Возлюбленная герцога Маклейн Сара
– Она опять ему отказала.
– Но почему? – История выцветала, и там, на границе этого единственного вопроса, ей уже слышалась реальность. – Он хотел лишь одного – подарить ей этот мир. Любить ее, защищать и дать все, чего она только захочет.
– Но не все, в чем она нуждалась, – ответила Грейс. – Он не мог знать, в чем она нуждалась, ведь он был богом, а она простой смертной.
Он герцог, а она и вовсе никто.
– Она не хотела целого мира, – мягко произнесла Грейс. – Не от него.
Эван кивнул, побуждая ее продолжать.
– Он хотел подарить ей будущее, – все так же мягко продолжала Грейс, – но она хотела завоевать его сама.
Он долго молчал, водя пальцем по ее подбородку, по мягким пухлым губам, и Грейс уже решила, что он так больше и не заговорит. Но вдруг:
– А что нужно тебе?
Вопрос этот доставил ей столько успокоения. Столько радости.
И надежды сверх всего, что ей доводилось испытать.
– Мне нужно, чтобы ты… – сказала она.
Он ждал. Еще терпеливее.
И наконец она продолжила:
– Мне нужен ты.
Его глаза потемнели.
– Сейчас, – прошептала она. – Сегодня ночью.
Она не сказала остального – ту часть, которая могла изменить все.
Не сказала «навсегда».
Возможно, он все равно это услышал, потому что поцеловал ее крепко и пылко, а затем повернул на спину и начал целовать подбородок, шею, плечо, грудь, все приближаясь и приближаясь к ноющему бугорку. Его губы сделались мягче, когда она вздохнула от удовольствия, запустила пальцы ему в волосы и выгнула спину, стараясь сильнее прижаться.
Томясь по нему.
Не только по его прикосновениям, но вообще по всему – по интимности его ласки, по нежности, по наслаждению.
Такому сильному наслаждению.
Он отзывался на ее прикосновения. Губы его сомкнулись на бугорке. Эван начал нежно посасывать его до тех пор, пока она не сжала в кулаках его волосы, шепча его имя, удерживая его – исполненная жара и желания, она медленно раскрывалась ему под этим долгими, ритмичными посасываниями.
Его рука скользнула вниз по бедру, легонько погладила ноги, раздвинула их, и она открылась ему, приподняла бедра навстречу его прикосновениям, подаваясь вперед. Она томилась от желания – не только по обещанной им ласке, но по всему остальному. По его взгляду. По его губам. По его словам. По нему.
И тут он раздвинул складочки и погладил – она была жаркая и влажная и становилась все мокрее, услышав его удовлетворенный рык.
Он оторвался от ее груди и посмотрел ей в глаза:
– Тебе это нравится.
Она кивнула, подаваясь бедрами в такт движениям его пальца.
– Мне нравишься ты.
Тут он замер, и на безумный краткий миг она подумала, что сказала слишком много. Но если это слишком много, то что случится, если она скажет ему все?
Он снова погладил, и глаза ее начали закрываться.
Он остановился.
– Нет, любовь моя, – и это слово согрело ее даже сильнее, чем прикосновение. – Я хочу, чтобы ты смотрела.
Его пальцы описывали ленивые круги прямо возле ее средоточия.
Она широко раздвинула ноги.
– Ну хорошо, давай.
Они вместе смотрели вниз, на его руку, ласкавшую ее, и Грейс положила сверху свою ладонь, их пальцы переплелись, дыхание становилось все тяжелее. Никто из них не отвел взгляда, когда он сказал:
– Ну же, забирай.
Наклонился и снова втянул ее сосок в рот, начал сосать. Она дышала тяжело и прерывисто, а он ласкал все сильнее и увереннее, и она выгибала спину ему навстречу.
– Эван, – прошептала Грейс. – Пожалуйста.
И оно нахлынуло, она подавалась к нему, а он вел ее сквозь это наслаждение, подняв голову и внимательно наблюдая за ней.
– Вот оно, – прорычал он. – Забирай. Бери все, что тебе нужно.
Она так и сделала. Его внимательный взгляд бы ей подарком, обещанием, что он всегда будет тут, чтобы доставить ей удовольствие. Наслаждаться им. Удержать ее, когда она почувствует, что рассыпается на части.
Когда она насытилась, он поднял голову, крепко удерживая ее ладонью, чтобы она получила все до последней капли.
Наконец Грейс посмотрела на него и положила руку ему на щеку.
– Оно должно было быть твоим, – прошептала она. – Я должна была подарить удовольствие тебе.
– Думаешь, не подарила? – произнес он ей в губы и целуя ее через каждое слово. – Я испытал такое наслаждение, от которого можно сойти с ума.
Не следовало этому радоваться, но Грейс обрадовалась.
– Такое сильное?
– Невероятно сильное, – ответил он. – Господи, Грейс. Удовольствие с тобой – да рядом с ним меркнет все приятное, с чем я сталкивался раньше.
– А много тебе доводилось испытать удовольствия?
Она не знала, почему спросила об этом. То, что случилось за прошедшие двадцать лет, не должно иметь никакого значения. Не важно, если у него были любовницы.
Не стоило спрашивать.
Похоже, он не рассердился.
– Нет.
И от этого ответа ей стало больно. От заключавшейся в нем правды. Он был одинок так же долго, как и она. Тосковал о чем-то, как и она.
Тосковал по ней.
– Я скучал по тебе, – прошептал он так тихо, что, если бы они не лежали, переплетясь телами, она бы его просто не услышала. Но она услышала, и правду, прозвучавшую в его голосе, тоже. – Каждый день, каждый час я скучал по тебе. – Пауза, а потом: – Сказать, что я по тебе скучал – это ничего не сказать. Это слово… оно подразумевает нечто обыденное. Это не то же самое, как, например, если бы я ждал тебя дома до твоего прихода или покупал где-то галстук, а тебя не было бы рядом… Я не знаю, как назвать ту ноющую пустоту, которую я чувствую без тебя? Постоянно. Каждый день.
Слезы обожгли глаза от того, каким голосом он описывал пустоту, давно поселившуюся и в ее душе. Ноющую тоску, словно она лишилась какой-то части себя.
Он снова поцеловал ее, настойчиво, вложив в поцелуй ту самую боль.
– Как назвать одиночество, словно моя вторая половина исчезла и уже никогда не вернется? – спросил он. – Как это называется?
«Любовь».
– Эван, – прошептала она, не зная, что сказать. Не зная, что думать. Зная только, что она хочет дать ему что-нибудь для облегчения этой боли.
Для облегчения и своей тоже.
И вдруг он застыл, дыхание у него перехватило. Ее взгляд метнулся к нему, но он не смотрел ей в лицо.
Глава 22
У нее татуировка на левом плече.
Он не замечал ее раньше – она все время была прикрыта бретельками, или лифом, или рукавом, а когда он раздел ее донага – копной рыжих кудрей. Кроме того, его так пленили ее глаза, и лицо, и то, как она отдавалась желанию, что он ничего больше не замечал.
А теперь заметил. На левом плече, на три дюйма ниже и шесть в сторону от внешней стороны руки. Татуировка, черная. Он сразу узнал ее по контрасту с той отметкой, что находилась на том же месте на его собственном теле. С белым шрамом (который она обрабатывала всего несколько ночей назад) двадцатилетней давности, грубым, рельефным – наказание за то, что он любил ее.
Наказание, которое он был готов принимать снова и снова, лишь бы уберечь ее. Так и случилось.
Она обратилась в бегство, создала свое королевство и построила дворец вместе с его братьями, которых теперь называла своими. И он думал, что она делала все возможное, лишь бы забыть его, с того момента, как сбежала, считая его монстром, каким он предстал перед ней.
Но она его не забыла.
Она всегда носила его с собой.
Потому что там, на ее плече, на три дюйма вниз и на шесть в сторону, была его метка, буква «М», врезанная отцом в его плоть и повернутая на девяносто градусов.
Только больше не «М».
Она превратилась в «Э».
«Эван».
Дыхание в груди сперло, сердце заколотилось, и он не мог подобрать слов, чтобы заговорить. Эта метка внезапно доказывала: все, что он сделал, все, чем он был, все, чем пожертвовал, все того стоило, потому что она его не забыла. Она носила его с собой.
Он протянул руку к татуировке. Она повернула голову и увидела, как он ласкает ее пальцами, такую гладкую на безупречной, нежной коже. Затем накрыл ладонью.
– Было больно?
Слово вырвалось из ее рта с дыханием рваным, как его мысли:
– Да.
Он взглянул на нее.
– Ты не про татуировку.
Она покачала головой.
– Нет.
– Никаких масок, – шепнул он.
– Было больно, – сказала она. – Боль не отпускала. Дни и недели. – Она закрыла глаза, и в груди у него все сжалось, но Грейс продолжила: – Мне не хватало тебя, как воздуха. Я то и дело просыпалась – в ночи, в сырости, в дождь, в холод. И тосковала по тебе. Забиралась на эти проклятые дома в Мейфэре, и считала чертовы трубы, и воображала, что в один прекрасный день ты уйдешь от него. И уйдешь оттуда. И откажешься от своего титула и вернешься к нам.
Ее глаза наполнились слезами, блестевшими в свете свечи.
– Нет. Не к нам. Ко мне. Я представляла, что ты вернешься ко мне. – Одна слезинка выкатилась из глаза и упала на руку, которой он закрывал ее татуировку. Обожгла его. – А ты все не возвращался.
«Я так хотел».
Каждую проклятую ночь. Он лежал в постели в этом проклятом доме, в богом забытом месте, и рассчитывал путь, каким доберется до них.
– Я надеялась, татуировка облегчит боль. Вроде как откачает яд.
Господи, как ему не хотелось быть для нее ядом.
– Помогло?
Она нашла его взгляд и долго смотрела прямо в глаза, поэтому он увидел в них истину, когда она негромко проговорила:
– Нет.
Не слово, оружие. Игла, проткнувшая ему сердце.
– Грейс.
– Боже, я ненавидела это имя, – заговорила она. Теперь слова полились легче. – Ненавидела, потому что всякий раз, как Девон с Уитом его произносили, оно вызывало в памяти тебя.
– На мне лежало такое же проклятье – ты преследовала меня всякий раз, как покорный слуга, или жеманный денди, или мамаша, сватающая свою дочь, обращались ко мне «ваша светлость», я с ума сходил от боли и ярости. Постоянное напоминание о том, что мою Грейс уже нигде не найти.
– Значит, вот чем я была? Твоей светлостью?
– Это все, чего я когда-либо хотел.
– Сегодня ночью? – спросила она.
– Всегда, – ответил он. – Вечно.
Он убрал руку с ее плеча, наклонился, легонько поцеловать татуировку и снова посмотрел ей в глаза. Накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую у него на плече, и сказал:
– Ты говорила, что это клеймо навсегда сделало меня его рабом.
Она как-то вся обмякла, словно хотела забрать свои слова обратно.
– Нет. – Он не ждал ее сожалений. Этого им хватит на всю оставшуюся жизнь. Эван покачал головой. – Если так, то делает ли тебя твоя метка моей?
Она запустила пальцы ему в волосы, притянула его голову к себе. И в миг перед тем, как прильнуть к его губам, шепнула:
– Да.
И одним этим словом она его освободила. Он навис над ней и позволил ей распоряжаться поцелуями, позволил изучать себя. А потом сам стал изучать ее, а она обвила его шею руками, приподнялась ему навстречу и отдалась ему.
Он зарычал, ощутив ее прижавшееся к нему тело, такое теплое и мягкое. Ее сильные ноги обхватили его за талию, поцелуй сделался грубым и чувственным, словно она дожидалась его так же долго, как и он. Грейс отвечала на его желание – приподнималась ему навстречу, притягивала его к себе, открывалась ему, отдавала все, о чем он просил. А затем, словно этого было недостаточно, она, вздохнув, прервала поцелуй и сказала:
– Сделай меня своей.
За последние годы Эвану не раз казалось, что он сходит с ума. Но в этот миг, когда она прошептала эти слова, вручая себя ему, он оказался ближе к безумию, чем когда-либо. Безумен от желания. Безумен от надежды. Безумен от потребности.
Он оторвался от ее губ, дав ей возможность вздохнуть.
– Если я сделаю это… если ты позволишь… это не только на сегодняшнюю ночь.
Она замерла, глядя на него красивыми карими глазами.
– Я знаю.
Знает? Он не смел и надеяться.
– Не только на эту неделю или на этот год, Грейс. – Он взял ее лицо в свои ладони. Она должна понять. Должна сама принять решение. – Я хочу начать все сначала.
Она кивнула.
– Знаю.
– Я хочу стать всем, чего ты желаешь.
Она улыбнулась, и показалась ему такой красивой в этот момент, что он едва не перестал дышать.
– Я думала, ты хочешь стать всем, что мне нужно.
– И это тоже, – произнес он, целуя ее. – Это тоже.
– В таком случае, – сказала она, и взгляд ее сделался томным и темным, она подалась к нему бедрами, потерлась своей мягкостью о его твердость дважды, и оба они застонали. – Сделай меня своей.
«Моя».
Его самообладание лопнуло от единственного слова, и вот уже их руки и губы изучают друг друга: его руки на ее коже, ее пальцы у него в волосах. Он прокладывает поцелуями дорожку вниз по ее телу, начав с губ, вниз по шее, снова целует татуировку на плече, затем груди, по очереди сосет каждый из прелестных коричневых бугорков, и она выгибается под ним.
Он продолжил свое исследование, покрывая поцелуями ее торс, наслаждаясь силой тела, крепостью мускулов, отточенных годами сражений и лазанья по крышам Лондона. Приостановился на мягкой, едва заметной выпуклости животика, потерся о него щекой, загрубевшей от вечерней щетины, и Грейс хихикнула.
Услышав этот чудесный звук, знакомый и одновременно совсем непривычный, Эван поднял голову.
– Королева Ковент-Гардена боится щекотки, – поддразнил ее он.
Она улыбнулась, глядя в потолок.
– Только никому не говори.
– Никогда, – поклялся он и снова потерся щекой, наслаждаясь ее смехом и тем, как быстро он сменился прерывистым дыханием; тем, как она приподняла его голову, чтобы он посмотрел на нее. – Это моя тайна.
Она улыбнулась.
– Так храни же ее…
Конечно, будет – и в этот краткий, чудесный миг он понял, что готов всю жизнь хранить ее секреты.
Так же, как она всю свою жизнь хранила его тайны.
Он запечатлел еще один поцелуй на чувствительной коже и опять начал двигаться, медленно, не спеша. Она раздвинула ноги, и он оказался между ними.
– Поведай мне еще тайну.
Она резко втянула в себя воздух – он обращался к самой ее сокровенной части. В душе Эвана запело удовлетворение. Он нагнулся и большим и пальцами раздвинул складочки, чтобы посмотреть на нее.
– Господи, – прошептал он. Своей жаркой влажной плотью она ощущала его дыхание, и это приводило ее в неистовство. – Никогда не видел ничего более прелестного.
– Эван, – выдохнула она. – Пожалуйста.
Он подул прохладным воздухом на ее сокровенное место, и она закричала, выдавая свое разочарование, смешанное с удовольствием.
– Поведай мне еще тайну, – повторил он.
– Я хочу тебя, – прошептала Грейс, и прозвучало это так хрипло, что Эвану показалось, будто она вручила ему великий дар.
– Хорошая девочка, – проговорил он, поцеловав ее высоко в бедро, где словно скопилась вся ее чувственность.
Грейс приподняла бедра, качнулась в воздухе, и он подумал, что мог бы умереть, глядя на этот ошеломительный вид – все розовое, влажное и распаленное, как огонь. Он прижал палец туда, где начинались складочки, и она вздохнула так чудесно, что от него потребовались все силы, чтобы не вознестись к вершинам блаженства в тот же миг.
– Да, здесь, – с досадой воскликнула Грейс. – Сделай же это.
Она была готова. Влажная, скользкая, идеальная.
Он провел этим единственным пальцем вниз, к центру, наслаждаясь тем, как прерывается ее дыхание, легким вскриком, который она пыталась сдержать, когда он начал обводить пальцем напряженный бугорок в ее складочках. Он потирал его очень нежно, то с одной стороны, то с другой, и в конце концов она не сдержала крика.
– Тебе это нравится, – негромко сказал он не столько ей, сколько себе.
Она выругалась, грубо, сильно, как доказательство того, что вот-вот все случится. Он задержался там, на этом месте, поглаживая и описывая круги, изучая ее, и она присоединилась к нему, используя его прикосновения, чтобы обрести наслаждение.
– Вот так, любовь моя, – шептал он, нежно целуя ее в бедро. – Покажи мне, что тебе нравится. Покажи, что заставит тебя кричать.
От этих слов она словно запылала, и он ввел палец в ее жаркое, влажное лоно – всего на одну фалангу, только чтобы ощутить, как вокруг все пульсирует.
Она шире раздвинула ноги и подалась бедрами вверх.
– Еще, – выдохнула она. – Пожалуйста.
– У тебя там все болит, правда? – спросил он. – Бедная моя любимая. Больно?
– Господи, да. Я хочу…
– Скажи мне, что, – отозвался он. – Скажи, чего ты хочешь.
«Я дам тебе все».
– Я хочу…
«Мой рот», – мысленно умолял он.
Он умрет, если не сможет как можно быстрее прильнуть к ней ртом.
Она этого не сказала. Но сделала даже лучше – запустила пальцы ему в волосы, крепко их сжала и притянула голову именно туда, где хотела его почувствовать.
– Вот, – выдохнула она, когда он прильнул к ней губами, широко разведя складочки и начав лизать долгими, крепкими движениями. – О да. – Она вздохнула. – Это.
У нее был вкус сладкого греха, и он пировал, наслаждаясь этим вкусом, тем, как она подавалась к нему, не стыдясь желания получить удовольствие, прижимая его к себе все крепче. И все это время она разговаривала, его развратная возлюбленная, рассказывала ему, как правильно он все делает.
– Да, – выдыхала она. – Именно там.
Она указывала где, и он слушался, стремился к этому, стараясь всеми возможными способами свести ее с ума.
Медленные круги вскоре сделались быстрыми, его язык двигался в такт с ее бедрами, и скоро она уже выкрикивала его имя, и он слышал, что она почти на грани. Он продолжал, наслаждаясь ее вкусом и даря им обоим удовольствие, подобного которому никогда в жизни не испытывал.
А затем, уже достигнув точки исступления, она вдруг посмотрела на него, как чертова богиня, и спросила:
– Рассказать тебе еще один секрет?
Их взгляды встретились, и он кивнул, не желая оставлять ее ни на миг.
– Я хочу, чтобы ты трогал себя, когда я буду кончать.
Его пронзил невыразимый восторг, что-то вроде благодарности, а не просто желание. И потребность тоже.
Он взял его в руку. Никогда еще он не был таким твердым. Таким жарким. Таким жаждущим. И начал гладить себя в такт ее движениям, наслаждаясь ее вкусом на губах, любуясь тем, как она движется, прижимаясь к его рту, и собственная рука дарила ему невыразимо прекрасный опыт.
Ее пальцы у него в волосах сжались сильнее.
Ее бедра задрожали.
И с самым грязным ругательством, какое он когда-либо слышал, она испытала удовлетворение, выкрикивая его имя в темноту комнаты, а он помогал ей руками, и губами, и языком, чтобы она познала все возможное наслаждение.
Когда она начала приходить в себя, его язык сделался нежнее, пальцы не шевелились, пока она пульсировала вокруг них. А затем она подтянула его вверх, к себе, хрипло повторяя его имя и желая еще больше.
Она жаждала всего.
Грейс в последний раз содрогнулась от наслаждения, а Эван поднял голову и вытянулся рядом с ней, желая только одного – держать ее в объятиях, целовать в висок и уговаривать уснуть.
Но у Грейс имелись другие планы. Она мгновенно поменяла позицию, толкнула его на спину и уселась верхом.
– Ты не кончил, – прошептала она и поцеловала долгим, чувственным поцелуем, грозившим свести его с ума, ведь у него на губах еще оставался ее вкус.
Эван покачал головой.
– Я и не хотел, – сказал он. – Это было для тебя.
– М-м-м… – протянула она низким, грешным голосом, наклоняясь, чтобы снова его поцеловать. – Хочешь, чтобы я рассказала, чего хочу дальше?
Не будь он уже твердым, как железо, этот ленивый, полный удовлетворения вопрос и ее мягкая тяжесть привели бы к такому же результату.
– Еще как.
Она потерлась об него раз, другой, он застонал, а она уселась ему на ноги и взяла его в руку. Ее ласкающие пальцы были уверенными и сильными.
– Я хочу вот этого. Хочу тебя.
– Все, чего только пожелаешь, – ответил он, напрягая каждый мускул, чтобы не притянуть ее к себе, перевернуть на спину и сделать все самому.
Казалось, она это поняла, начала гладить его руки, грудь и снова вернулась к твердому, восставшему естеству. Опять потерлась о него, и оба они задышали хрипло и часто, когда он прижался к самому ее средоточию.
– Мне это нравится, – сказала она.
– М-м-м… – промычал в ответ он. – А мне нравишься ты.
Грейс посмотрела на него, глаза ее заблестели от удовольствия.
– Правда?
Читать бесплатно другие книги:
