Я наблюдаю за тобой Джуэлл Лайза
– Давайте отвлечемся от вчерашнего вечера и вернемся в прошлое. Миссис Маллен, не могли бы вы рассказать нам, что происходило в девяносто седьмом году, когда вы жили в Бертоне-на-Тренте?
Мистер Маллен снова недоволен.
– Э-э… что-то мне это не нравится. Сперва моя сестра, теперь…
– Мистер Маллен, понимаю ваше беспокойство, однако в ходе расследования мы обязаны рассмотреть все версии, даже маловероятные. Мы могли бы забрать миссис Маллен в участок для допроса, но, учитывая ее состояние, лучше этого избежать. Поэтому, если не возражаете, давайте продолжим.
Роуз широко улыбается, и Джек улыбается в ответ – он явно не способен проявить невежливость.
– Благодарю. – Роуз переводит взгляд на Ребекку. – Миссис Маллен, понимаю, вам тяжело вспоминать об этом, и все же я прошу вас рассказать, что случилось в девяносто седьмом году с вашей сестрой. Пожалуйста.
– Откуда вы?..
– Просто знаем, и все.
– Но как это связано с…
– Возможно, никак. Тем не менее нам нужно это обсудить и обдумать.
Ребекка смотрит на Джека. Тот накрывает ее руки своими.
– Моя сестра покончила жизнь самоубийством.
– Как ее звали?
– Женевьева. Вива. Вива Харт.
– Почему она покончила с собой?
– Мы не знаем. Она не оставила записку. Ее травили в школе.
– Вероятно, после смерти сестры вы нашли ее дневник.
– Да.
– Прочитав его, ваши родители обратились в полицию с заявлением против одного из учителей Женевьевы.
– Да.
– И этого учителя звали Том Фицуильям.
Джек Маллен изумленно смотрит на жену и издает невнятный звук.
Ребекка опускает голову.
– Я не знаю, как его звали. Знаю только, что он преподавал английский.
– У нас есть копии избранных страниц из ее дневника. Ваши родители принесли их в полицейский участок Бертона-на-Тренте. Там точно указано имя этого учителя: Том Фицуильям. Его вызвали на допрос и отпустили через тридцать пять минут без предъявления обвинения. А теперь, двадцать лет спустя, вы живете с ним по соседству.
Ребекка складывает руки на животе: ее поза свидетельствует о готовности обороняться.
– Поразительное совпадение, не так ли?
Джек заглядывает Ребекке в лицо, пытаясь привлечь ее внимание; та неотрывно смотрит на стол, в невидимую точку на блокноте Роуз.
– Чистая случайность, – говорит она.
– Должно быть, это ужасно – переехать в новый красивый дом и обнаружить, что живете рядом с человеком, которого ваши родители винили в смерти вашей младшей сестры.
– Я не думала о нем в таком ключе. – Ребекка нервно тянет за рукава платья. – Тогда я была ребенком.
Роуз выдерживает паузу.
– А ваши родители? Где они сейчас?
– Мама умерла в двенадцатом году от рака. Отец… понятия не имею, где он. Много лет его не видела. Он хронический алкоголик, держится от меня подальше.
– То есть вы остались одна?
– Да, одна. Правда, теперь со мной Джек.
– И ребенок.
Ребекка опускает глаза на живот и вымученно кривит губы.
– Да, и ребенок.
– Когда вам рожать?
– Первого мая.
Роуз напряженно улыбается. Господи, ради этого нерожденного малыша, пусть все окажется не так, пусть выяснится, что это просто домыслы неадекватной женщины и ее впечатлительной дочери.
– Я хотела бы показать вам одну фотографию… – Она достает из сумки конверт, вытаскивает снимок и придвигает к Ребекке. – Снимок сделан вчера вечером у вашего дома, в восемь восемнадцать, как раз когда Том Фицуильям вернулся домой. Кто-то идет от коттеджа Фицуильямов и поворачивает к вашей задней калитке. Вот, смотрите.
Ребекка придвигает снимок ближе, вглядывается в него и тут же отодвигает.
– Кто это?
– Трудно сказать, качество очень плохое. Но если внимательно посмотреть вот сюда, – Роуз указывает на яркое пятно в центре человеческой фигуры, – можно различить нечто круглое. Похоже на большую пуговицу. Сейчас наши специалисты улучшают качество снимка, так что вскоре мы узнаем, кто этот человек. У вас есть какие-то соображения, миссис Маллен?
– Понятия не имею, кто это может быть.
– Ясно, – говорит Роуз, оставляя фотографию в центре стола. – Исчерпывающий ответ. Что ж, – обращается она к Филипу, – полагаю, на сегодня все. Или у вас есть еще вопросы?
Филип глубоко вздыхает, поправляет темно-синий галстук.
– Один короткий вопрос, миссис Маллен, и мы уйдем. – Он надевает очки для чтения, заглядывает в блокнот, быстро и рассеянно, точно так, как они договорились в машине по дороге сюда. – Вам знакома миссис Фрэнсис Трипп?
– Никогда о ней не слышала.
– Она живет в поселке. Полагаю, вы пару раз встречались. Дама, которая считает, будто ее преследуют.
– Не понимаю, о ком вы говорите.
– Вот она. – Филип придвигает к Ребекке фото миссис Трипп.
– Ах да, я ее видела. Она немного…
– Неадекватная. Несколько дней назад сын мистера Фицуильяма сфотографировал вас, беседующих на улице.
– Да-да, припоминаю.
– О чем вы говорили?
– Она несла всякую ересь, дескать, за ней следят. Я уж и не знала, как от нее отделаться.
– Тут вот какое дело, – Филип снимает очки и кладет руки на стол. – Вчера в шесть часов вечера миссис Трипп получила сообщение в чате, что Том Фицуильям организует у себя дома большое собрание всех ее преследователей. Ей предложили пойти туда и все сфотографировать. Женщина, пославшая сообщение, якобы живет в Молде, но мы проверили IP-адрес и установили, что письмо было отправлено из Мелвилла.
У Ребекки дернулся уголок рта.
– Весьма удачно, что миссис Трипп оказалась вчера вечером рядом с вашим домом. Она подтвердила, что вы находились у себя в кабинете. По ее словам, она видела, как вы сидите у окна. Только вот ваш стол вовсе не у окна, а у стены, не так ли? А мисс Маллен, проходя мимо вашего кабинета в восемь часов вечера, обратила внимание, что у окна стоит картонная фигура. И еще, – Филип стучит пальцем по фотографии, сделанной на задней тропинке. – Это вполне могли быть вы, если бы не провели весь вечер в кабинете, как утверждаете. Пуговица на вашем пальто расположена довольно высоко над животом. Совсем как здесь. – Он показывает пальцем на фото, вздыхает и откидывается на стуле. – Миссис Маллен, вы ничего не хотите рассказать нам о своих перемещениях вчера вечером? Может быть, вы о чем-то забыли упомянуть? Вдруг вспомните что-то важное?
В воздухе повисает гробовая тишина.
Джек смотрит на Ребекку.
– Бекс, – говорит он, – ну же, Бекс.
Ребекка отводит глаза.
– Миссис Маллен? – настойчиво произносит Филип.
Наконец Ребекка поворачивается к Роуз и Филипу, поднимает мрачный, решительный взгляд.
– И с чего бы мне убивать Николу Фицуильям? – хрипло интересуется она.
Роуз судорожно вздыхает. Вот он, краеугольный камень. Зачем беременной женщине под покровом темноты пробираться на кухню к соседке и втыкать ей нож в спину, даже если она двадцать лет питает неприязнь к ее мужу? Этот вопрос не давал Роуз покоя с тех пор, как Дженна и Фрэнсис Трипп рано утром пришли в участок с целым ворохом доказательств и теорий. Она провела два часа, складывая кусочки мозаики то так, то этак, в надежде докопаться до сути. И только час назад к ней пришло озарение.
Дженна Трипп сказала, что Никола Фицуильям в девяностых годах училась в школе, где преподавал Том Фицуильям. Правда, они познакомились уже после того, как Никола получила аттестат. Роуз читала и перечитывала страницы из дневника Женевьевы Харт: раз за разом в описаниях ужасной травли, которой подвергалась девочка, всплывало одно и то же имя.
Никки Ли была главарем и кукловодом: она стояла в стороне и наблюдала, пока ее приспешники измывались над Вивой. От Никки Ли пахло сигаретами и лосьоном для бритья. Она высветлила волосы и стягивала их в тугой хвост; скулы у нее острые, как бритвы, брови тонко выщипанные, совершенно неподвижные, а глаза похожи на осколки грязно-голубого льда. Даже пиная Женевьеву в спину, Никки Ли не вынимала руки из карманов. Она говорила, что от Женевьевы воняет учительской спермой. Она плевала Женевьеве в волосы и растирала плевок ногой. Она распустила слух, будто у Женевьевы хламидии, а простуда на губах – из-за того, что та делает учителям минет. Она подбила своих дружков рвать работы Женевьевы по рисованию. По вечерам Никки Ли, засунув руки в карманы, сидела на стене напротив дома Женевьевы, курила и наблюдала; ее присутствие выдавал лишь огонек сигареты, мерцающий во тьме. Никки заявила Женевьеве, что, если та расскажет кому-то об издевательствах, она убьет ее собаку – засунет ей в задницу железный прут и будет толкать, пока тот не вылезет из пасти. Женевьева писала в дневнике, что Никки постоянно следит за ней – куда Вива, туда и она. Подкарауливала, подглядывала, оскорбляла, щипала, плевала, била, преследовала, ненавидела, лгала, пинала, не давала проходу. Целый год, ужасный, невыносимый, немыслимо длинный год.
Роуз позвонила в школу и попросила прислать выпускной альбом класса, где училась Женевьева. Ответ пришел почти сразу. С замиранием сердца Роуз ждала, пока файл загрузится. Наконец ей удалось его открыть. Через тридцать секунд они с Филипом уже ехали к Малленам.
Теперь Роуз смотрит на Ребекку, и ее сердце разрывается от горечи. Она в последний раз роется в сумке, чтобы достать еще одно фото.
– Пожалуйста, взгляните на снимок. – Она смотрит на Ребекку, ожидая ее реакции. – Вы можете сказать, кто это?
– Да, – шепчет Ребекка, – это Никки Ли.
– Верно, Никки Ли. Девочка, которая довела вашу сестру до самоубийства. Вы ведь знаете, как теперь ее зовут?
Глаза Ребекки наполняются слезами. Она судорожно вздыхает, пытаясь удержаться от рыданий.
– Не может быть, – потрясенно шепчет Джек на заднем плане.
– Ее зовут Никола Фицуильям, – произносит Ребекка.
– Господи! – восклицает Джек Маллен. – Боже мой!
– Правильно, – тихо говорит Роуз. – Итак, Ребекка, теперь вы нам расскажете, что произошло прошлым вечером?
Ребекка Маллен кивает.
– Да, – отвечает она. – Я все расскажу.
IV
Некоторое время спустя
– 67 –
26 августа
Дорогой мистер Фицуильям!
Вчера я получила результаты экзаменов. Хочу, чтобы вы знали: у меня сертификаты по восьми предметам! Английский и литературу сдала на семь, математику на шесть, испанский на уровень «Б». Спасибо, что заботились обо мне, даже когда я этого не заслуживала. Спасибо, что уладили все дела с социальными службами и договорились с Бесс и ее мамой. Эти несколько месяцев нам было тесновато, но на лето я переехала к папе, здесь у меня отдельная большая комната. У мамы дела идут неплохо. Она в больнице в Уэстон-сьюпер-мер. Мы с папой и Итаном навещаем ее через день. Не знаю, что будет, когда каникулы кончатся. С моими оценками я могу поступить в старшую школу, которую выбрала, но теперь я не уверена, стоит ли возвращаться в Мелвилл. Нужно подумать.
Надеюсь, у вас все хорошо. Очень жаль, что с вами и с Фредди приключилось несчастье. Я много думаю о вас обоих. Если будете в Уэстон-сьюпер-мер, заходите в гости.
Обнимаю,
Дженна Трипп.
– 68 –
Малышка сучит ножками. Джоуи ловит их, подносит к губам и дует. Девочке нравится, она улыбается.
Джоуи подкладывает снизу подгузник, прижимает липучки на пухлом животике, засовывает ручки и ножки девочки в желтое боди, опытной рукой застегивает многочисленные кнопки и бросает использованный подгузник в пластиковый пакет.
– Ну вот, готово.
Девочка снова улыбается. Джоуи поднимает ее с пеленального столика и несет наверх.
Малышку зовут Элоиза. Это дочка Джека, племянница Джоуи. Она родилась на десять дней раньше срока, сейчас ей четыре месяца и шесть дней. У нее темные волосы, как у матери, и зеленые глаза, как у Джоуи. Само совершенство.
Через час Джек возвращается с работы. Как всегда, при виде дочки на его лице отражается целая гамма эмоций: от благоговейного трепета до утомленной радости.
– Вот она, твоя девочка, – говорит Джоуи, передавая брату мягкое тельце.
Джек забрал Элоизу из роддома, когда той было два дня от роду. В тюремном отделении для матерей с детьми не нашлось свободных мест, и Ребекка отдала дочь, не проронив ни слезинки.
– Я хочу, чтобы ее растила Джоуи, – сказала она, укладывая в сумку ползунки и подгузники. – Никаких нянь. Только Джоуи.
Первые недели были сущим кошмаром. Вскоре после ареста Ребекки уехал Альфи. После допроса в полиции у Джоуи не оставалось выбора – пришлось рассказать ему о скоропалительном увлечении Томом Фицуильямом. В свою очередь, Альфи поведал ей о многочисленных девушках, с которыми флиртовал на работе, когда понял, что она на самом деле его не любит. Альфи разрыдался, а Джоуи вздохнула с облегчением.
Теперь она проводит время в обществе Элоизы. Они коротают дни в огромном доме, некогда похожем на негостеприимную гостиницу, а ныне превратившемся в обычное жилище. Временами Джоуи мается от одиночества, временами впадает в апатию, а иногда ей хочется сбежать на Ибицу и напиться до беспамятства. Зато она не чувствует себя бесполезной. Раньше она не хотела детей, а теперь растит чужого ребенка и безумно его любит.
Ребекку держат под стражей в Истхилл-Парке; суд не отпустил ее под залог. Приговор огласят третьего сентября. Она не вернется домой, не сможет растить дочь. Джоуи так и не сказала Джеку, что Ребекка забеременела не по собственному желанию, а только ради него: ей не хотелось омрачать радость брата от рождения Элоизы.
Пару недель назад, когда они с Джеком пили виски на кухне в три часа ночи, Джоуи спросила:
– Почему именно Ребекка, Джек? Даже без этой истории с убийством не могу понять, почему ты ее выбрал?
Он печально улыбнулся.
– Я не выбирал. Это она меня выбрала.
Джоуи удивилась. Том то же самое говорил про Николу. Наверное, так всегда и происходит: женщины ищут идеального спутника жизни, а мужчины сидят и ждут, пока их выберут. И всех это устраивает.
– Но ты ведь любил ее?
– Конечно, и до сих пор люблю. Просто у меня в голове не укладывается, что на самом деле я ничего о ней не знал. Ничегошеньки.
Неделю назад Джоуи видела в городе Тома. На нем были джинсы, футболка с короткими рукавами и солнечные очки, в руках пакет из «Расселл энд Бромли»[11]. Джоуи наблюдала за ним с автобусной остановки; рядом в коляске лежала Элоиза.
Он по-прежнему держится королем, отстраненно подумала Джоуи, все такой же властный и самоуверенный. Вспомнилась их встреча в темном закоулке «Мелвиллских высот»: как он лихорадочно, отчаянно прижимал ее к себе. В груди вновь вспыхнуло пламя. Однако тут же вспомнились и поникшие плечи, обмякший живот, бледный отблеск лысины на макушке, жуткие следы на теле, будто он позволил дикому зверю терзать себя, несвежее дыхание. Каким маленьким он показался ей, выходя из гостиничного номера!
Господи, о чем только я думала!
На следующий день Джоуи с Элоизой отправляются к бабушке. Баба Сара – так они с Джеком решили называть свою маму, чтобы Элоиза тоже так ее называла, когда подрастет. На небе клубятся грозовые тучи. Джоуи не взяла зонтик; по-хорошему следовало вернуться домой, но ноги сами принесли ее на кладбище.
На могильной плите – букетик тюльпанов, иссохший от августовской жары. Джоуи кладет рядом с ним пыльно-розовые розы и усаживается на краю могилы, покачивая коляску.
– Привет, мама, это я. Вот, привезла Элоизу. Она спит, так что сегодня тебе не удастся с ней пообщаться. Дела у нас потихоньку налаживаются, хотя Джек ужасно тоскует. Больно видеть его таким. Я привыкла, что он вечно сам веселится и меня веселит. Как ни странно, мы поменялись ролями. Впрочем, это даже к лучшему. Мне давно уже пора отказаться от роли беспомощного ребенка, а с таким братом, как Джек, это непросто. Раньше мне казалось – быть взрослой означает делать все то, что обычно делают взрослые. Я ошибалась. Взросление – это не замужество, уютная квартира и книжный клуб; это когда несешь ответственность за свои действия и принимаешь последствия. Так что да, мама, я по-настоящему взрослею и…
Почувствовав чье-то присутствие, Джоуи замолкает и оборачивается. У нее за спиной стоит мужчина в футболке с изображением группы «Стоун Роузес» и шортах цвета хаки. Морщинистое лицо, небрежная стрижка, букет красных тюльпанов.
– Привет, дочка, – говорит он.
– Привет, папа, – отвечает Джоуи.
– Вот, принес маме цветы. – Он нервно похлопывает букетом о ладонь.
– Я тоже.
Он переводит взгляд на коляску. Его глаза наполняются слезами.
– Это?..
– Да, это Элоиза.
Он кивает, подавляя слезы.
– Ничего себе, подумать только.
– Она спит. Не разбуди ее.
Некоторое время они молчат.
Между ними тяжело падает крупная дождевая капля, потом еще одна. Оба смотрят в небо, затем друг на друга.
– Ну что, идем? – говорит Джоуи.
– Может, по бокальчику? – предлагает отец.
– Да, было бы неплохо.
– 69 –
20 апреля 2018 года
Милая моя Элоиза!
С днем рождения! Сегодня тебе исполнился год. Я не видела тебя триста шестьдесят три дня.
Папа и тетя Джоуи показывают мне фото и видео и рассказывают, что ты уже умеешь делать. Я попросила их не приводить тебя сюда. Не хочу, чтобы ты считала меня странной женщиной в жутком месте, куда приходится идти, вместо того чтобы спокойно играть дома. Не думай обо мне, наслаждайся детством, ведь у тебя самый лучший папа на свете и тетя Джоуи, которая в сто раз веселее, чем я. Надеюсь, однажды меня отпустят домой, и я стану твоей новой доброй знакомой. Или нет. Как захочешь, все в твоих руках.
Но прежде чем этот день настанет, тебе нужно понять, почему я сделала то, что сделала. Я должна объяснить, зачем причинила вред другому человеку, и в результате меня разлучили с тобой и с папой. Поэтому я пишу это письмо, а когда ты подрастешь, папа передаст его тебе.
Как бы я хотела сказать: это был несчастный случай, я не виновата и никогда не решилась бы на такое, если бы знала, какую цену придется заплатить. Увы, это неправда. Думаю, к тому времени, как ты прочтешь мое письмо, ты и сама все поймешь.
Я пришла в дом той женщины с намерением причинить ей вред. Я отправилась туда, понимая: есть шанс – по моему мнению, ничтожный, – что меня поймают, и мне придется на долгие годы покинуть вас с папой и пропустить все хорошее в вашей жизни. Я надеялась, что полиция решит, будто это сделал ее муж, и посадит его в тюрьму, однако мои надежды на оправдались. Поэтому я здесь, а ты там. Приходится признать: я сама во всем виновата.
Папа расскажет тебе о моей младшей сестре Виве и о том, что с ней случилось. Но мне важно, чтобы ты узнала обо всем от меня, ведь главная причина произошедшего – то, как я к ней относилась, и никто другой об этом не расскажет.
Когда родилась Вива, мне было два года, и я ужасно злилась из-за ее появления в моей жизни. Я много лет сердилась на маму и папу: наверное, они решили, будто я недостаточно хороша для них! Меня бесило, что приходится делить родителей с кем-то еще, и не просто с кем-то, а с мелкой пухлой девчонкой с ямочками на щеках и сверкающими глазами, на которую все умилялись. У Вивы вечно было хорошее настроение, она любила играть, обниматься и целоваться. Когда она пошла в школу, все хотели с ней дружить. Вива казалась полной моей противоположностью; у меня ушли годы на то, чтобы завести подруг, и то я держала их на расстоянии и никогда не приглашала домой, оберегая свое личное пространство. Я была интровертом, а Вива – экстравертом. С годами мы научились сосуществовать. Она равнялась на меня, потому что я умная и самодостаточная, а я восхищалась ее общительностью и легким характером.
Я любила ее больше всех на свете, но никогда не говорила об этом, а зря. Каждый день я жалею, что ни разу не сказала ей, как много она для меня значит, как сильно я ее люблю. А потом ей исполнилось четырнадцать, и наша жизнь начала разваливаться. Вива становилась все тише. Она похудела, стала угрюмой, отвечала односложно. В ее глазах потух свет. На мои расспросы она говорила: все в порядке. И все же я знала – не в порядке. Ходили слухи, что в школе ее обижает какая-то девочка, но у меня не было доказательств, а Вива отказывалась обсуждать эту тему.
И вот однажды моя несмышленая, веселая, бойкая, говорливая, замечательная младшая сестричка ушла в школу и не вернулась.
Через несколько дней после смерти Вивы мама обнаружила ее дневник. Скорее всего, ты уже знаешь, что в нем было, папа наверняка тебе рассказал. Вива влюбилась в своего учителя, и он, в свою очередь, проявлял к ней внимание – как по мне, слишком пристальное. Он поощрял ее, заставил думать, будто она не просто ученица, а важная часть его жизни. В день своей гибели Вива написала в дневнике, что он ждет ее где-то в городе. Она решила пойти туда, к нему, однако его там не оказалось: он допоздна задержался в школе. Может, Вива думала, что он хочет спасти ее от мучительницы, что он – ее последняя надежда? Никто так и не узнал, зачем моя сестра пошла туда, но когда он не появился, она от горя покончила с собой. А с ее жизнью прекратилась и моя.
У тебя пока нет братьев и сестер, поэтому ты не можешь представить весь калейдоскоп эмоций, которые они приносят в твою жизнь. Любовь и ненависть, веселье и ссоры, соперничество и дружба. Никто не знает тебя так, как брат или сестра. Они всегда рядом с тобой, каждые унылые каникулы, каждый выходной, каждый раз, когда родители ругаются, каждое скучное Рождество, каждый день рождения. Они – часть тебя. Мы с Вивой были продолжением друг друга: я начинала предложение, а она заканчивала, и наоборот.
После смерти Вивы я перестала чувствовать себя полноценной личностью. Без нее я превратилась в пустое место. Мой мир почернел. С годами чернота выцвела, но не исчезла. Даже в день свадьбы я жалела, что рядом нет Вивы.
Многие теряют родных, но не все поступают так, как я. Я не оправдываю свой выбор и свои действия, просто хочу объяснить, что заставило меня совершить этот непростительный поступок. Дневник Вивы раскрыл нам глаза не только на ее чувства к учителю по английскому, но еще и показал ужасную, шокирующую картину травли, которой мою сестру подвергала девочка по имени Никки Ли. Не буду вдаваться в детали, они слишком отвратительны. Отлично помню: мне было шестнадцать лет, я читала дневник, и по моим щекам текли слезы. Тогда я поклялась: если встречу Никки Ли, то прикончу ее собственными руками.
И вот однажды, в две тысячи одиннадцатом, во время экскурсии в Озерный край, мы с мамой с ней встретились. Мы остановились на берегу озера Баттермир купить мороженое. Рядом припарковался автобус, оттуда вышел наш старый учитель по английскому, его жена и сын. «Гляди-ка, – сказала я маме, – это случайно не Никки Ли?»
Мама пришла в ярость. Она перебежала через дорогу и набросилась на Тома Фицуильяма с кулаками. Должно быть, Никки ее заметила, потому что тут же скрылась в автобусе. Том успокоил маму, автобус уехал. Однако с тех пор моя жизнь изменилась. Я постоянно набирала их имена в «Гугле», высматривая, где они и чем занимаются. Мне невыносима была мысль о том, что люди, погубившие мою сестру, теперь женаты, живут благополучной жизнью и даже завели ребенка, а Вива лежит в холодной земле. Меня обуревали злоба и ненависть. Поэтому, прочитав в местной газете, что Том Фицуильям назначен директором мелвиллской средней школы, я выяснила, где они живут, и купила дом по соседству.
Долгие месяцы я наблюдала за ними. Я видела, как Никки Ли бегает по поселку, притворяясь нормальным человеком. А потом, в ту ужасную мартовскую пятницу, она заявилась ко мне на порог. Разумеется, все ее внимание было сосредоточено на твоем папе. Меня как будто вообще не существовало.
Она подарила нам одеяло, которое связала сама. Жуткое уродство. Твой папа передал его мне, но я не смогла заставить себя прикоснуться к нему. Когда Никки ушла, меня вырвало. Тогда я и решила: вечером ее муж и сын уйдут из дома, а я пойду к ней и скажу, что знаю, кто она на самом деле. Я не сомневалась, что, скорее всего, убью ее.
Когда я пришла, Никки Ли была на кухне. Я постучала в заднюю дверь, она впустила меня в дом. Как ни странно, вела она себя приветливо. Я притворилась, будто пришла поблагодарить за одеяло, а потом спросила, не узнает ли она меня. Никки сказала «нет». Тогда я спросила, помнит ли она девочку по имени Вива Харт. Она ответила «нет», но было видно, что она лжет. По ее лицу стало ясно: ей понятно, кто я и почему пришла к ней домой. Наш разговор перешел в ссору. Я показала ей фотографии девочек, которые нашла в компьютере, когда взломала их сеть, и заявила, что ее муж извращенец и ему нельзя работать с детьми. Никки обозвала меня злобной стервой. Я схватила ее, думала, она будет сопротивляться, а потом вспомнила дневник Вивы: Никки Ли никогда не делала грязную работу. Она не боец, а трусиха. Конечно, она побежала прочь. Показала спину.
Вот тогда-то все и случилось, Элоиза. Я приняла решение, которое навсегда определило нашу жизнь – твою, мою и папину. В тот момент мне казалось, что я поступаю правильно. Все следующие дни я находилась в эйфории. Я радовалась, что убила Николу Фицуильям, и не испытывала сожалений. По моему мнению, она заслуживала смерти. Я воздала возмездие за младшую сестру, восстановила равновесие во вселенной и обрела покой.
Но теперь, по прошествии времени, я сожалею о своем поступке. Если бы только я могла вернуться в прошлое и все исправить! Мне нужно было поговорить с Никки Ли у озера Баттермир; зайти в автобус, рассказать о том, что она сделала, и выложить все, что думаю о ней и ее убогом жалком муженьке. Нужно было выставить ее на суд пассажиров, а потом уйти и начать собственную жизнь.
После той встречи в моем сердце поселились тревога и ярость. Словно ядовитые семена, они прорастали во мне и наконец полностью завладели мной. В результате ненависть к Никки Ли перевесила любовь к тебе и твоему папе.
Тебе было всего два дня от роду, когда твой папа забрал тебя домой. В первую ночь ты спала в моей постели. Каждый раз, когда медсестра перекладывала тебя в колыбельку, ты плакала, поэтому я попросила оставить тебя со мной. Ту ночь я провела, то засыпая, то просыпаясь. Все было как в тумане. А однажды я очнулась от короткого сна и взглянула на тебя; ты лежала в темноте с открытыми глазами, сжимая в кулачке прядь моих волос, и смотрела на меня удивленным, спокойным взглядом. На краткий миг мне показалось, что ты – это Вива. Я заплакала, и на твою щечку упала слезинка. Я вытерла ее пальцем. Твоя кожа была такой нежной, что у меня защемило сердце. Ты моргнула, словно говоря: «Все хорошо. У нас все будет хорошо».
На следующий день тебя забрал папа. Я не плакала, потому что знала: с тобой все будет хорошо. Я увидела это в твоих глазах – и со спокойной душой отпустила.
С днем рождения, моя доченька. Я не знаю тебя, но люблю и буду любить всегда-всегда.
Твоя мама.
Эпилог
Чихуа-хуа зовут Диего. По мнению Фредди, отличное имя для собаки родом из Южной Америки. Пес бежит за ним до входной двери; Фредди уходит. Ромола по-прежнему на кухне, ест ужин, приготовленный ее мамой; маму Ромолы зовут Максин, она классная. Ромола никогда не провожает Фредди, не прощается в конце свидания или телефонного разговора. Она говорит, ей некомфортно прощаться. На то нет особой причины, просто некомфортно, и все.
Максин пригласила Фредди остаться на ужин, но сегодня у них баранина, а он терпеть ее не может: мясо слишком жесткое, на вкус отдает тухлятиной. К тому же отец предложил вечером куда-нибудь сходить.
Фредди прощается с Диего и через пять минут оказывается дома.
Они с отцом уехали из большого желтого особняка в Мелвилле и сняли симпатичную двухкомнатную квартиру неподалеку от школы Фредди. Жаль было покидать мелвиллский дом, особенно вложив столько денег в ремонт, однако теперь это место преступления, а кому захочется жить на месте преступления? Впрочем, Фредди не возражает. Ему пришлось признаться отцу, что это он положил красную замшевую бахрому в лужу крови, чтобы Красные Сапоги заподозрили в убийстве, а потом ждать под дверями комнаты для допросов, пока отец рассказывал обо всем полиции. С тех пор Фредди одержим следственными действиями. Он больше не хочет работать в МИ-5, а мечтает стать следователем.
Начальство мелвиллской средней школы попросило отца уволиться по собственному желанию. Дескать, слишком много шума. Ему дали должность консультанта, чтобы он курировал сдачу выпускных экзаменов. С тех пор прошел год. Отец пока официально безработный; говорит, у него академический отпуск – вот отдохнет и решит, что делать дальше.
Теперь главные увлечения Фредди – общение с Ромолой (он встречается с ней каждый день, хотя бы на пять минут после школы), визит к психотерапевту раз в неделю (нудятина, хотя и довольно интересно), а еще он старается побольше узнать о маме. После убийства он обнаружил, что вообще ничего о ней не знал. Ребекка Маллен убила маму, потому что та издевалась над ее сестрой. Мама наводила на всех ужас, школьники тряслись перед ней и ее шайкой. В то же время для Фредди она была просто мамой: не издевалась, не кричала и не запугивала, если не считать последнего раза, когда она, больная, наорала на него, назвала мелким говнюком и вытолкала из комнаты. Вот тогда он увидел, какой мама может быть в гневе. В общем, его последний проект называется «Информация», в честь романа Мартина Эмиса. Фредди чувствует: ему нужна информация о маме, чтобы лучше в ней разобраться.
Он перевез в новую квартиру все мамины вещи, разложил их по трем большим картонным коробкам с ярлыками «Информация 1», «Информация 2» и «Информация 3», исследовал с криминалистической точки зрения и подробно опросил отца. Однако опросы не дали заметных результатов; похоже, папа тоже ничего не знал о своей покойной жене и не представлял, что именно служило триггером для ее припадков гнева. Когда отец встретил маму в автобусе (ей было девятнадцать, а ему тридцать пять), то не подозревал, что она – та самая мучительница, погубившая Виву Харт. Он понятия не имел, что шатенка Никола Ли и есть крашеная блондинка Никки Ли. Он ни о чем не догадывался, пока в Озерном крае на него не набросилась мама Вивы Харт. Тогда ему все стало ясно.
Отец не смог объяснить, что именно. Единственное, он сказал, у мамы всегда была «склонность к насилию», и теперь он понял откуда. Фредди записал эти слова – «склонность к насилию» – и часто раздумывал: а вдруг из-за тайных вещей, которые он иногда думает или делает, он унаследовал мамину «склонность к насилию»?
А вчера Фредди обнаружил в маминых вещах нечто странное. После ужина он достал из коробки почтовый конверт, такой старый, что клеевая полоска на нем выцвела и стала хрустящей. Конверт не надписан; внутри – прядь блестящих каштановых волос, перетянутая резинкой. Волосы намного длиннее, чем у Фредди, и гораздо темнее маминых.
– Что это? – спрашивает он, придвигая конверт к папе.
Отец заглядывает внутрь, вытаскивает прядь.
– Где ты это нашел?
– В маминых вещах.
Папа снова смотрит на конверт.
– Чьи это волосы? – интересуется Фредди.
Папино лицо стремительно сереет, черты заостряются. Он судорожно сглатывает.
Фредди смотрит на отца, ожидая ответа.
Но тот молчит.
Благодарности
Это моя шестнадцатая книга, и, похоже, я каждый раз благодарю одних и тех же людей одними и теми же словами за одно и то же. Просто мне как писателю ужасно повезло: со мной работают верные и отзывчивые люди более чем в десяти странах, у меня самые лучшие читатели в мире и великолепная группа поддержки из друзей и родных.
Поэтому, как всегда, хочу сказать спасибо Селине, Сьюзен, Наджме, Кассандре, Селесте и всем в издательстве «Корнерстоун».
Риченде Тодд за безупречную редактуру.
Джонни, Кэтрин, Мелиссе, Алисе, Люку и другим работникам агентства «Кертис Браун».
Деборе, Пенелопе и остальным в агентстве «Гелфман Шнайдер».
Саре, Ариэле, Даниэлле, Хейли, Китту и многим другим из издательстве «Атриа».
Пие, Кристоферу, Анне и прочим в издательстве «Принц Паблишинг».
Всем моим издателям по всему миру, с которыми мне еще предстоит познакомиться.
Всем моим читателям, с которыми я уже познакомилась и с которыми мне еще предстоит познакомиться.
Всем продавцам книг.
Всем библиотекарям.
Моей удивительной семье, моим славным девочкам и прекрасным друзьям.
Фан-клубу: вы потрясающие.
Вам – за то, что прочли мою книгу. Надеюсь, она понравилась.
Читать бесплатно другие книги:
