Это не сон Дрисколл Тереза

«Прошу вас, оставьте ее в покое. Она слишком нервничает… Моя Эвелин. Она не сделала ничего плохого. Оставьте ее в покое».

Но больше всего Мэттью насторожило бормотание женщины по поводу Тео. Казалось, что Эвелин очень сильно беспокоится о нем.

Десять минут пешком, и Мэттью видит перед собой булочную. Изящный магазин с голландской входной дверью[87] и отличной витриной. Он еще раз проверяет имя и ждет, пока в магазине больше не остается посетителей.

– Вы Эвелин?

По измученному выражению лица женщины Мэттью понимает, что угадал. Он жалеет, что не говорит по-французски.

– Мы с вами говорили по телефону. Я – Мэттью Хилл. Знаю, что каждый раз, когда вы говорите об этом, вы сильно нервничаете, и совсем не хочу вас расстраивать, но я приехал, потому что меня насторожили ваши слова. Насчет маленького Тео, Эвелин. Мне надо задать вам несколько вопросов об Эмме.

Она хватает ртом воздух и подносит руку к губам.

– С ним всё в порядке? С малышом Тео? С ним ничего не случилось?

– Да. То есть – нет. С ним всё в порядке. Но почему вы так о нем беспокоитесь?

Женщина крепко сжимает губы и старается избежать его взгляда. Инстинкт подсказывает Мэттью, что сейчас всё может повернуться или так, или этак. И у него есть всего несколько мгновений, чтобы склонить чашу весов в свою пользу.

– Прошу вас, Эвелин. Я приехал из самой Англии. Скажите, есть что-то, что мы должны знать? О Тео? Об Эмме? Вы что-то должны нам рассказать?

Неожиданно женщина подходит к входной двери и вешает табличку «ЗАКРЫТО», после чего запирает верхнюю и нижнюю половинки двери. Затем разворачивается и ведет сыщика за украшенную стеклярусом занавеску, за которой, в глубине магазина, находится крохотное место для отдыха. Здесь же расположена небольшая лестница, и Эвелин, подняв голову вверх, зовет своего мужа.

Мэттью подозревает, что вот теперь его ждет настоящая проблема. По телефону он решил, что мужчина – очень конфликтный. Но, появившись, тот сильно удивляет Мэта – высокий и стройный, в отличие от пышки-жены с розовыми щечками, он выглядит скорее смирившимся, чем сердитым, пока Эвелин по-французски объясняет ему, что произошло. Мужчина обнимает жену за плечи и целует ее в лоб. Какое-то время они, не отрываясь, смотрят в глаза друг другу, а потом муж кивает, как будто решение принято.

– Вам ничего не угрожает, Эвелин. Мы просто хотим лучше понять происходящее. И то, что происходило, когда Эмма с Тео гостила у бабушки. Это связано с расследованием в Англии. А еще мы не понимаем, с какой стати Эмма переехала в Девон. И надеемся, что вы сможете нам это объяснить.

Глава 36

В недалеком прошлом

Почему Девон?

Именно этот вопрос висел в воздухе, смешиваясь со сладким ароматом ломоноса[88], проникавшим сквозь закрытые ставни в те последние дни, когда мадам Белл то погружалась в беспамятство, то выходила из него.

– Почему Девон? – Мать Эммы вцепилась в рукав Эвелин, медицинской сестры, а слабость голоса не позволяла распознать панику, охватившую ее. – Я слышала, как она о чем-то договаривалась по телефону. Но я не понимаю. Она ведь ненавидит сельскую местность. Кроме шуток. Так почему она везет Тео в Девон?

Сиделка старалась успокоить ее – после химиотерапии всегда наступало ухудшение, но женщина продолжала беспокойно вертеться под грузом воспоминаний, ароматы и секреты которых были теперь глубоко упрятаны в запертом ящике на чердаке, вместе с бумагами, касающимися прошлого Эммы.

Клэр Белл, она же Сабина, рожденная для совершенно другой, кочевой жизни, никогда особо не верила в Бога, но была уверена в некоем подобии вселенской справедливости. В балансе. В том, что тяжелая работа и благие намерения рано или поздно будут вознаграждены.

