьких гимназисток, которых совсем не заботит, что у пожилых преподавательниц пения каждую среду и субботу (и еще, пожалуй, понедельник, вторник и пятницу) ужасно ноют ноги. А что подумал о странном маневре Эсташ, который в тот момент как раз повернулся в нашу сторону, я и судить не берусь, ведь благодарности от дважды спасенной девицы он пока так и не дождался.
Особняк Орселей, как и полагалось, выглядел внушительно и поражал воображение. Он будто раздавался вширь, не в силах вместить огромного количества привезенных в него богатств. Даже наружная отделка сверкала, подсвеченная парящими огоньками, вспыхивавшими через каждые десять секунд и складывающимися в разные узоры прямо на стене. Отлаженная и весьма дорогая иллюминация, которая производила неизгладимое впечатление, особенно в сгущающихся сумерках.
Но самое удивительное было в том, что по соседству, практически напротив, находился другой дом. Гораздо более скромный по виду, но старинный, а потому привлекший мое внимание. Я с интересом рассматривала потемневшее дерево, четкие строгие линии и детали отделки, придававшие строению очень гармоничный и завершенный вид, однако лишавшие его какой-либо помпезности, чем явно грешил особняк напротив. Каждая линия этого дома словно устремлялась ввысь, и весь он выглядел чуточку выше других сооружений и мог, казалось, вот-вот оторваться от земли. Удивительное ощущение воздушности для вполне земного строения. Однако стоило мне увидеть знак над крыльцом, высеченные на камне крылья, как я мигом поняла, кому мог принадлежать особняк, в котором не освещалось ни единое окошко.
Я взяла отца под левую руку, в то время как мама заняла место с правой стороны. Мы вместе отправились к празднично украшенному широкому крыльцу.
— Папа, это дом тен Лоранов?
Отец небрежно оглянулся через плечо и равнодушно кивнул.
— Продан?
— Заложен. Пока они сумели отстоять только поместье. Забавно, дочка, правда?
— Что именно?
— Что Орсель-старший выстроил свою резиденцию точно напротив, выкупив этот участок земли и снеся прежний старинный, но не такой роскошный особняк.
Наверное, для кого-то и правда это казалось забавным, но развивать тему я не стала. Ведь к тому времени мы уже достигли широко и гостеприимно распахнутых дверей.
Нас встречали сразу несколько слуг, которые приняли наши с мамой меховые манто (вечер был довольно теплым, но мама настояла); мы обе сверкали украшениями, прекрасно сочетавшимися с вечерними нарядами. Хотя богатство так неожиданно свалилось на наши головы, все же мама отличалась хорошим вкусом и никогда не позволяла себе лишнего во всем, что касалось внешнего вида, чему учила и меня. Именно она обычно выбирала одежду и ювелирные изделия, а я чаще со всем соглашалась.
Ожидая увидеть хозяйку дома, мы принялись оглядываться по сторонам, но приметили только высокого мужчину, спешащего к нам от уводящей на второй этаж роскошной лестницы.
Я окинула его быстрым взглядом, признав в подтянутом, темноволосом и импозантном мужчине средних лет сенатора Орселя. Арто был на него похож, разве только не обрел еще того лоска абсолютной уверенности взрослого человека, хотя самодовольство явно было их общей чертой. Им сенатор просто лучился, сознавая, как отлично он выглядит и в каком потрясающем месте принимает гостей.
Мой папа выступил вперед и весьма сердечно поздоровался с хозяином. Мама зарделась от комплиментов, а я протянула руку и приняла положенный поцелуй, в свою очередь присев в изящном поклоне. Меня красивые слова не заставили покраснеть, пусть и произносились совершенно искренне, но не вызвали внутреннего отклика, хотя взгляд хозяина говорил о том, что юность и привлекательность были оценены по достоинству.
Не было у Орселей, принадлежащих к новой аристократии, какой-то черты, свойственной тем же тен Лоранам. Мне сложно объяснить. Она ощущалась неким флером, легким и ненавязчивым. Я бы назвала это обаянием, но данное слово не давало точной характеристики. Старший Орсель тоже был довольно привлекательным мужчиной. И хотя из представителей семейства тен Лоран я знала только Эсташа и его младшего брата, но ощущение гармоничной аристократичности, точно окутывавшей обоих, невозможно описать словами. В Эсташе все сочеталось именно гармонично: улыбка, поведение, слова и манеры, внутренняя искренность и спокойствие, а в Орселе чего-то недоставало.
В широкой просторной комнате, куда нас проводили, битком набилось гостей. Между ними порхали подносы с закусками и вином. Я сперва удивилась отсутствию прислуги, ведь более традиционно на такие вечера нанимать специальный персонал, однако Орсель и здесь проявил творческий подход, прибегнув к дорогостоящим услугам магов. Стоило нам с родителями пересечь порог, как мне в руку буквально влетел бокал с золотистым вином, тут же охладившийся до той самой температуры, при которой пить этот напиток вкуснее всего.
— Я полагала, это семейный ужин, — оглядев толпу гостей и пригубив из бокала, обратилась к отцу.
— Семейное торжество, — уточнил отец. — Видимо, у сенатора очень большая семья.
— Вы абсолютно правы. — Орсель-старший невероятным образом вдруг очутился за нашими спинами. — С момента избрания сенатором я обнаружил у себя огромное количество родственников, особенно очень дальней родни.
Отец понимающе усмехнулся.
— Позволите ли открыть этот вечер танцем с вашей очаровательной дочерью?
Я удивленно посмотрела на сенатора поверх поднесенного к губам бокала. Если уж оказывать честь нашей семье, почему бы с мамой не потанцевать?
— Конечно. — Отец протянул Орселю мою свободную руку, а недопитый бокал сам собой вывернулся из сжатых пальцев и полетел прочь. Оглянуться не успела, как сенатор уже обнял за талию и вывел меня в центр зала.
Музыка заиграла, паркет засверкал зеркальным блеском, высветив под ногами ровный гладкий круг. И огни, освещавшие зал, слегка приглушили яркость, а участок, где закружились мы, оказался залит светом. Сенатор вел, и, послушная музыке и его рукам, я устремлялась следом. Первое вступление, несколько поворотов, и, когда мы завершили фигуру, другие пары стали присоединяться к танцу, а Орсель завел разговор:
— Арто много рассказывал о вас.
Что, правда? Я, бесспорно, верю вам, сенатор.
— Упоминал исключительно как о самой очаровательной тэа в гимназии.
Арто? Да конечно! Так что вам от меня нужно?
— Полагаю, у столь прелестной девушки нет отбоя от кавалеров, а вашего отца день и ночь осаждают претенденты на вашу руку и сердце?
— На этот вопрос может ответить только папа, я пока не видела ни одного.
Сенатор рассмеялся, словно прежде не слышал шутки веселее.
— Предположу, что у айна Эста опыт избавления от ваших поклонников весьма богатый. И он очень тщательно проверяет всех кандидатов.
А может статься, сенатор абсолютно прав. Пока из возможных женихов был одобрен только один, а про остальных даже речи не заходило. Но неужели их и не было?
— Как думаете, Мариона… вы же позволите обращаться к вам по имени?
— Да, конечно, — ответила с самой вежливой улыбкой.
— Каково отношение вашего отца к нашей семье?
Это он сейчас в каком смысле?
— Папа всегда отзывался о вас с большим уважением.
Что еще я могла ответить в такой ситуации? На мой взгляд, Орселям отец благоволил, даже слишком.
— Тогда для нас не будет проблемой продолжать это во всех смыслах приятное знакомство или даже перейти на другой уровень отношений.
А сенатор весьма решительный мужчина. Ведь я всего лишь заикнулась об уважении.
— Другой уровень? — Я сделала невинные глаза и похлопала ресничками.
— Более близкий, — выразительно ответил он, и прозвучало это очень многозначительно. Однако стоило только задуматься, как бы повежливее вывернуться из рук сенатора и удрать на другой конец зала, подальше от подробностей, Орсель-старший, глянув поверх моей головы, с задумчивой улыбкой произнес: — А вот и мой сын, Мариона.
Он провел меня в танце так, чтобы оказалась лицом к стене, возле которой и замер сложивший руки на груди Арто. Молодой человек наблюдал за нами столь пристально, будто на наших лицах пытался прочитать ответ на самый важный вопрос вселенной.
— Позволите? — Занятая созерцанием Орселя-младшего, я не услышала, как затихают музыкальные аккорды, но сенатор сориентировался за меня, очень ловко проводив не на прежнее место рядом с родителями, а подведя прямо к сыну: — Арто, развлеки нашу гостью, или так и будешь стены подпирать?
Когда теперь уже Орсель-старший вложил мою ладонь в руку сына, я ощутила себя неким переходящим призом. Впрочем, Арто протеста не выказал, как только музыка вновь заиграла, он вывел меня на паркетный круг. При этом выглядел он довольно хмуро, молчал и обнял мою талию еще крепче сенатора. Возникало стойкое ощущение, что, являйся Арто чувствительной девицей, он бы сейчас принялся кусать губы. Естественно, между девицей и мужественным теоном была огромная пропасть, а потому никаких проявлений внутренних переживаний Арто не выказал, разве только стиснул в объятиях столь крепко, что я буквально взмолилась:
— Теон Орсель, не могли бы вы чуточку ослабить вашу хватку?
Арто мигом вернулся к действительности из страны своих грез и удивленно взглянул на меня.
— Уже дышать сложно, и я вот-вот посинею.
Орсель расслабил пальцы, и они перестали впиваться мне под ребра, отчего я облегченно вздохнула. Однако вновь не дождалась комментариев со стороны вечного задиры. Танцуя со мной, он то и дело кидал взгляды в сторону отца и непривычно молчал, даже не пытаясь подначить.
— А где ваша досточтимая матушка? — попыталась завязать светскую беседу. — Полагаю, она тоже нас встретит сегодня?
На меня в ответ бросили такой взгляд, словно из всех возможных тем для разговора я выбрала самую неудачную.
— Она нездорова, — коротко отозвался Арто.
— Очень жаль. Рада, что вы и ваш отец в добром здравии. Ой!
Мою талию вновь крепко сжали.
— Хочешь совет, Эста?
— Смотря какой… Теон Орсель, вы опять пытаетесь меня раздавить.
— Убеди своего отца даже на пушечный выстрел не приближаться к моей семье.
— Это очень странный совет.
— Можешь и дальше смеяться, Эста, ты ведь так любишь развлекаться, но если продолжите знакомство с уважаемым сенатором, очень скоро ты совсем позабудешь про смех.
И на этой, я бы сказала, угрожающей ноте Арто ухватил меня за запястье и резко закрутил, хотя предполагалось, что изящный оборот вокруг оси я должна сделать сама. На этом танец окончился, Орсель поклонился мне и проводил именно туда, куда надо, к моим родителям.
Глава 2
ФАМИЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ
Весь этот странный разговор не шел у меня из головы до самого окончания вечера, который, несмотря на отсутствие хозяйки, прошел совершенно замечательно. То есть все было продумано в высшей степени детально, чтобы не дать гостям скучать, включая даже представление лучшей театральной труппы Сенаториума. Орсели определенно не скупились и точно не экономили на организации приемов, поскольку даже в качестве декораций использовались не муляжи. Если дерево, то настоящее, спиленное явно по просьбе самого сенатора, поскольку в окрестностях города запрещалось трогать парки без особого разрешения, а если море, то реальный бассейн, заполненный (я уверена) именно морской водой.
И хотя Орсель-старший шутил насчет многочисленности своей родни, среди приглашенных я насчитала более половины самых именитых гостей, от сенаторов, занимающих такое же высокое положение, как и сам хозяин, до верхушки судебной власти. На прием собрались представители новой и, что странно, старой аристократии. Я была удивлена, приметив среди приглашенных защитников пусть не самых древних, но весьма известных родов. Благо вопрос, так и вертевшийся на моем языке, сенатору задал отец:
— До нас доходили слухи, что в Сенате складываются весьма напряженные взаимоотношения с представителями высшей власти, теми же защитниками, но реальность опровергает домыслы. Вижу, вы поддерживаете связь даже с ними.
— К чему лукавить, ведь мы с вами старые приятели. Не со всеми, к сожалению, удается поддерживать хорошие отношения. Представители Сената, и я в том числе, желают положить конец распрям, ведь это очень влияет на нашу совместную работу, однако есть гордецы, которых древность рода заставляет попросту терять голову.
— Я заметил, что самых родовитых аристократов, не будем называть их имена, здесь нет.
— Они каждый раз отвечают отказом на наши приглашения. Это так досадно. Однако мы не перестаем делать шаги навстречу.
— Прекрасно вас понимаю и уважаю это стремление ради блага страны, но что поделать, если некоторые спесивцы не сознают таких важных моментов.
— Вы правы. Как ни прискорбно, но они вынуждают нас задумываться о том, чтобы изменить сложившуюся и хорошо зарекомендовавшую себя законодательную систему. Что поделать, если факт остается фактом: защитники и их наследники сильно изменились с древних времен.
— Я слышал об этом.
Честно говоря, мне было неприятно присутствовать при этом разговоре, но и уйти казалось невежливым, а сенатор в силу своего чрезмерного гостеприимства часто подходил к нам с родителями и заводил непринужденную беседу, интересуясь мнением о приеме и задавая сотню других вопросов. И хотя на танец ни он, ни его сын меня больше не приглашали, однако я была уже сыта вниманием обоих. Сенатор лучился доброжелательством и был крайне предупредителен, а Арто попросту сверлил меня глазами весь вечер, и я окончательно уверилась, что Орсель-младший задумал сменить подход.
Это молчаливое наблюдение выводило из равновесия сильнее привычных подколок. К концу приема я попросту не выдержала и сама отправилась туда, где в данный момент находился Арто. Остановившись неподалеку, сделала вид, что любуюсь видом из окна, и Орсель-младший тут же оказался рядом. Он остановился по другую сторону оконного проема, прислонился к нему плечом, взгляд при этом вновь устремил на меня. На какое-то время мы словно очутились в изоляции от остального общества в укромном уголке, и я позволила себе высказать вслух собственные мысли:
— Можно попросить вас, теон, не смотреть на меня столь неотрывно и пристально? Возникает стойкое ощущение, будто хотите что-то спросить, однако вы молчите.
— Тебя мой взгляд нервирует, Эста?
— Если вы нашли новый способ изводить меня, то он, признаться, действенный. Но может, уже довольно? Вечер скоро подойдет к концу, выберите другой объект для ваших наблюдений.
— А с чего ты решила, будто я тебя извожу?
— А чем вы занимались последние годы?
Читать бесплатно другие книги:
