Это не сон Дрисколл Тереза
– Возможно. Мне неловко даже говорить об этом.
Хелен посмотрела сначала на меня, потом на Эмму и, как будто раскаявшись, глубоко вздохнула и начала разговор о браслете Хизер (мы смогли снять его лишь с помощью теплого масла), с которого перешла на керамические работы Эммы. А закончила всё кулинарией.
– Софи очень застенчивая, поэтому настаивает на том, чтобы мы не слишком привлекали к себе внимание, а я считаю, что мы можем открыться в ближайшем будущем. Это было бы просто великолепно – а вы как думаете, Хелен?
– Господи, неужели вы готовы начинать? И что, всё уже на месте? Я не знала, что ты, Софи, приняла окончательное решение… А Марк знает?
Я притворилась, что не слышу, и попыталась заговорить о чем-то другом. О мяснике и рецепте приготовления ноги ягненка и об отличных лепешках. Пошутила насчет того, как Хелен заставляла меня есть стейки из страуса. Мой смех звучал фальшиво, и я никак не могла поверить, что все настолько плохо. А потом мы закончили есть, и я попросила Хелен заняться сыром – ну, пожалуйста, – при этом, тараща глаза, пыталась подать ей сигнал, чтобы она оставила меня наедине с Эммой, пока она наконец не кивнула и не удалилась на кухню.
Я уставилась на свое вино, к которому так и не притронулась. Эмма тоже уставилась на вино и нахмурилась. Так что решение пришло само собой. Я всё ей рассказала.
И только когда Хелен вернулась с сыром, печеньем и кофе, мы смогли спокойно пообщаться. Видимо, предмет разговора был слишком серьезным, чтобы мы могли позволить себе какие-то контры.
– Хорошо то, что я всё еще ощущаю себя беременной. Гормоны играют. Соски набухли. Сегодня утром я сделала еще один тест – на нем явно видна полоса. Но я совсем не кровила, когда носила Бена.
– А когда следующий визит к врачу? – Эмма держала меня за руку.
– Во вторник. Ультразвуковое зондирование – чтобы можно было услышать или увидеть сердцебиение на мониторе. Марк идет вместе со мной.
– Ну, конечно. Послушай, Софи, я прямо не знаю, что и сказать. Но только если в этом мире существует справедливость, то всё будет в порядке. Доверься своим ощущениям, – голос Эммы стал тише, и мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее.
– Доктора говорят очень уклончиво. Мне кажется, что они пытаются подготовить меня к любому варианту развития событий. Так что надо просто ждать. А как у тебя? Как Тео?
– Всё в порядке. Давай сейчас не будем об этом.
– Так что, малыш Тео всё еще молчит? – подала вдруг голос Хелен.
– Молчит.
– И сколько это уже продолжается, Эмма? – Она разгладила свою салфетку.
– С момента ссоры в детском саду. Так что довольно долго. – Эмма смотрела на меня, не обращая внимания на Хелен. – Я уверена, что это просто такой период.
– Но уже довольно долгий, – я попыталась подсчитать в уме. – А ты не обращалась к терапевту? Просто чтобы узнать, что он думает по этому поводу?
– Нет. Послушай, я знаю, что вы все желаете мне только добра – Натан вообще считает, что его надо показать специалисту, – но все дело в том, что стоит лишь начать, и это уже не остановишь. А я не хочу, чтобы на него повесили ярлык.
– Уверена, что ничего такого не произойдет. У меня был случай – тогда я приучала Бена к горшку, – когда он вдруг решил, что больше не будет какать. И продержался целую неделю.
– Неделю?
– Ага. Я уже ждала, когда он взорвется, но врач был просто прелесть. Они всё это уже видели, Эмма. Почему бы тебе просто не подумать о консультации? И не поговорить с терапевтом?