Давным-давно она поверила, что, если будет хорошо учиться, сможет избавиться от язвительных насмешек и косых взглядов gorgios, нецыганских детей, издевавшихся над ней в те дни, когда жизнь вне табора и кибиток была для нее закрыта. В те дни, когда она не умела читать.

– Может быть, это мое наказание? Как вы думаете? – шептала она Эвелин, которая промокала ей лоб прохладным полотенцем, принимая волнение своей хозяйки, блуждавшей глазами по комнате, за приступ лихорадки. – Наказание за то, что я отвернулась от собственной матери? Может быть, Эмма и есть мое наказание?

– Помолчите, пожалуйста, – умоляла ее Эвелин, – вам надо отбросить эти мысли. Это не доведет вас до добра. Вы просто вконец измучаетесь, мадам Белл. Ничего хорошего из этого не получится. Тео и Эмма отправились на рынок за блинами. А вам надо отдохнуть.

– А ведь я ее люблю.

– Конечно, любите.

– Понимаете, я всё надеюсь, что… – В своих мыслях Клэр пробиралась среди давних событий и запахов. Антисептик…

Да. Вот опять. Все эти акушерки в изящной синей униформе, взволнованные, с покрасневшими лицами, которые толкаются локтями, чтобы взглянуть на новорожденную Эмму.

«Боже правый, вы только взгляните на эту красавицу. Вы когда-нибудь видели такой идеальный череп? И так много волос?»

И это было правдой. У остальных рожениц в палате, которые мучились, тужились и переживали различного рода кошмарные вмешательства, рождались дети со сплющенными, плоскими головками – все они были противными, натуженными и странными. Но Эмма, появившаяся на свет посредством кесарева сечения, начала свою жизнь так, как и собиралась ее прожить. Очаровав всех вокруг себя.

– Она слишком красива…

И вот сейчас старая леди закрывала глаза и медленно хлопала в ладоши. Хлоп. Хлоп. Слезы текли у нее по щекам, как будто она наблюдала из-за кулис за каким-то спектаклем.

– Тш-ш-ш. Прошу вас, мадам Белл… Может быть, сделать вам чая? А? – Эвелин мягко разводила руки своей пациентки в стороны. – «Эрл Грей» с лимоном. Слабый и очень горячий, как вы любите в Англии.

– Когда она была еще совсем крошкой, я знала…

– Знали что?

У самой Эвелин дрожали руки, когда она полоскала полотенце в тазике возле кровати.

– Мне, право, кажется, что вы не должны сейчас разговаривать со мной об этом.

– Я все оставляю Тео. Деньги. Я подумала, что так будет сохранней. Поменяла свое завещание. А теперь она везет его в Девон, и я не знаю, правильно ли поступила… – Клэр опять крепко-крепко сжала руку сиделки. – А вы как думаете, Эвелин? Я сделала ошибку?

– Тш-ш-ш.

Клэр прикрыла глаза. И неожиданно почувствовала запах выпечки…

* * *

Мука все еще была повсюду, на всех рабочих поверхностях. Вторник. Да, одиннадцатый день рождения Эммы.

День начался хорошо. Клэр чувствовала облегчение: Эмме понравился ее подарок – пара джодпуров[89] и сапоги для уроков верховой езды, которые были последней прихотью девочки. Но долго она не продлится, Клэр это хорошо известно. Прихоти ее дочери никогда не длились долго, и совсем скоро они опять начнут ссориться.

– Ты накормишь Шоколадку перед школой, Эмма. Слышишь меня?

– Сегодня мой день рождения.

– Морские свинки бывают голодны и в дни рождения. Да и у него сегодня тоже день рождения…

Это было правдой. Совершенно непрактичный подарок, докучавший Эмме в течение всего последнего года, – длинношерстный комок проблем шоколадно-коричневого цвета, который, по мнению Клэр, не делал вообще ничего, кроме как постоянно трясся от презренных страхов.

– Я не буду его кормить. И ты меня не заставишь. Я иду в школу.

– Вы сделаете это прямо сейчас, юная леди, или никакого чая с подружками не будет. Ну же. Давай, пока я проверяю торт.

Из окна кухни Клэр следит, как ее дочь, надувшаяся и всё еще злая, тащится в своих мохнатых тапках по мокрой траве в сторону клетки возле изгороди.

Она чувствует себя немного неловко из-за того, что давит на дочь в ее день рождения, но потом вспоминает разговор в школе и выражение глаз учительницы…

«Эмме необходимо учиться взаимодействию, миссис Белл».

Девочка открывает дверь клетки и бросает взгляд через плечо, словно проверяет, не смотрит ли кто за ней. Потом достает из кармана ярко-розовый носовой платок, продолжая украдкой оглядываться вокруг.

Клэр инстинктивно делает шаг назад, чтобы спрятаться за занавеской, и смотрит, как Эмма низко наклоняется над клеткой с платком в руке, а потом, кажется…

«…Что? Что она сейчас делает?»

Клэр ощущает тугой узел у себя в животе. Ей плохо видно. Она что, взяла животное платком и вытаскивает его из клетки? Чистит его? Или как?

Клэр вбегает в подсобную комнату, откуда обзор лучше, но в этот момент девочка замирает – все ее тело напряжено, и она стоит с вытянутыми руками. А потом, практически мгновенно, ее поза меняется, и она уже закрывает клетку, пока Клэр стучит по стеклу.

– С тобой всё в порядке, Эмма?

Дочь резко поворачивается к окну: у нее странное, полностью отстраненное выражение – эти холодные глаза… У Клэр еще будет возможность за долгие годы выучить это выражение; оно вызывает в ней ужас.

– Всё хорошо, мамочка.

И Эмма проскальзывает назад в дом, где сворачивает ярко-розовый платок в комок и бросает его в мусорное ведро. Без всяких объяснений.

Клэр ставит на холод торт королевы Виктории[90] и выводит на нем шоколадной пастой имя Эммы. Дважды за день ей приходит в голову проверить клетку, но она гонит от себя эту мысль.

А потом, после школы, расставляет на столе всяческие вкусности, и Эмма, на этот раз без всяких подсказок, выходит во двор, чтобы напоить Шоколадку.

Поэтому, когда начинаются крики, они сами по себе не очень удивляют, поскольку лишь подтверждают тот немой крик, который уже давно звучит в голове Клэр. Крик, обозначающий конец ее мира; крик, который она уже давно боялась услышать. Наступает момент, когда она уже больше не может притворяться, что ничего не знает.

– Мама, мамочка, сюда, скорей! Случилось что-то ужасное. Шоколадка совсем холодный. Ой, мамочка! Ты только посмотри! И это в мой день рождения! Я не могу в это поверить!

* * *

А потом были частные врачи, всегда очень тактичные. И устрашающие отчеты, касающиеся «сложностей с эмпатией[91] и моралью». И жуткие ссоры между Клэр и ее мужем, который не хотел верить в то, что с его «маленькой принцессой» что-то не так. И уже потом, после их развода, Эмму впервые выгнали из школы за то, что она обвинила учителя, поставившего ей низкую оценку за тест, в сексуальных домогательствах. Но Клэр всегда в конце концов покрывала ее делишки. Извинялась. Отказывалась сдаваться.

Все документы заперты в ящике вместе с письмами. Записи обо всех тайных выплатах, которые начались много позже, когда перед их дверью выстроилась очередь из потерявших голову и разозленных мужчин, жаждущих разыскать беглянку. Они обвиняли ее во всех смертных грехах – в мошенничестве, краже денег, обмане…

В тот кошмарный день рождения Клэр похоронила Шоколадку в саду, а Эмма, переодевшись в черные футболку и брюки, казалось, наслаждалась этим горем, пока ее подруги собирались на чай. Всем им она сообщала, что потеря Шоколадки сделала этот день рождения самым худшим в ее жизни, и распространялась на эту тему до тех пор, пока девочки не начинали всхлипывать, обнимать и утешать ее. И глаза Эммы сияли, впитывая это сострадание и их простодушие, как некое лекарство.

* * *

– Моя дочь не похожа на других людей, сестра Эвелин. Вот так. Наконец-то я произнесла это вслух. Она совсем не похожа на нас. Я хотела сама воспитать Тео, но она и слышать об этом не хочет. Мы должны быть уверены, что ему ничего не угрожает. Вы должны обещать: вы поможете мне убедиться, что с ним всё в порядке. Договорились?

– Вам нужно успокоиться, мадам Белл.

– Бедняжка. Он так ее любит… – Слезы потоком текут по щекам старой женщины – морщины на лбу собраны в плотные, злые складки, а голос звучит как испуганный, тревожный шепот. – Но почему Девон, сестра Эвелин? Почему, ради всего святого, она везет его в Девон?

* * *

Она всё еще задает этот вопрос, когда сиделка выходит из комнаты и помещение с задернутыми шторами погружается в темноту. Клэр голодна и очень хочет пить. В тот страшный день Эмма осталась возле кровати матери…

– Почему ты везешь Тео в Девон? Где Эвелин?

Но Эмма не отвечает ей. На лице у нее то самое отстраненное и пустое выражение, которого Клэр так боится. Дочь встает и подходит к кровати; в руках у нее большая пухлая подушка…

Глава 37

Сегодня, 15.30

В возрасте пяти лет я подняла жуткую бучу с привлечением полиции, когда тайно покинула школу в середине дня. В то утро я появилась в школе и поняла, что это день костюмированной репетиции рождественской пьесы, а я – единственная, кто забыл свой костюм. И вместо того, чтобы честно в этом признаться, сказала, что оставила его в раздевалке, ощущая ужас, подступивший к горлу. А потом, извинившись, вышла – якобы в туалет – и бросилась домой.

По пути я пересекала широкие улицы и нарушала все возможные правила движения, а в голове у меня билась одна-единственная мысль: «Домой, я должна добраться домой», – и перед глазами стоял волшебный костюм, висящий в чехле на двери моего гардероба. Ничего вокруг я не замечала. Ни транспорта. Ни удивленных прохожих, в которых врезалась на тротуаре.

И вот такая же тошнотворная паника, только во много раз сильнее, охватывает меня сейчас, когда я продираюсь сквозь толпу на Паддингтоне.

«Домой. Я должна попасть домой».

Только сейчас у меня перед глазами стоит Бен.

– Осторожнее. Смотрите, куда идете, ладно?

– Да отвалите вы! – Я плечом сношу мужчину у себя на пути. Такая злая. Такая испуганная. А потом – такая виноватая. – Послушайте, мне очень жаль. Правда. – И опять бегу и тороплюсь к расписанию, чтобы узнать, когда будет следующий поезд. Черт. Он только что отошел.

Я опять пытаюсь позвонить. Голосовая почта. Проверяю часы. До следующего прямого поезда – еще полчаса. На мгновение мне приходит мысль об аэропорте. Или вертолете… А можно где-то заказать вертолет? И только потом я понимаю всю невозможность и абсурдность этой мысли.

Когда опять звонит мобильный, руки у меня ходят ходуном. На экране зеленым написано имя Марка. Наверное, ему позвонила Полли и дала этот номер. Во второй раз я переключаю звонок на голосовую почту. Он набирает еще раз. И еще раз я сбрасываю звонок.

На четвертый раз, устав от всего этого, подношу телефон к уху:

– Прекрати звонить мне, Марк. Я еду домой.

Теперь, когда я вновь смотрю на часы, мои губы и руки трясутся синхронно. Я еще раз пробую связаться с Беном, но на мобильном Эммы включен режим голосовой почты, поэтому я направляюсь к киоску с кофе, думая, что кофеин мне поможет, и присаживаюсь за грязный стол, покрытый крошками и липкими коричневыми кругами.

Я закрываю глаза, опускаю голову и еще раз представляю себе его – тот момент, когда я таращилась на фото на стене нового офиса Марка. У Эммы на фото короткая стрижка, и это первое, что бросается мне в глаза. Милый стиль аккуратного эльфа – волосы окрашены в более теплый каштановый цвет, отчего ее искрящиеся голубые глаза выделяются еще больше. На фото все обнимают друг друга за плечи. Это фотография команды. И рука Марка лежит на плече Эммы.

– Эта женщина… Мне кажется, я ее знаю. – Мне пришлось закашляться, чтобы голос не дрожал, когда из одного кабинета выходит высокий, долговязый мужчина и направляется в мужской туалет. – По-моему, я с ней когда-то работала. – Ложь.

Так много лжи.

– С Эммой? С Эммой Брайт[92]? Ну да, она раньше работала в компании. Графическим дизайнером. Простите, но мне кажется, мы с вами раньше не встречались.

– А-а-а… Меня зовут Софи. Я здесь навещаю кое-кого, – я краснею. – Я – знакомая Марка. Директора.

– Понятно. – Теперь он насторожился.

– Итак… Эмма. Я хотела бы на нее взглянуть. Вы не знаете, где она сейчас?

– Нет. Простите. Она была фрилансером. Но Марк может знать. Они вместе работали над каким-то спортивным контрактом.

– А, ну тогда понятно – я спрошу у него.

– У нее малость не всё в порядке с головой. Когда вы ее знали, она тоже гадала на чаинках? – Мужчина улыбнулся. – А еще она гадала по рукам. И умела угадвать наши знаки Зодиака. Это производило впечатление – до тех пор пока мы не узнали, что она получает инфу от одного парня в отделе кадров. – Рассмеявшись, он переступил с ноги на ногу и посмотрел на часы. – Боюсь, что мне пора. Могу я еще что-то для вас сделать?

– Нет, нет. Я уже ухожу. Благодарю вас.

* * *

Я подношу чашку к губам и открываю глаза. Пытаюсь сообразить, как быстро растут волосы. Сейчас они у Эммы сильно ниже плеч, так что всё это произошло… когда? Не меньше года назад? Или больше?

Кофе слишком горячий – я снимаю крышку и дую на него. Руки у меня всё еще дрожат.

Больше года назад… Боже мой! Я пытаюсь успокоиться, представляю Бена сидящим за чистым столом и уплетающим пирожное. Он улыбается.

Эмма не знает, что я знаю. И у нее нет абсолютно никаких причин вымещать что-то на Бене. С ним это вообще никак не связано. Тут все дело в Марке.

«Эмма говорит, что мы идем плавать, мамочка…»

Бен все не так понял. Правильно? То есть я хочу сказать, что у Эммы нет никаких причин срываться на Бене, да и Марк этого не допустит…

Марк. Боже! Теперь я вообще перестаю что-либо понимать. Какого черта он перетащил ее в Тэдбери? И почему Эмма, мать ее так, притворялась моей подружкой?

Чувствую, как голова наклоняется вперед, и испытываю физическую боль. Внутри у меня звучит канонада. Я ничего не могу с этим поделать. Вообще ничего.

И тут я поднимаю глаза. И вижу его. Прямо перед моим столиком. В коричневом вельветовом пиджаке, который я помогла ему выбрать всего пару месяцев назад в Эксетере. Это было еще до истории с ребенком. И до больницы… Я ясно помню, как смотрела тогда на его отражение в зеркале и думала, как классно он выглядит. И как мне повезло. Как я думала, что мне повезло, потому что не знала, что он спит… с другой… женщиной.

И тогда я наношу ему удар. Очень сильный. Высоко поднимаю руку и бью с такой силой, что, когда моя рука касается его щеки, раздается совершенно особенный звук. Сила удара увеличивается, потому что он… даже не пытается уклониться. Не пытается избежать этой пощечины. Он знает, что я знаю, поскольку Полли наверняка сказала ему, что я видела фото, – я же вылетела из офиса без всяких объяснений. И я продолжаю бить его снова и снова, по плечам и по рукам. А он все равно не двигается.

Люди начинают оборачиваться на нас; голова у меня кружится, и к горлу подступает тошнота. Я отталкиваю от себя стол, и визжащий скрип его ножек режет слух, пока я забрасываю ремень сумочки на плечо и бросаюсь по проходу. Вперед. Куда угодно. Но только подальше…

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста

«Нет».

Я произношу это слово про себя, а не вслух, и все быстрее и быстрее иду в сторону расписания. Я хочу оказаться где-то в другом месте, подальше от этих надоедливых глаз. Мне хочется превратиться в крохотный комочек на полу. Спрятаться в темноте, где мне не будет так плохо. Я хочу позвонить Марку.

«Милый, приезжай и забери меня. Случилось нечто ужасное».

Только сейчас, впервые в жизни, это невозможно. Потому что он и есть это «нечто ужасное». И звонить мне просто некому. Понимание этого делает всё только хуже. И с каждой секундой проблема становится всё больше и больше. Мрачнее и мрачнее.

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста…

И вот я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь так резко, что он врезается в меня.

– Он в безопасности? Скажи, Бен с ней в безопасности?

– Ты что, оставила Бена с ней? – Видно, что Марк в шоке.

– Да. Я хотела сделать тебе сюрприз. И оставила Бена с ней, потому что ты позволил мне думать, что она – моя гребаная подруга.

– Софи, прошу тебя

Теперь уже много людей останавливаются и смотрят на нас. Женщина в черном макинтоше с клетчатым шарфом. Мужчина в изысканном костюме в полосочку, который платит у ближайшего киоска за упаковку сэндвичей. Двое детей, поедающих бургеры, и их папа возле стенда с прессой.

– Давай пройдем на поезд, – Марк ведет меня за руку к средней платформе. – Его рано подают.

Я стряхиваю его руку и выставляю вперед плечо.

– Ты что, правда думаешь, что я поеду с тобой?

– Софи, это не то, что ты думаешь…

– Я тебя умоляю. И ты еще не ответил на мой вопрос. Бен в безопасности?

– Да. – Он вдруг опускает глаза на свои ботинки и делает паузу. – Да… Я так думаю.

– Ты так думаешь?

И я опять бью его, да так сильно, что на лице у него появляется гримаса. Я сама поражаюсь своей жестокости и тому, что мне хочется бить его снова и снова – потому что я не хочу иметь к этому никакого отношения, не хочу, чтобы он настолько унизил меня, – поэтому я как можно быстрее подхожу к барьеру, роясь в сумке в поисках билета. Усевшись наконец с гулко бьющимся сердцем, опускаю голову между колен, пытаясь справиться с тошнотой.

Пирожные. Они будут есть пирожные, и всё будет в порядке. Я пытаюсь избавиться еще от одного воспоминания. Вода. Бен в воде. Он зовет меня.

«Мамочка, мамочка…»

Нет. Он ошибся. Он просто не так понял. Никакого плавания. Эмма мне ясно сказала. Почему они должны плавать? Скорее всего, они сейчас в тематическом парке. Играют.

Я еще раз пытаюсь дозвониться до Эммы.

«Вызываемый вами абонент не отвечает. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после…»

Только теперь я понимаю, что слегка раскачиваюсь. Не могу усесться неподвижно. Я пытаюсь позвонить Хизер. Это новая мысль. Пусть Хизер посмотрит и выяснит, ушли ли они. Она что-нибудь придумает. Но Хизер не отвечает на звонок.

Я закрываю глаза и почему-то вновь вспоминаю о том, как мы купили этот пиджак. Коричневый, вельветовый, в который Марк одет сегодня. Он выглядел в нем таким красивым, что тогда я даже погладила его по щеке тыльной стороной ладони. Очень нежно. И от воспоминаний об этом моменте – от того, каким интимным он был, – и знания, что всё было не так, как я тогда думала, мне становится настолько невыносимо, что я чувствую, как по лицу текут потоки слез. Я сижу с закрытыми глазами, пока не ощущаю, как кто-то пристально смотрит на меня. Марк опять стоит прямо возле меня, на этот раз в проходе, с жутко посеревшим лицом и почему-то держит в руках два билета.

– Я купил два билета в первый класс. Там нам никто не помешает, – шепчет он.

– Убирайся, – я вновь закрываю глаза.

– Прошу тебя. Ради Бена. Пожалуйста, Софи. Пять минут.

Я с трудом открываю глаза и замечаю маленькую девочку, которая стоит на коленях в следующем ряду. Мать тянет ее за розовое пальто, пытаясь развернуть.

– Хорошо. Пять минут.

Он находит для нас пустое купе в вагоне первого класса в голове поезда и садится напротив меня с серым лицом.

– Так вот, это совсем не то, что ты думаешь.

– Прекрати.

* * *

Детектив-инспектор Сандерс стоит перед больничной палатой Джил Хартли. Джил уже два часа как пришла в сознание – Мел об этом уже и не мечтала.

В тот момент, когда в дверях палаты появляется врач и жестом приглашает ее зайти, оживает мобильный. Мэттью.

«Черт. Как не вовремя…»

Она заставляет телефон замолчать и шепотом задает врачу вопрос, который мучает ее всё это время:

– Она помнит?

– К сожалению для нее – да, помнит. Недолго, пожалуйста.

В палате мать Джил сжимает руку дочери.

– Она ни в чем не виновата. Она не хотела, просто ее вывели из себя. Вынудили…

Джил смотрит на Мелани, и на ее лице написаны горе и смирение. Заливаясь слезами, она рассказывает, как Эмма Хартли сказала ей в ярмарочной палатке, что у ее мужа – ребенок от молодой женщины. Что он лишил Джил «счастья материнства»… и ему на это наплевать.

«Простите, Джил, но мне кажется, вы должны об этом знать. Он над вами смеется…»

То, что произошло потом, Джил помнит, как в кошмарном сне, но Энтони ничего не стал отрицать и даже не попросил прощения. Вместо этого он в бешенстве обрушился на Эмму.

«Эта сука пыталась меня шантажировать…»

– Когда я поняла, что произошло, я сама захотела умереть, – Джил прикрывает глаза. – Жаль, что у меня не получилось.

В кармане Мелани телефон вибрирует от бесконечных посланий. Она извиняется, просит Джил подождать и смотрит на экран. Четыре послания от Мэттью: «ОТВЕТЬ! ЭТО СРОЧНО!»

* * *

Лицо Марка – по-прежнему цвета пепла. В глазах – мука.

– Эмма была самой большой ошибкой в моей жизни, Софи, и мне нет оправдания. Но это произошло много лет назад. В то сумасшедшее, жуткое время, когда Бен был еще младенцем. Когда между нами все было так плохо… и я решил, что ты меня больше не любишь.

Теперь я чувствую нечто новое – передо мной встают жуткие образы. Переплетенные конечности и языки. Аккуратная эльфийская прическа Эммы. Губы Марка на ее шее. Он так это любил, и я думала, что это секрет…

Наш с ним секрет.

– Я не могу этого слышать. Прошу тебя, Марк. Мне надо домой. Забрать Бена. Мне надо, чтобы ты просто оставил меня в покое. Умоляю.

– Я просто хотел сказать тебе, Софи. В тот момент… Я больше всего… А когда мы узнали, что это депрессия, мне было очень стыдно, но я знал, что, если расскажу тебе об этом, ты бросишь меня. Что ты никогда меня не простишь.

– Я тебя ненавижу.

– Мне очень жаль, но ты должна выслушать меня до конца. Я спал с ней только два раза. Не больше. Это была безумная временная вспышка, когда я думал, что ты меня разлюбила. До того, как мы узнали, что ты больна. Я не оправдываюсь. Я просто говорю о том, что было. Всю правду. И ты должна мне верить – я сам прекратил эти отношения. – Теперь он говорит очень-очень быстро, и его голос становится громче. – Она ушла из компании. Я клянусь тебе, что больше ни разу не видел ее… Пока она не появилась в Тэдбери.

– Я тебе не верю. – На периферии моего зрения появляются какие-то черные полоски.

– Это правда, Софи. Богом клянусь, это правда. Самое большое потрясение в жизни я испытал, когда ты пригласила ее на обед…

– И ты думаешь, что я в это поверю?

* * *

Выйдя из палаты Джил, Мелани проводит рукой по волосам. Затем отвечает на звонок:

– Мэттью?

– Послушай, Мел, тебе надо что-то сделать с ребенком. С сыном Эммы.

– Говори громче, Мэттью. Я тебя не слышу.

– У меня мало времени, Мел. Я должен попытаться вернуться на следующем пароме.

– О каком ребенке речь? Я тебя плохо слышу, Мэттью.

– Всё очень плохо, Мел. Я разыскал сиделку, которая ухаживала за матерью Эммы во время ее болезни. Она дошла до точки. Заливается слезами и корит себя за то, что не обратилась в полицию, поскольку думала, что ей никто не поверит.

– Не поверит во что?

– Смотри – она говорит, что мать ей во всём призналась. Она боялась Эммы, которая, вероятно с самого детства, была ходячим кошмаром. Маниакальная лживость. Кражи из магазинов. Наркотики. И дальше – по списку.

– Боже! Но в ее файле ничего этого нет. Думаешь, мне надо было лучше искать?

– Может быть. Но не забывай, что она очень умна. Она обвела меня вокруг пальца. Постоянно переезжала с места на место. Меняла имена. Да и мамаша внесла свою лепту – все надеялась, что Эмма образумится, и поэтому прикрывала ее… Но в конце концов ей надоели люди, которые появлялись в ее доме в поисках Эммы. Такое впечатление, что, когда Тео был совсем маленьким, там была какая-то непонятка с социальными службами, но Эмма успела связаться с каким-то состоятельным мужиком в Манчестере. Он нанял няню, чтобы та смотрела за малышом, но они с Эммой разбежались. Эмма разозлилась, какое-то время преследовала беднягу, а потом решила похитить документы его сестры. После этого просто исчезла. А у него были свои интересы – политические амбиции, – поэтому он по глупости никому об этом не сообщил.

– Боже мой!

– Так вот, когда у матери обнаружили рак, Эмма неожиданно появилась во Франции и стала волноваться о наследстве.

– Какого черта сиделка ничего не сказала об этом раньше? В полиции?

– Эмма вышвырнула ее и пригрозила обвинить в краже. Чтобы окончательно заткнуть ей рот. А для испуга сообщила в полицию о пропаже каких-то драгоценностей.

– Ничего себе… – Мелани хотела было рассказать Мэттью о признании, которое сделала Джил, но решила не делать этого. Время еще не наступило. Боже!

– Сиделка говорит, что Тео знает гораздо больше, чем ему положено, но бедняжка очень любит мать. А Эмма легко может выйти из себя. Иногда она бьет посуду и во всем обвиняет малыша… Боже, мне действительно пора, Мел. Нужно еще купить билет…

Звук его голоса почти исчезает, несмотря на то что Мелани крепко прижимает трубку к уху.

– Знаешь, я сейчас в больнице. Здесь плохая связь. Но тебе необходимо рассказать мне всё. Ты не можешь перейти в другое место? Или попробовать стационарную линию?

– Времени нет. Я сообщил в местную полицию, Мел. Сейчас сиделка делает официальное заявление. Вскрытие не делали, хотя считалось, что мать должна была прожить еще не меньше шести месяцев. А потом внезапно Эвелин увольняют, а мать умирает. И в тот момент Эмма находилась наедине с матерью. А на похоронах даже не появилась.

– Ты серьезно считаешь, что она могла убить собственную мать? – Мелани наблюдает сквозь стекло, как мать Джил гладит ее по волосам.

– И вот еще что, Мел. Сиделка считает, что мать изменила свое завещание и оставила все Тео.

– О, боже! Понятно… А Эмма об этом знает?

– Сейчас, наверное, уже да.

* * *

– Ей нужны деньги, Софи. – Марк запускает пальцы в свою шевелюру, он бледен, и его тело раскачивается в такт поезду, набирающему скорость.

И меня накрывает новая волна. Ледяного ужаса. Количество черных точек в глазах увеличивается.

– Деньги?

– Да. За несколько недель до того, как появиться в Девоне, она позвонила мне на работу. Это было как гром среди ясного неба. Сказала, что Тео – мой сын, что с наследством у нее какие-то проблемы и что ей необходимо начать всё с чистого листа. Насчет Тео я ей не поверил. А она требовала денег… очень много денег, Софи. И сказала, что, если я не заплачу, она всё расскажет тебе. Я сказал ей, чтобы отвалила, иначе я обращусь в полицию… А потом она неожиданно появилась в деревне.

– Тео – твой сын?

– Не знаю… Я не знаю. Это она так говорит. Но я не знал, что она беременна.

– Ты что, даже не предохранялся? Ты спал с ней без предохранения… – Я так сильно сжимаю кулаки, что ногти врезаются мне глубоко в ладони. – У тебя ребенок от нее.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

До конца каникул остаётся всего ничего, а юные сыщики ещё не разгадали ни одной, даже самой маленько...
Граф божьей милостью Жан VI Арманьяк, после своей смерти по павший в тело осужденного на каторгу шта...
Подруга пригласила провести каникулы в загородном доме среди таежного леса и бескрайних снегов.Ната ...
Свет и тьма – на силе этих магических стихий зиждется безопасность империи. Какую бы неприязнь ни ис...
Викторианская Англия. После восьми лет, проведенных в пансионе для бедных девочек, сирота Джейн Эйр ...
Если после бесконечных стычек и заговоров вдруг покажется, что враги про тебя забыли, значит, стоит ...