Весь этот свет Макгвайр Джейми

Кэй злорадно усмехнулась и с довольным видом отправила в рот кусок запеканки.

Эллиотт уже открыл было рот, чтобы продолжать спор, но Ли его остановила.

– Погоди немного. Ты сегодня сам не свой. Возьми себя в руки, прежде чем продолжать этот разговор.

Она встала, прошла в гостиную и через несколько секунд вернулась с конвертом в руках. Она положила конверт перед Эллиоттом, и тот взял его.

– Это из Бейлорского университета, – сказал он.

– Открой, – предложила Кэй, поворачиваясь к сыну.

Впервые я увидела на ее лице улыбку.

Ловкие длинные пальцы Эллиотта вдруг стали неуклюжими, когда он стал вскрывать конверт. Он достал из конверта бумагу и развернул ее.

– Мистер Янгблад, – прочитал он вслух, потом умолк, быстро пробежал глазами письмо, снова сложил бумагу и положил ее рядом с салфеткой.

– Что? – спросила Кэй. – Что там написано?

– Это насчет стипендии. Через семь дней меня ждут на собеседование.

– Довольно рано, правда? – заметила Ли.

– Я не уверен, – сказал Эллиотт.

– Чем раньше, тем лучше, – проговорил Джон. – Это хорошие новости. Бейлорский университет – это оптимальный выбор, не так ли?

Эллиотт повернулся ко мне.

– Кэтрин…

– Не смотри на нее, – проворчала Кэй. – Речь о твоем образовании. Это твое решение. Ты сам говорил, что выбрал бы Бейлорский университет.

– Мама, – отчеканил Эллиотт. В ее присутствии он постепенно становился все увереннее, уже не боялся причинить ей боль. Она перестала быть единственной женщиной в его жизни, и, посмотрев на лицо Кэй, я поняла: она тоже это видит.

Эллиотт, не отрываясь, смотрел на меня.

– Устные обещания ничего не гарантируют, – сказал Джон.

Кэй поскребла вилкой по тарелке.

– Ты ведешь себя так, словно уже не сможешь вернуться к Кэтрин. Ты же будешь ее навещать, правда?

– Дело не в этом! – огрызнулся Эллиотт.

Он все еще смотрел на меня, ожидая ответа.

– Я должна поехать с тобой? – тихо спросила я.

– Я не могу оставить тебя здесь одну.

Вилка Кэй со звяканьем упала в тарелку, а сама мать Эллиотта хлопнула ладонью по столу.

– Я так и знала. Боже мой, сын, она же не беспомощная.

– Кэй, – одернул ее Джон.

Мать Эллиотта указала на меня пальцем.

– Ты не помешаешь Эллиотту поступать в университет! Ты не украдешь у него эту возможность!

Ее неприкрытая злоба застигла меня врасплох. Кэй никогда не делала вид, что я ей нравлюсь, но до сих пор она не проявляла настолько неприкрытую агрессию.

– Эллиотту следует туда поступить. Я хочу, чтобы он поступил, – пробормотала я.

Кэй коротко кивнула и снова села.

– Тогда он, возможно, выберется из ямы, в которую ты его затянула.

– Мама, хватит! – прорычал Эллиотт.

Ли гневно нахмурилась.

– Предполагалось, что у нас будет ужин в теплой семейной обстановке. Кэй, ты и двух секунд не можешь подумать о ком-то, кроме себя. Даже о собственном сыне.

Кэй вытаращила глаза.

– Хочешь выставить меня виноватой? Я с самого начала хотела, чтобы Эллиотт уехал вместе со мной в Юкон. Не останься он здесь, он не стал бы подозреваемым в деле о похищении человека, верно?

– Он не хотел ехать в Юкон, Кэй!

– Возможно, он захотел бы, встань ты на мою сторону! Он остался здесь, как ты и хотела, и посмотри, к чему это привело! Он в любую минуту может загреметь в тюрьму! Я ведь говорила, что этот город принесет нам одни несчастья!

– Ты обвиняешь меня? За то, что я дала Эллиотту дом? За то, что я заботилась о нем, пока ты лежала в постели?

– Как ты смеешь?! У меня была депрессия! Я ничего не могла поделать! – взвизгнула Кэй.

– Для меня Эллиотт все равно что родной сын, вот как сильно я его люблю!

– Он не твой! – Кэй вскочила и уперлась ладонями в стол. – Он мой сын! Не твой!

Эллиотт встал и молча вышел в кухню. Скрипнул выдвижной ящик. Эллиотт вернулся, неся длинную прямоугольную коробку. Распаковав ее, он достал рулон пищевой фольги, оторвал от нее кусок и замотал фольгой мою тарелку, потом проделал то же самое со своей. Поставил тарелки одна на другую, взял наши с ним вилки и выжидающе посмотрел на меня.

– Эллиотт, – умоляюще проговорила Ли. – Мне так жаль.

– Мы поедим внизу, – он жестом предложил мне следовать за ним, и я повиновалась.

Пока мы шли по коридору, нам вслед летели возмущенные крики Кэй. Она критиковала Ли на чем свет стоит. Эллиотт захлопнул дверь, потом мы спустились по лестнице в подвал, служивший Эллиотту спальней, и уселись на кровать. Эллиотт молча отправлял в рот один кусок запеканки за другим и смотрел в пол. Приглушенные голоса споривших Ли и Кэй все равно долетали до подвала. У меня возникло чувство дежавю.

– Ты улыбаешься, – заметил Эллиотт.

– Ой, – я поскорее проглотила кусок пищи. – Просто мне вспомнилось, как ругались мои родители. Давненько я не слышала такой перепалки.

Он наклонил голову, прислушиваясь, потом уголок его рта пополз вверх.

– Похоже на тот вечер, когда мы с тобой познакомились.

Я кивнула и отправила в рот очередной кусочек. Несмотря на крики наверху, атмосфера в подвале установилась умиротворяющая. Я даже представила себе, что это ругаются мои родители: оба кричат и не слушают друг друга.

Вдоль дальней стены комнаты была натянута веревка, с которой свисали черно-белые фотографии: я вместе с Эллиоттом, качели в парке Битл, поле, где мы вместе гуляли. Над кроватью висели фотографии в рамках, на стенах красовались коллажи, и с каждого снимка глядело мое лицо.

– Похоже, я есть почти на всех фотографиях.

Эллиотт пожал плечами.

– Говорят же: человек фотографирует то, что любит больше всего.

Я взяла его фотоаппарат, направила на Эллиотта и сделала снимок. Он ослепительно улыбнулся.

– Ты скучаешь по отцу? – спросила я, разглядывая фотографии на цифровом дисплее.

– Он звонит мне время от времени. Вероятно, периодически устает от мысли, что он – бесполезный кусок дерьма, вот его и тянет поговорить. А ты? Скучаешь по своему отцу?

– Каждую секунду, – вздохнула я и уставилась в пол. – Я говорила серьезно, мне хочется, чтобы ты поехал учиться в Бейлорский университет.

– Я тоже говорил серьезно. Я тебя здесь не оставлю.

– Я не одна.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Я положила его фотоаппарат обратно на стол.

– Вообще-то, я жила в доме на Джунипер-стрит сама по себе целых два года, пока ты не вернулся.

Эллиотт горестно вздохнул.

– Ты уже живешь с миссис Мейсон.

– Только до тех пор, пока ты не закончишь школу и не уедешь.

Все эмоции исчезли с его лица.

– Вот, значит, как? Ты просто покупаешь мне время, чтобы я мог поступить в университет? А потом ты вернешься в тот дом?

– Ты опять говоришь вопросами.

– Да, я начинаю так говорить, когда расстроен. Ты совершенно не думаешь о собственной безопасности. Как я могу уехать, зная это?

– Ты такой лицемер, – огрызнулась я.

Эллиотт ткнул пальцем себе в грудь.

– Это я-то лицемер?

– Ты говоришь, что мне не следует отправляться в опасное, как ты считаешь, место, в то время как сам готов ради меня пожертвовать учебой в университете.

– «Как я считаю»? Кэтрин, я понятия не имею, что происходит у тебя дома, но уверен в одном: находиться там опасно!

Я сморщила нос.

– Это не мой дом.

– Видишь? – воскликнул Эллиотт, отставляя тарелку и вставая. Он жестом обвинителя наставил на меня указательный палец. – Это ненормально. Ты собираешься вернуться в место, которое даже не считаешь домом.

– В Оклахоме я никогда не чувствовала себя дома.

Эллиотт опустился передо мной на колени и обнял мои ноги.

– Тогда поехали со мной в Техас.

Я погладила его щеки.

