Это не сон Дрисколл Тереза
– Кто тебе сказал? – Ее соседке, по крайней мере, хватило такта произнести это шепотом.
– Парень в гараже знает кое-кого в офисе коронера[47]. Думаю, что они выкопают мамашу. Во Франции.
Я была потрясена.
– А они могут это сделать?
– А как же? Говорят, что наследство было очень большим. Именно поэтому она и смогла позволить себе купить «Приорат». А ты знаешь, что эта Эмма была последней, кто видел Джил? – Тут она неожиданно получила толчок в спину от Алисы Смолл, которая стояла рядом с ней. Обе женщины обернулись и покраснели.
– Ах, это вы, Софи… Вернулись?
– Да.
– И как вы держитесь, милочка? Всё это ужасно, просто ужасно…
– Спасибо, со мной всё в порядке. А есть какие-то новости из больницы? О Джил?
– Боюсь, что всё без изменений.
Женщины отворачиваются от меня. Неожиданно в помещении всё стихает, и слышно только позвякивание электронной кассы, которое лишь подчеркивает неловкость ситуации. Мне пришлось ждать, наверное, целую вечность, прежде чем меня обслужили.
Вернувшись домой, я продолжила распаковываться, но думать могла только о магазине. Обычно я не обращала внимания на злословие тэдберийских кумушек, но что же, черт возьми, происходит?
И я написала Эмме:
«Вернулись. Чувствую себя лучше. У тебя всё хорошо? С. х[48]».
– Ты купила мне шоколадку, мамочка?
«Черт!»
– Я как раз собираюсь ехать за ней.
– Но папа сказал, что ты купишь ее в магазине.
– Я забыла – ничего? Мне действительно жаль. Я уже еду. Прямо сейчас.
Эта поездка заняла у меня двадцать минут – магазин был уже закрыт, а какой-то трактор заблокировал дорогу В, которая вела к ближайшему круглосуточному заведению. А потом, по дороге домой, с двумя шоколадками «Кэдбери» на переднем сиденье, я припарковала машину на небольшом пятачке перед «Приоратом». Потому что опять не получила никакого ответа от Эммы. Не выключая мотора, позвонила в дверь. Ответа не последовало, и я заглянула за дом, где, к своему изумлению, увидела большое панорамное окно в гостиной, соединенной с кухней, грубо заделанное древесно-волокнистыми плитами. Внутри царили мрак и тишина. Я еще раз позвонила Эмме на мобильный, но он переключился на голосовую почту.
Вернувшись в машину, я направилась на городскую площадь, где бросилась к дому Хизер, с облегчением увидев свет у нее на кухне.
Она вовсе не выглядела удивленной, когда открыла мне дверь.
– Рада тебя видеть. Давай заходи. Ты уже говорила с Эммой?
– Нет. Я никак не могу до нее добраться. Почему? Что здесь происходит, Хизер? Я только что видела ее окно. И слышала совершенно идиотские сплетни в магазине.
– Кто-то разбил ей окно кирпичом, завернув его в довольно неприятную записку.
– Ты шутишь?
– Если бы… Это случилось вчера.
– Но почему? Ради бога… Я не понимаю.
– Ну, знаешь… Похоже на то, что, пока тебя не было, мир слегка тронулся умом. Выпьешь чего-нибудь?
– Нет. Послушай, у меня правда нет времени. И где же она?
– Думаю, у Натана. Пока не вставят стекло.
Я почувствовала, как у меня в животе всё опустилось – это было чувство вины за мои бесконечные размышления в Корнуолле, пока бедняжка Эмма боролась со всем этим здесь.
– А полицию вызывали? – Я начала расхаживать по комнате, пока Хизер с серым лицом сидела у кухонного стола.
– Она не захотела впутывать в это полицию.
– Но ведь это же глупо. Нельзя никак не реагировать, когда кто-то разбил тебе кирпичом окно. И ты сказала, там была какая-то записка? В которую был завернут кирпич?
– Да. Ей предложили убраться из деревни.
– Убраться? Но почему, ради всего святого, кто-то повел себя так по-хамски?
– Хамства здесь сейчас хватает, Софи. Всё это принимает дурной оборот.
– Но я ничего не понимаю… Что же такого сделала Эмма? Объясни мне.
– Полицейские говорят, что Эмма была последней, кто видел Джил, перед тем как все это произошло. – Хизер глубоко вздохнула. – Случилось это в палатке гадалки на ярмарке. Люди сложили два и два и получили пять – все решили, что у нее была интрижка с Энтони.
– Но это же просто смешно. Она только что переехала.
– Ну, да… Но люди в таких случаях забывают о логике.
– Боже!
– А потом появился еще один слушок…
Я села, потому что от всего этого у меня слегка закружилась голова.
– Право, мне очень неприятно повторять его. Но лучше ты услышишь это от меня…
– Говори.
– Сейчас полиция изучает, как умерла мать Эммы. Когда та была во Франции. И вопросы, связанные с ее наследством. Очевидно, полиция занялась банковскими счетами.
По-видимому, меня выдало выражение моего лица.
– А ты что, тоже ничего об этом не знаешь? Что мать Эммы умерла в то время, когда она была с ней? – Хизер смотрела на меня, не отрываясь.
– Конечно, знаю. Она просто не любит говорить об этом. – Позже я вновь и вновь спрашивала себя, почему солгала и почему не хотела признаться себе в том, что вдруг почувствовала, как мне необходима эта ложь.
– Ну, что ж… Наверное, так оно и есть. Мне она об этом никогда не говорила. Но, как я уже сказала, люди в округе слегка двинулись. Ты же знаешь, какими они могут быть. Ну, и то, что она встречается с Натаном, тоже не всем нравится. Люди иногда…
– Мне надо срочно с ней увидеться. Это все моя вина.
– Твоя вина?
– Ну да. Если б я не уговорила ее на это идиотское действо в палатке, люди не пришли бы к неправильным выводам.
– Ну… может быть. Мне кажется, что все еще пребывают в состоянии шока.
– Я, пожалуй, пойду. Посмотрю, как у нее дела.
– Послушай, Софи, а может быть, отложишь до утра? Ты выглядишь измученной. Хочешь, я позвоню Марку?
– Нет, нет. Со мной всё в порядке. Правда. – Я вернулась ко входной двери, глубоко вздохнула, дотронувшись до ручки, и внезапно снова повернулась к Хизер: – Послушай, моя подруга в Корнуолле, Хелен, говорит, что места, где случилось несчастье, рано или поздно восстают из пепла. Что у них просто нет другого выбора. Как ты думаешь, она права? То есть я хочу сказать, чтобы не казаться тебе совсем бессердечной, что мы всегда будем его помнить. Я об Энтони. Но я не могу смириться с мыслью, что Тэдбери так и останется такой, как сейчас. Как будто покрытой пеплом.
– Не знаю, Софи, – Хизер не отрывала глаз от пола. – Я уже ничего больше не знаю.
В «амбаре» Натана собака залилась отчаянным лаем, когда я позвонила в дверь. Потом я какое-то время посидела в машине и написала еще одно послание Эмме. И в этот момент мой телефон ожил. Но это была не она. Марк.
– Софи? Слава тебе Господи… Я уже начал беспокоиться. А еще у меня здесь ребенок, который наотрез отказывается идти в ванную до тех пор, пока не получит свой шоколад.
Глава 15
В недалеком прошлом
Позже, когда легла в постель, мне приснился знакомый сон о кулинарии: я обслуживаю клиентов в своем накрахмаленном полосатом переднике, счастливая и мурлыкающая себе что-то под нос, пока не ухожу за прилавок, чтобы принести хлеба, и здесь – о боже! – вижу на полу Джил Хартли, которая сидит, смотрит на меня и истекает кровью, а в руке у нее едва держится нож для резки хлеба. В зияющей ране на голове пульсирует что-то белое и омерзительное…
Я проснулась от громких звуков своего прерывистого дыхания. Мой лоб покрылся испариной, под мышками было влажно. Повернувшись, я, к своему удивлению, увидела, что Марк не проснулся, и задумалась, были ли эти звуки в реальности или они мне приснились. А потом очень осторожно легла на подушку и стала ждать, когда мои тело и разум соединятся в единое целое.
Я попыталась успокоиться, но в голове закружились новые воспоминания: о том дне, когда Бен упал в бассейн и Марк, нырнувший за ним, вытащил его, задыхающегося и кашляющего; о том, как я грохнулась в обморок в Корнуолле; о той женщине на скале, одетой в пальто Эммы; о кирпиче, брошенном в окно ее дома. Я закрыла глаза, почувствовав приближение приступа головной боли.
«С меня достаточно…»
Я бесшумно вылезла из постели, взяла свой халат и на ощупь двинулась в темноте, стараясь не разбудить Марка или Бена.
Спустившись вниз, я, скорее по привычке, а не потому что чувствовала жажду, поставила чайник на плиту и уселась за стол. Сон о кулинарии здорово взвинтил меня – он был таким ярким… Я посмотрела на место возле окна. Всего несколько месяцев назад Эмма стояла там на коленях и смотрела на свой фургон с мебелью, и пастернак торчал из прорех в моем пакете, лежавшем на полу. Я не могла поверить, что с тех пор произошло так много событий.
И опять я вернулась к своему сну и к планам Эммы. Во время попытки открыть кулинарию с Кэролайн, которая закончилась катастрофой, я потеряла тысяч десять, может быть, одиннадцать. И хотя мне очень не хотелось разочаровывать Эмму, я больше не могла себе позволить терять деньги. А кроме того, я хотела сбалансировать наши финансы таким образом, чтобы это сподвигло Марка на перевод компании. Чтобы давление на него немного ослабло – так он смог бы позволить себе потерять несколько клиентов.
Неожиданно я почувствовала, что за мной наблюдают, и повернулась – в дверях стоял Марк. Удивительно, правда? Как мы всегда чувствуем, что за нами наблюдают. Волосы у него торчали в разные стороны, как маленькие рожки, а пижамные штаны висели где-то на бедрах. Я поняла, что изучаю его тело, и заметила, что он похудел. Живот выглядел более подтянутым. Это все от его гольфа.
– Скажи, я была полной идиоткой, когда связалась с Кэролайн?
Лицо Марка смягчилось.
– Софи, сейчас три часа утра!
– Знаю. Но я не могу заснуть. Ты считаешь, что я плохо разбираюсь в людях, да?
– Ты же вышла за меня замуж, – Марк зевнул. У него – уставшие глаза. И смешные кудряшки в волосах. – Возвращайся в постель. Прошу тебя, Софи. Поговорим обо всем утром.
– Ты не прав в отношении Эммы, Марк. С ней всё в порядке. Всё дело в том, что я не хочу превращаться в циника, для которого стакан всегда наполовину пуст. И не хочу прекращать попытки только потому, что с Кэролайн ничего не получилось. Тебе не кажется, что такая жизнь была бы ужасна? Всё время подозревать в людях самое плохое только потому…
– Софи, ночь на дворе. Может быть, ты всё-таки вернешься в постель?
Я посмотрела на его торс и вспомнила, как в Корнуолле Марк пару раз отказывался от мороженого. Он что, старался похудеть, потому что я когда-то дразнила его этим? Сначала я ощутила вину, потом поняла, что это меня тронуло, а потом в животе у меня начали порхать бабочки. Я улыбнулась. Он улыбнулся мне в ответ. И я вернулась в постель. Чтобы удивить его. И себя тоже.
А потом, когда Марк опять заснул, на этот раз обнаженный, я продолжила свое томление. Четыре утра. Пять утра. Пока в какой-то момент у кровати не возник Бен, одетый в свою школьную форму.
– Что с тобой? Сегодня воскресенье. В школу ты пойдешь только завтра.
– Я тренируюсь.
Я медленно раскрыла глаза. Он выглядел таким милым, но этот свитер оливкового цвета был ему слишком велик. Надо было покупать на размер меньше. Воротничок белой рубашки поло перекрутился на шее. Ширинка на слишком длинных серых брюках не застегнута.
– Ты классно выглядишь, малыш. – Придется доставать свою корзинку с нитками. Черт! Я совсем не сильна в подшивании брюк. – А теперь повесь все обратно на вешалки и возвращайся в постель.
– Не могу. Я слишком волнуюсь. – С этими словами он гордо выпятил грудь и подошел к двойному зеркалу на гардеробе. – А можно я буду обедать в школе?
– Кажется, мы договорились, что ты будешь брать с собой сэндвичи.
– А Тео говорит, что на обед в школе дают пудинг.
– Тео пойдет в школу только на следующий год.
– Я люблю пудинг.
В этот момент зажужжала моя сумка на полу. Хорошо натренированный, Бен пересек комнату, вытащил мобильный и протянул его мне в постель. Марк открыл глаза.
Наконец-то. Эмма.
«Прости, была в самоволке – надо рассказать кучу всего. Встречаемся на Хоббс-лейн в 11.00».
Я положила мобильный на тумбочку (Марк при этом ворочался рядом), спустила ноги на пол и зарылась пальцами в ворс ковра. Подойдя к окну, слегка отодвинула занавеску, чтобы посмотреть, какая погода за окном, но вместо этого мое внимание привлекло нечто странное. Высокий мужчина, блондин с вьющимися волосами, стоял возле церкви и фотографировал. Сначала всё выглядело так, будто он полностью поглощен церковью. И это не было удивительным: великолепная церковь с изумительными витражными окнами, чья историческая часть относится к тринадцатому веку. Но блондин, одетый в темную куртку, похожую на парку, отвернулся от нее и стал фотографировать другие здания. И машины… включая и наши.
Я испытала странное чувство. Как будто до моей кожи дотронулись перышком. И чем дольше я на него смотрела, тем сильнее было это ощущение перышка на коже, потому что во всём происходившем было что-то знакомое. В этом фотоаппарате. И в самом мужчине.
– Так я смогу обедать в школе, мамочка?
Я опустила занавеску, уверенная, что раньше уже где-то видела этого человека.
Глава 16
В недалеком прошлом
Мелани проснулась, как от толчка, – ее правая рука дотронулась до куска мертвого тела в постели. Глаза мгновенно широко распахнулись, но ей понадобилась пара секунд, чтобы понять, что этот «кусок» – не что иное, как ее собственная рука. Которая ничегошеньки не чувствовала.
Мелани немного подождала. Иногда она видела сны, в которых просыпалась лишь для того, чтобы понять, преодолевая кошмар, что всё еще спит и видит страшный сон. Правой рукой подняла свою «мертвую» левую – жуткое и ни на что не похожее ощущение, потому что рука упала на подушку, стоило только ее отпустить.
Мелани глубоко дышала, хотя испытывала знакомый ужас – чувствительность может вообще не вернуться. Сердце гулко стучало, но очень медленно и постепенно в руке появилось покалывание, и побежали мурашки – верный признак того, что она, скорее всего, отлежала руку во сне.
Мелани села, чувствуя, как колотится сердце, хотя паника постепенно стихала. Один за другим она проделала все остальные упражнения и вытянула правую руку, прежде чем начать вращать ногами под пуховым одеялом. Сначала по часовой стрелке, потом против.
– У тебя всё в порядке, Мелани?
Голос, прозвучавший прямо за дверью, заставил девушку вздрогнуть. Она оглянулась вокруг, широко открыв глаза, и предметы в комнате постепенно стали обретать знакомые очертания. Стол со стопкой книг. Халат, брошенный на стул.
– Все хорошо, Синтия. Просто плохой сон.
– Тогда ладно.
– Я тебя разбудила, прости…
– Нет, нет, я вообще еще не ложилась, так что услышала, как ты закричала во сне. Только что закончила последнюю циновку. Ты уверена, что всё хорошо? Хочешь кофе?
Мелани откинулась на подушку, всё еще рассматривая свою левую руку, ощущая, какая она горячая и скованная. Затем быстро взглянула на будильник на тумбочке – цифры показывали 6:30 – и какое-то время не могла вспомнить, какой сегодня день.
– Кофе – это здорово.
Понедельник.
«Черт!»
Она обещала боссу доложить последние новости по делу в Тэдбери. Эксперты теперь были уверены, что на нее начали давить, чтобы она прекратила дальнейшее разбирательство и подала рапорт об освобождении ресурсов для других расследований. Если Джил Хартли придет в себя, у них имеется достаточно материалов, чтобы предъявить ей обвинение, – а будет это обвинение в предумышленном убийстве или убийстве по неосторожности, Мелани интересовало мало.
Но рутинные проверки финансовых документов несколько запутали ее, особенно в том, что касалось Эммы Картер. Правда, в офисе высмеяли заявку Мелани на дальнейшее изучение биографии Эммы, особенно периода ее пребывания во Франции. Где-то произошла утечка – возможно, ее организовал тот, кто хотел подсидеть Мелани, – которая добралась до Тэдбери и вызвала там серьезное брожение умов. Каким-то образом всё это бумерангом вернулось к ее боссу, который не стал подбирать слова:
– Вы что себе думаете, у нас есть деньги, чтобы оплачивать каникулы во Франции, когда расследуется дело о семейной разборке? Я приму вас в понедельник, Мелани. Эксперты высказались достаточно ясно, так что я хочу, чтобы вы закруглились. Это понятно? И чтобы больше я не слышал о ваших диких предположениях. Разговоры о зарубежных командировках тоже прекратите. Жду вас в понедельник. Это крайний срок.
На первом этаже на обеденном столе была разложена последняя циновка, рядом с которой лежал розовый футляр из хлопка, который Синтия сделала, чтобы при транспортировке сохранить все циновки в первозданной чистоте. Могло создаться впечатление, что циновка и футляр просто небрежно брошены на стол, но Мелани поняла, что они аккуратно выложены для того, чтобы она могла высказать свое мнение. Детектив улыбнулась. Ей не придется кривить душой.
Последнее творение Синтии оказалось для Мелани полной неожиданностью – это было изображение трепещущей тропической листвы разных оттенков зеленого цвета, а в самом центре был помещен попугай, раскрашенный в роскошные бирюзовый, желтый и лазурный цвета. Наверное, художнице понадобились часы на окрашивание хлопка, чтобы достичь такой чистоты красок.
– А мы не можем оставить ее себе, Синт? Она просто великолепна.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверена. Пока что это твое лучшее произведение. Я в него просто влюбилась.
Синтия вышла из кухни. Ее широкая улыбка контрастировала с глубокими темными кругами под глазами.
– А вот выглядишь ты просто ужасно.
Высунув кончик языка от усердия, Синтия передала Мелани кружку с кофе.
– Она ничуть не похожа на все остальные.
Мелани гладила сплетенные полосы хлопка.
– Точно. Я никак не могла придумать рисунок. И вот, когда время уже подходило к часу, на меня неожиданно снизошло озарение. Я устала, как гребаный…
– Попугай.
– Вот именно. Как раз закончила, когда ты стала стонать во сне. Так что же это было? Ночной кошмар?
– Да нет, скорее просто неудобная поза. Проснулась от того, что совсем не чувствовала руку. И это меня испугало.
– Почему?
Мелани сделала глоток кофе.
– Мел, пойми, что это не передается по наследству. Я о болезни твоей матери. Мы об этом много раз говорили.
– Я знаю. – Мелани не отрываясь смотрела на обжигающую жидкость, изредка дуя на нее, и думала о новых возможностях комплексных исследований. Болезнь ее матери все еще оставалась научной загадкой, так что с технической точки зрения риск для Мелани был минимален.
«Но это с технической точки зрения…»
– А, кстати, как она себя чувствует, твоя мама?
– Наверное, хорошо. Я говорила с ней на прошлой неделе. Тратит деньги папы на какой-то новый метод лечения за границей. По-моему, в Португалии.
– И насколько свободно она может сейчас передвигаться? – Синтия ободряюще улыбнулась.
– Вот что я тебе скажу… Я отдам тебе одну из своих комнат.
– Не поняла?
– За циновку. Но чтобы она была точно такой же.
– Не говори глупостей.
– А я и не говорю. Она мне жутко нравится. Работа просто великолепная.
Отец в телефонном разговоре все уши прожужжал Мелани о каком-то новом кресле на колесиках. Очень компактном и легком. А это значило, что передвигается мама с трудом.
– Тебе она действительно понравилась? Эта циновка? – Лицо Синтии смягчилось.
– Да. Только я надеюсь на цены для своих. А не на те заоблачные, которые ты выставляешь гостинице.
– У тебя никогда не будет рассеянного склероза[49], Мелани.
Пауза.
– Я это знаю.
Они продолжили спокойно пить кофе.
– Ну, хорошо, тогда расскажи мне, что происходит с твоим первым расследованием. Ну, того убийства.
– Лучше не спрашивай, – Мелани поставила кружку на стол и потянулась. – Эксперты не оставили мне никаких шансов. Исчерпывающие улики, такие как расположение капель и так далее. Все указывает на то, что муж пытался защищаться. Очевидно, он был левшой – подняв обе руки, отступал, пытаясь парировать ее удары. Все ножевые раны нанесены его женой, которая была правшой, включая рану на ее животе. – Мелани стала ходить по комнате и размахивать руками, наглядно показывая, как проходила борьба.
– Ни фига себе… Так она что, взрезала себе живот?
– Ну да. Его она убила в одной комнате, а потом перешла на кухню и там нанесла удар себе. Довольно страшный, хотя основные повреждения у нее появились в результате удара головой при падении. Кстати, по идее, мне запрещено рассказывать тебе об этом.
– А мотив? Я тогда угадала?
– Ага. Ни для кого не секрет, что он был большим шалуном. Избитая история – об этом знали все, кроме жены. Хотя мне так и не удалось разыскать его последнюю пассию. Лично я готова поспорить, что это одна из жительниц деревни. Странная женщина. Очень привлекательная. Информация из его телефона показывает, что в тот день он звонил ей на домашний, но она не сняла трубку. К сожалению, на работе никто не хочет продолжать расследование в этом направлении.
– Почему?
– Потому что тут нет никакой добавочной стоимости. У нас и так достаточно улик, чтобы предъявить обвинение. Экспертизы не выявили присутствия кого-то третьего, и мы даже не знаем, придет ли нападавшая в себя, чтобы можно было передать дело в суд. Людей у нас катастрофически не хватает, так что на меня давят, чтобы я переходила к следующему расследованию.
– Но что-то не дает тебе покоя.
– Да, эта женщина из Тэдбери. С ней связано что-то, чему я не могу найти определения. Есть здесь какая-то закавыка. И банковские данные какие-то странные, хотя я сейчас жду новых.
– Продолжай…
– Честное слово, я не знаю, Синт. Это инстинкт. А может быть, паранойя, но она была какое-то время во Франции, и, кажется, об этом никто ничего не знает. В деревне ходят слухи, что дом она купила на полученное наследство, но банковская выписка этого не подтверждает. Все это довольно странно, и мне хотелось бы немного над этим поработать.
– Так работай.
– Но у меня, честное слово, совсем нет на это времени – по крайней мере, официально. Если послушать моего босса, нам хватает нераскрытых преступлений, чтобы мотаться по заграницам в поисках новых.
– Тогда надо копать втихую.
– Это действительно отличный попугай, Синт.
Художница улыбнулась.
Спустя два часа по дороге на работу Мелани вновь заехала в больницу Дарндейла. Здесь она с облегчением узнала, что сейчас миссис Бэйнз находится в пансионате для родственников, расположенном неподалеку, так что у нее есть возможность впервые посидеть с Джил Хартли в одиночестве. Отделение состояло из трех разобщенных помещений, которые сестра, сидевшая на центральном посту, посещала регулярно. Куча мониторов, расположенных перед ней, была подсоединена к звуковым сигналам тревоги, на тот случай если с пациентом что-то случится в перерывах между посещениями. Большую часть времени рядом с пациентами находились родственники, так что Джил редко оставалась в одиночестве.
Когда Мелани отодвинула в сторону два журнала, чтобы присесть на кровать, раздался сигнал, известивший ее о том, что ей на телефон поступило сообщение. Мелани быстро просмотрела его. И была сильно удивлена, что сообщение было от Мэттью Хилла, ее хорошего друга. Они вместе учились в школе полиции и в начале службы были самыми близкими приятелями, практически никогда не расстававшимися. Но через несколько лет Мэттью пережил серьезный кризис и, разочарованный, ушел из полиции. Теперь он работал на «темной стороне» в качестве частного детектива.
«Кофе? Есть кое-какая информация».
Прочитав текст, Мелани покачала головой и улыбнулась. Подобные предложения обычно означали, что Мэттью от нее что-то нужно. Она глубоко вздохнула. Ее всё еще печалило то, что он решил стать гражданским. Мэт был хорошим полицейским – одним из лучших, с кем ей приходилось работать. Он обладал способностью видеть то, чего другие не замечали. Со своей эгоистичной точки зрения ей очень хотелось бы иметь его в своей команде, и прямо сейчас его помощь была бы очень кстати.
Мелани решила связаться с ним позже и убрала телефон. Она смотрела на то, как, подключенная к ИВЛ[50], поднимается и опускается грудь Джил Хартли. Детектив попыталась представить себе, как такая безобидная с виду женщина, лежащая сейчас перед ней на кровати и выглядящая такой обыкновенной, женщина, которая никогда в жизни не прибегала к насилию, могла столь внезапно превратиться в чрезвычайно рассерженную особу, сменить свой образ, как меняют перчатки, и схватиться за нож.
Мелани, случалось, тоже иногда испытывала ярость. Например, после того, как стал известен диагноз ее матери, она стала швырять фарфор в стену. Делала это методично, тарелку за тарелкой, а перед глазами у нее стояла сцена, в которой ее мама и папа танцевали по комнате, демонстрируя ей, еще ребенку, свои новые наряды, – ощущала шелест ее платья лимонного цвета, обвивавшегося вокруг ног, пока они кружились в вальсе и весело смеялись.
Да, тогда она тоже визжала. Орала. В бешенстве твердила, что это несправедливо.
Но применить насилие по отношению к живому? Кому-то, кого ты любишь? Как можно разозлиться до такой степени, чтобы внезапно перейти все границы?
– Что же все-таки тогда произошло? – Мелани наклонилась к кровати и прошептала свой вопрос, вспомнив, что говорила ей миссис Бэйнз. Что, может быть, Джил их слышит.
Появилась сестра, увидевшая их с центрального поста. На лице у нее было написано беспокойство, но Мелани было все равно, и она шепотом повторила вопрос:
– Что же там произошло в действительности, Джил? Тебе придется прийти в себя и всё мне рассказать.
Глава 17
В недалеком прошлом
В первый день на работе Марк, вернувшийся из поездки в Корнуолл, никак не мог сосредоточиться. Глянул в окно, а потом на две чашки с уже остывшим кофе, стоявшие у него на столе. Ему была необходима доза кофеина, но он не хотел просить у Полли третью чашку, хорошо понимая, что ее ждет участь первых двух. Марк был завален работой и пытался войти в курс того, что произошло, пока он был в отпуске. Именно по этой причине он никогда не брал отпуск летом.
На экране его компьютера светилось 728 непрочитанных писем, и Марк знал, что, как только появится чашка со свежим кофе, ему придется развернуться в кресле на 180, чтобы обаять позвонившего клиента, а потом его мысли вернутся к той неразберихе, в которую превратилась их жизнь в Девоне. И еще одна чашка кофе остынет, так и не тронутая.
Ну почему, почему он позволил Софи убедить себя? Марк так жалел о сказанном тогда – что попытается перевести бизнес из Лондона. Когда они покупали дом в Тэдбери, он согласился в течение трех лет перевести свою компанию. И в то время искренне в это верил, но потерпел неудачу, а поскольку Софи была в ужасном состоянии после рождения Бена, у него не хватило мужества сказать ей об этом. Поэтому он пудрил ей мозги о том, сколько у него появилось новых клиентов, ориентированных на Лондон, а теперь перевод компании просто невозможен. Да пошло оно все к черту. Марк взглянул на часы на стене и решил сделать перерыв. Он встал, схватил пиджак со спинки свободного стула и направился к двери. Проходя мимо стола Полли, попытался просунуть руку в запутавшийся рукав.
– Возьми на себя звонки, ладно? – Почувствовал боль в плече. Гребаный пиджак… – Послушай, меня не будет максимум полчаса. Сообщи только в том случае, если объявится важный клиент или юрист. А если позвонит Малкольм, пусть перезвонит на мобильный. Мне необходимо с ним поговорить.
– А когда вернешься назад, – Полли улыбнулась, – пожалуйста, ну, пожалуйста, посмотри на фотографии, которые я вставила в рамки, чтобы повесить в коридоре.
– Я что, похож на человека, у которого есть время на обсуждение декора?
Полли показала ему язык, и Марк сделал то же самое, понимая, что сегодня ведет себя как настоящая задница, и пытаясь сохранить расположение сотрудников.
В «Старбакс» он сделал глоток макиато и наконец прикрыл глаза. Боже, прошу тебя, да мне всего десять минут, чтобы подумать…
С соседнего стола до Марка донеслись дребезжащие звуки. Вибрация, выводившая его из себя. Он не открыл глаза, изо всех сил стараясь не обращать на звук никакого внимания, и сдался лишь тогда, когда тарахтение на соседнем столе достигло своего крещендо. Марк открыл глаза и увидел пару, которая смотрела на него.
В голове у него эхом прозвучали слова Софи:
– Ты даже не замечаешь, как делаешь это, Марк, ведь правда?
– О чем ты?
– Ты дергаешь ногой вверх-вниз. И делаешь это совершенно бессознательно, каждый раз, когда нервничаешь, как будто находишься в другом мире.
– Я так не делаю.
– Нет, делаешь.
Марк проследил взгляды пары до источника шума – его телефон и ключи лежали в самом центре столика. Он убрал их в карман и сел прямо, твердо поставив обе ноги на пол. После этого смущенно улыбнулся, и пара вернулась к своим газетам.
Так на чем он остановился?
Марк уже устал думать, мечтать, беспокоиться и строить планы. Он не мог обсудить с Софи свою проблему (деньги), потому что боялся, что это будет уже слишком. Это вполне могло оказаться последней соломинкой[51]. После того, что произошло с Джил и Энтони, Марк всерьез опасался, что к Софи может вернуться ее депрессия.
Плохо уже то, что даже до этого кошмара они проводили почти все уикенды в спорах о том, стоит или не стоит прибегать к ЭКО[52]. Марка все больше и больше беспокоило то отчаяние, с которым Софи хотела второго ребенка. Сам он обожал Бена, и ему нравилось играть роль папочки, но разве он становится хуже от того, что ему это, в сущности, по барабану? Один ребенок, два ребенка… Марк не хотел вмешиваться в естественный ход событий. И не хотел, чтобы программа искусственного оплодотворения увеличила риск появления близнецов, потому что ощущал ужас при одной лишь мысли о том, что послеродовая депрессия может вновь вернуться к Софи, а с тремя детьми они с такой ситуацией уже не справятся.
Однажды ему пришло в голову, что на какое-то время они могли бы найти няню с проживанием, но Софи была против. Да и, в конце концов, все это была одна и та же старая-новая проблема. Деньги. И география.