Хроники лечебницы Киз Дэниел
– Что тут у вас? – спросил он.
Мирон подозвал его взмахом руки. Алексий подошел к столу и увидел мятый лист бумаги. Мирон разгладил его со словами:
– Смотри, что принес нам Василий.
Алексий прочитал написанное:
ЧТО
Семена Медленной Смерти в наших Норах,
Мы покараем Крестоносцев. Иншалла.
Святые Воины теперь наши товарищи, о да,
Мы разнесем заразу стригалей по городам.
– Чертова загадка. Откуда она взялась?
Василий поднял свою культю с подколотым рукавом.
– Во время демонстрации ко мне подошла шальная баба, одетая как школьница. Ее потом отделал полицейский, но она успела мне сказать, что Тедеску оставил для нас это пророчество.
Йорго сказал:
– Согласен с Алексием, что это загадка. Но как мы ее решим?
– Обмозгуем вместе, – сказал Мирон. – Ясон Тедеску был мой товарищ. Я всегда знал, как он думает. Строчка про наказание крестоносцев и иншалла – Божья воля у арабов – должна означать союз с МЕК, который задумал Тедеску, о чем сказала Алексию майор Фатима Саид.
– Согласен, – сказал Йорго, – но что это за семена медленной смерти в норах? И что еще за зараза стригалей?
– Майор Фатима сказала Алексию, что у них спрятано оружие в туннелях под ирако-иранской границей, – сказал Василий.
– Значит, заглавное «ЧТО», – сказал Алексий, – должно означать оружие для операции «Зубы дракона».
Мирон кивнул, постукивая костылем по ботинку.
– Ясон знал, что я пойму. До Второй мировой наши деды были пастухами. Многие, кто стриг овец, заболевали. Это оружие медленной смерти.
Василий нахмурился.
– Овцы?
Мирон покачал головой.
– Перхоть от овечьей шерсти содержит споры сибирской язвы.
Алексий впечатал кулак в ладонь.
– Если использовать сибирскую язву как оружие, можно убить сотни тысяч.
– Мы знаем города, где с давних пор находятся спящие агенты Тедеску, – сказал Василий. – Теперь мы им передадим моджахедское оружие массового поражения.
– Но мы не знаем цели, – сказал Йорго, – как и способ распространить сибирскую язву.
– Это точно не все послание, – сказал Мирон. – Ты должен вытянуть остальное из нее, сынок. Сумеешь?
Алексий не успел ответить, когда послышались тяжелые беспокойные шаги, и в комнату ввалился запыхавшийся, вспотевший Теодор.
– Слишком поздно! – выкрикнул он.
– У тебя такой вид, словно за тобой черти гонятся, – сказал Йорго.
– Эта чертовка, Никки, засветилась. Алексий, ты должен избавиться от нее, сейчас же.
– Что ты несешь?
Теодор достал диск.
– Твоя драгоценная Никки подставила нас.
– Не понимаю. Она помогла мне ограбить банк. Мы отметили ее именины. Я уверен, она предана нашему делу.
– Она, может, и преданна, – сказал Теодор, жуя шоколад, – но она раскрылась.
– Не понимаю. Ограбление и побег прошли чисто.
– Твоя чистая подружка стала телезвездой!
– Каким образом?
Мирон махнул костылем Теодору.
– Давай, показывай.
Теодор подошел к стойке, отодвинул инструменты и вставил диск в плеер.
– Камера наблюдения перед банком сняла лицо Рэйвен.
– Не может быть. У нее шлем с темным визором.
– Ты был так занят делом, что не заметил, как она геройствовала. Смотри.
И тогда он увидел, как Никки соскочила с «Харлея» и бросилась ловить ребенка. Мальчик стал молотить руками и сдвинул темный визор, открыв ее лицо.
– Уже завтра, – сказал Василий, – Интерпол распространит ее фото по всему миру, и они проведут цепочку от ограбления банка к нам.
Мирон отшвырнул костыль на пол и плюхнулся в кресло.
– Алексий, я знаю, ты считаешь ее своей женщиной. Она слишком много знает. Нельзя, чтобы она попала в руки Элиаде.
– Мне нужно время, чтобы вытянуть из нее остальные пророчества Тедеску.
– Уже слишком поздно. – Мирон топнул здоровой ногой. – Ты видел запись. Мы не можем рисковать, чтобы они через нее вышли на нас.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Как ты спланировал взрыв в Пирее?
– Я устанавливаю детонатор. Она подгоняет фургон к международному пассажирскому павильону. После взрыва мы бросаем фургон и возвращаемся на «Харлее».
– План меняется, – сказал Мирон. – Бомбу отвезет и взорвет Зубочистка.
– Почему Димитрий?
– Это последняя миссия Никки. Я сброшу таймер, чтобы ускорить взрыв.
– Но Зубочистка может пострадать, – сказал Йорго. – С самого 17 ноября вы двое были как братья.
– Почему теперь он должен умереть? – спросил Алексий.
– Он тоже поддался чарам Никки. Это делает его ненадежным. Он будет счастлив умереть как мученик.
– Возможно, – пробормотал Йорго, – если бы ему дали выбор.
– Ты оспариваешь мое решение? Может, хочешь быть вожаком?
Йорго покачал головой.
– В этом есть ирония – что он умрет от рук своих товарищей.
– Отец, неужели нельзя по-другому? Никки ужасно боится огня.
– Смерть есть смерть – что так, что эдак, – сказал Мирон. – Если ее схватят, люди Элиаде запытают ее, и она предаст нас. А может, они даже вытянут из нее пророчества Тедеску. Я буду милосерднее. Я сброшу таймер на три часа дня.
Мирон вскинул кулак. Остальные присоединились. Алексий тоже, но на миг позже других. Он понял, что отец это заметил. Мирон ничего не скажет, но как-нибудь проучит его. Даже когда он был мальчиком, его больше мучило ожидание наказания, чем само наказание.
Мирон был холоден как лед.
– Насладись ей сегодня как следует, сын. Завтра будет ее последний день на земле.
За годы он хорошенько прочувствовал на себе обоюдоострый клинок отцовской власти. С одной стороны – кипящая ярость. С другой – ледяная решимость.
Алексий напрягся, пытаясь выразить свои чувства в словах. Но смог произнести лишь:
– Да, отец.
Однако он не пошел сразу к себе домой, а направился в таверну. Алкоголь поможет ему овладеть женщиной, которую он полюбил, – первый и последний раз.
Глава двадцать первая
Рэйвен почувствовала, как в постель забрался Алексий, проснулась и потянулась. Он поцеловал ее в глаза, и по телу у нее разлилось тепло, но затем она увидела его грустное лицо.
– Мирон хочет разделаться со мной?
Он отстранился.
– Ну что ты, вовсе нет. Мой отец бы никогда так не поступил. Ты пытаешься настроить меня против него?
– Спроси его сам. И посмотришь на реакцию.
Алексий поцеловал ее в шею.
– Не хочу больше слышать об этом.
– Иногда, – сказала она, – я инстинктивно борюсь за жизнь. А иногда хочу умереть.
– Ты должна сказать мне одну вещь. Кое-кто слышал, как ты произносила пророчества Тедеску перед тем, как он умер.
– Кажется, это ты застрелил его, но я не помню.
– Ты должна попытаться.
Она напряглась, вспоминая тот день. Сестра Сойер повела ее в изолятор лечебницы, чтобы она увиделась со своим старым учителем. А все, что она помнила потом, это как отец говорит ей «Рэйвен, лети» и велит идти в общую комнату и подбодрить пациентов.
– Я пытаюсь, но у меня пусто в голове.
– Если ты любишь меня, пытайся сильнее.
– Прости, Алексий, но я ничего не помню. Наверное, мне для этого нужна помощь психиатра, но на это уйдет время.
Алексий молча прилег.
– У нас так мало времени.
Отвернувшись от него, она закинула ноги наверх и, взяв его руку, провела по своим шрамам, отмечавшим каждое ее заключение в лечебницу. Она хотела, чтобы он поцеловал их, как она целовала его шрамы. Но он не проявил готовности, и она выпустила его руку.
– Забудь.
Он повернул ее к себе и посмотрел на нее. Она поняла, что он хочет ее и намерен получить свое. Она попробовала выкинуть из головы все мысли, отключиться от происходящего.
«…думай о будущем. только о будущем…»
Может, если у нее получится вспомнить то, что он хочет…
«Рэйвен, лети», – подумала она, надеясь, что это сработает. Но без отцовского голоса ничего не вышло.
Алексий подложил подушку ей под спину. Меньше всего ей хотелось секса. И ей не верилось, что он вот так отымеет ее. Но именно так он и сделал. Ей было больно. Она сдерживалась, чтобы не стонать от боли при каждом его движении.
Наконец он слез с нее, тяжело дыша, и заснул.
Она сказала себе, что это не его вина. Это все его отец.
«…к чертям собачьим и отца, и сына…»
Но она решила, что он любит ее. Ведь он так хотел ее.
«…что ж. забирай своего эгоцентричного ублюдка…»
Чувствуя себя под защитой любимого мужчины, она провалилась в сон.
Во сне ее настигли болезненные образы из прошлого… Мама заставляла ее надевать в школу брюки и рубашку с галстуком. Все звали ее пацанкой. Довольно скоро она поняла, что мама таким образом пыталась сделать приятное папе, который всегда хотел сына. Рэйвен втайне красилась маминой косметикой и помадой. Так неумело. Один раз, когда папа куда-то уехал, мама позволила ей надеть женскую одежду и показала, как нужно краситься.
Когда она была подростком, она молилась, чтобы у нее появился брат, и тогда бы она могла быть дочкой для папы. Но когда мама покончила с собой, она поняла, что этого никогда не будет. Вот тогда она и начала слышать голос мертвой сестры-близняшки, которая теперь взяла себе имя Никки Аптерос.
Тем вечером, чувствуя себя под защитой Алексия, она стала отсчитывать назад свой возраст, чтобы отгородиться от неприятных мыслей. На четырнадцати она заснула.
Она проснулась на заре, одна. Алексий, должно быть, ушел в мастерскую Теодора, помогать перекрасить и высушить фургон перед тем, как ставить туда бомбу. Сегодня они поедут в Пирей. Она погрела кофе на плитке. У них ничего не выйдет со взрывом, потому что она предупредила полицию, и терминал будет под усиленной охраной. Потягивая кофе на кухне у окна, она смотрела, как восходит солнце над Акрополем, освещая Парфенон. Она отвела взгляд.
Бояться с утра – плохая примета.
Она собрала волосы в узел и надела черный парик. Обмотала грудь потуже. С джинсами и черным свитером никто не поймет, что она женщина. Она взглянула в зеркало и осталась довольна. Сегодня она покажет игру, достойную «Оскара». Она вышла и закрыла дверь за собой, вырвала два волоса из парика, поплевала на концы и приклеила один сверху, а другой внизу дверного косяка.
Вышла из здания через черный ход, перешла улицу и повернула за угол, к автомастерской. Как она и ожидала, двое из них – по-прежнему в масках – сушили феном голубой фургон, бывший до этого белым. Зубочистка заливал бензин в мотоцикл. Мирон занимался с бомбой, прислонив костыль к верстаку.
– Что он делает? – спросила она Алексия.
– Настраивает детонатор, чтобы добавить вам с Зубочисткой пару лишних минут для надежности.
– Зубочисткой? Я думала, что поеду с тобой.
– План поменялся. Мне надо в другое место.
– Ты бросаешь меня?
– Просто сгоняю на Кипр до завтра, любимая. Я вернусь, ты и заметить не успеешь. Зубочистка был ужасно рад, когда я сказал ему, что он поедет вместо меня.
Что-то было не так. Она коснулась стенки фургона. Голубая краска еще не совсем высохла, но толстяк Теодор и однорукий Василий уже закатывали «Харлей» внутрь, рулем к дверцам. Мирон засунул бомбу в рюкзак и передал сыну.
Алексий поставил рюкзак на пассажирское место.
– Зубочистка, помни: будь предельно осторожен до Пирея. Когда Никки увидит, что ты поставил бомбу и идешь назад, она откроет задние дверцы и сядет на мотоцикл. Ты только отъедешь, и бомба взорвется. Все будут смотреть на взрыв. Вы успеете уехать, пока никто не поймет, что случилось. Езжайте на тихую улицу, бросайте фургон и возвращайтесь на мотоцикле.
Когда «Харлей» был загружен, Василий закрыл задние дверцы фургона. Рэйвен скользнула за руль. Зубочистка забрался на пассажирское место рядом, держа рюкзак на коленях. Теодор поднял гаражную дверь.
Алексий прильнул к водительскому окну и прошептал:
– Я буду ждать тебя, Никки.
Она поняла, что он хочет сказать, что они снова займутся любовью, когда он вернется с Кипра. Может, тогда они заделают ребеночка. Назовут Ахиллом, если будет мальчик. Это должен быть мальчик. Алексий коснулся ее губ дрожащими пальцами. В глазах у него были слезы. В чем дело?
Она вывернула руль сильнее, чем нужно, и царапнула по стене гаража. Алексий отскочил в сторону.
– Что такое?
– Ничего. Просто у тебя такие грустные глаза.
Фургон выехал из мастерской, и дверь с лязгом закрылась за ним. Рэйвен выругала себя за то, что утром посмотрела на Акрополь. Она прониклась уверенностью, что это была плохая примета.
* * *
Когда она повернула на извилистую дорогу к пирейскому порту, ее ослепило солнце, отражавшееся от моря, но она не сбавила ход. Краем глаза она заметила, как Зубочистка плотоядно косится на нее.
– Что ты смотришь на меня?
Он положил ладонь ей на бедро.
– Я никогда еще не был так близко к такой красавице, как ты.
Она скинула его руку.
– Ты кобель. Ты же знаешь, мой мужчина Алексий.
– А со мной попробовать совсем не хочешь?
Она усмехнулась.
– Чтобы ты заколол меня зубочисткой?
Он вынул зубочистку и стянул маску. Его изрезанное морщинами лицо смотрелось на удивление моложаво.
– Если бы я провел с тобой час, я бы выбросил зубочистку навсегда.
Она хохотнула и смахнула его руку со своего бедра.
– Не играй с собой. Тебе понадобится твердая рука, когда будешь ставить таймер.
– Осторожней, Никки. Я чувствую, что-то не так.
– Дай мне сосредоточиться на дороге, – сказала она. – Лучше думай о бомбе. Смотри, видны уже оба международных терминала.
– Паркуйся между ними.
– Я могу подъехать ближе.
– Ближе не надо. Я видел, как ты испугалась горящей свечки на торте. Ты боишься огня, я знаю.
Она огляделась. На площадке перед терминалом было пусто. Где же, черт возьми, полиция? Они что, посчитали ее предупреждение розыгрышем?
– Там есть место, – сказал Зубочистка, – между пассажирским терминалом и Саламино-перамским доком.
Она припарковалась, развернув фургон. Зубочистка натянул обратно маску, надел рюкзак на плечо и выбрался наружу. Он медленно пошел к терминалу.
Рэйвен заметила что-то на пассажирском сиденье. Это была зубочистка – он так волновался, что забыл ее. Она достала салфетку из бардачка, взяла зубочистку и положила себе в карман. Он удивится, когда она вернет ее.
Она увидела через зеркальце заднего вида, как он приподнял клапан рюкзака и засунул руку внутрь, чтобы активировать детонатор. Вдруг он обернулся к ней:
– Беги, Никки! Забудь меня! Спасайся!
Он побежал от нее, к международному пассажирскому терминалу. Бомба взорвалась. Его окутало пламя. Она подавилась криком.
Она увидела, как из пламени вылетела его левая рука, сжимавшая рюкзак. Та самая рука, которой он касался ее. Она подавила панику, завела мотор и поехала, виляя по тротуару и распугивая пешеходов.
Обогнула угол, потом еще один. Проехав километр, она вскочила с водительского места, подбежала к задним дверцам и открыла их. Ее душил проглоченный крик. Она забралась на «Харлей» и выкатила из фургона, взревев мотором.
Отъехав подальше от Пирея, Рэйвен засунула руку в карман и вынула зубочистку. Она жалела, что не позволила ему потрогать себя. Он просил не так уж много. Она всаживала зубочистку себе в запястье, снова и снова, и потекла кровь. Тогда она наконец закричала.
Глава двадцать вторая
Артемида въехала, не сбавляя скорости, в международный пассажирский терминал.
– Припаркуюсь здесь, Дуган. Остаток пути к паромному причалу проделаем пешком.
Он слышал взрыв и видел вспышку. Завыли сирены. Перед терминалом толпились люди, но полиция сдерживала их. Толпа тянулась от терминала к доку.
Артемида стала протискиваться к терминалу.
Он прокричал:
– Куда тебя черти несут?
– Бомба уже взорвалась.
Он увидел, как мимо проехал, виляя, голубой фургон, заехал на тротуар и вернулся на дорогу. Кто-то, причастный к взрыву? Или испуганный зевака?
На площади у терминала валялся обгоревший мужчина в ошметках одежды. Его кожа, казалось, была покрыта смолой.
Рядом затормозил черный седан. Из него вышел крупный мужчина с черной повязкой на правом глазу и жестом велел полицейскому пропустить его. Дуган узнал капитана Гектора Элиаде, который сообщил ему новость о 17N.
Полицейские расцепили кордон, пропуская его. Капитан подошел к обгоревшему мужчине, а сзади подъехала, завывая сиренами и сверкая мигалками, «Скорая помощь». Медики выкатили носилки и подбежали к телу.
Капитан Элиаде прокричал:
– Не трогайте его! Я должен понять, может ли он говорить! – Он опустился на колено рядом с обгоревшим. – Если слышите меня, шевельните ногой.
Обгоревший что-то пробурчал и дернул ногой.
Дуган почувствовал мурашки. Самое время, чтобы сочувствовать террористу.
Наконец Элиаде позволил медикам забрать обгоревшего человека. Они подняли его на носилки и внесли в машину. Задвинув носилки, они захлопнули дверцы и уехали, завывая сиреной.
Дуган решил, что надо связаться с Хароном. Может, он знает, что происходит. Отвернувшись от толпы, он достал мобильник и вызвал Харона.
– Да? – произнес осторожный голос.
– Харон.
– Кто звонит?
– Дантист.
Он описал ситуацию.
– Мы не хотим, чтобы наша птичка улетела из Греции. Если она вернется в Штаты, мы почти наверняка не получим ее назад в Афины.
– Экстрадиция?
– Не понимаю, о чем вы говорите. Чтобы уладить вопрос политического убежища в судебном порядке, понадобится много времени. Найдите ее. Остановите ее. Если не сможете вытянуть из нее послание Тедеску, передайте ее Элиаде. Он мастер по допросам. Любыми способами не дайте ей покинуть Афины.
Харон сбросил звонок.
Обернувшись, Дуган поймал на себе взгляд Элиаде, внимательно смотревшего на него своим левым глазом. Элиаде сделал знак полицейскому, и тот махнул дубинкой Дугану.
– Стоять!
– Я просто мимо проходил, – сказал Дуган.
Полицейский ударил его дубинкой в живот.
– Руки за спину сейчас же!
Дуган огляделся – Артемида исчезла. Она сумела ускользнуть и избежала задержания. Может, она все-таки была двойным агентом? Полицейский надел на него наручники и запихнул в служебный фургон.
Элиаде вернулся в черный седан и дал знак шоферу ехать. Полицейский фургон последовал за ним.
Дуган лихорадочно соображал: что ему делать? Сопротивляться? Подчиниться? Раскрыть себя? Не паниковать. Очистить разум. Его еще никогда не пытали. Черт, он ведь был аналитиком, а не агентом.
Нужно было подготовить капсулу цианида.Глава двадцать третья
Пирей-Афины
Рэйвен мчалась на «Харлее» по улицам. Наконец она свернула в переулок в нескольких кварталах от хаты, припарковалась и достала мобильник.
Набрав номер Алексия, она подождала три гудка и сбросила звонок. Снова позвонила и подождала два гудка. И еще три.
Читать бесплатно другие книги:
