Напряжение сходится Ильин Владимир
Ему совершенно не нужен медведь, внезапно появившийся на верхнем этаже его башни.
— Сделаем, ваше сиятельство, — спокойно ответили ему. — Осмелюсь заметить, но их наследник совершенно зря приехал учиться в Москву. Молодость горяча, дуэли непредсказуемы, а на финансирование родовой мести нам денег точно хватит.
Совершенно не важно, в чью пользу закончится дуэль. Главное, чтобы смертью.
— Он по бабам там не ходит? — пожевал губами Черниговский.
— Как можно, ваше сиятельство. Мальчик из приличной семьи, и у него уже есть девушка.
— Даже жаль. Со Стародубскими очень удачно получилось.
— На днях ожидается большая свара за освободившиеся земли. Нам бы очень пригодились средства для финансирования нашей точки зрения.
— А какая у нас точка зрения?
— Как обычно, — оскалился улыбкой порученец, озвучивая мысли самого князя. — Вы все правы, и мы вас всех поддержим…
А раз так, режьте друг друга.
Случается порою так, что жизнь бьет по правой щеке, потом по левой, потом голову начинает болтать от непрекращающихся ударов. Какой-то из них становится роковым, отправляя в состояние осознанного беспамятства — когда легкие продолжают дышать, тело — ходить на службу, а ощущение себя прежнего возможно только в момент, когда голова уже легла на подушку, и есть механическое понимание, что нужно хотя бы немного поспать.
Но можно оторвать несколько минут от скудного сна и вспоминать.
Виктор Александрович Черниговский-Зубов предпочитал вспоминать не себя прежнего, сытую жизнь и налаженный бизнес до того, как вскрылся характер грузов, содержимым которых он осознанно старался не интересоваться. Оплакивать свое прошлое ему претило, а мысль пожалеть себя никогда не приходила в голову.
Виктор Александрович вспоминал отца, деда, прадеда и прапрадеда. Тщательно восстанавливал в хронологическом порядке все их достижения и победы. Детально припоминал месяц и день недели, в котором отец подарил городу построенную им школу, в которой потом учился его сын, а затем и внук. Перебирал в памяти наименования европейских рек, которые пересек на своем корабле дед в прошлую великую войну. Шептал одними губами название ладей, на которых поднялся прадед с низовий реки к землям Шуйских, одновременно представляя перед глазами облик мощного старца, будто высушенного ветрами и солнцем, который объяснял внимательно слушающему правнуку, как смолить корабль, как ставить парус и как отличить поддельное вино от настоящего у шельм-торговцев восточного султана.
Быть частью такого прошлого было светло и приятно. Дышалось легче, а в углу сознания теплилась мысль, что деяния рода продолжатся — пусть не в нем, так в Пашке. Виктор Александрович искренне верил, что сын обязательно прорвется наверх в клановой иерархии Черниговских. Верность, трудолюбие и ум — это то, что не заменит родства с главной семьей клана, обязательного для восхождения, но без чего этим родовитым наверху не обойтись.
А до того — старший Зубов отчаянно надеялся, что его ребенок не сломается.
Попасть в услужение к Черниговским оказалось самой худшей идеей, что приходила ему на ум. Пять лет назад время поджимало, горизонт решений сужался, а требования тех кланов, что были готовы принять под свое крыло Зубовых, отягощенных в то время грузом проблем, выставлялись дикие и откровенно людоедские. От пожизненного контракта в открытом океане, на глубоководной базе — что-то искать на дне для клана Тарковских, используя Силу и родовые способности на износ, — до добровольного донорства органов членам главной семьи клана Чегодаевых, доигравшихся со старыми артефактами и словившими проклятие поколение назад. «Не переживайте и подписывайте, это просто по необходимости, вряд ли когда произойдет», — сипло шептал ему мужчина, под слоем грима и пудры на лице которого живьем сходила кожа…
Приличным кланам Зубовы и их проблемы оказались совершенно не нужны, даже со всеми деньгами и ресурсами. Позже, правда, мелькнет мысль, что кто-то аккуратно отваживал от них всех остальных… А через пару месяцев окрепнет окончательно.
Их ждали в клане князей Черниговских. Ждали, складывалось ощущение, задолго до возникновения у Зубовых каких-либо проблем. Сложно посчитать иначе, когда под вас уже готовы тщательно проработанные карты бизнес-процессов. Наверное, кто-то из высшего менеджмента рассчитывал произвести определенное впечатление, подсовывая Виктору Александровичу должностные инструкции, где все было расписано до последней мелочи, с указанием наименований кораблей, портов и грузовых складов, которые принадлежали Зубовым до вступления в клан. Мол, смотрите, какую грандиозную работу мы способны совершить за каких-то пару дней… Вот только характерные детали в этих документах, заметные старому владельцу судов, указывали на составление их прошлым годом, и никакие переговоры с Черниговскими они в то время еще не вели…
Но даже не в тот миг жизнь отвесила Виктору Александровичу первый удар. И даже не в те крайне неприятные секунды, когда князь Черниговский тихо, по-аристократически бесновался, высказывая ему претензию, прознав, что основной приз турнира достался какому-то простолюдину, вся заслуга которого состояла во вшивых двухстах миллионах вступительного взноса и устного соглашения между подростками, а не официальному лидеру команды. Князь, оказывается, очень рассчитывал на эти ресурсы, когда принимал решение…
Первый раз земля под Зубовым пошатнулась в миг, когда сын провел его в салон самолета, на котором привез свою часть денежного выигрыша, и с болью в глазах показал на горы денег в мешках, пристегнутых ремнями безопасности к креслам гражданского авиалайнера. Четыре с половиной миллиарда рублей — в три раза больше, чем семье Зубовых нужно было для того, чтобы откупиться от претензии хозяев утерянного груза и остаться свободными.
Виктор Александрович знал, что его сын участвует в турнире. Не с первого дня, что скрывать, — заботы удерживали его в столице слишком сильно, тревоги поглотили настолько, что пару дней он не звонил домой и не спрашивал у наследника о его настроении и здоровье. Стоит признаться, когда вместо сына трубку взяла гувернантка и спокойным тоном сообщила, что Павел Викторович отбыли на турнир, Зубов был в ярости и растерянности. Затем, успокоившись, решил — так даже лучше. Родной дом — не самое безопасное место, когда очень влиятельные люди в Москве настоятельно рекомендуют отдать полтора миллиарда и не рисковать семьей в это смутное и неспокойное для всех время. Все же устроители турнира давали гарантии…
Виктор Александрович в то утро, когда приносил клятву, не знал, что его сын победил. И самым страшным своим грехом до сих пор считал, что просто не верил в победу Пашки. Изначально не верил. Безверие стоило ему всего.
Вассальная клятва уже была принесена, а значит, и выигрыш теперь принадлежал Черниговским, как и родной дом, как и они сами — телом и душой, до скончания времен.
Сын был достаточно милосерден, чтобы не отвернуться от отца. Может, не понимал, что именно произошло. Но скорее — был зол и в ярости на кого-то еще, оттого все нынешние и будущие беды объяснял всего одним именем, с подростковым максимализмом не обращая внимание ни на что иное. Попытки отца потерянно объясниться и признать свою вину он просто не воспринимал всерьез.
А беды между тем множились и множились — в новом клане к ним относились так, будто они в чем-то провинились, будто были в чем-то изначально страшно виноваты. Словно не было совсем недавно лестных речей на переговорах, уверений во взаимном уважении и грандиозных перспектив общего благоденствия, вырисовываемых небрежными мазками пространных обещаний.
Складывалось ощущение, что Черниговские перехитрили сами себя, не включая и не обговаривая в положениях о вступление в клан долю Зубова-младшего с турнира, ожидая славный кусок добычи. Если быть откровенным, кусок настолько огромный, что знай о нем старший Зубов, то купил бы защиту в другом месте, не торгуя собственной свободой. Но он не знал и верил в порядочность людей, как оказалось, тщательно отсекавших его от информационных потоков. Хотя, пожелай он поинтересоваться или просто позвонить — никто бы ему не запретил. Однако Виктор Александрович не верил в чудо, а чудо не могло ему дозвониться…
Клан, по всей видимости, был весьма обескуражен, когда в лапы ему попали только деньги. Настолько обескуражен, что посчитал обманутым уже себя лично, и лжеца и обманщика Зубова-старшего отправили в первый месячный рейс — чистить и углублять русло мелкой речки, которой суждено в планах аналитиков клана стать судоходной…
Потом был провал на званом ужине у императора, где Паша обещал показать себя с лучшей стороны, но все вылилось в грандиозный скандал и сбежавшую мышь, которую до сих пор не могут найти во дворце…
И Павлу представили княжича Антона, за грехи которого с того часа ему предстояло отвечать…
Одним словом, служба Зубовых в клане Черниговских началась очень скверно. Слишком скверно для тех, кто принес в клан бизнес стоимостью в миллиард и четыре с половиной миллиарда призовых наличными.
Да, они пришли с проблемами, но клан знал об этом. Проблемы множились снежным комом, но Черниговские только небрежно отмахивались, как от пустяка, отражая равнодушие к земным проблемам клана из первого десятка.
Даже когда к Зубовым появились весьма значительные претензии от тех людей, кто посчитал их виновными в прорыве плотины на турнире. Даже после того, как крови Зубовых захотели Шуйские, разъяренные фактом жизни на их земле пособников наркоторговцев. Даже в тот миг, когда Виктору Александровичу почудилось, что прогонят его с порога, раз им заинтересовалась Имперская служба безопасности. Черниговским было все равно — их принимали в клан и не ставили дополнительных условий.
Понятно, что Зубовы не могли отвечать за сотворенное бандитами безумие на турнире. Более того, понятия не имели, что перевозят контрабандой в герметичных кейсах. Хороший адвокат мог отбиться от всех претензий, будь они классовым уровнем ниже. Но аристократы в большинстве своем — как ленивые львы, что предпочитают хватать добычу поближе и пожирнее. С бандитов еще не ясно, получилось ли взять бы что-то, а вот у Зубовых было налаженное дело и деньги на счетах… Хотя некоторых не устроили бы и деньги — в качестве компенсации те интересовались исключительно жизнью, как высшей ценностью, которую можно отнять.
Виктор Александрович отдавал себе отчет, что с таким багажом отношение к ним в клане будет довольно прохладным. Одно дело — позиция клана, что не желал отступать от своих слов, а другое — суровая практика подбивания баланса прибылей и убытков от появления новых «родичей». Тут Зубовы, вероятнее всего, обходились в ноль или легкий минус, несмотря на бизнес, со всеми его верфями, кораблями, ремонтными заводами, а также древними привилегиями рода, позволявшими не проходить досмотр на границах княжеств и не платить налог за пересечение чужих вод. Сам Виктор Александрович оценивал его в миллиард рублей. Однако часть врагов легко скинулась бы на этот самый миллиард, лишь бы увидеть Зубовых в своих пыточных.
Но уже пять с половиной миллиардов, потеря всего и вассальная клятва служить во благо клана — это более чем достаточно, чтобы начать новую жизнь тем, кто оступился, но искренне раскаялся. С таким щедрым даром кто угодно согласился бы их принять к себе, даже не вспоминая про мифическую ГЭС и обогатительный комбинат с залежами ценных руд. Пять с половиной доводов «за» против одного довода «против» — логика великих семей была бы более чем прозрачна. Тем более что Зубовых действительно нельзя обвинить ни в чем, кроме преступной неосмотрительности — особенно имея в адвокатах двух-трех «виртуозов». Казалось бы…
Тем не менее Зубову-старшему досталась работа по двадцать часов в сутки и бесконечные поездки по стране. А его сыну — роль мальчика для битья, виноватого во всем, что сотворит младший наследник князя Черниговского…
«За что? — хотелось иногда вопросить. — Неужели жадность клана настолько сильна?»
Но через год командировок Виктор Александрович сам начал догадываться «за что». И дело тут не в деньгах и ресурсах. Однако даже в мыслях остерегался произнести правильный ответ.
Во всяком случае, вера в то, что любой гнев не вечен, а скоро и он сам и сын станут настолько полезны клану, что оставлять их на вторых ролях окажется просто невыгодно, все еще горела в сердце. А там можно будет мягко отойти от некоторых скользких дел, чтобы не влезть в них повторно…
Зубов-старший полагал так до того момента, как жизнь врезала очередной раз — достаточно сильно, чтобы прочувствовать это на фоне остальных ударов.
От евгеников клана пришел документ, обязывающий Черниговского-Зубова Павла завести семью по достижении восемнадцати лет с указанной в бумагах клановой девушкой. С учетом прохладного к Зубовым отношения это означало только одно — клану их жизни были не нужны, но клан нуждался в родовых привилегиях Зубовых, оттого торопился поскорее завести этим привилегиям легального наследника.
Иной причины быть не могло — евгеники так топорно не работают: сила детей напрямую зависит от чувств влюбленных, потому гораздо проще устраивать балы и корректировать евгеническую программу по уже проявившимся между молодыми людьми чувствам. Удел прямых приказов относился исключительно к политике, а не к браку внутри клана.
Простой аристократ, удостоившийся вхождения во влиятельный клан, мог этого не знать. Но Зубов-старший, несмотря на свирепый вид, который многие полагали компенсацией ума за счет мышц, имел весьма обширные познания и острый разум, пусть и затуманенный отчасти случившимися с семьей бедами.
Виктор Александрович начал осторожные разговоры с сыном — в те дни, когда им удавалось побыть вместе. Следовало выстроить в его понимании четкую картину причин и следствий того, как они оказались в этой точке. Надо было признать вину, дать ей оценку, сопоставить с принятыми последствиями. Нельзя было вечно винить в своих проблемах кого-то еще. Потому что эти «кто-то еще» были теперь крайне необходимы ему и Павлу. Друзья — это то, что клан не способен был отнять у его сына. Высокопоставленные друзья, с которыми он выиграл турнир, и это никак не могло пройти даром. И пусть они разошлись не слишком удачно, и прошло четыре года, но молодость умеет прощать — тот же молодой Шуйский рано или поздно возглавит клан, а младший Самойлов — свой род.
— Я знаю, — прозвучал спокойный ответ на опережение, стоило Виктору Алесандровичу начать рассказывать правдивую историю их жизни.
А последующие наводящие вопросы показали, что Паша действительно осознает всю картину целиком. Даже тот факт, что его отец заигрался с неизвестным грузом, предпочитая закрывать глаза на его содержимое. Даже понимание того, что их с отцом действительно было за что уничтожить — каким бы неприятным для его лет и гордости ни казалось это знание.
— Так может, напишешь друзьям? — осторожно начал Виктор Александрович.
— Уже поздно, — прикрыл на мгновение глаза его сын.
— Но если попробовать…
— Поздно, отец, — пресек варианты Паша.
— Ясно… — Новая неудача даже не отозвалась особо в душе.
Привык, быть может. Хотя попытаться через знакомых поднять их статус в клане — или даже сделать незаменимыми — было бы очень хорошо…
— Я не успел извиниться вовремя, — словно спохватившись, объяснился сын перед старшим. — Эти люди не такие, как мы с тобой…
Зубов-старший вопросительно поднял бровь.
— …и не такие, как княжич Антон, — замялся Паша, словно сам не зная, какое подобрать сравнение. — Они уважают чужое право ненавидеть. Я этим слишком увлекся.
— Речь все еще о твоих ровесниках?
— Отец, я был без сознания, когда мои ровесники убили двух «мастеров» и трех «учителей», — дернул в ироничной гримасе Паша уголком губ.
Пусть те и были на «химии», возвысившей их с «воинов» и «ветеранов», и не обладали высокоранговыми техниками — Зубов-старший читал отчет о происшествии.
— Наследник Шуйских вполне способен и не на такое, — осторожно заметил отец. — Их Сила Крови велика…
Может, показалось, но сын пренебрежительно отмахнулся от этих слов и на некоторое время замкнулся в себе.
— Ладно, тогда давай попробуем решить, как нам саботировать евгеническую программу… — вздохнул старший Зубов. — Имя нам известно, а значит, есть возможность сделать так, чтобы она полюбила кого-то еще.
Паша ожил и недоверчиво посмотрел на отца. До восемнадцати лет ему тогда оставалось около полугода.
Впрочем, эти полгода слабо отличались от предыдущих — очередные удары судьбы по безропотно подставленным щекам.
Пока не случилось настолько страшное и невероятное, что наступило ощущение странного спокойствия. Их изгнали из клана.
Был поздний вечер, и был малый зал клановой башни с десятком золотых люстр, множивших причудливые тени от статуй вдоль стен. Мрамор пола под искусственным светом рассекали линии из черного камня, вычерчивая места, где положено было стоять подчиненным родам клана. Но ныне из них не было никого, кроме Виктора Александровича вместе с сыном — да и те стояли в центре зала, под откровенно злым и раздраженным взглядом князя, занявшего свой угловатый трон у дальней от входа стены. Еще был взгляд императорского стряпчего — равнодушный, разве что с легким любопытством к происходящему действу. Императорский служащий был молод, одет с элегантностью потомственного работника ритуальной службы, и предпочел встать рядом с троном. В его руках был электронный планшет, напрямую связанный с реестром благородных лиц, а также с физическим отражением последнего в виде вполне материальной гербовой книги ветхого года, которую было запрещено выносить из здания императорского архива.
Словом, выкидывали их из клана без большого стечения народа. Быть может, еще и оттого, что процедура слабо походила на ритуал, пусть главные слова и были сказаны в самом конце, а стряпчий выполнил необходимые манипуляции, сообщив в итоге, что род Зубовых более не входит в клан князей Черниговских, и делать ему тут более нечего.
Через несколько минут Виктор Александрович вместе с сыном стояли у стен Тайницкой башни Кремля, одетые в простые рубища на голое тело, подпоясанные веревкой. Все, что у них было раньше, — даже та одежда, в которой они вошли в клан, — являлось ныне собственностью Черниговских. Ритуальные хламиды выдал им стряпчий, за что к незнакомому и оставшемуся для них безымянным функционеру была даже толика благодарности.
На лицах у обоих Зубовых виднелась уже запекшаяся кровь — кожу рассадило перстнем, когда князь хлестал их ладонью по щекам, выговаривая злые слова. Но это оскорбление происходило еще в те времена, когда они были его слугами, а значит, и ответить на него было нельзя. Унижение — это единственное, что дал им прежний клан в дорогу.
Виктор Александрович был абсолютно спокоен. Покосился вправо и увидел такое же спокойствие на лице сына — даже умиротворение. С сыном вообще в этот день творилось что-то странное. Вроде как пьяным влетел на танке в банк, да еще вместе с наследником, за которым ему было предписано следить и который тоже оказался пьян… Но отчего же чуть ли не улыбка пробивается на его устах?.. И когда князь Черниговский орал на него, срывая злость, — откуда превосходство, тщательно скрытое за прикрытыми веками и понуро наклоненной головой? Не повредился ли разумом наследник?
Эти вопросы займут его позже.
Сейчас же — под ногами встала новая система координат, начало отсчета новой жизни. Однако мир вокруг от этого не стал добрее.
— Пройдемте, граждане, — среагировали вполне логично на двух окровавленных мужчин в дерюге органы правопорядка.
Вокруг все еще было главное туристическое место страны, и неподобающий вид оборванцев явно смущал прохожих — вот и двое постовых, до того контролировавших потоки экскурсионных групп, проявили бдительность.
— Пусть так, — согласно кивнул Зубов-старший.
Никаких документов им не дали — грамоты и удостоверения надо было выбивать самим, и в этом отношении гостеприимство полиции пришлось весьма кстати.
А еще Виктор Александрович вполне обоснованно полагал, что если бы не эти полицейские, то на Красной площади мог запросто состояться последний бой Зубовых в истории страны. Изменения в реестре благородных уже произошли, и огромное количество недоброжелателей уже было осведомлено о том, что род более никто не защищает. Месть — это дело, в котором надо бы обязательно успеть первым, особенно когда мстить можно только двоим. Вряд ли кого из мстителей смутили бы многочисленные зеваки и прохожие, равно как и случайные жертвы. Откупились бы.
В общем, в полицейском уазике Зубовы разместились без всякого конфликта, заняв отделение машины по ту сторону решетки, на сиденьях, расположенных лицом к лицу. И некоторую тряску по брусчатке пережили вполне стоически.
Но когда машина резко вильнула, отчаянно кому-то просигналив, а потом и вовсе экстренно затормозила, «клюнув» на амортизаторах и бросив пассажиров вперед, у Зубовых проявилось некоторое недоумение, которое не отменило поднятые щиты Силы и готовность к неприятностям.
Попросту — даже из-за мести, никто из высокородных не стал бы нападать на машину полиции посреди города. Рискнувших такое предпринимать быстро осадили в свое время, вырезав на всякий случай вплоть до тех, кто мог такую вредную привычку унаследовать, популярно объяснив общественности, что внутри спецавтомобиля — личная территория императора. Более никто такую наглость не практиковал.
Словом, надо просто в край охаметь, чтобы нападать на служебную машину. Или иметь весомые для того основания.
— Сдурел?! Освободи дорогу! — не сдержался водитель уазика, сигналя машине впереди.
Зубов-старший присмотрелся через решетку и лобовое стекло — дорогу перегораживал роскошный внедорожник белого цвета, внаглую вывернувший влево со встречной полосы.
Вокруг была Ильинка в четыре полосы движения, крайние из которых уже давно стали парковочными местами для клиентов бутиков и ресторанов Верхних и Средних торговых рядов, оттого разъехаться без потерь не удалось бы при всем желании — справа доступ к широкому тротуару перекрывал серый «опель».
Но вместо конструктивных действий с ума сошла еще одна машина, что ехала позади обнаглевшего внедорожника, той же расцветки и модели; она, ускорившись и резко сманеврировав, притерла уазик сзади, не давая двинуться вообще никуда.
Пока служивый за рулем набирал в легкие новую порцию воздуха для матерного возгласа, задняя дверь стоявшего перед ними внедорожника открылась, выпуская статную женщину пятого десятка лет, с высокой прической, собранной шпильками с алмазными оголовками, вспыхивающими золотыми искрами в свете заходящего солнца. Госпожа, одетая в длинное платье цвета морской волны, неспешно прошествовала им навстречу, пальцами правой руки касаясь надетых на левую перстней с крупными ярко-алыми гранатами — слишком броскими для мирного наряда и завораживающими в своем пугающем сходстве с цветом крови.
— Женщина!.. — вышагнул ей навстречу водитель полицейской машины и споткнулся о величественный взгляд, — гражданка… леди…
— Ваше сиятельство, — поправила его дама, пройдя мимо опешившего служивого и остановилась сбоку от уазика, с интересом посмотрев на тонированное окно, за которым сидели задержанные.
— Ваше сиятельство, никак нельзя препятствовать правосудию! — хоть и оробев, но вполне уверенно произнес водитель.
«Все же не абы где служим, а в Кремле — и князей видали», — хорохорился он про себя.
А там из другой двери «бобика» вышел и его коллега, перевешивая укороченный автомат на грудь — не помочь, так поддержать морально.
— Не имею желания препятствовать. — Низкий грудной голос леди очаровывал и заставлял к нему прислушиваться. — Свидетельствую, что двое на заднем сиденье машины — это Зубов Виктор Александрович и Зубов Павел Викторович, гербовые аристократы, неподсудные вашему ведомству.
— А вы, ваше сиятельство, из каких земель? — отчего-то занервничал напарник, положив руку на рацию у нагрудного кармана.
— Князья Борецкие мы, — с ироничным прищуром посмотрела на него леди.
— Так их, поди, двадцать лет как нет… — ляпнул водитель.
— Девятнадцать, — охладел голос княгини. — Двадцатый следующим годом будет. Будьте любезны, откройте дверь машины.
— А мы, ваше сиятельство, никак этого не можем, — уверенно ответили ей, загораживаясь начальственной волей, — у нас приказ их до отделения доставить.
Княгиня пожала плечиком и повела ладонью перед собой. Дверь машины на глазах обрела коричневатый оттенок, пробившийся сквозь враз облупившуюся краску, и рыхлым ржавым порошком с комьями осыпалась на асфальт и порог автомобиля. Сквозь проем, повернувшись, на княгиню с любопытством смотрел Зубов-старший. И напряженно — словно узнавая и не веря — его сын.
— Непорядок творите! Перед нашим господином ответите! — сорвался голос автоматчика, вцепившегося в рацию и, отступая назад, громким шепотом вызывавшего подкрепление.
Водитель же просто смотрел в ступоре, как стекает вниз грязной лужицей то, что было стеклом и металлом. Желание возражать исчезло, будто не было.
— В самом деле не оставят вам этого просто так, — посетовал Зубов-старший, не торопясь выходить из машины.
Он не помнил княгиню, и он точно знал, что Борецких вырезали всех до последнего человека. А значит, повода выходить из безопасного места не было ни малейшего.
— Это… вы?.. — как-то неуверенно, но с огромной надеждой спросил у него из-за плеча сын.
Виктор Александрович с удивлением посмотрел на Пашу.
— Я, — лукаво улыбнувшись, чуть наклонила голову леди. — Пойдешь со мной?
— Пойду! — с радостью отозвался Пашка, подавшись вперед.
— Сын! — строго осадил его отец. — Ты знаешь… ее сиятельство?
— Знаю, — в полный голос произнес сын.
— Ваше сиятельство, — обратился Зубов к леди, — наше общество может вас изрядно стеснить.
— Еще минут пять — вряд ли. Потом придется пробиваться из города силой.
— Какие условия нашей эвакуации? — сосредоточился Зубов.
Пусть помощь пришла неожиданно, но он уже был в условиях стесненного времени и помнил цену поспешным поступкам.
Тем более если это обманка, благодаря которой их должны выманить из машины, соблазнив легким решением их бед и знакомством с сыном, — пусть длинные разговоры дадут шанс подкреплению полиции до них добраться.
— Я предлагаю вам чистую одежду, душ и безопасное место, чтобы спокойно принимать решения, — смотрела на него княгиня, которая возрастом должна была быть его ровесницей, но во взгляде прорывалось нечто настолько покровительственное, что казалось — вернулись школьные годы, и за его попытками выглядеть взрослым наблюдала строгая, но добрая учительница.
Страхи и подозрения невольно уходили, но возвращались вновь — битый жизнью человек не доверял ни чувствам, ни зрению.
— Во что нам это обойдется? — был серьезен Виктор Александрович, несмотря на возмущенное пыхтение сына рядом, который желал вставить слово, но из-за воспитания не смел вмешиваться в беседу.
— Никакой платы. Никаких условий. Вы свободны любить и ненавидеть кого угодно. Свободны уйти, когда захотите, и звонить, кому пожелаете. Главное мое условие — чтобы кое-кто ел мои вареники. — И последняя, сказанная с улыбкой, фраза явно предназначалась его сыну, дрогнувшему и громко выдохнувшему.
— Папа, просто верь мне, — настойчиво произнес Паша.
Виктор Александрович замер, будто просьба затронула нечто глубинное в его душе. Неуверенно повел плечом, оглянулся на сына — и, обогнув узкое кресло, вышагнул из безопасности машины. Дал место выйти Пашке.
Затем медленно сосчитал до десяти и убедился, что они все еще живы.
— Забирайтесь в машину. — Леди уже была в джипе и перебралась на дальнее сиденье, оставив дверь открытой. — У нас еще две минуты свободного коридора.
И Виктор Александрович, уступив место рванувшему внутрь внедорожника Паше, забрался следом и закрыл дверь, безропотно подчиняясь слову княгини.
Княгини, которой полагалось быть мертвой, но которая сейчас была живее, чем он сам.
— Еще раз здравствуйте, — подал совершенно равнодушный голос с переднего пассажирского сиденья знакомый по отречению стряпчий, привычно удерживающий в руках планшет.
— Филипп, реестр еще не закрыт? — поинтересовалась княгиня, пристегиваясь и давая водителю отмашку на начало движения.
— Нет, ваше сиятельство, — размеренно и неторопливо ответили ей.
А за окном на бешеной скорости замелькали фасады улиц центра Москвы, подсвеченные по вечернему времени. В один миг вперед их вырвалась машина сопровождения, и мир вокруг огласился сиреной, тщательно приглушенной в салоне звукоизоляцией, и окрасился всполохами синего спецсигнала, ловко прицепленного на крышу на ходу.
— В таком случае, Виктор Александрович и Павел Викторович, есть у меня к вам предложение. — Княгиня устало откинулась на спинку кресла и заглянула в экран своего сотового телефона.
— А как же обещание дать спокойно принять решение? — припомнил ей Зубов-старший, улыбнувшись уголком губ.
— Разумеется, оно при вас, — рассудительно ответила Борецкая. — Но у вас есть право на досрочный ответ… — покосилась она в окошко на мелькнувший силуэт боевого вертолета, решившего покружить над столицей в свете заходящего солнца.
— Мы подумаем, — положил ладонь на руку сына Виктор Александрович.
— Но… — встрепенулся Пашка, до которого прекрасно дошла суть предложения.
— Мы подумаем, — был настойчив Зубов-старший, но тут же смягчился, обращаясь к сыну: — Есть кое-что выше обстоятельств, нехватки времени и убийц над нашей головой. Есть традиции, предписывающие не идти в новый дом без достойного подарка.
Спереди одобрительно покивал стряпчий.
А Паша обескураженно оглядел серую мешковину на своих плечах.
Ее сиятельство вздохнула и извиняюще качнула плечами, глядя в центральное зеркало — чтобы стряпчий видел.
— Я подумал, — неожиданно произнес Виктор Александрович. — Ваше сиятельство, вас устроят координаты затонувшего галеона с золотом?
— Мм… — похлопал ресницами Пашка, удивленно глядя на отца.
— Право слово, неловко, — повел тот рукой изящным жестом, несмотря на тесноту заднего ряда, и чуть поклонился, — но мы немного стеснены в материальной части, чтобы доставить его содержимое вам немедленно…
Вернее, из материальной части были только веревки и собственные руки.
— …однако честью клянусь, он там есть, — завершил Зубов. — Мой прапрапрадед его лично топил и оставил верные приметы.
— Отчего же вы им не воспользовались ранее? — проявила сдержанное любопытство Борецкая.
— Так разве клад может считаться чьим-либо, пока его не найдут? — ответил Зубов на невысказанный вопрос про то, почему на него не наложили руку Черниговские. — И разве можно жертвовать богатством предков, откупаясь от собственной глупости? — с грустью произнес он для сына. — Это плата за будущее, а не за прошлое.
Должно, обязано быть нечто такое у семьи, о чем можно вспомнить, только когда потащат на плаху. Желательно, конечно, до этого не доводить.
— Ваши предки одобрят ваше решение? — с интересом рассматривала мужчину княгиня.
— Подобные ситуации уже бывали, — размеренно кивнул Виктор Александрович.
Не став добавлять, что в таких случаях традиция предписывает затопить два корабля с деньгами взамен одного поднятого.
И он знает, чьи корабли это будут.
Глава 11
Реальность собирается из десятков событий, хороших и плохих, нейтральных и тех, которым еще предстоит дать оценку. Но самыми скверными из них все равно будут те, что начались и никак не хотят завершаться, раздражая неопределенностью исхода. В общем, самолет Федора вылетел ранним утром из Бухареста. А сейчас было почти три часа дня…
Казалось бы, полторы тысячи километров, новый «боинг» с крейсерской скоростью в девятьсот пять километров в час. Однако никакой информации о том, что борт приземлился в одном из столичных аэропортов, равно как и других данных о нештатном развитии событий. И это порядком выматывало.
— Охо-хо… — вздохнув, обновил я вновь страничку с табло прилета в «Домодедово» на экране сотового и оглянулся на здание университета.
После утреннего дождя кирпич фасада слегка потемнел, как и асфальт перед главным входом. Ближе к обеду распогодилось, но и после занятий народ все равно неохотно занимал парковую часть скамеек, предпочитая идти домой или прогуливаться, кутая ладони в рукава кофт от налетающего холодного ветра.
Мне, в комплекте одежды от модельера князя Панкратова, было вполне комфортно на ближней лавочке у фонтана. Это вон Ника замерла на дальнем конце скамейки, поджав локти к телу и вытянувшись вперед с видом независимым и сосредоточенным, как та кошка на остановке в мороз. Серый шерстяной пуловер и брюки, видимо, не спасали.
— Плохо тебе, да?.. — прошипела она, заметив мое внимание.
— Плохо, — мрачно кивнул я, обновляя сайт «Шереметьево».
Понятно, что есть люди, которые проконтролируют даже военные посадочные полосы и доложат о прибытии Федора, но совсем бездействовать не было сил.
— Боишься?
— Боюсь, — честно ответил.
Техника — надежная, летчики — опытные, артефактов от падения у брата — полно, да и свита такая, что может устроить знатный салют любым встречающим. Но маетно все равно.
— А я тебе говорила! — добавила она с торжеством в голосе.
— А, ты про это… — вспомнил я про банковские дела прошлым днем и небрежно отмахнулся: — Это ерунда.
По сравнению с Федором — так точно.
— Что значит «ерунда», Самойлов?! — возмутилась она тоном человека, который переживал и не спал всю ночь, и ожидал, что остальной мир поступит так же.
— Так виноватых уже нашли, — нейтрально повел я плечом.
Ника напряглась, как спринтер перед стартовым выстрелом, а в широко расширившихся зрачках можно было увидеть, как черные люди перебирают самые черные мысли.
— Нашли? — произнесла она деревянным голосом.
— Газеты надо читать. Или вон сайты новостные. — Я обновил сайт «Внуково» и вновь вздохнул, не найдя информацию о прилете.
Девушка тут же взялась за свой телефон и принялась листать ленты информагентств. Причем выражение ее лица при чтении менялось от напряженного до шокированного, обескураженного и весьма удивленного.
Ограбление банка все же достаточно тонкая и щепетильная тема, чтобы ее трогать — за деньгами всегда их владельцы, которым категорически не нравится, когда вытаскивают на свет их неудачи и портят бизнес. Но вот светская хроника — это совершенно иная ипостась прессы, что как раз таки кормится со скандалов, покусывая одних высокородных акул и кормясь возле иных. Так что весь эпизод с изгнанием Зубовых и переходом к Борецким уже был на первых полях онлайн-изданий, невольно вытягивая и историю с ограблением банка. Разумеется, от издания к изданию манера освещения события менялась.
Кто-то оплатил, чтобы Черниговских основательно смешали с грязью — не перегибая палку, но тщательно перебирая все скандалы с участием Черниговского Антона и довольно иронично характеризуя произошедшее в пользу Зубовых. Часть изданий, получивших конверты с деньгами этой ночью, старались потоптаться по Зубовым, которых вытащили из беды, но те отплатили черной неблагодарностью. И все они немного недоуменно отзывались о Борецких, признавая, что вхождение в клан довольно неоднозначного рода — не самый оптимальный шаг для клана из одного человека, неактивного около двух десятков лет. Тем более для того чтобы заявить о себе вновь. Впрочем, что ждать от женщины? — читалось между строк иных борзописцев. Интересно, но строки о Борецких сопровождались только архивными фотографиями молодой княгини, а часть и вовсе — в бытность ее Лидией Гагариной. Красивая у меня бабушка.
— Значит, все хорошо? — робко спросила Ника.
— Тебе как: правду или чтобы спать покрепче?
— Чтобы спать покрепче, — мудро ответила девушка.
— Все будет хорошо. Вон туда посмотри, — кивнул я на парковку у правого крыла университета. — Там тоже все хорошо.
Пожалуй, нет лучше места на свете, чтобы подарить девушке машину. Во всяком случае Артем выглядит весьма довольным, кружа повисшую у него на плечах Веру, издающую восторженный звук, близкий к ультразвуковым частотам. Машина оказалась красной и двухдверной.
— Вау, — нейтрально отозвалась Ника.
И в этой нейтральности, тщательно смешанной с объективными «ну и что», «мне-то какое дело» и мудрым «каждый заслуживает право на счастье», было столько «чтоб ты сдохла!», что ребята невольно оглянулись на нас.
— Прошу отметить уровень радости. Вчера вон сделал тебе подарок, и что ты мне сказала?
— А ты принес вторую половину денег?
Я вздохнул, достал пачку купюр из пиджака и передал девушке.
— Спасибо.
— Вот. «Спасибо». И никаких восторгов за средство передвижения — красного, между прочим, цвета.
— Какое еще средство передвижения? Туфли!
— Как будто босиком будет быстрее, — буркнул я и вновь обратил внимание на сотовый.
— Так что у тебя случилось? — осторожно поинтересовалась Ника.
— Федор прилетает.
— Так это же хорошо? Или ты боишься, что он прознает про твои черные дела и безрассудства?
Покосился в ее сторону и скептически оценил облик, уже полный высокомерного превосходства.
— А ты сережки снимала, когда вчера ложилась? Что-то у тебя левой не видно. Может, потерялась где? — обеспокоенно уточнил я. — Или в люк какой упала?
С удовольствием понаблюдал, как превосходство бледнеет и сменяется маской ужаса. Рука Ники медленно потянулась к мочке уха, наткнулась на маленькую золотую сережку и замерла с ней в пальцах.
— С-скотина…
— Значит, показалось, — констатировал я.
И еле увернулся от первого удара кулачком по плечу. Потом подумал, включил щит и позволил девушке молотить по нему невозбранно.
Понятное дело, что Артем, уже отличившийся сегодня выбором правильного времени и места, умудрился подойти к нам именно в этот момент. К счастью, подошел весьма мудро, оставив Веру где-то позади — скорее всего, отправил объезжать новую машину по окрестностям, так как алого спорткара на месте не было.
— Я не помешаю? — громко кашлянул он, стоя в пяти метрах от нас.
— Нет-нет, — поднял я руку в приветственном жесте.
Ника, пискнув, переместилась на другой конец скамейки и постаралась выглядеть декоративной скульптурой.
— Не заняты? Может, подойти позже? — уточнил Артем, иронично глянув в сторону девушки — все равно та старательно рассматривала что-то в другом направлении.
— Да какой «заняты»… — вздохнул я. — Забрала деньги, да побила. Ты присаживайся.
Читать бесплатно другие книги:
