Женщины Цезаря Маккалоу Колин

– И кто же остается, папа? – улыбнулась Юлия.

– Корнелия Мерула, правнучка flamen Dialis Корнелия Мерулы, – торжественно объявил Цезарь.

Все осуждающе посмотрели на него. За всех ответила Юлия.

– Ты просто дразнил нас! – хихикнула она. – Я так и знала!

– О-о? – удивился Цезарь, улыбаясь одними губами.

– Зачем ты говорил нам о других, tata?

– Отлично, отлично! – обрадовалась Аврелия. – Прабабка все еще правит в этой семье, и все поколения воспитываются в религиозном духе. Корнелия Мерула придет к нам с удовольствием и станет украшением коллегии.

– Я тоже так думаю, мама, – сказал Цезарь.

Юлия встала.

– Благодарю тебя за гостеприимство, великий понтифик, – серьезно произнесла она, – и прошу твоего разрешения уйти.

– Ждешь Брута?

Юлия покраснела:

– Уже поздно, папа!

– Через пять дней Юлии исполнится четырнадцать лет, – сказала Аврелия, когда девушка ушла.

– Жемчуг, – быстро отреагировал Цезарь. – В четырнадцать лет она уже может носить жемчуг, да, мама?

– Если жемчуг мелкий.

Цезарь поморщился:

– Он и не может быть крупным. – Вздохнув, он поднялся. – Дамы, благодарю вас за компанию. Расходиться не обязательно, но я должен идти. Есть работа.

– Так, значит, Корнелия Мерула войдет в коллегию? – сказала Теренция, когда за Цезарем закрылась дверь.

В коридоре он прислонился к стене и беззвучно засмеялся. В каком тесном мире они живут! Хорошо это или плохо? По крайней мере, компания подобралась приятная, даже если мама становится немного грубоватой, а Теренция всегда была такой. Но хвала богам, ему не приходится собирать их слишком часто! Намного интереснее организовать громкий уход Метелла Непота с поста, чем заниматься болтовней с женщинами.

Созывая рано утром в четвертый день января трибутные комиции, Цезарь не знал, что Бибул и Катон решили использовать это собрание, чтобы добиться худшего, чем падение Метелла Непота. Они задумали свалить самого Цезаря.

Когда он и его ликторы на рассвете прибыли на Форум, стало ясно, что комиций не вместит всех. Цезарь немедленно пошел к храму Кастора и Поллукса и дал указания небольшой группе общественных слуг, находящихся поблизости на случай необходимости.

Многие считали, что храм Кастора – самый внушительный на Форуме. Он был перестроен меньше шестидесяти лет назад Метеллом Далматиком, великим понтификом. Этот храм был достаточно просторным внутри, так что сенат мог собираться там в полном составе. Пол его единственного помещения был поднят на высоту в двадцать пять футов, а в высоком цоколе находился настоящий лабиринт служебных комнат. Когда-то перед прежним храмом стоял каменный трибунал, но, когда Метелл Далматик снес старое здание и начал возводить новое, он сделал трибунал частью сооружения. Так на высоте десяти футов возникла платформа, почти такая же большая, как ростра. Вместо красивого пролета пологих мраморных ступеней от входа в храм до уровня Форума преобразователь построил лестницы. С Форума на платформу можно было подняться по двум узким лестницам, расположенным по бокам. Это делало платформу аналогом ростры. В храме Кастора можно было проводить голосования. Плебеи стояли внизу, на Форуме, и смотрели вверх, на происходящее на платформе.

Новый храм Кастора со всех сторон окружали каменные колонны с каннелюрами, выкрашенными в красный цвет, и ионическими капителями насыщенного синего цвета с позолоченными завитками по краям. Метелл Далматик не стал огораживать пространство вокруг этого внушительного сооружения стеной. Можно было видеть весь храм насквозь. Он парил высоко, полный воздуха, свободный, как и те два молодых бога, которым он был посвящен.

Пока Цезарь наблюдал, как общественные слуги устанавливают на платформе большую тяжелую скамью для трибунов, кто-то тронул его за руку.

– На одно слово, – проговорил Публий Клодий, темные глаза его блестели. – Готовится неприятность!

Цезарь уже приметил в толпе много громил, бывших гладиаторов, которые после отставки переехали из Капуи в Рим в поисках работы в качестве вышибал, судебных исполнителей, охранников.

– Это не мои люди, – пояснил Клодий.

– Чьи же тогда?

– Не знаю, но у них тоги как-то подозрительно топорщатся – по всей вероятности, прячут дубинки. На твоем месте, Цезарь, я бы приказал кому-нибудь быстро вызвать гарнизон. Не начинай собрания, пока не будет охраны.

– Большое спасибо, Публий Клодий, – сказал Цезарь и повернулся к своему старшему ликтору.

Вскоре после этого на Форуме появились новые консулы. Ликторы Силана несли фасции, а дюжина охранников Мурены шагала без них. Оба консула были недовольны. Сегодняшнее собрание, уже второе в этом году, было, как и первое, созвано простым претором. Цезарь опередил консулов – большое оскорбление. У Силана еще не было возможности обратиться к народу во время сходки в его честь. Даже Цицерону везло больше! Поэтому оба ждали с каменными лицами, разместившись как можно дальше от Цезаря, пока их слуги расставляли на платформе легкие переносные стулья из слоновой кости. Центральное место было занято курульным креслом Цезаря и скамьей трибунов. Знаменательное обстоятельство!

Один за другим приходили магистраты и выбирали место, где сесть. Метелл Непот устроился на самом краю скамьи, рядом с креслом Цезаря, и подмигнул Цезарю, помахав свитком со своим законопроектом отзыва Помпея домой. В толпе, насчитывающей теперь три-четыре тысячи человек, городской претор уже выделял отдельные группы.

Первые ряды предназначались для сенаторов. Сзади них и по обе стороны стояли бывшие гладиаторы. В других местах толкались сторонники Клодия, насколько мог предполагать Цезарь, – включая троих Антониев. И Фульвия тоже была там.

Подошел старший ликтор и наклонился над креслом Цезаря:

– Гарнизон начинает прибывать, Цезарь. Как ты приказал, я расставил солдат за храмом, чтобы их не было видно.

– Хорошо. Смотри сам по ситуации, не жди моих указаний.

– Все под контролем, Цезарь! – весело вмешался Метелл Непот. – Я слышал, что в толпе много неизвестных громил, поэтому я там поместил несколько своих молодцов.

– Не думаю, Непот, – вздохнул Цезарь, – что это хорошая идея. Не хватало мне еще одной войны на Форуме.

– Разве не пора? – спросил Непот, не обратив внимания на слова Цезаря. – С тех пор как я вышел из пеленок, у нас не было хорошей потасовки.

– Ты просто решил уйти с грохотом.

– Точно! Перед уходом мне очень хочется задать трепку Катону!

Последними прибыли Катон и Терм. Они поднялись по ступеням с той стороны, где Поллукс восседал на своем крашеном мраморном коне, прошли между преторами, улыбнувшись Бибулу, и приблизились к скамье. Оба вновь прибывших подхватили под локти Метелла Непота, не успевшего понять, что происходит, и передвинули его на середину скамьи. Потом плюхнулись – между ним и Цезарем. Рядом с Цезарем сел Катон, рядом с Непотом – Терм. Когда Бестия попытался пересадить Непота на другую сторону от себя, Луций Марий втиснулся между ними. Таким образом, Метелл Непот оказался один среди своих врагов, равно как и Цезарь, когда Бибул вдруг подвинул свой стул к Цезарю, отстранив пораженного Филиппа.

Тревога нарастала. Оба консула нервничали, а преторы мечтали, чтобы платформа стояла раза в три выше от земли.

Но наконец собрание началось – как заведено, с молитв и авгурий. Все шло согласно установленному порядку. Цезарь коротко информировал собрание, что плебейский трибун Метелл Непот хочет представить народу на обсуждение законопроект.

Метелл Непот поднялся, развернул свиток.

– Квириты, сегодня – четвертый день января в год консульства Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурены! К северу от Рима, на обширной территории Этрурии, изгой Катилина важно расхаживает с армией мятежников! Сражаться с ним поручено Гаю Антонию Гибриде, который командует армией, по крайней мере раза в два превосходящей силы Катилины! Но ничего не происходит! Прошло уже почти два месяца с тех пор, как Гибрида покинул Рим, чтобы покончить с этой жалкой кучкой ветеранов из Этрурии, таких старых, что у них колени скрипят, но ничего не происходит! Рим продолжает жить в условиях действия senatus consultum ultimum, а проконсул, командующий легионами, бинтует свой палец!

Настал черед свитка вступить в игру. Игра предстояла серьезная. Непот был не так глуп, чтобы думать, что этому собранию понравится клоун. Он прокашлялся и сразу приступил к деталям:

– Я предлагаю народу Рима освободить Гая Антония Гибриду от обязанностей главнокомандующего. Я прошу народ Рима заменить его Гнеем Помпеем Магном. Я требую, чтобы народ Рима наделил Гнея Помпея Магна imperium maius на всей территории Италии, кроме самого Рима! Далее, я прошу дать Гнею Помпею Магну столько денег, войск, вооружения и легатов, сколько он потребует. Я предлагаю постановить, чтобы его специальное назначение вместе с imperium maius продолжалось до тех пор, пока он сам не решит сложить с себя полномочия!

Как только Метелл Непот произнес эти слова, Катон и Терм вскочили.

– Вето! Вето! Я налагаю вето! – в один голос крикнули оба.

Град камней со свистом обрушился на магистратов, казалось, ниоткуда. Громилы бросились сквозь ряды сенаторов к обеим лестницам. Курульные кресла попадали, когда консулы, преторы и эдилы ринулись вверх по широким мраморным ступеням в храм. Плебейские трибуны скакали за ними следом – все, кроме Катона и Метелла Непота. Цезарь обмотал правую руку тогой и отступил, окруженный ликторами, вместе с Непотом.

Но Катон упорствовал. Он все продолжал кричать, останавливаясь на каждой ступени лестницы, что он налагает вето, пока Мурена не выбежал из-за колонн и силой не втащил его внутрь. Гарнизон вступил в битву со щитами на груди и на спине и с длинными палками. Постепенно громилы, успевшие забраться на платформу, были сброшены. Теперь сенаторы ринулись в храм в поисках укрытия. А внизу, на Форуме, разразился полномасштабный бунт. Улюлюкающий Марк Антоний и его приятель Курион напали на громил, а их друзья кинулись им помогать.

– Ну что ж, хорошее начало года! – резко заметил Силан, волнение заглушало боль в животе. – Ликтор, я приказываю тебе подавить бунт!

– Не надо! – устало сказал Цезарь. – У меня здесь гарнизон. Я приказал им прийти сюда, когда заметил странные лица в толпе. Теперь, когда мы ушли с ростры, до очень серьезного столкновения не дойдет.

– Это ты виноват, Цезарь! – зло выкрикнул Бибул.

– Послушать тебя, Блоха, так во всем всегда виноват я.

– Да успокоитесь вы, наконец? – рявкнул Силан. – Я созвал сенат, и я наведу порядок!

– Может быть, лучше применить senatus consultum ultimum, Силан? – спросил Непот, удостоверившись, что его свиток цел. – Как только шум снаружи утихнет, позволь мне закончить мое выступление перед народом.

– Тихо! – Силан попытался зарычать, но получилось похоже на блеяние. – Senatus consultum ultimum наделяет меня, как консула с фасциями, полномочиями принять любые меры, которые я посчитаю необходимыми для защиты Республики!

Он стал задыхаться. Ему нужно было сесть. Но его кресло осталось на платформе. Силан послал за ним слугу. Когда кто-то раздвинул стул, консул рухнул на него, серый, покрытый потом.

– Почтенные отцы, я положу конец этому ужасу! – сказал он. – Марк Кальпурний Бибул, тебе слово. Пожалуйста, объясни, что ты хотел сказать своим обращением к Цезарю.

– Я не обязан ничего объяснять, Децим Силан. Это просто констатация факта, – ответил Бибул, указывая на синяк на левой щеке. – Я обвиняю Гая Цезаря и Квинта Метелла Непота в инициировании общественного беспорядка! Кто еще выигрывает от бунта на Форуме? Кто еще хочет видеть хаос? Чьим еще интересам это служит?

– Бибул прав! – завопил Катон, до такой степени довольный вызванным кризисом, что впервые забыл о надлежащем обращении. – Кто еще выигрывает от этого? Кому еще нужно, чтобы на Форуме пролилась кровь? Возвращаются добрые старые времена Гая Гракха, Ливия Друза и грязного демагога Сатурнина! Вы оба – прихвостни Помпея!

Со всех сторон слышался грохот. В храме не было никого из тех ста с лишним сенаторов, кто голосовал с Цезарем во время судьбоносного деления пятого декабря, когда пятеро были приговорены к смерти без суда.

– Ни плебейский трибун Непот, ни я как городской претор ничего не выигрываем от этого бунта, – возразил Цезарь, – и те, кто кидал в нас камни, нам неизвестны. – Он насмешливо посмотрел на Марка Бибула. – Если бы созванное мною собрание прошло мирно, Блоха, в результате Непот одержал бы блестящую победу. Ты на самом деле думаешь, что серьезные выборщики захотели бы, чтобы их легионами командовал такой олух, как Гибрида, если вместо него предложить Помпея Магна? Драка началась, когда Катон и Терм наложили вето, не раньше. Использовать вето, чтобы помешать народу обсуждать законы на contio или подсчитать голоса, – это нарушение всех традиций Рима! Я не виню людей за то, что они начали закидывать нас камнями! Прошло три месяца с тех пор, как они вообще приобрели права!

– Кстати, о правах! Все плебейские трибуны имеют право налагать вето по своему желанию! – заорал Катон.

– Какой же ты дурак, Катон! – воскликнул Цезарь. – Почему, ты думаешь, Сулла отнял у таких, как ты, право вето? Потому что на самом деле вето никогда не было предназначено для того, чтобы служить интересам нескольких человек, контролирующих сенат! Всякий раз, когда ты вопишь свое «вето», ты оскорбляешь тысячи людей, собравшихся там, на Форуме, людей, которых ты обманываешь! Ты лишаешь их права выслушать законопроекты, которые им представляют, а потом спокойно проголосовать так или иначе!

– Спокойно? Спокойно? Это не мое вето нарушило спокойствие, Цезарь, это были твои громилы!

– Я никогда бы не опустился до того, чтобы использовать таких подонков!

– А тебе и не нужно было куда-то опускаться! Тебе только надо было отдать приказ!

– Катон, истинный правитель Рима – народ, а не кучка сенаторов с несколькими трибунами, их глашатаями, – сказал Цезарь, стараясь быть терпеливым. – Ты не служишь интересам народа, ты служишь интересам горстки сенаторов, которые воображают, будто владеют империей миллионов! Ты лишаешь народ его права, а этот город – его dignitas! Мне стыдно за тебя, Катон! Риму стыдно за тебя! Даже твоим хозяевам-boni стыдно за тебя! Они используют твою наивность и смеются над твоими предками у тебя за спиной! Ты называешь меня прихвостнем Помпея Магна? Я не прихвостень! А вот ты, Катон, настоящий прихлебатель boni!

– Цезарь, – сказал Катон, вплотную подходя к своему противнику, – ты – раковая опухоль на теле Рима! Ты – все то, чего я не выношу!

Он повернулся к группе ошеломленных сенаторов и протянул к ним руки. В рассеянном свете, проникающем в храм между колоннами, начинавшие затягиваться полосы на лице Катона делали его похожим на рассвирепевшую дикую кошку.

– Отцы, внесенные в списки, этот Цезарь всех нас уничтожит! Он уничтожит Республику, я это нутром чувствую! Не слушайте его болтовню о народе и о правах народа! Слушайте меня! Гоните из Рима его и его мальчика-педераста Непота, запретите им появляться в пределах Италии! Я обвиняю Цезаря и Метелла Непота в насилии! Я добьюсь, чтобы их объявили вне закона!

– Слушая тебя, Катон, – отозвался Метелл Непот, – я подумал, что лучше допустить насилие на Форуме, чем позволить тебе безумствовать, налагая вето на любое собрание, любое предложение, любое слово!

И вторично за этот месяц Катона застали врасплох. Метелл Непот подошел к нему и залепил такую пощечину, что шрамы, оставленные Сервилией, разошлись и вновь стали кровоточить.

– Мне все равно, что ты сделаешь со мной с помощью твоего драгоценного senatus consultum ultimum! – крикнул Непот Силану. – Стоит даже умереть в Туллианской тюрьме, зная, что дал в морду Катону!

– Уезжай из Рима, отправляйся к твоему хозяину Помпею! – задыхаясь, проговорил Силан, не в состоянии контролировать ни собрание, ни свои чувства, ни боль.

– Да я только этого и хочу! – презрительно кинул Непот, повернулся и вышел. – Вы еще увидите меня! – крикнул он, сбегая по ступеням. – Я вернусь с моим зятем Помпеем! Кто знает? Может быть, к тому времени Римом будет править Катилина и все вы будете мертвы, как того заслуживаете, вы, грязножопые овцы!

Даже Катон молчал. Еще одна тога из его скудного запаса быстро пропитывалась кровью.

– Я еще нужен тебе, старший консул? – спокойно спросил Цезарь Силана. – Кажется, драка затихает и здесь уже больше нечего сказать, да? – Он холодно улыбнулся. – Слишком много уже было сказано.

– Ты подозреваешься в инициировании общественного беспорядка, Цезарь, – чуть слышно проговорил Силан. – Пока действует senatus consultum ultimum, тебе запрещается участвовать в собраниях и исполнять должностные обязанности. – Консул перевел взгляд на Бибула. – Я советую тебе, Марк Бибул, начать готовить иск по обвинению этого человека de vi сегодня.

Цезарь рассмеялся.

– Силан, Силан, подумай! Как может эта блоха обвинять меня в его же собственном суде? Ему придется заставить Катона сделать за него всю грязную работу. И знаешь что, Катон? – тихо обратился к нему Цезарь, глядя в серые глаза, с ненавистью смотревшие на него между складками тоги. – У тебя нет ни одного шанса. В моем таране больше мозгов, чем во всей твоей крепости!

Он оттянул ворот туники и наклонил голову, обращаясь к тому, что находилось под туникой:

– Не так ли, мой таран? – Цезарь поднял голову и нежно улыбнулся присутствующим. – Он говорит, что именно так. Почтенные отцы, доброго дня вам!

– Это было потрясающе, Цезарь! – воскликнул Публий Клодий, который подслушивал снаружи. – Я и не знал, что ты можешь так рассердиться!

– Подожди, Клодий, когда в следующем году ты войдешь в сенат, ты еще не то увидишь. С Катоном и Бибулом я уже никогда не смогу держать себя в руках. – Он стоял на платформе среди поломанных стульев из слоновой кости и смотрел на Форум, теперь почти пустой. – Видно, все негодяи уже разошлись по домам.

– Как только появились солдаты гарнизона, их энтузиазм начал улетучиваться. – Клодий спускался с боковой лестницы со стороны конной статуи Кастора. – Я обнаружил кое-что. Их нанял Бибул. Он – любитель таких гнусностей.

– Эта новость меня не удивляет.

– Он организовал это, чтобы скомпрометировать тебя и Непота. Когда ты явишься в суд Бибула за инициирование общественного беспорядка, сам увидишь, – сказал Клодий, махнув рукой Марку Антонию и Фульвии, которые сидели рядом на нижнем ярусе подиума Гая Мария.

Фульвия промокала своим носовым платком кровь на костяшках пальцев правой руки Антония.

– Это было потрясающе, правда? – спросил Антоний. Один глаз у него так заплыл, что он ничего им не видел.

– Нет, Антоний, это не было потрясающе! – с горечью ответил Цезарь.

– Бибул собирается обвинить Цезаря по закону lex Plautia de vi в своем суде, – сообщил Клодий. – Цезаря и Непота винят во всем случившемся. – Он ухмыльнулся. – Ничего удивительного, коль скоро фасции у Силана. Не думаю, что ты пользуешься его любовью, если учесть все обстоятельства.

И он стал напевать хорошо известные куплеты о муже-рогоносце с разбитым сердцем.

– Все вы идете ко мне домой! – засмеялся Цезарь, хлопнув по окровавленным рукам Антония и Фульвии. – Вам нельзя здесь сидеть, как уличным ворам, иначе вас заберут солдаты гарнизона. К тому же теперь те герои, что находятся внутри храма Кастора, в любой момент могут высунуть свои носы, чтобы разнюхать обстановку. Меня уже обвинили в том, что я якшаюсь с хулиганами, но, если они увидят меня с тобой, они немедленно пошлют меня паковать вещи. Поскольку я не шурин Помпея, то вынужден буду присоединиться к Катилине.

И конечно, за время короткого пути к резиденции великого понтифика – буквально за считаные минуты! – к Цезарю вернулось спокойствие. К тому времени как он проводил своих беспутных гостей в ту часть Государственного дома, которую Фульвия знала не так хорошо, как верхние апартаменты Помпеи, он уже понял, как справиться с этим бедствием и расстроить все планы Бибула.

На рассвете следующего дня новый городской претор занял место в суде. Шестеро ликторов (которые уже считали его лучшим и самым благородным из магистратов) стояли с одной стороны трибунала, держа фасции, словно копья. Его стол и курульное кресло были поставлены так, как ему нравилось, и небольшой штат писцов и посыльных ожидал указаний. Поскольку городской претор обязан был, наряду с гражданскими делами, предварительно рассматривать заявления об уголовных преступлениях, несколько тяжущихся и адвокатов уже толпились у трибунала. Как только Цезарь дал понять, что готов приступить к работе, все ринулись к нему, и притом каждый старался быть первым. Рим – это не то место, где люди чинно выстраиваются в очередь, согласные терпеливо ждать, когда настанет их черед. Цезарь не пытался установить порядок. Он обратил внимание на самый громкий голос в толпе, кивком подозвал его и приготовился слушать.

Не успел тот сказать и нескольких слов, как появились консульские ликторы – с фасциями, но без консула.

– Гай Юлий Цезарь, – обратился к нему старший ликтор Силана, пока остальные одиннадцать оттесняли небольшую толпу подальше от трибунала, – в соответствии с действующим senatus consultum ultimum ты лишен полномочий. Пожалуйста, немедленно прекрати заниматься преторскими делами.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивился адвокат, который как раз собирался подать иск Цезарю. То был не знаменитый юрист, а просто один из сотен подобных ему, слонявшихся по Нижнему форуму, предлагая свои услуги. – Мне нужен городской претор!

– Старший консул поручил Квинту Туллию Цицерону взять обязанности городского претора на себя, – объяснил ликтор, которому не понравилось, что его прервали.

– Но я не хочу Квинта Цицерона, я хочу Гая Цезаря! Он – городской претор. Он ничего не боится, не затягивает дело в отличие от большинства преторов в Риме! Я хочу, чтобы мое дело было рассмотрено сегодня утром, а не в следующем месяце или в следующем году!

Вокруг трибунала постепенно скапливалась толпа, завсегдатаев Форума привлекло внезапное появление стольких ликторов и громкие протесты адвоката.

Цезарь молча поднялся с кресла, знаком приказал своему слуге сложить его и забрать, повернулся к своим шестерым ликторам. Улыбаясь, он подошел к каждому из них по очереди и каждому в правую ладонь опустил горсть денариев:

– Возьмите ваши фасции, друзья, и отнесите их в храм Венеры Либитины. Положите их туда, где им следует лежать в тех случаях, когда человек, перед которым их должны нести, не может исполнить своих обязанностей – в силу его смерти или отстранения от должности. Жаль, что так мало нам было суждено быть вместе. Благодарю вас от всего сердца за ваше доброе ко мне отношение.

От ликторов он прошел к писцам и посыльным, дав каждому деньги и выразив свою благодарность.

После этого он снял с левого плеча складки своей toga praetexta с пурпурной полосой и аккуратно свернул ее, проследив, чтобы ни один ее уголок не коснулся земли. Он умело справился с этим. Слуга, державший кресло, получил сверток, и Цезарь кивком отпустил его домой.

– Прошу прощения, – обратился он затем к растущей толпе, – кажется, мне не позволяют выполнять обязанности, которые вы поручили мне, избрав городским претором.

И – как удар ножа:

– Вы должны согласиться на моего заместителя, Квинта Цицерона.

Прятавшийся на некотором расстоянии со своими ликторами Квинт Цицерон чуть не задохнулся от возмущения.

– Что все это значит? – крикнул Публий Клодий из задних рядов толпы и стал пробираться вперед, когда Цезарь приготовился покинуть трибунал.

– Я отстранен от должности, Публий Клодий.

– За что?

– Меня подозревают в инициировании общественного беспорядка во время собрания, которое я созвал.

– Они не могут этого сделать! – театрально воскликнул Клодий. – Во-первых, тебя сначала надо судить, а потом уже выносить приговор!

– Действует senatus consultum ultimum.

– А какое отношение он имеет к вчерашнему собранию?

– Просто он пришелся кстати, – ответил Цезарь, покидая трибунал.

И пока он, в одной тунике, шел к Государственному дому, толпа сопровождала его. Квинт Цицерон занял место Цезаря в суде городского претора, но там никого уже не было. И за весь день так никто и не пришел.

Толпа на Форуме постоянно росла и по мере ее роста становилась опасной. На этот раз не видно было бывших гладиаторов, только множество уважаемых жителей города, свободно расхаживающих среди таких людей, как Клодий, Антонии, Курион, Децим Брут. А еще там были Луций Декумий с братьями из общины перекрестка. Много граждан, от второго класса до неимущих. Два претора, начавшие слушание уголовных дел, посмотрели на море лиц и решили, что знаки неблагоприятны. Квинт Цицерон собрал свои вещи и рано ушел домой.

Самым странным было то, что ночью никто не ушел с Форума, освещаемого множеством небольших костров. Если смотреть из окон домов, расположенных на Гермале, северо-западном склоне Палатина, это напоминало стоящую лагерем грозную армию. Впервые с тех пор, как голодные массы заполнили Форум в дни перед мятежом Сатурнина, люди, стоявшие у власти, поняли, как много в Риме обыкновенных людей и как мало – облеченных властью.

На рассвете Силан, Мурена, Цицерон, Бибул и Луций Агенобарб собрались на верхней ступени лестницы Весталок и увидели тысяч пятнадцать народу. Кто-то внизу, в этом ужасающем сборище, заметил магистратов и что-то крикнул, указывая на них. Океан людей начал вращаться, словно закручивая первый большой круг водоворота, и небольшая группа важных лиц инстинктивно отступила. Они понимали: увиденное скоро превратится в неостановимую пляску смерти. Затем, когда лица всех собравшихся были повернуты к ним, правая рука каждого, сжатая в кулак, взметнулась вверх и погрозила им.

– И все это из-за Цезаря? – дрожа, прошептал Силан.

– Нет, – отозвался претор Филипп, присоединяясь к ним, – все это из-за senatus consultum ultimum и казни граждан без суда. Цезарь – это последняя капля. – Он бросил на Бибула испепеляющий взгляд. – Какие же вы дураки! Неужели вы не знаете, кто такой Цезарь? Я – его друг, я знаю! Цезарь – единственный человек в Риме, которого вы не смеете даже пытаться уничтожить публично! Вы проводите вашу жизнь здесь, глядя на Рим сверху вниз, подобно тому как боги взирают на разгул чумы, а он всю жизнь проводит среди них, и его они считают своим! Едва ли в этом огромном городе найдется человек, кого он не знает. Возможно, лучше сказать, что все в этом огромном городе полагают, что Цезарь знает их. Улыбка, взмах рукой и радостное приветствие, куда бы он ни пошел, – и всем, а не только ценным выборщикам. Они любят его! Цезарь не демагог – ему и не надо быть демагогом! В Ливии людей связывают и оставляют муравьям на съедение. А вы, дураки, додумались расшевелить римский муравейник! Будьте уверены, убьют они не Цезаря!

– Я вызову гарнизон, – сказал Силан.

– Ерунда, Силан! Гарнизон уже там, с плотниками и каменщиками!

– Тогда что нам делать? Вернуть армию из Этрурии?

– Пожалуйста, если хочешь, чтобы следом за ней пожаловал Катилина!

– Что же нам делать?

– Идите по домам и заприте двери, почтенные отцы, – сказал Филипп, отворачиваясь. – Лично я именно так и поступлю.

Но прежде чем кто-то смог найти в себе силы последовать его совету, раздался страшный рев. Лица и кулаки, обращенные к лестнице Весталок, развернулись в другую сторону.

– Смотрите! – взвизгнул Мурена. – Цезарь!

Толпа раздвинулась перед Цезарем, образуя коридор от Государственного дома. Цезарь был одет в простую белую тогу, он направлялся к ростре. Он словно не замечал оглушительной овации, не смотрел по сторонам, и когда он взошел на платформу оратора, то не сделал ни одного движения, которое наблюдатели на Палатине могли бы классифицировать как поощрение масс.

Когда Цезарь заговорил, мгновенно все стихло. Силан и остальные, теперь стоявшие с двадцатью магистратами и с сотней сенаторов, не слышали слов. Цезарь говорил почти час, и по мере того, как он говорил, толпа успокаивалась. Потом он распустил их движением руки и улыбнулся так широко, что блеснули его зубы.

Онемев от удивления, аудитория наверху лестницы Весталок смотрела, как огромная толпа стала расходиться, устремилась в Аргилет, растеклась вокруг рынков, по Священной дороге к высоте Велия и далее, в другие районы Рима. Все явно обсуждали речь Цезаря, но больше уже никто не сердился.

– Как принцепс сената, – высокомерно сказал Мамерк, – я созываю сенат в храме Юпитера Статора. Это подходящее место, ибо Цезарь остановил явный бунт. Немедленно! – рявкнул он, резко повернувшись к съежившемуся Силану. – Старший консул, пошли своих ликторов за Гаем Цезарем, раз ты посылал их, чтобы снять его с должности.

Когда Цезарь вошел в храм Юпитера Статора, Гай Октавий и Луций Цезарь приветствовали его аплодисментами. К ним постепенно присоединялись остальные. Даже Бибул и Агенобарб вынуждены были хотя бы сделать вид, что тоже аплодируют. Катон прятался.

Силан поднялся со своего места:

– Гай Юлий Цезарь, от имени сената я хочу поблагодарить тебя за мирное разрешение крайне опасной ситуации. Ты действовал очень корректно и заслуживаешь похвалы.

– Какой ты зануда, Силан! – крикнул Гай Октавий. – Лучше спроси этого человека, как он добился своего! Мы же все умрем от любопытства!

– Сенат желает знать, что именно ты говорил, Гай Цезарь.

Все еще в простой белой тоге, Цезарь пожал плечами:

– Я просто сказал им, чтобы они разошлись по домам и занялись своими делами. Они ведь не хотят, чтобы их считали нелояльными, неуправляемыми? О чем они думали, когда собрались в таком количестве – и все из-за простого претора, на которого наложили взыскание? Я сказал им, что Римом управляют компетентные люди и все будет хорошо и впредь, если они наберутся терпения.

– А за простыми словами скрывается угроза, – шепнул Бибул Агенобарбу.

– Гай Юлий Цезарь, – очень официально сказал Силан, – надень свою toga praetexta и вернись к обязанностям городского претора. Сенату ясно, что ты действовал как должно и что так же ты действовал на собрании позавчера, заметив подозрительные лица и вызвав гарнизон. Никакого суда на основании lex Plautia de vi в связи с событиями того дня не будет.

Никто не поднял голос в знак протеста в храме Юпитера Статора.

– Что я тебе говорил? – сказал Метелл Сципион Бибулу, покидая собрание сената. – Опять он нас побил! А мы что сделали? Только потратили уйму денег, нанимая гладиаторов.

К ним подбежал Катон, запыхавшийся, какой-то потрепанный.

– Что? Что было? – спросил он.

– А что с тобой? – спросил Метелл Сципион.

– Я был болен, – коротко объяснил Катон.

Бибул и Метелл Сципион поняли его правильно: эту ночь он провел с Афинодором Кордилионом и с бутылкой вина.

– Как обычно, Цезарь взял верх, – сообщил Метелл Сципион. – Он отправил толпу по домам, и Силан восстановил его в должности. Судебного слушания в суде Бибула не будет.

Катон буквально завизжал, да так громко, что последний еще не ушедший сенатор вздрогнул. Катон повернулся к одной из внешних колонн храма Юпитера Статора и бил по ней кулаком до тех пор, пока несколько человек не схватили его за руку и не оттащили от колонны.

– Я не успокоюсь, я не успокоюсь, я не успокоюсь, – все повторял он, когда они вели его по Палатинскому спуску, через поросшие лишайником ворота Мугония. – Я уничтожу его, даже если для этого мне придется умереть!

– Он как феникс, – мрачно проговорил Агенобарб. – Восстает из пепла с каждого погребального костра, на который мы его кладем.

– Однажды он не восстанет. Я – с Катоном! Я не успокоюсь, пока он не будет уничтожен, – поклялся Бибул.

– Ты знаешь, – молвил Метелл Сципион задумчиво, глядя на распухшую руку и кровоточащее лицо Катона, – от Цезаря у тебя ран больше, чем от Спартака.

– А ты, Сципион, – свирепо сказал Гай Пизон, – напрашиваешься на взбучку!

Январь близился к концу, когда с севера пришло долгожданное известие. С начала декабря Катилина двигался к Апеннинам, но между ним и адриатическим побережьем оказались Метелл Целер и Марций Рекс. Все пути из Италии были отрезаны. Катилине придется остановиться и дать сражение – или сдаться. Сдача была немыслима, поэтому Катилина все поставил на кон в одном сражении в узкой долине возле города Пистория. Но Гай Антоний Гибрида не стал сражаться. Эту честь он предоставил военному человеку Марку Петрею. О, как болит его палец! Гибрида ни разу не покинул безопасную, уютную палатку командующего. Солдаты Катилины дрались отчаянно. Свыше трех тысяч мятежников решили лучше умереть на месте, чем сдаться. Так же поступил и Катилина, убитый с серебряным орлом в руке, когда-то принадлежавшим Гаю Марию. Люди говорили, что, когда его нашли среди тел павших, на его лице застыла сияющая улыбка – такая знакомая всем, от Катула до Цицерона.

Больше не осталось никаких причин для чрезвычайного положения. Senatus consultum ultimum был наконец отменен. Даже Цицерон не мог набраться смелости, чтобы выступить за его продление до тех пор, пока не изловят всех заговорщиков. Некоторым преторам поручили расправиться с отдельными очагами сопротивления. Бибула послали в земли пелигнов, горного сабинского племени в Апеннинах, а Квинта Цицерона – в скалистый Бруттий.

В феврале начались суды. На этот раз не предвиделось ни казней, ни немедленных ссылок. Сенат решил организовать специальный суд.

Бывший эдил Луций Новий Нигер был назначен его председателем, поскольку не нашлось никого, кто захотел бы занять эту должность. Преторы, оставшиеся в Риме, радостно ссылались на огромный объем работы в собственных судах. Так поступали все, от Цезаря до Филиппа. Согласие Новия Нигера объяснялось его характером и обстоятельствами, ибо он представлял собой одно из тех противных созданий, у которых амбиций больше, чем талантов. Он рассматривал эту работу как своеобразный способ добиться консульства. Опубликованные им эдикты в основном выглядели впечатляюще: никто не минует проверки, никто не получит поблажки, никто не откупится; список присяжных будет благоухать лучше клумбы фиалок в Кампании. Однако последний его эдикт пришелся римлянам не по вкусу. В нем говорилось, что Нигер заплатит два таланта за информацию, ведущую к осуждению. Разумеется, награда будет выплачена из штрафа и конфискованного имущества, казне она ничего не будет стоить! Но большинство считали, что это слишком напоминает проскрипции Суллы. Поэтому когда председатель открыл свой специальный суд, профессиональные завсегдатаи Форума были о нем плохого мнения.

Сначала разбирали дело пятерых, чья вина не вызывала сомнения: оба брата Суллы, Марк Порций Лека и двое пытавшиеся убить Цицерона – Гай Корнелий и Луций Варгунтей. В помощь разбирательству сенат заслушал Квинта Курия, секретного агента Цицерона, приурочив его выступление к открытию слушаний в суде Новия Нигера. Естественно, Новий Нигер привлек значительное число любопытных, поскольку суд занимал обширную территорию пустующего пространства Форума.

Первым и последним информатором оказался некий Луций Веттий. Младший всадник статуса tribunus aerarius, он пошел к Новию Нигеру и объявил, что у него имеется сведений более чем достаточно, чтобы получить приличную сумму в пятьдесят тысяч сестерциев в качестве награды. Давая показания в суде, он признался, что на ранней стадии заговора у него возникала идея присоединиться к нему, но…

– Я знал, кому я должен быть предан, – сказал он, вздохнув. – Я римлянин, я не мог причинить зла Риму. Рим для меня слишком много значит.

После многократного повторения одного и того же он перечислил имена людей, которые, без тени сомнения, входили в заговор.

Новий Нигер тоже вздохнул:

– Луций Веттий, все эти люди не могут быть привлечены к суду немедленно. Мне кажется, что шансы получить достаточно свидетельств, чтобы начать слушания, очень малы. Есть ли кто-нибудь из этого списка, против кого у тебя имеются вещественные доказательства? Например, письмо. Возможно, есть надежные свидетели, кроме тебя?

– Ну… – протянул Веттий, потом вдруг вздрогнул, энергично затряс головой и громко произнес: – Нет, никого!

– Успокойся, ты находишься под защитой моего суда, – сказал Новий Нигер, чуя жертву. – С тобой ничего не случится, Луций Веттий, даю тебе слово! Если у тебя есть конкретное доказательство, ты обязан представить его мне!

– Большая, большая рыба, – пробормотал Луций Веттий.

– Никакая рыба не является слишком большой для меня и для моего суда.

– Ну…

– Да говори же, Луций Веттий!

– Письмо.

– От кого?

– От Гая Цезаря.

Присяжные выпрямились, толпа загудела.

– От Гая Цезаря, но кому?

– Катилине. Оно написано самим Гаем Цезарем.

После этих слов небольшая группа клиентов Катула в толпе разразилась аплодисментами, но их заглушили свист, гиканье, оскорбления. Прошло некоторое время, прежде чем судебные ликторы смогли восстановить порядок и позволить Новию Нигеру возобновить допрос.

– Почему мы об этом ничего не слышали раньше, Луций Веттий?

– Потому что я боюсь, вот почему! – резко ответил информатор. – Я не хочу отвечать за обвинение такой большой рыбы, как Гай Цезарь.

– В этом суде, Луций Веттий, большая рыба – я, а не Гай Цезарь, – провозгласил Новий Нигер, – и ты уже обвинил Гая Цезаря. Ты – в безопасности. Пожалуйста, продолжай.

– А что продолжать? Я уже сказал, у меня есть письмо.

– Тогда ты должен представить это письмо суду.

– Он объявит, что это подделка.

– Только суд может это определить. Покажи письмо.

– Ну…

К этому времени почти все, кто был на Нижнем форуме, или находились возле суда, или спешили к нему. Распространился слух: как обычно, у Цезаря неприятности.

– Луций Веттий, я приказываю тебе показать это письмо! – раздраженно крикнул Новий Нигер, а потом понес уже совершенную глупость: – Ты думаешь, что такие люди, как Гай Цезарь, неподвластны этому суду из-за древности рода и многочисленной клиентуры? Это не так! Если Гай Цезарь собственноручно написал письмо Катилине, я буду судить его в этом суде и вынесу обвинительный приговор!

– Тогда я пойду домой и возьму письмо, – сказал Луций Веттий, которого убедили эти слова.

Пока Веттий ходил за письмом, Новий Нигер объявил перерыв. Все, кто болтался без дела, оживленно обсуждая происходящее (в последние годы наблюдение за Цезарем стало лучшим развлечением праздной толпы), бросились купить что-нибудь перекусить и выпить. Присяжные сидели спокойно, им прислуживали судебные чиновники. Новий Нигер подошел перемолвиться словом с главой жюри присяжных, чрезвычайно довольный своей идеей платить за информацию.

Публий Клодий решил действовать. Он поспешил через Форум к курии Гостилия, где заседал сенат, и уговорил впустить его внутрь. Это оказалось совсем не трудно для того, кто в следующем году войдет туда через главный вход как равный.

На пороге он остановился, услышав, что баритон Курия в сенате звучит в полной гармонии с альтом Веттия в суде.