Весь этот свет Макгвайр Джейми
– Что смешного?
– Это просто невозможно.
– Кэтрин, ты хочешь сказать, что не можешь поехать в университет, потому что твоя мама не может сама о себе позаботиться? Это ты имеешь в виду, говоря, что помогаешь ей?
– Иногда приходится помогать больше, иногда меньше.
– Кэтрин, – миссис Мейсон всплеснула руками и подалась вперед, в ее глазах плескались печаль и отчаяние. – Прошу тебя. Пожалуйста, позволь тебе помочь. Что происходит у вас дома?
Я нахмурилась, повернулась к психологу спиной и открыла учебник испанского.
Миссис Мейсон вздохнула, и вскоре мерное постукивание клавиш возобновилось.
Мой карандаш поскрипывал по странице тетради, добавляя новый ритм к стуку клавиш. Я уже привыкла сидеть вместе с психологом в этом кабинете. В его успокаивающей тишине я чувствовала себя в безопасности. Тут ни о чем не нужно было беспокоиться, просто сиди и делай домашнее задание. Можно было просто быть.
Перед обедом жалюзи на окнах кабинета задребезжали. В коридоре послышались сердитые голоса, какое-то движение, и миссис Мейсон подняла голову, а потом потянула за шнурок.
Под дверью кабинета стоял тренер Пекэм, одной рукой удерживая за плечо Эллиотта, а другой – какого-то старшеклассника, которого я не узнала, возможно, потому, что оба глаза у него были подбиты и заплыли.
Миссис Мейсон выбежала в коридор, и я последовала за ней.
– Вот этот, – сказал тренер Пекэм, выталкивая вперед незнакомого мне старшеклассника, – начал. А этот, – он пихнул вперед Эллиотта, – закончил.
– Кто это? – спросила миссис Розальски, подбегая к избитому парню. Она помогла бедолаге присесть и приложила к его глазам пару кусочков льда.
– В кои-то веки не мой… – заметил тренер Пекэм. – Оуэн Роу.
У меня упала челюсть.
Миссис Розальски посмотрела на миссис Мейсон.
– Я звоню медсестре. Уверена, у него сломан нос.
Миссис Мейсон кивнула.
– Директор Огастин и заместитель директора Шарп сейчас на собрании. Эллиотт, идем со мной, я провожу тебя в кабинет директора. Кэтрин, пожалуйста, возвращайся за свой стол.
Я кивнула, глядя на Эллиотта: он выглядел виноватым, зато у него на лице не было ни царапины. Левая рука у него опухла, и я невольно задумалась, сколько раз его кулак вошел в контакт с физиономией Оуэна, прежде чем их разняли, и сколько сломанных дверей оказалось на счету Эллиотта за минувший месяц.
Я подошла к сидевшему на стуле Оуэну и помогла ему удерживать лед возле левого глаза.
– Привет, – сказала я.
– Кэтрин?
– Это я.
Оуэн отшатнулся.
– Я просто хочу помочь.
– Несмотря на то что твой парень меня ослепил?
– Ты не ослеп, отеки пройдут, – я помедлила, не зная, хочу ли знать правду. – Что произошло?
Оуэн отвернулся.
– Можно подумать, тебе не все равно.
– Мне не все равно. Знаю… мы в последнее время отдалились друг от друга.
– Отдалились? Скорее, ты забыла о нашем существовании, Кэтрин. Что мы тебе сделали?
– Ничего. Вы ничего не сделали.
Оуэн повернулся ко мне и вздернул подбородок – из-за опухших глаз ему было трудно разглядеть мое лицо.
– Ты не просто бросила двух людей, с которыми дружила большую часть жизни – ты втоптала нас в грязь.
Я вздохнула.
– Мой отец умер.
– Мы это знаем. Мы пытались тебя поддержать.
– Такая помощь мне не требовалась.
– Так почему ты нам не сказала? Почему заставила Минку думать, что она бесполезна? Почему сделала так, что я чувствовал себя бесполезным мусором, который можно просто выкинуть? Понимаю, ты страдала. Так сказала бы нам, что тебе надо побыть одной.
Я кивнула и потупилась.
– Ты прав. Именно так мне и следовало поступить.
– Ты захлопнула дверь у нас перед носом, и не раз.
– Я ужасно с тобой поступила, а ты просто пытался быть моим другом. Но я тогда была не в себе, и все еще не… я сейчас не та девочка, которую ты знал. И сейчас все гораздо хуже, чем тогда.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Оуэн. Боль и злость уже не звучали в его голосе.
Я встала.
– Тебе по-прежнему нужно держаться от меня подальше. Это небезопасно.
Оуэн откинулся на спинку стула и снова надулся.
– Ну, да, а Мэдисон и Сэм, очевидно, неуязвимы перед этой невидимой угрозой?
– Мэдди и Сэм не пытаются войти в мой дом, – прошептала я.
– Ты это о чем? Что-то происходит у вас дома?
Вошли два парамедика, один – низенький и толстый, другой – высокий и худощавый. Они подошли к Оуэну, а я попятилась.
– Кэтрин? – окликнула меня миссис Розальски и глазами указала на открытую дверь кабинета.
Я знала, чего она от меня хочет, поэтому вернулась в кабинет миссис Мейсон и стала заниматься в одиночестве. Прозвенел звонок, сначала возвещая окончание первого урока, а потом – второго. Эллиотт по-прежнему находился в кабинете директора, а остальные члены администрации вели себя как ни в чем не бывало.
Полчаса спустя Эллиотт вышел из кабинета директора. Он не поднимал глаз, а проходя мимо, тихо проговорил: «Извини».
– Привет, – сказала я, ободряюще улыбаясь ему, но Эллиотт быстро выскочил за дверь. За ним следовали два сотрудника службы безопасности. Я повернулась к миссис Мейсон. – Вы отстранили его от занятий?
– Не надо так на меня смотреть, – парировала психолог, подталкивая меня к своему кабинету. – Он только что отправил человека в больницу, так что особого выбора у меня не было.
– Что произошло? – требовательно спросила я.
– Ты же знаешь, я не могу с тобой это обсуждать.
– Ладно, он все равно мне расскажет после уроков.
Миссис Мейсон устало опустилась в кресло и вздохнула.
– Оуэн сказал нечто такое, что не понравилось Эллиотту. Он ударил его кулаком. Несколько раз.
– Эллиотт никогда бы не напал на человека просто так, очевидно, его спровоцировали.
– Неужели? Вообще-то, я слышала о его драке с Крузом Миллером на вечеринке у костра. – Миссис Мейсон принялась раскладывать на столе бумаги, было видно, что она очень сердита.
– Вы хоть представляете, через что Эллиотту пришлось пройти за последний месяц? С тех пор как нас притащили сюда на допрос к этому полицейскому, все вокруг считают, будто мы что-то сделали с Пресли.
– Ну, сегодня речь шла вовсе не о самозащите.
Миссис Мейсон перестала шуршать бумажками и вздохнула, потом посмотрела на меня. В ее глазах читалась искренность.
– Не остановившись после первого удара, Эллиотт сам превратился в агрессора. Не волнуйся, здесь ты в безопасности.
– А Эллиотт – нет.
Миссис Мейсон помолчала, обдумывая мои слова.
– Думаешь, мне следует и его перевести в свой кабинет? Вряд ли кто-то решится задеть Эллиотта, он же здоровенный, как игрок Национальной футбольной лиги США.
– И слава богу, что это так. Каждый раз, когда мы пытаемся пройти от парковки в класс по главному коридору, идем на обед, а потом покидаем школу, мы словно преодолеваем футбольное поле в разгар игры.
– Ученики поднимают на тебя руку?
– Миссис Мейсон… пожалуйста. Не отстраняйте Эллиотта от занятий, он же может потерять стипендию, на получение которой так рассчитывает.
Психолог смерила меня пристальным взглядом. Я еще никогда с таким жаром и так многословно не говорила с ней о своих чувствах и переживаниях, и она определенно решила этим воспользоваться.
– Расскажи, что происходит у вас дома, и я изменю свое решение.
– Вы что… шантажируете меня?
– Да, – спокойно сказала миссис Мейсон. – Скажи, что вы с Эллиоттом скрываете, и я позволю ему завтра вернуться в школу.
У меня упала челюсть. Комната закрутилась у меня перед глазами, стало тяжело дышать.
– Это нечестно. Не уверена, что это ваше предложение вообще этично.
– А это имеет значение? – миссис Мейсон с довольным видом откинулась на спинку кресла.
Она знала, что уже победила.
– Вы хоть можете это сделать? Отменить его отстранение?
– Я могу отправить Эллиотта на домашнее обучение, это успокоит родителей Оуэна.
Я возвела глаза к потолку.
– Говорю же, он может лишиться стипендии.
Миссис Мейсон пожала плечами.
– Это все, что я могу сделать, хочешь – соглашайся, хочешь – нет.
– Домашнее обучение. Вы это сделаете?
– Если ты расскажешь, что происходит в вашем доме.
Я вцепилась в стул, словно это спасательный круг.
– Можешь все обдумать, – предложила миссис Мейсон.
Принять решение оказалось проще, чем я думала. Теперь, когда миссис Мейсон вынуждала меня выбирать между Эллиоттом и гостиницей на Джунипер-стрит, ответ пришел ко мне моментально. Я не сомневалась, что люблю Эллиотта, что достойна его любви. Я понимала, что позволить гостинице прогореть на самом деле означает спасти мамочку.
Возможно, она какое-то время будет меня ненавидеть, но потом простит. Возможно, она будет ненавидеть меня вечно, и все же я знала, что так будет правильно. Все, кто меня любит, поймут, во всяком случае, Алтея и Поппи поддержали бы меня, я в это верила.
Я посмотрела в глаза миссис Мейсон; решение казалось таким простым, но произнести эти слова было так трудно. Я ведь собиралась пойти против всего, что защищала на протяжении двух лет, против того, что вынуждало меня бросить Эллиотта. Впервые за долгое время я не знала, что ждет меня в будущем.
– Тут не о чем думать, – сказала я.
Миссис Мейсон опустила голову, словно морально готовилась услышать мой ответ на свой следующий вопрос.
– Кэтрин, о тебе заботятся дома?
Я кашлянула. Сердце стучало так громко, что миссис Мейсон, как мне казалось, наверняка слушала его стук.
– Нет.
Психолог сложила ладони домиком, терпеливо ожидая продолжения.
Глава тридцать первая
Кэтрин
Мэдисон припарковалась перед домом на Джунипер-стрит, а Сэм, открыв рот, уставился на пыльные окна и облупившуюся краску фасада.
– Ух ты, – пробормотал он.
– Спасибо, Мэдди. Знаю, твой папа не хочет, чтобы ты со мной общалась, так что я очень ценю то, что ты меня подвезла. Надеюсь, у тебя не будет из-за меня неприятностей.
Мэдисон повернулась ко мне, всем своим видом демонстрируя возмущение.
– На улице минус пятнадцать, а Эллиотту нельзя появляться на территории школы, так что он не может тебя забрать. Разумеется, я подвезла тебя до дома.
Я улыбнулась.
– Спасибо. Миссис Мейсон тоже предлагала меня подвезти, но я видела ее список дел на сегодняшний вечер. Там целых две страницы.
– Хочешь, провожу тебя до двери? Или прямо до прихожей? – предложил Сэм, жадно рассматривая дом.
– Сэм! Господи! – выругала его Мэдисон. – Нашел время!
– Нет, спасибо, – поблагодарила я, берясь за свой рюкзак.
Мэдисон тронула меня за руку.
Я занесла рюкзак в дом и пошла наверх. В комнате я сложила свои вещи – рубашки, штаны, носки, нижнее белье – и затолкала их в чемодан, который папа купил для меня несколько лет назад. Я сто раз фантазировала, как впервые воспользуюсь этим чемоданом, но ни разу мне не приходило в голову, что я переселюсь из гостиницы на Джунипер-стрит в другой дом, тоже в Дубовом ручье.
В голове возникало множество возможных сценариев развития событий: реакция мамочки, прощание, надежда, что в конце концов все будет хорошо. И все же никакие страхи не заставили меня пожалеть, что я помогаю Эллиотту. Он хороший, как Алтея и папа. Его загнали в угол, и ему пришлось выбираться самостоятельно, однако он был готов на все ради тех, кого любил. Просто мне повезло оказаться в числе этих людей.
Внизу раздался шум: кто-то хлопал дверцами кухонных шкафчиков. Кто-то молодой и нетерпеливый, но не Поппи.
– Привет, – сказала я, входя на кухню и садясь за стол.
– Выглядишь ужасно, – отрывисто брякнула кузина Имоджен.
Она поставила передо мной чашку чая и скрестила руки на груди.
Я сидела за столом, грея руки о дымящуюся чашку, как будто это костер. Имоджен как всегда была одета в свою любимую футболку с изображением руки, показывающей знак мира, а волосы как обычно заправила за уши. Она стояла, прислонившись бедром к стене, и наблюдала за мной. Почти все кухонные шкафчики были открыты. Имоджен искала чайные пакетики и не потрудилась закрыть дверцы.
Обычно, после того как ее отец грубо вел себя со мной, Имоджен протягивала мне оливковую ветвь в виде чашки чая, но раньше это случалось через день или через два после того как дядя Жаб устраивал сцену. До сего момента мамочка еще никому не запрещала приходить. Я до последнего надеялась, что дядя Жаб и Имоджен больше никогда не появятся в нашем доме.
Имоджен гневно уставилась на меня.
– Ну? Ты будешь пить этот дурацкий чай или нет?
Последовало неприятное молчание, так что стало слышно, как ветер задувает в щели оконных рам. Наверху хлопнула дверь, и мы обе посмотрели на потолок.
– Дюк? – неуверенно спросила Имоджен.
– Расслабься. Это просто ветер.
Занавески были задернуты, так что в столовую и кухню проникало совсем немного серебристого света. Облака, похоже, обосновались в небе над Дубовым ручьем на всю зиму. Никто не мог запретить им остаться, и никто не радовался их присутствию – прямо как гостям в доме на Джунипер-стрит.
– Ты никогда не грустишь. Почему ты такая печальная? Что сегодня случилось? Твоя мамочка рассказала моему отцу о пропавшей девушке. Есть какие-то новости о ней?
Мысль о дяде Жабе меня рассердила. Предполагалось, что ему не позволят вернуться. Неспособность мамочки сдержать слово лишний раз доказывала, что ее депрессия перешла в более тяжелую стадию. Я поковыряла трещинку в стоявшей передо мной чашке.
– Нет.
– Нет? – переспросила Имоджен. – Ты ничего о ней не слышала?
– Только то, что она пропала, – ответила я, делая маленький глоток. – Имоджен… Где мамочка?
Имоджен переступила с ноги на ногу.
– Наверху. А что?
– Попроси ее спуститься. Мне нужно с ней поговорить.
Имоджен напряглась.
– О чем это?
– Я хочу поговорить с мамочкой. Не с тобой. Скажи ей спуститься.
Имоджен скрестила руки на груди, злобно усмехнулась и упрямо поглядела на меня.
– Ладно, – я сделала еще глоток. – Я уезжаю. Сегодня.
– Что? – Имоджен подошла к столу. – О чем ты говоришь?
– Эллиотта сегодня отстранили от занятий. Я рассказала миссис Мейсон про гостиницу, чтобы ему разрешили учиться.
Имоджен наклонилась и поглядела на меня исподлобья, потом тихо спросила:
– Что ты ей рассказала про гостиницу?
Я встретила ее взгляд: в ее глазах не было страха, и все же я не сомневалась: Имоджен боится.
– Что мамочка больна и всеми делами занимаюсь я одна.
– Это ложь, – прошипела Имоджен. – Тетя Мэвис хорошо о тебе заботится.
– Она уже давно обо мне не заботится, – я повертела в руках кружку и отвела глаза.
– Забери свои слова обратно. Забери их! – завопила Имоджен мне в ухо.
Я поморщилась и отклонилась.
– Ты должна привести мамочку, – сказала я, стараясь говорить спокойно. – Они скоро будут здесь.
– Кто? – взвизгнула Имоджен.
– ДНБ.
Имоджен презрительно скривилась.
– Что это такое?
– Департамент национальной безопасности, – ответила я.
Эти слова легли мне на сердце тяжким грузом, ведь я только что сделала то, чего обещала никогда не делать.
Имоджен испуганно посмотрела на меня, потом захныкала, повернулась и побежала вверх по лестнице с криками:
– Мэвис! Мэвис!
В дверь громко постучали, и я бросилась открывать. На пороге стоял Эллиотт. Дыхание вырывалось из его рта белыми облачками, в руках он держал разорванный конверт и какую-то сложенную бумагу.
– Что ты сделала? – спросил он.
– Что ты наделала? – завопила мамочка, сбегая вниз по лестнице. Она схватила меня за плечи и стала трясти.
Эллиотт оттащил меня и вклинился между нами.
– Тихо, тихо… Подождите минутку. Давайте успокоимся.
– Успокоимся? Успокоимся?! – пронзительно выкрикивала мамочка.
Я закрыла глаза.
– Она терпеть не может такие уговоры.
– Как ты могла так со мной поступить? – не унималась мамочка, отталкивая Эллиотта. – Ты рассказала… про нас этой стерве психологу, а теперь это? Ты хочешь жить в полуразрушенном приюте в компании еще десяти детишек? С незнакомцами? Ради чего? Ради него?
– Что? – Эллиотт повернулся ко мне. В его глазах плескалась боль, очевидно, он посчитал себя преданным, коль скоро психолог знала нечто такое, чего не знал он. – Ты рассказала миссис Мейсон?
– Я сказала ей достаточно.
– Достаточно для этого? – спросил Эллиотт. Он поднял конверт повыше. – Для этого?
Рядом с «Крайслером» Эллиотта остановился черный автомобиль-фургон, а следом подъехала полицейская машина. Я вырвалась из рук мамочки и побежала наверх.
Эллиотт посмотрел на черный фургон, на бумагу, потом на меня.
– Ты уезжаешь? Куда они тебя увозят?
– Я пока не могу сказать.
Таща две сумки и рюкзак, я спустилась по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки. Когда я дошла до входной двери, мамочка схватила меня за куртку.
– Нет. Ты никуда не пойдешь.
– Мамочка, ты должна поправиться. Ты должна закрыть гостиницу…
– Нет! – выкрикнула она.
– Ты должна ее закрыть, и все гости должны ее покинуть. Тогда я вернусь. Я останусь с тобой. Но… – заметив, что мамочка таращится на черный фургон и не слушает меня, я осторожно взяла ее за подбородок и заставила повернуть голову. – Мамочка? Послушай меня. Тебя спросят, с кем ты хочешь, чтобы я осталась. Мне нужно, чтобы ты назвала миссис Мейсон. Ребекка Мейсон, школьный психолог. Ты должна сказать, что не возражаешь, если я поживу у нее.
Из фургона вышли мужчина и женщина и направились к дому.
– Мамочка? Миссис Мейсон, – повторила я.
Миссис Мейсон сказала, что я могу пожить у нее, но только в том случае, если мамочка подпишет документы, согласие на мой переезд. Если нет, меня заберут в отделение Департамента национальной безопасности, а потом разместят в каком-то другом месте.
– Нет! – Мамочка попыталась одной рукой втащить меня в дом, а другой закрыть дверь.
Она была вне себя от ужаса. Я посмотрела ей в глаза.
– Я вернусь.
– Когда? Что… что я буду делать? Я же останусь совсем одна. Что я буду делать? – бормотала мамочка.
По ее щекам текли слезы.
Раздался быстрый стук, стеклянная дверь распахнулась, и в прихожую вошли незваные гости. Мужчина в костюме поправлял галстук. Следом, неуверенно поглядывая на нас, проскользнул встревоженный Эллиотт.
– Миссис Кэлхун, я – Стефани Барнс, – представилась женщина. На вид лет двадцати пяти, она была чуть ниже мамочки и явно нервничала. – Мы с моим коллегой Стивеном Фраем приехали из Департамента национальной безопасности Оклахомы, с нами офицер Калпепер из полицейского участка Дубового ручья. Мы приехали забрать Кэтрин в безопасное место, где она будет находиться до тех пор, пока мы не получим больше информации о том, что она рассказала сегодня своему школьному психологу.
– Куда вы ее забираете? – жалобно простонала мамочка, обеими руками хватая меня за куртку. Паника и страх в ее голосе разрывали мне сердце.
Между нами вклинился полицейский.
– Миссис Кэлхун, у нас на руках постановление суда. Вы должны отойти в сторону и позволить мистеру Фраю и мисс Барнс сделать их работу.
– Мама, делай, как он говорит, – попросила я, делая шаг к сотрудникам социальной службы. – Не забывай питаться. У нас есть хлеб, арахисовое масло и варенье для Поппи.
– Кэтрин! – Мамочка попыталась ухватиться за меня, но полицейский и мисс Барнс ее оттеснили.
– Эй! Подождите! – воскликнул Эллиотт и бросился к двери.
Мистер Фрай вывел меня на крыльцо и отконвоировал по неровной дорожке к калитке. Там нас нагнал Эллиотт, но мистер Фрай преградил ему дорогу, не давая выйти на улицу вслед за нами.
– Все в порядке, – вмешалась я. – Это мой друг.
– Куда ты едешь? – испуганно спросил Эллиотт. – Тебя увезут из Дубового ручья?
