Взлетая высоко Иосивони Бьянка
Я смотрю на приоткрытые кованые ворота и крепче сжимаю ключи от машины. Так крепко, что они впиваются в ладонь. Я не хочу быть здесь. Не хочу видеть надгробие с именем Кэти. Ничего не изменилось за последние месяцы. Но теперь я знаю, что должна это сделать. Не для Кэти. Не для Джаспера. И не для моих родителей. Я должна сделать это для себя.
Вполне возможно, что я торчу перед воротами уже больше десяти минут, поэтому я заставляю себя сделать шаг. Я глубоко дышу, пытаясь вспомнить приемы, которым меня научила доктор Пиятковски, и иду дальше. Один шаг за другим, пока я не добираюсь до кладбища. Мое сердце болезненно колотится в груди. Желудок сжимается. Тем не менее я продолжаю идти дальше.
На кладбище тихо. Нет щебета птиц, и даже ветер, кажется, совсем стих. И хотя светит солнце, оно не греет. Сейчас все не так, отличается от того серого дня, когда я была здесь в последний раз. Хотя это было только однажды, я все еще помню каждую деталь. Сначала я просто смотрю на дорогу перед собой, будто могу сконцентрироваться на ней, чтобы не обращать внимание на все остальное, будто могу притвориться, что нахожусь в другом месте, но через минуту или две я останавливаюсь и заставляю себя поднять голову.
Осень также добралась сюда. Трава между надгробиями теперь не такая зеленая, как в мае. Деревья изменили цвет, а на земле лежат пестрые листья. Кэти любила лето, но я… осень всегда была для меня лучшим временем года. И впервые я чувствую что-то вроде благодарности внутри. Благодарности за возможность встретить осень.
Я делаю глубокий вдох и выдох и иду дальше.
Будь смелой, Хейли. Будь смелой.
Я продолжаю идти даже тогда, когда вдали появляется та самая могила. Я не останавливаюсь, не медлю, а продолжаю шагать. Все дальше и дальше, пока не ощущаю мягкую землю под сапогами и не замираю перед камнем. Он не очень большой, и мой взгляд затуманивается, пока я медленно опускаюсь перед ним на корточки. Тыльной стороной руки я вытираю слезы, пока снова не вижу все четко.
Кэтрин «Кэти» ДеЛука
20.02.1998–24.05.2019
Так рано покинула нас
Безмерно скучаем
Рыдания разрывают мою грудь, когда я читаю надпись, и я неловко падаю на траву, потому что ноги больше меня не держат.
Это он. Момент, которого я больше всего боялась. Место, которое я хотела бы навсегда изгнать из своей памяти и в которое я никогда не хотела возвращаться. Тем не менее я сейчас здесь.
– Прости, Кэти… – Слова срываются с моих губ, прежде чем я успеваю их обдумать. Снова вытираю слезы и заставляю себя несколько раз глубоко вдохнуть. Я вся дрожу, но стараюсь собраться. Я не сдамся, в этот раз нет.
Когда наконец мне кажется, что я чувствую себя немного лучше, я произношу:
– Прости. Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты мегазла на меня из-за того, что я хотела… что я почти сделала. Но я… я только хотела… Я хотела снова быть с тобой, потому что я не могу представить жизнь без тебя. Ты всегда была рядом. Ты всегда была сильнее из нас двоих. Храбрее. Лучше. Понятия не имею, как жить дальше, – шепчу я, только чтобы сразу рассмеяться. – Боже, кому я это говорю? Ты знаешь меня лучше всех. Ты всегда знала меня лучше всех.
Поднимается легкий ветерок, слезы обжигают мое лицо. На мгновение я закрываю глаза и вдыхаю свежий воздух. Потом снова открываю их и рассматриваю камень перед собой. Он не представляет из себя ничего особенного, просто серый и холодный камень. Он не может передать жизнерадостность Кэти, ее творческую натуру. Он не может рассказать о том, как по ночам при свете фонарика под одеялом мы делились друг с другом секретами, как сильно мы иногда смеялись, пока у нас не начинали болеть животы и не подступали слезы, или сколько раз я обнимала ее после того, как она снова влюблялась в неправильного парня. Кэти жила на полную катушку и любила всем сердцем. Она хотела насладиться каждым моментом своей жизни, будь то папина стряпня в воскресенье вечером или очередная вечеринка в кампусе.
Я сижу перед могилой сестры и понимаю, что плачу не только о Кэти, но и том, что она больше никогда не испытает. Она никогда больше не поест папиной еды, не сходит на вечеринку, не спишет мои конспекты и не поделится своими, когда я буду лежать больная в постели. Она больше не будет убеждать меня продолжить писать. Вспомнив об этом, я не могу сдержать улыбку. Кэти никогда не встречалась с Джаспером, но я абсолютно уверена, что они поладили бы друг с другом. У них обоих было одинаковое чувство юмора и оригинальный склад ума, которым я втайне завидовала. Кэти была рядом со мной, когда умер Джаспер, но, когда я потеряла и ее, рядом не оказалось никого, кто обнял бы меня.
Вздохнув, я смотрю на свои руки. Я никогда больше не буду держаться за Кэти, никогда больше не обниму ее. Мы были так уверены, что всегда будем вместе. До конца. Никто не мог предположить, что внезапно Кэти не станет.
– Хотелось бы мне, чтобы ты была здесь, – шепчу я, осмеливаясь бросить взгляд на могилу. – Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу. Я бы все сделала для этого. Но я не могу вернуть тебя, и я… я не последую за тобой. Я думала, что готова к этому, но… я не могу. Я не хочу умирать, Кэти.
И это… хорошо. Это нормально – не хотеть этого. Все это время я винила себя в том, что родители страдают. Да, я причинила им боль – но они причинили мне такую же боль. В конце концов, никто из нас не виноват, мы пытались по-своему пережить утрату. Несмотря на то что я никогда не смогу гордиться тем, что чуть не сделала несколько недель назад, – я больше не стыжусь этого. И я точно знаю, что если бы Кэти была здесь, то порадовалась бы за меня.
Я смотрю на серый камень в безумной надежде на ответ, на какой-нибудь знак, но ничего не происходит. Только тишина и ветер, обдувающий мое лицо. Кэти больше нет, но она всегда рядом со мной, когда я думаю о ней. И она была со мной все это лето. Без Кэти я никогда бы не справилась. Пришло время прощаться.
Мне удается встать, хотя на это требуются огромные силы.
– Спасибо, что всегда была рядом со мной, Кэти. Спасибо, что научила меня быть смелой. И даже если ты больше не можешь надрать мне задницу, я все равно буду пытаться стать еще лучше. Ради тебя – но прежде всего ради себя.
В последний раз я смотрю на надгробие. В последний раз делаю глубокий вдох. Потом медленно разворачиваюсь и иду обратно к машине. Я сделала это. Я приехала сюда, хотя и боялась возвращаться. Я не сломалась. И я наконец поговорила с Кэти. Это ничего не меняет в том, что произошло, в том, что моя сестра умерла. Но это что-то меняет во мне, и только это сейчас важно.
Вернувшись домой и оказавшись в своей комнате, я усаживаюсь на кровать. Боже, я такая… замученная. Я так устала, визит на кладбище был чертовски утомительным. В то же время мне кажется, что с моих плеч свалился огромный груз. Будто все это время я носила на себе гигантский невидимый валун, который мешал мне дышать, а теперь… теперь он исчез. Я могу дышать свободнее и даже улыбаться, когда думаю о Кэти, несмотря на то что мне по-прежнему чертовски больно. Постепенно я начинаю понимать, что боль – это часть меня и она показывает, как сильно я любила Кэти.
Я делаю глубокий вдох, осматриваю комнату – задерживаюсь взглядом на маленьком деревянном ящике, который с момента моего возвращения домой стоит нетронутым на ночном столике. Это коробка воспоминаний. Я ни разу не прикоснулась к ней и, если быть до конца честной, забыла, что она вообще существует. Теперь я беру ее и ставлю себе на колени. Мне нужно мгновение, чтобы собраться с силами и открыть крышку: «Дорогая Хейли, это подарок от всех нас. Каждый внес что-то от себя».
На самом верху лежит маленький ловец снов с жемчугом и разноцветными перьями, напоминающими мне мои любимые серьги, которые я не надевала ни разу с тех пор, как рассталась с Фервудом. Я вынимаю из коробки ловца и рассматриваю его. Он прекрасен. На нем есть маленькая, подписанная от руки записка, которую я переворачиваю дрожащими пальцами.
«Чтобы ты всегда могла уснуть. Ловец снов будет держать кошмары подальше от тебя. От Эрика».
Я всхлипываю. Я только достала первый подарок из коробки, и уже в слезах. Видимо, я ошиблась, когда решила, что выплакала все слезы на кладбище. Но это другие слезы. Между слезами радости и благодарности и слезами горя лежит пропасть.
Затем я вытаскиваю маленький игрушечный автомобиль, имеющий удивительное сходство с моей красной «Хондой». Не глядя на записку, я уже знаю, что это подарок от Лекси. И я права, потому что снизу торчит сложенная бумажка, которую я осторожно разворачиваю. Что совсем не просто, так как мои пальцы дрожат, а на глаза вновь наворачиваются слезы.
«Твоей машине всегда будут рады в Фервуде. Так же как и тебе. Возвращайся скорее, Хейли!»
Я вытираю лицо от слез. Когда я немного успокаиваюсь, то вытаскиваю из деревянного ящика следующий предмет. Это конверт с картой. На обратной стороне написано: ваучер на бесконечное количество мотоциклетных туров.
Я искренне смеюсь, так идеально этот предмет характеризует Клэя. Чем дальше, тем больше тоска в моей груди усиливается – подарки просто невероятные. Я хочу снова увидеться с Лекси, пусть даже она и будет возиться с моей «Хондой» в мастерской. Хочу снова прокатиться на мотоцикле с Клэем. И я хочу вернуться в Фервуд – к людям, которых люблю.
Мое сердце на секунду останавливается только для того, чтобы забиться еще быстрее. Я хочу вернуться в Фервуд. Хочу обратно… домой. Потому что после всего, что произошло, именно это место стало для меня домом. Не только из-за Чейза, Лекси, Эрика, Клэя и Шарлотты, но и из-за Бет, угрюмого мистера Керриджа, Джазмин и Мэри Энн Уиттакер и их великолепного книжного магазина, из-за всех людей, с которыми я познакомилась. Именно они заставили меня почувствовать себя частью чего-то большего.
Снова мне приходится вытирать щеки, но на этот раз это не слезы горя.
Сейчас я вытаскиваю книгу, которую, должно быть, упаковала Шарлотта. Я не могу удержаться от улыбки, когда поглаживаю корешок «Волшебника страны Оз». В записке к подарку сказано, что это ее любимая книга с самого детства.
«Эта книга делала меня еще счастливее в хорошие времена и помогала в трудные. Как и рассказ об Эмико, который я, конечно, буду перечитывать довольно часто. Спасибо, что поделилась со мной волшебным светом, Хейли. Тебе удалось не только совершить рискованное путешествие в одиночестве, но и дописать рукопись. Ты можешь одолеть все что угодно, я это знаю. Шарлотта».
Боже, я понятия не имею, чем заслужила таких невероятных друзей. Я ненадолго прижимаю книгу к груди и глубоко вдыхаю запах страниц, затем кладу ее к остальным вещам, которые разложила вокруг себя на одеяле. Я думала, что мне нечего терять. Что я была совершенно одна, словно невидимка. И что не было никакой разницы, есть я на этом свете или нет. Я вспоминаю о том пятничном утре, и все внутри сжимается от ужаса.
Но теперь я не одна. И мне есть что терять.
Я уже хочу отодвинуть деревянный ящик в сторону, когда замечаю бумагу на его дне. Еще один конверт, при виде которого мое сердце начинает биться как сумасшедшее. Осторожно вынимаю его и переворачиваю. Он не подписан, но я догадываюсь, от кого он. Просто знаю это. И, когда я открываю конверт и понимаю, что находится внутри, на короткое мгновение мой мир останавливается. Очень медленно я вытаскиваю билеты с музыкального фестиваля, на котором побывала с Чейзом. К ним даже прилипли какие-то блестки, теперь они рассыпаны и по моим пальцам.
Я не могу решить: смеяться мне, плакать или втайне проклинать Чейза. Его подарок напомнил мне о самом прекрасном дне лета, о дне, который мы провели вместе. Я поехала на фестиваль не ради Кэти, не для того, чтобы быть смелой и исполнить данное сестре обещание, о нет. Я сделала это для себя, и Чейз помог мне в этом, так как знал, как это важно для меня.
Я кладу билеты на кровать. Когда четыре месяца назад я села в свою машину, то была твердо убеждена, что посвящу это лето Кэти и сделаю все возможное, чтобы стать человеком, которого она всегда видела во мне, но которым я не осмеливалась быть. Теперь я понимаю, что всегда была смелой. Я жила не только ради Кэти, не только ради того, чтобы заставить ее гордиться мной, но, возможно… и ради себя.
После несчастного случая я не могла жить, как раньше, не могла делать вид, что ничего не произошло. Я не могла и искать виноватого, как мои родители, подавшие иск против колледжа. Я нуждалась в сестре, потому что просто не умела жить без нее. И это лето… Мы провели его вместе. Кэти придавала мне смелости всякий раз, когда я писала ей или отправляла голосовые сообщения, я чувствовала поддержку. Да, это глупо, но это так.
Недавно Чейз спросил: что бы я загадала, если бы у меня было желание.
Правда в том, что я бы хотела вернуть Кэти. Она нужна мне, но я также постепенно начинаю осознавать, что могу существовать без нее, что могу жить без нее, несмотря на то что мне больно. Это лето подарило мне открытия: я не всегда буду скорбеть. Я никогда не была счастливее, чем в день музыкального фестиваля, билеты на который сейчас держу в руках.
Чувствовать – вот что значит быть живой. И я рада, что наконец все возвращается на круги своя.
Я жива. И если бы Кэти была рядом, я знаю, она чертовски бы мной гордилась.
Дверь открывается, и вдруг рядом с кроватью на коленях оказывается мама.
– Боже мой, Хейли! Что происходит? Что случилось?
Я качаю головой, чтобы успокоить ее, но это, похоже, не работает. Ее лоб наморщен, глаза распахнулись от ужаса, и мама так крепко сжимает мою руку, что я не уверена, сумеет ли она не упасть без меня.
– Ничего не случилось, – выдавливаю я, свободной рукой вытирая уголки глаз. – Просто… я…
Боже, как я могу выразить весь этот вихрь чувств и эмоций словами? Как я должна заставить маму понять, что на самом деле происходит в моей душе?
– Мама… – Я снова пытаюсь улыбнуться, хотя обжигающие слезы продолжают течь по щекам. – Как… как можно чувствовать себя такой счастливой и одновременно бесконечно грустной?
Она глубоко вздыхает, и морщины у нее на лбу немного разглаживаются.
– Ты можешь чувствовать все что захочешь, дорогая. Радость и грусть одновременно. Это не может быть правильным или неправильным. Это твои чувства.
Она улыбается, хотя я понимаю, что она все еще беспокоится обо мне.
– Я была на кладбище, – тихо говорю я и, должно быть, ненадолго замолкаю, потому что от долгих рыданий у меня началась икота. – И потом я… открыла прощальный подарок от друзей.
Я указываю на разбросанные по кровати вещи, словно сокровища.
– О, дорогая, – мама обнимает меня, и я зарываюсь лицом в ее плечо, как раньше, в детстве, и даю волю слезам. Она больше ничего не произносит, не говорит, что все будет хорошо. Она просто молчит и утешительно гладит меня по спине. И только то, что мама рядом, что она видит меня – не Кэти, не тень собственного чувства вины, не девушку, которую нужно беречь, потому что она хотела покончить с собой, а меня, – дает мне больше, чем я когда-либо могла мечтать. Я чувствую силу, чувствую, что теперь могу попытаться отстоять то, что мне по-настоящему важно.
Когда папа появляется в дверях, он, скорее всего, услышал нас, я знаю, что делать.
Я сажусь, всхлипываю в последний раз и смело смотрю на родителей.
– Я хочу вернуться в Фервуд.
Я сказала это. Я произнесла эти слова, которые давно тлели во мне, как угольки. И если уж быть честной с самой собой, я уже начинала скучать по Фервуду и его жителям, когда села в машину с родителями и мы уехали. Задолго до того, как Чейз впервые написал мне. Задолго до того, как получила нелепые гифки от Лекси, которые она использует, чтобы держать меня в курсе своего дня. Чаще всего это сердитые лица из фильмов, сериалов и мультфильмов, с помощью которых она показывает, как бесится от глупости клиентов из мастерской.
Когда я смотрю на вещи из коробки воспоминаний, то с абсолютной уверенностью могу сказать, что нашла новых друзей и они всегда будут рады мне в Фервуде.
Родители переглядываются, потом папа вздыхает. Он не садится к нам с мамой на кровать, а располагается на корточках перед ней, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Он не выглядит удивленным. Я нервно хмурюсь. Почему папа не удивлен?
– Если быть честным… – начинает он и смотрит на маму, обнимающую меня одной рукой. – То я ожидал чего-то подобного.
– Ты… ты ожидал? – повторяю я, и из-за икоты мой голос становится совсем писклявым.
Папа, улыбаясь, кивает.
– Это место… каким бы ужасным оно для нас ни было, потому что навсегда будет связано с тем письмом, много значит для тебя.
Я улыбаюсь и одновременно пытаюсь нащупать коробку с носовыми платками.
Папа ни на секунду не выпускает меня из виду.
– Мы понимаем, что ты хочешь вернуться, но ты уверена, что Чейз по-прежнему там, а не в Бостоне?
Я издаю странный звук, смесь фырканья, всхлипа и смеха.
– Дело не только в Чейзе, – объясняю я хриплым от слез голосом. – Он важная часть моей жизни, но не единственная причина, по которой я хочу вернуться, – я указываю на деревянный ящик у себя на коленях. – Я нашла друзей. Настоящих друзей, которые поддерживают меня. Я работала в закусочной и закончила писать детскую книгу в маленькой кафешке на Мэйн-стрит. Я пережила кучу приключений и была счастлива и отважна, и… и в первый раз в жизни я не пряталась в тени Кэти, а просто была собой.
– Хейли… – Мама одаривает меня понимающим взглядом, который, вероятно, присущ каждой любящей матери. С тех пор как я пробралась обратно домой в пятницу утром – после ночевки с Чейзом, – она смотрит именно так, с пониманием. Возможно, она поняла, как Чейз важен для меня.
От смущения я становлюсь пунцовой.
– Он будет там, – шепчу я.
А если нет, то он все равно когда-нибудь вернется в Фервуд, потому что это его дом. И, может быть, этот город однажды сможет стать и моим домом.
Папа, хотя и кивает, выглядит не очень убежденным.
– Ты можешь писать книги, заводить друзей и влюбляться здесь…
– Я должна вернуться. Этот город и люди, они… они подарили мне шанс почувствовать, что я могу жить дальше без Кэти. Они воспринимали меня как Хейли, а не часть чего-то целого, чью-то сестру, для них я была собой.
– О, Хейли… – папа крепко обнимает меня.
Мама тоже обвивает нас руками и гладит меня по волосам.
– Мы любим тебя, Хейли, и ты не половинка, – задыхаясь, шепчет она. – Ты – цельный человек. Мне так жаль, если мы позволили тебе думать иначе.
Я медленно отодвигаюсь от родителей.
– Мне тоже жаль, я была неправа. Вы похоронили одного ребенка и чуть не потеряли второго.
Папа глубоко вздыхает:
– Не говори так, малышка.
Мама кладет руки мне на плечо и заправляет за ухо растрепавшуюся прядь волос, как она всегда делала раньше, когда я была маленькой.
– Никогда не извиняйся за то, что чувствуешь, Хейли. Нам жаль, что тебе пришлось пройти через столько страданий. Ты сделала все, что могла, чтобы справиться с потерей, а мы оставили тебя наедине с горем…
– Не нужно оправданий, – тихо добавляет папа.
Я снова крепко обнимаю родителей. Когда Кэти умерла, я почувствовала, что потеряла не только себя, но и родных. Несколько дней они едва реагировали на окружающий мир, а потом с головой окунулись в судебные тяжбы. Они не замечали меня, даже моя поездка по стране не вырвала их из оцепенения. Я была уверена, что мама с папой никогда не заметят моего отсутствия. Позже, в Фервуде, а затем и дома, они окружили меня вниманием, словно пытаясь не только наверстать упущенное, а действительно помочь мне, и тогда я поняла, что мои родители наконец вернулись.
После того как все слезы высохли и мама с папой оставили меня в покое, я напечатала сообщение. Несколько слов без объяснений, но они значат для меня все.
«Я возвращаюсь в Фервуд».
Глава 26
На полпути к родительскому дому я резко останавливаюсь и смотрю на телефон, точнее, на сообщение, которое пришло.
«Я возвращаюсь в Фервуд».
Снова и снова я читаю эти слова и могу поклясться, что мое сердце ненадолго останавливается. Хейли возвращается. Она возвращается в Фервуд. Не знаю когда, долго ли пробудет здесь и как вообще будет добираться сюда, но одна только мысль об этом расставляет все по своим местам. Более того: это дает мне силы для разговора с родителями.
Я набираю ответ, затем убираю смартфон, делаю глубокий вдох и вхожу в дом.
– Чейз? – Мама останавливается посреди коридора и внимательно смотрит на меня. Чистая радость растекается по ее лицу. – Что ты здесь делаешь? Какой приятный сюрприз! – Я наклоняюсь к ней, чтобы обнять. – Ты как раз вовремя: мы садимся ужинать.
Обычно я бываю здесь несколько раз в течение семестра, всегда в выходные, потому что будние дни заняты работой над проектами. Кроме того, между Бостоном и Фервудом восемь часов езды – и это в хорошую погоду. Тем не менее сегодня я здесь. Последние два дня я вместе с Аароном готовился к пересдаче экзамена по строительной технике, который состоялся сегодня утром, – я почти уверен, что в этот раз сдал. Не то чтобы это имело значение, но как я уже говорил: если и брошу учебу, то только потому, что это мой выбор, а не потому, что провалил экзамен или позволил какому-нибудь эгоистичному профессору подловить меня. Слышатся быстрые шаги, с лестницы сбегает Фил:
– Чейз!
– Как ты, приятель? – Я поднимаю руку, и он дает мне пять.
– Хочешь узнать что-то по-настоящему классное? Хочешь? Хочешь? – Фил взволнованно перепрыгивает с одной ноги на другую. Если я сейчас же не скажу «да», его, наверно, разорвет от нетерпения.
– Ну конечно. Рассказывай!
– Я в баскетбольной команде! – Его глаза сияют от радости. – Я это сделал! Я в баскетбольной команде!
Он бегает по лестнице, орет на весь дом, в то время как я, чертовски гордясь им, смотрю ему вслед.
Ну вот. Значит, тренировки на протяжении всего лета того стоили.
– Я думал, что с этим покончено, – ворчит папа, когда Фил чуть не сбивает его с ног. Брат просто несется дальше и продолжает объявлять всему миру, что он в команде. В качестве приветствия папа хлопает меня по плечу. Он кажется довольным, но одновременно и настороженным.
– Рад тебя видеть, Чейз. В колледже все в порядке?
Я киваю, и впервые мой ответ кажется честным:
– Все отлично.
По крайней мере я правда в этом уверен. Мне предстоит сложный разговор, но я не намерен вести его здесь, на пороге, поэтому жду приглашения к столу.
– Надеюсь, ты голоден. Мама приготовила свою фирменную запеканку.
Словно в подтверждение этого, мой желудок громко урчит, папа смеется. До сих пор я даже не осознавал, как сильно хочу есть, потому что все это время был на нервах. На протяжении всей поездки я перебирал в мыслях грядущий разговор и проигрывал все возможные варианты. Я думал, как мягко объяснить родителям, что я не только бросаю учебу, но и никогда не присоединюсь к семейному делу. И все это после того, как Джош, блудный сын, вернулся, чтобы занять свое место в компании. Если честно, я не знаю, сделает ли этот факт мою задачу проще или усложнит ее.
К моему удивлению, Джош уже сидит за столом, когда я вхожу в столовую. Окей, вау. Весь отряд в сборе – мама, папа, Фил, Джош и я. Я даже не помню, когда мы в последний раз собирались вот так. Наверно, это было еще во времена моей старшей школы.
Каждый из членов семьи сидит на том же месте, что и всегда. Фил отодвигает от себя салат, Джош кладет на тарелку гарнир, папа хочет тот кусок запеканки, где много мяса, а мама встает раз десять, чтобы помочь нам с едой, пока мы с Джошем не теряем терпение и заставляем ее сесть обратно. На этот раз мой старший брат поднимается, чтобы забрать забытую на кухне соль.
– Итак, Чейз… – Папа протягивает мне тарелку с жареной картошкой. – Что привело тебя сюда?
Я замираю с полной ложкой на пути к своей тарелке. На самом деле это не тот момент для нашего разговора, но я не могу больше оттягивать. Черт возьми, я и так уже потерял три года, этого более чем достаточно.
Я отставляю тарелку в сторону и смотрю на лица родных, полные ожидания. Родители не знают о пересдаче, потому что у меня не хватило смелости рассказать о своей неудаче. В прошлое Рождество дядя Александр сказал мне, что у него были трудности с курсом строительной техники, но папа и Джош были звездами в этом…
– Я не вернусь в Бостон.
Тишина.
– Что значит, ты не вернешься в Бостон? – На лбу у папы появляются глубокие морщины. – Конечно, вернешься. Семестр только начался, – он сует вилку, полную запеканки, в рот. – Я понимаю, что вместо зубрежки и подготовки к экзаменам по ночам ты предпочел бы реальную работу, но это часть твоего пути. Мы все по нему прошли. Не так ли, Джош?
О нет. Он не втянет в это Джоша.
Я бросаю на брата предостерегающий взгляд, на этот раз он не открывает свой рот, а сжимает губы и внимательно рассматривает еду на тарелке.
– Я не это имел в виду, папа, – я откладываю вилку, не съев ни единого кусочка. Аппетит все равно пропал. – Я бросаю учебу.
Я сказал это. Впервые за три года я прямо сказал, что не хочу становиться архитектором.
Тишина за столом становится такой громкой, по крайней мере мне так кажется, словно вот-вот что-то взорвется. Даже Фил затих, испуганно глядя то на меня, то на отца. Мой пульс учащается, желудок скручивает. Я не отступлю от своего плана, это мое решение, и я готов отвечать за него, даже если передо мной разверзнется ад.
– Что? – Спокойным жестом, который до боли напоминает мой, папа откладывает столовые приборы в сторону. – Ты потратил три года на учебу. Не говоря уже о тех деньгах, которые мы вложили в твое образование. Ты не можешь просто так бросить колледж. Меньше чем через год у тебя в кармане будет диплом бакалавра.
Неужели он думает, что я этого не понимаю? Он правда считает, что я принял это решение только что? Он должен знать меня лучше.
Папа качает головой и делает глоток из бокала.
– Ты делаешь это из-за той девушки… – бормочет отец. – Ты отвлекся на нее, поэтому и получил травму на стройке в Ричмонде.
– Это неправда. – Кроме того, это несправедливо ни по отношению к Хейли, ни по отношению ко мне. Я сжимаю руки под столом, но заставляю себя сохранять спокойствие. Если я буду кричать, папа тоже будет, и тогда мы рискуем наворотить дел. Так всегда бывает, когда я осмеливаюсь ему перечить. – Хейли не имеет к этому абсолютно никакого отношения. Это мое решение. – И я принял его еще до того, как узнал, что она хочет вернуться в Фервуд.
Джош закашлял, словно хотел что-то сказать, но его проигнорировали.
– Ах, неужели? – холодно возражает отец. – До того как она появилась здесь, у тебя не было никаких сомнений ни в учебе, ни в карьере. Мы вложили в тебя столько времени и сил. Все твое будущее просчитано, мой мальчик. Не губи его ради случайной девушки.
Я фыркаю. Он просто меня не понимает. Хейли помогла мне понять, чего я на самом деле хочу от жизни, но первые сомнения зародились во мне много лет назад. Десять лет назад, если быть точным. Но, конечно, папа отказывается признавать правду. Конечно же, виновата девушка, которая вскружила мне голову. При этом он даже не знает ее!
Черт возьми, то, что мы сидим здесь и ведем этот разговор, – только моя вина. За исключением бунтарского периода в старшей школе и короткого разговора после армии, я никогда не давал понять, что мои планы на будущее могут отличаться от отцовских. Я никогда не показывал родным, что недоволен, вместо этого делал все возможное, чтобы никого не разочаровать. Не то чтобы мой отец и дядя навязывали мне карьеру архитектора… Просто архитекторы хорошо зарабатывают и их уважают. Наша компания добилась превосходных результатов, Уиттакеры сделали себе имя, и это нормально, что мы собираемся расширяться. Все именно так, как отец сказал, мое будущее предопределено.
Только проблема в том, что… я не хочу, я не хочу такого будущего.
Я откашливаюсь и заставляю себя взглянуть на родных. Я смотрю на всех по очереди, наконец останавливаясь на отце.
– Это не предмет обсуждения, я уже все решил. Извините, если этим разочаровываю вас.
– Но, Чейз… – начинает мама, однако папа ее перебивает.
– Значит, ты просто хочешь выкинуть на помойку все эти годы учебы и потерять свое место в компании? Тогда позволь мне задать тебе вопрос, Чейз. Что ты будешь делать в будущем? Где ты будешь жить? Как собираешься зарабатывать себе на жизнь, обеспечивать будущую семью? Каракулями на салфетках? – Папа сминает салфетку и бросает ее на стол. Видимо, я уже не единственный, у кого пропал аппетит.
– Я этого не говорил, – отвечаю я, все еще пытаясь сохранять спокойствие, хотя разговор идет именно так, как я предполагал.
Мы уже однажды затронули эту тему, только тогда речь шла о том, что я хочу изучать. Вернее, что должен. Мы с папой ссорились, как никогда, – выкрикивали друг в другу в лицо отвратительные обвинения. Мама со слезами на глазах пыталась нас успокоить. Фил был еще совсем маленький, но услышал нас из своей детской комнаты и начал плакать. В конце концов я сбежал из дома, хлопнув дверью, сел в «Додж» и уехал. Не лучший мой поступок, но и отец повел себя ужасно. Я надеюсь, что на этот раз мы сможем решить наши проблемы цивилизованно.
– Если речь идет о деньгах… – выдавливаю я. – Я верну их тебе.
– Вздор, – раздраженно выпаливает папа. – Я просто не понимаю, как ты можешь вот так просто погубить свое будущее?
– Квентин, – произносит мама на этот раз чуть более громким, но все же ласковым голосом. – Мы должны выслушать то, что Чейз собирается нам сказать, и спокойно все обсудить.
Мама пытается мне помочь, но я понимаю, что она шокирована так же, как и мой старик. Как минимум она хочет дать мне возможность высказаться и поделиться своим планом. Проблема только в одном: у меня его нет. По крайней мере, четкого нет. Это решение я принял несколько дней назад, так что остается не так много времени, чтобы составить подробный пятилетний план на будущее и представить каждый его шаг родителям.
Я знаю только, что хочу помогать людям. Что я могу это делать – и это дарит мне больше радости, чем бесконечная зубрежка в колледже. Больше, чем работа на стройке и в офисе «Уиттакерс». Мне даже не нужно долго думать, чтобы понять, как сильно я этого хочу – помогать людям.
И я правда хорош в этом, я знаю, армия помогла мне в этом убедиться. Проблема только в том, что найти правильный путь не так-то просто – сначала необходимо свернуть со старого. Может быть, я даже вернусь в пожарную часть, где все начиналось. Может быть, мне удастся быстрее пройти аттестацию парамедика или, скорее всего, мне придется пройти новую школу, ведь армейского опыта может быть недостаточно. Если я сумею оплатить учебу, то все получится. Я могу найти себе подработку в больнице или снова поработать на стройке. Вокруг полно возможностей, я это знаю, и я готов ими воспользоваться.
Но отец только качает головой.
– Почему мы вообще продолжаем этот разговор? Очевидно, что Чейз больше не хочет учиться и работа в семейной компании его не интересует.
Мама бледнеет. Ее вопросительный, почти испуганный взгляд падает на меня. Прежде чем кто-то из нас успевает что-то сказать, отец добавляет:
– Не волнуйся, я прекрасно все понимаю. Ты должен выяснить, чего на самом деле хочешь от жизни. Я же хочу, чтобы ты подождал с резкими движениями до окончания учебы, как Джош.
Серьезно? Из всех людей на планете в качестве примера для подражания он выбрал моего старшего брата? Даже Джош выглядит шокированным. Он пытается что-то сказать, но мне все равно, что это будет. Я услышал достаточно, довольно.
Я отодвигаю стул и встаю.
– Прости, что стал разочарованием для тебя, папа.
И с этими словами я ухожу.
– Чейз! Подожди!
Не папа, даже не мама, а мой старший брат следует за мной на улицу. Он хватает меня за руку, прежде чем я успеваю сесть в «Додж» и уехать.
– Что, Джош? – Я вырываюсь из его хватки. – Что из того, что папа не бросил мне в лицо, ты хочешь сказать?
После возвращения Джоша мы почти не виделись – не говоря уже о том, чтобы поболтать по душам. Похоже, нам больше нечего сказать друг другу, а ведь раньше мы были близки.
– Ничего… – словно защищаясь, он поднимает руки вверх.
– Ах, ничего? А что тогда?
Секунду Джош пялится в землю, потом громко вздыхает и смотрит мне прямо в глаза.
– Я восхищаюсь тем, что ты только что сделал.
Чего? В списке того, что я ожидал – а это довольно большой список, – этого заявления, безусловно, не было.
Я в недоумении зажмуриваюсь.
– Ты издеваешься надо мной?
– Нет, чувак, – возможно, впервые Джош сбрасывает маску весельчака, которую носил с тех пор, как вернулся, и я наконец узнаю своего брата. Джош ведет борьбу, ежедневную борьбу с самим собой, и, хотя он выглядит лучше, глаза больше не красные и его не бьет дрожь, реабилитация еще не закончена. Джош должен продолжать бороться со своими демонами. И так будет всю оставшуюся жизнь.
– Ты знал, что они будут разочарованы, и все равно сделал это. У меня никогда не было смелости все бросить. Моя учеба и моя жизнь, знаешь, они не настоящие.
Я фыркаю куда-то в сторону. Похолодало, а я забыл куртку дома, но мне все равно. Я определенно не вернусь туда, чтобы ее забрать.
– Да, только мы оба пришли к этому выводу довольно поздно, – выпаливаю я.
Что папа имел в виду? «Я же хочу, чтобы ты подождал с резкими движениями до окончания учебы, как Джош». Да, конечно. Спасибо за удар в спину! Будто это не он все лето, при каждой подвернувшейся возможности, показывал мне, как сильно ему не хватает Джоша. Мой старший брат примерно в тысячу раз лучше, чем я, – я чувствовал именно это. И да, может быть, я несправедлив, но факты есть факты. Все лето я чувствовал себя человеком второго сорта, неочевидным выбором. Я был как пластырь, который временно наклеили на рану, хотя была нужна повязка.
– Я бы так не сказал, – задумчиво произносит Джош. – Если честно, я только и ждал, когда ты решишься на этот рисковый шаг – сказать им правду.
– Что?
– Ты понятия не имеешь, что ли? Черт, да я все время завидовал тебе.
– Завидовал? – переспрашиваю я и бросаю взгляд в сторону дома, но мы по-прежнему одни. Ни мамы, ни папы поблизости не видно. Даже Фила, которого я, вероятно, испугал, бросив «бомбу» из правды прямо на головы наших родителей. Но об этом я позабочусь позже, сейчас очередь Джоша. – Ты мне завидовал?
– У тебя всегда была цель, Чейз, ты знал, что хочешь делать со своей жизнью, даже если сбился с пути и, как и все Уиттакеры, отправился в Бостон. И даже тогда ты все равно пытался не разочаровать нашу семью. У меня же нет никакой цели, я потерялся. Как ты думаешь, почему я нашел убежище в коксе, выпивке и драках? – Брат презрительно фыркает и теребит волосы.
Я внимательно смотрю на Джоша. Я смотрю на него и не могу поверить в то, что сейчас услышал. Почему, черт возьми, он не сказал мне об этом раньше?
– Я думал, что ты подсел на наркотики, потому что не выдержал давления и не хотел заниматься скучной офисной работой всю оставшуюся жизнь.
Он горько смеется.
– Это тоже, но я… черт, Чейз, я был так потерян. Я понятия не имел, куда иду. У меня никогда не было плана или как минимум чего-то вроде хобби, которым я бы хотел заниматься. У меня ничего не было. Только жизнь из книжки, в которой я не видел себя.
Я пытаюсь осознать сказанное братом. Джош всегда был самым амбициозным из нас – перфекционистом и примерным сыном. Я никогда не думал, что он чувствует себя таким потерянным. Наоборот, я был твердо убежден, что у него есть план, а теперь выясняется, что на самом деле никто из нас не хотел заниматься семейным бизнесом. Мы оба струсили и предпочли притвориться, что работа в фирме – это наша мечта. Мы обманывали не только родителей, но и друг друга.
Дерьмо… Может быть, я слишком быстро осудил Джоша? У каждого из нас есть проблемы, о которых никто не знает. Даже самые близкие друзья порой удивляют, что уж говорить о собственной семье? Когда я наконец понял, как сильно Джош страдал, было уже поздно.
– Прости. – Слова срываются с моих губ, прежде чем я успеваю подумать об этом. – Я понятия не имел, что с тобой происходит. И я был чертовски зол на тебя… Я знал, что ты переживаешь тяжелый период, но в то же время… – Я отворачиваюсь, нервно тру шею и глубоко вздыхаю. – Дерьмо, Джош, это выглядело так, будто ты бросил меня. И не только меня, но и маму с папой, компанию и даже Фила. Внезапно я словно стал тобой – в этих дерьмовых подпольных боях и даже дома. И все спрашивали о тебе. Родные хотели знать, где ты, как у тебя дела и почему ты больше не связываешься с ними.
– Я знаю, – его лицо искажает боль. – В основном я был либо под кайфом, либо отходил после него. Мне было стыдно признаться родителям, что я попал в клинику. Я знаю, что ты сделал, и ни разу не поблагодарил тебя за это…
– Я не хочу благодарности.
И никогда не хотел. Я просто хотел… Черт, я просто хотел вернуть своего старшего брата. Я хотел вернуть Джоша. А потом, когда он вернулся домой и сделал вид, что все в полном порядке и ему никогда не было так хреново, что пришлось обратиться в специализированную клинику, я был сбит с толку. Я люблю брата, но я был чертовски зол на него – и, честно говоря, до сих пор злюсь.
В воздухе повисает молчание. Мой взгляд падает на наш дом, но никто не выходит. Мы по-прежнему одни возле машины, хотя я уверен, что мама и папа наблюдают за происходящим на улице из окна.
– Я знаю, что ты не просишь благодарности, – наконец выдавливает Джош, засунув руки в карманы брюк. – Но ты должен знать, что я благодарен. Прежде всего… – Он откашливается и неуверенно добавляет: – Прежде всего я хотел извиниться перед тобой. За то, что втянул в этот бардак, за то, что ты прикрывал меня и лгал близким… Я не должен был просить тебя об этом, теперь я это понимаю. В клинике… Я говорил с психологом о решениях, которые принял, особенно о тех, что повлияли на тебя. И мне стало ясно, что я все испортил. Я был дерьмовым старшим братом последние несколько лет, и мне жаль.
Я не могу поверить в то, что слышу, но Джош еще не закончил.
– Я знаю, что ты осуждаешь меня за то, что я притворяюсь, но мне нужна эта передышка. Если бы родители узнали правду… черт, наверно, я сразу бы спился, – он качает головой, будто не может понять, что только что произнес.
– И как теперь быть дальше? Что ты задумал?
Джош тихо фыркает:
– У меня был худший год в моей жизни. Я не хочу еще больше все усложнять, мне нужен план. Что-то понятное, гарантированное. Я устал от приключений. Кроме того, мне надо оплатить клинику, а у папы и дяди Александра я смогу неплохо заработать.
– Значит, ты и дальше будешь молчать? – допытываюсь я, просто потому что не могу все так оставить. Мне нужно знать, какой версии придерживаться. Мне нужно знать, что задумал Джош.
– Пока нет. И я был бы благодарен тебе, если бы ты тоже молчал.
Я стискиваю зубы, но соглашаюсь.
Читать бесплатно другие книги:
