Женщины Цезаря Маккалоу Колин

– А Дакия, Богемия, земли по Данубию?

– Это туда ты собираешься, Цезарь?

– Да, я подумываю об этом.

– Парфяне, – посоветовал Красс, перешагивая через порог. – Там больше золота, чем на севере.

– Каждый народ больше всего ценит золото, – сказал Цезарь. – Значит, каждый народ будет давать золото.

– А тебе оно нужно, чтобы вернуть долги.

– Да, мне оно понадобится. Но золото – не великий соблазн, по крайней мере для меня. В этом отношении правильно действует Помпей. Золото просто появляется. Важнее другое: как далеко может дотянуться рука Рима.

В ответ Красс помахал рукой. Он повернул в сторону Палатина и исчез.

Не было смысла пытаться избежать разговора с Аврелией. Поэтому Цезарь прошел прямо в ее кабинет, теперь тщательно переделанный в соответствии с ее вкусом. Никакого красивого декора, везде ящички, свитки, бумаги, книжные корзины и в углу – ткацкий станок. Счета домовладельцев Субуры больше не интересовали Аврелию. Она помогала весталкам составлять архив.

– В чем дело, мама? – спросил Цезарь, появляясь на пороге.

– Дело в нашей новой весталке, – ответила она, указывая на кресло.

Великий понтифик сел, готовый выслушать.

– Корнелия Мерула?

– Она самая.

– Ей только семь лет, мама. Какую неприятность она может доставить в таком возрасте? Если только она не буйная, а я не думаю, что она такая.

– В наших рядах появился новый Катон, – сообщила ему мать.

– О-о!

– Фабия не может с ней справиться. И никто не может. Юния и Квинтилия ненавидят ее. Они ее щиплют и царапают.

– Пожалуйста, приведи сейчас ко мне в кабинет Фабию и Корнелию Мерулу.

Очень скоро Аврелия привела старшую весталку и новую маленькую весталку в кабинет Цезаря, хорошо обставленный и превосходно отделанный в малиновых и пурпурных тонах.

Действительно, имелось у Корнелии Мерулы что-то общее с Катоном. Она напомнила Цезарю тот день, когда он первый раз увидел Катона, глядя из дома Марка Ливия Друза на лоджию дома Агенобарба, где жил тогда Сулла. Худощавый, одинокий маленький мальчик, которому Цезарь приветливо помахал рукой. Девочка тоже была высокой и тонкой. И цвет кожи и волос похож на Катоновы: рыжеватая шевелюра, серые глаза. И стояла она так же, как обычно держался Катон: расставив ноги, вздернув подбородок и сжав кулачки.

– Мама, Фабия, вы можете сесть, – официально обратился к ним великий понтифик. Затем указал девочке на место перед его рабочим столом. – Встань сюда. Итак, в чем дело, старшая весталка?

– Кажется, дело серьезное! – раздраженно ответила Фабия. – Мы живем слишком роскошно; у нас чересчур много свободного времени; нас больше интересуют архивы, чем служение Весте; мы не имеем права пить воду, которая взята не из колодца Ютурны; мы готовим mola salsa не так, как его готовили во времена царей; мы неправильно рубим части Октябрьского коня; и еще многое другое.

– А откуда ты знаешь, как нужно разрубать Октябрьского коня, черный дрозденок? – ласково спросил Цезарь, предпочитая называть девочку так («Мерула» означает «черный дрозд»). – Ты не пробыла в атрии Весты достаточно долго, чтобы видеть части Октябрьского коня.

О, как трудно было удержаться от смеха! Части Октябрьского коня, которые стремительно несли в регию, чтобы кровь окропила алтарь, затем для того же – к священному очагу Весты, – это гениталии коня и хвост вместе с анальным сфинктером. После церемонии эти части мелко рубили, смешивали с оставшейся кровью и сжигали. Пепел использовали на апрельском празднике Весты под названием Палилии.

– Мне рассказывала прабабушка, – ответила Корнелия Мерула голосом, который обещал когда-нибудь стать таким же громким, как у Катона.

– А откуда она знает? Ведь она не была весталкой?

– Ты находишься в этом доме под ложным предлогом, – прочирикал черный дрозденок, – следовательно, я не должна отвечать тебе.

– Ты хочешь, чтобы тебя отправили обратно к прабабушке?

– Ты не можешь этого сделать. Я теперь весталка.

– Я могу это сделать. И сделаю, если ты не будешь отвечать на мои вопросы.

Она совсем не испугалась. Наоборот, она задумалась над тем, что он сказал.

– Я могу быть исключена из коллегии весталок, если меня обвинят в суде и осудят.

– Какой маленький юрист! Но ты не права, Корнелия. Закон составлен весьма мудро, поэтому в нем всегда есть оговорки для тех случаев, когда какой-нибудь черный дрозд попадает в клетку с белоснежными павами. Тебя можно отослать домой. – Цезарь наклонился вперед, взгляд его заледенел. – Пожалуйста, не испытывай моего терпения, Корнелия! Просто поверь мне! Твоей прабабушке не понравится, если тебя объявят неподходящей и с позором отошлют домой.

– Я не верю тебе, – упрямо заявила Корнелия.

Цезарь поднялся:

– Тебе придется поверить, если я сейчас же отведу тебя домой! – Он повернулся к Фабии, которая слушала как завороженная. – Фабия, собери ее вещи и отошли к ней домой.

Вот и вся разница между семью годами и двадцатью семью. Корнелия Мерула сдалась:

– Я отвечу на твои вопросы, великий понтифик.

Героическим усилием она сдержала слезы. Ни одна слезинка не пролилась.

Цезарю захотелось крепко прижать ее к груди и расцеловать, но делать этого, разумеется, было нельзя. И не только потому, что девочку надлежало если не укротить, то сделать послушной. Семь ей лет или двадцать семь – она весталка, а значит, никаких объятий и поцелуев.

– Корнелия, ты объявила, что я нахожусь здесь под ложным предлогом. Что ты хотела этим сказать?

– Так говорит прабабушка.

– Значит, все, что говорит прабабушка, – правильно?

От страха большие серые глаза стали еще больше.

– Да, конечно!

– А тебе говорила прабабушка, почему я здесь под ложным предлогом, или это было просто заявление, не подкрепленное фактами? – сурово спросил он.

– Она просто сказала так.

– Я здесь не под ложным предлогом, я – законно избранный великий понтифик.

– Ты – flamen Dialis, – пробормотала Корнелия.

– Я был фламином Юпитера, но это было очень давно. Меня назначили на эту должность после твоего прадедушки. Но потом были обнаружены некоторые ошибки в церемонии, и все жрецы и авгуры решили, что я не могу продолжать служить как flamen Dialis.

– Но ты все еще flamen Dialis!

– Domine, – мягко поправил он. – Я твой господин, черный дрозденок, а это значит, что ты должна вести себя вежливо и называть меня так.

– Хорошо, domine.

– Я не продолжаю быть фламином Юпитера.

– Нет, продолжаешь! Domine.

– Почему?

– Потому что до сих пор нет другого фламина Юпитера! – торжествующе сказала Корнелия Мерула.

– Это еще одно решение коллегий жрецов и авгуров, черный дрозденок. Я перестал быть фламином. Однако одновременно с тем постановили до моей смерти не назначать на этот пост другого человека. Просто для того, чтобы все в нашем договоре с Великим Богом сделать абсолютно законным.

– О-о.

– Иди сюда, Корнелия.

Она неохотно обогнула угол стола и встала там, где он указал, почти в полуметре от его кресла.

– Протяни руки.

Она отступила и побледнела. Цезарь намного лучше понял, кто такая ее прабабка, когда Корнелия Мерула протянула руки так, как это делает ребенок, готовясь получить наказание.

Великий понтифик тоже протянул руки, взял ее ладошки в свои и крепко сжал.

– Я думаю, тебе пора забыть прабабушку. Она больше не авторитет в твоей жизни, черный дрозденок. Ты заключила союз с коллегией весталок Рима. Из рук прабабушки ты перешла в мои. Почувствуй их, Корнелия. Почувствуй их.

Она повиновалась, застенчиво и робко. «Как печально, – подумал он, – ведь совершенно очевидно, что до восьми лет ее никогда не обнимал и не целовал ее paterfamilias. И сейчас ее новый paterfamilias связан строгими и священными законами, которые запрещают обнимать и целовать ее. Даже если она еще ребенок. Иногда Рим – жестокий господин».

– Они сильные, не правда ли?

– Да, – прошептала она.

– И намного больше твоих.

– Да.

– Они дрожат, потеют?

– Нет, domine.

– Тогда больше нечего говорить. Ты и твоя судьба в моих руках. Теперь я – твой отец. Я буду заботиться о тебе как отец. Этого требуют Великий Бог и Веста. Но главным образом я буду заботиться о тебе потому, что ты – маленькая девочка. Никто не станет тебя шлепать, запирать в темный шкаф или посылать спать без ужина. Это не значит, что в атрии Весты никого не наказывают. Однако наказания тщательно продуманы и всегда соответствуют тяжести проступка. Если ты что-то разорвешь, то должна будешь починить. Если ты что-то запачкаешь, должна будешь вымыть. Но существует проступок, за который есть только одно наказание – возвращение домой. Нельзя быть судьей своих старших коллег. Не тебе судить, что должно пить, с какого края чаши и где это питье брать. Не тебе определять, какие именно традиции и обычаи должны быть приняты у весталок. Mos maiorum – это не раз навсегда установленный порядок. Он уже не таков, каким был при царях. Как и все в мире, со временем он меняется. Так что больше никакой критики, никаких осуждений. Это понятно?

– Да, domine.

Цезарь отпустил ее руки, оставаясь все в том же полуметре от нее:

– Можешь идти, Корнелия, но подожди за дверью. Я хочу поговорить с Фабией.

– Благодарю тебя, великий понтифик, – вздохнув с облегчением, сказала Фабия.

– Не благодари меня, старшая весталка, постарайся решать проблемы разумно, – отозвался Цезарь. – Думаю, впредь будет лучше, если я приму более активное участие в образовании трех маленьких девочек. Занятия – раз в восемь дней. Начало через час после рассвета, конец – в полдень. Скажем, на третий день после рыночного дня.

Разговор закончился. Фабия поднялась, почтительно поклонилась и ушла.

– Ты отлично справился, Цезарь, – похвалила Аврелия.

– Бедняжка!

– Слишком много взбучек получала.

– Наверное, эта прабабушка – просто ужасная старуха.

– Некоторые люди живут слишком долго, Цезарь. Надеюсь, я не заживусь.

– Важно знать, изгнал ли я дух Катона?

– Думаю, да. Особенно если ты будешь наставником этой девочки. Отличная идея. Ни у Фабии, ни у Аррунции, ни у Попиллии ни грана здравого смысла, а я не могу вмешиваться. Я женщина, а не paterfamilias.

– Как странно, мама! За всю мою жизнь я никогда не был paterfamilias для мужчины!

Аврелия встала, улыбаясь:

– Чему я очень рада, сын мой. Вспомни Мария-младшего, беднягу. Женщины в твоих руках благодарны тебе за силу и авторитет. Будь у тебя сын, ему пришлось бы жить в твоей тени. Ибо великие люди во всех семьях появляются не через одно, а через многие поколения, Цезарь. Ты кроил бы парня по себе, и он впал бы в отчаяние.

«Клуб Клодия» собрался в большом красивом доме, купленном на деньги Фульвии для Клодия рядом с дорогой инсулой, в которой сдавались роскошные апартаменты, – его самым выгодным вложением. Присутствовали все важные лица: два Клодия, Фульвия, Помпея Сулла, Семпрония Тудитана, Палла, Децим Брут (сын Семпронии Тудитаны), Курион, Попликола-младший (сын Паллы), Клодий и пострадавший Марк Антоний.

– Хотел бы я быть Цицероном, – мрачно проговорил он, – тогда мне не надо было бы жениться.

– Звучит как-то нелогично, Антоний, – улыбнулся Курион. – Цицерон женат, и притом на мегере.

– Да, но он способен так защищать людей в суде, что они даже готовы одолжить ему пять миллионов, – упорствовал Антоний. – Будь я таким же краснобаем, я получил бы свои пять миллионов без необходимости жениться.

– Ого! – воскликнул Клодий, выпрямляясь. – И кто же эта счастливая невеста, Антоний?

– Дядя Луций – теперь он paterfamilias, потому что дядя Гибрида не хочет иметь с нами ничего общего, – отказывается платить мои долги. Поместье отчима обременено долгами, а от имущества отца ничего не осталось. Поэтому я должен жениться на одной страшиле с деньгами.

– Кто она?

– Фадия.

– Фадия? Никогда не слышала ни о какой Фадии, – сказала Клодилла, очень довольная своим недавним разводом. – Расскажи нам побольше, Антоний, пожалуйста!

Массивные плечи Антония приподнялись.

– Это все. Никто никогда о ней не слышал.

– Получить от тебя какую-нибудь информацию – все равно что пытаться выжать кровь из камня, – фыркнула Клодия, жена Целера. – Кто такая Фадия?

– Ее отец – какой-то очень богатый торговец из Плаценции.

– Ты хочешь сказать, что она – из галлов? – ахнул Клодий.

Другой бы возмутился, а Марк Антоний просто усмехнулся:

– Дядя Луций клянется, что нет. Он говорит, что она чистокровная римлянка. Я верю ему. Цезари – эксперты по родословным.

– Продолжай! – крикнул Курион.

– Да больше нечего сказать. У старого Тита Фадия есть сын и дочь. Он хочет, чтобы его сын заседал в сенате, и решил, что лучший способ засунуть туда мальчишку – найти знатного мужа для девчонки. Очевидно, сын такой страшный, что никому не нужен. Следовательно, остается одно: решать этот вопрос через дочь. И вот – я. – Антоний блеснул улыбкой, обнажив удивительно мелкие, ровные зубы. – Это мог бы быть и ты, Курион, но твой отец сказал, что скорее согласится, чтобы его дочь стала проституткой.

Курион повалился на стул:

– Проституткой! Тут ловить нечего! Скрибония – такая уродина, что только Аппий Клавдий Слепой заинтересовался бы ею!

– Да заткнись ты, Курион! – крикнула Помпея. – Мы все знаем о Скрибонии, но ничего не знаем о Фадии. Марк, она симпатичная?

– Ее приданое – очень.

– Сколько? – спросил Децим Брут.

– Триста талантов – вот цена внука Антония Оратора!

Курион свистнул:

– Если бы Фадий попросил моего папу снова, я был бы рад спать с ней с повязкой на глазах! Это же половина Цицероновых пяти миллионов! У тебя даже немного останется после уплаты долгов.

– Я – не Гай, Курион! – фыркнул Антоний. – Мой долг меньше полумиллиона. – Он стал серьезным. – Во всяком случае, никто из них не разрешит мне наложить лапу на наличные. Дядя Луций и Тит Фадий составляют брачный контракт, по которому Фадия контролирует свое состояние.

– О Марк, это ужасно! – воскликнула Клодия.

– Да, я так и сказал сразу после того, как отказался жениться на ней на таких условиях, – самодовольно произнес Антоний.

– Ты отказался? – переспросила Палла. Обвисшие щеки ее двигались, как у белки, грызущей орехи.

– Да.

– И что потом?

– Они отступили.

– Совсем?

– Не совсем, но достаточно. Тит Фадий согласился заплатить мои долги и дать мне еще миллион. Так что через десять дней я женюсь. Но никто из вас на свадьбу не приглашен. Дядя Луций хочет, чтобы я выглядел безупречно.

– Ни нахала, ни галла! – крикнул Курион.

Все покатились со смеху.

Некоторое время собрание проходило весело, но ничего важного не говорилось. Прислуги в комнате не было, кроме двух служанок, которые стояли позади ложа Помпеи и Паллы. Обе служанки принадлежали Помпее: младшая, Дорис, – ее собственная, а старшая, Поликсена, – ценный сторожевой пес Аврелии. Все члены «Клуба Клодия» отлично знали, что все услышанное Поликсеной по возвращении в Государственный дом дословно передается Аврелии. А это было досадно. Помпею не приглашали на собрания, если замышляемая проказа не предназначалась для ушей матери великого понтифика или же если кто-нибудь в очередной раз предлагал исключить Помпею из «Клуба». Однако имелась одна причина, по которой Помпея продолжала иногда присутствовать на собраниях: бывало, членам «Клуба» как раз требовалось, чтобы Аврелия, этот строгий и очень влиятельный столп общества, получила определенную информацию.

Но сегодня Публий Клодий не выдержал.

– Помпея, – сурово обратился он к супруге Цезаря, – эта старая шпионка позади тебя отвратительна! Здесь не происходит ничего такого, о чем не может знать весь Рим, но я против шпионов, а это значит, что мне приходится быть против тебя! Ступай домой и забери отсюда свою противную шпионку!

Ясные ярко-зеленые глаза Помпеи наполнились слезами, губы задрожали.

– О, пожалуйста, Публий Клодий! Пожалуйста!

Клодий отвернулся.

– Иди домой! – повторил он.

Пока Помпея поднималась с ложа, надевала туфли и выходила из комнаты, стояла тишина. За женой Цезаря последовала Поликсена, с обычным деревянным выражением лица, и Дорис, недовольно посапывая.

– Это было грубо, Публий, – упрекнула брата Клодия, когда они ушли.

– Доброта – не то качество, которое я ценю! – огрызнулся Клодий.

– Она же внучка Суллы!

– Мне наплевать, будь она хоть внучкой Юпитера! Мне до смерти надоело мириться с присутствием Поликсены!

– Кузен Гай – не дурак, – сказал Антоний. – К его жене, Клодий, ты и близко не подойдешь. При ней всегда отирается кто-нибудь вроде Поликсены.

– Я знаю это, Антоний!

– У него самого весьма богатый опыт, – ухмыльнулся Антоний. – Не сомневаюсь, что ему известны все до единой хитрости, как наставлять рога мужьям. – Он вздохнул, довольный. – Он – северный ветер, который проветривает нашу душную семью! У него больше побед над женщинами, чем у Аполлона.

– Я не хочу наставлять рога Цезарю. Я только хочу отделаться от Поликсены! – проворчал Клодий.

Вдруг Клодия захихикала:

– Ну, теперь, когда Глаза и Уши Рима ушли, я могу рассказать вам, как прошел обед у Аттика вчера вечером.

– Наверное, тебе там очень понравилось, дорогая Клодия, – сказал Попликола-младший. – Гости были такие чопорные.

– Именно. Особенно в присутствии Теренции.

– Тогда почему о нем стоит говорить? – раздраженно спросил Клодий, еще не успокоившийся после ухода Поликсены.

Клодия перешла на шепот, чтобы придать своим словам больше значительности.

– Меня усадили напротив Цицерона! – объявила она.

– И как ты не умерла от восторга? – осведомилась Семпрония Тудитана.

– Как он не умер от восторга, ты хочешь сказать!

Все повернулись к ней.

– Клодия, не может быть! – воскликнула Фульвия.

– Конечно может, – самодовольно заявила Клодия. – Он рухнул к моим ногам, как инсула при землетрясении.

– И Теренция видела?

– Ну, она сидела лицом к lectus imus, спиной к нам. Да, благодаря моему другу Аттику Цицерон выскользнул из ошейника.

– И что произошло? – спросил Курион, заливаясь смехом.

– Я весь обед флиртовала с ним, вот что произошло. Я вертелась и вовсю строила глазки, и ему это нравилось! Не говоря уже обо мне. Он и не знал, что в Риме есть такая начитанная женщина, так он сам сказал. Это он выпалил после того, как я процитировала нового поэта, Катулла. – Она повернулась к Куриону. – Ты читал его? Великолепный!

Курион вытер глаза:

– Я даже не слышал о нем.

– Он совершенно новый. Аттик, конечно, его уже опубликовал. Он из Италийской Галлии, что по ту сторону Пада. Аттик говорит, что он собирается в Рим. Я не могу дождаться, когда познакомлюсь с ним!

– Возвращаясь к Цицерону, – сказал Клодий, предвкушая свое выступление на Форуме, – каков он в муках любви? Честно говоря, я не думал, что он способен на такое.

– Очень глупый и игривый, – ответила Клодия скучным голосом. Она перевернулась на спину на ложе и дрыгнула ногами. – Отец отечества превратился в сводника из комедии Плавта. Поэтому и было так смешно. Я просто подстрекала его, чтобы он все больше и больше выставлял себя дураком.

– Ты злая женщина, – сказал Децим Брут.

– Теренция тоже так подумала.

– Ого! Значит, она заметила?

– Спустя некоторое время заметили все. – Клодия премило сморщила носик. – Чем больше он увлекался мной, тем громогласнее и глупее становился. Аттика просто парализовало от смеха. – Она театрально содрогнулась. – А Теренция так и застыла от ярости. Бедный старый Цицерон! Кстати, почему мы считаем его старым? Но повторяю: бедный старый Цицерон! Думаю, не успели они дойти до выхода, как она зубами вцепилась ему в шею!

– Ни во что другое ей было не вцепиться, – промурлыкала Семпрония Тудитана.

Взрыв хохота заставил улыбнуться даже слуг на кухне Фульвии в дальнем конце сада – какой веселый дом!

Вдруг веселье Клодии изменило направление. Она выпрямилась и озорно посмотрела на своего брата:

– Публий Клодий, ты ведь готов к какой-нибудь забавной проказе?

– Это так же верно, как то, что Цезарь – римлянин!

На следующее утро Клодия появилась у входа в жилище великого понтифика. Ее сопровождало несколько женщин из «Клуба Клодия».

– Помпея дома? – спросила она у Евтиха.

– Она принимает, domina, – ответил управляющий, кланяясь и впуская их.

Гостьи стали подниматься по лестнице, а Евтих поспешил к своим делам. Нет необходимости звать Поликсену. Молодого Квинта Помпея Руфа не было в Риме, так что мужчин среди визитеров не будет.

Было ясно, что Помпея провела ночь в слезах: веки распухли, покраснели, вид скорбный. При виде Клодии и других она вскочила.

– О Клодия, я думала, что никогда больше вас не увижу! – воскликнула Помпея.

– Дорогая моя, я никогда не поступила бы так с тобой! Но ты ведь не можешь винить моего брата! Поликсена обо всем рассказывает Аврелии.

– Я знаю, знаю! Мне так жаль, но что я могу сделать?

– Ничего, дорогая, ничего.

Клодия усаживалась долго и хлопотливо, как яркая птица, собираясь высиживать птенцов, устраивается в гнезде. Потом улыбнулась всем, кого привела с собой: Фульвии, Клодилле, Семпронии Тудитане, Палле и еще одной женщине, которую Помпея не узнала.

– Это моя кузина Клавдия, – сдержанно представила ее Клодия. – Она живет в сельской местности. Приехала сюда отдохнуть.

– Ave, Клавдия, – приветствовала ее Помпея Сулла, улыбаясь глуповато, как обычно.

«Если Клавдия и сельская жительница, то у нее, во всяком случае, много общего с Паллой и Семпронией Тудитаной, – подумала Помпея. – Откуда бы Клавдия ни была родом, она очень колоритная особа со всей этой краской и ненужными украшения в светлых волосах». Помпея попыталась быть вежливой.

– Фамильное сходство заметно, – сказала она.

– Надеюсь, – отозвалась кузина Клавдия, стягивая свою фантастическую прическу с блестящими золотыми локонами.

На миг показалось, что Помпея вот-вот упадет в обморок. Она даже открыла рот, ловя воздух.

Это уже было слишком для Клодии и других присутствующих. Они захохотали.

– Ш-ш-ш! – шикнул Публий Клодий.

Широким неженским шагом он прошел к двери и опустил щеколду. Затем возвратился на место, сложил губки бантиком и захлопал ресницами.

– Дорогая моя, какая божественная комната! – прощебетал он.

– О-о-о! – взвизгнула Помпея. – Это невозможно!

– Это возможно, потому что вот он – я, – произнес Клодий своим нормальным голосом. – И ты оказалась права, Клодия. Поликсены тут нет.

– Пожалуйста, пожалуйста, уходи! – шепнула Помпея с побелевшим лицом, ломая руки. – Моя свекровь!

– Что, она и тут шпионит за тобой?

– Обычно нет, но скоро праздник Благой Богини, и его будут отмечать здесь. Предполагается, что это я устраиваю его.

– Ты хочешь сказать, его организует Аврелия, – с насмешкой сказал Клодий.

– Ну да, конечно она! Но она крайне педантична. Она делает вид, что советуется со мной, потому что я – официальная хозяйка дома, жена претора, в чьем доме устраивается торжество. О Клодий, пожалуйста, уйди! Она входит и выходит в любое время. И если она найдет мою дверь запертой, то пожалуется Цезарю.