Жнец Шустерман Нил

Глава 24

Профанация призвания

Оцепенелость. Да, именно это и чувствовал Роуэн. И если для его психического здоровья это было благоприятное обстоятельство, то для его души – нет.

– Всегда и во всем оставайся человеком, – говорил ему жнец Фарадей. – В противном случае ты превратишься в машину для убийств.

Слову «жатва» он предпочитал слово «убийство». Роуэн раньше не слишком задумывался об этом, но теперь он понял: там, где жнец теряет чувствительность, «жатва» заканчивается, и начинается убийство.

Вместе с тем оцепенелость была не худшим из возможных состояний. Это пытка, но пытка серым безразличием. Есть места и похуже. Например мрак, набросивший маску света и просвещенности. В этом месте безраздельно царила яркая голубизна, испещренная звездами бриллиантов.

– Нет! Нет, и еще раз нет! – распекал Роуэна жнец Годдард, когда тот упражнялся в нанесении ударов по набитым ватой чучелам самурайским мечом. – Ты так ничему и не научился.

Роуэн был в ярости, но умело скрывал это, – считал до десяти и только потом поворачивался лицом к Годдарду, который приближался к нему по газону, замусоренному пушистыми останками чучел.

– Что я делал не так на сей раз, Ваша честь?

Говорить «Ваша честь» Годдарду – это было явное издевательство над словом «честь», – Роуэн, казалось, выплевывал это словосочетание.

– Я одним ударом срубил головы пятерым, выпотрошил троих, а остальным вскрыл аорты. Если бы это были живые люди, все умерли бы мгновенно. Я сделал все так, как вы хотели.

– В том-то и проблема! – ответил жнец – Этого хотел я, а не ты. Где страсть, где напор? Ты нападаешь так, словно ты бот.

Роуэн вздохнул и убрал меч в ножны. Сейчас начнется лекция, а точнее – речь, потому что ничто жнец Годдард так не любил, как ораторствовать перед галеркой, даже если на галерке сидел всего один человек.

– Человеческое существо по природе своей – хищник, – начал жнец. – Да, наша природа была извращена гигиенизирующей силой цивилизации, но уничтожить ее полностью цивилизация оказалась не в состоянии. Приди же в объятия человеческой природы! Прильни к ее освежающей груди! Ты думаешь, вкус к «жатве» был нам изначально чужд, и мы приобрели его только постфактум? Нет. Охотничий инстинкт, радость убийства жила и живет в каждом из нас. Осознай их в себе, дай им волю, и тогда мир получит такого жнеца, которого он достоин!

Роуэн ненавидел ремесло жнеца, но в том, что его профессиональные навыки совершенствовались, было нечто самодостаточное, и удовлетворенность этим росла в нем независимо от того, что он думал по поводу жнечества. И он, скорее, ненавидел себя за то, что не находил в себе достаточного количества ненависти по отношению к этому ремеслу.

Слуги заменили изуродованные чучела новыми. Какие же короткие у них жизни! Годдард забрал у Роуэна самурайский меч и вложил в его руки охотничий нож – более интимное орудие смерти.

– Это нож «боуи», который используют техасские жнецы, – сказал Годдард. – Попробуй получить удовольствие. В противном случае ты станешь просто машиной для убийства.

Каждый день был как две капли воды похож на остальные: утренняя пробежка со жнецом Рэнд, силовая гимнастика со жнецом Хомским, потом исключительно питательный завтрак, приготовленный шеф-поваром. После завтрака – изучение орудий и методов «жатвы» под руководством самого жнеца Годдарда. Лезвия, луки, метательные снаряды, собственное тело как инструмент смерти. Яды – только тогда, когда их можно было бы применить на острие лезвия.

– «Жатва» совершается, а не применяется, – объяснял Годдард. – Это волевое действо. Пассивное наблюдение за тем, как яд сам сделает свое дело, есть профанация нашего призвания.

Годдард постоянно впадал в этот пафос, и хотя Роуэн часто не соглашался со словами наставника, голоса протеста он не подавал. В каком-то смысле голос Годдарда стал модератором его сознания, критерием всего, о чем он думал. Роуэн не понимал, почему это происходит. И тем не менее Годдард словно засел в мозгу Роуэна, высказывая свои суждения по поводу буквально всего, что он делал.

После полудня Роуэн обычно уделял время тренировке сознания. Упражнения на укрепление памяти, игры для усиления остроты ума. Только перед ужином отводилось небольшое время для работы с книгами, но Роуэн обнаружил, что умственные упражнения помогают ему лучше усваивать то, что там написано, – без необходимости повторения.

– Чтобы произвести впечатление на конклав, ты должен до тошноты набить свою голову всей этой историей, биохимией, токсикологией, – проговорил Годдард, с отвращением махнув рукой. – Лично я всегда считал это бессмысленным, но ты должен порадовать как умников, так и прагматиков в сообществе жнецов.

– А вы кто? – спросил Роуэн. – Прагматик?

Ответил на вопрос Роуэна жнец Вольта.

– Жнец Годдард – визионер, – сказал он. – А это ставит его выше любого жнеца в Мидмерике. А может быть, и во всем мире.

Годдард спорить не стал.

Кроме всего прочего, вечеринки все продолжались. Они наваливались на поместье как волны цунами. Все останавливалось – даже учеба Роуэна. Он не имел никакого представления о том, кто их организовывал, откуда появлялись и куда исчезали участники празднеств; но они всегда являлись с едой, которой можно было бы накормить целую армию, и приносили с собой дух развлечений, не всегда пристойных.

Возможно, это было лишь игрой его воображения, но Роуэну казалось, что с каждой вечеринкой количество жнецов и знаменитостей, собиравшихся у Годдарда, увеличивалось по сравнению с тем, что он видел в первый раз.

Через три месяца очевидными стали изменения в физическом состоянии Роуэна, и он изучал их, проводя перед высоким зеркалом в спальне гораздо больше времени, чем следовало бы. Оформились брюшные и грудные мышцы. Словно ниоткуда появились бицепсы, а жнец Рэнд постоянно шлепала его по ягодицам, словно намекала – придет совершеннолетие, и она-то своего не упустит!

Наконец он научился вести журнал, где писал вещи почти глубокомысленные, хотя все это было чистым притворством. Он никогда не делился со своим журналом тем, что действительно чувствовал, так как знал – его «личный» журнал был совсем не личным, и жнец Годдард читал там все до последнего слова. Вот он и писал только то, что его наставник хотел там прочитать.

Хотя Роуэн и не забыл своей клятвы уступить кольцо жнеца Ситре, бывали моменты, когда он сознательно вытеснял воспоминание об этом и воображал, что произойдет, когда он станет жнецом. Будет ли он похож на Фарадея, или же образцом для него станет Годдард? Как ни пытался Роуэн отрицать это, но в подходе Годдарда к жизни и работе жнеца была железная логика. Какая из земных тварей презирает собственное существование и стыдится тех средств, с помощью которых обеспечивает свое выживание?

Мы порвали нить, связывающую нас с природой, когда победили смерть, – говорил жнец Фарадей, но разве это не может стать причиной тому, чтобы искать и вновь обрести нашу природу, на этот раз внутри собственного «я»? Если Роуэн начнет находить удовольствие в «жатве», будет ли это такой уж трагедией?

Эти мысли он держал при себе, но жнец Вольта умел читать их – если не подробно, то в общем плане.

– Тебя, насколько мне известно, пригласили в ученики, потому что у тебя были определенные качества, – сказал Вольта. – Как раз эти качества жнец Годдард и не ценит. Снисходительность и способность к сочувствию он считает слабостью. Но сейчас в тебе начинают просыпаться другие свойства. Ты, как я вижу, будешь жнецом совсем нового типа.

Из всех младших жнецов, составлявших окружение Годдарда, Вольта был Роуэну наиболее симпатичен. С ним Роуэн был связан больше, чем с другими, и воображал, что они могли бы стать друзьями, поскольку были равны.

– Помнишь, как больно мы тебя тогда избили? – спросил как-то Вольта ближе к вечеру, в полутьме класса тренировки сознания.

– Как это можно забыть?

– Тому было три причины, – сказал Вольта. – Во-первых, необходимо было восстановить в тебе память о боли, страх боли – ведь именно боль создала цивилизацию и заставила ее развиться настолько, чтобы она смогла найти средство победить смерть. Во-вторых, это был обряд инициации – нечто, чего так не хватает нашему миру, погрязшему в пассивной вялости. И третья причина, самая важная: способность к страданию освобождает в нас способность наслаждаться нашим существованием.

Роуэну все это показалось очередным набором банальностей, но Вольта был не такой, как Годдард. Он не поддавал пафоса ради самого пафоса, и в идеях его заключался некий смысл.

– В моей жизни было немало радостей и до того, как меня избили в мясо, – сказал Роуэн.

Вольта кивнул:

– Да, кое-что ты чувствовал. Но это была просто жалкая тень того, что могло бы быть. Не зная, что такое страдание, никогда не испытаешь истинной радости. Самое большее, что получишь – это некая приятность.

Роуэну было нечего возразить, потому что он сознавал правдивость слов Вольты. Существование его в целом было приятным. Единственное, на что он жаловался, так это на то, что все отодвигали его на задворки своей жизни. Но разве так происходит лишь с ним одним? Они живут в мире, где не имеет значения ничего из того, чем занято большинство населения. Выживание гарантировано. Доход гарантирован. Еды достаточно, а комфорт предоставлен каждому. «Гипероблако» учитывает нужды всех и каждого. А когда ты ни в чем не нуждаешься, разве жизнь твоя не приятна?

– Со временем ты все получишь и все узнаешь, – сказал Роуэну жнец Вольта. – Поскольку твои антиболевые наночастицы обнулились, это неизбежно.

Эсме продолжала оставаться для Роуэна загадкой. Иногда она спускалась и сидела вместе со всеми за столом, иногда оставалась у себя. Иногда Роуэн видел ее читающей в разных уголках особняка: она предпочитала проводить время с бумажными книгами еще из Века Смертных, которые владелец дома, вероятно, собирал до того, как передал свое имущество Годдарду. Что бы Эсме ни читала, она прятала это от Роуэна, словно смущалась его интереса.

– Когда ты станешь жнецом, – спрашивала она Роуэна, – ты останешься здесь?

– Может, и останусь, – отвечал он. – А может, и нет. Может, я и не стану жнецом. А может, меня вообще не будет.

Эсме, казалось, не обратила внимания на последние слова Роуэна.

– Лучше останься, – сказала она.

То, что эта девятилетняя девчонка втрескалась в него, казалось Роуэну еще одним ненужным осложнением. Похоже, она получала все, что хотела. Так что, если она захочет его, то он неизбежно будет принадлежать ей?

– Мое имя Эсмеральда, но все зовут меня Эсме, – сказала она Роуэну, когда как-то утром подходила с ним к залу, где ему предстояло заниматься с тяжелым железом. Обычно Роуэн хорошо относился к ребятне, но поскольку ему велели относиться к Эсме хорошо, именно это его и расхолаживало.

– Я знаю, жнец Годдард мне сказал. Но тебе лучше не оставаться здесь – эти железки могут быть опасными.

– А тебе запрещено заниматься без страховки, пока не придет жнец Хомский, – заявила Эсме и, не выказывая никакого желания уйти, села на скамью для накачивания пресса. – Если хочешь, после твоей тренировки мы можем поиграть.

– Я не играю в игры.

– Даже в карты?

– Даже в карты.

– Тебе, наверное, скучно жить?

– Теперь уже нет.

– Завтра после обеда я научу тебя играть в карты, – сказала Эсме.

А поскольку Эсме всегда получала то, что хотела, желал этого Роуэн или нет, но в назначенное время он был там, где ей было удобно.

– Эсме должна всегда пребывать в хорошем настроении, – напомнил жнец Вольта после того, как Роуэн сыграл с Эсме в карты.

– Но почему? – недоумевал Роуэн. – Годдарду наплевать на всех, кто не носит мантию жнеца. Почему он так заботится об этой девчонке?

– Веди себя по отношению к ней осторожно.

– Да я ко всем отношусь с осторожностью, – сказал Роуэн. – Если вы случайно не заметили, то я должен сказать, что я вообще очень осторожный человек.

Вольта рассмеялся:

– Продолжай в том же духе, пока можешь.

Он сказал это так, как будто скоро сдерживать себя Роуэну станет трудно.

Пришел день, когда жнец Годдард внес еще одно новшество в жизнь Роуэна. Все произошло, как и всегда, без предупреждения. Роуэн тренировался с кинжалами, по одному в каждой руке. Это было непросто – он хорошо работал правой рукой, а вот левой ловкости ощутимо не хватало. Жнецу Годдарду нравилось во время тренировок ставить перед Роуэном дополнительные препятствия, а потом резко критиковать, если его ученик не смог подняться до определенного уровня совершенства. Тем не менее Роуэн удивлял сам себя, все лучше и лучше овладевая орудиями убийства, чем даже заслужил похвалу наставника, хотя и неохотную.

– Нормально, – сказал Годдард. – Не так уж и плохо.

На большую похвалу трудно было рассчитывать.

Неожиданно Роуэн начал получать удовлетворение от похвал жнеца, и должен был признать, что ему нравится фехтовать смертоносными орудиями. Это как в спорте – мастерство самодостаточно и приносит удовольствие вне зависимости от результата.

Но в этот день дело приняло скверный оборот. Как только Роуэн ступил на лужайку, он понял: происходит нечто необычное. Привычных взгляду чучел не было, зато по газону бродило с десяток человек. Поначалу Роуэн ничего не понял, хотя необычность происходящего должна была сразу стать очевидной – присутствовали все младшие жнецы, в то время как по обыкновению за тренировками наблюдал только Годдард.

– Что происходит? – спросил Роуэн. – Я не могу тренироваться, пока здесь ходят эти люди. Попросите их покинуть газон.

Жнец Рэнд рассмеялась.

– Ты очаровательно туп, – сказала она.

– Будет забавно, – отозвался жнец Хомский. Сложив руки на груди, он готовился получать удовольствие.

Наконец Роуэн понял. Люди на лужайке не бродили, а стояли на равном друг от друга расстоянии. И они ждали, ждали его, Роуэна. Живые люди, не чучела. А значит, сегодняшняя тренировка будет реальной «жатвой». И его мастерство найдет применение.

– Нет, – сказал Роуэн, – я не могу этого сделать.

– Можешь, – спокойно сказал Годдард.

– Но ведь я еще не избран. Я не жнец.

– А «жатвы» и не будет, – сказал жнец Вольта, положив руку Роуэну на плечо. – Их всех ждут медицинские дроны. Как только ты с ними разделаешься, дроны доставят их в ближайший восстановительный центр, и через пару дней они будут как новенькие.

– Но…

Роуэн понял, что ему нечего сказать, а потому он произнес:

– Это неправильно!

– Послушай, – произнес, встав перед ним, Годдард. – Здесь, на лужайке, тринадцать человек. Все они явились сюда по собственной воле, и каждому хорошо заплачено за ту услугу, которую они оказывают. Все они знают, что им предстоит, они более чем довольны тем, что происходит. Того же я ожидаю и от тебя. Поэтому делай свою работу.

Роуэн извлек из ножен кинжалы и посмотрел на них. Сегодня эти лезвия должны взрезать не вату, а живую плоть.

– Сердце и сонная артерия, – сказал Годдард. – Действуй быстро, время ограничено.

Роуэн хотел отказаться, сказать, что не способен поднять руку на человека. Но хотя его сердце и говорило «нет», разум знал правду – он способен.

Именно так.

Ведь именно для этого Роуэн и тренировался. Все, что ему требовалось, – это отключить совесть. Он понимал, что может это сделать, и это его пугало.

– Положишь дюжину, – сказал жнец Годдард. – Последнего оставишь живым.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

– Ну давай же! – проворчал стоящий рядом Хомский. – До темноты не управимся.

Вольта бросил на Хомского испепеляющий взгляд и заговорил сам, терпеливо объясняя Роуэну, что к чему.

– Это все равно, что прыгнуть в бассейн с холодной водой, – сказал он. – Предвкушение гораздо травматичнее, чем само действие. Просто прыгай, и все будет хорошо.

Роуэн мог уйти. Мог бросить кинжалы и отправиться в дом. Расписаться в том, что он слабак, и вообще отказаться от продолжения занятий. Но Вольта верил в него. Верил и Годдард, хотя и не собирался признавать это при всех. Разве он стал бы устраивать это испытание, если бы не верил в своего ученика?

Роуэн сделал глубокий вдох, крепко сжал в ладонях рукояти своих кинжалов и с гортанным боевым криком, который окончательно уничтожил все его сомнения, бросился вперед.

Перед ним стояли разные люди – и мужчины, и женщины. Объекты представляли разные возрастные и этнические группы и разные типы телосложения – тучные, мускулистые, тощие. С каждым ударом Роуэн издавал боевой клич. Он был хорошо натренирован. Лезвия входили в точно рассчитанные для удара места. Как только Роуэн начал, он понял, что остановиться не в состоянии. Тела падали одно за другим, а он все бил и бил своими кинжалами. Люди не защищались, не убегали в страхе – просто стояли и ждали своей очереди. Совсем как чучела. Роуэн был весь залит кровью. Она щипала его глаза, запах крови стоял в ноздрях. Наконец он добрался до последней жертвы. Это была девушка его возраста, и в глазах ее покорность обручилась с печалью. Роуэну захотелось положить предел этим чувствам, закончить то, что он начал, но он вынужден был подавить в себе жестокий инстинкт охотника и опустил кинжалы.

– Ну давай же, – прошептала девушка. – А то мне не заплатят.

Но Роуэн уронил кинжалы на траву. Двенадцать мертвых, одна живая. Он обернулся к жнецам, а они принялись ему аплодировать.

– Отличная работа, – сказал жнец Годдард, на лице его сияла довольная усмешка. – Очень хорошо!

Сверху спустились медицинские дроны. Они забрали поверженных и повезли их в ближайший восстановительный центр. А Роуэн вдруг почувствовал, что улыбается. Что-то в нем вырвалось на свободу. И если одна часть его существа желала упасть на колени и дать волю поднимающейся изнутри тошноте, то другой хотелось вытянуть шею и по-волчьи завыть на луну.

Если бы год назад кто-нибудь сказал мне, что я научусь владеть двумя дюжинами видов холодного оружия, стану специалистом по оружию огнестрельному и буду знать по меньшей мере десять способов оборвать жизнь человека голыми руками, я бы рассмеялся и посоветовал говорящему это подремонтировать мозги. Удивительно, сколько всего может произойти в считанное количество месяцев.

Тренировки под началом жнеца Годдарда отличаются от того, чем я занимался у жнеца Фарадея. Они более интенсивны, главный упор делается на физическую подготовку, и я не могу отрицать, что с каждой тренировкой я совершенствую свои навыки. Если я есть оружие, то я должен оттачивать себя ежедневно.

Мой второй конклав должен состояться через несколько недель. Во время первого испытания мне просто задали элементарный вопрос. Теперь, как мне сказали, все будет по-другому. Никто даже не предполагает, с какой стороны подует ветер перемен. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что последствия для меня будут серьезными, если я не смогу удовлетворить его ожидания.

Но я уверен, что смогу.

Из журнала Роуэна Дэмиша, ученика жнеца.

Глава 25

Полномочный представитель смерти

Инженеру нравилось думать, что его работа в Лабораториях магнитного движения приносила пользу, хотя особого смысла в ней не было. Магнитные поезда уже давно работали настолько эффективно, насколько это вообще было возможно. Приспособления для частного транспорта нуждались лишь в незначительной настройке. «Новых и улучшенных» попросту не могло быть. Оставалось играть на другом, на новых стилях, и реклама делала все, чтобы убедить обывателя в том, что новый стиль – это единственное, за чем стоит гоняться, в то время как базовая технология оставалась неизменной.

Теоретически, конечно, могли существовать новые способы использования магнитных технологий – в противном случае зачем «Гипероблаку» заставлять их работать?

В их команде трудились проектные инженеры, которые больше знали о конечной цели их работы, но целостной картиной не владел никто. Хотя какие-то соображения были у всех. Люди давно верили, что комбинация солнечной энергии и магнитного импульса может обеспечить весьма эффективное передвижение в открытом космосе. Это правда, что космические проекты уже многие годы мало кого интересуют, но это не означает, что всегда будет именно так.

В прошлом уже были попытки колонизации Марса, проведения исследований на спутниках Юпитера; корабли отправлялись даже за пределы Солнечной системы, к далеким звездам. Но все эти миссии заканчивались неудачей. Корабли взрывались, колонисты погибали. А смерть в открытом космосе означала только одно – смерть. Сама идея необратимой смерти, смерти без участия жнеца казалась невыносимой человечеству, которое обрело бессмертие. И человечество закрыло все космические программы. Земля стала нашим единственным домом, и останется таковым навсегда.

И именно поэтому, как подозревал инженер, «Гипероблако» продвигало эти проекты так медленно и так осторожно – чтобы не привлекать общественного внимания. Здесь не крылось и тени обмана, поскольку на обман «Гипероблако» было неспособно органически. Одна лишь осторожность. Мудрая, надо сказать, осторожность.

Однажды, вероятно, «Гипероблако» объявит, что в то время как люди смотрели совсем в другую сторону, они – как человечество – успешно проникли далеко в космос, окружающий планету по имени Земля. Инженер с нетерпением ждал этого дня и надеялся, что встретит его. И причин сомневаться у него не было.

Пока однажды его исследовательскую лабораторию не обложила осадой команда жнецов.

На рассвете Роуэна разбудило полотенце, брошенное в лицо.

– Вставай, спящая красавица, – сказал жнец Вольта. – В душ и одевайся. Сегодня особый день.

– Особый день? – переспросил Роуэн, еще не вполне проснувшийся.

– День «жатвы»! – воскликнул Вольта.

– Вы хотите сказать, что будете работать? Я-то думал, что вас интересуют только вечеринки. Вы настоящие мастера по утилизации, но только чужих денег.

– Готовься к великим делам, умник!

Выключив душ, Роуэн услышал свист лопастей вертолета, а когда вышел на лужайку, винтокрылая машина уже стояла там и ожидала их. Роуэн ничуть не удивился, увидев, что вертолет выкрашен в ярко-голубой цвет и усыпан сверкающими звездами. Все в жизни жнеца Годдарда служило его эго.

Трое младших жнецов уже стояли рядом с вертолетом, практикуясь в своих самых эффектных и эффективных выпадах. Мантии их скрывали в своих складках многочисленные орудия убийства. Хомский огнеметом превратил торчащий из большого горшка куст в факел.

– Ничего себе! – воскликнул Роуэн. – Это огнемет?

Хомский пожал плечами:

– Закон не запрещает. И кроме того, это не твое дело.

Из особняка вышел Годдард.

– Чего вы ждете? Летим!

Как будто они ждали не его.

Момент был насыщен адреналином предвкушения, и, пока они шли к вертолету, Роуэну на мгновение показалось, что они – супергерои… Но потом он вспомнил, какова их цель, и этот образ разлетелся в куски.

– Скольких вы собираетесь лишить жизни? – спросил он жнеца Вольту, но тот только покачал головой и показал на уши. Лопасти вертолета слишком громко свистели над их головами, и расслышать то, что спрашивал Роуэн, Вольта не смог. Мантии жнецов, подхваченные ветром, развевались как флаги в бурю.

Роуэн прикинул: жнец обязан за неделю унести пять жизней. Но, насколько он знал, эти четверо за три месяца, пока Роуэн был с ними, ни разу не выходили на «жатву». А это означает, что сегодня им нужно уничтожить двести пятьдесят человек – только тогда они уложатся в квоту. Да, это будет не «жатва», это будет бойня.

Притормозив перед дверью вертолета, Роуэн колебался. Вольта заметил это.

– У ТЕБЯ КАКИЕ-ТО ПРОБЛЕМЫ? – крикнул он, перекрывая оглушительный свист лопастей.

Но даже если бы Роуэн перекричал этот шум, его бы не поняли. Потому что Годдард и его ученики всегда работали именно так. Это был их обычный порядок. А мог бы так действовать Роуэн? Он вспомнил свои последние тренировки – особенно ту самую, с живыми мишенями. Воспоминание, что он умертвил всех, кроме последней жертвы, наполнило его чувством отвращения, которое вытеснило ощущение победы. Теперь, стоя у двери вертолета, он ощущал это особенно остро. С другой стороны, все глубже погружаясь в мир Годдарда, он понимал, что ему все труднее отступать.

Все четверо теперь смотрели на него. Они были готовы к своей миссии. Единственное, что удерживало их, – это Роуэн.

Я не принадлежу к их компании, – говорил он себе. – Я не участвую в «жатве». Я только наблюдаю.

Роуэн заставил себя войти в вертолет. Дверь захлопнулась, и машина взмыла в воздух.

– Никогда на таком не летал? – спросил Вольта, неверно интерпретировав смятение на лице Роуэна.

– Никогда.

– Единственный способ, – произнесла жнец Рэнд.

– Мы – ангелы смерти, – сказал Годдард. – Естественно, что мы падаем с небес.

Они летели на юг, над Фалкрум-Сити, в его пригород. Весь путь Роуэн втайне надеялся, что вертолет упадет, но потом понял, что ни к чему это не приведет – через неделю они вновь будут готовы к «жатве».

Вертолет приземлился на площадку на крыше огромного здания. Приземлился неожиданно, без объявления прибытия, и это было необычно. «Гипероблако» сопровождало все, что двигалось по воздуху, даже частные летательные аппараты. Кто-то на борту, как правило, предупреждал наземные службы и просил разрешения на посадку.

Они же просто упали на крышу из-под облаков.

Ближайший к крыше охранник с шестого этажа прыжками взбежал наверх как раз в тот момент, когда пятеро человек один за другим вышли из винтокрылой машины. Четыре жнеца – в ярко-голубом, зеленом, желтом и оранжевом – и юноша с повязкой ученика на рукаве.

Охранник стоял, раскрыв в удивлении рот и не зная, как поступить. Он подумал, не позвонить ли в главный офис, но побоялся, решив, что за это будет немедленно уничтожен.

Женщина-жнец в зеленой мантии, с волосами ведьмовского оттенка и азиатской внешностью, ухмыляясь, шла прямо на охранника.

– Тук-тук-тук, – сказала она.

Охранник был слишком ошарашен, чтобы отвечать.

– Я сказала «тук-тук-тук»! – повторила жнец.

– К… кто там? – наконец ответил охранник.

Женщина извлекла из складок мантии жуткого вида нож, но ее за руку схватил жнец в голубом, и она не успела пустить его в ход.

– Не трать время, Айн, – сказал человек в голубом.

Женщина в зеленом убрала нож и пожала плечами.

– Мы так не выполним план, – сказала она.

И, обгоняя других, устремилась по лестнице вниз, внутрь здания.

Охранник встретился глазами с учеником, который шел позади.

– Что мне делать? – спросил он.

– Беги, – сказал юноша. – Беги и не оборачивайся.

Упрашивать охранника не пришлось. Перебежав крышу к соседней лестнице, он торопливо сбежал на первый этаж, выскочил через пожарный выход и не прекращал бег, пока не оказался достаточно далеко, чтобы не слышать криков, доносящихся из здания.

– Начнем на шестом этаже и пройдем до первого, – сказал Годдард. Они вышли на площадку и столкнулись с женщиной, которая стояла, ожидая лифт, с папками в руках. Увидев жнецов, женщина охнула и замерла.

– Бу! – испугал ее жнец Хомский.

Женщина вздрогнула и уронила папки. Роуэн знал, что жнецы иногда, повинуясь какому-то капризу, оставляют жизнь некоторым из своих жертв. Эта женщина тоже знала про это, поэтому она потянулась к жнецам, готовая помочь им.

– Какой у вас уровень безопасности? – спросил ее Годдард.

– Первый, – ответила женщина.

– Ваш бейдж обеспечивает пропуск?

Она кивнула, и Годдард взял бейдж себе.

– Спасибо, – сказал он. – Вы остаетесь жить.

Он двинулся к закрытой двери и вставил карточку в электронный замок.

Роуэн почувствовал, что у него кружится голова, а дыхание участилось.

– Я подожду здесь, – сказал он. – Я не могу участвовать в «жатве».

– Ни в коем случае, – отозвался Хомский. – Ты идешь с нами.

– Но… какая от меня польза? Я буду только путаться под ногами.

Но жнец Рэнд разбила стекло пожарного ящика, вытащила топорик и протянула Роуэну.

– Вот, – сказала она. – Действуй. Круши все, что попадется под руку.

– Но почему?

Рэнд подмигнула:

– Потому что ты умеешь.

Служащих офиса 601, занимавшего северную половину этажа, никто ни о чем не предупредил. Жнец Годдард и его спутники вышли в центр.

– Внимание! – объявил Годдард. – Внимание всем! Вы избраны сегодня в качестве объектов «жатвы». Приказываю выйти вперед и принять свою судьбу.

Раздался громкий шепот, вздохи, крики. Никто вперед не вышел, ни один человек. Годдард кивнул Хомскому, Вольте и Рэнд, и четверка двинулась через лабиринт перегородок и закутков, не оставляя на своем пути ничего живого.

– Я – завершение вашего существования, – гремел Годдард. – Я – ваше освобождение! Я – врата к таинствам загробной жизни!

Лезвия, пули и пламя. В офисе начался пожар. Замигали тревожные огни, распылители с потолка принялись разбрызгивать ледяную воду. Обреченные люди метались между огнем и водой, настигаемые умелыми охотниками. Шанса выжить не было ни у кого.

– Я – твое последнее слово! Твоя омега! Я несу тебе мир и покой! Приди в мои объятия!

Никто не бросился к Годдарду обниматься. Большинство съежилось и просило о пощаде, но единственная милость, которую могли оказать им нападавшие, была скорость, с которой они наносили смертельные удары.