– Наверное, ты права. – Эмма наклонилась и поцеловала меня в щеку, а потом, к моему большому удивлению, стала собирать свои вещи. Телефон. Шаль. Сумку. – Посмотрим, чем закончится эта неделя.
– Эмма, ты же не хочешь сказать, что уже уходишь? Хелен купила шоколад, и сейчас слишком рано…
– Спасибо, но мне надо сменить няньку. Да и тебе, Софи, надо отдыхать.
А потом Эмма выпрямилась и со значением взглянула на Хелен:
– Было приятно встретиться с вами. – Она набросила шаль на плечи. – Очень приятно.
Глава 29
В недалеком прошлом
Детектив-инспектор Мелани Сандерс посмотрела на часы, а потом попыталась привлечь внимание официантки. Она не любила поднимать руки и повышать голос. Проработав одно лето в ресторане, когда еще была в выпускном классе, Мелани запомнила, какими грубыми могут быть люди.
Через несколько минут, когда официантка закончила расставлять четыре полных английских завтрака на столике у окна, детектив откашлялась. Женщина наконец повернулась к ней:
– Простите. Что-нибудь еще?
– Нет. Хотя да. Простите, но, если вы не слишком заняты, я хотела бы еще кофе.
Официантка озадаченно наклонила голову набок.
– А я вас не могу знать?
– Не думаю. – Мелани вытерла пальцы бумажной салфеткой, а двое мужчин, сидевших за соседним столиком, обернулись в их сторону. Один из них замер с целой сосиской на вилке.
– Просто ваше лицо показалось мне знакомым. И прическа. Минуточку… – По лицу женщины можно было понять, что на нее снизошло озарение. – Вы были в телике. По поводу дела в Тэдбери.
Мелани в ужасе сделала официантке жест рукой, показывая, что той надо говорить потише.
– Простите. Вы здесь что, под прикрытием?
– Нет, нет, – Мелани взглянула на зрителей, которые наконец-то вернулись к своим завтракам, и мужчина с сосиской откусил громадный кусок, залив жиром всю свою майку. – Просто удивительно, что вы меня узнали.
– Я запомнила вашу прическу. Еще подумала, какая она миленькая… Я подумываю сменить свою и хотела бы такую же. Ступеньками, но не слишком длинно. А еще я подумала: здорово, когда женщина-офицер полиции хорошо выглядит. Как та блондинка, как же ее зовут, в том сериале про серийного душителя… Ну, вы знаете, о ком я. Которая симпатичная.
– Простите?
– Ой, ну вы, конечно, помоложе, чем она. Но у нее тоже классная прическа, и потом, по жизни большинство интервью в телевизоре дают мужчины. Ну и как, вы там всё раскрыли? Жуткий случай. Хотя что-то такое в нем было. Я о парне, которого убили. По мне, так слишком хорош. Прямо как актер или что-то в этом роде…
– Я не имею права обсуждать свои расследования.
– А. Ну да. Конечно. Так, значит, вы часто появляетесь в телике? А не нервничаете?
– Нет. – Посмотрев на дверь, Мелани стала подниматься, потому что заметила кстати вошедшего Мэттью. – Знаете, пожалуй, не надо второй кофе. Сейчас позже, чем я думала.
– Вы уверены?
– Да, спасибо, – Мелани положила монетки на стол. – Сдачи не надо.
– И вам спасибо. А можно спросить, где вы стрижетесь?
– Э-э-э… меня стрижет подруга. – Ложь.
– Жаль.
В дверях Мелани схватила Мэттью за руку, развернула и вытолкала назад на улицу.
– Ты что делаешь? Там дождь.
– Прости, но здесь мы оставаться не можем.
Оказавшись на улице, Мэттью, в своей фирменной парке, состроил гримасу:
– В чем дело? Что, кофе несвежий?
– Обещай, что не будешь смеяться?
– Обещаю.
– Меня там узнали.
– По появлениям в суде?
– Нет, по телевизионным материалам о деле в Тэдбери.
Мужчина так и покатился от хохота.
– Прости, прости. Я же забыл, что ты у нас теперь известный детектив-инспектор.
Его щеки были сплошь покрыты веснушками и вызывали много шуток, пока они вместе учились в школе полиции. Там Мэттью был настоящей звездой. Никто даже не сомневался, что он обязательно войдет в программу для имеющих высокий потенциал развития. Мэттью был проницателен, обладал хорошим чувством юмора и выделялся в толпе – светлые, почти белые, волосы и высокая тощая фигура. Они стали близкими друзьями, и Мелани была здорово разочарована, когда сразу же после учебы их направили в разные концы региона. Они продолжали регулярно встречаться за кружкой пива и каждую неделю писали или звонили друг другу, обмениваясь информацией. О своих победах. И о своих поражениях. А потом Мелани неожиданно запаниковала – ей показалось, что она посылает ему ложные сигналы, потому что Мэттью стал смотреть на нее как-то нервно. И хотя он ей нравился, действительно нравился, она никогда не думала о нем в таком аспекте. Никогда.
– Ну, сейчас ты начнешь рассказывать сказку под названием «дело-не-в-тебе-а-во-мне», – сказал он однажды, очевидно раненный реакцией на попытку поцеловать ее. Это случилось несколько лет назад, в Эксетере, после впечатляющего паб-кролла[76]. Мелани оказалась слишком пьяна, чтобы возвращаться домой, и Мэттью отдал ей свою кровать, предварительно сменив простыни и пододеяльник, а сам отправился спать на диван на первом этаже. Утром он приготовил на завтрак отличные яйца-пашот[77]. Слегка «сопливые» – такие ей нравились больше всего.
– Прости, Мэттью, это не значит, что я не считаю тебя прелестью. Просто…
– Прошу тебя, Мел. Не нагнетай. Всё было хорошо. И сейчас тоже хорошо. Правда.
Они остались друзьями. Много работали. Продолжали обмениваться информацией и жалобами на жизнь, а потом Мэттью неожиданно вышел в отставку.
Мелани понадобилось какое-то время, чтобы понять, что же произошло в действительности. Она делала всё, что было в ее силах, чтобы отговорить его, но у нее ничего не получилось. На свою беду, Мэттью оказался слишком компетентным, слишком мягким и слишком нравственным. Он винил себя в смерти подростка. Мальчишку засекли на краже в магазине, и Мэттью преследовал его. Убегая, тот влетел прямо в высоковольтный провод.
И ничего из того, что говорили ему Мелани и другие, не заставило его отказаться от своего решения. Мэттью открыл свое детективное агентство в Эксетере. Для него это было катастрофой. Мелани так и сказала ему, в бешенстве от того, что человек был готов потратить весь свой талант на то, чтобы совать свой нос в чужие дела.
С тех пор Мэттью везло. Он женился. На действительно очаровательной женщине по имени Салли. Мелани она нравилась, и инспектор была рада за Мэттью.
Но…
Теперь наступила его очередь тащить ее через улицу в кофейню прямо за углом, где он заказал кофе, а Мелани задумалась над тем, сколько времени Мэттью проводит в захудалых кафе, шпионя за людьми. Она всё еще хотела, чтобы он передумал. Вернулся на службу. Не может же он быть доволен своим нынешним занятием?
– Ну и в чем дело, Мел? К чему вся эта спешка?
– Я по поводу Тэдбери.
– А я думал, что там всё уже давно решено и подписано. Домашняя разборка, с какой стороны ни посмотри.
– Кто тебе это сказал? И почему ты вообще об этом спрашивал?
– Я сам какое-то время занимался там рутинным расследованием. – Мэттью смотрел в чашку.
– Да уж, наслышана… Один из моих свидетелей видел, как ты делал фотографии.
– А откуда ты знаешь, что это был я?
Мелани погладила его по голове и сняла пылинку с рукава парки:
– Тебе надо с этим что-то делать. Я – серьезно. Особенно если ты работаешь недалеко от дома.
Мэттью опустил палец в пенку на кофе и с шумом облизал его, а потом глубоко вздохнул.
– Мне моя парка нравится.
– Так зачем надо было фотографировать? – Мелани улыбнулась.
– Да так, пустяковый случай. Надо было проверить кое-кого из местных. Машины. Номера.
– Значит, кто-то проверял для тебя регистрационные номера в Системе? Не уверена, что мне это нравится, Мэт.
– Да ладно тебе, – Мэттью состроил ей гримасу. Он выполнял проверку на случай мошенничества или финансовых нарушений в прошлом – стандартная процедура для его обычных расследований. – Послушай, Мел. Это мое дело в Тэдбери… Тебе ничего не надо о нем знать. Рутина. Обещаю, что позвонил бы тебе, если б в этом была необходимость.
– Так ты не работал на Джил Хартли? Не следил за ее мужем?
– Нет. Как уже сказал, я бы сообщил тебе, если б здесь была какая-то прямая связь.
– Значит, речь идет о косвенной связи?
Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него.
– Я этого не говорил.
– Да ладно тебе, Мэт. Я не хочу давать делу официальный ход.
– Не говори так. Ведь это я, Мел.
– Ладно. КСУП[78] удовлетворена. Мой босс тоже. Джил Хартли всё еще в коме, и высока вероятность того, что в какой-то момент ее отключат от аппаратов, а это значит, что предъявлять обвинение будет некому…
– Тогда в чем проблема?
– В Эмме Картер.
– А что с ней не так? – Мэттью, изменившись в лице, наклонился ближе.
– Тебе знакомо это имя?
– Я этого не сказал, – он отхлебнул кофе и прищурился.
– Интуиция, Мэт. Она была последним человеком, который видел Джил перед ее стычкой с мужем, и она шарилась по больнице без всякой на то причины. Что-то тут не так.
– И что?
– И я спрашиваю своего старого друга, о котором очень высокого мнения, не знает ли он что-то, что может мне помочь?
– Я уже сказал, что веду рутинное расследование.
Теперь он смотрел на Мелани, не мигая.
– А может быть, всё-таки подумаешь, Мэт? Может быть, мне всё-таки надо что-то знать?
– Мел, ты же знаешь, что у меня теперь всё по-другому. Полицейской пенсии больше нет. Приходится управлять бизнесом. Создавать репутацию. Думать о конфиденциальности…
– Мэт, умер человек.
– И эксперты сказали, что «отсутствуют признаки вмешательства третьих лиц».
– Значит, тебя это настолько волновало, что ты сам проверил?
Мэттью не отвел взгляда, как будто пытался решить для себя какую-то проблему.
– Послушай. Мне необходимо еще кое-что узнать. Как только я это сделаю, обещаю, я тебе позвоню, Мелани.
– Ладно, – ей сразу стало легче. – Договорились. А пока… Как там поживает очаровательная Амели? Уже говорит?
– Так случилось, что свое первое слово она произнесла совсем недавно.
– Класс. И это было «папа», как ты и думал?
– Нет.
– Не повезло, Мэт. Значит, «мама»?
– Нет, – по лицу Мэттью было видно, что он над ней издевается, и Мелани нахмурилась.
– Тогда что же это за слово?
– Ну, на сегодняшний день она соблаговолила произнести слово «папа» ровно два раза. Но когда я говорил «нет», я имел в виду, что нам приходится быть осторожными. Очень осторожными. Потому что первое и самое любимое слово моей дочери – это… «НЕТ»!
Они рассмеялись и мгновенно забыли о Тэдбери и Эмме. Мэттью достал телефон и стал показывать последние фото дочери.
Сегодня, 19.15
Доктор и его жена пьют кофе. Марк вернулся из туалета и сидит, глядя в пространство, когда раздается звонок его телефона.
Я вздрагиваю. Мне хочется услышать новости, но я не хочу слышать плохих. Какой-то голос у меня в голове говорит Марку, чтобы он не отвечал на звонок.
«Не позволяй им сказать это!»
Но Марк просто смотрит на меня, а потом встает и проходит в тамбур между вагонами, чтобы беспрепятственно поговорить.
Доктор улыбается мне. Я прижимаю руки к губам, как будто молюсь.
– Я уверен, что всё будет в порядке. В больнице работают хорошие люди. Отличные специалисты.
Я киваю, не доверяя собственному голосу.
Возвращается Марк; мне кажется, что его не было целую вечность. Он убирает телефон в карман, и я вижу, как побледнело его лицо. Я пытаюсь осмыслить тот факт, что муж садится совершенно молча.
– Ну, и какие новости?
– Натан в пяти минутах езды. Он опознает мальчиков и сразу же нам перезвонит.
– Так это звонил Натан?
– Нет, – Марк как-то странно и коротко выдыхает. – Это звонили из реанимации. Они только что говорили с Натаном.
– Из реанимации? А это что значит? Почему реанимация? Это что, всегда так после операции? Что, всех после операции помещают в реанимацию? – Я смотрю на врача, но отвечает мне Марк.
– У одного из мальчиков осложнения. Какая-то респираторная реакция на обезболивающее.
– О, боже!..
– Они внимательно за ним следят. Сейчас там всё немного нервно. Меня просили перезвонить.
– Понятно. Реанимация. Понятно… – Почему-то я начинаю качаться. Взад-вперед. И сама осознаю, что в этом нет ничего хорошего. Заметив, как доктор обменивается взглядом с женой, понимаю, что мне это совсем не нравится.
И я делаю глупейшую вещь. Беру у Марка его телефон, чтобы кое-что посмотреть в Сети.
Кое-что, от чего мне становится еще хуже.
Глава 30
В недалеком прошлом
Откинувшись на больничную койку, я закрыла глаза. Уже целую неделю у меня нет кровотечений. Марк считает, что это добрый знак. Он опять сказал это сегодня утром, негромко, когда мы отправлялись на сканирование.
Мужской голос – врач? – спросил, удобно ли мне.
«Готовы?»
Я ответила этому новому врачу, что кровотечений не было вот уже целую неделю.
«Простите, мы это вам уже говорили?»
Марк взял меня за руку и нежно переплел свои пальцы с моими, а голос врача просил расслабиться, и я уже знала, как сделаю это, – я все решила в машине. И когда голос и звуки аппаратуры затихли где-то вдали, я заставила себя медленно-медленно подняться над кроватью. Я летела все выше и выше, сквозь потолок, в мягкую дымку облаков, всё дальше и дальше, пока не ощутила присутствие моря. Отлично. Со всё еще закрытыми глазами я опустилась, чувствуя между пальцами ног теплый песок. А Марк всё это время крепко держал мою руку в своей.
А потом я открыла глаза и увидела Бена, махавшего мне от кромки прибоя, держа в руке песочное ведерко. Мне было больно смотреть и приходилось щуриться на солнце, но очень скоро я ощутила, как ослабевает напряжение в мозгу. Теперь мне махал еще один ребенок. Он совсем маленький – просто силуэт, который, вытягиваясь, брал Бена за руку. Они смеялись, и я улыбалась им в ответ.
«Мои!»
Голос внутри меня что-то шептал, пытаясь перекрыть шум прибоя.
«Оба мои, прошу тебя, Господи!»
Но пальцы Марка с силой сжимали мою руку – они практически ломали мне пальцы. А помещение вокруг грохотало тишиной, когда я напрягалась, чтобы услышать пульсацию. Ритм. Сердцебиение.
«Прошу тебя!»
Я еще крепче зажмурила глаза, но никаких звуков не появилось. Марк спросил врача, видит ли тот что-то на экране?
«Звуковую волну? Хоть что-то?»
Нет ответа… И вот дети с морем уходят всё дальше и дальше, и песок быстро течет между пальцами, а меня саму оттягивает куда-то в сторону… Голос вдали звучит всё громче и громче.
«С вами всё в порядке, миссис Эдвардс? Не хотите попить?»
Я попыталась позвать детей, стоявших у моря, но не смогла издать ни звука.
Вместо этого раздался щелчок – они отключили аппаратуру. И голос врача – теперь он был значительно ближе – сказал, что они оставят нас одних.
«На столько, на сколько потребуется».
Он очень мягко повторял это вновь и вновь. А еще говорил, что ему очень-очень жаль.
«Сердцебиение не прослушивается…»
Глава 31
В недалеком прошлом
– Со мной всё в порядке. Правда.
Я повторяла это снова и снова, и вслух, и про себя, а будущее несло мне череду дней, полных рыбных пирогов и суеты. Всех почему-то стало беспокоить, накормлена ли я.
Я хочу сказать, что это был ненастоящий выкидыш. Не совсем. Я повторяла это по очереди и Марку, и Хелен. И тем не менее мне пришлось пройти эту жуткую процедуру чистки. Но ведь всё произошло на таком раннем сроке, что там ничего не могло быть!
«Вы не согласны? Вообще ничего. Мне кажется, они это проделывают со всеми, даже с теми, кто просто запутался в сроках. Скорее всего, я тоже в них запуталась».
У меня было такое ощущение, что, если все прекратят суетиться и поймут, что ничего ужасного не произошло, со мной все будет в полном порядке. Но каждый раз, неожиданно входя в комнату, я заставала в ней шепчущихся Марка и Хелен. Это настолько раздражало меня, что я сделала действительно идиотскую вещь.
– Не подумай, что я не благодарна тебе, Хелен, ты – просто прелесть, но мне пора начинать жить самой. – Даже произнеся эти слова, я так и не поняла, почему это делаю – отсылаю Хелен. – Ничего не говори Марку, но я займусь активными поисками работы. С кулинарией приторможу и посмотрю, какие еще у меня есть варианты. А еще… я действительно хочу помочь Эмме с Тео. Бедняжка, он всё еще молчит, и меня это начинает беспокоить.
Какое-то время Хелен отказывалась уезжать, и я занялась домом, не позволяя ей мне помогать.
«Со мной всё в порядке, правда. Мне необходимо чем-то заняться».
В конце концов она упаковала свой кожаный чемодан и матерчатую сумку, над которой мы так много шутили, и я не могу сказать, кто из нас в тот момент выглядел более расстроенным – она или я.
– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пожила еще?
– Да. Со мной всё в порядке.
– Тогда ладно. Я буду звонить. Каждый день. А ты будешь отвечать на мои звонки. Договорились?
– Договорились.
Я с головой окунулась в проблему Тео и Эммы – и только в этот момент поняла, почему мне было необходимо, чтобы Хелен уехала.
– Значит, она уехала?
– Да, Эмма.
– Что ж… Думается мне, что у нее скопилась масса дел. Там, в Корнуолле. Очень милая дама. Но гораздо старше нас. Когда ты сказала мне, что вы близки, я не думала, что она настолько старше…
С Тео всё было не очень хорошо. Всего один раз Эмма попыталась уговорить его вернуться в сад, и это закончилось катастрофой. По-видимому, она позволила воспитательницам оторвать его, рыдающего, от себя – в надежде, что он «придет в норму», – но через час ей позвонили и сообщили, что мальчик абсолютно безутешен. Позже одна из мам рассказала мне, что кто-то из детей переоделся в полицейского, и Тео, совершенно непонятно почему, буквально слетел с катушек. Эмме вновь пришлось забрать его домой.
«Чего-то мы здесь не понимаем…»
Эти слова я имела глупость произнести в присутствии Хелен, когда она еще была у меня, – и сразу же о них пожалела. Потому что, хотя я и имела в виду какие-то внешние факторы – например, что кто-то в саду издевается над Тео, – реакция Хелен меня испугала.
«Послушай, Софи, мне очень хотелось бы ошибиться, но ты уверена, что у них в доме не происходят какие-то вещи, о которых мы ничего не знаем?»
Ее тон мне совсем не понравился. Но еще больше не понравилось то, что она сказала после этого: что отказ Тео говорить с кем-то, кроме Бена, да и с тем только время от времени, очень похож на то, что называется «избирательным мутизмом»[79]. А еще сказала, что сначала не хотела вмешиваться, но получилось так, что она кое-что знает об этом состоянии, потому что друг ее покойного супруга был детским психиатром. И если она права, то ребенку, и это очевидно, необходима помощь специалиста, а причиной такого состояния почти всегда бывает повышенный уровень тревоги.
Сама я никогда не слышала об избирательном мутизме, и поэтому сразу же отбросила в сторону этот самодеятельный диагноз. Впервые за всё время нашего знакомства Хелен вывела меня из себя. Она настолько явно не хотела сойтись с Эммой, что я даже задумалась, не ревнует ли она меня.
– Я уверена в твоих хороших намерениях, Хелен, но Эмма – прекрасная мать. И что бы ни происходило с Тео, ее вины в этом нет. И дома у них всё в порядке. За это я ручаюсь. Она прилагает массу усилий, чтобы уменьшить его беспокойство. И это эмоционально убивает ее.
– Естественно. Но я ведь и не говорю, что она делает что-то нарочно. Послушай, мне уже жаль, что я начала этот разговор. Я просто хочу сказать, что, если это будет продолжаться, то есть Тео и дальше будет молчать, его надо будет обязательно кому-то показать. А после всех твоих дел мне кажется: это не то, чем тебе стоит сейчас заниматься. Все это может оказаться гораздо сложнее, чем ты думаешь.
– Послушай, Хелен, у меня действительно всё в порядке.
Наверное, именно поэтому мне было необходимо, чтобы она уехала. На тот случай, если вдруг она повторит это же Эмме и расстроит ее. Я всё еще была в шоке от того, что они так и не смогли подружиться. Меня пугала мысль о том, что их неприязнь может выплеснуться наружу.
А потом произошли две абсолютно неожиданные вещи, которые заставили меня взять себя в руки и завязать со всеми этими вредными размышлениями.
Всё началось с большого белого фургона, который временно осложнил проезд по Белфур-стрит. Фургон наполовину заехал на тротуар перед розовым коттеджем Хартли и перекрыл проезд трактору и прицепу, перевозившему запасы сена с фермы по другую сторону долины. Водители успели здорово поцапаться, пока в спор не вмешалась женщина с копной седых волос – она сидела в темном «Фольксвагене Поло», припаркованном дальше по дороге.
Я как раз покупала марки на почте и наблюдала за всем этим в окно, когда кто-то в очереди узнал в этой женщине мать Джил Хартли.
Хочу сказать, что я отнюдь не забыла про нее. И что та сцена продолжала возникать у меня перед глазами каждый вечер, когда я ложилась в постель. Кровь на стене… На моих руках… В моих снах… Скорее, я просто запретила себе думать о родственниках, о тех, кто воспринимал эту трагедию гораздо ближе к сердцу и намного тяжелее.
Мать Джил. Бог ты мой…
В очередной сплетне, распространившейся по Тэдбери, говорилось о том, что возможные финансовые сложности заставили семью сдать коттедж, чтобы иметь возможность оплачивать ипотеку, пока Джил находится в коме. Какая бы ни случилась трагедия, банки и счета не ждали.