Две жизни Лидии Бёрд Силвер Джози
Интересно, сколько все остальные за столом слышали от Джоны о Фредди до того, как я сюда пришла? Молча ем пирог, позволяя разговору течь вокруг меня.
– Ох… – Джона потирает лицо ладонью. – А я не могу больше слушать радио.
– Ничего, дай только время…
Нелл, должно быть, заметила, что у Джоны подрагивают руки, потому что придвигает к нему поближе кусок пирога.
– Но почему ты связываешь музыку с несчастным случаем? – спрашиваю я, глядя на Джону.
– Его друг искал какую-то радиостанцию в машине, – брякает Мод слишком уж громко. – И не смотрел, куда едет.
Вот и еще одна новость. Я пытаюсь найти слова, чтобы спросить Джону, правда ли это.
– Но на следствии…
Внезапно я умолкаю, потому что до меня доходит: здесь происходит нечто большее, чем я осознаю.
За столом повисает неловкое молчание, Джона поднимает голову и изучает облупившуюся краску на потолке.
– Я ведь не думал, что ты придешь, – наконец говорит он. – Ты опоздала, и я решил, что идея тебе не понравилась. – А потом он поворачивается, заглядывает мне в глаза и произносит тихо, только для меня: – Он искал что-нибудь такое, чему можно было бы подпевать. Ты ведь знаешь, каким он был. Этакий пятничный гуляка…
Я хмурюсь, услышав это выражение, хотя и понимаю, что оно значит. Пятничный гуляка… Думаю, Фредди мог и сам его придумать; он определенно жил в таком стиле. Вечер пятницы означал, что пиво льется рекой, а музыка оглушает. И несчастный случай произошел именно вечером в пятницу.
– Но на следствии ты сказал, что он ничего такого не делал. Я же там сидела и слышала, как ты говорил, что он ничего такого не делал…
Слышу, как мой голос от хрипа переходит к визгу.
– Я не хотел… – произносит Джона так тихо, что я напрягаюсь, прислушиваясь. – Не хотел, чтобы люди потом говорили, что он погиб из-за собственной беспечности.
– Это не более беспечно, чем падение с крыши, – фыркает Мод, протягивая руку к чаю.
Я бросаю на нее взгляд, готовая огрызнуться, но сдерживаюсь. Не она виновата в том, что мое сердце бешено колотится. Мы с Джоной смотрим друг на друга. И я гадаю, чего еще он мне не сказал.
– Ты просил меня прийти сюда сегодня, – бормочу я, потирая лоб. – Ты заставил прийти, а теперь швыряешь это… эту бомбу, прекрасно зная, что она сделает со мной.
Джона начинает качать головой, пока я еще говорю.
– Лидия, я ждал, но ты все не шла, а все вокруг говорили о людях, которых потеряли, и я, сам не понимаю почему, тоже рассказал. Наверное, я здесь чувствовал себя в безопасности.
Я пристально смотрю на него, пока он произносит эти слова.
– Ты не упомянул о радио на следствии…
Резко встряхиваю головой, потому что с самого дня трагедии я думала о кратких показаниях Джоны и пыталась представить последние моменты Фредди. Официально установили, что это смерть от несчастного случая, просто одно из тех происшествий, предусмотреть которые невозможно. Упоминали о плохой погоде, о скользкой дороге, обледенении… Я слушала, и в моем уме складывалось представление о некоем безликом вселенском произволе вроде погоды. Теперь же эта картина разлеталась вдребезги.
– Ты солгал! – обвиняю я. – Ты солгал перед толпой. – Я смотрю на Нелл. – Он не сказал им о радио. Не сказал.
– Люди иногда совершают странные поступки из благих намерений, – отвечает она. – Может быть, если бы Джона смог рассказать тебе немножко больше…
Нелл виновато смотрит на Джону, и тот судорожно сглатывает.
– Я не лгал. Нет. На дороге вполне мог оказаться лед, а дождь уж точно шел. – Он смотрит на меня. – Ты знаешь, что это правда!
– Но ты не упомянул о радио…
Все за нашим столом затихли, даже Мод. Нелл рядом со мной вздыхает, на секунду накрывает ладонью мою руку и легонько сжимает мои пальцы. Я не уверена, выражает ли она сочувствие или пытается успокоить.
Джона как-то глухо, разочарованно стонет, его рука на столе стискивается в кулак.
– Зачем мне это было говорить? Что от этого изменилось бы? Мы с Фредди были тем вечером одни, никто больше не пострадал. И какого черта мне давать повод всем потом говорить, что он сам виноват, проявив подобную беспечность… – Джона окидывает взглядом всех сидящих за столом и качает головой. – Извините, – выдыхает он, – за то, что выругался. – Его глаза блестят слишком ярко, когда он опять смотрит на меня. Я вижу, что его нервы натянуты до предела. – Я не хотел, чтобы в газетах печатали, будто его смерть была бессмысленной и глупой и может послужить назиданием всем остальным.
Что-то происходит внутри меня. Как будто кровь закипает.
– Но ты мог рассказать мне, – медленно произношу я. – Ты должен был рассказать мне!
– Должен ли? – Джона чуть повышает голос, и Камилла вздрагивает, видя его боль. – Зачем? Чтобы ты страдала еще сильнее, чем сейчас? Чтобы ты проклинала его за глупость и постоянно представляла, как он несется с бешеной скоростью, на пару миль больше дозволенного, и при этом вертит ручку приемника в поисках веселого саундтрека?
И тут я отчетливо вижу все это. Нога Фредди на акселераторе, взгляд устремлен к приемнику.
– Хочешь сказать, он слишком уж торопился на мой день рождения? Ты и о превышении скорости не упоминал, кстати.
Джона смотрит в окно, в сторону школьных ворот. Так много лет мы втроем выбегали за эти ворота, свободные, уверенные, что жизнь будет длиться вечно. Я почти вижу нас, слышу эхо наших шагов и нашего смеха…
– Все это на самом деле не имеет значения, – бормочет Джона. – Это не изменит того факта, что Фредди больше нет.
– Нет, это имеет значение! – заявляю я в бешенстве оттого, что Джона не понимает моих чувств. – Для меня имеет. Ты позволил мне думать, что он погиб из-за погоды, такая тупая обыденная причина придавала всему некий глупый смысл… – Я смотрю вокруг, пытаясь сама понять и выразить свои чувства в реальном времени. – А теперь ты мне говоришь, что он и сейчас был бы здесь, если бы был поосторожнее? – Я резко умолкаю от острой тоски, потом собираюсь с силами и продолжаю: – Джона Джонс, не смей мне говорить, что это не имеет значения! Он должен был ехать прямо домой. И ничего бы не случилось, если бы он поехал прямо домой!
– Думаешь, я этого не понимаю? – шепчет он. – Думаешь, не вспоминаю об этом каждый чертов день?!
Мы почти с ненавистью смотрим друг на друга. Джона прикусывает губу, чтобы она не дрожала.
– Я и не хотел, чтобы ты все это узнала, – устало произносит он и потирает лоб, привлекая тем самым мое внимание к шраму. – Но ты опоздала… Я не думал, что ты придешь.
– Лучше бы не приходила! – бросаю я.
– Согласен. – Он крепко сжимает руки.
Сидящие вокруг стола зашевелились. Думаю, мне пора уходить.
– Мой сын умер год назад, – говорит Мод, глядя в потолок. – Тридцать шесть лет со мной не общался. А что тут поделаешь!
Я молчу, но ее слова проникают в мозг. Тридцать шесть лет. Они оба были живы, но позволили какой-то мелочи развести их так далеко друг от друга, что они не разговаривали…
– Мод, это так грустно… – Камилла поглаживает Мод по руке.
Та поджимает губы. Не думаю, что сегодня она пришла сюда для того, чтобы поговорить о своем заблудшем муже, нет. И я не уверена, сообщила ли она о своем сыне, желая помочь мне, но вроде как помогла, потому что я знаю: если встану и уйду сейчас, то не смогу видеть Джону Джонса лет тридцать шесть, а то и вовсе никогда.
Мы сидим рядом – напряженно, молча.
– Нужно было раньше тебе рассказать, – наконец признает Джона, глядя вниз.
– Да, но я понимаю, почему ты этого не сделал.
Встречаю через стол взгляд влажных глаз Камиллы, и она кивает. Это та самая тихая поддержка, которую я одобряю. Мне стоит немалых усилий коснуться руки Джоны, а ему стоит больших усилий не разрыдаться.
– Такой пирог можно делать и со сливочным маслом, – заявляет Мод. – Остался еще кусочек?
Нелл придвигает к ней коробку:
– Возьми.
На мгновение я прижимаю руку к глазам и встаю.
– Мне нужно идти, – говорю я, окидывая всех взглядом. – Рада была познакомиться.
– Увидимся еще? – спрашивает Джона, глядя на меня.
– Да, – киваю я.
Но думаю, что, скорее всего, нет. Желания приходить сюда у меня не было, но все оказалось не зря. Мы пережили нечто вроде катарсиса. Я держусь, пока не добираюсь до своей машины, а потом падаю на водительское сиденье и роняю голову на руки. Наверное, мне не следует вести машину, но я хочу домой. Хочу побыть с Фредди.
Во сне
Воскресенье, 3 июня
Мы на автомобильной парковке больницы. Фредди несет Элли. Она в одной туфле, а вторая у меня в руках, я бегу рядом с ними.
– Думаю, перелом, – бормочет Элли.
Ее лицо кривится от боли, когда она пытается пошевелить ступней. Она упала с нашей лестницы полчаса назад, до смерти напугав меня и Фредди. Странно видеть и ее тоже в этой «иной» реальности. Я уже привыкла считать, что этот мир предназначен только для меня и Фредди, но, похоже, время от времени в нем отмечаются и другие жизни. И сегодня в этой реальности Фредди именно таков, каким я хочу его помнить. Он владеет ситуацией и более чем жив.
– Возможно, – соглашается он. – Ты здорово постаралась, чтобы заставить меня носить тебя на руках.
– Это немножко походит на ту сцену из «Офицера и джентльмена», – пытаюсь пошутить я.
Фредди вроде бы нравится эта мысль.
– Вот только я куда симпатичнее Ричарда Гира.
– Ты определенно выглядел бы прекрасно в форме, – говорю я.
– Такие продаются в том секс-магазинчике в городе, – откликается Фредди. – Могу купить, если хочешь.
– Эй, ребята! – вмешивается Элли. – Здесь женщина со сломанной ногой. Давайте отложим эту милую беседу.
– Может, она еще и не сломана. – Я стараюсь мыслить позитивно.
– Ох, боже, и я надеюсь, что не сломана. Я не могу на работе ходить на костылях!
Но Элли и на костылях осталась бы самым продуктивным работником.
Что-то в этой картине – человека несут в приемный покой отделения скорой помощи – заставляет людей мгновенно расступаться, пропуская нас, и мы оказываемся внутри куда быстрее, чем то могло бы быть.
– Удачно, что мы были дома, – говорю я Фредди, присаживаясь на край кушетки.
Доктор не думает, что у Элли перелом, но ее все равно отправляют на рентген, для дополнительной проверки.
– Вряд ли бы ее осмотрели так быстро, если бы она сама сюда приковыляла.
– Обаяние Фредди Хантера всегда действует! – усмехается он, а я закатываю глаза к потолку. – Хочешь, я потом отнесу тебя наверх на руках? – спрашивает он.
– Только если ты купишь ту форму.
Фредди оглядывается на вешалку с задней стороны двери комнаты.
– Можно стащить вон тот докторский халат. Хочешь?
Я не выдерживаю и тихо смеюсь:
– А знаешь что? Пожалуй, можно.
В этот момент Элли привозят обратно в кресле на колесах.
– Ничего не сломано, – бодро сообщает доктор. – Сильный ушиб, так что лучше поберечь ногу пару дней.
Элли пытается встать, опираясь на костыли, которые принесла ей сиделка, но Фредди снова подхватывает ее на руки и несет из больницы. Когда дверь перед нами открывается, я начинаю напевать: «Любовь возносит нас туда, где следует нам быть», и Элли пинает меня здоровой ногой.
– Ты просто потрясающе справился сегодня – я об Элли, – говорю я, как только мы снова оказываемся дома.
– Конечно, как иначе? – Фредди качает головой. – Слава богу, это оказался просто ушиб лодыжки. То, как она слетела с этой лестницы… Все могло быть гораздо хуже.
Я вздрагиваю, потому что он прав. Я едва дышала от страха, когда мы подбежали к упавшей Элли: слишком остро осознала, как легко обычный день может превратиться в ночной кошмар.
– Я никогда ничего не ломал, – заявляет Фредди. – Представляешь?
Очень даже представляю.
– Я тоже. Ох, погоди, неправда. Ну да, я сломала палец в день рождения Элли, когда мы были маленькими. Мама пригласила Ники, он жил в конце улицы, хотя он был просто ужасным мальчишкой, и он прижал мою руку дверью.
– Что, нарочно? – морщится Фредди.
– Может быть, – пожимаю я плечами, поднимаю правую руку и выставляю указательный палец. – Вот этот, здесь.
Фредди подходит ко мне и целует палец:
– Как, говоришь, его звали? Я найду его и страшно отомщу за тебя.
– И что ты с ним сделаешь? – включаюсь я в игру.
– Думаю, будет справедливо, если я займусь его пальцами. Может, отрубить их один за другим? Или раздробить молотом бога Тора?
Физическая сила Фредди – часть его идентичности, он абсолютно убежден, что должен быть моим защитником, нуждаюсь я в том или нет. В этом смысле он старомоден. Ему нравится хвататься за дрель, когда что-то ломается. Потому с удовольствием купил и газонокосилку, хотя у нас всего лишь маленький садик за домом. Но на самом деле я ничего не имею против. Знаю, что это уходит корнями в его детство, когда он потерял отца. И ему поневоле пришлось занять его место, потому что мать была из тех женщин, которые привыкли к постоянной заботе. Теперь Фредди с радостью собрал всю семью Бёрд под свое крылышко. Не думаю, что маме хотя бы раз за последние десять лет пришлось самой менять перегоревшую лампочку.
– Ты просто супергерой! – заявляю я и смеюсь.
– Думаю, сегодня мы это уже подтвердили. – Он падает в свое кресло. – Сделал ли я достаточно для того, чтобы меня напоили кофе?
– С бисквитами, – уточняю я.
– А как насчет секса? – тут же прощупывает он.
Я смотрю на него:
– Только если ты стащил тот докторский халат.
Наяву
Понедельник, 4 июня
Я сижу в машине на служебной парковке. На пассажирском месте рядом со мной старый ярко-розовый прозрачный контейнер для ланчей. Я обнаружила его этим утром перед дверью с запиской на крышке – пожелание удачи. Сквозь его стенку можно разглядеть фольгу мятного бисквита. Маме, наверное, пришлось обойти несколько супермаркетов, чтобы найти его. Еще там упаковка чая «Райбина», в пакетиках, она выглядывает из-за сэндвича неведомо с чем, тоже в фольге, и пачки хрустящей соломки. Мама уже более девяти лет не собирала контейнер с ланчем, но легко вернулась к этому занятию, словно мне по-прежнему четырнадцать лет. Я обнаружила, что это успокаивает, и положила яркую коробку в сумку, стараясь набраться храбрости и подойти к служебному входу городского общественного центра впервые за более чем восемьдесят дней. Там, конечно, знают, что я приду. Уверена: все изо всех сил постараются облегчить мне первый день, но все равно мне трудно. Делаю глубокий вдох и вылезаю из машины.
– Прямо как большой босс, – бормочу я, вскидывая подбородок и расправляя плечи. – Как босс.
Пытаюсь держаться как некий агрессивный герой одного из американских сериалов, который мне нравится. Как человек куда более бойкий и деловой, чем я сама. Например, как Меган Маркл в сериале «Форс-мажоры». До сих пор свободный дресс-код – возможность ходить на работу в джинсах и футболке – выглядел чем-то вроде награды, но прямо сейчас я скорее предпочла бы спрятаться в строгом деловом костюме в сочетании с туфлями на шпильке, а волосы скручены узлом на затылке.
Смотрю на цифровой замок на двери, нерешительно нажимаю на кнопки; конечно, дверь не открывается. Код меняют каждые несколько недель скорее ради проформы: вряд ли кому-то вздумается сюда вламываться. Что там искать ворам? Потрепанные книги из городской библиотеки на первом этаже? Мы, наверное, одно из последних мест, где все еще полагаются на библиотечные карточки и систему штампов. Делия, наша восьмидесятилетняя библиотекарша, просто не справилась бы с чем-то более современным. Офис наверху оборудован не намного лучше в том, что касается техники. Там есть пара старых персональных компьютеров и принтер. Кто-то назовет это очаровательным, иные же сочтут допотопным. И оба описания будут точными. С одной стороны, работать здесь приятно, с другой – доводит до бешенства то, что ни одну из этих вещей не поменяют, пока они буквально не развалятся.
И этот чертов замок, например, с его громыхающими кнопками, на которые приходится нажимать изо всех сил, как будто ты злишься. Я не злюсь, но уже подумываю о том, чтобы сбежать обратно в машину… Тут на мое плечо ложится чья-то тяжелая рука.
Я разворачиваюсь и прижимаюсь к боку Фила, моего босса.
– Лидия, слава богу, ты вернулась! – Он обнимает меня и одновременно со смаком нажимает на кнопки замка. – Без тебя здесь совсем дерьмово.
Именно это мне и нужно было услышать. Никаких пышных церемоний, никаких приветствий с осторожным подбором слов. Фил из тех руководителей, кем все восхищаются, он полон добродушия и обаяния. Это человек, который совершенно естественно общается с людьми. Настолько естественно, что громогласно предложил Доун присутствовать при ее родах, если вдруг ее мужу придется работать, когда это случится. К счастью, все обошлось, а мы все от души посмеялись, представив себе такую картину. Но я не сомневаюсь, что он действительно пошел бы на такое в случае необходимости.
– Смотрите, кого я поймал на попытке взлома задней двери! – провозглашает он, заходя вместе со мной в офис.
Нервничать глупо, но я нервничаю. Я проработала здесь последние пять лет. Эти люди знают меня. Я знаю их. Но они знали и Фредди тоже, и все теперь смотрят на меня круглыми глазами. Наверняка они думают сейчас: «Черт побери, ну что нам ей сказать?! Вдруг она разревется, если я упомяну его имя, или обидится, если не вспомню о нем? Наверное, лучше сделать вид, что я ужасно занят, просто улыбаться и посмотреть, как пойдет дело дальше, после чашечки чая».
– Чай? – как по сигналу спрашивает Доун.
И я благодарно киваю, когда она удирает в кухню.
Мой рабочий стол выглядит так, словно на него переехала местная свалка. Он завален брошюрами и коробками, а стула вообще нигде не видно. Не знаю, что мне чувствовать. Может, облегчение, потому что никто не захватил мое место у единственного в этой комнате окна? Или пожалеть себя, ведь никто и не подумал привести его в порядок? Райан, двадцатидвухлетний красавчик с иссиня-черными волосами и загорелой кожей, поднимает голову и подмигивает мне, прижимая к уху телефонную трубку. Видимо, лицо меня выдает, потому что он понимает, куда я смотрю, и тут же вскакивает, прерывая разговор.
– Лидия, – улыбается он, весь сплошное сияние, и спешит через маленькую комнату обнять меня.
Отмечаю, что оба коллеги-мужчины кажутся более подготовленными эмоционально к моему появлению, чем коллеги-женщины. Доун просто скрылась, а Джулия в глубине комнаты лишь помахивает рукой с безупречным маникюром. К счастью, ей зачем-то нужно выйти в конференц-зал, но в любом случае особого тепла от нее не исходит. Вообще-то, это несправедливо. Мы с Джулией уже несколько лет работаем вместе, и она частенько держится как холодная рыба, хотя на самом деле мягкая, как масло. Просто предпочитает, чтобы об этом никто не догадывался, и использует невероятно гламурную прическу и длинные красные ногти. Это пугает людей и заставлять их думать, что она настоящая стерва. Джулия постарше всех нас, но определить ее возраст невозможно: где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью. Подозреваю, что она так и останется в этих рамках, пока кто-нибудь этого не изменит. Но никому это не нужно.
– Извини за твой стол. – Райан ведет меня к рабочему месту за руку. – Позволь все разобрать.
Разбор для него состоит в том, чтобы сгрести все разом и свалить на ближайший шкаф с папками. Но я все равно благодарна. Райан оглядывается вокруг в поисках стула и, ничего не найдя, перекатывает через комнату свой собственный, а потом коротким поклоном дает понять, что я должна занять его.
– Миледи, ваш трон.
Я не возражаю. Не могу, потому что от этого простого проявления доброты у меня перехватывает горло. Райан замечает это и, к его чести, в панику не впадает. Просто похлопывает меня по плечу, находит мне бумажные носовые платки и проницательно кивает:
– Понимаю, я потрясающий. На многих женщин я произвожу такое впечатление.
Я давлюсь смехом, радуясь его шутке, и тут же ловлю облегченный взгляд Доун, которая плывет ко мне с обещанной чашкой чая. Она, без сомнения, рада видеть, что я улыбаюсь, да и я тоже рада, если честно. Чувствую, как медленно прихожу в норму, пальцы скользят по знакомым царапинам и вмятинам моего старого орехового стола. У меня есть свое место в этом мире.
– Без сахара, чуть-чуть молока, – говорит Доун, как всегда.
Это тонкий намек, но я его слышу. Это значит: помни, здесь ты среди друзей.
Появляется Джулия и ставит на мой стол маленькую вазочку с розовыми и пурпурными цветками душистого горошка.
– Для меня они слишком сильно пахнут, – фыркает она.
Ее безупречно подведенные глаза изучают меня, без сомнения отмечая тот факт, что я сильно похудела. Джулия, конечно же, делает для себя мысленную заметку принести завтра пирожные и соврать, что купила их со скидкой.
Я смотрю на них, на всех по очереди, и тяжело сглатываю.
– Спасибо, – бормочу я. – Так приятно вернуться…
– Мы не были уверены, стоит ли упоминать о… ну, ты понимаешь, о… – признается Райан, и его чудесные темные глаза полны тревоги.
И снова я восхищаюсь им за то, что он решился говорить за людей вдвое старше его самого, пусть даже он и споткнулся.
– Фредди, – помогаю я, заставляя произнести это имя отчетливо и без слез. – Ничего, вы вполне можете упоминать о нем.
Все кивают, топчась на месте, ожидая чего-то еще.
– Спасибо за стул, и за чай, и за цветы. Но больше всего я рада компании. Я уже просто не в силах сидеть дома, тупею от скуки.
– Скажи, если что-то понадобится, – слишком быстро произносит Доун.
Ее нижняя губа дрожит. Она шарит в кармане своего большого кардигана в поисках бумажного носового платка. Вся ее одежда слишком ей велика. Она перед свадьбой несколько месяцев сидела на диете и не стала тратить деньги на замену гардероба. И еще отпустила свои красновато-каштановые волосы; в итоге теперь немножко походит на беспризорника.
Джулия бросает на нее испепеляющий взгляд, снимает очки в роговой оправе, позволив им повиснуть на цепочке розового золота.
– У меня тут список дел, с которых ты вполне можешь начать, если готова.
Райан подает Доун бумажный платок, и она промокает глаза, выуживая из моей сумки коробку с обедом.
– Я положу это в холодильник.
– Ну и цвет, ужас! – бормочет Джулия.
– Бисквиты, – замечает Райан, всматриваясь сквозь розовый пластик.
Они отходят, и я позволяю себе вздохнуть с облегчением, радуясь возможности вернуться в укрытие работы. Реальной работы.
Мы четверо вместе с Филом ведем все дела городского общественного центра. У Райана особый дар трепать языком, и потому он отвечает за наш журнал, что в основном значит продажу мест для объявлений и рекламы и организацию конкурсов фотографий. Еще он занимается статейками о местных жителях с необычными увлечениями. Иногда это интересно, иногда ошеломляет. Райан так никогда по-настоящему и не оправился после посещения класса живописи, где в качестве обнаженной модели увидел своего старого учителя физики, вышедшего на пенсию.
Джулия ведет деловую часть, управляет финансами, сражается с местными предпринимателями, требуя от них вложений для поддержания нашего здания и городского фонда. А нам с Доун остается организация и проведение мероприятий. На самом деле это означает планирование вообще всего, что происходит в нашем историческом Таун-Холле – от летних праздников до рождественских ярмарок, концертов, танцев и приемов. Я слышала, что Фил называет нас общественными программистами. Мы составляем расписания для клуба пожилых супругов на понедельники, и группы «Малыш и мама» на утро пятницы, и для всего прочего. Это одна из тех работ, в которую можно провалиться, как в яму, и застрять там навсегда, потому что жизнь просачивается в трещины вокруг и цементирует стенки. Люди становятся вашими друзьями, здание центра – вашим вторым домом, мягкое сиденье стула приобретает вмятины по форме вашего зада. На бумаге мы вроде каждый сам по себе, но почему-то вместе мы представляем собой нечто большее, нежели просто сумма частей, и городской центр превратился в истинный центр событий. Это маленькое чудо, учитывая наш весьма скудный бюджет.
Начав изучать список дел, выданный мне Джулией, я быстро понимаю, что она брала на себя многое из моих обязанностей, а Доун работала пять дней в неделю вместо ее обычных трех, хотя Тайлер еще не школьник и ей нужно присматривать за ним. Но как-то они справлялись, и никто и слова не сказал, что им пришлось нелегко. Теперь понятно, почему они не подготовили для меня стол: у них просто не хватило времени. Коллеги были заняты по горло, чтобы справляться еще и за меня в ожидании, когда я наконец вернусь. Они поддерживали меня издали, а я этого и не замечала.
Горе – странная вещь. Оно только мое, никто не может пережить его за меня, но оказалось, что вокруг находится целая молчаливая группа поддержки… Мысленно я добавляю своих коллег к списку людей, которых должна по возможности отблагодарить. Во главе этого списка – мама, и Элли, и все мои соседи, которые заглядывали на чашку чая, а теперь еще и Джулия, Доун, Райан и Фил. Стеклянная кастрюлька от семьи, живущей через три дома от меня; открытка со словами: «Детка, как ты справляешься?» – от старика дальше по улице, потерявшего жену вскоре после того, как мы сюда переехали. Даже Джона, потащивший меня на ту чертову встречу для переживших потерю.
– Я, вообще-то, не шутил насчет бисквитов, – заявляет Райан, подавая мне розовую коробку, когда мы все устраиваемся в буфете на перерыв.
Здесь вокруг стола выстроились пять разнородных стульев, и, когда мы все рассаживаемся, Фил поднимает свою кружку с чаем.
– Хорошо, что у нас больше нет пустых мест, – говорит он, и все кивают и поднимают свои кружки.
Мои глаза щиплет от горячих слез, и я спешу открыть свою коробку и передать бисквит Райану.
– Только моя мама не должна знать, что я отдала это тебе. – Я макаю соломку в «Райбину».
Ее вкус сразу возвращает меня в школьные годы, когда я проводила перерыв с Фредди и Джоной, но сегодня я предпочитаю улыбнуться, а не позволить слезам поползти по моим щекам. Если я назначена на главную роль, то шоу будет продолжаться.
Наяву
Суббота, 23 июня
– Уже три недели, как я вернулась на работу, – сообщаю я Фредди.
Сижу, скрестив ноги, на горячей от солнца кладбищенской траве. Лето на удивление хорошее. И наверное, вскоре последует запрет на полив из шлангов для экономии воды, если погода не изменится.
– Иногда кажется, что я и не отсутствовала. Райан отправился уже на четвертое свидание, а Джулия все так же размахивает хлыстом.
Между Фредди и Джулией существовали специфические отношения типа «любовь-ненависть». Шумная веселость Фредди до чертиков раздражала Джулию, а ее безжалостность его заводила – возможно, потому, что на самом деле он и сам был таким. Но под всем этим, в глубине, скрывалась взаимная привязанность: моя коллега испытывала к Фредди материнские чувства, а тот ее обожал. Он постоянно говорил, что Джулия из тех женщин, которые предпочли бы надеть на своего мужчину ошейник и так затащить его в спальню. Должна признать, я легко это представляла.
– Мама наконец-то перестала готовить мне коробку с ланчем. Отлично. А то я уже начала привыкать к «Райбине». – Я сегодня принесла сюда цветы душистого горошка из садика Элли, розовые и сиреневые. – Фил предложил мне стать наставником Райана. – Ставлю цветы в вазу. – Думаю, он хочет, чтобы я почувствовала себя необходимой.
Я из-за этого нервничаю, но продолжаю размышлять о Меган Маркл. Может, стоит купить подкладные плечики для пиджака?
– На прошлой неделе мне пришлось подрезать волосы. – Я снимаю ленту и встряхиваю головой; волосы тяжело падают мне на плечи. – Совсем немножко, правда. Никто и не заметил. – Да я этого и не ожидала; лишь подровняла концы, волосы выглядели как обычно. Но все равно ощущаю некий кризис идентичности. – Совсем не видела в последнее время Джону. – Считаю себя обязанной сообщать ему новости о его лучшем друге.
Мне пошли на пользу несколько недель, в течение которых я обдумывала признание Джоны на том семинаре. Так и этак вертела все в мыслях, разглядывая под разными углами, и наконец с неохотой поняла, почему он сделал то, что сделал. Никому это не принесло вреда, никаких злых козней. Осталось лишь несмываемое пятно на воспоминаниях о Фредди. Но только для меня. Джона, преданный до конца, не хотел, чтобы его друг был опозорен после смерти.
– Оставила ему на прошлой неделе голосовое сообщение, но он не ответил.
Если честно, я ничуть этому не удивилась. Мое послание, отправленное Джоне на мобильный телефон, было коротким до грубости. Я просто не могла найти нужных слов. Вроде бы извинилась за то, что не могу повидаться с ним в ближайшее время, и почти наверняка сказала что-то двусмысленное насчет понимания его поступка. Пожалуй, это прозвучало ханжески, будто я думала, что он нуждается в моем прощении или что-то в этом роде. На самом деле ничего такого я не подразумевала, но все равно не стерла это сообщение и не отправила другое.
– Меня просто ужасно бесит бессмысленность всего этого, – шепчу я.
Мне стоило огромных духовных усилий примириться с мыслью, что в смерти Фредди виновата его собственная небрежность. Он мертв, и не важно, по какой причине, но было нечто утешающее в том, чтобы винить во всем погоду.
– Я никому об этом так и не рассказала. Ни маме, ни Элли.
Да и что в том проку? Я не стала чувствовать себя лучше, узнав правду, так что зачем на них сваливать такой груз? Они лишь еще сильнее начнут тревожиться о моем состоянии, а мне отвратительна мысль, что они будут думать о Фредди хуже хоть на миллионную часть процента. Так что я запечатала эту новость и утопила ее в океане своей памяти – послание в бутылке, которое, хочу надеяться, никогда не выбросит на берег.
– Наверное, мне пора идти. – Я выплескиваю остатки воды из бутылки на пересохшую землю вокруг могильного камня Фредди. – Днем отправляюсь в город с Элли.
Молча сижу и гадаю, чем мы с ним сейчас занимаемся в моей другой жизни. Там происходит так много всякого, во что я не посвящена, и мои еженедельные визиты частично уходят на попытки уловить то, что я пропустила. Кладу ладонь на гранитное надгробие и закрываю глаза, представляя себе лицо Фредди, его запах, его улыбку. А еще его руки, обнимающие меня, и его теплый поцелуй на моей шее.
– Скоро увидимся, любимый.
Сейчас так жарко… Думаю, мы вполне можем утверждать, что живем теперь в какой-то южной стране. Скорее всего, в Испании, только пьем больше чая и раньше ужинаем. И не будет уже зимних пальто или постоянных жалоб на погоду, потому что мы существуем в мире по соседству с солнцем, в мире микроскопической одежды.
– Как тебе это?
Элли показывает мне огненно-розовый топик. Он сплошь усыпан блестящими вишенками, в которых отражается свет ламп магазина.
– Прекрасно. Если тебе восемнадцать и ты на Ибице.
– А вот и нет, а вот и нет, – смеется Элли, вешая топ обратно. – Ты считаешь, я выгляжу старой?
– Элли, тебе тридцать один, а не восемьдесят один, – качаю я головой. – И, кроме того, у тебя лицо из тех, что никогда не стареют.
Элли заглядывает в ближайшее зеркало:
– Ты так думаешь? Я себя чувствую столетней, когда мне нужно выходить в раннюю смену.
На новом месте в отеле ей приходится работать сверхурочно: все долгое жаркое лето они обслуживают свадьбы, одну за другой. Я в последнее время почти не вижу сестру и скучаю. Она не забегает то и дело, как прежде, набивая мой холодильник продуктами, которые я чаще всего забываю съесть. Но конечно, я все понимаю. Поначалу все присматривали за мной двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, но их попытки заполнить огромную дыру, оставшуюся в моей жизни, неизбежно привели к тому, что в ткани их собственных жизней тоже возникли дыры. Элли и Дэвид не так уж давно женаты. Подозреваю, что между визитами ко мне и требованиями ее новой работы Дэвид наверняка стал жаловаться, поскольку почти не видит жену. И мысль о том, что я превратилась для них в тяжелую ношу, давит на меня.
– Тебе просто необходимо купить новый топик. – Я снимаю его с вешалки.
Элли насмешливо смотрит на меня:
– Зачем?
– Вообще-то, я намерена сама купить его тебе.
– Ой, не сходи с ума! – со смехом отзывается сестра.
– И не собиралась. Элли, я серьезно. Наденешь его вечером с кожаными штанами и туфлями на высоком каблуке, и у Дэвида просто глаза выскочат.
– Думаешь? – с сомнением спрашивает Элли.
– Да. Так и будет.
Мы становимся в очередь к кассе.
– Пойдем с нами куда-нибудь вечером, – предлагает Элли, беря меня под руку.
Читать бесплатно другие книги:
