Это не сон Дрисколл Тереза

Глава 11

В недалеком прошлом

– Тео, немедленно вылезай оттуда!

У Эммы заболели колени, когда она опять скрючилась на полу, чтобы заглянуть под кровать. День был длинный, и она устала. Никакого ответа не услышала – Тео, в своем дурацком маскарадном костюме, закутанный в одеяло и закрывший ручками уши, забился в самый дальний угол. Рука, вылезшая из-под одеяла, была опять украшена рисунком малиновки, сделанным фломастером. Его новая заморочка.

«Черт!»

Им предстоит еще одна ссора в ванной.

– Я не шучу, Тео. Тебе надо спуститься вниз и посмотреть на то, что ты натворил. А кроме того, у меня есть к тебе вопросы. О Бене и его мамочке.

– Я ничего плохого не сделал. Я – Супермен и обладаю особым могуществом. Если захочу, то могу сейчас же вылететь из этой комнаты. Найду свою малиновку, и мы с ней полетим в Корнуолл, к Бену.

Эмма села на пятки. Ей хотелось, чтобы бабушка Эппл была всё еще жива. Да. Если б она была жива, Эмма немедленно отвезла бы Тео к ней в Кент и оставила там.

Она делала так много раз – оставляла сына на целые недели, когда он был совсем крохой и с ним было особенно трудно. Бабушка Эппл вечно жаловалась, что это плохо, плохо в первую очередь для ребенка, но никогда ей не отказывала, всегда поддаваясь на уговоры. Сейчас же с каждым днем Тео становился все более невыносимым. Он отказывался отвечать на ее вопросы о Бене и Софи. Просто строил эту свою нелепую гримасу и с вызовом вопрошал:

– А почему ты всё время спрашиваешь о Бене и его мамочке?

– Тео, ты слышал сегодня вечером сокрушительный грохот? Сразу после того, как мы вернулись от Хизер? – Эмма вновь поменяла положение, чтобы вытянуть ноющие ноги, но продолжала сидеть согнувшись, глядя на сына.

– Это что, как во Франции? Потому что я ничего такого не делал. Там я не бил бабушкиных тарелок. И сегодня ничего плохого не делал. Слово даю. У Хизер я был хорошим мальчиком. Можешь ее спросить. – Сейчас Тео лежал на боку, свернувшись клубочком и подтянув колени к груди.

– Тогда, может быть, спустишься и сам посмотришь? Потому что я ничего не выдумываю. И не шучу. Чтобы через две минуты ты был внизу, или пожалеешь.

Зазвонил телефон. Эмма выглянула из открытой двери детской и через холл увидела аппарат, стоявший на тумбочке возле ее кровати, но решила не подходить. Через минуту зазвонил ее мобильный.

«Черт!»

Она решила, что это опять звонит Натан, который станет спрашивать, где она была, поэтому встала и направилась вниз, подальше от ушей ребенка.

Сначала голос Натана был нерешительным и в нем чувствовалось сомнение – ясно было, что он всё еще озадачен ее напором относительно планов по кулинарии. Последние два дня Натан пытался немного притормозить ее. Ему, видите ли, кажется, что то, как она давит на строителей, в то время как Джил находится в коме, а труп Энтони коченеет в морге, нервирует жителей деревни.

– Послушай, я догадываюсь, что люди в шоке, и понимаю, что деревенская жизнь имеет свою специфику. Люди здесь ближе друг к другу, и все такое… Но я не слишком хорошо знала Джил и Энтони, так что не понимаю этого. Я не могу поставить свою жизнь на паузу и не могу понять, почему кого-то должно волновать, что я делаю.

– Ладно. Тогда скажу тебе прямым текстом: вчера вечером в пабе Том как бы наехал на меня. Такое впечатление, что по деревне ходят дурацкие сплетни.

– Сплетни? Что за сплетни, Натан?

Он надолго замолчал, и Эмма успела перейти в гостиную, где опять стала оценивать ущерб. Затем выслушала, как деревенские кумушки поносят ее. То есть несут всякую ахинею.

– Знаешь, Натан, в другой ситуации я не обратила бы на это никакого внимания, но то, что ты сейчас сказал, кое-что объясняет. – Эмма уставилась на кирпич, лежавший на полу. – Более того, я надеюсь, что ты немедленно приедешь и поможешь мне разобраться с этим. Я только что вернулась, и в доме случилось нечто ужасное.

