Это не сон Дрисколл Тереза
В наступившей тишине я наблюдала за овцами – они сгрудились возле изгороди на дальнем конце поля, примыкающего к дороге. Одна ярка стояла отдельно от всех, рядом с большим дубом, и когда я смотрела на нее, меня посетило странное ощущение, что я совершенно точно знаю, о чем она думает. Это только для чужих она выглядела одинокой. Отчужденной. Но сама овца так не думала. «Я здесь абсолютно счастлива, благодарю покорно. Трава здесь роскошная», – вот какие мысли бродили у нее в голове.
– Я хочу начать всё здесь, с чистого листа, Софи. Оставить позади прошлое. И не для себя, а для Тео, – голос Эммы ничего не выражал. – Послушай, это был рак, и это было омерзительно. Я не слишком хорошо себя вела, и мне нечем гордиться. У нас никогда не было добрых отношений, у меня и у моей мамы, но в последнее время я просто не могла это переносить. Она стала совсем как ребенок. Ее надо было носить в туалет. Подтирать ей задницу. И я ненавидела каждое мгновение, проведенное с ней.
Я не знала, что ей ответить.
– Конечно, ты права. Мне надо было упомянуть об этом хотя бы вскользь. Но когда ты молчишь о чем-то важном слишком долго, становится поздно. Это становится похоже на попытку солгать. А я просто хотела приехать сюда и начать заново. Мне казалось, что так будет легче. Проблема в том, что я никогда ни с кем не была так близка, как с тобой. И я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думала.
А я все смотрела на поля, наслаждаясь переливами зеленого цвета. Где-то светлого. Где-то глубокого. А где-то, возле самых деревьев, практически коричневого.
– И сколько ты пробыла во Франции?
– Три месяца. У нее была сиделка, которая выполняла основную работу. Я поехала туда из чувства вины. Она должна была оставить мне довольно приличные деньги. Я надеялась как-то помириться с ней, но этого не случилось.
– А почему вы с ней не ладили?
– Знаешь, я не хочу, чтобы ты поняла все неправильно. Если для тебя это так важно, мы поговорим с тобой об этом, но прошу тебя – не сейчас. Не в машине. Не сегодня. И не в такой обстановке.
Я повернулась, чтобы рассмотреть искаженное лицо Эммы.
– Прости. Я слишком остро на все реагирую. Это моя слабость. Я со всем этим здорово перемудрила. И не мне говорить тебе, чем ты должна со мной поделиться.
– Так, значит, сегодня мы еще можем прогуляться? Да, Софи?
Я кивнула, хотя чувствовала, что в наших отношениях произошли какие-то фундаментальные изменения. До конца пути мы не сказали больше ни слова – я крутила радио, пока не нашла программу классической музыки. Россини. Я сделала звук погромче.
А еще я чувствовала себя дурой, потому что никак не могла избавиться от образа этой женщины на вершине скалы в Корнуолле. Обстановка была похожа. Еще одна береговая тропа…
На парковке было всего четыре машины – Эмма припарковалась возле темно-синего «Вольво». На краю его багажника сидела пара, надевавшая свои туристические ботинки. Женщина с копной седых волос была худой, с обнаженными мускулистыми руками, в которых большая прогулочная трость смотрелась парадоксально. Почему-то мне вспомнилось обещание, которое мы с Марком дали друг другу много лет назад: пройти, после того как выйдем на пенсию, всю тропу юго-западного побережья[57]. Все шестьсот тридцать миль[58]. Не знаю почему, но эта цифра врезалась в мою память. Интересно, а мне тогда нужна будет трость?
Я уже много лет не ходила по этому отрезку, к западу от Бэнтама. Нам пришлось отказаться от прибрежных маршрутов с того момента, как Бен вырос настолько, что уже не помещался в заплечном мешке: только что научившийся ходить малыш, свободно разгуливающий по краю скалы, – вид не для слабонервных.
Сначала вверх шел пологий склон, обнесенный изгородью и достаточно широкий. Эмма пошла первой. А потом тропа, повернув на запад, стала круче, и с нее нам открылись потрясающие виды острова Бург, находившегося справа от нас. Я уже забыла, насколько это было здорово. Грандиозно. Волшебно. Сильный ветер дул мне в лицо. Белые барашки далеко внизу разбивались о прибрежные скалы. Я начала успокаиваться.
От восхитительного вида острова Бург мое настроение смягчилось – я вспомнила о нашей первой поездке на его пляж и о тех летних путешествиях, которые мы совершили благодаря Эмме. Как же здорово ей удавалось вытащить меня из скорлупы – и не только в физическом, но и в моральном смысле! И какими спокойными были они с Тео… И как она научила меня не квохтать над Беном…
Я вечно о чем-то беспокоюсь – она всегда спокойна.
«Да пусть себе играют, Софи. Ничего с ними не случится».
Я посмотрела в спину Эммы, а она повернулась и встретилась со мной взглядом – и ее лицо смягчилось от очевидного облегчения.
Потом мы пошли быстрее, и наше дыхание становилось тем прерывистей, чем круче шел подъем. Я вспомнила о скамейке на вершине, где, в прошлой жизни, мы с Марком ели свои сэндвичи, а Бен высовывал свою головенку из рюкзака, как какой-нибудь птенчик из гнезда, в ожидании еды и питья.
Я еще раз посмотрела на Эмму, на этот раз прямо ей в затылок. Мне был приятен шум ветра, и появилось ощущение, что все между нами опять наладится, хотя мне пока не хотелось прерывать наше молчание. Мне необходимо было пропитаться этим неожиданным облегчением, которое я чувствовала, и появившимся пониманием, что хотя бы часть из того, что говорила Эмма, – правда. На работе я всегда могла постоять за себя, но в частной жизни ненавидела конфликты. Когда мы только встретились с Марком, он был так же разочарован этим, как и Эмма сейчас.
Хотя я не думаю, что они абсолютно правы. Некоторых ссор действительно лучше избегать – сказанные слова уже не вернешь. Я слышу эхо голоса моей матери. Мне семь лет. Может быть, восемь…
«Если б я не забеременела тогда, твою мать, ты что думаешь, стала бы я мириться с такой жизнью?»
Она кричала на моего отца, а он повернулся и вздрогнул, потому что в этот момент в дверях появилась я. Помню, как посмотрела на свои пушистые тапки из кролика, а потом подняла глаза и через комнату увидела паническое лицо папы.
«Мы думали, что ты уже спишь, Софи…»
Неожиданно Эмма остановилась в особенно узком месте и прислонилась спиной к скале.
– Боже! И куда это я все лечу? Почему бы тебе не пройти вперед, Софи, чтобы самой определять нашу скорость? Какая я эгоистка, что не подумала об этом…
Я спокойно отношусь к высоте, и горные тропы меня не пугают. Но ширины тропы едва хватало на то, чтобы благополучно протиснуться мимо Эммы, и по какой-то причине я остановилась. Необъяснимое ощущение дискомфорта. Я не хотела признаваться в этом даже себе и не хотела говорить ей о том, что думала в тот момент о женщине на вершине скалы в Корнуолле. Проходить мимо я тоже не хотела. Все это было странно и немного смешно.
А потом, как раз в тот момент, когда Эмма наклонила голову набок и нахмурилась, явно ожидая моей реакции, раздались звуки «Полета валькирий»[59], в его худшей версии, доносившиеся из ее сумки.
– Черт, телефон… Удивительно, что здесь есть покрытие.
Эмма осторожно сняла рюкзак с левого плеча, расстегнула молнию на внешнем кармане и попыталась заслонить телефон и свое ухо от ветра.
– Простите? – Ее лицо кривилось, пока она пыталась разобрать слова звонившего. – Вы шутите… Тео? – Потом последовала пауза, во время которой Эмма внимательно слушала. – Да. Конечно, я могу прямо… Естественно, я все понимаю. Правила… Да. Да. Как скажете. Конечно… Нет, я не дома, так что я подъеду… – Эмма посмотрела на часы. – Мне жаль, но до вас я смогу добраться не раньше чем через полчаса… Подойдет?
Она захлопнула футляр телефона.
– Прости, Софи, но нам надо срочно возвращаться. Тео…
– Боже, с ним всё в порядке? Он не пострадал?
– Нет. Не он. Он укусил кого-то в своей группе. Там сейчас царит настоящий хаос.
– Ты шутишь.
– Если бы… Хуже всего, что укусил до крови. Вызвали мамашу пострадавшего, и сейчас она заварила всю эту кашу. Как я поняла, по их внутренним правилам укусивший отправляется домой.
Я инстинктивно прижалась к скале, чтобы Эмма могла пройти мимо меня.
– Это совсем не похоже на твоего Тео. – Я не знала, что еще сказать: мальчик был таким милым…
– Знаю. И тоже ничего не понимаю. Он никогда никого не кусал, Софи. Никогда. Я просто не представляю себе, что там могло случиться.
Глава 20
В недалеком прошлом
Марк не был голоден, но был уверен, что Малкольм захочет есть.
Тот всегда хотел есть. Его друг относился к той породе людей, которой был привит ген худобы (и которая так выводит всех из себя). Малк называл это «хорошим метаболизмом», но у Софи имелась теория, что он сидит на кокаине, как и большинство представителей креативного сообщества, с которыми они тусовались, живя в городе.
Марк стал изучать меню. Господи… Иногда он жалел, что не употребляет наркотики. Нет, не то. Перед глазами у него появился Бен с запутавшимся хвостом воздушного змея. Таким он был в прошлый уикенд на пляже. Нет. Ни за что.
Так. Стейк и салат. Он откажется от предложения Малкольма заказать жареную картошку, а вечером выйдет на пробежку. Марк провел рукой по груди, словно хотел разгладить рубашку, но на самом же деле незаметно ощупал свой живот. Было время, когда он мог безбоязненно есть всё, что захочет, – но оно давно миновало.
«Боже, Марк, да у тебя животик растет», – дразнила его в прошлом году в Корнуолле Софи. Он притворился, что ему это нравится, но внутренне ужаснулся, поскольку позже зеркало в ванной подтвердило, что жена абсолютно права; одного гольфа было уже недостаточно.
Марк сидел, уставившись на приборы, до тех пор, пока блеск серебра не слился в одно большое пятно. Корнуолл… Насколько много это место значило для Софи – крохотный рай, в котором они, миллион лет назад, были совсем другими. Бог мой. Удивительно, насколько он ее любит. Как иногда…
Марк почувствовал, как его нога стала дергаться вверх-вниз, и, расставив ноги пошире, стал перекладывать приборы на столе.
– Держись бодрее, приятель. Ничего страшного еще не случилось! – Над ним, улыбаясь всеми своими отбеленными зубами, стоял Малкольм в костюме от Хьюго Босса и шелковой рубашке цвета семги. Его худоба выводила Марка из себя.
– Черт, ты меня напугал, Малк. Прости, задумался… Рад тебя видеть, дружище.
Они быстро пожали друг другу руки, и Малкольм, еще не успев сесть, схватил в руки меню.
– Как же я голоден… Ты уже заказал?
– Нет еще, – Марк улыбнулся. – Я буду стейк и салат. Вечером у меня – обед с клиентом.
– Я его знаю?
– Нет.
Свою ложь Марку пришлось искупить тем, что он проохал и процокал языком все время, пока Малкольм рассказывал ему о своей кошмарной неделе, а также о своей личной жизни, в которой он, казалось, наконец-то нашел «единственную и неповторимую», а она неожиданно порвала с ним и уехала работать в Нью-Йорк.
– И почему, черт возьми, женщины такие непредсказуемые? Тебе крупно повезло с Софи.
– Ты что, думаешь, я этого не знаю?
Они заказали красное вино. Марк знал, что позже пожалеет об этом, но сейчас оно поможет ему успокоить нервы.
– Итак, Малкольм, как там насчет денег?
– Ты хочешь услышать ответ своего бухгалтера или друга? – Тот намазывал кусок хлеба маслом – два больших куска масла на одном крохотном кусочке хлеба.
– А и то, и другое – слабо?
– Я уже все сказал тебе по телефону, Марк. Сейчас худшее время для того, чтобы выводить деньги из бизнеса. Ты только что расширился. Когда мы с тобой в прошлом году работали над цифрами для нового офиса, мне показалось, что ты это понимаешь. У нас серьезный план на пять лет. И ты сейчас практически в плане. Беспокоиться абсолютно не о чем, но места для маневра у тебя в данный момент не так много.
– Послушай, всё это я знаю. И благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Но этого я предвидеть не мог. Я имею в виду все те потрясения, которые Софи переживает в Девоне. Это здорово ее подкосило.
– Так устрой ей отпуск. Где-нибудь подальше. На Маврикии… – Малкольм говорил с набитым ртом, и его слова было трудно разобрать. – Это выйдет гораздо дешевле, чем пересматривать весь этот гребаный финансовый план.
– Ладно, Малк. Я буду с тобой откровенен. Меня достали эти поездки на дальние дистанции. Из них ничего не получается. Мы всю неделю живем порознь. А я нужен Софи там. Но она и думать не хочет о том, чтобы продать дом в Девоне. Между нами говоря, она завела там себе новую подружку. И та плохо на нее влияет, хотя Софи и слышать об этом не хочет. Она хочет ждать – все еще думает, что я могу перевести компанию, что в принципе невозможно. Поэтому я думаю, что мы сможем оставить этот дом в Девоне в качестве второго – проводить в нем отпуск, сдавать его в аренду, а может быть, и вернуться в него снова, когда-нибудь в будущем. А пока мне нужны деньги, чтобы я мог найти приличное место ближе к Лондону.
– Ну так арендуй какой-нибудь дом, – Малкольм резко вдохнул.
– Нет. Я хочу, чтобы ты еще раз пересмотрел доходы и расходы. Прикинь, сколько я могу получить за компанию. Или в виде дивидендов, или в виде займа. И меня не волнует, как ты это сделаешь.
Состроив гримасу, Малкольм замолчал. Друзья, не отрываясь, смотрели друг на друга, и Марку стало интересно, помнит ли его закадычный друг самое тяжелое время. Те две недели, когда послеродовая депрессия Софи приняла такие формы, что Марку пришлось отвезти Бена к бабушке, пока он разруливал всю ситуацию. Компания в Лондоне. Софи. Младенец. В те дни Малкольм был для него настоящей опорой. Практически каждый вечер он звонил и поддерживал его по телефону.
– Ладно, приятель. Я всё понял. Но я буду никудышным работником, если даже не попытаюсь предупредить тебя как твой бухгалтер, что это не самое правильное решение. По крайней мере, для твоей компании.
– Я тебя услышал, Малкольм. Но я достаточно взрослый и ушлый, чтобы самому беспокоиться об этом. Мне просто необходимо увидеть, что ты можешь предложить. Понял?
– Хорошо, но проценты будут людоедские. Дай мне несколько дней. – Малкольм начал намазывать маслом второй кусок хлеба и, прищурившись, взглянул на Марка. – Самым лучшим, с точки зрения инвестиций, будет покупка квартиры в Лондоне, но не той конуры, которую ты сейчас арендуешь. И ты это знаешь.
– Она не переедет с Беном в Лондон.
– Хочешь услышать совет друга?
Марк пожал плечами и продолжил вертеть в руках салфетку.
– Мы все всегда завидовали вам с Софи. И ты это тоже знаешь. Из всей нашей банды вы были единственными, у кого всё было как-то спланировано. Так что мне не кажется слишком умным то, что ты заигрался во всякие реорганизации, не получив на то согласия Софи.
– И это я тоже услышал. Мне бы хотелось, чтобы и она меня услышала. Поверь мне, всё это делается ради Софи. Она сейчас сама не своя и не может критически мыслить. Всё свободное время проводит с этой своей новой подругой, а по деревне ползут слухи об этой женщине, которые жена просто игнорирует. Не хочет слышать. Я нужен ей рядом, Малкольм. А это единственный способ достичь желаемого и не угробить бизнес.
Выражение лица Малкольма изменилось – он наклонил голову набок и шутливо поднял руки, как бы сдаваясь.
– Ладно. Лекция окончена. Твой бизнес – тебе и решать. Но теперь наступила моя очередь. Что закажем? И не спорь, дружище. Мы будем есть бифштекс с жареной картошкой. И десерт.
– Боюсь, что я – пас, Малкольм. Я же сказал, что вечером у меня обед.
– Глупости, старина. И еще они подают здесь карамельный пудинг…
Глава 21
В недалеком прошлом
Когда была маленькой, я часто проносила в ванную книжку и, вместо того чтобы мыть лицо и шею, как мне было велено делать перед сном, садилась на пол и читала. В результате, после того как я за одно лето прочитала «Маленьких женщин»[60] и серию книг о Пеппи Длинныйчулок[61], на шее у меня появилась темная полоса, которую я пыталась объяснить загаром. Но потом пришла осень, а с нею и сцена с моей матерью, которую я вспомнила, сидя на полу своей ванной в Тэдбери…
Моя мать мало интересовалась моими приготовлениями ко сну, после того как я вышла из младенческого возраста, но в один прекрасный день она вдруг схватилась за очки, подняла одну из моих кос и внимательно изучила шею.
«Грязь. Это не загар, это глубоко въевшаяся грязь».
Вначале меня мало беспокоило, что меня могут раскрыть. Это было неизбежно, и удивляло меня именно то, что этого не произошло гораздо раньше. Меня привели в ванную комнату, где мать терла мою шею жестким вафельным полотенцем и мылом с такой яростью, что кожа очень скоро стала саднить и жечь.
«Ты делаешь мне больно!»
Мать не обратила на мои вопли никакого внимания. Я сказала ей, что всё сделаю сама, но это, кажется, лишь еще больше разозлило ее. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока глаза мамаши не полезли на лоб от чувства разочарования, которое, как я позже выяснила, не имело никакого отношения к моей шее, а было целиком и полностью связано с мартини.
Я рыдала. Шея здорово болела. Я попыталась выхватить полотенце из рук матери, чтобы остановить ее. И испытала шок от шлепка, который получила по мягкому месту, очень, очень сильного – сначала она била меня рукой, а потом приспособила для этого палку для чесания спины, которая лежала тут же, на краю ванны. Раздался визг – визжали и я, и мать, – и я бросилась через холл в свою спальню, захлопнула дверь и подперла ее стулом, на который, задыхаясь, уселась. Я оцепенела от ужаса. А она всё кричала и барабанила в дверь.
А потом, на следующее утро, случилось самое странное – жизнь шла так, как будто эта сцена была плодом моего воображения. На завтрак я спустилась как можно позже и увидела на плите свою любимую кашу, а на столе – сверкающий стеклянный графин со свежим апельсиновым соком. Мы скользили мимо друг друга в полной тишине, как будто перевернули страницу и теперь началась новая Глава, которую ни одна из нас не хотела читать. В тот вечер никто уже не говорил о необходимости мыться, и с тех пор моя мать никогда больше не заходила ко мне в ванную комнату.
Но история с Джекилом и Хайдом[62] продолжалась. На природе и до того, как выпивала свою полуденную дозу, моя мать была совершенно другой женщиной. Она являлась незаменимой участницей всех пикников и летом обычно сидела возле реки, пока я плавала с друзьями. Иногда во время таких прогулок даже причесывала мне волосы и шептала на ухо извинения. Но стоило ей оказаться дома, как все менялось, особенно зимой. Мать походила на пойманное животное. Обездвиженное и задыхающееся. И от этого постоянно злое.
По роду своей работы папе приходилось много путешествовать, так что скоро я превратилась в очень одинокого единственного ребенка в семье. Я с завистью смотрела, как мои друзья сначала враждовали со своими братьями и сестрами, а потом отчаянно защищали их. В какой-то момент я даже придумала себе сестру.
Я назвала ее Лаурой, под впечатлением от книг из серии «Маленький домик в прериях»[63]. Моя Лаура была смелой, смешной и настойчивой – всегда защищала меня от издевательств и дурных шуток и расчесывала мне волосы на ночь, чтобы я успокоилась после стычек с матерью.
И вот сейчас, став взрослой, я задаю себе вопрос: не было ли и у моей матери тяжелой послеродовой депрессии, которую не смогли диагностировать? Может быть, дело было именно в этом? Я хотела бы обсудить это с ней, но, к сожалению, уже поздно. Наши встречи во взрослом возрасте были слишком отрывочны. Она в конце концов оставила моего папу и переехала в Европу вместе с сильно пьющим адвокатом по имени Гордон. Я изредка посещала их во время каникул. У них была небольшая вилла с бассейном в Испании.
Но, несмотря на солнце и возможность плавать сколько угодно, я чувствовала себя очень одиноко, и эти визиты были мне неприятны. Большую часть времени мать и Гордон где-то отсутствовали, предоставив меня самой себе. А находясь дома, они наслаждались долгими ланчами с обильными возлияниями и бесконечными сиестами, которые неторопливо переходили в ночь. Я не говорила по-испански, а попытки познакомить меня с другими детьми были очень редкими. В конце концов я предпочла проводить каникулы со своим отцом. Он обычно приглашал на помощь бабушку, и именно в эти годы начался мой роман с Девоном.
На шесть недель летних каникул мы обычно арендовали небольшой коттедж на южном побережье Девона и все дни проводили на местных пляжах. Климат было не сравнить с испанским, ни о каком частном бассейне и речи не было. Но на пляже всегда была куча детей; с ними можно было играть в крикет и строить громадные песчаные замки, рвы которых мы пытались наполнить, выстроившись в цепочку и передавая ведра с водой из рук в руки. Моя бабушка готовила сэндвичи с салатом и яйцами и домашний лимонад в громадной фляге-термосе, а папа появлялся на крикетных матчах – чрезвычайно серьезный, в шляпе с обвисшими полями.
И вот теперь я сидела на полу в ванной, вспоминая все это и в отчаянии пытаясь прийти в себя, – голова всё еще кружилась. Смотрела на коврик на полу кремового цвета. На нем были нарисованы пики, напоминавшие канаты; на некоторых пиках виднелись оранжевые, похожие на ржавчину разводы, от которых я никак не могла избавиться. Его давно пора было выбросить.
«Почему я все еще мою его и кладу на место?»
Я подняла руку и дотронулась до кожи на шее, прежде чем попытаться встать, и очень быстро поняла, что еще не готова: ноги были слабыми, а голова – как одуревшая. Я не могла вспомнить, что же здесь произошло. Я что, опять отключилась? Правда? Но потом, посмотрев по сторонам, как в замедленном кино, вдруг озадачилась новой мыслью. Склонила голову набок – все вокруг было еще нечетким, и мне показалось, что эта мысль какое-то время висела у меня над головой, прежде чем медленно, постепенно проникнуть внутрь.
Я ждала, положив голову на колени, и вспоминала последний раз, когда подобное случилось со мной – в Корнуолле, с Хелен. Какое-то время старалась нормализовать дыхание, а потом, чувствуя себя немного спокойнее, взглянула на шкафчик на стене ванной комнаты, пытаясь представить себе его содержимое и вспомнить, когда в последний раз пользовалась тестами. В этот момент зазвонил мой мобильный.
– Софи?
– Эмма? Что случилось? У тебя жуткий голос.
– Послушай, нам надо увидеться. Мне кажется, что мне придется уехать из этой деревни.
– Уехать из деревни? Ты о чем? Ты ведь даже распаковаться толком не успела. – Я попыталась встать, держась за вешалку для полотенец, но, почувствовав головокружение, решила вернуться на прежнее место.
– Все дело в Тео, Софи.
– Ой, прости, я правда хотела позвонить… Как у него дела?
– Все еще в полном шоке. Какой-то ребенок пытался помыкать им, и теперь он наотрез отказывается вернуться в сад, – Эмма понижает голос до шепота.
– Бедняжка… Но такие вещи забываются. Он, наверное, нервничал больше, чем хотел тебе показать, а сейчас наконец раскрылся, и теперь его немного захлестнули чувства…
– Нет. Дело не в этом. Этот другой ребенок говорил действительно жуткие вещи. Обо мне.
– О тебе?
– Да. Повторял всю эту хрень, которую обсуждают на каждом углу. Наверное, набрался от матери.
– Боже, бедный Тео! И что же этот ребенок ему сказал?
– Послушай, ты не могла бы приехать? После того как заберешь Бена из школы? Мне неудобно тебя об этом просить, но я действительно не знаю, что мне делать, и не знаю, к кому еще обратиться.
Я опять смотрю на шкафчик, а потом на часы.
– Конечно. Приеду, как только заберу Бена. Мне тут надо кое-куда заскочить… У тебя самой точно все в порядке?
Ответа не последовало.
– Послушай, мне очень жаль, что я так среагировала на Хоббс-лейн. Боже! Я же знаю, что ты хотела как лучше. И ты была права – это не мое дело. Я про то время, которое ты провела с мамой во Франции. Я была полной дурой… – Я сделала паузу, ощущая вину еще и за доппельгангера Эммы в Корнуолле. Как я могла так достать ее своими расспросами? У бедняжки и так было достаточно людей, которые от нее не отставали.
Как раз вчера, как будто всего остального было недостаточно, в ее доме опять появилась детектив-инспектор Мелани Сандерс и целый час донимала вопросами по поводу ее финансов. Как Эмма смогла позволить себе приобрести «Приорат»? Благодаря наследству матери. Натан рассказал все это по телефону Марку и был вне себя. Он даже хотел, чтобы Эмма написала официальную жалобу по поводу издевательств со стороны полиции, но та была настроена скрыть всю эту историю из-за боязни досужих разговоров в Тэдбери. А я никак не могла избавиться от растущего чувства вины – ведь это я уговорила ее сесть в дурацкую палатку. Если б она не сыграла роль гадалки, то не стала бы последним человеком, который видел Джил. Просто не повезло: мы выбрали не то время – опять-таки по моей вине.
– Прошу тебя, Эмма, постарайся успокоиться и жди меня. Договорились?
Разъединившись, я очень медленно сначала встала на колени, а потом выпрямилась, опираясь на край ванны, и посмотрела на себя в зеркало. Бледная. С пятнами на коже. На подбородке зреет прыщ. Я открыла шкафчик и проверила верхнюю полку.
И опять посмотрела на часы.
На полке, один на другом, лежали три набора для определения овуляции[64]. Я отодвинула их в сторону и проверила за ними, где нашла тест на беременность. Перевернув упаковку, посмотрела на сроки годности.
Времени прошло много, так что мне надо было торопиться. Последний раз я пользовалась тестом у Кэролайн, незадолго до того, как рухнул план кулинарии. В тот раз у меня была задержка на две недели, и я, на всякий случай, проверила два раза. Первый результа был положительным – едва заметная синяя полоска, а второй тест ничего не показал. Тест, сделанный уже в клинике, тоже оказался отрицательным. То ли это была ложная тревога, то ли полоска бракованная, то ли – что гораздо хуже – какой-то преждевременный выкидыш, я так никогда и не узнала.
На этот раз я пописала прямо на полоску и закрыла крышку унитаза, чтобы сесть на нее. Я сидела и ждала. И опять смотрела на коврик, напрягая глаза так, что все перед ними поплыло. Когда-то я, принимая ванну, ставила на этот коврик манеж с Беном.
Где он сейчас, этот манеж? В чулане?
«Нет, Софи. Не торопись со своими надеждами…»
А потом опять зазвонил телефон. На экране высветилось имя Хелен. Я держала полоску прямо перед собой и в сотый раз проверяла, который час, прикидывая, сколько времени уйдет на то, чтобы забрать Бена и доехать до Эммы.
– Хелен, какой приятный сюрприз! Надеюсь, этот звонок значит, что ты принимаешь мое приглашение?
– Знаешь, в общем, да, если оно все еще актуально.
– Конечно. И когда ты приедешь? – Я попыталась говорить спокойным голосом, наблюдая за тем, как на полоске появляется бледная черта. Мне не хотелось впутывать Хелен во все эти волнения. Голова моя была полна растрепанных и противоречивых мыслей.
– Знаешь, я понимаю, что, может быть, предупреждаю тебя слишком поздно, но как насчет этой недели? Пока Бен в школе? Думаю, это тебя немного развеселит. И поможет адаптироваться. Но если у тебя другие планы, то так и скажи.
Черточка потемнела. Ошибки быть не может.
– Не верю!
– Что ты сказала?
– Это я не тебе… Хелен, послушай, я не могу больше разговаривать. Обещаю перезвонить позже. Но, прошу тебя, приезжай, как только сможешь. Я не шучу. И чем быстрее, тем лучше.
Глава 22
В недалеком прошлом
Эмма мерила шагами комнату. Все шло совсем не по плану, черт побери. Помимо необъяснимой вспышки, случившейся с Тео в саду, и неожиданного визита детектива-инспектора Мелани Сандерс, которая опять повсюду сует свой нос, утром она получила письмо от своего адвоката, подтвердившее ее худшие опасения.
Неужели Тео никогда не прекратит портить ей жизнь? В дополнение ко всем остальным проблемам теперь ей придется искать способ уговорить руководство садика взять его назад. А как, черт побери, иначе? Если она хочет все успеть?
Эмма засунула руку в карман. Телефона не было. Она осмотрела кухню и нахмурилась, потому что не могла вспомнить, куда засунула его. Она кипела от раздражения, когда подошла к лэптопу. На экран вывелось уже второе письмо от адвоката – на этот раз это был счет за всю проделанную до сегодняшнего дня работу. Просто фантастика. Эмма, скривив рот, проигнорировала злополучное письмо и отстучала ответ на первое письмо:
Обязательно ДОЛЖНО БЫТЬ ЧТО-ТО, что мы сможем сделать с завещанием. Несправедливо. Просто возмутительно. Это нельзя так оставить. Прошу заняться этим немедленно…
Она стала передвигать журналы и бумаги на кухонных столах, пытаясь найти телефон. Постаралась вспомнить, когда пользовалась им в последний раз… Когда она говорила с Софи? Эмма остановилась, соображая, где в тот момент стояла. Да. Теперь вспомнила – она была наверху, в спальне.
Эмма поспешила туда и нашла дверь в комнату распахнутой. Тео сидел на полу, к ней спиной, согнувшись над чем-то. Она быстро прошла вперед, благодаря бога за толстый ковер, и неожиданно наклонилась над сыном.
– Какого черта ты здесь творишь, Тео?! – Протянув руку, выхватила из его рук свой телефон и взглянула на экран, на котором сейчас было фото Софи – Эмма сделала его в Корнуолле. От большого увеличения стало видно «зерно», но изображение было достаточно четким.
– Я просто хотел поиграть в змейку…
– Ты же знаешь, что мой телефон нельзя брать без моего разрешения. Как ты посмел?
Лицо малыша побелело от шока, но Эмме было на это наплевать. Она еще раз взглянула на экран и стала лихорадочно соображать…
– Ладно. Так ты рассматривал фото… И что же ты увидел?
– Ничего.
– Это же неправда, Тео. А ты должен сказать мне правду. Я всегда знаю, когда ты врешь.
В воздухе повисла длинная пауза. Тео смотрел на нее, не мигая.
– Пожалуйста, не сердись на меня. Я просто увидел фото мамочки Бена. И всё. С ее новой подружкой, на пляже. На другие я не смотрел. Она была на экране, когда я взял телефон. Я не хотел смотреть твои фото, мамочка. Я просто хотел поиграть в змейку… – Из глаз у него потекли слезы, но и это не остановило Эмму. Ситуация была очень серьезная.
Она присела перед сыном и приблизила свое лицо к его так, что их носы почти соприкоснулись.
– Ты ведь видел полицию в Тэдбери, правда, Тео?
Ребенок просто кивнул, и его глаза распахнулись еще шире.
– Понимаешь, Тео, взять чужую вещь без разрешения – это значит украсть ее. А кража – это преступление. Все, что мне надо сделать, – это сообщить в полицию: ты укусил ребенка – это нападение на человека, и ты украл мой телефон – это кража. Знаешь, что с тобой сделают? Полиция вернется в Тэдбери и заберет тебя у меня, а потом запрет где-то в темноте. Ты меня понимаешь?
Теперь Тео уже открыто рыдал, но Эмма еще не закончила.
– Если ты хоть кому-нибудь скажешь о фотографии мамы Бена, я все расскажу полиции.
Ответа она не услышала: его заглушили всхлипывания. Глаза малыша были зажмурены, а Эмма все еще не отодвигала своего лица от лица сына.
– Ты… не должен… никому… говорить… ни слова, Тео. Ты меня понимаешь?
Глава 23
В недалеком прошлом
Детектив-инспектор Мелани Сандерс изучала особенности домов, выставленных на продажу. Среди них действительно была парочка очень милых коттеджей, но цены были запредельными. Один из домов понравился ей особенно – весь его фасад был увит глицинией. Мелани как раз спрашивала себя, не слишком ли поддается романтическому внешнему виду – ведь вьющиеся растения могли повредить кладку дома, – когда в дверь постучали.
«Черт!»
Она бросила взгляд на часы. Еще рано. Мелани вызвала новых свидетелей и теперь растерялась – в комнату, в сопровождении полицейского из приемной, уже вошел высокий, худощавый мужчина с пронзительно-голубыми глазами, а она все еще собирала свои проспекты.
– Боже мой! Вы же не думаете о том, чтобы переехать в Тэдбери, правда, инспектор? – Посетитель немедленно уставился на пачку бумаг в ее руках и вывернул шею, пытаясь, по-видимому, прочитать вверх ногами то, что было написано на верхнем листе.
Мелани, в ужасе от того, что о ней могут подумать, сгребла все бумаги в одну стопку и выровняла ее.
– Нет, нет. Это часть одного из расследований. Так, ищу кое-что…
– Ищете? Потому что, если вы действительно серьезно заинтересованы в переезде, есть парочка предложений, от которых я должен вас предостеречь. Там серьезные проблемы с каркасом. Это у вас дом с глициниями? Дело в том…
– Нет. Честное слово. Спасибо. Это просто уточнение некоторых деталей. Итак, мистер э-э-э…
– Том Фуллер.
– Мистер Фуллер, позвонив, вы сказали, что у вас есть для меня новая информация. – Мелани знаком предложила мужчине сесть. У него приятная улыбка и отличные зубы. Фуллер спокойно ждал, наблюдая, как она засовывает стопку проспектов в верхний ящик стола, пытаясь его закрыть. Раздался какой-то неприятный треск, и ей пришлось вновь открыть ящик, прижать бумаги и попытаться еще раз.
– Итак… эта новая информация?
– Да. Ваш сотрудник, который был у меня, сказал, чтобы, если я что-то вспомню… Так вот, я кое-что вспомнил…
Мелани подняла брови, поощряя его продолжать.
– Знаете, может быть, это не важно, но в ярмарочный вечер – в тот вечер, когда умер Энтони, – я видел, как он ругался с Эммой Картер… С той женщиной, которая выступала в качестве гадалки.
– Понятно. А когда конкретно это произошло? – Мелани взяла ручку и приготовилась записывать. По правде сказать, она не ждала от этого разговора ничего нового. Им уже пришлось столкнуться с людьми, которые только зря тратили время полиции.
– Трудно сказать точно. Думаю, где-то около шести вечера.
– Так, – теперь в ее голосе послышались заинтересованные нотки. – Расскажите мне поподробнее о том, что вы видели и слышали.
– Я шел к церкви, чтобы проверить наш стенд. Каждый год мы разворачиваем стенд Королевского общества защиты птиц.
– Вы интересуетесь птицами? – вырвалось у Мелани, которая не хотела показаться слишком удивленной и, таким образом, вновь выдать себя.
– Да. Мы собираем деньги на проект, связанный с огородной овсянкой, проживающей на побережье. – На этот раз пришел черед слегка покраснеть Тому.
– Вы не о заливе Лабрадор[65] говорите?
– Шутите! Вы о нем слышали, инспектор?
– Не совсем, но я искала в Сети местные проекты, которые могли бы заинтересовать моих родителей. Они собираются скоро приехать и очень увлечены подобными вещами. Мама упоминала об этом проекте. Мне кажется, она узнала о нем на «Фейсбуке».
– Боже мой, я был на заливе только сегодня утром.
– Не может быть! – Мелани ничего не могла с собой поделать; она почувствовала, как ее лицо расплывается в улыбке от подобного совпадения. Фотографии, которые она видела в Сети, выглядели превосходно. Детектив вспомнила, как еще подумала, сможет ли мама добраться до места, если она все еще передвигается в инвалидном кресле, и о том, как ей захочется всё увидеть собственными глазами…
Со своей стороны Том Фуллер стал вдруг счищать воображаемый пух с рукава, и Мелани была рада заметить, что засмущалась не только она. Почему эти наблюдатели за птицами так часто стесняются своего увлечения? Ее мама говорит, что очень многие над ними издеваются. К сожалению, это было неотъемлемой частью их жизни.
– Итак, вы говорили о ссоре. Не понимаю, почему вы не упомянули ее раньше?
– Видите ли, раньше это не показалось мне важным. То есть я хочу сказать, что во время ярмарки, со всякими разными проблемами с организацией, такие вещи нередки. Но сейчас, когда пошли все эти слухи…
– Слухи?
– Ну, да. Об Эмме Картер и Энтони. Вот я и подумал, что мне надо об этом рассказать.
– Я вас поняла. И что же конкретно вы видели?
– Эмма и Энтони стояли на Грин-лейн, это короткий путь к сельскому клубу, и мне показалось, что он за что-то на нее ругается.
– А вы не слышали, что он говорил?
Читать бесплатно другие книги:
