Я наблюдаю за тобой Джуэлл Лайза

– 42 –

Если день начался с разговора с самой сексапильной девчонкой в Мелвилле, это не может не выбить из колеи. Если день начался с глубоко личного разговора об отношениях с отцом – тем более. Последние слова Дженны до сих пор звучали у Фредди в ушах: «Как считаешь, твой папа мог бы…»

Что она имела в виду? В чем его подозревает? Еще интереснее, в чем сам Фредди подозревает отца?

У него есть пара предположений, легковесные гипотезы, основанные на смутных детских воспоминаниях. Никаких фактов, лишь давнее ощущение, что над их семьей тяготеет злой рок.

Фредди отчетливо помнил: вот он стоит и смотрит, как женщина на озере нападает на отца. Тогда его охватило головокружительное предчувствие, что ему вот-вот откроется нечто важное об отце, об их семье. Он ожидал знака свыше, но так и не дождался.

Повернув к школе, Фредди увидел Макса. Тот посмотрел на бывшего приятеля со страхом и отвращением. Проходя вслед за Максом по школьному двору, Фредди представил, как берет огромные ржавые ножницы, отрезает его отвратительные длинные патлы и заталкивает ему в глотку.

Фредди отдал телефон администраторше, сидящей в будке из красного дерева, положил в шкафчик рюкзак и куртку и зашел в туалет. Еще один минус старомодных частных школ, расположенных в викторианских особняках: отвратительные, холодные, гулкие туалеты. Фредди пристально оглядел себя в зеркало. Каким меня видит Дженна Трипп? Фредди провел рукой по волосам, прямым и блестящим, как у мамы. Она стрижется под каре; ей идет. Длинные волосы и прямая челка делают меня похожим на монаха. Или на девчонку. Вспомнился Макс с его мерзкими девчачьими патлами. Фредди стянул волосы в хвост, намотал на кулак, оскалился, зарычал. А потом улыбнулся.

По дороге из школы он зашел в греческую парикмахерскую на углу и заплатил десять фунтов, чтобы ему состригли всю эту гадость. Как выразился парикмахер, «под третий номер». Когда с него сняли пластиковый фартук и смели с плеч обрезки волос, Фредди пристально вгляделся в свое отражение: мальчик внезапно превратился в мужчину. Вместе с волосами исчезли все признаки слабости и безволия. Он больше не из тех, кого Макс называет «парни вроде нас». Он больше не похож на маму, но и на папу тоже не похож. Из зеркала смотрел совершенно другой Фредди – закаленный, свирепый, бодрый и хищный. «Охрененно неотразимый», – подумал он, проводя ладонью по бархатистой макушке.

Фредди прошел мимо школы Ромолы, мимо ее дома и, наконец, по старой памяти и чтобы прочувствовать, каково это – бродить по городу с бритой башкой, – мимо «Чики-дрики». Он не встретил ни Ромолу, ни Джоуи, но его это не расстроило. Прогулка в новом непривычном облике сама по себе волновала кровь. «Выгляжу как гопник, – подумал Фредди. – У меня такой вид, будто я способен напасть сзади или затеять драку». По улице брела банда подростков в дешевых мешковатых спортивных костюмах; накачанные мышцы, резкие движения, сальные волосы, мутные глаза, в пальцах – спиннеры. Обычно Фредди робел, прятался в тень или переходил на другую сторону улицы. Часто его провожали улюлюканьем или злобными взглядами. Сегодня он смело прошел мимо, подобравшись и ощетинившись. Затаив дыхание, он ожидал агрессии от уличной шпаны, однако те не обратили на него ни малейшего внимания. Я больше не похож на убогого ботана из частной школы. Я исчез с их радаров.

Когда Фредди вернулся домой, мама лежала на диване. Если ее обычная гиперактивность утомляла, то приступы апатии пугали. Он ворвался в комнату и встал прямо перед ней, рассчитывая ее взбодрить.

– Та-дам! Ну как тебе?

Мама взглянула на него. С утра субботы ее глаза оставались мутными и тусклыми, но теперь в них отразился священный ужас.

– О господи, Фредди! Что ты натворил?

– Подстригся! Челка лезла в глаза.

– У тебя… у тебя такие чудесные волосы…

– Ничего подобного. С этими дурацкими патлами я был похож на фрика. – Он присел на диван рядом с мамой и улыбнулся. – Ну хватит, не смотри на меня так.

– Ты сам на себя не похож.

– Знаю. Круто, отличное ощущение.

– Через месяц мы поедем к бабушке. Надеюсь, они отрастут, не то ее удар хватит.

– Подумаешь, волосы! – сказал Фредди, отлично понимая: дело не только в волосах. Изменилась сама его суть. Он взглянул на маму и увидел, что та плачет. – Ну прости. Мне просто необходимо было подстричься. Ты тут ни при чем, честное слово. Не плачь, пожалуйста.

Однако мама продолжала плакать. Фредди подсел к ней поближе и попытался обнять. Она вскрикнула от боли и оттолкнула его.

– Что с тобой? – воскликнул он. – Что случилось?

– Ничего. Спину прихватило.

Фредди вспомнил темный край синяка на ее шее, громкие голоса родителей, доносящиеся в пятницу из спальни. Отстранившись, он заглянул маме в глаза и произнес:

– Что произошло между тобой и папой в пятницу вечером?

– Ты о чем? – спросила она, вытирая глаза рукавом.

– Папа ушел из дома поздно вечером и вернулся с пакетом кукурузных хлопьев, потом вы кричали друг на друга, и с тех пор ты выглядишь подавленной. И еще… – Фредди осторожно отодвинул ворот ее рубашки. Мама резко отвернулась и поправила ворот. – Что это?

– Ничего. Натерла.

– Натерла? Шею?

– Проснулась и обнаружила, вот и все. Мне не больно.

Фредди вздохнул. Внезапно мама показалась ему совсем чужой. «Кто ты? – хотел спросить он. – Кто же ты?»

– Что случилось в Озерном крае? – вырвалось у него. – Кто была та женщина?

– Какая женщина?

– Да ладно тебе, мама, ты отлично понимаешь, о ком я. Я слышал, как вы с папой разговаривали на кухне.

Фредди осмелел. Надоело, что он, словно калека, обретается в своей комнате наверху, а жизнь проходит мимо. Надоело быть вечным ребенком. Он хотел больше самостоятельности, больше власти, больше влияния на происходящее. Где-то глубоко, среди темных перепутанных корней того непонятного случая в Озерном крае, спрятан ключ от сундука, внутри которого клубится тьма, окутывающая их семью.

– Ничего особенного не произошло, – сказала мама. – Ты и сам знаешь. Мы сто раз уже об этом говорили.

– Тоже мне «ничего особенного»! – твердо заявил Фредди. – Я думаю, та женщина знала папу. Она напала на него, потому что он совершил нечто плохое. Похоже, вы оба мне лжете.

– Хватит дурачиться, малыш.

– Я не дурачусь, я совершенно серьезно. Что папа сделал той женщине? Расскажи, мне нужно знать.

– Наверное, это как-то связано с его работой. Может, ему пришлось исключить ее дочь, а может, она была недовольна оценками. Иногда родители бывают чрезмерно чувствительными.

– Дочь? – переспросил Фредди. – С чего ты взяла, что именно дочь?

– Да ни с чего! – выкрикнула мама. Он удивленно взглянул на нее, и она продолжила уже мягче: – Сын, дочь – какая разница. В общем, ребенок.

Фредди кивнул. Вот оно: дочь. Непреднамеренная оговорка. Долгожданная зацепка. Все-таки женщина из Озерного края не обозналась. У ее дочери были отношения с его отцом, и от этого та дама впала в безумную ярость.

– 43 –

17 марта

Впятницу Альфи вернулся от Тома и Николы с конвертом наличных.

– Дело сделано, – объявил он. – Оплату получил. Пойдем-ка в «Мелвилл», выпьем шампанского.

– А лучше, – прервала его Джоуи, вспомнив о стертых ногах и немытой голове, – купим бутылку шампанского и выпьем ее в постели в перерыве между пиццей и сексом.

Альфи глянул на нее с интересом.

– Пицца и секс, говоришь? – Он ухмыльнулся и принялся стаскивать комбинезон. – Отлично! Ты идешь за шампанским, а я приму душ и закажу пиццу.

Джоуи заглянула в конверт, провела пальцем по стопке банкнот. «Деньги Тома», – с замиранием сердца подумала она.

– Заметано.

В поселке было людно. Весеннее тепло пробудило жителей от зимней спячки. Некоторые рестораны даже выставили столики на улицу, и Джоуи пожалела, что не приняла предложение Альфи провести вечер вне дома.

Холодильник с напитками стоял в глубине магазина. Альфи разрешил потратить не больше тридцати фунтов. Джоуи выбрала бутылку марочного вина за двадцать девять девяносто девять и направилась к кассе. Повернув за угол, она обнаружила, что стоит в очереди как раз за Томом Фицуильямом. Первым побуждением было оставить бутылку и уйти, однако, прежде чем она успела спастись бегством, Том ее заметил, и его лицо озарила искренняя улыбка.

– Джозефина! Приветствую.

– Привет, Том! – отозвалась Джоуи и поставила бутылку на прилавок рядом с покупками Тома.

– У вас какое-то событие?

– Нет. – Ее голос прозвучал чересчур громко и напряженно. – Просто отмечаем получку. Собственно, вашими деньгами.

– Ах, да. – Том покосился на купюры в руке Джоуи. – Альфи сегодня закончил работу. Теперь все ясно.

Джоуи вручила деньги парню за стойкой. Тот выдал ей пенни сдачи и принялся заворачивать бутылку в оберточную бумагу.

– Так как у вас дела? – раздался позади голос Тома.

– Прекрасно, – ответила она. – А у вас?

– Тоже прекрасно.

– Вот и хорошо, – сказала Джоуи, еле слыша собственные слова. – Просто замечательно.

Том ждал ее у выхода. На его губах играла улыбка; он был так красив, что Джоуи боялась поднять глаза.

– Идете наверх? – поинтересовался он.

Джоуи кивнула.

– Хорошо. Пройдусь с вами.

– Ладно, – с усилием улыбнулась она.

– Рад был встретить вас в баре.

– И я вас.

– Фредди разволновался.

Джоуи непонимающе взглянула на Тома.

– Занудный престарелый папаша разговаривает с загадочной юной красавицей.

– Ах, вот оно что! Боюсь, выражение «юная красавица» – не про меня.

– Вы себя недооцениваете.

– Вовсе нет! Через три года мне стукнет тридцать. Я, возможно, симпатичная, но уж никак не красивая.

– Когда тебе пятьдесят один, тридцать – вообще не возраст. Да, вы определенно симпатичная. И очень красивая.

Джоуи сглотнула. Ошибки быть не может: Том Фицуильям с ней заигрывает. Она несколько недель грезила о подобном разговоре, и вот мечта сбылась. Следует немедленно это прекратить. Однако она ответила:

– Спасибо, я польщена.

Том остановился, Джоуи тоже. Он как будто хотел что-то сказать, но передумал и улыбнулся.

– Знаете, то, что произошло тогда, в пабе…

– Пожалуйста, не надо, – перебила она. – Даже вспоминать не хочу.

– В том-то и дело. Я все время об этом думаю: когда один, в машине, в душе… Тот случай не выходит у меня из головы.

Джоуи почувствовала, что краснеет.

– Я не жду от вас ответа или каких-то действий. Просто хочу, чтобы вы знали: мне понравилось. Было здорово. И я ни в коем случае не думаю о вас плохо.

– Спасибо.

Они перешли дорогу напротив отеля «Мелвилл» и оказались у подножия холма. Вдоль отвесной каменной стены шла узкая тропка, укрытая густой листвой. Среди пышной весенней зелени прятались мутные уличные фонари. Здесь не было домов, лишь облезлая красная телефонная будка и старинный почтовый ящик, приделанный к стене. Безлюдное, укромное место.

Джоуи пришло в голову, что они с Томом могут заняться сексом и их никто не увидит. Прямо здесь. Легко. Но потом ей вспомнился Альфи: он ждет ее дома, бодрый и свежий после душа.

Она решила ускорить шаг, разрушить возникшую неловкость дежурным замечанием: «Надо поторопиться, иначе шампанское нагреется», однако Том внезапно остановился, наклонился к ней и сказал:

– Вы не могли бы?.. – Его теплое дыхание коснулось ее лица, словно волна летней жары. – Вы не могли бы сделать это сейчас?

– Что?

– То, что делали тогда… когда мы ушли из паба… – Он осторожно взял Джоуи за руку. Та закрыла глаза, понимая, что именно должно произойти. Ей хотелось прекратить это, но она не могла остановиться, и вот ее рука оказалась там, прямо там, пальцы сомкнулись вокруг него. Том застонал, зарывшись лицом в ее волосы, положил ладонь ей на бедро, притянул ближе, коснулся губами мягкой впадины между шеей и ключицей, и Джоуи расплавилась и напряглась одновременно. Пакет с шампанским оказался на земле. Свободной рукой Джоуи обвила Тома за шею, глубоко вдохнула его запах. Они стояли, слившись воедино, – трепещущее средоточие влечения, дыхания, вожделения.

Внезапно их осветил луч фар. Том и Джоуи отпрянули друг от друга. Джоуи подняла пакет, и оба, не сговариваясь, молча побрели на холм. Проводив Джоуи до двери, Том вежливо кивнул и произнес:

– Приятного вечера.

Джоуи кивнула в ответ и поспешно вошла в дом.

Джоуи проснулась в семь утра. Не в силах вновь уснуть, она натянула кофту, влезла в садовые боты Ребекки, заварила кофе, вышла в сад и вгляделась сквозь туманную дымку на соседний дом, надеясь, что Том тоже смотрит на нее из окна.

Оказывается, в саду есть калитка. Джоуи раньше ее не замечала. Она отперла щеколду и вышла на усыпанную гравием дорожку. С одной стороны стояли разноцветные коттеджи, с другой темнел лес. Над головой шелестели деревья, в ветвях щебетали птицы. Оказалось, что у всех домов в «Мелвиллских высотах» есть выход на эту дорожку. Поставив кружку на невысокую ограду, Джоуи тихо прошла вперед и остановилась у дома Фицуильямов.

Сквозь щели в заборе были видны смутные очертания Тома и Николы, передвигающихся по кухне. У Джоуи внутри все переворачивалось – от чувства вины, от вожделения, от ревности.

На маминой могиле лежал свежий букетик дешевеньких нарциссов.

Джоуи положила свои цветы рядом и выпрямилась.

– Привет, мама. Вижу, папа приходил. Он у нас неуловимый, все делает втихаря.

Она глубоко вздохнула, стараясь унять слезы. Мама умерла, отец не хочет общаться… Потерять за год обоих родителей – это не шутка.

– Мама, я опять в полной жопе. Реально в полной жопе. Я такое натворила… Хуже, чем тот случай с водкой. Хуже, чем когда сбежала из дома в шестнадцать. Хуже, чем Робби Миллер. Хуже, чем история с мопедом. Просто ужас. Тот мужчина… Том Фицуильям… мы снова встречались. Вчера вечером. – Голос Джоуи пресекся, она проглотила непрошеные слезы. – Альфи ждал дома, хотели отпраздновать очень важное для него событие… – Джоуи опасливо оглянулась и продолжила: –…Он попросил меня потрогать его. Снова. И я это сделала. А потом мы… были вместе. Мы не целовались, поэтому не могу подобрать подходящего слова. Но это совершенно потрясающе, невероятно… я такого никогда не испытывала. А теперь я совсем запуталась… Не могу забыть, только об этом и думаю. Только о нем и думаю. Мама, кажется, я схожу с ума. Наваждение какое-то. Будто… – Джоуи замолчала и подняла глаза к льдисто-голубому небу. – Я чувствую, что вот-вот совершу ужасную глупость. Ты нужна мне, мама. Только ты можешь мне помочь.