После того как она рассказала обо всем поподробнее, Натан мгновенно изменил тон и согласился подъехать через полчаса. Эмма как раз повесила трубку и подняла кирпич, когда в дверях появился Тео.

– Наконец-то Супермен соизволил появиться.

– Я собрал свой рюкзак. Я уезжаю в Корнуолл, чтобы жить с Беном.

– Ну что ж, удачи тебе, приятель, потому что дорога туда неблизкая. Ты это видишь, Тео? – Эмма протянула ему грязный кирпич и посмотрела в сторону разбитого окна, которое выходило в сад на заднем дворе. – Это все твоя вина.

– Я этого не делал.

– Беру на себя смелость не поверить тебе. Ты знаешь, что здесь произошло?

Ребенок отрицательно покачал головой, и Эмма увидела, как глаза его наполнились слезами, когда он посмотрел на осколки стекла на полу.

– Это все потому, что ты плохой мальчик и вчера вечером опять укусил свою мамочку в ванной. – Эмма тяжело выдохнула. Все это произошло, когда она оттирала один из его дурацких рисунков малиновки. Тео приноровился тайно рисовать малиновок на предплечье и ненавидел, когда она их смывала. – Кусаться – это очень, очень, очень плохо, Тео, а люди всегда узнают о таких вещах, поэтому из-за тебя нас все в Тэдбери ненавидят.

Эмма повернула кирпич так, что теперь все ее руки были покрыты грязью.

– Куда бы мы ни шли, люди начинают на тебя сердиться, Тео. И это правда. Когда мы жили в Манчестере, на тебя рассердилась няня Люси. Когда мы жили во Франции, на тебя рассердилась бабушка. А теперь ты рассердил всех в Тэдбери. Просто отлично, Тео. Прекрасная работа.

Теперь мальчик уже рыдал. Глубоко вздохнув, Эмма взглянула на часы, размышляя, есть ли у нее время принять душ до приезда Натана. Нет. Скорее всего, нет.

– Ты хоть знаешь, Тео, что опять все разрушил? Куда бы мы ни приезжали и как бы я ни старалась устроиться, ты разрушаешь абсолютно всё.

Глава 12

В недалеком прошлом

Мэттью Хилл резал большой банан на маленькие кусочки, глядя на сидящую на высоком стульчике дочь.

Четыре года прошло с тех пор, как он ушел из полиции, и вот уже год как он – отец. Мэттью все еще не мог поверить, насколько кардинально изменилась его жизнь.

– Хочешь банан с жареными хлебными пальчиками, милая? – Он уже заранее знал, что ответит на это дочь. Пока в ее словаре было всего однослово.

– НЕТ, – ребенок улыбался ему.

Мэттью постарался улыбнуться ей в ответ, но вместо этого скрипнул зубами. После нескольких месяцев споров о том, каким будет первое слово Амели – «мама» или «папа», Мэттью и его жена получили настоящий удар.

– Ты же хочешь сказать «ДА», так? Ты же любишь банан. Скажи «ДА» папочке.

– НЕТ.

Он положил банан на ярко-розовую, с изображением принцессы, тарелочку дочери, рядом с кусочками поджаренного хлеба. Амели, продолжая улыбаться, немедленно схватила его ручкой.

– Вот видишь. Ты имела в виду «ДА». Амели любит бананы. ДА.

Амели продолжала улыбаться, поглощая свой завтрак, а потом протянула раздавленный кусок банана папе, чтобы он его осмотрел. Мэттью наклонился вперед, притворился, что откусил кусочек, и нарочито громко зачавкал. После чего налил себе кофе. Через пять минут появилась Салли, которая отъезжала заправить машину. Мэттью встретил ее новой теорией о том, почему словарь их дочери состоит только из отрицания, и включил чайник.

– Может быть, мы сами слишком часто говорим Амели «нет»? И проблема именно в этом?

– Нет, Мэтт. Вся проблема в том, что у нее наполовину твои гены.

Он игриво подтолкнул жену в плечо и показал ей язык, а потом подошел к раковине, ополоснул кофейник и засыпал в него свежий кофе, наблюдая за тем, как его жена подошла к дочери и очень нежно поцеловала ее в лобик.

Он всё еще не мог от этого избавиться.

От ощущения нереальности происходящего.

Две его красавицы.

Занимаясь приготовлением свежего кофе, Мэттью проверил почту на телефоне. Жизнь частного детектива была не похожа на ту, которую он ожидал, но в ней были свои плюсы. По крайней мере, теперь Мэттью сам планировал свое время и мог подстраиваться под планы Сал. Агентством он руководил достаточно давно, так что теперь мог уже сам выбирать клиентов. Нынче рос спрос на консультации в области мероприятий по обеспечению безопасности, а это значило, что теперь – слава тебе Господи! – можно сократить время нудной охоты на неверных жен и мужей. Что же у него на сегодня? Пара случаев с пропавшими без вести. Отлично. Мэтту такие дела нравились.

– А мы сегодня с утра не ходили? – Салли повесила куртку на спинку стула. Это было еще одним важным делом, от которого их дочь наотрез отказывалась, по-видимому, стараясь таким образом показать им, кто в доме главный.

– Нет. Так только, немного подрыгали ножками. Я думаю, что она начнет сразу с бега. Правда, Амели?

– НЕТ.

Они оба издали звук, в котором смешались и любовь, и беспокойство, и некое раздражение, – и всё это было закручено в тугой узел родительских страхов.

Мэттью отложил в сторону телефон и взялся за пульт телевизора, чтобы посмотреть последние новости. Переключая каналы на маленьком телевизоре в кухне, он наткнулся на знакомый деревенский пейзаж. Репортер сообщал последние новости по делу в Тэдбери. Мэттью почувствовал, как на душе у него заскребли кошки, и увеличил громкость звука.

– Разве не из этого дома к тебе обращались за помощью? – спросила Салли, добавляя молоко в свежий кофе.

– Тс-с-с… – Мэттью прислушался к говорившему, который назвал имя убитого мужчины. – Блин, это плохо.

– А почему… блин? В чем дело? – Они оба старались не ругаться в присутствии дочери, в ужасе от того, что она научится бранным словам еще до того, как соблаговолит произнести «мамочка» или «папочка».

Мэттью пытался оценить новую информацию. Энтони Хартли? Он почувствовал, что нахмурился еще больше, и глубоко и медленно вдохнул. Это, должно быть, совпадение. Просто совпадение…

– Я думала, ты сейчас занимаешься каким-то безобидным расследованием. Пытаешься что-то выяснить в строительном департаменте… – Сейчас его жена сидела возле дочери, которая и ей предложила порцию раздавленного банана.

– Так и было.

– Значит, с департаментом это никак не связано? То есть… я хочу спросить – ты ни во что не влип, Мэтт?

– Хотелось бы надеяться, что нет. Скорее всего, просто неудачное совпадение, но, возможно, мне придется задать парочку дополнительных вопросов, дабы убедиться, что я не должен ни с кем делиться своей информацией. Я имею в виду команду по расследованию убийств.

Мэттью скривил рот и сощурил глаза. У него остался приятель, работающий в отделе экспертизы. Надо будет просто убедиться, что это всё домашняя разборка. Без участия третьей стороны…

– А ты точно ничего от меня не скрываешь? – В голосе жены появились нотки беспокойства, так что Мэттью разгладил морщины на лице и постарался, чтобы его голос звучал веселее.

После появления Амели он старался всячески преуменьшать опасности своей работы: на службе ему слишком часто приходилось наблюдать, как распадаются браки. Хотя из полиции Мэттью Хилл ушел не поэтому – а по причинам, о которых ему не хотелось даже думать.

Сейчас же он старался думать только о хорошем и не смешивать дом и работу. Мэттью еще раз взглянул на свою очаровательную дочку, сжимавшую в каждой ручке по куску банана, потом повернулся к жене, у которой всё еще был обеспокоенный вид.

– Обещаю: если возникнет какая-то опасность, я тебе скажу.

Она наклонила голову – было видно, что это ее не убедило, поэтому Мэттью повернулся к дочке:

– Амели, скажи мамочке, что ей не о чем беспокоиться.

– НЕТ!

Глава 13

В недалеком прошлом

Я посмотрела на два больших пазла, лежащие на большом кофейном столике. «Щенячий патруль» для Бена и морское побережье для меня и Марка.

С нашим дело продвигалось не очень. Как всегда, нас выводило из себя небо. Я сначала стала на колени, а потом села на пятки перед кучей кажущихся одинаковыми голубых штучек, которые Марк сгреб на полу в одном месте.

«Почему они не рисуют больше облаков, Софи? Это просто смешно…»

Именно в Лизарде мы пристрастились к пазлам – обычное, но приятное занятие для отдыхающих в коттеджах. Это стало нашим ритуалом еще до рождения Бена. Иногда во время наших первых приездов к нам присоединялась Хелен, приносившая с собой хорошее вино и свой зоркий глаз. К удивлению Марка, она умела быстро найти место для какой-нибудь сложной детальки, с которой мы могли мучиться часами.

«Как ты это делаешь? Я серьезно. Как тебе это удается, Хелен?»

Я попробовала пару кандидатов на пустое место в правом верхнем углу пазла.

– Ты такая неумеха, Ма, – неожиданно рядом со мной появился Бен.

– Спасибо тебе большое, милый.

– Я уже почти закончил. – Я взглянула на соседний пазл, законченный где-то на семьдесят пять процентов, и притянула его к себе, поцелуем в лоб поздравив с этим достижением.

– Тео с пазлами тоже неумеха. Я его всегда обгоняю.

– Но не забывай, что Тео немного младше тебя.

– Подумаешь… Это не важно. Пазлы – это скука. Мы больше любим, когда вы разрешаете нам играть на ваших телефонах…

– Тс-с-с-с, – я поднесла палец к губам, чтобы скрыть этот секрет «плохих мамочек», потому что в дверях появился Марк с двумя рюкзаками и комплектом для пляжного крикета.

– Кажется, кто-то что-то сказал про игры на телефонах?

– Нет, – ответил Бен с непроницаемым лицом.

– Так ты все-таки слишком устала, чтобы пойти с нами? – Марк с ухмылкой посмотрел прямо мне в глаза, а потом взял солнечные очки с кухонного стола.

Я вздохнула. Ночью я изо всех сил пыталась не беспокоить его, но бессонница была такой сильной, что в конце концов мне пришлось встать, приготовить чай и почитать пару часов. Муж считал, что это всё из-за воспоминаний о Джил и Энтони, но это не совсем так. А я не могла сказать ему, что еще меня беспокоит. Мне не хватало духа…

– Ага. Не будете возражать, если я останусь? Прости, Бен, но мама с утра побудет ленивицей. Зато потом я соберу корзинку с ланчем и присоединюсь к вам на берегу. Я напишу, когда буду выходить, и во второй половине дня мы все вместе поиграем в крикет.

– Хорошо, любовь моя. Отдыхай, и увидимся позже. – Марк пересек комнату, чтобы поцеловать меня. Я улыбнулась, услышав его шепот: – А с играми на телефоне вы прокололись…

Мне действительно жаль, что я их разочаровала, но меня аж пошатывало – и это говорило о том, что я действительно устала. Перед глазами у меня всё слегка расплывалось, особенно на периферии, но я не собиралась говорить об этом Марку – не хотела его волновать. Лучше просто спокойно посидеть, пока это не пройдет. Отдохнуть…

Услышав, как щелкнул замок в двери, я вернулась на диван, подогнула под себя ноги и сняла вылезшую хлопковую нить с манжеты халата.

Меня уже не удивляло, что эта сцена с Джил и Энтони всё еще мешает мне спать. Пришлось смириться с тем, что должно пройти какое-то время, прежде чем я привыкну к ней. Но сейчас-то в чем проблема? Сбивало с толку то, что сейчас меня беспокоили не воспоминания об увиденном в коттедже Джил. Я взглянула на горы на пазле – они были готовы на треть – и почувствовала, что хмурюсь.

То, что вчера это не могла быть она, – неоспоримый факт. Значит, это был или ее доппельгангер[44] (отсюда странное совпадение с ее пальто), или я всё это себе придумала. По-другому быть не могло. Я вспомнила об усталости и пережитом потрясении. Конечно. Скорее всего, это игры моего сознания.

Но странно, что мне не хотелось забыть об этом – наоборот, я хотела как-то разложить всё по полочкам.

Еще раз позвонив Эмме, убедилась, что телефон включен на голосовую почту. Я уже успела послать ей два сообщения и теперь не хотела выглядеть параноиком. Не хотела докучать.

Скривив рот, я несколько раз укусила себя за нижнюю губу. Наконец нашла в контактах телефон Хизер и поднесла телефон к уху; при этом комнату залило светом солнце, внезапно вышедшее из-за туч.

– Привет, Софи. У тебя всё в порядке? – Голос Хизер звучал так, будто она куда-то шла и дыхание у нее было слегка нарушено. – Мне казалось, что ты собиралась абсолютно отключиться от всех нас.

– Прости. Просто хотела узнать, нет ли каких новостей о Джил? В больнице ничего не хотят говорить, потому что я не родственница. – Я почувствовала себя виноватой за эту полуправду. И хотя действительно очень хотела узнать, что с Джил, звонила я не поэтому.

– Ее мать говорит, что всё по-старому. Она всё еще в искусственной коме. Но послушай, милая, тебе действительно надо забыть обо всем этом. Постарайся отключиться. Отдохни.

– Знаю – и стараюсь. Кстати, а ты не знаешь, чем занимается Эмма? Никак не могу с ней связаться.

В воздухе повисла пауза.

– Ничего такого срочного, Хизер. Просто она не берет трубку. Я хотела кое-что у нее узнать.

Теперь я вспомнила всё более четко. Промельк красного пальто и черных волос на вершине холма, когда я смотрела туда, поедая свой сэндвич с крабом. Я знала, что это не может быть Эмма. И догадывалась, что, скорее всего, мои мысли находятся в жутком беспорядке. Я устала. Поэтому сознание играет со мной такие шутки. Но проблема заключалась в том… Было очень похоже, что это действительно она, даже на таком расстоянии… Я даже представила себе, как блеснул луч солнца на большой пряжке ее пояса.

– Не имею понятия, милая. Знаю только, что вчера у нее была какая-то деловая встреча. Я весь день сидела с Тео, но где она сейчас, я не знаю. Передать ей, что ты звонила? Или хочешь, чтобы я разыскала ее?

Какое странное ощущение внезапного смятения…

– Нет, нет. Это может подождать. Она рассердится, если узнает, что я беспокоюсь из-за пустяков. А я обещала ей отдохнуть, полностью исчезнуть с радаров… Прошу тебя, ничего ей не говори.

– Тогда ладно. Послушай, я сейчас в саду и мне надо бежать. Софи, ты уверена, что у тебя всё хорошо?

– Ну да. Отдых идет мне на пользу. Прямо то, что доктор прописал. Увидимся, когда вернусь.

Я положила телефон рядом с собой и поняла, что безотрывно смотрю на сучок в половице. У меня даже заболели глаза. Звонок не прояснил, а только запутал ситуацию. Теперь я вообще не знала, что думать…

А потом кто-то позвонил в дверь. Я с удовольствием увидела на пороге Хелен, которая, поняв, что мои мальчики ушли, мгновенно оказалась на кухне и выгрузила на холодильник мешок с мидиями и двух крабов.

– Прости, но я всё еще в халате. Плохо спала сегодня.

– Воспоминания? – Она повернулась и посмотрела на меня с неподдельным участием.

Я кивнула, приготовила кофе для нее и горячую воду с лимоном для себя, при этом размышляя, стоит ли рассказать ей обо всем. С Марком я не могла это обсуждать. Он и так считал, что моя дружба с Эммой начинает пагубно сказываться на наших с ним отношениях, так что не стоило добавлять сюда еще и галлюцинации.

– Должна тебе кое в чем признаться, Софи. Я пришла, потому что ты меня сильно встревожила. Вчера на пляже… Я никогда не видела тебя такой потерянной.

Я посмотрела ей в глаза. Мне не хотелось выглядеть перед ней параноиком. Не хотелось обсуждать бредовые идеи. Но, черт побери! Что я теряю? Хелен не станет меня осуждать.

– Мне кажется, что я постепенно схожу с ума. Я искренне подумала вчера, что увидела свою подругу Эмму. Якобы она стояла на скале и следила за нами… Полная ерунда. Скорее всего, я ошиблась. Это не могла быть она, и это было как удар наотмашь, потому что мой мозг в тот момент утверждал, что это она… Всё это сильно напоминало галлюцинацию.

Было видно, что Хелен серьезно встревожена.

– А почему ты была так уверена, что это она? На расстоянии многие люди похожи друг на друга. Не понимаю…

Я промолчала. Было ясно, что всё это выглядит более чем странно, а мне хотелось быть рациональной и отбросить эти мысли – как какой-нибудь мусор, которым они и являлись. Как простую и несущественную ерунду.

– Она была в ярко-красном пальто. Эмма – девушка с претензиями, поэтому всегда очень красиво одевается, так что она поменяла пояс на пальто, добавив большую, красивую пряжку, а я подумала… – Смутившись, я отвернулась, неожиданно почувствовав себя оторванной от действительности и еще больше запутавшейся, потому что, когда я сказала всё это вслух, само подобное обсуждение показалось мне предательством по отношению к Эмме. – Ладно, проехали. Не обращай на меня внимания. Я действительно боюсь, что теряю разум. И начинаю видеть вещи.

Быстро встав со стула, я решила заглянуть в спальню и набросить на себя что-то из одежды, прежде чем продолжать разговор. А потом, к моему ужасу, всё перед глазами у меня закружилось.

Следующее, что я ощутила, была эта странная боль в щеке и ноге. Каким-то образом я оказалась на полу, а голос Хелен звучал где-то рядом:

– Все хорошо. Лежи спокойно, Софи. С тобой всё в порядке. Я успела подхватить тебя, когда ты стала падать, так что не думаю, что ты что-то себе сломала, но тебе надо поменьше шевелиться, милая. Ты меня понимаешь? Дыши медленно…

Сегодня, 18.15

Наконец мы проехали Долиш. Ни волн, ни оползней не случилось. С этой точки зрения всё было хорошо, но нас еще ждали многие мили пути, а от Натана не было никаких известий. Я взяла телефон Марка (мой был абсолютно бесполезен), чтобы написать Хелен, но сигнал был очень неустойчивым, так что она мне тоже не ответила. Хотя и говорила что-то о том, что собирается сегодня в Труро[45], и я подумала, не сможет ли она доехать до больницы – на тот случай, если ей удастся попасть туда быстрее Натана… и нас. Бену это понравилось бы.

Бен…

У меня перед глазами неотступно стояла картина, как он приходит в себя, одинокий и испуганный, и зовет меня. Не помнящий себя от морфина, или что там еще они дают детям после операции.

Я спросила медсестру, сможет ли та организовать телефонный разговор со мной, как только один из мальчиков придет в себя, но она сказала, что это может сбить ребенка с толку. А я, в свою очередь, прочитала между строк: они не хотят, чтобы я говорила по телефону с Тео, до тех пор, пока они не будут иметь результатов операции его матери.

Что за треклятая путаница…

В голове у меня всё время вертелись мысли о статье, которую я когда-то прочитала в воскресном приложении, – она была написана матерью, проведшей три ночи в палате интенсивной терапии возле своего ребенка. Женщина не знала, выживет ли он, поэтому просто сидела, прислушиваясь к гулу и попискиванию приборов и наблюдая за цифрами, которые показывали уровень насыщения крови кислородом и сердечный ритм. Она писала, что боялась заснуть или даже выйти в туалет, потому что худшее могло произойти как раз в тот момент, когда ее не будет. И закончила тем, что, хотя ее ребенок и поправился, сама она от этого так никогда и не отошла.

Я очень хорошо помню, как подумала, прочитав эту статью, что на свете не может быть ничего страшнее, чем сидеть возле кровати своего ребенка, смотреть, как тот страдает, и не иметь возможности ему помочь. Но сейчас я, конечно, поняла, что есть вещи и пострашнее.

А именно – не иметь возможности сесть рядом с кроватью своего ребенка, когда тот страдает.

Возможно, это моя плата за всё. За то, что плохо удовлетворяла Марка, и за то, что приняла Бена как нечто само собой разумеющееся; за то, что не успокоилась на одном ребенке, а эгоистично и нагло возжелала еще одного.

Я думаю о том времени, которое могла бы прожить счастливой и довольной собой, а не зарывшись с головой в графиках собственных овуляций. И вспоминаю о том, какой отличный у нас был секс много-много лет назад. А еще – обо всех этих ссорах и нудных соитиях, когда мы старались зачать ребенка в соответствии с календарем и температурой моего тела.

Марк уже давно исчез со своего кресла и теперь вдруг неожиданно появился в проходе, держа в руках новые напитки. Кофе для нас с ним и чай для доктора и его жены в качестве благодарности.

Я беру кофе, но знаю, что не смогу его пить. Сейчас я могу только думать о Бене.

Закрываю глаза, с теплой чашкой в руках, и прислушиваюсь к перестуку колес. Та-там, та-там… И внезапно понимаю всё.

Я сейчас расплачиваюсь за то, что перевезла нас всех в Девон, за свой эгоизм, но больше всего за то, что относилась к своему материнству как к чему-то само собой разумеющемуся.

Глава 14

В недалеком прошлом

ВЕСЫ

Будьте осторожны. Иногда, читая написанное нами ранее, мы видим то, что собирались написать, а не то, что написали в действительности. А иногда, слушая, мы слышим то, что хотим услышать, а не то, что нам говорят…

Первое, что я заметила, когда мы вернулись в Тэдбери, было отсутствие полицейского кордона. Занавеси в бледно-розовом коттедже Джил и Энтони оставались задернутыми, и окна выглядели, как глаза, закрытые от яркого света дня, – но, по крайней мере, нигде не светилась больше эта кошмарная бело-голубая лента. Я также заметила, что кто-то догадался полить вазоны, стоявшие по обеим сторонам от темно-синей входной двери, – петунии Джил буйно росли, повернув головки навстречу полуденному солнцу. Я так и не поняла, почему это меня так взволновало, но задумалась, кто это мог сделать, и меня почему-то странно обеспокоила мысль о том, было ли это сделано открыто или кто-то полил цветы тайно, подобравшись к ним в темноте.

Они, эти петунии, занимали все мои мысли, пока я распаковывала чемоданы, выкладывая горы грязной одежды на пол в спальне.

«Жизнь – тяжелая штука, но она продолжается. Будь сильной», – именно эти слова сказала мне Хелен, когда мы обнялись на прощание, и она была абсолютно права.

И доктор тоже был прав. До кошмарного происшествия с Хартли я позволяла себе жить в мире постоянного ожидания чего-то. И вся моя жизнь оказалась зациклена на появлении следующего младенца. Неудивительно, что я так восприняла случившееся. Устроила целый спектакль в Корнуолле… Стала выдумывать какие-то вещи… Упала в обморок…

– Достаточно, Софи.

– Прости?

В дверях стоял Марк. На нем была надета его любимая рубашка нежно-бирюзового цвета, которая так ему идет. Я пригляделась к нему и удивилась, насколько он все-таки красив. И почему я так часто зацикливаюсь на его небольших недостатках? Начинаю спорить по пустякам… Зачем я все это делаю? Неужели так заканчивают все пары, или это от ожидания второго ребенка? Мы с ним всё время порознь.

– Да ничего. Просто мысли вслух, – я наклонила голову. – Ты же знаешь, как я ненавижу эти твои вечные поездки. – Это была правда. Я ведь действительно надеялась, что к этому времени Марк сможет перевести свою компанию поближе. Что мы сможем прийти к какому-то географическому компромиссу.

Когда он вошел в комнату, я стала сортировать вещи по кучкам: темные, цветные и светлые.

– Ага, я так и понял. – Пауза. – Кстати, ты выглядишь гораздо лучше.

– Знаю. Хелен отлично прочистила мне мозги. Я должна забыть обо всем этом, а еще, Марк, я собираюсь собрать мысли в кучку. Насчет работы.

Его лицо сразу же становится недовольным.

– Не беспокойся. Я не собираюсь торопиться, но, когда здесь все успокоится, начну работать. Я и так слишком долго ничего не делала. А если опять буду приносить деньги в дом, то, может быть, ты немного снизишь свои требования? И решишься перевести бизнес из Лондона?

– Мне казалось, мы оба решили, что кулинария нужна тебе в последнюю очередь. И, если быть до конца честным, я сомневаюсь, что ты сможешь на ней заработать, Софи.

– А я сейчас говорю не о кулинарии. С этим я еще ничего не решила. Хотя мне кажется, что ты так настроен против нее лишь потому, что здесь замешана Эмма.

– Это нечестно.

– Да неужели? – Я сдерживаю себя. – Послушай, я не хочу спорить и не хочу, чтобы ты волновался. Более того, я начинаю соглашаться с тем, что кулинария, возможно, не совсем то. Но мне нужно чем-то занять себя, Марк. Особенно после всего случившегося. Мне необходимо иногда выезжать из этой деревни. Изменить свой образ жизни.

– А как насчет Бена?

– Бен идет в школу. И мамочка от него никуда не денется, так что все будет хорошо. Но я должна чем-то заняться. По крайней мере, до тех пор, пока…

Я опять проговорилась. Мне пора прекратить автоматически соглашаться с этой пораженческой позицией, связывая всю свою жизнь с функцией своих яичников. И откладывать все решения относительно того, где нам жить и чем мне заниматься, до того момента, когда нас станет в семье четверо.

– Ладно. Я тебя понял. Но ты не будешь спешить? Я-то как раз надеялся, что мы сможем серьезно поговорить – о переезде. Хотя бы задумаемся о нем, пока Бен еще не слишком прикипел к деревенской школе.

Я села на край кровати и очень внимательно посмотрела на мужа. Боже, как же мне надоел этот географический цугцванг[46]… Я просто разрывалась. С одной стороны, не знала, как нам жить в Тэдбери – из-за того, что случилось с Джил и Энтони; а с другой – не могла даже думать о скором переезде. Так что мне оставалось лишь надеяться, что это чувство тревоги пройдет. А если подумать о главной причине? Я была просто в восторге от той поддержки, которую мне оказывала Эмма, и не хотела потерять ее дружбу или расстаться с ней. Черт, может быть, именно поэтому я вызвала ее дух в Корнуолле. Это напоминало мне школьную девичью любовь. Когда рядом появилась Эмма, я и на Девон стала смотреть совсем по-другому, и теперь надеялась, что это поможет мне начать всё сначала, но в то же время я испытывала жуткую вину, зная, какую цену платит за всё это Марк.

– А может быть, дадим себе какое-то время, чтобы всё еще раз обдумать? И не станем принимать важные решения прямо сейчас? – Я вспомнила, что советовала мне Хелен. – Я знаю, что вечно эти поездки туда-обратно продолжаться не могут. Но мне надо нажать на паузу. Прошу тебя. Может быть, потом мы подумаем и об Эксетере или Бристоле?

– Я нужен клиентам в Лондоне.

– Так почему ты не сказал об этом прямо, когда мы покупали этот дом? Мне казалось, что ты планировал перевести свой бизнес.

Марк надолго замолк и уставился в пол.

– Я ошибся в расчетах, Софи. Набрал слишком много клиентов, которым необходимо мое присутствие в Лондоне.

– Но масса медийных компаний процветает и за пределами столицы. – Последние шаги Марка меня сильно насторожили. Совсем недавно у него закончился срок аренды офиса, и он переехал в чуть большее помещение. Хотя продолжал настаивать: то, что его компания находится в Лондоне, явление временное. Еще на пару лет… Теперь я была в этом совсем не уверена.

Марк шутливым жестом поднял руки и признал свою капитуляцию.

– Принимается. А сейчас начнем с того, что важнее на данный момент, – я вовсе не хотела начинать еще один спор. – Я сейчас засуну всё это в машинку, а потом пройдусь до магазина. Выясню, не знает ли кто-то новостей о состоянии Джил. – И я начала болтать о том, как несколько раз звонила в больницу из Корнуолла, но они сообщают подробности только родственникам, так что прогулка – это мой шанс получить самую свежую информацию.

Я направилась в подсобную комнату, быстро загрузила машину и, сняв с крючка на тыльной стороне двери хозяйственную сумку, посмотрела на часы. Десять минут до закрытия магазина. Значит, идем только за молоком и хлебом. Да, и за шоколадкой для Бена, который так хорошо вел себя в машине.

В очереди впереди меня миссис Ричардс держала под руку свою соседку. Я никак не могла вспомнить ее имя.

– Знаешь, из того, что я о ней слышала, эта Эмма холодна, как айсберг. А полиция опять что-то вынюхивает. Проверяет ее наследство… – Женщина даже не пыталась говорить потише.