Возлюбленная герцога Маклейн Сара

Уит покачал головой.

– Мы никогда не могли предсказать его действия.

Долгое молчание, затем Девон стукнул тростью. Раз. Два. Три.

– Грейс могла.

Ей не понравились его слова. В них была чистая правда, которую чувствовало ее сердце. Острое воспоминание о том, как он уходит – новый для нее человек. Изменившийся, как и она.

Навсегда.

Она знала, что он будет делать. Все кончено.

– Он уедет, – сказала она, и боль в груди сделалась почти непереносимой. – Уедет и никогда не вернется.

Ирония заключалась в том, что он наконец-то сделал именно то, чего, по ее словам, она от него добивалась.

А теперь она хотела только одного – чтобы он вернулся и остался с ней.

– Он уже уехал, – произнес Девон.

Боль была, как от удара.

– Откуда ты знаешь?

– Мы следили за ним с самого его возвращения.

Она бросила на него резкий взгляд.

– Зачем?

– Ну, прежде всего, – он уселся на высокий выступ крыши, – всякий раз, как он появлялся тут в прошлом… как надолго? – Он посмотрел на Уита, чтобы тот уточнил временные рамки.

– Навсегда, – пожал плечами Уит.

– Точно. Всякий раз, как он появлялся тут навсегда, он пытался уничтожить одного из нас. – Девон помолчал, затем добавил: – Должен заметить, что первой, кого он попытался убить, была ты. Но вот мы здесь – жизнь странная, таинственная штука.

– Он не пытался меня убить, – возразила Грейс.

На крыше замерло все – казалось, даже холодный осенний ветер перестал дуть, давая возможность как следует осознать услышанное.

– Откуда ты знаешь? – спросил Девон.

– Он мне все рассказал, – ответила она. – Старый герцог желал моей смерти.

– Потому что ты была доказательством его деяний.

Грейс кивнула.

– И не только, – вставил Уит. – Он хотел избавиться от тебя, потому что знал – ему не получить наследника, если у Эвана останется хоть какая-то надежда на тебя.

Уит всегда видел то, чего не замечали остальные.

– Да, – сказала она. – Но Эван никогда бы не сделал мне больно.

– Однако мы все тому свидетели, – отозвался Уит. – Все видели, как он бросился на тебя.

– Нет. – Это вмешался Девон. – Он кинулся не на нее, а на меня. Я все время гадал, зачем он так дерзко посмотрел мне прямо в глаза. Думал, потому что хотел со мной сцепиться.

– Хотел, – сказала Грейс. – Хотел завязать с тобой драку, чтобы дать нам время убежать.

Наступила тишина. Все они погрузились в воспоминание о той роковой ночи, прокручивая события в обратном порядке.

– Господи. – Уит первым нарушил молчание. – Он полностью покорился Марвику, чтобы спасти нас.

– Старик должен был знать, куда мы убежали, – сказал Девон.

«Он знал, где вы, – сказал ей Эван, – но мне этого так никогда и не открыл».

Грейс кивнула.

– Мы были маленькие, перепуганные и наверняка оставили за собой вереницу следов. Но он за нами не погнался.

Девон мгновенно понял суть задумки.

– Старик использовал нас как дубину над головой Эвана. Он знал: стоит ему ослушаться, и последует расправа над братьями и сестрой.

Как же они не разгадали коварный замысел этого монстра?

– Господь свидетель, он и до этого тысячу раз размахивал перед носом безопасностью каждого из нас, чтобы держать всех на поводке.

– В первую очередь моей безопасностью, – добавила Грейс.

– М-м-м, – согласился Уит. – И никто не боялся за жизнь Грейс больше, чем Эван.

Трость Девона ударяла о крышу в ровном, задумчивом ритме.

– Проклятье, – прошептал он наконец с благоговением в голосе. – Он отказался от тебя. Передал нам, под нашу защиту. Ничего удивительного, что он был готов взорвать половину Лондона, когда решил, что мы тебя не уберегли.

– Он отказался от всего, – сказала Грейс то ли им, то ли себе.

От братьев, которых только что обрел.

От нее.

«Я полюбил тебя в тот момент, когда впервые увидел целую жизнь назад, но те чувства бледнеют по сравнению с тем, как я люблю тебя сейчас».

– Он подарил нам друг друга, – проговорила она, глядя на крыши. Целых двадцать лет она передвигалась по этому городу на высоте, считая, что крыши – единственное место, где можно чувствовать себя неуязвимой.

– Все эти годы мы думали, что он выбрал титул вместо нас, – сказал Уит. – А на самом деле он выбрал титул ради нас. Принес себя в жертву.

– Не ради нас, – поправил его Девон. – Ради Грейс.

Он пришел к ним несколько недель назад, чтобы они подвергли его наказанию. Поклялся, что покроет нанесенный ущерб. А на самом деле Эван нес это наказание двадцать лет.

– Ты сказал, что он уехал. – Грейс полными слез глазами посмотрела на Девона. – Куда?

– На северо-восток.

В сторону Эссекса.

Назад в имение. В место, которое все они ненавидели, потому что оно так многого их лишило. В первую очередь его. Грейс хотелось завизжать, но вместо этого она вскочила на ноги, переводя взгляд с одного брата на другого.

– Он не должен там быть.

– Он герцог Марвик. Где еще он должен быть? – спросил Девон.

«Где угодно, только не там».

– Он ненавидит этот титул. Ненавидит дом, который его погубил, – сказала Грейс. – Это место уничтожило его так же, как уничтожало нас.

«Еще сильнее».

Грейс посмотрела на братьев.

– Ему это не нужно.

– Ты имеешь в виду особняк?

– Вообще все, – уточнила Грейс. – Но у него нет выхода, верно?

«Я хочу тебя, – сказал он. – Я хочу тебя, я люблю тебя».

Только с ней он может быть счастлив.

Они могут быть счастливы вместе.

– Он хочет меня, – негромко произнесла она.

– Тогда почему уехал? – спросил Девон.

– Потому что… – начала Грейс и замолчала, не желая заканчивать фразу. «Потому что я испугалась взять то, чего хочу».

Договорил Уит:

– Потому что ему больше некуда идти.

Потому что она опять его оттолкнула. Опять от него убежала. Но на этот раз он этого не заслуживал.

Ее захлестнуло сожаление – сожаление и еще что-то, куда более мощное.

Потребность.

Она нуждалась в нем. И стыда в этом не было. Только обещание. Только надежда.

Грейс вскочила на ноги.

– Он не должен там быть, – повторила она. – Он должен быть здесь. Со мной.

Она не знала, как это произойдет. Но это произойдет.

Но если выбирать между жизнью с ним и жизнью без него, то у нее нет выбора. Во всяком случае, достойного рассмотрения.

Она королева Ковент-Гардена и всегда превращала невозможное в возможное.

– Я совершила ошибку. И должна ее исправить.

Девон гневно взглянул на нее.

– Только попробуй.

– Я люблю его.

– Пропади он пропадом, – отозвался Девон.

– Я люблю его и должна его спасти.

Уит пробурчал:

– Полагаю, теперь мы не сможем отправить его на тот свет.

– Какая жалость. – Девон драматично вздохнул. – Велю заложить карету.

Несколько часов спустя Эван вошел в Бергси-Хаус, чтобы встретиться со своим прошлым.

Никто не появлялся в особняке вот уже целых десять лет, с тех пор как Эван принял герцогство и уволил из главного дома всю прислугу, точно зная, что даже если у него все получится, если он все же найдет Грейс и убедит ее выйти за него замуж, он все равно не сможет жить в этих стенах, которые не принесли ему ничего, кроме боли.

Свет заходящего солнца струился сквозь западные окна. Эван зажег давно забытую тут свечу и зашагал по коридорам и залам огромного особняка, по пыльным, истертым коврам, огибая мебель, которой десяток лет никто не пользовался, с выцветшей за эти годы обивкой.

Десять лет пыли и запустения, а дом все тот же; огромный холл, красное дерево и каменная кладка, украшенная гобеленами, висевшими тут с самого зарождения герцогства; знакомый запах свечного воска и истории; тяжелая тишина, поселившаяся тут с тех пор, как Девон, Уит и Грейс сбежали, и медленно лишавшая его разума.

Эвана словно отбросило назад с силой удара покрытого шрамами кулака на грязной улице Ковент-Гардена.

Он поднялся вверх по лестнице; карта этого места отчетливо отпечаталась у него в голове. Проходил портрет за портретом – строй герцогов, маркизов, графов и лордов, чьи имена вбили в него еще в детстве. Все почтенные люди, составившие безупречный род Марвиков.

И Эван, следующий в роду.

Едва ли его отец догадывался, что Эван никогда этого не хотел.

Едва ли догадывался, что Эван никогда не подарит ему радость продолжения рода. Что у этого герцогства никогда не будет наследников.

Только не после Эвана.

Эвана, который, для начала, никогда и не был настоящим наследником.

Он поднялся на второй этаж, затем на третий, где солнечный свет уже мерк в темноте сумерек, и пересек особняк от восточного крыла до западного.

Ему не требовалась свеча, план этого дома навеки отпечатался в голове, и он мог бы пройти его весь в непроглядной темноте, если бы потребовалось. Эван шел по коридору и отсчитывал двери. Первые две.

Третья. Четвертая.

«Осторожно, скрипучая половица».

Пятая.

Пересечь коридор.

Шестая. Седьмая.

Восьмая.

Он провел пальцами по двери комнаты, когда-то принадлежавшей ему; по двери, которую Грейс бессчетное количество раз находила в темноте. Эван прижал к ней ладонь, стараясь не поддаться желанию повернуть ручку. Нагнуться и посмотреть в замочную скважину.

Ему это не требовалось. Он помнил каждый дюйм этой комнаты. Каждую половицу. Каждое стекло в окне. Ему не требовалось заходить туда. Он пришел сюда не ради прошлого, а ради будущего.

За девятой по счету дверью скрывалась узкая лестница, ведущая на четвертый этаж, к герцогским апартаментам, размером раза в три больше, чем самая большая комната на третьем этаже.

Хозяйские покои.

Герцогские.

Эван сделал глубокий вдох, повернул ручку и шагнул внутрь, чтобы встретиться с врагом.

Апартаменты отца заперли первыми, сразу же, как только его тело остыло. С тех пор Эван туда не заходил и даже не представлял, что вернется сюда – боялся встречи с тенью своего мучителя.

И может быть, вернись он раньше, то такими бы эти комнаты и нашел – полными воспоминаний о человеке, который интриговал, манипулировал и угрожал ему снова и снова. Человеке, укравшем всякую надежду на счастье и вынудившем его повернуться спиной к тем, кого он любил – ради того, чтобы их защитить.

Но теперь все изменилось.

На улице окончательно стемнело, и Эван поднял свечу, проходя по комнате мимо большой кровати и давно опустевшего камина, перед которым стояли массивные, никому не нужные кресла. Тишина уже не казалась ему такой зловещей, как годы назад.

Напротив, она казалась приветливой, словно вся эта комната, весь дом, само герцогство ждали возвращения Эвана. Ждали вот этого.

Он остановился перед портретом отца, писанным маслом. Картина, казалось, сумела избежать обветшания, от которого пострадал весь особняк, словно его отец продал душу, лишь бы его всегда помнили вот таким – непогрешимо красивым, с янтарными глазами, унаследованными всеми тремя его сыновьями.

Эван никогда не задерживался напротив этого портрета, его коробило сходство, которое он улавливал между собой и отцом. Глаза, волна белокурых волос, угловатый подбородок, длинный прямой нос – у Эвана был бы точно такой же, если бы Девон его не сломал, не преподнес бы ему такой подарок.

Два десятка лет Эван думал, что сломанный нос – единственное, что отличает его от отца. Единственное, что делает его другим, – разве не сделал он сам тот же выбор, что и зачавший его человек?

– Ты, ублюдок. – В этой комнате, где целых десять лет не было слышно ни единого звука, и слова прозвучали как выстрел. – Ты любил бросать в нас это слово. Как оружие. Потому что мы тебе не принадлежали. И ты думал, что мы от этого страдали. Ты так и не понял правду, никчемный ты трус. Ты не понял, что мир свяжет нас воедино, и это сделает нас сильнее тебя.

Он уставился на своего отца сквозь тьму и прошедшие годы.

– Ты не понял, что это станет твоим крахом. Но всегда знал, что причина будет в ней, верно? – прошептал он, наконец позволив себе вспомнить, зачем пришел. – Ты боялся ее из-за того, чем она была для меня, и это еще до того, как я понял, что значит любить ее. До того, как я понял, что значит обладать ею, видеть будущее и знать, что ему не обязательно быть гнетущим и безрадостным. Что оно может стать насыщенным, полным жизни и надежд. Полным любви.

Эван помолчал, шумно дыша в тишине. Зная, что стоит в этой комнате в последний раз. Зная, что в последний раз уделяет крупицу своего времени этому человеку. Этому месту. Имени, которое никогда ему не принадлежало.

Зная, что сегодня же покинет ненавистное имение, вернется в Лондон и приступит к выполнению обещания, данного давным-давно территории, которую всегда любил. Женщине, которую любит.

«Мы изменим все это».

Вместе.

Эван поднял свечу, посмотрел в глаза отцу и произнес:

– Правильно ты ее боялся. Но тебе следовало бояться и меня.

И поджег портрет.

Пламя занялось мгновенно, рама и холст послужили идеальным фитилем. Эван повернулся, чтобы уйти, когда пламя поползло по стене, пожирая комнату, словно было наделено сознанием и знало, что от него требуется.

Эван вышел из комнаты и зашел в следующую, понимая, что у него есть один-единственный шанс оставить все позади и вернуться в Лондон. Вернуться к Грейс и начать новую жизнь. Вместе. Вдалеке от этого пространства и обитающих в нем призраков. Быстро, методично он поджигал другие портреты, огонь распространялся по старой штукатурке и высушенному дереву, вниз по лестнице, разгорался куда быстрее, чем он себе представлял.

Об этом пожаре в Эссексе будут говорить еще много лет. И с каждой секундой, с каждым новым языком пламени Эван чувствовал себя все более свободным.

Свободным, чтобы вернуться домой.

К ней.

Когда пожар запылал, к полному его удовлетворению, стал достаточно жарким, чтобы прикончить это обиталище зла, Эван направился к двери. Языки пламени весело плясали вокруг.

«Отлично. Конец близок».

Он больше не желал тратить ни единой минуты на размышления о прошлом.

Он рвался в будущее.

К Грейс.

Он пересек большой холл, направляясь к выходу, а языки пламени лизали перила второго этажа. Сквозь распахнутую дверь он видел, что они уже прорвались в оранжерею. Быстрые, как ярость. Пылкие, как свобода.

Эван взялся за дверную ручку и рывком распахнул парадную дверь. Холодный воздух казался особенно приятным после пылающего жара внутри. Но прежде, чем он успел шагнуть за порог, сверху послышался зловещий скрежет. Он остановился посмотреть на второй этаж, на балкон над входом, уже поглощенный пламенем.

Эта задержка оказалась ошибкой.

С ужасным грохотом от стены отделился балкон, и среди всего это треска и скрежета он различил ее голос.