– Я не могу себе этого позволить.

– Так возьми кредит в банке.

– Я не могу позволить себе выплачивать кредит. Мне придется устроиться на вторую работу, иначе мы потеряем гостиницу.

– Почему ты так за нее цепляешься?! – завопил Эллиотт.

Он вскочил и принялся расхаживать из угла в угол.

– Я не цепляюсь! Она мне не нужна! Я не желаю хранить ее секреты! Хотелось бы мне от нее освободиться, но я не могу!

Эллиотт повернулся ко мне.

– Разве ты не знаешь, Кэтрин?

– Чего не знаю? – рявкнула я.

– Вся прелесть секрета состоит в том, что им можно поделиться с кем-то, кому доверяешь. Доверься мне. Позволь помочь тебе.

– Хочешь сказать, я должна позволить тебе меня спасти?

Эллиотт сглотнул.

– Мы могли бы спасти друг друга.

Я гневно уставилась на него. Уговоры Эллиотта поколебали мою решимость, и меня это сердило.

– Я уже переехала. Я уже оставила мамочку ради того, чтобы ты получил стипендию. Не проси меня еще и об этом.

Эллиотт взмахнул руками.

– Тебе опасно там находиться, и эта ситуация не изменится. Зная это, я не могу просто собрать вещи и уехать. Если что-то случится, у меня не будет возможности сразу приехать к тебе, потому что дорога до Техаса занимает шесть часов!

Я поставила тарелку на кровать и фыркнула.

– Ты находишь это забавным?

– Мы сейчас прямо как мои родители.

Плечи Эллиотта поникли.

– Кэтрин, я влюблен в тебя. Я тебя здесь не брошу.

Я отвела взгляд, чувствуя, что меня загнали в угол.

– Необязательно решать это сегодня вечером.

– Необязательно, но я же тебя знаю. Ты дотянешь до последнего момента, подождешь, когда я соберу вещи и сяду в «Крайслер», а потом заявишь, что никуда не едешь. И знаешь что? Если ты так поступишь, я просто заглушу двигатель и распакую чемодан. Найду работу и сниму комнату в вашей гостинице.

Я повернулась к нему, качая головой.

– Ты не можешь этого сделать.

Эллиотт развел руками.

– Полагаю, в этом случае у меня тоже не будет выбора, мне придется остаться здесь.

Я потерла виски.

– У меня даже голова разболелась. Думаю, мне пора домой. – Эллиотт не ответил, и я подняла на него глаза. Наши взгляды встретились. – Что?

– Я впервые слышу, чтобы ты назвала какое-то место домом.

Он присел рядом со мной на кровать, устало вздохнул, обнял меня за плечи и привлек к себе. Порой мне казалось, что Эллиотт выше меня в два раза – мой личный великан. Он так изменился с тех пор, как мы расстались два года назад, и я невольно задумалась, каким он станет, если снова уедет, а потом в один прекрасный день вернется. Наверное, если это случится, мы станем незнакомцами друг для друга. Мне не хотелось, чтобы Эллиотт становился незнакомцем, а еще больше не хотелось возвращаться в дом на Джунипер-стрит.

– Могу дать тебе что-нибудь от головной боли.

Я покачала головой.

Эллиотт откинулся на подушку и привлек меня к себе. Я положила голову ему на грудь, и ее жар быстро помог моим напряженным мышцам расслабиться. Эллиотт погладил меня по голове, помассировал виски и шею. Ссора Кэй и Ли невероятно меня утомила. Я посмотрела на вмонтированные в потолок маленькие лампочки, закрыла глаза и представила, что это звезды, которые светят во мраке.

– Эллиотт? – раздался мягкий голос Кэй.

Я потерла глаза и уставилась на мать Эллиотта. Ожесточенное выражение исчезло с ее лица, в глазах больше не было ненависти. Она присела на край кровати рядом со своим спящим сыном. Эллиотт возвышался между нами, точно стена, его грудь мерно поднималась и опускалась при дыхании.

– Привет, Кэтрин.

– Привет, – сказала я, приподнимаясь на локте.

Абажур заливал все вокруг желтым светом, и, если не считать тихого гудения печки, в комнате было тихо.

С минуту Кэй молчала, внимательно рассматривая пол. Наконец она поерзала на месте. Эллиотт часто так делал, когда нервничал.

– Ты делаешь его счастливым. Я знаю, он тебя любит, я просто не понимаю, почему. Без обид.

– Все нормально. Я и сама этого не понимаю.

Кэй фыркнула и покачала головой.

– Мы с ним столько ругались из-за Дубового ручья, а оказывается, истинным яблоком раздора была ты.

– Простите, – пробормотала я, не представляя, что еще сказать.

Эллиотт так сильно походил на мать, что я невольно испытывала к ней симпатию и не могла на нее сердиться.

– Эллиотт столько раз пытался вернуться к тебе, и чем настойчивее я заставляла его остаться, тем сильнее он рвался к тебе. Мне казалось, это обычный подростковый бунт, но Эллиотт места себе не находил, стал раздражительным. Он словно задыхался.

Я посмотрела на спящего Эллиотта: он лежал на боку, спиной к матери, обняв меня за талию. Он выглядел таким спокойным, с трудом верилось, что его мать сейчас рассказывает именно о нем.

– Ему было всего пятнадцать. Теперь ему восемнадцать, и пока он взрослел, я ругалась то с его отцом, то с ним самим. Я впустую потратила столько времени. Может, в один прекрасный день ты меня поймешь. Надеюсь, что поймешь. Не сейчас, но когда-нибудь. Когда-то Эллиотт смотрел на меня так же, как смотрит на тебя сейчас. Это другая любовь, разумеется, но его большие карие глаза светились такой же искренней, нерушимой привязанностью. Я знаю, каково это – быть его самым любимым человеком в мире. Я тебе завидую.

– Вы не слышали, как Эллиотт о вас говорит.

Кэй посмотрела на меня.

– О чем ты?

– Он к вам прислушивается. Цитирует вас, считает вас мудрой.

– Мудрой, да? – она посмотрела на лестницу. – Не ожидала услышать такое определение, – она поморщилась. – Кэтрин, если ты любишь Эллиотта, а я знаю, что так оно и есть, ты найдешь способ убедить его поехать в университет. Это его шанс.

Я кивнула.

Она вздохнула.

– Эллиотт последовал бы за тобой на край света. Возможно, на этот раз ты могла бы оказать ему ответную услугу. Или отпусти его. Именно так поступила я, поняв, что рядом со мной он не может стать счастливым. И, боже мой… – в ее глазах заблестели слезы, – если ты примешь такое решение… я тебе не завидую.

Она встала, взяла грязные тарелки и поднялась по ступенькам. Лестница почти тонула в темноте, и я только по звуку шагов догадывалась, где ступает Кэй. Наконец она открыла дверь и вышла.

Эллиотт повернулся и посмотрел на меня снизу вверх, его лицо ничего не выражало. Он ждал, что я скажу.

– Ты все слышал? – спросила я.

– Этому трюку я научился от отца. Мама терпеть не может нас будить.

Он сел, спустил ноги на пол, уперся локтями в колени и стал смотреть на ковер и свои ноги.

Я погладила его по спине.

– Как ты?

– У меня плохое предчувствие, – сонно проговорил он.

Я обняла его за талию и прижалась к его спине, поцеловала в плечо.

– До твоего отъезда у нас есть еще семь месяцев, даже чуть больше.

– Даже если ты порвешь со мной, я не уеду. Мама действует из лучших побуждений, но она понятия не имеет, что я могу сделать и на что готов ради тебя.

– Не говори этого слишком громко. Половина города и так уже думает, что ради меня ты убил Пресли.

Эллиотт нахмурился.

– Ну, хоть кто-то понимает, что я на все для тебя готов.

Я встала.

– Не говори так. Это не смешно.

– Во всей этой ситуации веселого мало.

Эллиотт тоже встал, подошел к комоду, открыл выдвижной ящик, снова закрыл и повернулся ко мне. В руках он держал плоскую коробочку размером с тетрадь, завернутую в белую бумагу и перевязанную полосатой зелено-красной веревочкой.

Он шагнул ко мне.

– С Рождеством.

Я дернула плечом.

– Праздник же завтра.

– Знаю. Открывай.

Я потянула за веревочку, подняла крышку коробочки и увидела внутри черно-белую фотографию. На ней были мы с папой, снимок был сделан за день или два до его смерти. Мы стояли на крыльце и улыбались друг другу. От изображения веяло спокойствием, которое я давно позабыла. Я прижала пальцы к губам, глаза моментально наполнились слезами, и теплые капли покатились по щекам.