Цезарь, или По воле судьбы Маккалоу Колин

– В Виенне? И там его уже нет? Почему я ничего об этом не знаю? Ты уверял, что у тебя всюду шпионы, от Аравсиона до ворот Матискона!

– Да, это так, – беспомощно подтвердил Литавик, – но он избрал другой путь.

– Другого пути нет!

– В Виенне говорят, что он с пятнадцатым перевалил через Цевеннский хребет и где-то пересек реку Олтис.

– Зимой? – недоверчиво поинтересовался Катбад.

– Он хочет соединиться с Требонием, – уклонился от ответа Литавик.

– Где он сейчас?

– Не имею понятия, правда. Пятнадцатый с Децимом Брутом идет к Агединку, но Цезаря с ними нет. Поэтому я и здесь. Посоветуй, что делать? Хочешь, эдуи атакуют пятнадцатый, пока римляне на наших землях?

Верцингеториг помолчал, переживая провал своего генерального плана. Потом распрямил плечи:

– Нет, Литавик. Ты должен убедить Цезаря, что эдуи по-прежнему верны Риму. – Он посмотрел на угрюмое зимнее небо. – Что он замыслил? Где он сейчас?

– Нам следует повернуть к Агединку, – вмешался Катбад.

– Когда мы на расстоянии броска от Горгобины? До Агединка отсюда больше ста миль. Катбад, у меня очень много людей. С ними на это уйдет дней десять, не меньше. А Цезарь перемещается гораздо быстрее, ибо его люди привыкли действовать слаженно. Они изнашивают не одни сапоги на учебных плацах, прежде чем выйти на поле сражения. Наше преимущество в численности, а не в проворстве. Нет, мы пойдем на Горгобину, как и задумано. И вынудим Цезаря прийти к нам. – Он сделал глубокий вдох. – Клянусь Дагдой, я побью его! Но не там, где он планирует встретиться с нами.

– Значит, ты хочешь, чтобы Конвиктолав и Котий делали вид, что эдуи готовы во всем помочь Риму? – спросил Литавик.

– Вот именно. Следи только, чтобы эта помощь до Цезаря никогда не доходила.

Литавик повернул коня и отъехал. Верцингеториг ударил пятками своего жеребца. Катбад помрачнел, новости явно ему не понравились, но Верцингеториг этого не заметил. Он полностью ушел в себя.

Где теперь Цезарь? Чего он хочет? Он был на землях эдуев, но Литавик его потерял! Образ врага замаячил перед ним. Как понять, в чем загадка этих холодных, вселяющих тревогу глаз? Такой красавец, так похож на галла! Только нос и рот чужака. Безупречный. Холеный. В очень хорошей форме. Царской крови, более древней, чем история галлов. Мыслит как царь, хотя это и отрицает. И отдает приказы как царь, точно зная, что повеление тут же исполнят. Никогда не сворачивает с намеченного пути. Никогда не юлит и готов ко всему. Кто его остановит? Никто, разве что другой царь. «О Езус, дай мне силы разбить его! У меня мало знаний. Я слишком молод, неопытен. Но я веду великий народ, и если последние шесть лет чему-то нас научили, так это ненавидеть!»

Цезарь прибыл в Агединк с Фабием и его двумя легионами несколько раньше, чем Децим с пятнадцатым.

– Хвала всем богам! – воскликнул Требоний, ломая руки. – Я уже не чаял увидеть тебя.

– Где Верцингеториг?

– Собирается осадить Горгобину.

– Хорошо! Это его займет на какое-то время.

– А… мы?

Цезарь усмехнулся:

– У нас два варианта. Засесть в Агединке и вести сытную жизнь без потерь. Или, презрев комфорт, показать Верцингеторигу, что война с Римом не так проста, как война против местных племен. Он ведь знает, что я уже здесь. Но не идет к Агединку, что свидетельствует о его военном таланте. Он хочет, чтобы мы вышли первыми и встретились с ним там, где ему это выгодно.

– Ты так и поступишь? – спросил Требоний, хорошо знавший, что Цезарь в любом случае не останется в Агединке.

– Сейчас нет. Пятнадцатый и четырнадцатый легионы останутся здесь. Остальные пойдут со мной на Веллавнодун. Мы обманем галлов, методично громя главные базы сенонов, карнутов, битуригов. Сначала Веллавнодун. Потом Кенаб. Потом Новиодун. А после этого – Аварик.

– Приближаясь к Верцингеторигу?

– Но уклоняясь к востоку, чтобы отсечь его от подкреплений с запада и помешать провести общий сбор.

– Какой у нас будет обоз? – спросил Квинт Цицерон.

– Небольшой, – ответил Цезарь. – Я рассчитываю на эдуев. Они, полагаю, снабдят нас зерном. Мы возьмем с собой лишь бобы и бекон. – Он посмотрел на Требония. – Если только нет подозрений, что эдуи уже не с нами.

– Нет, Цезарь, – ответил Фабий. – Я следил за их передвижениями и не нашел никаких признаков того, что они помогают Верцингеторигу.

– Тогда будем полагаться на них, – сказал Цезарь.

От Агединка до Веллавнодуна дошли за день, а через три дня он пал. У сенонов забрали всех вьючных животных, все городские запасы продовольствия и кое-кого из них взяли в заложники, после чего Цезарь пошел на Кенаб. Тот сдался сразу, но за убийство Киты и римских граждан был сожжен и разграблен. Трофеи достались солдатам. Пришел черед Новиодуна, крепости битуригов.

– Идеально для кавалерийской атаки! – торжествующе воскликнул Верцингеториг. – Гутруат, оставайся здесь, в Горгобине, с пехотой. Для общего наступления погода слишком холодная и переменчивая. Я ударю по Цезарю кавалерией. Он ведет пехотинцев.

Новиодун уже готов был сдаться, однако тут появился Верцингеториг, и битуриги передумали прямо в момент передачи заложников. Несколько центурионов с легионерами были окружены, но им удалось пробиться к своим, хотя битуриги жаждали крови. В самый пик напряжения Цезарь послал в поле тысячу конных ремов, возглавляемых четырьмя сотнями убиев. Стремительная атака застала Верцингеторига врасплох. Его конники все еще выстраивались в боевой порядок, когда германцы, бешено улюлюкая, налетели на них. Такого вопля в этой области Галлии не слышали уже несколько поколений. Завязалась кровавая, смертоносная схватка, в которую, зараженные отвагой германцев, ввязались и ремы. Верцингеторигу пришлось отступить, оставив несколько сот мертвых кавалеристов на поле сражения.

Цезарь и Верцингеториг, 52 г. до н. э.

– С ним германцы, – сказал Верцингеториг. – Германцы! Я думал, он завязнет в городе и на сопротивление у него не останется сил. Но он нашел их. Германцы!

Он созвал военный совет, с болью признав свое поражение.

– За восемь дней оно уже третье, – проворчал Драпп, вождь сенонов. – Веллавнодун, Кенаб, а теперь Новиодун.

– В начале апреля он был в Нарбоне. А к концу движется на Аварик, – сказал Дадераг, вождь мандубиев. – Шестьсот миль в месяц! Нам за ним не поспеть.

– Мы поменяем тактику, – решил Верцингеториг, которому стало легче после тягостного признания. – Нужно учиться у него и заставить себя уважать. Он задал нам трепку, а теперь наш черед. Мы лишим его возможности вести эту войну. Заставим отступить в Агединк и запрем его там.

– Как? – скептически поинтересовался Драпп.

– Это потребует больших жертв, Драпп. Мы уморим его голодом. В это время года и следующие шесть месяцев с полей нечего взять. Весь урожай хранится в силосных ямах и амбарах. Мы сожжем собственные крепости, ничего не оставим на пути Цезаря. Больше атаковать не будем. Голод сделает это за нас.

– Если он будет голодать, то и мы тоже, – сказал Гутруат.

– Но не в той же степени, Гутруат. Мы будем добывать провиант в удаленных от местонахождения римлян районах. Пошлем к Луктерию, пошлем к арморикам. И конечно, к эдуям, чтобы увериться, что они ничего не дадут Цезарю. Ничего!

– А что станется с Авариком? – спросил Битургон. – Это же самый большой город в Галлии. В нем так много еды, что он вот-вот утонет в окружающих его топях. Мы тут болтаем, а Цезарь идет к нему.

– Мы последуем за ним на расстоянии, не позволяющем ему втянуть нас в сражение, – сказал Верцингеториг. Он нахмурился. – А Аварик мы сожжем.

Битургон ахнул:

– Нет! Нет! Я отказываюсь участвовать в этом! Мы, битуриги, поклялись выполнять твои приказы и, разумеется, будем стоять за тебя. Я готов жечь хутора, деревни, хранилища, даже рудники, но Аварик сжечь не дам!

– Тогда его возьмет Цезарь, и у него будет провизия, – упрямо продолжил Верцингеториг. – Мы сожжем Аварик, Битургон. Это необходимо.

– И битуриги умрут от голода, – с горечью сказал Битургон. – Пойми же, Верцингеториг, Цезарь не сможет взять этот город! Никто не может захватить Аварик! Он замечательно защищен – и людьми, и природой. Верно тебе говорю, этот орешек Цезарю не по зубам! Но если ты сожжешь его, Цезарь пойдет дальше. Возможно, к Герговии или… – Он в упор взглянул на вождя мандубиев Дадерага. – Или к Алезии. Скажи, Дадераг, сумеет он ее взять?

– Никогда, – решительно мотнул головой Дадераг.

– То же самое можно сказать и об Аварике. – Битургон перевел взгляд на Верцингеторига. – Пожалуйста, я прошу тебя! Жги любую крепость, или деревню, или рудник, жги что хочешь, но только не Аварик! Аварик выстоит, Верцингеториг! Не делай непоправимого, умоляю! Лучше замани Цезаря к Аварику. Пусть попытается войти в него! Он не сумеет, он просидит там все лето, но не возьмет его! Он не сможет! Никому это не под силу!

– Что скажешь, Катбад? – спросил Верцингеториг.

Главный друид, подумав, кивнул:

– Битургон прав. Аварик неприступен. Пусть Цезарь думает, что добьется успеха, пусть сидит там, обессиливая и себя, и солдат. А ты между тем созовешь общий сбор, и вся Галлия станет единой. Это хороший план – приковать римлян к одному месту. Если Цезарь увидит обугленные руины, он пойдет дальше, и мы потеряем его. С ним иметь дело – все равно что пытаться подцепить ножом ртуть. Пусть Аварик станет для него якорем.

– Ну хорошо. Мы посадим Цезаря на якорь у Аварика. Но сожжем все в пределах пятидесяти миль от него!

Римляне считали Аварик единственной красивой крепостью в Косматой Галлии. Подобный Кенабу, только намного больше, он был настоящим городом, а не просто местом, где хранились припасы и собиралось племя. Он стоял на небольшом возвышении, посреди заболоченных, но плодородных земель. Благодаря высоким стенам и окружающему болоту Аварик считался неприступным. Округлый выступ поросшей лесом скальной породы шириной в триста тридцать футов вел к воротам Аварика. Но перед самыми воротами твердая почва вдруг проваливалась, и это было единственное место, откуда можно было атаковать возвышающиеся стены. В других местах они стояли на болоте, слишком ненадежном, чтобы выдержать вес осадных фортификаций и машин в случае войны.

Цезарь поместил свои семь легионов в лагере, разбитом на краю этого выступа, как раз там, где дорога круто шла вниз, а через четверть мили поднималась опять – к городской стене и воротам. Стена, окружавшая город, была сделана в технике murus gallicus, представляя собой чередующиеся слои камней и сорокофутовых бревен. Камни придавали сооружению огнестойкость, а гигантские бревна обеспечивали прочность при артиллерийском обстреле. «Ее не проломишь, – думал Цезарь, краем уха ловя шум строительства лагеря за спиной. – Даже если иметь таран, способный бить под таким углом, и обеспечить легионерам при нем достаточную защиту».

– Здесь будет потруднее, – заметил Тит Секстий.

– Надо строить настил над провалом, чтобы подобраться к воротам, – сказал Фабий, хмурясь.

– Нет, – возразил Цезарь, – только не настил. Мы будем беззащитны. Нас с легкостью отбросят от города. Нет, мы сделаем насыпи. – По твердости голоса своего командующего легаты поняли, что он давно все решил. – И начнем с того места, где сейчас стоим, ибо оно как раз на уровне укреплений. Ширина подступа к Аварику – триста тридцать футов, но мы не станем размахиваться настолько. Мы поведем по флангам две стены, а перед городом соединим их. Равномерно продвигаясь вперед, мы будем полностью контролировать ситуацию и спокойно пройдем две трети пути, прежде чем нам придется тревожиться о защитниках, которые смогут нанести нам серьезный урон.

– Бревна! – воскликнул сияющий Квинт Цицерон. – Тысячи бревен! За топоры, так что ли, Цезарь?

– Да, Квинт, за топоры. Ты отвечаешь за доставку бревен. Пригодится твой опыт с нервиями, потому что я хочу получить эти бревна быстро. Мы не можем оставаться здесь дольше месяца. К тому времени все должно быть закончено.

Аварик

Цезарь повернулся к Титу Секстию:

– Секстий, ищи камни, сколько сможешь. И землю. По мере строительства стен землей можно заполнять пространство между ними.

Настала очередь Фабия.

– Фабий, ты отвечаешь за лагерь и провиант. Эдуи еще не прислали зерна, и я хочу знать почему. И бойи нам ничего не прислали.

– Об эдуях мне ничего не известно, – сказал Фабий обеспокоенно. – А бойи говорят, что у них нет лишнего зерна, потому что Горгобина разграблена, и я склонен им верить. Племя маленькое, земля там скудная.

– Зато у эдуев она плодородная. Лучшая в Галлии, – жестко сказал Цезарь. – Похоже, пора мне написать Котию и Конвиктолаву.

Разведчики донесли, что Верцингеториг и его огромное воинство остановились в пятнадцати милях от Аварика, перекрыв римлянам незаболоченные пути для отхода. Все амбары и силосные ямы в округе сожгли. Цезарь освободил от работ девятый и десятый легионы на случай внезапной атаки и продолжил строительство насыпей.

Чтобы защитить своих людей на начальных этапах строительства, он разместил на конце выступа всю имевшуюся у него артиллерию, но тратить камни не разрешил. Ситуация была идеальна для катапульт, стрелявших трехфутовыми стрелами. Их делали из толстых веток, отсеченных от стволов лесорубами. Один конец заготовки заостряли, другой расщепляли. Поиском подходящих веток и их обработкой занимались нестроевые солдаты, которым было приказано сверяться с образцом.

Две параллельные бревенчатые стены, увенчанные крытыми галереями, неуклонно продвигались вперед. На тыльных их окончаниях росли две осадные башни. Двадцать пять тысяч солдат трудились от зари до зари: стволы деревьев ровняли, подтаскивали лебедками, катили, укладывали на место – и все это со скоростью несколько сотен бревен в день.

Через десять дней было пройдено более половины пути, но запасы провизии в лагере оскудели. Осталось немного масла и мизерное количество бекона. От эдуев шли несчетные извинения. У них-де была эпидемия, потом ливень утопил повозки в болотах, потом крысы уничтожили все зерно в ближайших к Аварику амбарах, теперь надо везти пшеницу из Кабиллона, а до него сто двадцать миль…

Разбив свою палатку непосредственно на стене, Цезарь стал обходить солдат.

– Вам решать, как нам быть, ребята, – говорил он поочередно каждой группе занятых делом легионеров. – Я могу снять осаду, и мы отправимся в Агединк, где много еды. Взять этот город не так уж и важно. Мы, в конце концов, побьем галлов и так.

И все отвечали одинаково: чума на всех галлов, еще страшнее – на Аварик, и самая жуткая – на эдуев!

– Мы семь лет провели с тобой, Цезарь, – высказался за всех Марк Петроний, центурион из восьмого. – Ты хорошо к нам относился, зачем же мы станем позорить тебя? Бросить все и уйти – это позор. Нет, мы потуже затянем ремни. Мы здесь для того, чтобы отомстить за мирных граждан, павших в Кенабе. И потому стоит потрудиться, чтобы взять Аварик.

– Нам нужно достать продовольствие, Фабий, – сказал Цезарь своему помощнику. – Хотя бы мясо. Они сожгли все зерно. Забивай любой скот, какой тебе попадется. Никто не любит говядину, но говядина лучше, чем голод. И где же наши так называемые союзники эдуи?

– Продолжают слать извинения. – Фабий серьезно посмотрел на Цезаря. – А ты не думаешь, что мне лучше попытаться пробиться к Агединку с двумя легионами?

– Верцингеториг только того и ждет. Нет, Фабий, в этом городе мы найдем все, что нам нужно, не дожидаясь поставок от эдуев. – Цезарь усмехнулся. – Ты не находишь, что этот галл просто глуп? Он заставляет меня взять Аварик. А похоже, именно здесь сосредоточены все запасы продовольствия, какие могут дать эти захудалые земли. И потому Аварик непременно падет.

На пятнадцатый день, когда осадные стены едва не вплотную придвинулись к крепости, Верцингеториг переместил свое войско ближе к лагерю римлян и вознамерился окружить занимавшийся добычей провизии легион. Это был десятый легион Цезаря, и задачу захлопнуть ловушку возложили на галльскую кавалерию, но хитрый замысел не удался: Цезарь в полночь привел к стоянке галлов девятый и стал угрожать лагерю Верцингеторига. Обе стороны разошлись, не тронув друг друга, что далось Цезарю с трудом, ибо его люди настроились драться.

Но было нелегко и Верцингеторигу. На собравшемся срочно совете его обвинил в трусости и предательстве Гутруат, начинавший подумывать, что царская корона будет лучше смотреться на нем. Однако Верцингеторигу удалось склонить вождей на свою сторону и чуть ближе продвинуться к тому, чтобы его провозгласили царем всей Галлии. Поскольку армия, прослышав о том, что Верцингеторигу на совете пришлось защищаться, встала за своего полководца, шумно приветствуя его ударами мечей о щиты. И та же армия поставила ему десять тысяч добровольцев, решивших влиться в ряды защитников Аварика. Они проникли в город довольно легко, ибо топи в некоторых местах выдерживали человеческий вес. Им удалось втайне от римлян подобраться к крепости с тыла и перелезть через стену.

На двадцатый день работа была близка к концу, так что подкрепление Аварику лишним не показалось. Бревенчатая перемычка, соединяющая две параллельные насыпи с осадными башнями, поднималась из частично выровненного углубления прямо у стен Аварика: Цезарь хотел штурмовать укрепления по возможно более широкому фронту. Защитники все время пытались поджечь крытые галереи, но напрасно, потому что Цезарь нашел железные щиты в крепости Новиодуна и использовал их, накрыв галереи с тех концов, что были ближе к городу. Тогда защитники переключились на бревенчатую перемычку, попытались растащить ее крюками-кошками и лебедками, одновременно выливая смолу и горящее масло, а также бросая горящие пучки хвороста на головы ничем не защищенных солдат.

Кроме того, защитники Аварика спешно сооружали новые брустверы и защитные башни вдоль всего крепостного вала. Шла работа и под землей: они прорыли туннель под прикрытием стены, потом подкопались под бревна вражеской перемычки, пропитали их смолой с маслом и подожгли.

Но бревна были сырыми, а воздуха не хватало. Большие клубы дыма выдали замысел. Увидев это, защитники крепости решили помочь огню, предприняв вылазку со своих укреплений на осадную римскую стену. Началась схватка, она становилась все яростнее. Девятый и десятый легионы покинули лагерь, чтобы присоединиться к своим. Загорелись галереи, загорелось плетеное покрытие левой осадной башни. Сражение длилось всю ночь и не стихло к утру.

Группа легионеров, взявшихся за топоры, принялась прорубать в основании перемычки отверстие, чтобы пустить воду, а солдаты девятого легиона стали рыть отводную канаву от ручья, снабжавшего лагерь водой. Их товарищи сооружали из шкур и палок лоток, чтобы вода пошла в прорубаемую дыру и погасила пожирающий нижние бревна огонь.

Подходящий момент для галлов, которые легко могли бы одержать верх, если бы бросили в бой свою армию. Но Гутруат оказал плохую услугу своим соотечественникам, обвинив Верцингеторига в излишнем пристрастии к кавалерии в ущерб пешим воинам. Вождь галлов, еще не провозглашенный царем, не посмел воспользоваться замечательным шансом. У него не было власти посылать куда-то людей без одобрения своих именитых советников. А созыв совета – дело канительное, чреватое чередой пустых пререканий. К тому времени, когда все придут к единому мнению, все будет кончено.

На рассвете Цезарь задействовал артиллерию. Один рьяный галл с большой точностью метал куски жира и смолы в огонь, пылающий у основания левой башни, придвинутой к крепости. Стрела, пущенная из катапульты, вошла ему в бок. Другой галл заменил убитого, но его поразила вторая стрела, а третьего – третья. Так продолжалось до тех пор, пока наконец огонь не был потушен, а галлы не отступили. Фактически катапульты решили исход схватки.

– Прекрасно, – сказал Цезарь своим легатам. – Совершенно ясно, что мы недостаточно используем артиллерию. – Он поежился и плотнее закутался в алый плащ командующего. – Будет затяжной дождь. По крайней мере, это предотвратит новые возгорания. Начинайте ремонт.

На двадцать пятый день строительство было закончено. Правую башню толчками придвинули к перемычке, она встала вровень с левой, а ледяной дождь все не стихал. Караульные битуригов, видя, что римляне копошатся в обычном режиме, ушли со стен, уверенные, что в такой ливень никто не станет ничего предпринимать. А в это время галереи и осадные башни заполнялись солдатами. Заскрипели лебедки, опустились широкие сходни, и римляне хлынули на стены. Они лезли и с перемычки – по лестницам и по веревкам, снабженным крюками.

Никто этого не ожидал. Галлов смели с собственных стен так быстро, что сопротивления почти не было. Придя в себя, защитники крепости клином построились на рыночной площади, решив дорого продать свои жизни.

Дождь продолжал лить как из ведра, становилось все холоднее. Ни один римлянин не спустился с крепостных валов Аварика. Легионеры просто смотрели на город. Началась паника. Вскоре галлы уже бежали в разные стороны – к малым воротам, к амбарам, к домам. И были истреблены. Из сорока тысяч мужчин, женщин и детей, находившихся в Аварике, только восемьсот человек пришли к Верцингеторигу. Остальные были убиты. После двадцатипятидневного недоедания и напряженного труда у солдат Цезаря не было настроения кого-либо щадить.

– Ну, ребята, – кричал им Цезарь, – теперь у нас вдоволь хлеба, бобов и бекона! Гороховой сытной похлебки! Увижу кого с куском старой говядины – оштрафую! Благодарю и приветствую каждого! Каждый из вас дорог мне!

Сначала Верцингеториг решил, что падение Аварика и появление в стане галлов жалкой горстки спасшихся бегством нанесут больший урон его репутации, чем претензии Гутруата на лидерство. Что подумает армия? Но он взял себя в руки и, разделив уцелевших на группы, тайно отослал их подальше от войска, а на следующее утро созвал военный совет.

– Мне надо было прислушаться к моей интуиции, – сказал он, в упор глядя на Битургона. – Нам не стоило делать ставку на Аварик. Он оказался уязвимым, он пал, а мы его не сожгли, и у Цезаря теперь есть пища, несмотря на перебои с поставками от эдуев. Сорок тысяч наших соотечественников мертвы. Воины. Дети, которые могли стать воинами. Их матери, их отцы, их дядья и братья. Аварик пал не по их вине. Просто у римлян есть опыт. Они понимают, как подобраться к тому, что нам кажется неприступным. Не потому, что мы слабы, а потому, что они сильнее нас. Мы потеряли четыре крепости, сдав три из них Цезарю за восемь дней, четвертую – после двадцати пяти дней таких невероятных усилий с его стороны, что у меня щемит сердце. Они пешие двигаются быстрее, чем мы на конях. Они строят осадные сооружения из окрестного леса. Они пронзают нас своими огромными стрелами – одного за другим. Они отличные воины. И у них есть Цезарь.

– А у нас есть ты, Верцингеториг. И нас очень много, – негромко сказал Катбад.

Он повернулся к притихшим вождям, сбросив покров отстраненности и смирения. Перед собравшимися стоял теперь верховный друид, носитель знаний, великий сказитель, связующее звено между Галлией и ее богами. Глава огромного братства, более сильного, чем любой другой клан жрецов.

– Когда человек берет на себя обязанности вождя в большом деле, он становится уязвимым для молний. Все в нем начинает подвергаться сомнению: его мудрость, его храбрость, его упорство. В прежние дни такой вождь объявлялся царем. Он представал перед богами как человек, готовый пожертвовать всем для процветания своего народа, как человек, который принимает близко к сердцу нужды и чаяния каждого мужчины и каждой женщины из тех, что вверились его защите. Но вы, вожди Галлии, не дали Верцингеторигу полной власти. Вы пожалели ее для него. И сами прочите себя в цари, когда он потерпел неудачу. Признайтесь, все вы тут тайно желали, чтобы он ее потерпел, ибо в душе не хотите объединения. Вы хотите поставить себя над всеми. Себя и свой собственный род.

Никто не промолвил ни слова. Гутруат постарался спрятаться в тень, Битургон закрыл глаза, Драпп дернул себя за ус.

– Может быть, в эту минуту многим действительно кажется, что Верцингеториг потерпел поражение, – продолжил Катбад звучным бархатным голосом. – Но это лишь начало. Он еще только учится побеждать. Вы должны понять, что именно боги вознесли его из ничего и из ниоткуда. Кто знал Верцингеторига до Самаробривы? Никто. – Голос друида стал жестче. – Вожди Галлии, у нас только один шанс освободиться от Рима и от Цезаря. Этот шанс появился сейчас. Пришло время. Если мы потерпим поражение, пусть это выйдет не потому, что мы не сумели сплотиться. Может статься, что потом царь нам будет не нужен. Но сейчас он нам необходим. Верцингеторига избрали боги, а вовсе не люди и даже не друиды. Вожди Галлии, если вы боитесь, любите и почитаете своих богов, склонитесь перед тем, кто избран их волей. И открыто признайте его единовластным галльским царем.

Один за другим знатные вожди племен вставали со своих мест и опускались на левое колено перед Верцингеторигом. Он стоял, простирая над ними правую длань и выставив вперед правую ногу. На запястьях, локтях и шее переливались драгоценные камни, сверкало золото, жесткие бесцветные волосы венчали голову словно лучи, чисто выбритое лицо сияло.

Одна минута. Всего одна, но, когда она пробежала, все изменилось. Он стал царем и обратился к ним как царь единой Галлии.

– Пора, – сказал он. – Пора созывать общий сбор. Пусть он состоится в месяце, который римляне называют секстилием, когда весна почти закончится и начнется сезон, пригодный для решительных действий. Я тщательно отберу доверенных лиц, они будут обходить племена и объяснять, что в сплочении наш единственный шанс избавиться от гнета Рима. Чем могущественнее враг, тем блистательнее наш успех. Если наши чаяния велики, то боги воздвигают и великие препятствия на нашем пути. И если мы потерпим поражение, нам будет не стыдно. Мы всегда сможем сказать, что наш противник был величайшим из всех, каких знал мир.

– Но этот противник – всего лишь человек, – громко сказал Катбад. – И он почитает ложных богов. А наши боги – истинные, превосходящие римских в величии. Наше дело правое. Мы обязательно победим! И мы все станем зваться галлами!

В начале июня Гай Требоний и Тит Лабиен прибыли в Аварик и увидели, что лагерь Цезаря почти разобран. С полян на болотах согнали всех вьючных животных, которых нашли, чтобы забрать с собой трофейное продовольствие.

– Верцингеториг перенял тактику Фабия. Сам он сражения не начнет, поэтому мы должны вынудить его сделать это. Я решил двинуться на Герговию. Это его город, и он будет его защищать. Если Герговия падет, арверны крепко задумаются.

– Есть трудности, – печально сказал Требоний.

– Трудности?

– Литавик сказал, что у эдуев разлад. Котий узурпировал права старшего вергобрета Конвиктолава и понуждает эдуев взять сторону Верцингеторига.

– Черт побери этих эдуев! – воскликнул Цезарь, сжав кулаки. – Мне не нужен мятеж за спиной, мне не нужна задержка. Но меня хотят задержать, это ясно. А-а-а! Требоний, доставь всю провизию в Новиодун Невирн. Что случилось с эдуями? Разве я не вернул им все их земли, когда-то отобранные сенонами?

Он повернулся к Авлу Гирцию:

– Гирций, немедленно созови всех эдуев в Декетию на совет. Я должен понять, что происходит, и усмирить их, прежде чем действовать дальше. И сделаю это лично, иначе эдуи восстанут.

Настал черед Лабиена, но о его выходке с Коммием следовало на время забыть. Это могло подождать. Дикарю Лабиену придется опять действовать самостоятельно, а дикарь должен быть послушным.

– Тит Лабиен, я собираюсь разделить армию. Ты возглавишь седьмой, девятый, двенадцатый и четырнадцатый легионы. И половину кавалерии, но не эдуйской. Возьми себе ремов. Я хочу, чтобы ты прошел по землям сенонов, свессионов, мельдов, паризиев и авлерков. Сделай так, чтобы по всей Секване у них не было времени даже подумать о помощи Верцингеторигу. Сам решай, как будешь действовать. В качестве базы используй Агединк.

Он кивнул Требонию, и тот подошел с мрачным видом. Смеясь, Цезарь обнял его за плечи:

– Гай Требоний, улыбнись! Даю слово, до конца года у тебя будет уйма более интересной работы. Но сейчас твое дело – удерживать Агединк. Возьми пятнадцатый из Новиодуна Невирна.

– Я выступлю на рассвете, – сказал довольный Лабиен. Потом озадаченно глянул на Цезаря. – Ты не сказал, что думаешь о моем столкновении с Коммием.

– Жаль, что ты дал ему уйти, – сказал Цезарь. – Он теперь будет для нас колючкой в лапе. Но будем надеяться, Лабиен, что отыщется мышка, готовая ее вынуть.

На совете эдуев в Декетии все было настолько запутанно, что по окончании его Цезарь так и не понял, кто говорил ему правду, а кто лгал. Единственной пользой от всего этого было то, что он посмотрел на эдуев, а те, соответственно, на него. Цезарь выслушал их, они тоже послушали Цезаря. Котий был смещен, пост главного вергобрета вновь занял Конвиктолав, а младшим вергобретом стал молодой и энергичный Эпоредориг. Друиды стояли кучкой позади всех, кто клялся в верности Конвиктолаву, Эпоредоригу, Валетиаку, Виридомару, Кавариллу, а также Литавику, этому столпу верности Риму.

– Мне нужно от вас десять тысяч пехоты и все ваши всадники, – сказал Цезарь. – Они последуют за мной в Герговию. И привезут зерно. Это понятно?

– Я лично их поведу, – улыбнулся Литавик. – Ты можешь быть спокоен, Цезарь. Эдуи придут в Герговию.

Таким образом, была уже середина июня, когда Цезарь направился к реке Элавер и в Герговию. Наступила весна, реки так разлились от таявшего снега и дождей, что их надо было переходить по мосту. Брода не было.

Армия галлов раньше римлян переправилась на западный берег Элавера по мосту и разобрала его за собой. Цезарь вынужден был идти к Герговии по восточному берегу, а Верцингеториг, как тень, скользил по другой стороне, чуть опережая его и разрушая все переправы, что было нетрудно, ведь галлы обычно предпочитали дерево камню, а деревянный мост разбирался легко. Река ревела, бурлила. Но все-таки Цезарь нашел, что искал, – мост на каменных столбах. Деревянный настил, правда, сняли, но опоры остались. Этого было достаточно. Четыре легиона, растянувшись в длину, как шесть, продолжили путь, а Цезарь с двумя легионами засел в прибрежном лесу. Когда галлы прошли по другому берегу дальше, легионеры умело навели переправу, и вскоре все римляне перебрались через Элавер.

Верцингеториг спешил к Герговии, но не вошел в эту крепость арвернов, которая стояла на небольшом плато среди возвышающихся скал. Выступ Цевеннского хребта, простиравшийся в западном направлении, защищал город своими вершинами. Сто тысяч воинов, пришедших с царем Галлии, расположились лагерем на неровном возвышении позади и по бокам крепости и стали ждать прихода Цезаря.

Картина была удручающей. Каждая скала была прямо-таки усеяна галлами, и Цезарь с одного взгляда понял, что штурмом этот город не взять. Нужна блокада, а на нее уйдет много времени и продовольствия, которого было в обрез. Однако эдуи вот-вот его подвезут, а до того надо бы что-нибудь предпринять. Например, взобраться на небольшую гору, своими отвесными стенами почти прижимавшуюся к плато.

– Поднявшись туда, мы отрежем их от основной водной артерии, – сказал Цезарь. – И они не смогут делать вылазки за провиантом.

Сказано – сделано. Действуя в темноте, Цезарь за время с полуночи до рассвета одолел гору, оставил на ней Фабия с двумя легионами в хорошо укрепленном лагере и продолжил фортификационные работы, чтобы соединиться со своим основным лагерем с помощью двойного рва.

Полночь вообще оказалась критическим часом в действиях при Герговии. Через две ночи, тоже в полночь, к Цезарю прискакал Эпоредориг в сопровождении Виридомара, человека низкого происхождения, по протекции Цезаря введенного в правящий орган эдуев.

– Литавик переметнулся к Верцингеторигу, – сообщил, дрожа всем телом, Эпоредориг. – И вся его армия. Они идут к Герговии, как будто хотят присоединиться к тебе, но на деле намереваются наброситься на тебя, когда войдут в твой лагерь. А Верцингеториг нападет снаружи.

– Тогда времени для уменьшения размера лагерей у меня почти нет, – сжав зубы, сказал Цезарь. – Фабий, ты остаешься с двумя легионами удерживать большой и малый лагеря. Это все, что я могу тебе дать. Я вернусь, но день ты должен продержаться.

– Я продержусь, – ответил Фабий.

Вскоре после этого разговора четыре легиона, прихватив с собой всю кавалерию, почти бегом покинули лагерь и в двадцати пяти милях от него встретили приближавшуюся армию эдуев. Цезарь послал четыре сотни германцев немного их охладить, а после атаковал. Эдуи бежали, но удача покинула Цезаря. Литавику удалось пробиться к Герговии с большей частью своего войска и – что еще хуже – со всем продовольствием. Герговия будет сыта. А Цезарю грозил голод.

Пришли два солдата и сообщили, что галлы яростно пытаются захватить оба лагеря, однако Фабий пока отбивается.

– Ребята, надо пробежать весь путь! – крикнул командующий тем, кто мог его услышать, и сам подал пример.

Еле держась на ногах, римляне прибыли к своим укреплениям и убедились, что Фабий не сдался.

– Хуже всего стрелы, – сказал он, отирая кровь с уха. – Кажется, Верцингеториг теперь делает ставку на лучников, а они очень опасны. Я начинаю понимать, что чувствовал бедный Марк Красс.

– Не думаю, что у нас имеется другой выход, кроме отступления, – принял решение Цезарь. – Но есть проблема. Мы не можем повернуться и побежать. Они станут рвать нас, как волки. Нет, сначала мы вступим в бой, припугнем их как следует, а после уйдем.

Появление Виридомара, в очередной раз пришедшего с новостью, что эдуи открыто бунтуют, окончательно убедило Цезаря в правильности принятого решения.

– Они изгнали из Кабиллона трибуна Марка Аристия, отняв все, что принадлежало ему. Он собрал какое-то количество римских граждан, отступил в небольшую крепость и там держался, пока несколько моих людей не передумали и не пришли просить у него прощения. Но много твоих соотечественников погибло, Цезарь, и провизии тебе не пришлют.

– Удача меня покинула, – сказал Цезарь, поднявшись к Фабию в малый лагерь. Он пожал плечами, посмотрел на цитадель и вдруг весь напрягся. – Ага!

Фабий мгновенно насторожился. Что значит это «ага»?

– Думаю, я нашел вариант для атаки.

Фабий посмотрел в ту же сторону и нахмурился. Поросшие лесом скалы, прежде усыпанные галлами, были пусты.

– Рискованно! – сказал он.

– А мы их обманем, – откликнулся Цезарь.

Кавалерия была слишком ценна, чтобы жертвовать ею. К тому же эдуи, большей частью ее составлявшие, могли решить, что своя шкура дороже. Досадно, однако у Цезаря под рукой имелись четыреста германцев, не знавших страха и любящих риск. Чтобы увеличить этот отряд, Цезарь придал ему большую группу нестроевых солдат, одетых как всадники и восседающих на вьючных мулах. Все эти конники получили задание наделать как можно больше шума, не особенно приближаясь к позициям неприятеля.

Из Герговии оба лагеря римлян были, конечно, видны, но не слишком отчетливо. Галльские наблюдатели могли лишь отметить там некоторую активность. Кавалеристы скакали туда-сюда, легионы прилежно маршировали, перетекая из большого лагеря в малый.

Но успех предприятия, целью которого было взять штурмом цитадель, зависел, как всегда, от сигнала горна. Каждый вид маневра имел свой специальный короткий сигнал, и войска учились немедленно подчиняться такому звуку. Другую трудность представляли эдуи, которые толпами покидали Литавика и Верцингеторига и которых Цезарь вынужден был использовать вместе с эдуями, верными ему с самого начала. Они должны были образовать правое крыло при атаке. Но на большинстве из них были галльские кольчуги вместо привычных кольчуг эдуев, оставлявших оголенным правое плечо. Одетые для боя и поэтому без своих отличительных накидок в красно-синюю клетку, без открытого правого плеча, эти эдуи были неотличимы от людей Верцингеторига.

Впрочем, сначала все шло хорошо. Восьмой легион первым ринулся в битву. Цезарь возглавил десятый. Три лагеря Верцингеторига пали, и царь нитиобригов Тевтомар, спавший в своей палатке, вынужден был бежать по пояс голый и на раненой лошади.

– Достаточно, – сказал Цезарь стоявшему рядом Квинту Цицерону. – Горнист, труби отход.

Десятый четко услышал сигнал, а потому развернулся и в полном порядке отступил. Но Цезарь не принял во внимание одну вещь – неровный рельеф местности. Металлический звук горна, взмывший над шумом боя, ударил в стены утесов и отразился от них многократным эхом. Легионеры, находившиеся далеко впереди, не могли разобрать, что им сигналят. В результате восьмой легион не отступил, как другие, а продолжил сражение. И тысячи галлов, защищавших дальнюю сторону Герговии, поспешили к месту боя, чтобы отбросить от стен передние ряды восьмого легиона.

То, что было началом разгрома, разрослось в тот момент, когда эдуев-перебежчиков на правом фланге приняли за врагов из-за их кольчуг. Легаты, трибуны, сам Цезарь бросились туда с криками, силой пытаясь повернуть назад измученных, остервенелых бойцов. Тит Секстий вывел из малого лагеря когорты тринадцатого, служившего резервом, и постепенно хаос сошел на нет. Легионы ретировались, оставив поле сражения галлам.

Погибли сорок шесть центурионов (в большинстве своем из восьмого легиона) и около семисот рядовых. Цезарь заплакал. Среди погибших центурионов были его друзья Луций Фабий и Марк Петроний. Оба умерли, спасая своих людей.

– Хорошо, но недостаточно хорошо для вас, – сказал он легионерам. – Местность была непригодной для боя, и все вы знали о том. Вы – солдаты Цезаря, а это значит, что от вас требуется не только отвага. О, это замечательно – рваться вперед, не обращая внимания ни на высоту стен вражеской цитадели, ни на предательские изломы ландшафта. Но я посылаю вас в бой не затем, чтобы гибли ценные солдаты и еще более ценные центурионы, доказывая всему миру, что моя армия состоит из героев! Мертвые герои бесполезны. Мертвых героев сжигают. Им отдают почести и забывают о них. Доблесть и боевой пыл достойны похвалы, но в жизни солдата это не все. Осмотрительность и самоконтроль в армии Цезаря ценятся ничуть не ниже. Мои солдаты должны уметь думать. Мои солдаты должны иметь холодные головы, какие бы страсти ни гнали их на врага. Ибо ясность мысли выигрывает больше сражений, чем храбрость. Не заставляйте меня горевать! Не давайте Цезарю повода плакать!

Ряды молчали. Цезарь плакал.

Потом он вытер рукой глаза, покачал головой:

– Это была не ваша вина, ребята, и я на вас не сержусь. Просто я огорчен. Я люблю видеть одни и те же лица, когда прохожу мимо строя, и я не хочу искать знакомые лица и не находить их. Вы мои ребята. Мне тяжело терять каждого из вас. Лучше проиграть бой. Но вчерашний бой не проигран, как и эта война. Вчера мы чего-то добились. Вчера и Верцингеториг чего-то добился. Мы разгромили его лагеря. Он отбросил нас от стен Герговии. Вовсе не особая храбрость галлов внесла хаос в наши ряды. Это сделали горная местность и эхо. Но результат боя не был для меня неожиданным. И он ничего не меняет, кроме того, что многие ушли от нас навсегда. Так что, когда вы будете думать о вчерашнем дне, вините в случившемся эхо. А когда будете думать о завтрашнем дне, помните вчерашний урок.

После этого легионы покинули лагерь и в боевом порядке построились на равнине. Но Верцингеториг отказался спуститься со скал и принять бой. Верные германцы с улюлюканьем, вызывавшим у галлов мурашки, спровоцировали столкновение с вражеской конницей и заслужили похвалу.

– Он не решается драться с нами даже на земле своих предков, – сказал Цезарь. – Завтра мы вновь здесь построимся и уйдем. И чтобы показать нашу сплоченность, эдуи будут замыкать колонну.

Новиодун Невирн стоял на левом берегу реки Лигер, в непосредственной близости от места ее слияния с рекой Элавер. Через четыре дня после ухода от Герговии Цезарь прибыл туда и обнаружил, что мосты через Лигер разрушены бунтующими эдуями. Они вошли в Новиодун Невирн и сожгли его, чтобы лишить Цезаря провианта, после чего побросали в воду все, что не спалил огонь. Римские граждане, жившие на землях эдуев, были убиты. Эдуев, симпатизировавших им, тоже убили.

Эпоредориг и Виридомар, нашедшие Цезаря, не улучшили ему настроения.

– Литавик держит все под контролем, Котий опять в фаворе, а Конвиктолав делает все, что ему велят, – с грустью сообщил Эпоредориг. – Нас с Виридомаром лишили имущества и изгнали. Верцингеториг собирается организовать в Бибракте всегалльское совещание, после чего проведет общий сбор.

Цезарь внимательно слушал.

– Изгнали вас или нет, я хочу, чтобы вы вернулись к своему народу, – сказал он, когда Эпоредориг умолк. – Я хочу, чтобы вы напомнили соплеменникам, кто я и что я. Если они попытаются встать у меня на пути, я раздавлю их с той же невозмутимостью, с какой вол давит жука. Эдуи пока еще имеют статус друзей и союзников Рима. Но если безумие не окончится, они потеряют его. А теперь ступайте и делайте, что вам сказано.

– Я не понимаю! – вскричал Квинт Цицерон. – Эдуи уже сто лет с нами. Они помогали Агенобарбу разгромить арвернов. Они настолько романизированы, что говорят на латыни! В чем же причина такой перемены?

– В Верцингеториге, – коротко объяснил Цезарь. – И не будем забывать о друидах, а также об амбициозном Литавике.

– И о реке Лигер, – сказал Фабий. – Эдуи уничтожили на ней все мосты. Мои разведчики проверили это на расстоянии в несколько миль. Все уверяют меня, что весной перейти Лигер вброд невозможно. – Он улыбнулся. – Но я нашел одно место.

– Молодец!

Последнее, что Цезарь потребовал от эдуйской конницы, – это войти в реку и встать против течения. Тысяча всадников образовала буфер между бурным потоком и легионерами, которые легко переправились на тот берег, хотя и брели к нему по пояс в воде.

– Теперь, – сказал, дрожа всем телом, Мутил, центурион тринадцатого легиона, – среди нас не осталось ни одного настоящего mentula!

– Ерунда, Мутил! – весело сказал Цезарь. – Вы все mentula! Разве это не правда, ребята? – спросил он у посиневших от холода легионеров.

– Правда, командир!

– Хм! – хохотнул Цезарь и ускакал.

– Нам повезло, – сказал Секстий, выехавший его встретить. – Эдуи сожгли Новиодун Невирн, но у них не хватило духу сжечь свои амбары. В сельской местности полно провизии. Следующие несколько дней мы будем сыты.

– Хорошо, тогда организуй продовольственные отряды. И если встретишь эдуев, убей их.

– В присутствии твоей кавалерии? – удивился Секстий.

– О нет. С меня хватит эдуев, и к их коннице это тоже относится. Если пойдешь со мной, то увидишь, как я ее распущу.

– Но ты же не можешь обойтись без кавалерии!

– Без кавалерии, которая целится в спины моих солдат, я как-нибудь обойдусь! Но не беспокойся, кавалерия у нас будет. Я уже послал за ней к ремам и к убиям. Дориг и Арминий мне не откажут. Отныне я стану использовать галльскую конницу только по мере необходимости. А германцам отдам самых лучших коней.

Ночью в лагере состоялся военный совет.

– С поддержкой эдуев Верцингеториг полностью уверится в своей скорой победе. Фабий, как ты считаешь, чего он ждет от меня?

– Что ты отступишь в Провинцию, – не задумываясь, ответил Фабий.

– Да, вероятно. – Цезарь пожал плечами. – В конце концов, это разумная альтернатива. Мы бежим, – по крайней мере, он так считает. Мы вынуждены отступить, не взяв Герговии. Эдуям нельзя доверять. Как мы можем продолжать существовать в совершенно враждебной стране, где все против нас? И где мы постоянно без еды, что самое важное. Без продовольственной помощи эдуев мы не можем здесь находиться. Поэтому – Провинция.

– Где тоже раздор, – вдруг произнес кто-то.

Фабий, Квинт Цицерон и Секстий вздрогнули и повернулись к входу в палатку, который заполнила собой чья-то атлетическая фигура с непропорционально маленькой головой.

– Ну и ну! – весело воскликнул Цезарь. – Марк Антоний, наконец-то ты здесь! Когда закончился суд над Милоном? В начале апреля? А сейчас у нас что? Середина квинтилия? И как же ты ехал, Антоний? Через Сирию, а?

Антоний аккуратно закрыл вход пологом и сбросил сагум. Ироничное приветствие никак не подействовало на него. Идеальные мелкие белые зубы сверкнули в широкой улыбке. Он пригладил рукой курчавые рыжеватые волосы и без тени смущения посмотрел на кузена.

– Нет, не через Сирию, – ответил он и огляделся. – Я знаю, время обеда прошло, но нельзя ли чем-нибудь подкрепиться?

– А почему я должен тебя кормить, Антоний?

– Потому что меня распирает от новостей.

– Есть хлеб, оливки и сыр.

– Лучше бы жареный бык, но я буду рад и хлебу с оливками и сыром. – Антоний сел на свободный стул. – Привет, Фабий, Секстий! Как поживаете? О, да тут и сам Квинт Цицерон! У тебя странная компания, Цезарь!

Квинт Цицерон возмущенно всхрапнул, но колкость сопровождалась обезоруживающей улыбкой, и он принужденно улыбнулся в ответ.

Принесли еду, и Антоний принялся с аппетитом ее уминать. Он глотнул из бокала, который поставил перед ним слуга, сильно удивился и оскорбленно отставил бокал.

– Это вода! – воскликнул он. – Я хочу вина!

– Не сомневаюсь, – сказал Цезарь. – Но в моих лагерях ты его не получишь. Мы воюем на трезвую голову. И если мои легаты довольствуются водой, то почему бы скромному квестору не последовать их примеру? Кроме того, если ты начинаешь, тебе трудно остановиться. Явный признак нездорового пристрастия к вредному напитку. Так что служба при мне пойдет тебе только на пользу. Вскоре ты обнаружишь, что голова, которая не болит, способна здраво мыслить.

Антоний открыл рот, чтобы возразить, но Цезарь его опередил:

– И не вздумай плести чепуху о том, как ты жил при Габинии! Он не мог тебя контролировать. Я смогу.