Вечерняя звезда Соловьева Екатерина

– Ой, нет. Я бы с удовольствием, но он благотворительный, билеты – по цене самолёта. Да их уже и нет давно.

– Найдём, – сказал он. – И, разумеется, я вас приглашаю.

– Ну… Так неожиданно.

– Тогда завтра без четверти шесть?

Я не знала, что делать. Пропустить концерт любимой оперной певицы, бывающей в Москве наездами, пару раз в году, или пойти? По-дружески. С сыном старой приятельницы моей мамы. Родители дружили, и дети подружатся. Что в этом плохого?

Мы встретились на Никитской, возле консерваторской колоннады. Уже была настоящая весна. Шубы уверенно сменились на пальто и куртки. Николай был элегантен, вежлив, хорошо улыбался, его слова звучали искренне.

– Я не разбираюсь в классике, вы ведь просветите дилетанта?

– Ну, я тоже не профессионал, а благотворительный концерт – это всегда сборник популярных мелодий. Ничего сложного. – Я заглянула в программку.

В антракте он предложил сфотографироваться. Фотографировать я никогда не умела – не могла поймать то настроение, которое отличает хорошее фото от посредственного. А он умел. И на его фотографиях я выходила изысканной и аристократичной.

– В реальности вы гораздо лучше, – заметил Николай на мой комплемент. – На вас смотрят не только мужчины, но и женщины.

– Да бросьте! – засмеялась я.

– Правда. Мужчины замечают сексуальность, а женщины – красоту. Но в вас есть и то, что я не в силах определить.

– Вы о чём?

– В вас есть загадка. Словно вы знаете необыкновенную тайну.

Много, очень много необыкновенных тайн.

После концерта мы зашли в кафе.

Блондинка за соседним столиком метнула в Николая выразительный взгляд. Понятно: эффектный парень. Увидел, но не ответил. И всё же… Неужели рисуется? Ладно, прощаю ему эту маленькую слабость. Как говорит Аполинэр: «Кто без изъяна?» К тому же мне должно быть безразлично. И мне безразлично.

У двери в квартиру поцеловал руку. А вот это выражение лица уже ни к чему!

Седьмого марта мы вместе со всей страной отмечали офисный вариант дня весны и любви, выросшего на руинах международной солидарности трудящихся женщин. Мужчины вручили нам цветы и конфеты. У нас появился новый инженер – Андрей, Сашина замена. Высокий, симпатичный, молчаливый. Интеллектуал. Светка не слезала с каблуков и перестала скандалить по любому поводу.

– Шура передал для тебя за день до отпуска, – загадочно сказал Феня и протянул квадратную коробочку.

Я вспомнила подарок Принца на день влюблённых – шоколадную скульптуру удалого смеющегося коня с сердцем в зубах. Мы ели его вчетвером – с Шидликом и Валерой, садистски отламывая несчастному животному части тела.

– Спасибо, Фенечка.

Коробку открыла дома. Там были две пары крошечных серебряных башмачков и записка: «Для фламандской кошки на окне. Чтобы у неё лапы не мёрзли». Никто не рассмешил бы меня так, как Тихонов.

Через день, продолжая тему странного праздника, мы ужинали с Николаем в модной пиццерии. Он отлично разбирался в итальянской кухне. Выяснилось, что пиццу тут подавали в римском стиле, а баклажаны – в калабрийском.

– Лиза, вы заняты в ближайший уикенд?

– Вроде бы нет.

– А вы бывали в Италии?

– Да, один раз.

– Один – мало. Что можно успеть за один раз?

– Съездить на несколько мебельных фабрик.

– Давайте слетаем дня на три-четыре. Я покажу вам места, от которых дух захватывает.

– Я не могу.

– Да бросьте. Улетим вечером в пятницу. Неужели вы не договоритесь о двух днях отпуска?

– Не в этом дело.

– А в чём?

– Почему вы не спросите, свободна ли я?

– Потому что знаю. И так ясно.

– Что ясно?

– У вас никого нет.

Бесцеремонно, однако.

– Разве мужчина, – продолжил он, – может оставить такую девушку одну уже на третьи выходные?

– А если он далеко?

– Полярник? Подводник? Китобой?

– Допустим.

– Вас это устраивает?

– Бывают вещи, которые нельзя изменить.

– Нет таких вещей.

В машине я смотрела в окно, не желая развития диалога. Первый ливень яростно атаковал просевшие чёрные сугробы.

Раздался телефонный звонок.

– Нет, меня это не интересует, – голос Николая стал жёстким. – Ошибки ошибкам рознь. Я понимаю, что у неё болеет мама, но какое отношение личные обстоятельства имеют к работе? У всех кто-нибудь болеет. В прошлый раз кофе на клавиатуру вылила. Моё мнение – уволить.

– Что-то серьёзное? – поинтересовалась я после недолгого обоюдного молчания.

– Секретарша испортила подписанный договор. Теперь рыдает.

– Ну, договор несложно восстановить…

– Придётся. И, Лиза, сегодня только суббота. Прошу вас, позвольте мне не думать о неприятном до понедельника.

Пожалуйста. Но мне-то что делать? Как мне теперь не думать о неприятном?

В воскресенье был девичник: одноклассница Шидлика учительница математики Лена Каткова объявила о предстоящей свадьбе. Все целовали её, поздравляли. И было с чем: она готовилась воплотить вечную женскую мечту. Большинство девушек хочет выйти замуж, свить гнездо, обеспечить себе тыл и застраховаться от одиночества. Ну, разумеется, любовь-морковь, белое платье, торт с фигурками, лимузин, букет для подружек невесты, у самых продвинутых – подвязка для друзей жениха. А что дальше? Статистика неумолима: более половины разведутся, оставшись счастливыми лишь на фотографиях – у трёхэтажного торта и в люке лимузина. Я с интересом наблюдала за Леной. Наверное, основную волну счастья она уже пережила, и теперь выражала уверенность и покой.

– Лиза, почему ты фотки не выкладываешь? – по-учительски сурово спросила она.

– Точно, точно! – подхватили подружки. – Сейчас как? Нет фоток, нет человека. Ты вообще есть?

– Есть. Но… Не люблю я соцсети…

– Ладно. Тогда примем натурой.

– В смысле?..

– Телефон давай!

Мой сто раз уроненный на разных стройках смартфончик пошёл по рукам.

– Маловато будет! – голосом дворника из мультфильма заявила Лена. – О, уже интересно! Всё раскидано, непорядок. Я тебе папочки создам.

Лена мгновенно наделала папок, разложила по ним немногочисленные фотки, и в комнате стихло.

Девчонки смотрели в телефон, потом на меня с растущим любопытством.

– Да что вы там нашли-то? Хоть покажите.

Лена собрала вместе фотографии Павла, Саши, Роланда и Николая. Туда же затесался Кирилл.

– О, брателло! – засмеялась Женька. – А ничего, как выясняется. Стрижечка, рубашечка. Вырос пацанчик, ну надо же!

– Не слишком молодой для тебя? – скривилась Люся в мою сторону.

– Чтобы комп настроить? Нормальный.

Шидлик шумно выдохнула.

– А его даже я не видела, – показала она на Николая.

– Лизка, откуда ты их берёшь? С конкурса красоты?

– Да они – мои друзья, ничего серьёзного. Николай – сын маминой приятельницы, тёти Вали.

– Это всё объясняет, конечно, – улыбнулась Лена. – У наших мам тоже есть приятельницы, и ни у кого из них нет таких сыновей.

– Ну и как Николай? – не унималась Женька в метро. – Не перебил твоего Вольфрама?

– Жень, что ты говоришь? Перебил… Вольфрам – не чек, а Николай – не кассовый аппарат. А вообще, он очень на него похож внешне, но моложе.

– Лиз, может, это знак? Намёк не ждать несбыточного.

– Нет. Это напоминание о том, кого я люблю.

Чмокнув меня, Женька вышла, вагон вдруг опустел, я смогла сесть. И уставилась в окно. За моим отражением летели толстые, покрытые пылью электрические кабели. Вот так всегда, одно скрывает другое. За трогающим мою душу лицом живёт человек, готовый уволить рыдающую секретаршу с больной мамой. А что я знаю о Вольфраме? Прклятый принц из страшной сказки. Когда я перестану в неё верить?

Спать легла с тяжёлыми мыслями. Я тосковала по моему волку. Как тяжело жить в неведении! Хотя бы маленькая весточка, слово, образ, звук. Я пойму, услышу, почувствую. Только скажите, что он есть. В любом из миров.

Во сне я брела через лес, пока не вышла к освещённой жёлтыми фонарями беседке, в которой меня ждали.

Его лицо было скрыто чёрной кружевной маской, такой плотной, что черты лишь угадывались. Прорези для глаз отсутствовали – на их месте завитки прихотливого узора становились реже. В следующее мгновение мой собеседник отпрянул и больше не приближался ко мне, его взгляд утонул в тени. Моё сердце застучало. Мало ли во вселенной серых глаз? Но есть одни – цвета сумрачного остывшего пепла.

– Выпейте. – Он наполнил два бокала из хрустального в серебре кувшина. – Дивное вино. Оно почти не пьянит, но уносит грусть и тревоги. – И пригубил свой бокал.

Я отпила глоток. Вино и вправду было необыкновенным, словно кто-то растворил в нём силу лета, солнечный свет, вкус и аромат спелых фруктов.

– Легенда о красавице и чудовище не единственная, – он говорил хрипловатым баритоном. Таких шершавых тонов я не слышала в голосе Вольфрама и двуного чудовища, а у волка они были.

– Расскажите, сударь, – попросила я, не в силах скрыть волнение.

– Его прокляли за упрямство. Он отказался жениться на девушке, которую для него выбрали родители. Она ему не понравилась, он заявил, что будет несчастлив с ней, – крайнее легкомыслие для аристократа.

– Желание быть счастливым я бы не отнесла к легкомыслию, оно кажется обоснованным.

– Кровь прежде всего. Но упрямец не прислушался к велению крови и к тому же отверг племянницу опасного колдуна, по воле которого превратился в чудовище и не мог покидать скромный летний замок, оставаясь в нём без слуг и придворных.

– Какое же условие положил колдун для освобождения от проклятия?

– Разнообразия в этом вопросе мало. Поцелуй любящей девушки. Весь мир сошёл с ума от поцелуев! Поскольку на момент проклятия таковой не существовало, кандидатка должна была влюбиться в нашего героя, разделив с ним заточение в замке. Справедливости ради добавлю: прогулки в парке не возбранялись.

Я подумала, что большинству жителей мегаполисов это проклятие показалось бы вечным отпуском с проживанием в гостинице «три плюс». На четыре звезды без менеджмента и обслуги замок не тянул.

– Неужели желающих не нашлось?

– Нашлось – не то слово. Ведь для некоторых даже запущенный замок – лакомый кусочек.

«Да уж! И эти некоторые, как правило, способны отмыть его, отчистить и натереть до блеска», – подумала я.

Бесприданницы повалили валом. Их привлекало не только богатство, но и сведения о красоте принца – на городской площади раздавали рекламные буклеты. Отдельным пунктом буклет славил его покладистый характер, что, в отличие от богатства и красоты, было циничной ложью, распространённой по приказу короля ради скорейшего возвращения наследника. Девственность не значилась в списке требований к соискательницам лапы и сердца чудовища, толпа невест пестрела обиженными молодыми брошенками и сомнительными вдовушками. На входе в королевский дворец, где учитывали невест, висел портрет принца в человеческом обличье. Дамы ахали, прихорашивались и записывались в толстую книгу. Толпа существенно редела в первом же зале – у портрета чудовища в нынешнем состоянии. Самые нежные падали в обморок, прочие трагически вздыхали, стискивали зубы и мужественно двигались дальше. После собеседования девиц становилось в разы меньше. Их отпугивало маленькое замечание, вскользь произнесённое колдуном, но, к счастью, вовремя подмеченное советником короля. Бескорыстие. Единственное упоминание о нём (с последующим описанием неприятностей в виде собственного проклятия за жадность) многих толкало к выходу. Кто-то срезался на отсутствии слуг, кто-то – на мысли, что проклятие снимется не сразу, на это могут уйти годы. До замка добредали единицы. Половину из них выгонял принц. Чудовищем или не чудовищем, жить с уродиной он не собирался, проявляя неуместную придирчивость. Оставшаяся часть невест была так несущественна, а выдерживала максимум неделю, что не стоила и упоминания, если бы не одна дочка обедневшего семейства, сбежавшая от алтаря. Её сосватали за старика, который безо всякого проклятия выглядел не лучше чудовища. Она явилась во дворец в рваном свадебном платье с грязным подолом и в одной туфле, лохматая, с ветками в волосах и с исцарапанными руками – страдалица бежала через лес. О квесте «Полюби монстра!» она услышала в очереди невест, которую приняла за бесплатную раздачу супа. Портрет (с него взирал высокий стройный красавец с тёмными кудрями и слегка порочными синими глазами) поразил её молнией. Как сомнамбула она повлеклась вместе с толпой, изображения принца в прклятом статусе не заметила вообще и пришла в себя лишь на стульчике у стола пожилого господина, спросившего её имя, титул и фамилию отца и заговорившего о бескорыстии. Она отвечала рассеянно и невпопад, у чиновника возникло сомнение относительно вменяемости кандидатки.

– Вы, часом, не хвораете, душенька? – он внимательно вглядывался в лицо довольно растерзанной девушки.

– Нет, – ответила она. – Я сбежала со свадьбы с нелюбимым женихом и увидела портрет… Я только хочу быть рядом с ним. И ничего больше.

Возле её фамилии он поставил жирную галочку.

Тем же вечером героиню и ещё двух юных авантюристок привезли к воротам парка. Навстречу им вышло чудовище. Одна убежала сразу: придворные художники не могут творить без лести. Вторую отсеял принц:

– Извините, уважаемая, какой у вас рост?

Девушка зарделась.

– Боюсь, когда я стану человеком, то окажусь ниже на полголовы. Это не доставит вам неудобства?

Дылда присела в неловком реверансе и рванула догонять подругу.

– А вы, сударыня? Что привело сюда вас?

– Я… я… – сбежавшая невеста не могла говорить.

– Вы меня боитесь?

– Нет, не боюсь. Я люблю принца больше жизни, я влюбилась в него, едва увидела.

– Я и есть принц.

– Мне нужно привыкнуть к этой мысли, – честно призналась она.

И дни потекли за днями. Ей было непросто. Ужасный характер принца никуда не делся: чудовище постоянно капризничало. Еда, которую привозили с королевской кухни, успевала остыть, прклятый отказывался есть подогретое, бедняжке приходилось готовить самой. Самой мыть тарелки, кастрюли и сковородки. Чистить плиту и мести кухню. В непогоду его высочество одолевала тоска, он выл, созывая под окна хор окрестных бродячих собак, загадивших весь газон. Вой стоял невообразимый! В зной в густой шкуре ему было жарко, она обмахивала его веером и готовила прохладные ванны. В слякоть бесконечно вытирала полы и намывала ему в тазике лапы, потому что принц гулял по парку, не разбирая дороги. Вечером требовалось целиком его вычёсывать, спасая от насекомых и предупреждая колтуны. Но она и не привыкла дома к лени или к нежному обращению: в бедных дворянских семьях старшие дочери сродни прислуге. И, возможно, такая жизнь давалась ей легче, чем большинству претенденток. Со временем она полюбила чудовище, как добрые и смиренные души любят посланных им судьбой, обнаруживая в посланниках даже те достоинства, которых нет. И принц свыкся со своей кроткой сиделкой, не в силах обходиться без неё и десяти минут. По-прежнему ворчал и вредничал, но уже предпочитал её стряпню, находил её общество занятным и иногда вдруг заечал нежный цвет лица, прелесть ямочек на щеках и грацию походки. Его смешили её шутки и приятно удивляли её суждения. Он влюбился.

И вот однажды в час вдохновляющего заката их губы соединились в страстном поцелуе. Грянул гром. Чудовище превратилось в человека. Сколько было радости! Их обоих затопило неземное счастье! Он поднял свою спасительницу на руки и закружил по парку. Она не могла налюбоваться блеском его волос, синевой его глаз, гладкостью кожи, стройностью и статью фигуры.

– Мы свободны! – закричал принц, и они побежали к воротам.

Он уже стоял снаружи.

– Ну, что же ты, дорогая?

Девушка бросилась к нему, но не смогла преодолеть границу, очерченную колдуном, словно перед ней выросла прозрачная стена. Она барабанила по ней кулаками, билась в неё всем телом, но без толку.

Принц с горечью смотрел на возлюбленную.

– Колдун, – закричала она, – почему ты меня не выпускаешь? Принц вернул человеческий облик, проклятие снято!

– Э, нет, – глумливо ответил колдун, появившийся прямо перед ней. К её удивлению, им оказался красивый блондин лет сорока. С очень холодными глазами. – Ты забыла крошечный пунктик – бескорыстие.

– Я люблю принца совершенно бескорыстно, ведь именно поэтому он перестал быть чудовищем.

– С последним я бы поспорил, но сейчас не о том речь, – сказал колдун. – Ты действительно его любишь, но ты любишь и его замок, и его парк. И озеро. И, когда твой суженый был особенно невыносим, то есть нередко, ты утешалась мыслью, что в конце концов вы будете счастливы в этом живописном месте. И даже думала, как бы ты всё переделала: нужно перекрасить здесь и там, переложить камин, поменять обои и мебель, привести в порядок цветник – и выйдет очаровательное гнёздышко для вас и ваших детей. Тебе уже давно пора замуж. И вот скоро, совсем скоро!.. И не за какого-то престарелого уродливого барона, а за молодого красивого принца… Балы, приёмы. Конные прогулки. Чай в беседке. А ты – хозяйка замка, подруги завидуют, матушка не ставит тебе в пример среднюю сестру… Наследник сопливится в колыбельке.

Она смутилась.

– А разве так нельзя? Разве любая женщина не строит планов на будущее? Не мечтает?

– Пусть любая строит, мечтает, пусть делает что угодно. Но ваше общее счастье могло родиться лишь из твоего абсолютного бескорыстия.

– И что же теперь? – спросила она упавшим голосом.

– Ты останешься здесь.

– Навсегда?..

– Пока не найдётся тот, кто тебя полюбит. О бескорыстии молчу – у тебя же ничего нет.

– И ты превратишь меня в чудовище? – несостоявшаяся принцесса была едва жива от страха.

– Нет, я – благородный колдун и не издеваюсь над женщинами. Ты всего-то станешь… невидимой.

Девица побледнела и приготовилась упасть в обморок.

– Ладно, ладно, – поморщился он. – Полупрозрачной.

– Милый, – бросилась она к принцу, – спаси, умоляю! Ведь ты любишь меня, не правда ли?

Колдун усмехнулся и обратился к его высочеству:

– Учтите, юноша, если вашей любви не хватит, вы будете вместе с ней ждать её рыцаря. И, вероятно, долго.

– Разумеется, я тебя люблю, – поспешил согласиться принц, – но, дорогая, я провёл здесь не один год и не вынесу ни минуты дольше. Прошу, пойми. Я – принц, накопилась уйма важных дел, требующих моего участия. Я прослежу, чтобы тебя хорошо кормили и ни в чём не было нужды.

– И она осталась в замке, – заключила кружевная маска.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Вы должны понимать, только бескорыстная любовь…

Я перебила его:

– А какую, по-вашему, любовь можно испытывать к волку?

– Сейчас он волк, а завтра будет королем.

– Я полюбила Вольфрама, не зная о его происхождении. Мне безразлично, кто он.

– Позвольте вам не поверить, – процедила маска. Кажется, он злился. – Неужели ваше сердце не утешалось мыслью, что он принц, а не трубочист?

– Вам чем-то не угодили трубочисты?

В ответ он едва не зарычал.

– Меня бесконечно восхищает, – сказала я, – как достойно Вольфрам переносит тяготы проклятия, будучи принцем. Моё сердце утешает его доброта, а вовсе не титул.

– До чего вы упрямы!

– До того, что никогда не откажусь от желания спасти его.

– Зачем? Есть множество других, гораздо лучше. И непрклятых.

– Как же вы не понимаете?.. Нет других. Нет.

Он молчал под своей маской.

– Кто вы такой?

Я попыталась встать, но не смогла. Закружилась голова, руки похолодели и безвольно упали на стол. Он склонился надо мной.

– Ни одной мысли о выгоде, которая вас ждёт, ни разу? Вы уверены в этом? Иначе…

– Что «иначе»?

– Однажды ты уже прокололась, лгунья, больше попыток у тебя нет.

«Колдун! Чёртов колдун… Я сплю, это сон. Он не может отравить меня во сне!» – убеждала себя я.

– Ещё как могу!

– Я тебя не боюсь. И не лгу.

– И где же доказательства?

– Свет истинной любви. Разве недостаточно?

– Какой ещё свет? Я ничего не вижу.

Не видит?! Где же он? Его нет?..

Он снял маску. Я снова смотрела в лицо человека, с которым танцевала на балу чудовищ. Я не знала, как выглядит Вольфрам в действительности, у меня было только это лицо. И сейчас оно причиняло мне нестерпимую муку. Колдун сжал губы, на дне серых глаз застыл могильный холод.

– Ты – не мой принц, ты – несчастное создание, терзающее всех своей болью, ослеплённое ею настолько, что даже не видишь света. Но ты сам придумал эту боль, сам взрастил. Мне жаль тебя.

Он сделал небрежный жест – я буквально вылетела из беседки и рухнула на землю, но не ощутила удара. Наверное, его отрава подействовала в полной мере. Я не могла пошевелиться, сознание медленно уплывало сквозь накатывающую боль. Неизвестно, сколько я пролежала, но очнулась оттого, что кто-то лизнул мою щёку.

– Вот зачем вы пили эту гадость? Ну как же так можно? Пить что попало…

Он лежал рядом, щурясь и согревая меня тёплым боком.

– Вольфрам! Мой родной! Вы – не галлюцинация? – слова вязли во рту.

– Не знаю, сударыня. Некоторые считают, что вся жизнь – галлюцинация.

Вдруг звук его голоса отдалился, картинка перед моими глазами потемнела. Я снова отключилась, а пришла в себя на спине у волка.

– Вы хотя бы в состоянии обнять меня? – спросил он.

– О! Желаю этого больше всего на свете!

Я старалась, но руки не слушались.

– Держитесь за шерсть.

– Вам не будет больно?

– Нет, мне будет приятно.

Потом был полёт, я положила голову ему на шею. С каждым мгновением, проведённым с ним, боль и слабость становились легче, яд колдуна словно уносился набегавшим ветром. Но слёзы не останавливались.

– Перестаньте плакать. Мне натечёт в уши.

– Не натечёт, я плачу ниже ушей.

– Что вас так расстроило?

– И вы ещё спрашиваете?! Я за вас до смерти боюсь! Скучаю, тоскую, без вас жизнь не мила! – Я почувствовала, как забилось его сердце. – А колдун… Пугал кошмарными сказками.

– Да, он это обожает. О ком он вам поведал?

– О девушке, любившей прклятого принца не вполне бескорыстно.

– Печальная история. Но закончилась она неплохо.

– Что вы имеете в виду?

– Её проклятие снялось. Один человек полюбил горемыку всей душой.

– И кто же?

– Проклявший её колдун.

– Неужели?

– Да. Характер у него был тяжёлый, но после принца она этого даже не заметила, хотя колдун старательно мучил её мелкими придирками. Мучил-мучил, да и влюбился. А принц женился на племяннице колдуна. Вот кто получил сполна!

– Племянница?

– Да нет же, сударыня, принц. Но все остались живы и здоровы.

Как всегда, он успокоил меня.

– Вольфрам, я хотела сказать вам кое-что. Не знаю, подходящий ли сейчас момент, но другого, боюсь, не представится.

– Да?

– Я люблю вас.