Взлетая высоко Иосивони Бьянка
– Правду, Хейли!
Я впиваюсь ногтями в ладони. Несколько секунд я просто пялюсь на свои сапоги, но затем заставляю себя посмотреть родителям в глаза.
– Меня навещали… друзья из Фервуда. Они вернули мне «Хонду».
– В такое время?
Я вздрагиваю от вопроса.
– Н-нет. Еще раньше. Мы… мы просто… немного… покатались.
– Раньше? Значит, посреди ночи?
Я кусаю нижнюю губу, проклиная себя за неумение нормально врать. Неудивительно, что раньше я предоставляла это дело Кэти.
– Да…
– И ты подумала, что это хорошая идея: сесть в чужую машину и уехать черт знает куда? Не сообщив нам? Или хотя бы не оставив сообщение?
– Это мои друзья, а не незнакомцы, – я снова пялюсь в пол. – Кроме того, я хотела вернуться до рассвета, – добавляю я, но, похоже, это ошибка.
– Значит, ты хотела не только тайком улизнуть ночью, но и соврать нам? – заключает отец.
Ненавижу себя за то, что каждый раз вздрагиваю, когда он так со мной говорит. Но еще больше я ненавижу его воспитательный тон, которым он обычно пользуется в суде. Время от времени он именно в таком тоне ругал Кэти, когда она косячила, но не меня. До этого момента…
Мама громко вздыхает и кладет телефон на стол рядом с ноутбуком, который я не включала уже несколько дней.
– Ты думала, что мы не будем беспокоиться? После всего, что… что?..
Они не должны были узнать о случившемся, вот поэтому. А еще, возможно, потому, что все лето не беспокоились обо мне.
Я прокручиваю этот ответ в голове, но держу рот на замке. Мама разводит руками.
– Что с тобой происходит? Ты сбегаешь среди ночи, встречаешься с непонятными людьми. С мужчиной? И не смей это отрицать. Я не слепая, Хейли. И вижу, что у тебя на шее.
О черт…
Еще секунду назад мне было холодно, а теперь ужасно жарко. В последний момент я подавляю порыв прикрыть то место на шее, где Чейз, по-видимому, оставил засос. Великолепно. Просто великолепно.
– И как будто это все, – продолжает мама, показывая контейнер с таблетками. Контейнер, который кажется мне знакомым и который я в последний раз видела на тумбочке, когда должна была принимать лекарства, – ужас, я забыла о них, потому что была взволнована приездом Чейза. – Что это, юная леди? Неужели ты думаешь, что мы не заметим, если ты перестанешь принимать лекарства?
Я не знаю, что на это ответить. Я в полной растерянности. Кажется, я понимаю, как примерно должен себя чувствовать олень в свете фар. Или кролик перед удавом. Я не моргаю. Возможно, даже не дышу.
Но мама еще не закончила. О нет. Она только начала.
– Неужели ты думаешь, что лекарства и терапия – всего лишь игры? Что-то, что ты делаешь как бы между прочим, наполовину? Ты хоть представляешь, как опасно прекращать прием таблеток? Мы беспокоимся о тебе и делаем все возможное, чтобы помочь выздороветь, а ты… ты обманываешь нас, ставишь под угрозу собственное здоровье и сбегаешь ночью из дома, чтобы встретиться с этим… Чейзом из Фервуда. Да что с тобой происходит? – Мама отворачивается. Несколько раз громко вздыхает. И хотя она делает короткую паузу, я не успеваю объяснить, что просто забыла их принять. Когда мама снова смотрит на меня, она, кажется, немного успокаивается. Но следующие ее слова причиняют мне не меньше боли. – Я тебя совсем не узнаю. Ты… ты больше не похожа на нашу дочь. Это же не ты, Хейли!
Я близка к тому, чтобы рассмеяться, потому что весь этот диалог абсурден. Я их обманываю? Не похожа на себя? Они это, черт возьми, серьезно?
– Да ладно? – бросаю я в ответ. Я все еще не могу двинуться с места, но по крайней мере мой голос не пропал. – И кто я, по твоему мнению, а? Девушка, которая прячется дома, потому что в ней нет мужества жить своей жизнью? Которая остается в своей комнате и просто не хочет никого беспокоить, чтобы не спровоцировать ссору? Которая ходит в этих скучных, бесцветных вещах, чтобы не привлекать лишнего внимания? – Я указываю на темно-синюю рубашку с длинными рукавами, которую уже не могу видеть. Как и все остальные вещи в моем гардеробе. Вещи, которые принадлежали старой Хейли. – Или вам больше нравится обдолбанная лекарствами мумия, произносящая всего два слова – «Да» и «Аминь», потому что ей плевать на свою жизнь? Какая Хейли вам нравится больше?
– Хватит! – Голос папы звучит так громко, что я готова поклясться, что книги на полке сдвинулись со своих мест.
На этот раз я не трушу. О нет. Потому что в этот момент я понимаю, что мне нечего терять. Моя сестра и лучший друг мертвы. Человек, который значит для меня больше всего на свете, уехал несколько минут назад, и я понятия не имею, встретимся ли мы снова. У меня нет высшего образования, нет денег, нет будущего. А мои родители относятся ко мне, как к преступнице. Или как к ребенку. Нет, мне абсолютно нечего терять.
– Вот этот мальчик… – моя мать качает головой. – До того как ты оказалась в том ужасном месте и не встретила Чейза, ты никогда не вела себя так, как сейчас. Раньше ты никогда бы не сбежала из дома со случайным парнем.
– Ты это не серьезно… – Я задыхаюсь от гнева.
– О нет, я серьезно! Ты всегда была спокойной, приличной девушкой. С тех пор как… с тех пор как ты совершила ту поездку и попала в этот… этот твой Фервуд, а потом еще спуталась с этим парнем, ты сильно изменилась. Я едва узнаю тебя, Хейли.
– Не надо… – прошу я, но она не слышит.
– Твоя мама права. – Папа встает рядом с ней и нежно гладит ее по спине. – Раньше ты была другой. Мы не должны были разрешать тебе уезжать.
– Что, прости? Разрешать мне? – в ужасе повторяю я. Потому что это какая-то шутка. Они же шутят? Они же должны понимать, как смехотворно звучит их заявление. – Мне уже не тринадцать, если вы забыли, а двадцать один год. Вы ничего не можете мне разрешить или запретить. Ни эту поездку, ни встречу с друзьями, ничего, черт возьми!
– Не в таком тоне, Хейли.
– Почему бы и нет, папа? Или стой, подожди. Дай угадаю. В моем тоне виноваты Чейз и Фервуд, да? Так же как и в том, что я захотела покончить с собой. Вот что вы хотите этим сказать! Вы ищете виноватого, вместо того чтобы разбираться с реальными причинами!
– Хейли… – За секунду мамин тон меняется с обвинительного до встревоженного. Она подходит ко мне, чтобы обнять. – Успокойся, дорогая. Ты же не говоришь всерьез.
– Нет, – я уклоняюсь от нее и сжимаю ключ от машины так крепко, что он впивается в ладонь. – Я не хочу успокаиваться. И пить эти чертовы таблетки я тоже не хочу.
Папа выглядит искренне озадаченным.
– Это несправедливо…
Может быть, и так. Но я не могу остановиться, будто кто-то щелкнул переключатель, и теперь из меня выплескивается все содержимое. Эмоции. Мысли. Плевать, насколько травмирующими могут быть мои слова.
– Знаете что? Я скажу вам, что такое несправедливость. Несправедливо, что мой лучший друг умер от ужасной болезни. Несправедливо, что я больше никогда не увижу Кэти и не встречусь с Джаспером. И как вы мне помогли? Вы оставили меня в одиночестве. Вы были здесь, но с таким же успехом могли быть на другом конце света, потому что не замечали меня. Вы, возможно, вытеснили это из памяти, потому что вам так удобнее, но вы никак не отреагировали, когда я рассказала вам о запланированной поездке. Вам было все равно. Вам было плевать на меня. Вы хотите сказать, что Чейз и Фервуд подтолкнули меня к самоубийству? Но знаете ли вы, что на самом деле стало спусковым крючком? Что на самом деле привело меня на плато в то утро? Это были вы! И если бы вы внимательно прочитали мое письмо, то знали бы это! Тогда бы вы знали, как больно мне сделали. Если бы я умерла вместе с Кэти, всем стало бы лучше!
Молчание. Потрясенные лица. Родители смотрят на меня так, словно мы не знакомы. Будто своей истерикой я только что подтвердила мамины слова. И, возможно, это на самом деле так. Потому что я больше не прежняя Хейли. Понятия не имею, кто я теперь, но определенно не та девушка, которую они когда-то знали.
Слезы бегут по маминому лицу.
– Это же неправда, милая… – Ее голос такой тихий, беспомощный.
– Да неужели? – Я растягиваю губы в ироничной улыбке, несмотря на то что мои глаза горят.
– Ты нам не безразлична, Хейли, – мама делает несколько шагов ко мне и кладет руки на мои плечи. – Так никогда не было и не будет. Ты же наша дочь.
Ах, теперь я снова их дочь?
Мне нужно мгновение, чтобы понять, что не только ее глаза наполнены слезами, но и мои. Следующие слова – всего лишь хриплый шепот, но я должна их произнести. Если не скажу все сейчас, то никогда этого не сделаю.
– Тогда почему вы оставили меня одну? Я так нуждалась в вас, но вы этого не замечали.
– О, Хейли… – Мама пытается обнять меня, но я резко отстраняюсь, пока не врезаюсь в дверь.
Папа со вздохом потирает лоб.
– Мы просто пытаемся делать то, что лучше для тебя. Для всех нас.
– И откуда вы знаете, что лучше? Кто дал вам право решать, что для меня хорошо, а что нет? Как вы можете судить моих друзей, если вы их даже не знаете – и меня, кажется, тоже. Мама сама сказала…
– Хейли…
Я качаю головой. Нет. Я больше ничего не хочу слышать. Не могу. До этого момента на ногах меня удерживали адреналин и гнев, но теперь вся накопившаяся во мне усталость дает о себе знать. Прошлой ночью я практически не спала, и этот разговор, эта ссора просто добивают меня.
– Я не хочу об этом говорить, – признаюсь я. – Я хочу… Я просто хочу лечь в свою постель и уснуть. Пожалуйста.
Я указываю на дверь и делаю шаг в сторону. Мама и папа медлят, кажется, хотят еще что-то сказать, но ничего не происходит. Они покидают мою комнату, и я закрываю за ними дверь, хотя больше всего на свете хотела бы ее громко захлопнуть. Но даже для этого мне не хватает энергии. Я не буду бежать за ними и что-то разъяснять, вместо этого я оставляю наш конфликт неразрешенным, чего прежняя Хейли никогда бы не допустила. Но прежняя Хейли не стала бы сбегать из дома среди ночи и не поссорилась бы с родителями. Возможно, мама права хотя бы в одном пункте: она меня больше не знает. Я и сама себя не знаю. Возможно, я уже не та девушка, какой когда-то была и которую родители до сих пор так отчаянно пытаются вернуть. И я устала притворяться, что эта старая Хейли еще существует.
Я задергиваю шторы, снимаю одежду и надеваю удобную футболку, затем ложусь в постель только для того, чтобы через две секунды снова встать и поставить телефон на зарядку. Но пока я жду, когда загорится дисплей, у меня слипаются глаза, и я засыпаю.
Глава 23
Мой телефон загорается от нового сообщения. В нем несколько смазанная фотография Хейли и меня в машине. И хотя предыдущий день был дерьмовым, эта фотография заставляет меня улыбнуться.
Я не думаю о последствиях, а просто набираю номер Хейли. Прямо здесь, посреди пути в общежитие, где меньше недели назад встретил Шейна, я стою и жду, когда она мне ответит. Боже, неужели прошло всего два дня с тех пор, как мы с Хейли увиделись? Мне кажется, что прошло больше времени, хотя сейчас только понедельник и я не так давно вернулся в кампус.
Звучит всего два гудка, затем в трубке раздается щелчок, за которым следует голос Хейли.
– Привет…
– Привет, – уголки моего рта автоматически ползут вверх. – Спасибо за фотографию. Это то, что мне нужно.
– Паршивый день?
Хейли кажется измученной, но не настолько, как в ту ночь, когда впервые позвонила мне. Поэтому я осмеливаюсь рассказать ей о том, с чем мне сейчас приходится иметь дело.
– Можно и так сказать. – Я громко вздыхаю и уклоняюсь от велосипедиста, который, проехав еще несколько метров, чуть не сбивает первокурсника. Покачав головой, я иду дальше. – Я близок к тому, чтобы провалить социологию, потому что не сдал срочную домашнюю работу в прошлый четверг. Вместо этого я проехал через всю страну, но это не оправдание для профессора Стивенса. Похоже, я сильно влип. Мне нужно облажаться на пересдаче по курсу строительной техники в среду, и тогда я смогу паковать чемоданы. И знаешь, что в этом самое дерьмовое?
– Что? – спрашивает Хейли.
Я фыркаю:
– Я даже не могу решить: должен ли я из-за этого злиться или испытывать облегчение.
Это, пожалуй, самое честное мое заявление за долгое время. Наверное, все это не должно меня волновать, в конце концов, я не хочу здесь учиться, но мне все равно тошно. Я рвал свою задницу в течение трех лет не для того, чтобы потом вылететь с курса из-за глупой домашней работы и одного экзамена. Если уж я все и брошу, то на своих условиях.
– Дерьмо, – свободной рукой я потираю затылок. – Прости, я не хотел надоедать тебе разговорами.
Это едва ли не последнее, чего я хочу. Вот Хейли посылает мне наше первое и единственное селфи, а я звоню ей, чтобы пожаловаться? Отлично сработано, Чейз.
– Как ты? – говорю я, толкая входную дверь общежития. Обычно я поднимаюсь к себе по лестнице, но сейчас мне хочется спокойно поговорить с Хейли, поэтому я захожу в пустой лифт. В обеденное время все студенты сидят в столовой или где-нибудь за пределами кампуса. Я просто шел в свою комнату, чтобы взять спортивное снаряжение и побоксировать перед следующей лекцией.
– Я… не знаю. – Хейли издает звук, похожий на нечто среднее между вздохом и смешком. – Я больше ничего не знаю.
Я тоже. Ни о своей учебе. Ни о будущем. Ни о своей семье. Но меньше всего о Хейли и наших отношениях. Возможно, мы должны поговорить о той ночи, но никто из нас, кажется, не может решиться.
– Мои родители не спали, когда я вернулась, – вдруг говорит она, и я застываю. – Мы сильно поругались.
– Дерьмо, – бормочу я и чувствую себя виноватым. Или по крайней мере виноватым наполовину, ведь Хейли давала понять, что должна вернуться до рассвета. Но потом мы поцеловались, одно привело к другому, и… это было невероятно.
Двери лифта открываются. Я выхожу на нужном этаже и достаю ключ-карту.
– А теперь? – наконец спрашиваю я. – Вы помирились?
На этот раз недовольство на другом конце провода отчетливо слышно.
– Мы не разговариваем, что делает следующий сеанс семейной терапии… занятным.
Я открываю дверь в квартиру, которую делю с двумя соседями, ни одного из которых, похоже, нет на месте.
– Мне жаль это слышать.
– Мне тоже, – Хейли громко вздыхает.
Черт, почему так сложно говорить о том, что произошло между нами? Возможно, дело в сексе, он всегда путает карты.
– Чейз, я… – начинает Хейли, но останавливается. – Ты на самом деле думаешь, что вылетишь из университета из-за домашней работы и единственного запоротого экзамена?
Оказавшись в своей комнате, я бросаю рюкзак на кровать, прислоняюсь спиной к двери и на мгновение закрываю глаза.
– Не знаю. Может, уже вылетел. Моя семья с ума сойдет. Первый Уиттакер, не получивший высшего образования. – Я презрительно фыркаю и тру большим и указательным пальцами переносицу. – Понятия не имею, что делать.
Несколько секунд Хейли молчит, и если бы я не слышал, как она дышит, то испугался бы, что связь прервалась.
– Кто-то мудрый недавно советовал мне сделать что-то для себя ради разнообразия. Не ради семьи, а ради себя.
Не могу удержаться от улыбки, потому что очень хорошо помню тот разговор. Ну что за ирония?
– Возможно, этот кто-то был прав?
Я знаю, чем хотел бы заниматься, где мечтал бы работать, но это невозможно. Я не могу разочаровать родителей, подвести семью. Поколения Уиттакеров ходили в этот колледж, сидели в этих залах, работали по ночам в мастерских кампуса, день за днем пополняли свое портфолио и сдавали на «отлично» каждый экзамен. Все Уиттакеры стали архитекторами, и только поэтому наша фирма устояла и мы так успешны. Я не могу просто бросить все…
И кроме того…
– Что насчет тебя? – Я слышу свой вопрос прежде, чем успеваю его обдумать. Это не то, что я на самом деле хочу спросить, но для начала сойдет.
Хейли медлит с ответом.
– Я не знаю, – едва слышно признается она. – Я хочу… все, что я хочу, недостижимо.
Мне надо бы успокоить ее, заверить, что все будет хорошо, но я не успеваю – раздается какой-то шум.
– Я должна повесить трубку, – неохотно сообщает Хейли. – Но это было приятно… слышать твой голос.
Я закрываю глаза и ругаюсь про себя.
– Береги себя, – произношу я, хотя хотел сказать совсем другое.
– Ты тоже, Чейз, – и она вешает трубку.
Через час мои кулаки пылают. Дыхание сбитое и хриплое. Пот стекает по моей спине, но я не останавливаюсь, не даю себе передышку, а продолжаю боксировать: я бью мешок с песком в фитнес-центре. Сейчас, кажется, это единственное, что помогает мне прийти в себя. Я не жалею, что снова увидел Хейли. Дерьмо, я не жалею ни об одной секунде, проведенной с ней. И, несмотря на все невысказанные вещи, наш сегодняшний телефонный разговор обрадовал меня.
Но надолго ли хватит мне этих разговоров? Я скучаю по ней и не могу помочь, даже зная, что у нее проблемы с родителями. Это ад. Проклятый ад.
Снова бью по боксерской груше, она опасно раскачивается. Я должен быть острожным, чтобы эта махина не вырубила меня – отвлекся, и будь здоров.
– Йо, чувак, – появляется Аарон и встает за грушей, чтобы подержать ее для меня, пока я продолжаю колотить по ней. – Кто испортил твой день?
Оставляю ответ на этот вопрос при себе. Несколько раз еще бью по боксерскому мешку, потом тащусь к краю тренировочного зала, где лежат мои вещи. Там я наполовину опустошаю бутылку воды и насухо вытираю полотенцем лицо и руки, прежде чем позволяю себе оглядеться. В это время ничего особенного не происходит, однокурсники приходят в зал вечером после лекций, рано утром или в выходные дни. Во второй половине дня понедельника на тренажерах занимаются всего несколько человек. Аарон тем временем уселся на силовую скамью, в руках у него штанга с приличным весом. Я кладу свои вещи обратно на пол и шагаю за ним к скамейке, чтобы помочь ему, как он помог мне с грушей.
– Если я завалю курс по строительной технике, то вылечу, – выдавливает он, высоко поднимая штангу.
– Я тоже, – признаюсь я, внимательно следя за его движениями. В случае опасности я должен придержать штангу или помочь ему положить ее обратно в стойку.
– Да, но тебя это, похоже, не очень волнует, Уиттакер.
Я фыркаю, потому что… да, так и есть. Все было бы намного проще, если бы мне было плевать на родных. Но если бы я даже приложил усилия для того, чтобы меня исключили – то все равно бы стал главным разочарованием семьи. В голове крутится настырная мысль: если я продолжу зубрить билеты к проклятому экзамену и даже сдам его – а профессор Стивенс будет снисходителен и не даст мне завалить социологию, то… у меня не останется никаких причин, чтобы отчислиться. Было бы глупо просто так бросить все спустя три года. Или нет? Черт побери, почему я вообще об этом думаю?
Кто-то мудрый посоветовал мне сделать что-то ради себя для разнообразия. Не ради семьи, а ради себя…
Слова Хейли приходят мне на ум, и я не знаю, смеяться или проклинать себя за это. Потому что эту тему я проходил бесчисленное количество раз – всегда с одним и тем же результатом: я продолжаю учебу, потому что не хочу никого разочаровывать. А еще я, скорее всего, не хочу признавать, что потратил впустую три года своей жизни.
– У нас все получится, – бормочу я, хотя и не слишком убедительно.
Аарон скептически поднимает брови. Ага. Он верит мне не больше, чем я сам. По крайней мере, он держит рот на замке и продолжает тренироваться в тишине, и, как только заканчивает со штангой, я возвращаюсь к боксерской груше. Завтра мои руки будут адски болеть, это точно.
Я так сосредоточен на ударах по боксерской груше, что даже не замечаю, как летит время. Народа в фитнес-центре не прибавилось, поэтому я замечаю, что Аарон все еще здесь и уже закончил тренировку на мышцы плеч. Меня это устраивает, так мы сможем вернуться к книгам и зубрежке по строительной технике. Я хватаю свои вещи, вытираюсь полотенцем и перебрасываю его через плечо. Я уже почти у двери, когда вдруг слышу крик. Дерьмо, Аарон! Я не думаю, а действую инстинктивно. За несколько шагов я оказываюсь рядом с ним. Он уже встал с тренажера, но стоит рядом, согнувшись, и держится за руку.
– Что случилось?
– Без понятия, – прищуривается Аарон. – Думаю, потянул плечо.
Я осторожно кладу одну руку на его предплечье, другую – на плечо, пытаясь понять, откуда появилась боль. Возможно, у него просто мышечная судорога? Было бы хуже, если бы он вывихнул плечо или порвал сухожилие.
– Дай мне знать, если будет больно, – и я начинаю поднимать руку Аарона, слегка поворачивая ее.
Парень сдавленно стонет.
– Да, конечно. Просто руку нужно немного размять и, уверен, станет луч… Черт, как больно!
Он буквально подпрыгивает от боли, держась за руку.
Это не очень хорошо. Я пытаюсь найти аптечку. В конце концов, мы находимся в фитнес-центре, здесь, черт возьми, люди иногда получают травмы. Мой взгляд падает на красный чемодан с крестом, спрятанный в углу под скамейкой. Я могу только надеяться, что они хранят в нем не только вещи для оказания первой помощи. Охлаждающие пакеты и эластичные бинты, например, нам бы пригодились.
– Жди здесь.
Я достаю из аптечки то, что необходимо, и прошу местного тренера принести мне пакеты со льдом. Со всем этим я возвращаюсь к Аарону, он сидит на тренажере, на котором, конечно, не будет тренироваться в ближайшие дни.
– Сейчас разберемся, – надеюсь, я звучу успокаивающе. Я заворачиваю пакет со льдом в ткань и прижимаю его к руке Аарона. Честно сказать? Я могу только наложить повязку, которая зафиксирует руку, и отвезти парня в ближайшую больницу.
– Черт, где ты этому научился?
– Курс парамедиков в армии, – на автомате отвечаю я, сосредоточившись на перевязке. – И еще я работал на добровольной основе в пожарной части и больнице.
Аарон присвистывает от удивления, а после смотрит на свою руку и морщится.
– Ничего себе…
– Лучше пусть посмотрит врач. Это может быть синдром узкого места, сужение сосудов, а также разрыв плечевого сухожилия. С этим нельзя шутить, чувак. Выпей пару таблеток обезболивающего, а затем обратись к врачу. Я отвезу тебя в больницу, если захочешь.
Аарон выглядит далеко не счастливым – неудивительно, спортивная травма – полный отстой, – но соглашается со мной. Тренировка для него закончена, и, вполне вероятно, он забудет о зале на ближайшие несколько недель.
Только когда я стою под душем в раздевалке и горячая вода смывает пот с моего тела, моя голова снова начинает ясно соображать. До сих пор я действовал инстинктивно и только благодаря Аарону понял, что на самом деле случилось. Я помог ему, позаботился о его руке, будто занимался чем-то подобным каждый день.
Когда я думаю об этом, то вспоминаю, как всего несколько недель назад оказал помощь Джону, бармену в баре «У Барни», и отвез его в больницу, потому что надо было наложить шов. В другой день я обработал его колени, когда он сильно упал, играя в баскетбол. Мне было приятно помогать людям. Я чувствовал радость и облегчение, ведь я помог им избавиться от боли. Я никогда этого не замечал, но, видимо, люди доверяют мне, раз обращаются за помощью. Они полагаются на меня. И я не против – мне действительно нравится помогать другим, я даже являюсь контактным лицом некоторых из студентов на случай экстренных ситуаций.
Дерьмо. Что, черт возьми, я здесь делаю? И кого обманываю? Вся моя жизнь вращается вокруг того, чтобы помогать другим. В детстве я мечтал стать пожарным – или супергероем – и спасать людей. Даже в армии я не пошел классическим путем, как все мужчины в моей семье, а получил образование парамедика.
Я пытаюсь упорядочить хаос в своей голове, но у меня не выходит. Помогать другим – все равно что дышать для меня. Я не думаю об этом, а просто делаю. Нет, не совсем так. Я хочу этим заниматься. Хочу помогать другим. Но как мне помогать людям, сидя за столом в шикарном офисном здании?
Я никогда не хотел быть архитектором или работать в семейной фирме. Я скрываю это ото всех, потому что боюсь разочаровать родителей. Но могу ли я и дальше отрицать очевидное? Наверно, это самое глупое, что я могу сделать, потеряв три года в колледже. Три года, которые я уже точно не верну. Не говоря уже о деньгах… Это безумие – думать о том, чтобы что-то изменить, ведь все уже решено, но разве я должен следовать по пути, которого не выбирал?
Ты такой идиот. Слова Джаспера проносятся у меня в голове. Зачем ты изучаешь архитектуру, а? Тебе правда это интересно? Фигня! Это не то, чем ты хочешь заниматься, и ты это знаешь! Ты слишком упрям, чтобы признать это.
Тогда я не хотел этого понимать, к тому же был чертовски зол на него из-за ситуации с Шарлоттой и того, как халатно Джаспер относился к своей болезни. Я столько раз разочаровывал свою семью, что, конечно, не хотел делать этого еще раз. Но теперь, спустя столько месяцев, я вынужден признать, что Джаспер, возможно, был прав.
Мои мысли неизбежно возвращаются к Джасперу, переносятся к Хейли, к ее сестре Кэти. Хейли решила умереть, поэтому целых три месяца жила той жизнью, которую на самом деле хотела. Джаспер знал, что у него нет будущего, и поэтому отталкивал людей. И у Кэти наверняка были планы, но ее больше нет. А я есть, я, черт возьми, могу изменить свою жизнь. И что же я делаю? Ною, что не могу все бросить? К черту это. Я больше не буду притворяться, что архитектура – это то, чего я хочу. Даже если это разочарует семью. Твою мать. При мысли об этом у меня сжимается желудок. Но другого пути я не вижу. Да и если подумать? Это правда дерьмово – не следовать плану, который делает тебя несчастным?
Я выключаю душ, одеваюсь, а затем отвожу Аарона в ближайшую больницу. И пока я сижу в зале ожидания, обдумываю, что делать дальше, врачи осматривают его плечо.
Глава 24
Молния пронизывает небо, заливая комнату ярким светом. Я натягиваю одеяло выше, на уши, на всю голову, но все еще слышу раскаты грома. Пульс бешено учащается. Несколько часов назад я все-таки позвонила Шарлотте, чтобы поговорить о романе, который мы обе сейчас читаем. Потом я заснула. А теперь я снова проснулась, и каждый мускул в моем теле так напряжен, что я почти схожу с ума. Может быть, это от страха, от чистой паники. Ненавижу, ненавижу, ненавижу грозу!
Последняя гроза, которую я пережила, случилась в самом начале моего пребывания в Фервуде. Прошло уже больше двух месяцев, но я по-прежнему чувствую себя потерянной и одинокой, как и тогда. Хуже только то, что сейчас середина ночи. Ветер трясет крышу так, словно хочет ее сорвать. Капли дождя стучат по оконным стеклам, будто хотят пробить себе дорогу в комнату. Молнии такие яркие, что я вижу их даже сквозь одеяло. Но это все еще можно пережить, а вот раскаты грома… Они заставляют меня вновь и вновь сжиматься от ужаса. Гром становится все раскатистее, кажется, гроза подошла к моему дому совсем близко.
Я сворачиваюсь калачиком в постели, прижимаю подушку к уху и зажмуриваюсь. Но ничто из того, что я делаю сейчас, не может уберечь меня от непогоды.
Мое сердце колотится как сумасшедшее. Пот льется ручьем, хотя я дрожу так, будто сейчас глубокая зима и отопление вырубилось. Я хочу убежать, хочу где-нибудь спрятаться, пока все не закончится, но не могу заставить себя вылезти из кровати. И куда же мне идти? Кэти больше нет. Она не проберется в мою комнату и не прижмется ко мне в постели, просто чтобы притвориться, что это она та девчонка, что боится грозы, а не я. Я никогда не спала в кровати мамы и папы, даже когда была совсем маленькой и пряталась от непогоды. Я всегда приходила за помощью к Кэти – или она ко мне.
Но моей сестры больше нет, и я не имею ни малейшего представления, как мне пережить этот ад без нее. Во время последней грозы я была в слишком большом отчаянии из-за поломки «Хонды» плюс узнала, что Чейз был тем другом Джаспера, который его подвел.
Если бы я могла вернуться в закусочную сейчас, то поговорила бы с Бет. Или с Чейзом… я делаю паузу. Кусаю нижнюю губу. Я могла бы позвонить Чейзу. Он бы тут же взял трубку и успокаивал меня до тех пор, пока гроза бы не закончилась. Но я также знаю, что завтра у него важная пересдача, а сейчас ночь, и ему нужен сон.
Я не… я не хочу быть человеком, который не может справиться с проблемами в одиночку. Девушкой, которая постоянно нуждается в помощи. Грузом, который тащат за собой.
Нет, я не могу позвонить Чейзу и не сделаю этого, несмотря на то что уже нащупала на тумбочке смартфон и положила его к себе под одеяло. Внезапно дисплей загорается. В тот же миг молнии освещают небо. Грохот становится громче, как и порывы ветра. И тут раздается мощный раскат. Звук такой оглушительный, будто что-то взорвалось.
О боже.
Я крепче прижимаю подушку к голове, но это нисколько не помогает. Я не могу заглушить грозу, как и панику, парализующую мое тело. Если думать рационально, в комнате я в безопасности. Ничего не может со мной случиться. Но расскажите об этом моему телу и, пожалуйста, остановите мысли. Голова идет кругом: что произойдет с большей долей вероятности – я выиграю в лотерею или меня убьет молнией? Великолепно. Я никогда не выигрывала в лотерею. А за окном все время сверкает. Я сжимаю смартфон крепче, руки вспотели, и он постоянно выскальзывает. Я хочу с кем-то поговорить, нет, мне нужно с кем-то поговорить. Когда я слышу еще один оглушительный раскат грома, то съеживаюсь и тихонько хнычу. Наконец я решаюсь нажать на кнопку вызова.
Проходит три гудка, я еле их слышу. Я прижимаю сотовый ближе к уху и молюсь, чтобы кто-то наконец поднял трубку. Затем внезапно раздается щелчок, и я слышу знакомый голос.
– Алло?
– Шарлотта, – выдавливаю я, после чего следует новый раскат грома, заставляющий меня сжаться от ужаса.
– Хейли, что случилось? У тебя все хорошо?
– Нет, – каким-то чудом отвечаю я сквозь клацающие зубы. – Это гроза. А я ненавижу грозу. Я… Я не знаю, что делать. Она просто не хочет прекращаться. Сначала я хотела позвонить Чейзу, но завтра у него важный экзамен и…
– Я рада, что ты позвонила. – Голос Шарлотты звучит по-доброму. Я ненадолго отнимаю телефон от уха и проверяю, который час – 3:27. Так, в Вирджинии на час позже. О нет…
– Я не хотела тебя будить, – поспешно говорю я. – Прости…
– Нет, все в порядке, – я ее не вижу, но думаю, что она улыбается. – Просто дай мне найти очки и… а! Вот они.
В трубке слышится шуршание, будто Шарлотта перевернулась в постели или встала, потом тишина. Восхитительная тишина, которая дает мне понять, что в Фервуде нет грозы.
Еще одна причина быть там, а не здесь.
– Ты не можешь спать из-за грозы? – мягко спрашивает Шарлотта.
– И это тоже, – признаюсь я, инстинктивно втягивая голову при следующем раскате грома. – Грозы ужасны. Они даже хуже боязни высоты. Хуже, чем прервать чтение на самом интересном месте. Хуже, чем вырубившийся интернет посреди просмотра любимого сериала. Даже хуже тараканов! А я ненавижу тараканов!
– Поняла. – Шарлотта делает глубокий вдох. – Джаспер… он тоже терпеть не мог грозу. С другой стороны, я нахожу пугающими глубокие воды. И мосты. Думаю, что для меня это то же самое, что и гроза для тебя.
Может, это и глупо, но почему-то приятно думать о Джаспере и узнавать, что Шарлотта тоже чего-то боится. Чего-то, что совершенно нормально для других людей. Потому что я почти уверена, что большинство людей не прячутся под одеялом в непогоду.
– Страх помог мне понять, что на самом деле может произойти – и что я могу с этим сделать, – продолжает она. – Итак: что самое худшее может произойти? Чего ты боишься?
Я кусаю нижнюю губу.
– Не знаю… – Но потом еще одна молния озаряет комнату, и весь дом сотрясается от раскатов грома. – Ладно, это вранье! – задыхаюсь я, когда жуткие сценарии заполняют мою голову. – Молния может ударить в дом, и вспыхнет пожар, я сгорю. Либо она попадет в линию электропередачи, и внезапно мой ноутбук, телевизор или… или мобильный, который стоит на зарядке, взорвется. – Я торопливо вытаскиваю кабель из смартфона и розетки, а затем бросаю его на пол. – Может быть, ветер сорвет крышу, и вдруг в моей комнате разразится гроза, и меня поразит молния. Или она ударит в дерево за моим окном, которое потом упадет и убьет меня во сне. Ты знаешь, что молнии вызывают ударную волну? И что от нее примерно такой же взрывной эффект, как от тридцати килограммов тротила? От молнии можно умереть, Шарлотта! Даже если она не попадет прямо в тебя, ударная волна повредит твои внутренние органы. В легких могут образоваться трещины, и тогда я просто задохнусь или истеку кровью!
– Ладно, остановись! – перебивает меня Шарлотта. – Во-первых, это был, вероятно, неправильный вопрос, а во-вторых, я не хотела так глубоко погружаться в тему грозы. Теперь я сама боюсь.
– Обращайся.
Шарлотта тихо смеется, хотя звучит не особенно весело.
– Извини, – бормочет она чуть позже и глубоко вздыхает. – Это просто… Все, что ты перечислила, действительно ужасно, но сводится к одному и тому же. Всегда к одному и тому же результату. Ты же понимаешь?
Я хмурюсь и на мгновение забываю про шторм, бушующий за окном.
– Что ты имеешь в виду?
– Хейли… чего ты на самом деле боишься? Грозы? Ярких вспышек и оглушительного грома? Или… умереть?
Я словно каменею. Я не думала, что это вообще возможно, так как я уже лежу под одеялом, как застывшая статуя. Конечно, дрожащая статуя, но все же. Но, когда я слышу вопрос Шарлотты, все во мне леденеет.
Неужели я правда боюсь грозы? Или того, что может случиться из-за нее? Черт, да, Шарлотта права.
Я боюсь, что умру – и все из-за проклятой грозы.
Я тяжело сглатываю, борясь с внезапным жжением в глазах. Я не хочу умирать. Не так. Не сейчас. Я думала, что сделала этим летом все, что когда-либо хотела, но это неправда. Есть еще так много вещей, которые я хочу увидеть, почувствовать, прожить. Приезд Чейза на прошлой неделе и наша ночь показали мне, что я могла бы… что я еще могу начать все сначала.
– Хейли? – обеспокоенно спрашивает Шарлотта. – Ты еще там?
– Да я… – отвечаю я, переворачиваясь на спину из положения эмбриона.
Мой пульс все еще учащенный, и я вздрагиваю при каждом ударе грома, но все не так плохо, как раньше. Вполне возможно, что грозы и дальше будут меня пугать, но слова Шарлотты что-то пробудили во мне.
– Я не хочу умирать, – шепчу я слишком тихо, чтобы она меня расслышала, поэтому повторяю это уже громче: – Я не хочу умирать. Никогда не хотела. Я просто хотела… Я просто хотела снова встретиться с Кэти.
Горячие слезы стекают по моему лицу.
– Я знаю, – робко отвечает Шарлотта. – Не могу себе представить, каково это потерять сестру, но… я знаю, каково это хоронить того, кого любишь. Кого-то, с кем не успел попрощаться. Кого-то, кто заслужил быть счастливым. Я… прости, – ее голос обрывается, и она замолкает.
В эту ночь мы вместе молчим. Вместе плачем. И мы наконец говорим о Кэти и Джаспере. Шарлотта рассказывает мне истории из детства Джаспера, которые, несмотря на льющиеся слезы, заставляют меня смеяться. А я говорю о Кэти в первый раз с момента несчастного случая – откровенно, а не так, как на сеансах терапии. Я рассказываю Шарлотте, как мы играли на улице в детстве, как росли вместе, ходили в школу, а затем в колледж. Об особой сестринской связи, которая помогала мне жить. И я признаюсь Шарлотте, как не заметила, когда эта связь прервалась. Вернее, как я отказалась это признавать. Как цеплялась за все, что имело отношение к Кэти. Как после похорон пришла к ее могиле, в первый и единственный раз. И как рухнула на колени перед надгробием, потому что она просто… ушла.
Теперь я понимаю, как важны для меня были слова Кэти, благодаря которым она пыталась выманить меня из моей раковины.
«Будь смелой, Хейли».
Я редко ее слушала, но не этим летом. За эти три месяца я сделала все, чтобы стать смелой, чтобы наконец снова почувствовать связь с сестрой, чтобы она могла гордиться мной, когда мы снова увидимся.
И мы бы встретились, я действительно хотела этого до последнего. Но потом случилось то, что случилось. Впрочем, я не ожидала, что это лето так сильно изменит меня. Что люди, с которыми я встречусь, изменят мою жизнь, что именно среди них я найду единомышленников. Друзей, которые выслушают меня, посмеются и поплачут вместе со мной, даже если я разбужу их посреди ночи. Друзей, которые всегда будут на моей стороне.
Глава 25
Учитывая тот факт, что наступил конец октября, на улице удивительно тепло. Я паркую «Хонду» перед кладбищем и быстро выхожу. Мне нельзя мешкать, иначе я никогда не исполню задуманное.
На почти безоблачном небе светит солнце, легкий ветерок приносит с собой запах осени. После той истории с Чейзом – хотя она случилась почти неделю назад – удивительно, что родители вообще выпускают меня из дома. Не говоря уже о том, чтобы позволить мне одной поехать на кладбище в Рондейле. Но та дискуссия, тот наш спор ни к чему не привел, хотя и что-то изменил между нами. И под этим «что-то» я имею в виду странное напряжение, которое я ощущаю всякий раз, когда мы садимся за общий стол.
Возможно, родители наконец поняли, что не могут контролировать меня как раньше? Возможно, свой вклад внесла и доктор Пиятковски, с которой у меня был еще один сеанс. Мы говорили о таблетках и том, как сильно я ненавижу их, потому что они выводят меня из строя. Она еще раз объяснила мне, как работает терапия и что нужно время, чтобы найти правильное лекарство, но я не должна отчаиваться. Я согласилась постепенно прекратить пить свои старые таблетки, прежде чем мы попробуем новые. И на этот раз я приняла это решение ради себя, а не ради родителей. Кроме того, я пообещала доктору Пиятковски сообщить ей, если снова почувствую убийственную усталость или другие побочные эффекты от приема антидепрессантов.
Я заметила, что усталость и головная боль постепенно проходят, хотя у меня все еще кружится голова и время от времени подташнивает. По крайней мере, это прогресс. Может быть, совсем небольшой, но для меня он огромен. Признать, что со мной что-то не так, осознать, что мне нужны лекарства, а затем начать принимать их – добровольно, имейте в виду – кажется невероятным. Это еще один момент, когда я смогла быть смелой.
И сейчас мне тоже потребуется смелость.
Читать бесплатно другие книги:
