Жнец Шустерман Нил

Никто и никогда не относился к Роуэну как к некой безусловной ценности. И трудно было по-настоящему ненавидеть человека, который наконец увидел в нем мясо, а не салат.

– Вот как следует жить, – говорил Годдард Роуэну, когда они уединились в пляжном домике, открытая сторона которого смотрела на толпу веселящихся гостей. – Испытывать все, что можно испытать, получать удовольствие от общения с людьми.

– Даже с теми, кому заплатили за то, чтобы они приехали сюда? – спросил Роуэн.

Годдард посмотрел на оживленную толпу, развлекавшуюся на площадке перед бассейном, – толпу, которая была бы гораздо менее оживленной и менее многолюдной без гостей-профессионалов.

– В любом производстве есть излишки и издержки, – сказал он. – Они заполняют пробелы и создают приятную обстановку. Нам же не нужны одни только знаменитости, верно? Единственное, что они умеют, так это собачиться друг с другом.

Над бассейном натянули сетку и начали формировать команды для игры в водный волейбол.

– Взгляни вокруг себя, Роуэн, – удовлетворенным тоном произнес Годдард. – Были ли в твоей жизни времена лучшие, чем эти? Обычные люди любят нас не за то, как мы лишаем их жизни, а за то, как мы живем. И нам нужно принять как должное нашу роль – роль новых королей.

Роуэн не считал себя королем, но не прочь был развлечься, по крайней мере, сегодня. Поэтому он пошел к бассейну, прыгнул в воду, объявил себя капитаном одной из команд и присоединился к игре, которую вели покорные подданные Годдарда.

Проблема с вечеринками у Годдарда состояла в том, что там очень трудно было отказаться от веселья, как бы человек ни старался. А среди этой радости и удовольствий невольно забывалось, что Годдард – жестокий убийца и мясник.

Но был ли он, помимо всего прочего, еще и убийцей жнеца?

Ситра прямо не обвиняла в произошедшем Годарда, хотя и было ясно, что он для нее главный подозреваемый. То, что она раскопала, заставляло крепко задуматься, но как ни пытался Роуэн вспомнить, на его памяти не было ни одного случая, когда его нынешний наставник нарушил бы заповеди. Да, интерпретировал их он достаточно вольно, но его действия не противоречили им – ни разу. Даже учиняемые им акты жестокой массовой «жатвы» противоречили не самим заповедям, а лишь обычаям и традициям.

– Старая гвардия не любит меня потому, что я провожу «жатву» с блеском, которого они никогда не достигали и не достигнут, – говорил Годдард Роуэну. – Это просто толпа жалких слабаков, страшно завидующих мне – идеальному жнецу.

Идеал – вещь субъективная, и Роуэн конечно же не назвал бы этого человека идеальным жнецом; но в репертуаре злодеяний Годдарда не было ничего, указывающего на него как на убийцу жнеца Фарадея.

На третий день этой, казалось бы, бесконечной гулянки явилось два неожиданных гостя. По крайней мере неожиданными они были для Роуэна. Первым гостем был сам Высокое Лезвие Ксенократ.

– Что он здесь делает? – спросил Хомского Роуэн, увидевший, как Ксенократ подходит к бассейну.

– Откуда мне знать? Я его не приглашал.

Странно, что Высокое Лезвие появился на вечеринке в доме жнеца с весьма двусмысленной репутацией. И чувствовал он себя весьма неуютно, смущался и старался остаться незаметным, что было нелегко для человека такой стати, да еще и в золоченом наряде. Ксенократ стоял у бассейна как дирижабль посреди голой равнины.

Но еще больше удивил Роуэна второй гость, который, едва подойдя к бассейну, сразу же стал разоблачаться до плавок. И был этим гостем не кто иной, как Тигр Салазар, которого Роуэн не видел с тех пор, как показывал ему оружейное хранилище в доме жнеца Фарадея.

Роуэн подошел к Тигру и оттащил за постриженные кусты, окружавшие бассейн.

– Какого черта ты здесь делаешь? – спросил он.

– Привет, Роуэн, – сказал Тигр, криво, как всегда, ухмыльнувшись. – Рад тебя видеть. Ну ты и бычара! Чем это они тебя накачали?

– Ничем. Это все тренировки. Но ты не ответил на мой вопрос. Как тебя сюда занесло? Ты знаешь, какие у тебя будут проблемы, если кто-нибудь разнюхает, как ты сюда проник? Это тебе не школьные танцульки!

– Успокойся, приятель! Никуда я не проник. Я от конторы «Общество с неограниченной ответственностью «Гости»». Теперь я профессиональный гость, с лицензией.

Тигр всегда говорил, что главная и единственная цель в его жизни – стать профессиональным завсегдатаем вечеринок и званых обедов, но Роуэн никогда не относился к этим заявлениям серьезно.

– Слушай, Тигр, это идея не из лучших, как и большинство твоих идей, – сказал Роуэн.

Потом, наклонившись к уху приятеля, прошептал:

– Профессиональные гости иногда совершают поступки… поступки, к которым ты можешь быть не готов. Я знаю, я видел это.

– Слушай, приятель, ты же меня знаешь: я еду туда, куда вывезет кривая.

– А твои предки знают про это? И они согласны?

Тигр посмотрел себе под ноги, его веселая самоуверенность поблекла.

– Предки меня сдали, – сказал он.

– Что? Ты шутишь?

Тигр пожал плечами:

– Слишком уж много тратили на меня. На мои прыжки. Теперь я под опекой «Гипероблака».

– Прости, я не знал.

– Ерунда. Веришь или нет, но как отец «Гипероблако» гораздо лучше моего старика. Дает умные советы, спрашивает, как прошел мой день. Причем заботится обо мне, и все такое.

Что касалось «Гипероблака», то его родительские навыки, как и все остальное, были безупречными. Хотя, когда тебя бросают родители, это больно.

– Но вряд ли «Гипероблако» посоветовало тебе стать профессиональным гостем, – сказал Роуэн.

– Нет. Но и не останавливало. Это мой выбор. Да и зарабатываю я неплохо.

Тигр осмотрелся – не подслушивает ли кто. Потом наклонился к Роуэну и прошептал:

– А ведь есть работенка еще лучше.

У Роуэна похолодело внутри, но он все-таки спросил:

– Какая?

– На нашей улице говорят, что ты тренируешься на живых людях. И за это прилично платят. Не замолвишь за меня словечко? А мне мертвым быть не привыкать. Так лучше уж за денежку.

Роуэн, не веря своим ушам, уставился на Тигра.

– Ты псих? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Что у тебя в башке?

– Только мои собственные наночастицы, приятель. Наночастицы.

Жнецу Вольте повезло – он принадлежал к ближайшему окружению жнеца Годдарда. Самый молодой из трех жнецов, живших с Годдардом в одном доме, он считал себя некой уравновешивающей силой. Хомский был безмозглым атлетом, Рэнд – воплощением животной силы, силы природы. Вольта же был сообразителен и наблюдателен, и всегда видел и понимал больше, чем говорил. Он был первым, кто заметил Ксенократа, и видел, как тот старается избежать встреч со знакомыми. Ему все-таки пришлось обменяться рукопожатием с другими жнецами, некоторые из которых приехали издалека – из Пан-Азии и Евро-Скандии. Делал он это так неохотно, что Вольта понял: Ксенократу очень не хочется находиться здесь.

Вольта расположился неподалеку от Годдарда, чтобы не упустить случая и понять, что к чему.

Увидев Высокое Лезвие, Годдард встал, выказывая гостю положенное уважение.

– Ваше превосходительство, ваше присутствие на моей маленькой вечеринке – большая честь для меня! – произнес Годдард.

– Не такая уж она и маленькая, – отозвался Ксенократ.

– Вольта! – приказал Ксенократ. – Отнеси два кресла к бассейну, чтобы мы не отрывались от народа.

И хотя такого рода приказы обычно отдавались слугам, Вольта не возражал, поскольку получал возможность подслушать, о чем будет вестись речь. Он принес и расставил кресла на каменной плитке неподалеку от глубокой части бассейна.

– Ближе, – сказал Годдард, и Вольта придвинул кресла так близко к воде, что любой, прыгнувший с трамплина, обдал бы их тучей брызг.

– Останься, – негромко проговорил Годдард, что Вольте и было нужно.

– Не желаете угоститься, Ваше превосходительство? – спросил Годдард, указав на стол, стоящий рядом.

– Нет, благодарю вас, – отозвался Высокое Лезвие. Слышать такое от человека, слывшего гурманом, было странно.

– Не могли бы мы поговорить в другом месте? – спросил он. – Лучше было бы уединиться в спокойной комнате.

– Сегодня у меня нет спокойных комнат, – ответил Годдард.

– Но здесь слишком уж многолюдный форум.

– Ничего подобного! Это не Форум, а скорее дворец Нерона.

Вольта изобразил подобострастный смех; если ему сегодня полагается играть лизоблюда, он готов к подобной роли.

– Надеюсь все-таки, что он не станет Колизеем, – усмехнулся Ксенократ, несколько обеспокоенный словами Годдарда.

Годдард хмыкнул:

– Поверьте, я был бы счастлив бросить львам несколько тоновиков.

Гость – из профессионалов – совершил тройной кульбит, прыгнув с трамплина, и забрызгал тяжелую мантию Ксенократа.

– А вам не кажется, что этот роскошный стиль жизни вас затягивает? – спросил Высокое Лезвие.

– Затянет, если я не перестану двигаться, – ответил Годдард с усмешкой. – Мне уже надоело это место. Я подыскиваю что-нибудь ближе к югу.

– Я имел в виду нечто иное, и вы это знаете.

– К чему такой озабоченный тон, Ваше превосходительство? – спросил Годдард. – Я пригласил вас, чтобы вы сами убедились, какую благотворную роль для всего сообщества жнецов играют мои вечеринки. Это же улучшает наши связи с общественностью! Вы и сами можете устраивать у себя дома грандиозные гала-концерты.

– Вы забыли, что я живу в хижине.

Годдард, сузив глаза, пристально посмотрел в лицо Ксенократа.

– Да, – согласился он, – действительно в хижине. Но на крыше самого высокого здания Фалкрум-Сити. Я, по крайней мере, не лицемер и не имитирую девичью скромность.

А затем Высокое Лезвие сказал то, что крайне удивило Вольту, хотя, если вспомнить все, что происходило до этого, ничего удивительного в сказанном не было.

– Самая большая моя ошибка, – сказал Ксенократ, – это то, что я выбрал вас в качестве своего ученика.

– Надеюсь, что вы правы, – кивнул Годдард. – Было бы грустно думать, что главные ваши ошибки впереди.

Явная угроза, хоть и завуалированная. Годдард превосходно владел эзоповым языком.

– А теперь скажите мне, – произнес Годдард, – будет ли удача улыбаться моему ученику так, как она улыбалась вашему?

Вольта напряженно прислушивался, пытаясь понять, о какой удаче говорит жнец.

Ксенократ глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

– Удача уже улыбается, – проговорил он. – Девушка перестанет быть проблемой меньше чем через неделю. Я в этом уверен.

Еще один ныряльщик окатил их снопом брызг. Ксенократ поднял руки, пытаясь защититься, а Годдард даже не пошевелился.

Девушка перестанет быть проблемой. Это можно было толковать по-разному. Вольта принялся оглядываться, пока не заметил Роуэна. Тот что-то оживленно обсуждал с каким-то молодым человеком из профессиональных гостей. Насколько Вольта понимал то, что девушка наконец «перестанет быть проблемой», явилось бы для Роуэна хорошей новостью.

– Мы закончили? – спросил Ксенократ. – Я могу идти?

– Одну минуту, – ответил Годдард и, повернувшись к мелкой части бассейна, позвал:

– Эсме! Иди сюда, я хочу, чтобы ты кое с кем встретилась.

На лице Кснократа отразился леденящий кровь ужас. С каждой минутой происходящее становилось все интереснее.

– Прошу вас, Годдард, не нужно!

– Да что здесь опасного? – спросил Годдард.

Эсме, разбрызгивая воду, бежала к ним по краю бассейна.

– Да, жнец Годдард?

Он подозвал Эсме, и та села ему на колено, лицом к человеку в золоченой мантии.

– Эсме, ты знаешь, кто это? – спросил Годдард.

– Это жнец.

– Не просто жнец. Это Ксенократ, Высокое Лезвие Мидмерики. Мистер Большой человек.

Ксенократ, стараясь не смотреть девочке в глаза, кивнул. Чувствовал он себя в высшей степени неуютно, что, казалось, можно было ощутить даже с закрытыми глазами. Интересно, подумал Вольта, Годдард делает это намеренно или жестокость – его природное свойство?

– Мне кажется, мы где-то встречались, – сказала Эсме. – Только очень давно.

Ксенократ молчал.

– Наш уважаемый гость чувствует себя слишком напряженно, – произнес Годдард. – Может быть, ему следует присоединиться к празднику?

Эсме пожала плечами:

– Пусть ему будет так же приятно, как и остальным.

– Никогда не слышал более мудрых слов, – сказал Годдард.

Затем, так, чтобы Эсме не увидела, он протянул руку по направлению к Вольте и прищелкнул пальцами.

Вольта, напрягшись, глубоко и беззвучно вздохнул. Он знал, что нужно от него Годдарду, и не торопился. Теперь он жалел, что стал частью присходящего.

– Может быть, вы покажете, как танцуете, Ваше превосходительство? – сказал Годдард. – Выходите на танцпол, пусть мои гости посмеются над вами, как с вашей подачи смеялись надо мной жнецы на конклаве. Вы думаете, я об этом забыл?

Рука Годдарда по-прежнему тянулась к Вольте, нетерпеливо шевеля пальцами. Выбора не было, нужно было дать ему то, что он просил. Молодой жнец сунул руку в один из многочисленных потайных карманов своей мантии, достал небольшой кинжал и вложил его рукоятью в ладонь Годдарда.

Годдард обхватил рукоять и мягко, незаметно поднес острие кинжала к шее Эсме – на расстояние меньше дюйма.

Девочка ничего не замечала. Она даже не знала, что приблизилось к ее шее. Но Ксенократ и видел, и знал. Он застыл с широко открытыми глазами и полуотвисшей челюстью.

– Я знаю! – весело произнес Годдард. – Почему бы вам не поплавать?

– Прошу вас! – сказал Ксенократ. – В этом нет никакой необходимости.

– Но я настаиваю!

– Мне не кажется, что он хочет плавать, – сказала Эсме.

– Но ведь все плавают на моих вечеринках!

– Не делайте этого! – почти взмолился Высокое Лезвие.

Годдард ответил тем, что максимально приблизил лезвие к шее девочки, которая по-прежнему ничего не подозревала. Вольта покрылся потом. Никто еще не занимался «жатвой» у Годдарда на вечеринках, но ведь можно и начать! Вольта понимал: перед ним разворачивается битва воль, и единственное, что мешало ему вмешаться и вырвать кинжал из рук Годдарда, было понимание того, кто моргнет первым.

– Черт побери вас, Годдард! – воскликнул Ксенократ, встал и бросился в бассейн – как был, не снимая золоченой мантии.

Роуэн не слышал ничего из того, что происходило между Годдардом и Ксенократом, но видел, как Высокое Лезвие бросился в воду в глубоком конце бассейна, произведя чудовищный сноп брызг, привлекший всеобщее внимание.

Нырнул, но не вынырнул.

– Пошел камнем на дно! – крикнул кто-то. – Золото потянуло.

Особой любви к Ксенократу Роуэн не питал, но и видеть, как тонет человек, ему не хотелось. Похоже, он не упал, а именно прыгнул. И если он утонет из-за своей тяжеленной мантии, это будет воспринято как самоуничтожение, а потому никто Ксенократа оживлять не станет. Роуэн нырнул в бассейн, а следом за ним нырнул и Тигр. Они добрались до дна, где Высокое Лезвие испускал последние пузырьки воздуха. Роуэн через голову стащил с Ксенократа его неудобную многослойную мантию, и они вдвоем с Тигром вытащили его на поверхность, где спасенный стал с шумом втягивать в себя воздух, кашляя и отплевываясь. Толпа, стоящая вокруг бассейна, принялась аплодировать.

Роуэн совсем не думал, что перед ним Высокое Лезвие. Это был просто толстяк в мокром золоченом нижнем белье.

– Наверное, я просто потерял равновесие, – сказал Ксенократ, желая казаться веселым и придать происшедшему вид забавной случайности. Многие, наверное, поверили этому, но Роуэн ведь своими глазами видел, как Ксенократ бросился в воду. Не больно-то похоже на случайное падение! Но какого черта ему было это делать?

– Стойте! – воскликнул Ксенократ. – Мое кольцо!

– Я достану его! – сказал Тигр, ставший на этот момент самым знаменитым из профессиональных гостей, и нырнул за кольцом.

Появился Хомский, и они вместе с Вольтой подняли Высокое Лезвие на край бассейна. Сцену, более унизительную для этого человека, трудно было представить. Он был похож на распухшую от рыбы мотню рыболовецкой сети, вытащенную на палубу траулера.

Годдард, изображая крайнюю степень озабоченности, обернул плечи Ксенократа большим полотенцем.

– О, какая жалость, какая жалость! – сказал он. – Мне и в голову не приходило, что вы можете утонуть. Для всех нас это было бы невосполнимой утратой!

И вдруг Роуэн понял, что Ксенократ мог прыгнуть в бассейн лишь по одной-единственной причине: Годдард приказал!

Это означало, что у Годдарда над Высоким Лезвием было гораздо больше власти, чем можно было предположить. Но почему?

– Могу я уйти? – спросила Эсме.

– Конечно, милая, – ответил Годдард, поцеловав ее в лоб.

И Эсме ушла искать друзей среди отпрысков собравшихся звезд.

Вынырнул с кольцом Тигр. Ксенократ схватил кольцо, даже не поблагодарив Тигра, и надел на палец.

– Я пытался было поднять мантию, но она слишком тяжелая, – сказал Тигр.

– Мы пошлем на поиски сокровищ кого-нибудь с аквалангом, – сказал Годдард. – Хотя они могут присвоить мантию себе на правах нашедшего сокровище.

– Вы закончили? – спросил Ксенократ. – Потому что я хочу уйти.

– Конечно, Ваше превосходительство.

И Высокое Лезвие Мидмерики покинул площадку возле бассейна, отправившись восвояси, истекая водой, жалкий и опозоренный.

– Черт! Мне нужно было поцеловать кольцо, – сокрушался Тигр. – Иммунитет был у меня в руках, а я его проворонил.

Как только Ксенократ удалился, Годдард обратился к толпе:

– Любой, подгрузивший картинки с Высоким Лезвием Ксенократом в нижнем белье, будет немедленно уничтожен!

И все засмеялись. Но быстро прекратили, поняв, что Годдард не шутит.

Вечеринка шла к концу. Годдард прощался с самыми важными из своих гостей. Роуэн наблюдал, стараясь ничего не упустить.

Его отвлек Тигр.

– Увидимся на следующей вечеринке, верно? – сказал он. – Может быть, в другой раз я запишусь пораньше, не на последний день.

То, что Тигр был так примитивен, раздражало Роуэна. Как это он раньше не замечал, как тот неглубок? Может быть, это потому, что Роуэн тогда не слишком от него отличался. Да, он не был таким же искателем приключений, как Тигр, но ведь и он тогда скользил по поверхности жизни. И кто мог знать, что лед так предательски тонок? И теперь он очутился в таком глубоком месте, что Тигр вряд ли когда-нибудь это поймет.

– Конечно, Тигр, – сказал он. – До следующего раза.

И Тигр удалился в компании таких же, как он, профессиональных завсегдатаев вечеринок и званых обедов, с которыми у него теперь было гораздо больше общего, чем с Роуэном. А Роуэн задумался: остался ли хоть кто-то из его прежней жизни, с кем он мог бы общаться как с равным?

Роуэн стоял у выхода, когда мимо него прошел Годдард.

– Если ты изображаешь неоклассическую скульптуру, тебе следует стоять обнаженным, – сказал жнец. – Хотя тут и без тебя довольно статуй.

– Простите, Ваша честь, я просто думал.

– Слишком много думать не всегда полезно, – усмехнулся Годдард.

– Мне было просто интересно понять, почему Высокое Лезвие прыгнул в бассейн.

– Он упал случайно. Так он сам сказал.

– Да нет, – возразил Роуэн, – прыгнул.

– Откуда мне знать? – пожал плечами Годдард. – Сам спроси у него. Хотя я не думаю, что тебе пойдет на пользу, если ты лишний раз напомнишь ему об этом нелепом происшествии.

И поменял тему:

– Ты тут довольно дружески болтал с одним из приглашенных. Может быть, в следующий раз мне таких пригласить побольше?

– Нет, это просто… – ответил Роуэн, покраснев. – Это просто приятель из дома.

– Понятно. Это ты пригласил его?

Роуэн покачал головой:

– Я и понятия не имел, что он придет. Если бы я решал, кого звать, а кого нет, его бы здесь не было.

– Почему? Твои друзья – это мои друзья.

Роуэн не ответил. Он не различал, когда Годдард серьезен, а когда издевается.

Роуэн молчал, а Годдард рассмеялся:

– Слушай, это вечеринка, а не заседание совета инквизиции.

Хлопнув Роуэна по плечу, он пошел к дому. Сохрани Роуэн хоть капельку здравого смысла, он оставил бы все как есть. Но увы.

– Люди говорят, что жнец Фарадей был убит каким-то другим жнецом.

Годдард остановился и медленно повернулся к Роуэну.

– Так говорят люди?

Роуэн глубоко вздохнул и пожал плечами, пытаясь сделать вид, что все это пустяки, и дать обратный ход. Но было слишком поздно.

– Это просто слухи, – сказал он.

– И ты думаешь, я имею к этому отношение?

– А вы имеете? – спросил Роуэн.

Жнец Годдард подошел ближе, пытаясь взглядом проникнуть в ту темную, холодную часть души Роуэна, где тот сейчас затаился.

– В чем ты меня обвиняешь, мальчик? – спросил жнец.

– Ни в чем, Ваша честь. Это просто вопрос, чтобы, так сказать, прояснить ситуацию.

Роуэн попытался сохранить уверенность во взгляде, но холодная суть Годдарда, прятавшаяся за фасадом его лица, казалась непроницаемой и бездонной.

– Будем считать ситуацию проясненной, – сказал Годдард с саркастической легкостью в голосе. – Посмотри вокруг себя, Роуэн. Неужели ты думаешь, что я расстанусь со всем этим великолепием, нарушив седьмую заповедь? Зачем мне избавлять этот мир от уже выдохшегося жнеца, принадлежащего старой гвардии? Фарадей сам себя прикончил, потому что глубоко в душе понимал, что это самый осмысленный поступок из тех, что он совершил за последние сто лет. Его время кончилось, и он это знал. А если твоя маленькая подружка пытается вести против меня грязную игру, то пусть лучше поостережется, а не то я уничтожу всю ее семью, как только закончится срок их иммунитета.

– Это будет нарушением второй заповеди, Ваша честь, – сказал Роуэн спокойно, но решительно.

На мгновение Роуэну показалось, что Годдард готов убить его, но внезапно огонь в глазах жнеца исчез, словно поглощенный той бездонной глубиной, которая таилась у него внутри.

– Ты всегда готов предостеречь, если я сделаю что-то не так? – спросил Годдард.

– Я стараюсь, – ответил Роуэн.

Годдард, не отрываясь, смотрел на него несколько мгновений, а потом сказал:

– Завтра ты будешь тренироваться в стрельбе из пистолета по живым мишеням. Ты убьешь всех, кроме одного, используя не больше одной пули на каждого. И если ты этого не сделаешь, то я – без всякого злого умысла или предубежденности – убью твоего приятеля, с которым ты тут так весело болтал.

– Что?

– Я выразился неточно?

– Но, Ваша честь… Нет, я все понял.

– А в следующий раз, когда тебе придет в голову кого-нибудь обвинять, сперва убедись, что ты никого этим не оскорбляешь.

И Годдард пошел прочь, а мантия развевалась позади него подобно флагу. Но прежде чем он отошел достаточно далеко, Роуэн услышал:

– Если бы я действительно убил жнеца Фарадея, было бы непозволительно глупо признаться кому-либо в таком поступке.

– Он просто на тебя давит, – сказал жнец Вольта.

Они с Роуэном проводили вечер в игровой комнате, за бильярдным столом.

– Но ты его действительно оскорбил. Я имею в виду, с убийством жнеца. Такое невозможно.

– А мне кажется, он вполне мог.

Роуэн ударил кием, но промахнулся. Голова его была занята отнюдь не пулом. Он даже не помнил, какие шары здесь его – сплошные или полосатые.

– А ты не подумал, что Ситра, быть может, тоже на тебя давит?

Вольта сделал удар, загнав в лузу и сплошной, и полосатый шар. Но и это не помогло Роуэну понять, что к чему.

– Я вот что хочу сказать: не тупи! Ты не видишь, что она играет с тобой в свою игру.