Скрытые в темноте Хантер Кара

– То есть если мы обыщем ваш дом, то не найдем там ничего из этого списка для страховой?

– Конечно же нет! – выпаливает Уолш. – Раз нэцке не на Фрэмптон-роуд, то я понятия не имею, где они. И в таком случае желаю официально заявить об их пропаже.

Куинн переворачивает страничку в папке.

– Принято к сведению. Тогда, пожалуй, перейдем к отпечаткам.

– Каким еще отпечаткам? – рассеянно смотрит на него Уолш.

– Я уже говорил. Мы нашли их по всему дому: несколько на кухне…

– Неудивительно, я большую часть времени проводил именно там…

– И несколько в подвале.

Глядя на сержанта, Уолш шумно сглатывает.

– В каком еще подвале?

– В подвале, где были обнаружены молодая женщина с ребенком. Не расскажете, откуда они там взялись?

– Не представляю. По-моему, я вообще туда не спускался. И запишите, что я категорически отрицаю какую-либо причастность к этому делу. Я не знаю ни женщину, ни ее ребенка. – Он переводит взгляд с одного полицейского на другого. – И не готов отвечать на дальнейшие вопросы без адвоката.

– Безусловно, у вас есть на это полное право, – соглашается Куинн. – А у нас есть право арестовать вас, что, во избежание недоразумений, я сейчас и сделаю. Допрос окончен в восемнадцать двенадцать.

Гислингхэм не успел встать, как сержант уже выскочил из кабинета. Сомер выходит в коридор, и Куинн хватает ее за руку и тащит в сторону. Улыбка на ее лице меркнет, когда она замечает выражение лица Гарета.

– Устроишь мне такую хрень еще раз – пожалеешь, – выдавливает он сквозь зубы. – Поняла?

– Ты о чем? – отпрянув от него, спрашивает Сомер.

– Выставила меня гребаным идиотом перед подозреваемым – и перед Гислингхэмом, черт возьми!

– Извини… я просто хотела помочь…

Куинн наклоняется к ней в упор:

– Если это в твоем понимании помощь, то оставь свои попытки. Оставь все это вообще.

– Да что с тобой такое?

Но сержант уже ушел.

Команда собирается в 18.30, и на этот раз я возьму себя в руки. В помещении душно и полно народу. И при этом тихо. До них уже дошли слухи.

– Итак, – прерываю я ожидание, – вы, вероятно, уже знаете, что ребята Чаллоу нашли кое-что в коробках из подвала дома на Фрэмптон-роуд. Дневник Вики, который она вела, находясь в плену.

Я делаю шаг вперед и включаю проектор.

– Некоторые страницы отсутствуют или повреждены, но это не мешает понять, что с ней произошло. Вот копия основных записей. Предупреждаю, не самое легкое чтение.

Я молча слежу за тем, как они читают отрывки из дневника: кто-то приглушенно вздыхает, кто-то покачивает головой Женщинам это дается особенно трудно. Я специально не смотрю на Гислингхэма, однако чувствую, как он напрягается, когда доходит до момента про «Билли».

– Дождемся анализа ДНК, – наконец продолжаю я, – для официального подтверждения, хотя уже к концу сегодняшнего рабочего дня предъявим Уильяму Харперу обвинение в изнасиловании и незаконном лишении свободы. Улик у нас достаточно.

– Сэр, – осторожно нарушает тишину Сомер, – знаю, я не специалист из Управления уголовных расследований, но, может быть, в тексте говорится совсем о другом человеке? Я не встречала Харпера, зато общалась с Уолшем, и речь, похоже, идет как раз о нем. По описанию открывший дверь мужчина больше смахивает на Уолша.

– Вообще-то она права, – спешит поддержать ее Гислингхэм. – Галстук, высокомерная речь… Это точно Уолш. Харпер-то выходит на улицу в одной майке.

– Дело было как минимум три года назад. Тогда у Харпера еще не помутилось в голове. – Возражая им, я все-таки начинаю сомневаться в собственной правоте.

– Да, сэр, но есть еще кое-что. – Сомер подходит к изображению дневника и показывает на одну фразу. – Он называет ее «злобной сукой». Именно так сказал Уолш о Присцилле, когда мы допрашивали его сегодня днем.

«Мерзкая корова» – так говорил о своей жене Харпер, а вот «злобной сукой» ее назвал Уолш. Слова важны. Детали имеют значение. Я приближаюсь к экрану. Свет проектора падает на Сомер, по ее лицу зловеще тянутся написанные Вики предложения.

– А еще вот это упоминание доктора, – по-прежнему извиняющимся тоном добавляет Сомер. – Он сказал, что Вики «как раз там, где надо». Да, возможно, Харпер имел в виду самого себя, или же это Уолш намекает на Харпера. В смысле, что тот – доктор философии, а не настоящий доктор.

– В любом случае шуточки у него отвратительные, – мрачно комментирует Гислингхэм. – Как можно сказать такое девушке, которая будет рожать без медицинской помощи? – Гис понимает ситуацию лучше остальных, ведь его сын выжил только благодаря современнейшему оборудованию и слаженной работе целой команды специалистов.

Я перечитываю отрывок из дневника. Слышу, как сзади шепчутся, пытаясь понять, к чему все идет.

Снова поворачиваюсь к ним лицом.

– Что у нас есть на Уолша?

– Много чего, – отвечает Куинн, когда атмосфера в комнате накаляется еще сильнее. – Его отпечатки на коробках в подвале, а еще на кухне и некоторых инструментах в сарае…

– И как Уолш это объясняет?

– Никак, – качает головой Куинн. – Настаивает на том, что никогда не был в подвале, отказался отвечать на дальнейшие вопросы без адвоката. Мы ждем ее приезда, и тогда спросим Уолша про коллекцию нэцке, которую Харпер унаследовал от первой жены. Ну, вот эти штуки…

Он показывает снимки статуэток: заяц из слоновой кости, две переплетенные лягушки, свернувшаяся в кольцо змея, ворон, приникший к черепу. Такие крошечные и такие прекрасные.

– Уолш хотел забрать их, – продолжает Куинн, – но Харпер не отдал. И в доме у старика их нет, зато у Уолша стоит специальный шкафчик для фигурок – правда, пустующий, как он уверяет.

– Коллекция ценная?

– Возможно, – Куинн кивает. – Уолш сказал, за нее дали бы не больше нескольких сотен фунтов, однако мне известно, что за редкие экземпляры можно получить тысяч сто. За каждый.

Я замечаю, что Сомер бросает взгляд на сержанта, а тот старательно отворачивается.

– Вообще-то, сэр, – вступает в разговор Эрика, подчеркнуто обращаясь именно ко мне, – когда мы ездили к Уолшу, я видела в его доме специальный шкафчик. Люди покупают такие именно для хранения нэцке.

Одно могу сказать точно: выговор у нее лучше, чем у Куинна.

– Знаете, что я думаю? – говорит сержант, как будто его не перебивали. – Уолш понял, что Харпер понемногу сходит с ума, и решил воспользоваться этим. Может, взял всю коллекцию сразу, а может, таскал по одной фигурке – чтобы кто-нибудь вроде Дерека Росса не заметил пропажу… Тогда Уолш бывал в доме намного чаще, чем он утверждает, и вполне мог оказаться на Фрэмптон-роуд в тот день. В день, когда была похищена Вики.

– Разве его не заметили бы? – сомневается Бакстер. – Уолша видела всего одна соседка, да и то очень давно.

– Это ничего не доказывает, тем более в таком районе Оксфорда. И, скорее всего, он приходил ночью. Кто разглядит его в темноте?

– Ладно, – говорю я всем собравшимся. – Гислингхэм, на тебе обыск жилища Уолша. Не забываем, что в Банбери он только живет. Если Уолш и вправду извращенец, то свои делишки он проворачивал на Фрэмптон-роуд. Довольно далеко от дома, но не так чтобы очень. Темный подвал с толстыми стенами, по соседству только старушка…

– Прямо как в «Главном подозреваемом», – острит Гислингхэм, и все смеются. Напряжение немного рассеивается. Это у нас такая шутка: со времен сериала «Главный подозреваемый» ни один серийный убийца, появляющийся на телеэкранах, не обходится без собственной камеры пыток. Как однажды с иронией заметила Алекс: «Хотите поймать всех маньяков – почаще проверяйте заброшенные склады».

– Вот еще что, – добавляю я. – На допросе Харпер сказал, что больше не спускается вниз, потому что слышит какие-то странные звуки из подвала. Там что-то «завывает и скребется» – вот как он сам выразился. Выглядел старик при этом искренне напуганным. Все складывается. Уолш вполне мог провести туда Вики без ведома Харпера. Мысли у старика путаются, к тому же он пьет. Да и у Уолша наверняка есть свой ключ.

– Да, но разве Харпер не скажет что-нибудь подобное, даже если это неправда? – спрашивает Гислингхэм. – Он точно будет уверять, что ничего не знал.

– Вполне возможно, только мы дошли до этого момента уже под конец допроса, когда речь Харпера стала сбивчивой. Вряд ли он прикидывался. Меня также волновало кое-что другое насчет Харпера. Похитить девушку, держать ее взаперти – подобное не случается внезапно. К этому всегда что-то ведет. Желание нарастает, пока не переполнит преступника, хотя это не сразу становится ясно. На Харпера мы ничего такого не нашли.

– В доме есть порнушка, – говорит Бакстер.

– А вдруг это журналы Уолша? – предполагает Куинн. – Согласитесь, школьному учителю небезопасно держать такое у себя дома.

– Верно, – говорю я. – Снимем отпечатки с журналов, чтобы удостовериться. И все, что я сказал по поводу нарастающего желания, относится и к Уолшу. Если он похитил Вики, что-то должно было толкнуть его на это. Надо покопаться получше, и что-нибудь обязательно отыщется.

– Мы застали его с учеником в кабинете, – отзывается Гислингхэм. – Бедняга выглядел чертовски перепуганным.

– А еще за десять лет это уже третья школа, в которой он преподает. Стоит узнать, по какой причине Уолш ушел из первых двух.

А она хороша. Быстро схватывает.

– Хорошо, Сомер, на вас Банбери. Берите Гислингхэма, свяжитесь с местной полицией, обыщите дом и разузнайте, что там в школе.

Куинн переводит взгляд с нее на меня, затем отворачивается. Он явно рассержен, но мне плевать.

– Есть новости по нашей девушке? – интересуется кто-то из детективов-констеблей в заднем ряду.

– Так ничего и не сказала, – отвечает Эверетт. – Утром снова отправлюсь в больницу.

– А что с ребенком?

– Порядок. Ему лучше, – говорит она, глянув на меня.

Я киваю ей – в знак благодарности за ее предусмотрительность.

– Итак, теперь к делу Ханны Гардинер, – перевожу я тему. – Несмотря на возобновленный поиск свидетелей, никто так и не откликнулся и не сообщил информацию о передвижениях Ханны в то утро…

– Кроме пары каких-то психов, – бормочет детектив-констебль с заднего ряда.

– …зато теперь нам известны два важных факта. Во-первых, она часто оставляла машину на Фрэмптон-роуд. Если мы рассматриваем Уолша как возможного подозреваемого, нужно немедленно проверить, где он был в тот день и мог ли столкнуться с Ханной на улице. В школах тщательно ведут записи, так что, надеюсь, с этим нам повезет.

В комнате становится шумно, и я повышаю голос.

– Однако, ребята, если брать во внимание второй факт, дело принимает совсем другой оборот. Бакстер побеседовал с Бет Дайер, которая сообщила нечто такое, чего мы раньше не знали об отношениях Ханны и Роба. И что может объяснить, почему мы до сих пор не нашли следов места преступления на Фрэмптон-роуд.

Бакстер встает и поворачивается лицом к остальным.

– Бет утверждает, что видела Ханну за несколько недель до ее исчезновения – с синяком на щеке. Ханна сказала, что ее ударил Тоби, но Бет не поверила. Она подозревала Роба, потому что в семье у них начались проблемы. Летом пятнадцатого года Дайер отказалась обсуждать эту тему, а сейчас сама во всем призналась. Кое-что в ее словах меня зацепило: как убийца Ханны догадался, где надо бросить машину? О съемке репортажа было известно всего нескольким близким людям и коллегам. Ни Уолш, ни Харпер не могли об этом знать. А вот Роб знал. Поэтому Бет и винит его. Считает, что и синяк, и смерть Ханны – его рук дело.

– Джилл Мёрфи говорила что-то такое в две тысячи пятнадцатом, – припоминаю я. Джилл была приписанным к делу сержантом – чертовски хорошим, надо сказать. – Ей казалось, что Бет неравнодушна к Робу.

– Думаю, с тех пор ничего не изменилось, – отзывается Бакстер. – А это значит, что она все придумала. И уже не в первый раз.

– Все равно нужно еще разок проверить Роба Гардинера. Если он и вправду убийца, это многое объясняет – например, отсутствие следов чужой ДНК в машине Ханны.

Бритва Оккама. Согласно этому принципу самое простое из возможных объяснений обычно и является верным. У нас в участке он зовется «Бритвой Осборна», так как прежний суперинтендант долины Темзы очень часто его упоминал. На Шоре мы тогда зациклились как раз потому, что его кандидатура казалась самой подходящей.

– В две тысячи пятнадцатом мы сбросили Гардинера со счетов, ведь нашлись свидетели, заметившие Ханну в Уиттенхэм-Клампс, да и временные показатели не совпадали. Теперь же, когда нам известно, что Ханна не уезжала из Оксфорда, придется заново составлять шкалу времени.

Я показываю на листок с хронометражем действий, который Бакстер прикрепил к доске.

– У Гардинера железное алиби начиная с семи пятидесяти семи утра, в это время его поезд выехал из Оксфорда. А что до этого? А в предыдущий день?

– Подождите. – Куинн показывает на первую пометку на временной шкале. – Ханна точно была жива в шесть пятьдесят, она же оставила голосовое сообщение…

– Ты его слушал?

– Нет, но…

– А я слушал. Несколько раз, снова и снова. Мы включали запись ее друзьям – качество так себе, однако все они узнали голос Ханны. Но вдруг это не она? Что, если Бет Дайер все это время была права и в деле замешана некая не известная нам женщина, обеспечившая Гардинеру алиби?

Похоже, мало кто готов в это поверить, и все же я настаиваю.

– Давайте просто еще раз проверим, вот и всё. За два года программы по распознаванию речи серьезно усовершенствовались. Да, и еще надо поговорить с Пиппой Уокер. Вдруг она заметит что-нибудь необычное, послушав сообщение снова.

– Стоит попробовать, – соглашается Гислингхэм. – Тем более что она поссорилась с Гардинером.

Я бросаю на Гиса вопросительный взгляд, а тот кивает в сторону Куинна.

– Сегодня днем я заходил к Гардинеру и застал ее там, – смутившись, отвечает сержант. – Они с Гардинером из-за чего-то разругались, и он выставил ее на улицу. На запястье у Пиппы был синяк. Утверждает, что это Роб.

– Отлично, приводите няню сюда, пусть все расскажет. Полагаю, ты в курсе, где ее найти?

Куинн открывает рот, но ничего не произносит.

– Тем временем проверим прошлое Гардинера, вдруг были какие-нибудь случаи жестокости. Свяжитесь с его бывшей женой…

– Пробовал, – говорит Бакстер. – Она не перезванивает. Констебли ходили к ней домой, дверь никто не открыл.

– Тогда отследите подружек, однокурсников – как будто не знаете, как это делается!

Я опять смотрю на шкалу времени.

– Если убрать этот звонок в шесть пятьдесят, все алиби Гардинера разваливается. Он запросто мог убить Ханну двадцать третьего, закопать той же ночью, а потом рано утром отвезти ее машину в Уиттенхэм и успеть на поезд.

– Как же он вернулся обратно? – недоумевает Куинн.

– У него есть велосипед, – не глядя на сержанта, отвечает Сомер. – Складной такой. На записи с камер на вокзале Рединга видно, что Гардинер брал его с собой. До Уиттенхэма всего десять миль. Можно доехать минут за сорок, да?

– А как же мальчик? – спрашивает кто-то. – Хотите сказать, Гардинер просто бросил там сына в надежде на то, что его найдут прохожие? Неужели он мог поступить так со своим ребенком?

Хороший вопрос.

– Согласен, звучит маловероятно. Однако не забывайте: изначально интервью в Уиттенхэме было назначено на более раннее время. Роб не знал, что Джервис задерживается, и, возможно, предположил, что мальчишку обнаружат намного быстрее.

– Получается, к тому времени он уже избавился от мобильника Ханны.

– Вполне вероятно.

– Каким же чертовым психом надо быть, – бормочет Гислингхэм, – чтобы поступить так с малышом.

– В чем и дело, – говорю я. – Может, Гардинер как раз и хочет заставить нас думать, будто только ненормальный бросит вот так своего сына. В любом случае не стоит сбрасывать со счетов ни одну ниточку, пока не убедимся, что она ведет в никуда. Клише, скажете вы? Да, но в основе каждого клише лежит…

– Истина, – в один голос произносят все собравшиеся. Они это уже слышали. Все, кроме Сомер, которая вдруг улыбается, но затем делает вид, что пишет что-то в блокноте. У нее прекрасная улыбка, озаряющая все лицо.

– Но что насчет тела, сэр? – не унимается Бакстер. – Если Ханну убил Роб, как она оказалась в сарае Харпера?

– Их участки граничат, а ограждение между двумя садиками довольно хлипкое – пролезть к соседу не проблема.

– И все-таки немного притянуто за уши, босс, – вставляет Эверетт. – Роб Гардинер закапывает тело жены в сарае именно у того дома, в подвале которого мы находим девушку… Разве бывают такие совпадения?

Я бросаю взгляд на Бакстера, хотя тот прикидывается, будто ничего не заметил.

– В твоих словах есть смысл, Эв. Ты права, в совпадения я не верю. Обычно не верю. Но если отбросить такую возможность, получится, что мы просто подстраиваем улики в общую картину, лишь бы она складывалась. Не знаю, заметила ли ты: чем глубже мы копаем, тем больше различий обнаруживается в этих двух преступлениях. Так давайте и расследовать их независимо друг от друга. Хотя бы какое-то время.

Люди встают, шурша бумагами, и я подзываю Эверетт.

– Можешь поискать что-нибудь по Вики исходя из записей в ее дневнике? Вдруг установим личность.

– Информации так мало, босс…

– Она искала новую квартиру и переехала в город совсем недавно. Узнай в центре занятости, числилась ли у них года два-три назад какая-нибудь Вики, которая затем резко пропала. В агентствах по аренде тоже поспрашивай.

Эверетт сомневается, что эта затея даст результат, но, как и подобает профессионалу, говорит:

– Хорошо, босс. Я попробую.

– В чем дело? – спрашиваю я. Она явно хотела что-то добавить и промолчала.

– Помните, как бурно отреагировала Вики, когда вы предложили поместить ее фото в газеты? Не знаете почему?

– Понятия не имею, – качаю я головой.

Когда муж приходит с работы, Джанет Гислингхэм спит на диване. Она просыпается, идет глянуть, как там сын, и только тогда понимает, что супруг уже дома. Уютно устроившийся среди бело-синих одеял, Билли спит в своей бело-синей комнате в окружении мягких игрушек и кучи нераспакованной одежды на вырост, которой хватит на год вперед. Джанет купила или взяла у друзей все, что только может понадобиться малышу. Над колыбелькой висит подарок от брата Гислингхэма, безумного футбольного фаната, – для своего первого племянника он сделал подвеску с фигурками знаменитых игроков «Челси». Дрогба, Баллак, Терри и Лэмпард медленно покачиваются в теплом воздухе.

Гислингхэм стоит у колыбели, затем наклоняется и осторожно поглаживает шелковистые волосы Билли. От прикосновения папиной руки малыш слегка ерзает, издавая во сне какие-то звуки, сжимает и ражимает кулачки. На лице Гислингхэма отражается мучительная, словно чувство потери, любовь.

– Крис? – зовет его Джанет, все еще держа руку на двери. – Все хорошо?

Он не отвечает, даже не двигается с места. Не считая крохотного попискивания ребенка, в комнате совершенно тихо. Может, супруг вообще ее не услышал?

– Крис? Ты в порядке? – немного громче спрашивает она.

Гислингхэм дергается и смотрит в сторону жены.

– Конечно, – со своей типичной улыбкой отвечает он. – А как же иначе.

Однако когда подходит к Джанет и прижимает к себе, щекой она чувствует что-то мокрое – его слезы.

Домой я прихожу после девяти. Целый час просидел с Уолшем, но он твердит одно и то же: в подвал не спускался, ни про Ханну, ни про Вики ничего не знает, статуэтки из дома не крал. Наличие отпечатков объясняет лишь тем, что много лет назад помогал Харперу разобраться в хламе – наверное, это как раз те самые коробки внизу. В общем, патовая ситуация. На ночь оставили его в камере предварительного заключения, однако утром придется выпустить, если не найдется улик поубедительнее.

На этой работе учишься сталкиваться с неожиданностями. Замечаешь самые мелкие детали. Однако, когда в четверть десятого я открываю входную дверь, перемены сами бросаются в глаза – тут и детективом быть не надо. В высокой стеклянной вазе, которую я не видел уже несколько месяцев, стоят лилии. Тихонько играет песня Брайана Ферри. И, что самое поразительное, пахнет готовящейся едой.

– Эй? Ты где? – зову я, бросив сумку в прихожей.

Алекс появляется из кухни и вытирает руки о полотенце.

– Будет готово минут через десять, – с улыбкой говорит она.

– Не стоило так долго ждать. Я бы просто разогрел себе пиццу в микроволновке.

– Я хотела дождаться. Для разнообразия решила что-нибудь приготовить. Вино будешь?

На плите кастрюлька с рагу. Испанский рецепт, раньше Алекс часто такое готовила. Напоминало нам о выходных в Валенсии. Она наливает мерло и подает мне, сама держит в руке еще один бокал. Из подаренного на свадьбу набора осталось всего несколько штук.

– Как прошел день?

Это тоже что-то новенькое. Алекс не любительница «легкой» болтовни за ужином. Я делаю глоток, вино сразу ударяет в голову. Кажется, я сегодня не обедал.

– Ужасно. Похоже, это племянник Харпера похитил и держал взаперти Вики. Мы нашли дневник, в котором она описывает все, что с ней происходило. Не представляю, как она пережила этот кошмар.

Алекс кивает. Строго говоря, я не вправе делиться с супругой такими подробностями, но в нашем доме не бывает строгостей в разговоре. Как и пустой болтовни.

– Я так и думала. А что насчет Ханны?

– Тоже ничего хорошего. Ее лучшая подруга сообщила, что, возможно, Роб избивал ее. Он снова под подозрением.

Алекс мрачнеет. Как и я.

Она возвращается к кастрюле. Чеснок, орегано, немного анчоусов. В животе урчит. И вот я стою рядом со своей женой и думаю, сказать ли ей? Сказать ли, что Вики написала про мальчика? Сказать ли, что Алекс была права, а я ошибался? Ведь малыша ненавидела и, вероятно, до сих пор ненавидит собственная мать. С самого рождения он провел в заключении рядом с человеком, который даже видеть его не хотел. А если скажу, не станет ли хуже? Вдруг тогда она еще сильнее захочет дарить этому бедняжке любовь, которую, по мнению Алекс, заслуживает каждый ребенок, любовь, которая переполняет ее, но не имеет выхода?

– Можешь пока сходить наверх, – говорит она, возясь с рагу. – Еще не готово.

– Да ладно, я не буду переодеваться.

– Я не об этом. Подумала, ты захочешь проведать мальчика.

Я знал, что он здесь, прекрасно знал. Еда, музыка, улыбка, цветы – все это из-за него. Но знать – это одно, а подняться, увидеть его…

– Не волнуйся, он крепко спит, – добавляет Алекс, неверно истолковав мое замешательство. Может, даже намеренно. – Уснул мгновенно. Наверное, жутко устал.

Она оборачивается и смотрит на меня. Это проверка. А я никогда не подвожу Алекс.

Хотя еще не очень темно, в комнате горит подсветка, дверь открыта. Я медленно захожу и вижу на подушке его голову. Темные кудряшки, плюшевый медведь, которого обожал Джейк в таком же возрасте. Зажав потрепанную игрушку в одной руке, малыш свернулся в клубок, будто мышка. Я прислушиваюсь к его дыханию, как когда-то делал, заглядывая к Джейку. И стою на том же самом месте.

Куинн берет трубку на шестом гудке.

– Это я, – говорит Сомер. – Ты в машине? Слышно шум дороги.

– Чего тебе?

– Хочу поговорить. Разобраться во всем.

– Не о чем говорить. Все шло нормально, но знаешь, что говорят про собаку, которая гадит у собственного порога?

– Я ничего такого…

– Ну да, конечно.

– Давай хотя бы вести себя профессионально, – предлагает Сомер. – Ты по-прежнему занимаешься этим расследованием, и я тоже в нем участвую.

– Участвуешь? Да ты, я смотрю, чертовски хорошо перетягиваешь его на себя.

– Да ладно, хватит тебе…

– Знаешь что? Мне насрать. Я хочу лишь одного – засадить за решетку этого гребаного ублюдка Уолша. Там ему и место. Хочешь помочь – отлично. А если просто пытаешься выстроить себе паршивую карьеришку, то отвали на хрен.

Куинн протягивает руку и с силой тыкает в кнопку отключения. Через пять минут подъезжает к роскошному дому, оставляет машину на подземной парковке. Его квартира на верхнем этаже, откуда открывается потрясающий вид – риелтор ничуть не преувеличивал. Солнце как раз садится за горизонт, небо окрашено в молочно-розовый цвет. На балконе, выходящем в сторону канала и лугов Порт-Медоу, стоит Пиппа с фужером для шампанского в руке. Услышав щелчок двери, она поворачивается и подходит к Гарету. На ней ночная рубашка, волосы мокрые.

– Значит, ничего не нашла? – спрашивает он, стараясь скрыть нотки подозрения в голосе.

Пиппа качает головой.

– Я оставил тебе кучу разных номеров; по всем звонила?

Она пожимает плечами: видимо, эта задача не показалась ей первостепенной.

– Это же Оксфорд. Тут вечно все забито.

– Слушай, я просто хотел сказать, что здесь тебе нельзя оставаться… Запрещено правилами и все такое…

– Потрясающее местечко! – перебивает она, обводя рукой комнату. – Как же просторно…

Куинн бросает пиджак на спинку дивана.

– Ну, вообще-то квартира не очень большая.

И комнаты для гостей тоже нет, хотя вслух он об этом не говорит. Тем более Пиппа и так понимает, что у него на уме.

– Чуть позже позвоню друзьям. Обязательно что-нибудь найдется. Не хочу надоедать, ведь ты был так добр ко мне. – Пиппа подскакивает к бутылке, наливает вина и подает ему бокал. – Это всего лишь кава[15], купила в маленьком винном магазинчике на Уолтон-стрит. Но оно все равно вроде шампанского, правда? – Снова подходит к окну. – Давно ты тут живешь?

– Да года полтора, может.

– Совсем один?

Глупый вопрос: она провела здесь несколько часов и наверняка облазила все шкафы и ящики.

Куинн ставит бокал на кофейный столик.

– Давай-ка ты переоденешься, а я пока займусь ужином.

– Ты будешь готовить? – удивляется Пиппа.

– Еще чего, – с ухмылкой отвечает Куинн. – Закажу чертову доставку.

И они вдруг смеются в один голос.

Утром выхожу из дома рано, еще до того, как проснется Алекс. Не уверен, что готов к совместному завтраку. Скажете, я трус? Пожалуй, так и есть. Новая яркая коробка кукурузных хлопьев на кухонном столе уже меня напугала.

По пути к парковке звонит телефон – это Чаллоу.

– Хочу реабилитироваться в глазах Управления.

– ДНК?

– Будет сегодня днем.

– Слава богу.

– А еще высылаю дополнительные анализы отпечатков пальцев с Фрэмптон-роуд.

– И что там?

– Почти все, ясное дело, принадлежат Харперу. На верхнем этаже следов почти нет, но ведь туда мало кто ходил в последнее время. Зато пальчики Уолша обнаружились на перилах первого лестничного пролета. Не знаю, важно это для вас или нет. А витринный шкафчик начисто вытерт. И это еще не самое интересное.

– Что еще?

– Следы стерли не только со шкафчика, но и с журналов. На коробке полно отпечатков Харпера и Дерека Росса, а вот на порнушке – ничего. Лично мне это кажется очень странным. Что думаешь?

Проснувшись, Куинн понимает, что уже опаздывает. Шея затекла. Он потирает глаза основанием ладони и встает; на лоб давит головная боль. Накинув халат, Гарет идет в гостиную. Жирная коробка из-под пиццы, недоеденный кусок чесночного хлеба, две пустые винные бутылки. В душе льется вода. Он подходит к двери ванной и стучит.

– Мне через пятнадцать минут выезжать. Потом вернусь и отвезу тебя в участок, чтобы ты все-таки дала показания.

Ни слова в ответ. Гарет направляется в кухню, включает кофеварку. Похоже, девчонка его опередила: пустая кружка стоит на столе рядом с ее телефоном.

Куинн внимательно смотрит на мобильник и решает воспользоваться шансом.