Женщины Цезаря Маккалоу Колин

– Очень хорошо, – серьезно ответила она.

– И… все в порядке?

– О да. Я любовалась картинами.

Он покраснел, взмахнул руками.

– У меня не было времени что-то сделать с ними. Извини, – пробормотал он.

– Если честно, я не возражаю.

– Муции они нравились.

Помпей сел на край кровати.

– Тебе приходится переделывать свою спальню всякий раз, когда ты меняешь жен? – спросила Юлия, улыбаясь.

Это, казалось, ободрило его, он тоже улыбнулся:

– Это разумно. Женщинам нравится украшать дом по-своему.

– Я тоже так поступлю. – Она протянула руку. – Не волнуйся, Гней. Можно мне называть тебя Гней?

Он сжал ее руку:

– Мне больше нравится Магн.

Она пошевелила пальцами в его руке.

– Мне тоже это нравится. – Она слегка повернулась к нему. – Почему ты волнуешься?

– Потому что все другие были просто женщинами, – сказал он, проведя рукой по своим волосам. – А ты богиня.

На это Юлия ничего не ответила. Она впервые осознала свою власть. Она вышла замуж за великого и знаменитого римлянина, а он боялся ее. Это придало ей силы. И было приятно. Предчувствие было восхитительно. Юлия легла на подушки и стала смотреть на него.

Это значило, что Помпей должен что-то сделать. О, это так важно! Дочь Цезаря, праправнучка Венеры. Как поступил царь Анхиз, когда сама Любовь явилась к нему и потребовала, чтобы он ублажил ее? Дрожал ли он, как лист на ветру? Сомневался ли он в том, что справится? Но потом Помпей вспомнил, как Диана вошла в столовую, и забыл про Венеру. Все еще дрожа, он наклонился над нею, осторожно снял с нее гобеленовое покрывало. Теперь Юлия была покрыта лишь тонкой простыней. Он смотрел на нее, белую как мрамор, с чуть заметными голубыми прожилками. Стройные ноги, бедра, тонкая талия. Как она красива!

– Я люблю тебя, Магн, – проговорила Юлия хриплым голосом, который он нашел очень соблазнительным, – но я очень худая! Я разочарую тебя.

– Разочаруешь? – удивился Помпей, глядя ей в лицо.

Его собственный страх разочаровать ее куда-то сразу исчез. Такая уязвимая. Такая юная! Хорошо, она увидит, как он разочарован. Он коснулся губами внешней стороны ее бедра, почувствовал, как дрогнула ее кожа. Юлия дотронулась до его волос. С закрытыми глазами он приложил щеку к ее боку и во весь рост растянулся на кровати. Богиня, богиня… Помпей будет целовать ее всю – с благоговением, почти с невыносимым наслаждением, этот чистый цветок, эту прекрасную драгоценность. Серебряные локоны были везде, скрывая ее груди. Осторожно, локон за локоном, Помпей отвел их в стороны, расположив вокруг нее, и восхищенно созерцал гладкие маленькие соски, такие бледно-розовые, что почти сливались с кожей.

– О Юлия, Юлия, я люблю тебя! – воскликнул он. – Моя богиня, Диана луны, Диана ночи!

У него еще будет время для того, чтобы лишить ее девственности. Сегодня она не должна узнать ничего, кроме удовольствия. Да, сначала удовольствие, все виды удовольствия, какие он мог дать ей: губами, языком, руками и своей собственной кожей. Пусть она знает, что брак с Помпеем Великим будет всегда приносить ей удовольствие, удовольствие и удовольствие.

– Мы минули важную веху, – сказал Катон Бибулу в ту ночь, в саду перистиля в доме Бибула, где младший консул сидел, глядя в небо. – Они не только разделили Кампанию и Италию, как восточные монархи, теперь они скрепляют свои безбожные союзы с помощью дочерей-девственниц.

– Падающая звезда в левом нижнем квадранте! – рявкнул Бибул писарю, который сидел неподалеку, терпеливо ожидая, когда можно будет записать звездные знамения, которые видит его хозяин. Свет его маленькой лампы падал на восковую табличку.

Бибул поднялся, прочел молитвы и впустил Катона в дом. На этом сеанс наблюдения за небом заканчивался.

– Почему ты удивляешься тому, что Цезарь продал свою дочь? – осведомился он, не утруждая себя вопросом, хочет ли один из самых горьких пьяниц Рима разбавить вино водой. – Я вообще удивился, как ему удалось захомутать Помпея. Я знал, что каким-то образом он это сделает. Но это – лучший и умнейший способ. Говорят, она превосходна.

– Ты тоже ее не видел?

– Никто не видел, хотя, без сомнения, это изменится. Помпей будет демонстрировать свою жену всем, как призовую овцу. Интересно, какая эта Юлия в шестнадцать лет?

– Семнадцать.

– Сервилии это не понравится.

– О, с ней он тоже поступил очень умно, – сказал Катон, вставая, чтобы вновь наполнить свой бокал. – Он подарил ей жемчужину ценой в шесть миллионов сестерциев и выплатил Бруту приданое Юлии в сто талантов.

– Откуда ты все это знаешь?

– От Брута. Он приходил ко мне сегодня. По крайней мере, Цезарь оказал boni большую услугу. Отныне Брут в нашем лагере. Он даже объявил, что в будущем намерен называться не Цепионом Брутом, а только Брутом.

– Брут не будет нам так полезен, как будет полезен Цезарю этот брачный союз, – мрачно заметил Бибул.

– На данный момент – нет. Но я надеюсь на Брута теперь, когда он сам управляет своим имуществом, без матери. Жаль только, что он не хочет слышать ни слова о другой девушке. Я предложил ему мою Порцию, когда она достигнет брачного возраста, но он отказался. Говорит, что никогда не женится. – Катон допил вино, резко повернулся, крепко держа в руке бокал. – Марк, меня чуть не вырвало! Это самый хладнокровный, самый отвратительный политический маневр, о каком я когда-либо слышал! С тех пор как Брут пришел ко мне, я пытаюсь сохранять ясный ум. Я даже пытаюсь говорить что-то рациональное, но больше не могу! Ничто из того, что мы делали прежде, не может сравниться с этим! И это – хорошо для Цезаря, вот что хуже всего!

– Сядь, Катон, пожалуйста! Я уже говорил, что это выгодно Цезарю. Успокойся! Мы не побьем его громкими словами или демонстрацией нашего отвращения к этому браку. Продолжай, как начал, рационально.

Катон сел, но предварительно еще налил себе вина. Почему Катон так много пьет? Казалось, это совсем не вредило ему. Может быть, таков его способ поддерживать в себе силы.

– Помнишь Луция Веттия? – спросил Бибул.

– Это всадник, которого Цезарь приказал высечь прутьями, а потом раздал его мебель подонкам?

– Он самый. Он вчера приходил ко мне.

– И?..

– Он ненавидит Цезаря, – задумчиво сказал Бибул.

– Я не удивляюсь. Этот инцидент сделал его посмешищем.

– Он предложил мне свои услуги.

– И это меня не удивляет. Но как ты можешь его использовать?

– Вбить клин между Цезарем и его новоиспеченным зятем.

Катон уставился на Бибула:

– Невозможно!

– Согласен, брак затрудняет дело, но такое возможно. Помпей ко всем относится подозрительно, включая Цезаря, – сказал Бибул. – Конечно, Юлия слишком молода, чтобы представлять опасность. Но она обессилит Великого Человека своим вожделением и вспышками дурного настроения, которые не устают демонстрировать незрелые женщины. Особенно если мы сможем внушить Помпею недоверие к тестю.

– Единственный способ добиться этого, – сказал Катон, снова наполняя свой бокал, – заставить Помпея воображать, будто Цезарь хочет его убить.

Теперь Бибул уставился на Катона:

– Этого мы никогда не сделаем! Я имел в виду исключительно политическое соперничество.

– Ты ведь знаешь, что мы могли бы это сделать, – кивнул Катон. – Сыновья Помпея еще недостаточно взрослые, чтобы наследовать его положение, но Цезарь – Цезарь может наследовать все. Ведь дочь Цезаря замужем за Помпеем… Очень много клиентов Помпея и его сторонников потянутся именно к Цезарю, если Помпей умрет.

– Вероятно, ты прав. Но как ты предлагаешь вложить эту мысль в голову Помпея?

– Через Веттия, – ответил Катон, отпивая вино теперь уже маленькими глотками. Вино начало действовать, он мыслил все яснее. – И тебя.

– Не понимаю, куда ты клонишь, – сказал младший консул.

– Прежде чем Помпей и его молодая жена покинут город, я предлагаю тебе послать за ним и предупредить, что в Риме существует заговор с целью убить его.

– Да, это я могу сделать. Но зачем? Чтобы напугать его?

– Нет, чтобы отвести подозрение от тебя, когда заговор выплывет наружу! – свирепо рявкнул Катон. – Предупреждение не испугает Помпея, но оно заставит его верить в существование заговора.

– Просвети меня, Катон. Мне это начинает нравиться, – сказал Бибул.

Счастливый Помпей предложил взять Юлию в Анций до конца мая и на часть июня.

– Как раз сейчас она занята с архитекторами, – сообщил он Цезарю, сияя. – Пока нас не будет, они преобразят мой дом в Каринах. – Он шумно вздохнул. – Какой у нее вкус, Цезарь! Она говорит, что везде должно быть светло и просторно! Никакого тирского пурпура и намного меньше позолоты. Птицы, цветы и бабочки. Не могу понять, почему я сам до этого не додумался? Но я настаиваю, чтобы наша спальня имела вид залитого лунным светом леса.

Как не рассмеяться? Цезарю это удалось не без труда.

– Когда ты уезжаешь? – спросил он.

– Завтра.

– Тогда сегодня нам нужно устроить военный совет.

– Для этого я и пришел.

– С Марком Крассом.

Помпей скис:

– Его присутствие обязательно?

– Обязательно. Приходи после обеда.

К этому времени Цезарю удалось убедить Красса перепоручить несколько важных встреч своим помощникам.

Они сидели в главном перистиле. День был теплым, и здесь никто не мог их подслушать.

– Второй законопроект о земле пройдет, несмотря на тактику Катона и ночные бдения Бибула, – объявил Цезарь.

– И ты будешь патроном Капуи, – добавил Помпей. Блаженное настроение новобрачного испарилось, как только заговорили о серьезных вещах.

– Только в том смысле, что закон называется «законом Юлия» и я, как его автор, даю Капуе гражданский статус. Однако, Магн, именно ты будешь раздавать там участки своим ветеранам. Ты будешь разъезжать по городу. Капуя будет входить в твою клиентуру, а не в мою.

– А я беру на себя восточные части Кампании, которые будут считать меня своим патроном, – согласился Красс.

– Сегодня мы должны обсудить не второй законопроект о земле, – сказал Цезарь. – Надо поговорить о моей провинции на следующий год, поскольку я не собираюсь быть проконсулом-наблюдателем. К тому же на следующий год нам необходимы свои старшие магистраты. Если у нас их не будет, большая часть законов, которые мне удалось провести в нынешнем году, в следующем будет объявлена недействительной.

– Авл Габиний, – тут же предложил Помпей.

– Согласен. Выборщикам он нравится, потому что его плебейский трибунат оказался очень полезным, не говоря уж о том, что он позволил тебе очистить Наше море. Если мы трое постараемся, попробуем сделать его старшим консулом. Но кто станет младшим?

– А если твой кузен, Цезарь? Луций Пизон, – подсказал Красс.

– Нам придется покупать его, – сказал Помпей. – Он – деловой человек.

– В таком случае для них обоих найдутся хорошие провинции – Сирия и Македония, – сказал Цезарь.

– Но на больший срок, чем год, – посоветовал Помпей. – Габиний будет счастлив, я знаю.

– Я не уверен насчет Луция Пизона, – нахмурился Красс.

– Почему эпикурейцы так дорого обходятся? – удивился Помпей.

– Потому что они едят на золоте, – объяснил Красс.

Цезарь усмехнулся:

– А как насчет свадьбы? Дочери кузена Луция почти восемнадцать, но женихи в очередь не выстраиваются. Нет приданого.

– Я ее помню. Интересная девушка, – сказал Помпей. – Брови и зубы не такие, как у Пизона. Но я не понимаю, почему у нее нет приданого.

– В данный момент Пизон в трудном положении, – пояснил Красс. – Нет серьезных войн, а все его деньги завязаны на вооружение. Он вынужден был использовать приданое Кальпурнии, чтобы остаться на плаву. Однако, Цезарь, я не отдам за нее ни одного сына.

– А если Брута придется женить на моей дочери, то я не смогу отдать моих сыновей, – буркнул Помпей.

Цезарь затаил дыхание. Он почти задохнулся. О боги, он был так огорчен, что забыл даже упомянуть об этом предложении Бруту!

– А разве Брут должен жениться на твоей дочери? – скептически заметил Красс.

– Наверное, нет, – спокойно отозвался Цезарь. – Брут сейчас не в состоянии ни спрашивать, ни предлагать, так что не рассчитывай на это, Магн.

– Хорошо. Не буду. Но кто может жениться на Кальпурнии?

– А почему не я? – спросил Цезарь, вскинув брови.

Оба собеседника уставились на него в недоумении. Довольные улыбки забрезжили на их лицах.

– Это было бы идеально, – сказал Красс.

– Очень хорошо. Тогда Луций Пизон будет нашим вторым консулом. – Цезарь вздохнул. – Увы, с преторами нам так не повезет.

– У нас будут оба консула, так что преторы нам и не нужны, – сказал Помпей. – Самое лучшее в Луции Пизоне и в Габинии то, что они очень сильные люди. Boni не запугают их и не обманут.

– Остается одна проблема, – задумчиво промолвил Цезарь. – Получить ту провинцию, на которую я нацелился. Италийскую Галлию и Иллирию.

– У тебя есть Ватиний, чтобы провести это через плебейское собрание, – сказал Помпей. – Boni и не думали, что им придется противостоять нам троим, когда они поручали тебе отмечать маршруты перегона скота по всей Италии, ведь так? – Он усмехнулся. – Ты прав, Цезарь. Когда нас трое, мы сможем получить от комиций все, что нам нужно!

– Не забывай, что Бибул следит за небом! – прорычал Красс. – Какие бы акты ты ни проводил, они будут оспариваться, даже если пройдут годы. Кроме того, Магн, полномочия твоего человека, Афрания, в Италийской Галлии продлили. Твоим клиентам не понравится, если ты отнимешь ее у него и передашь Цезарю.

Покраснев, Помпей сердито посмотрел на Красса.

– Афраний сделает то, что ему скажут! – резко сказал он. – Он добровольно отойдет в сторону ради Цезаря. Мне стоило миллионы купить ему консульство, и он знает, что еще не отработал этих денег! Не беспокойся об Афрании, не то схватишь удар!

– А ты этого и хочешь, – сказал Красс, широко улыбаясь.

– Я собираюсь просить у тебя еще кое-что, Магн, – вмешался Цезарь, прерывая их диалог. – Я хочу получить Италийскую Галлию сразу, как только закон Ватиния будет утвержден, а не со следующего года. Я намерен там кое-что сделать, и чем скорее, тем лучше.

Шкура льва, согретая ласками дочери Цезаря, не почувствовала холода. Помпей просто кивнул и улыбнулся. Ему даже в голову не пришло спросить, что именно хочет Цезарь сделать в этой провинции.

– Не терпится начать, да? Не вижу препятствий, Цезарь. – Он нетерпеливо заерзал. – Это все? Я должен идти домой, к Юлии. Не хочу, чтобы она подумала, будто у меня есть подружка!

И он ушел, хихикая над своей шуткой.

– Нет хуже дурака, чем старый дурак, – заметил Красс.

– Будь снисходителен, Марк! Он же влюблен.

– В себя. – Мысли Красса перешли от Помпея к Цезарю. – Что ты задумал, Гай? Почему тебе нужна Галлия сразу?

– Помимо всего прочего – набрать побольше легионов.

– Приходит ли Магну мысль, что ты намерен превзойти его как величайшего завоевателя в Риме?

– Нет, пока мне удавалось это скрывать.

– Ну, признаю, удача определенно тебя не покидает. Дочь другого человека уподобилась бы Теренции, но твоя – замечательна как характером, так и внешностью. Многие годы она будет держать его в рабстве. И однажды он проснется и узнает, что ты затмил его.

– Непременно, – уверенно сказал Цезарь.

– И тогда, невзирая на Юлию, он превратится в твоего врага.

– Я подумаю об этом, когда это произойдет, Марк.

Красс фыркнул:

– Ты так говоришь! Но я знаю тебя, Гай. Правда, ты не пытаешься перепрыгнуть препятствие, пока оно не появилось. Однако нет таких непредвиденных обстоятельств, о которых ты не думал за годы до того, как они возникали. Ты хитрый, ловкий, предприимчивый и смелый.

– Очень хорошо сказано! – произнес Цезарь с блеском в глазах.

– Я понимаю, что именно ты планируешь, когда будешь проконсулом, – продолжал Красс. – Ты завоюешь все земли и племена к северу и востоку от Италии, пройдя маршем вниз по Данубию к Эвксинскому морю. Однако сенат контролирует казну! Ватиний может убедить плебейское собрание дать тебе Италийскую Галлию вместе с Иллирией, но за средствами ты все равно должен будешь обратиться к сенату. Сенат не захочет выделить тебе денег, Цезарь. Даже если boni не начнут визжать от ярости, сенат традиционно откажется оплачивать захватнические войны. Вот где Магн был вне конкуренции. Все его войны велись против официальных врагов Рима – Карбона, Брута, Сертория, пиратов, двух восточных царей. А ты предлагаешь ударить первым, выступить завоевателем. Сенат этого не одобрит. Многие из твоих сторонников тоже будут против. Войны стоят денег. У сената есть деньги. Но ты их не получишь.

– Ты не говоришь мне ничего такого, чего я не знаю, Марк. Я не собираюсь обращаться в сенат за помощью. Я сам найду средства.

– Из своих кампаний? Очень рискованно!

Ответ Цезаря прозвучал странно.

– Ты все еще намерен аннексировать Египет? – спросил он. – Мне интересно знать.

Красс удивился перемене темы разговора:

– Я бы очень этого хотел, но не могу. Boni умрут, но не разрешат.

– Хорошо! Тогда у меня будут деньги, – сказал Цезарь, улыбаясь.

– Я заинтригован.

– Все станет ясно в свое время.

Когда на следующее утро Цезарь пришел в дом Силана, чтобы увидеться с Брутом, он застал там только Сервилию. Он сразу заметил, что она смотрит на него сердито лишь потому, что этого требует ситуация, а не потому, что задеты ее чувства. На ее шее висела массивная золотая цепь, на которой покачивалась золотая сетка с огромной жемчужиной цвета розовой клубники. Платье ее было чуть бледнее, но такого же оттенка.

– Где Брут? – спросил Цезарь, поцеловав ее.

– У своего дяди Катона, – ответила Сервилия. – Ну и услугу ты мне оказал, Цезарь!

– По словам Юлии, они всегда чувствовали друг к другу симпатию, – сказал Цезарь, усаживаясь. – Твоя жемчужина выглядит великолепно.

– Мне завидуют все женщины Рима. А как Юлия? – ласково спросила она.

– Я не видел ее, но, если судить по Помпею, она очень довольна. Считай, тебе и Бруту повезло, что помолвка была разорвана, Сервилия. Моя дочь нашла свою любовь, а это значит, что ее брак с Брутом долго бы не продлился.

– Так сказала и Аврелия. О, я бы убила тебя, Цезарь, но Юлия всегда была его идеей, не моей. После того как мы с тобой стали любовниками, я считала их помолвку средством удержать тебя. Но это было очень неудобно, раз все узнали о нас. И инцест – это не для меня. – Сервилия скорчила гримасу. – Инцест принижает.

– Что ни делается, все к лучшему.

– Банальности тебе не идут, Цезарь.

– Они никому не идут.

– Что заставило тебя прийти к нам так скоро? Благоразумный человек держался бы некоторое время в стороне.

– Я забыл передать послание от Помпея, – ответил Цезарь, и глаза его озорно блеснули.

– Какое послание?

– Если Брут захочет, Помпей будет счастлив отдать за него свою дочь взамен моей. Он говорил это совершенно искренне.

Сервилия вскинулась, как египетская гадюка.

– «Искренне»! – прошипела она. – «Искренне»? Можешь сказать ему, что Брут скорее вскроет себе вены! Мой сын женится на дочери человека, который казнил его отца?

– Я передам ему твой ответ, но все же смягчу его, поскольку он – мой зять.

Цезарь протянул к ней руку. По выражению его глаз Сервилия поняла, что он не прочь развлечься.

Она поднялась.

– Очень влажно для этого времени года, – сказала она.

– Ты права. Не стоит надевать на себя слишком много. Будет легче.

– По крайней мере, Брута сейчас нет и весь дом в нашем распоряжении, – сообщила Сервилия, ложась с ним в постель, которую не делила с Силаном.

– Твой цветок самый восхитительный, – лениво заметил Цезарь.

– Да? Я не замечала. Кроме того, нужен эталон для сравнения. Хотя я польщена. В свое время ты достаточно нанюхался в спальнях Рима.

– Да, я собрал много букетов, – серьезно ответил он, работая пальцами. – Но твой – лучший, не говоря уже о том, что он самый ароматный. Такой темный, почти тирского пурпура, и так меняется в зависимости от освещения. А твой черный мех… такой мягкий. По-человечески ты мне не нравишься, но я обожаю твой запах.

Сервилия шире раздвинула ноги и наклонила к себе голову любовника.

– Тогда наслаждайся им, Цезарь, наслаждайся им! – крикнула она. – Ecastor! Ты замечательный!

Птолемей XI Теос Филопатор Филадельф по прозвищу Авлет, Флейтист, взошел на престол Египта в пору диктатуры Суллы, вскоре после того, как разгневанные граждане Александрии разорвали на куски предыдущего царя, пробывшего на троне всего девятнадцать дней. Так они отомстили ему за то, что он убил их любимую царицу, свою жену.

Со смертью этого царя, Птолемея Александра II, оборвалась законная линия Птолемеев и всплыло одно осложнение: несколько лет Сулла держал Птолемея Александра II в Риме заложником, принудив того завещать Египет Риму в том случае, если он умрет, не оставив наследников. Это завещание выглядело чистейшей насмешкой, поскольку Сулла очень хорошо знал, что Птолемей Александр II гомосексуалист и у него никогда не будет детей. И следовательно, после его смерти Рим наследует Египет, богатейшую страну в мире.

Но власть Суллы не простиралась на большие расстояния. Когда Птолемея Александра II предали смерти на агоре в Александрии, египетские заговорщики хорошо знали: много воды утечет, прежде чем весть о его смерти дойдет до Рима и Суллы. Знали они и о двух возможных наследниках трона, живших к Александрии намного ближе, чем к Риму. Это были два незаконных сына старого царя, Птолемея Латира. Сначала они воспитывались в Сирии, а потом их послали на остров Кос, где они попали в руки понтийского царя Митридата. Тот тайком перевез их в Понт и со временем женил на двух из своих многочисленных дочерей: Авлета – на Клеопатре Трифене, а младшего Птолемея – на Митридатиде Ниссе. В свое время Птолемей Александр II убежал от Митридата к Сулле, но двое незаконных Птолемеев предпочли Понт Риму и остались при дворе Митридата. Когда царь Тигран завоевал Сирию, Митридат отправил обоих молодых людей вместе с женами на юг, в Сирию, к дяде Тиграну. Он также известил заговорщиков в Александрии о том, где находятся последние Птолемеи.

Сразу же после смерти Птолемея Александра II о случившемся сообщили царю Тиграну в Антиохию, который с удовольствием привез в Александрию обоих Птолемеев. Там старший, Авлет, сделался царем Египта, а младший (с этого времени известный как Птолемей Кипрский) отбыл регентом на остров Кипр – владение Египта. Поскольку обе царицы, и египетская и кипрская, были дочерьми Митридата, стареющий царь Понта мог поздравить себя, что в конце концов Египтом будут править его потомки.

Прозвище «Авлет» означает «флейтист» или «дудочник», однако Птолемей Авлет получил это прозвище вовсе не благодаря своей музыкальности. У него был очень высокий голос, звучавший пронзительно и тонко, как флейта. Но к счастью, Авлет не был так женоподобен, как его младший брат, бездетный Птолемей Кипрский. Авлет и Клеопатра Трифена надеялись дать Египту наследников. Но поскольку Авлет не получил традиционного египетского воспитания, ему не было привито уважение к египетскому жречеству, ведавшему религией этого странного государства – полоски не более двух-трех миль шириной, протянувшейся вдоль реки Нил, от Дельты до Первых порогов и далее, до границы с Нубией. Недостаточно просто быть царем Египта; правитель Египта должен являться также фараоном, живым божеством, что невозможно без согласия египетских жрецов. Не понимая этого, Авлет не делал никаких попыток снискать их доверие. Если они играют в жизни Египта столь важную роль, то почему живут не в столице, не в Александрии, а в Мемфисе? Авлет не мог понять, что для коренных египтян основанная эллинами Александрия была чуждым городом, никак не связанным с их страной, которую они называли «Кеми», – ни кровным родством, ни общей историей.

Чрезвычайно раздражал тот факт, что все богатство фараона находилось в Мемфисе, в руках жрецов! Да, будучи царем Египта, Авлет – теоретически – владел огромной казной. Но запустить пальцы в огромные лари с драгоценностями, возводить пилоны из золотых кирпичей, кататься с настоящих серебряных гор – словом, наслаждаться гигантскими богатствами Египта царь мог, только будучи фараоном, живым божеством.

Царица Клеопатра Трифена, дочь Митридата, была намного умнее своего мужа. Многочисленные внутриродственные браки в семье Птолемеев – сестры с братом, дяди с племянницей – ослабили интеллектуальные способности Авлета. Зная, что им нельзя рожать детей, пока Авлета не сделают царем Египта, Клеопатра Трифена стала обхаживать жрецов. В результате через четыре года после того, как они прибыли в Александрию, Птолемей Авлет был официально коронован. К сожалению, только как царь, но не как фараон. Поэтому церемонии были совершены в Александрии, а не в Мемфисе. За этим последовало рождение первого ребенка, дочери по имени Береника.

Впоследствии – в том же году, когда умерла старая царица евреев Александра, – родилась еще одна дочь, названная Клеопатрой. Год ее рождения был зловещим, ибо это было начало конца могущества Митридата и Тиграна, обессиленных войной с Лукуллом. Рим снова зажегся желанием сделать Египет своей провинцией. Проконсул Марк Красс подкрадывался к Египту. Когда маленькой Клеопатре исполнилось четыре года, а Красс стал цензором, он пытался убедить сенат в необходимости аннексировать Египет. Птолемей Авлет трясся от страха и платил огромные суммы римским сенаторам, чтобы быть уверенным, что предложение не пройдет. Взятки принесли успех. Угроза Рима ослабла.

Но с прибытием на Восток Помпея Великого, который явился, чтобы покончить с Митридатом и Тиграном, Авлет увидел, как исчезают его северные союзники. Египет оказался не просто в изоляции. Со всех сторон его окружал Рим, и только Рим. Рим управлял и Киренаикой, и Сирией. Но это изменение в балансе сил не решило для Авлета ни одной проблемы. Некоторое время он хотел развестись с Клеопатрой Трифеной, поскольку его сводная сестра от старого царя Птолемея Латира теперь достигла брачного возраста. Смерть царя Митридата давала ему возможность сделать это. Не то чтобы в венах Клеопатры Трифены не текла кровь Птолемеев. Она имела родственные связи с этой династией и по отцу, и по матери. Но этого было недостаточно. Когда пришло время для Изиды родить ему сыновей, Авлет знал, что и египтяне, и александрийцы скорее примут этих сыновей, если они будут чистокровными Птолемеями. И он сможет наконец сделаться фараоном и загрести столько сокровищ, сколько ему понадобится, чтобы откупаться от Рима.

Итак, в конце концов Авлет развелся с Клеопатрой Трифеной и женился на своей сводной сестре. Их сын, который со временем будет править как Птолемей XII, родился в год консульства Метелла Целера и Луция Афрания. Его сводной сестре Беренике было тогда пятнадцать лет, а другой его сводной сестре Клеопатре – восемь. Клеопатру Трифену не убили и даже не выслали. Она осталась в александрийском дворце со своими двумя дочерьми и даже ухитрилась наладить хорошие отношения с новой царицей Египта. Понадобилось бы нечто большее, чем просто развод, чтобы сломить дочь Митридата. Вдобавок Клеопатра Трифена плела сети, чтобы обеспечить брак между младенцем, наследником трона, и ее младшей дочерью Клеопатрой. Таким образом, линия царя Митридата в Египте не прервется.

К сожалению, и после рождения сына Авлет не добился успеха в переговорах с египетскими жрецами. Через двадцать лет после прибытия в Александрию он оказался так же далек от звания фараона, как и в первые дни. Авлет строил храмы вдоль всего Нила, он приносил жертвы всем божествам, от Изиды до Гора и Сераписа. Он делал все, что только мог придумать, кроме того, что надо было сделать.

Наконец пришло время начать торговаться с Римом.

И вот в год консульства Цезаря, в начале февраля, делегация из сотни александрийцев приехала в Рим – просить сенат подтвердить право царя Египта на трон.

Петиция была представлена в феврале, но ответа не последовало. Делегаты имели приказ Авлета сделать все, что необходимо, и оставаться в Риме столько, сколько потребуется. Поэтому они принялись беседовать с десятками сенаторов, пытаясь убедить их помочь. Естественно, единственное, в чем были заинтересованы сенаторы, – это деньги. Чем больше людей получат деньги, тем больше будет нужных голосов.

Возглавлял египетскую делегацию некий Аристарх – секретарь царя и глава дворцовых заговорщиков. Египет был насквозь пронизан бюрократией, которая высасывала его соки на протяжении двух тысяч лет. Первый Птолемей не смог справиться с египетскими бюрократами, и новая македонская аристократия вполне усвоила их замашки. При этом бюрократия сильно расслоилась: македоняне – наверху, потомки смешанных египетско-эллинских браков – в середине и в самом низу – коренные египтяне. Естественно, жрецы занимали исключительное положение. Все осложнялось еще тем, что египетская армия состояла из евреев. Коварный и хитрый, Аристарх был прямым потомком одного из знаменитых библиотекарей в Александрийском мусейоне. Он пробыл старшим государственным чиновником достаточно долго, чтобы разобраться в расстановке сил. Поскольку в планы египетских жрецов отнюдь не входило сделать страну собственностью Рима, Аристарху удалось убедить жрецов увеличить долю Авлета, остававшуюся от расходов на управление Египтом, поэтому к рукам Аристарха прилипали большие суммы – куда больше, чем было известно Авлету.

Пробыв в Риме месяц, Аристарх понял, что поиск сторонников среди заднескамеечников и сенаторов, которые никогда не поднимутся выше преторов, – это не способ добиться успеха. От заднескамеечников необходимого декрета александрийцам не видать. Нет, Аристарху нужны были несколько консуляров – но только не boni. Ему требовались Марк Красс, Помпей Великий и Гай Цезарь. Но когда Аристарх принял такое решение – а это случилось до того, как стало известно об образовании триумвирата, – он не знал, к кому именно из этих троих обратиться. Аристарх выбрал Помпея, который был так богат, что ему не нужны были несколько тысяч талантов египетского золота. Поэтому Помпей просто выслушал безучастно и закончил беседу невнятным обещанием, что подумает об этом.

От Красса тоже нечего было ждать, несмотря на его общеизвестную страсть к золоту. Красс просто хотел аннексировать Египет. Оставался Гай Цезарь, к которому александриец решил пойти как раз в те дни, когда в Риме поднялся шум по поводу второго аграрного закона, – и перед тем, как Юлия вышла замуж за Помпея.

Цезарь хорошо знал, что закон Ватиния, принятый плебсом, обеспечит ему провинцию, но не даст необходимых средств на расходы. Сенат выделит сумму, урезанную до минимума, – в ответ на то, что Цезарь пошел к плебсу. Да еще и позаботится о том, чтобы казначеи как можно дольше тянули с выплатой. Цезарь этого совсем не хотел. В Италийской Галлии находилось всего два легиона, а двух легионов было недостаточно, чтобы воплотить его замысел. Ему требовались как минимум четыре вооруженных легиона. Но это стоило денег, которых Цезарь никогда не получит от сената. Особенно потому, что он не мог сослаться на оборонительные цели своей войны. Нет, Цезарь хотел стать завоевателем, а это не было политикой Рима и сената. Разумеется, замечательно включать в состав империи новые провинции. Но такое могло случиться только в результате оборонительной войны, вроде той, которую Помпей вел на Востоке против двух царей.

И Цезарь понял, откуда появятся деньги на вооружение его легионов. Он понял это, как только в Рим прибыла александрийская делегация. Но Цезарь выжидал. И составлял планы, в которые входил гадитанский банкир Бальб. Цезарь полностью доверял ему.

Когда Аристарх явился к Цезарю в начале мая, тот принял его в Государственном доме очень учтиво и провел прямо в свой кабинет. Конечно, Аристарх восхищался увиденным, но было нетрудно заметить, что дом великого понтифика не произвел на александрийского секретаря большого впечатления: маленький, темный, светский. Реакция Аристарха была написана на его лице, несмотря на всю его учтивость. Цезарю стало интересно.

– Если пожелаешь, я могу ходить вокруг да около, – сказал он Аристарху, – но я считаю, что, пробыв в Риме три месяца и ничего не добившись, тебе хочется говорить прямо и по делу.

– Конечно, я желал бы как можно скорее вернуться в Александрию, Гай Цезарь, – проговорил Аристарх, чистокровный македонянин, светловолосый, голубоглазый, – но я не могу уехать из Рима без положительных новостей для моего царя.

– Ты уедешь с хорошими новостями, если согласишься на мои условия, – решительно произнес Цезарь. – Тебе достаточно сенаторского подтверждения права царя на трон? И в дополнение – декрета, делающего его другом и союзником римского народа?

– Я надеялся только на первое, – ответил ободренный Аристарх. – Царь Птолемей Филопатор Филадельф станет другом и союзником! Это превосходит мои самые смелые ожидания.

– Тогда раздвинь немного горизонты твоих мечтаний, Аристарх! Все реально.

– За определенную цену?

– Конечно.

– Какова твоя цена, Гай Цезарь?

– За первый декрет, подтверждающий право Филадельфа на трон, – шесть тысяч талантов золотом, две трети которых должны быть уплачены до издания декрета и последняя треть – через год. За титул друга и союзника – еще две тысячи талантов золотом. Их надо заплатить заранее, – сказал Цезарь, сверкнув глазами. – Это не обсуждается. Согласен – или не согласен.

– Ты хочешь стать самым богатым человеком в Риме, – сказал Аристарх, почему-то разочарованный. Он не считал Цезаря вымогателем.

– С шестью тысячами талантов? – засмеялся Цезарь. – Поверь мне, они не сделают меня самым богатым человеком в Риме! Нет, часть этих денег пойдет моим друзьям и союзникам, Марку Крассу и Гнею Помпею Магну. Я могу получить декреты, но не без их поддержки. Нельзя ожидать, что римляне сделают одолжение иностранцам без значительного вознаграждения. Как я поступлю с моей долей, это мое дело, но скажу тебе, что у меня нет желания осесть в Риме и жить так, как живет Лукулл.

– Документы будут совершенно определенными?

– О да. Я сам их сформулирую.

– Тогда цена за все – восемь тысяч талантов золотом. Шесть тысяч – аванс и две тысячи через год, – сказал Аристарх, пожав плечами. – Хорошо, Гай Цезарь, пусть будет так. Я согласен.

– Все деньги должны быть переведены в банк Луция Корнелия Бальба в Гадесе, на его имя, – сказал Цезарь, многозначительно вскинув бровь. – Он распределит их так, как я ему скажу. Я должен защитить себя, ты же понимаешь. Поэтому никаких сумм не поступит на мое имя или на имя моих коллег.

– Понимаю.

– Очень хорошо, Аристарх. Когда Бальб сообщит мне, что деньги получены, тебе вручат твои декреты и царь Птолемей сможет наконец забыть о том, что предыдущий царь некогда завещал Египет Риму.