Бессмертники Бенджамин Хлоя

И ещё полдесятка. Дэниэл захлопывает ноутбук. Наверняка Эдди знает, где она сейчас. Так почему скрыл? Считает его неуравновешенным, одержимым жаждой мести?

Неужто он и в самом деле таков? И верно, впервые с тех пор как его отстранили от службы, Дэниэл чувствует прилив сил. Присутствие Вруны Костелло подзадоривает его, как чья-то песенка за стеной или порыв ветра, — хочется подойти ближе.

Майра и Радж чистят овощи, а Герти готовит свою фирменную начинку. Дэниэл и Руби хлопочут над индейкой, восьмикилограммовой тушей, щедро смазанной маслом с чесноком и тимьяном. Чуть за полдень, когда вся еда уже в духовке или на очереди туда, а Майра вытирает столы в кухне, Радж выходит в гостевую комнату ответить на деловой звонок. Герти прилегла. Руби и Дэниэл сидят в гостиной: Дэниэл — в кресле-качалке с ноутбуком, Руби — на диване со сборником судоку. За окном метёт, снежинки тают на стекле.

Дэниэл читает о цыганах, о том, как их предки вышли из Индии, как бежали от религиозных преследований и рабства, откочевали на запад, в Европу и на Балканы, стали заниматься гаданием. Полмиллиона цыган были истреблены во время Холокоста. История их схожа с историей евреев: исход и скитания, стойкость и гибкость. Даже знаменитая цыганская пословица, Амари чиб с’амари зор— «Наш язык — наша сила», — напоминает любимые изречения Шауля. Достав из кармана чек из химчистки, Дэниэл записывает на нём пословицу, а рядом — ещё одну: «У мысли есть крылья».

В последнее время ему трудно поддерживать связь с Богом. Год назад он ударился в иудейскую теологию — как дань памяти Шауля и в надежде обрести утешение после смерти сестры и брата. Немного-то он нашел, о смерти и бессмертии иудаизм мало что говорит. В то время как другие религии ставят на первый план смерть, иудаизм сосредоточен на жизни. В центре внимания Торы — олам ха-зе, этот мир.

— Работаете? — спрашивает Руби.

Дэниэл вскидывает голову. Солнце поднялось над Катскильскими горами, окрасив их в нежно-сиреневые и персиковые тона. Руби, поджав ноги, устроилась возле подлокотника.

— Да нет. — Дэниэл захлопывает ноутбук. — А ты?

Руби пожимает плечами:

— Тоже нет. — И закрывает книжку с головоломками.

— Ума не приложу, как ты их разгадываешь, — дивится Дэниэл. — Для меня это китайская грамота.

— Во время представлений много свободного времени. Если не придумаешь себе занятие, то с ума сойдёшь от безделья. А я люблю хитрые задачки.

Сегодня Руби снова в костюме «Сочная мода», только другого цвета. Волосы собраны свободным узлом — точь-в-точь птичье гнездо. Дэниэл вдруг понимает, что будет скучать, когда она уедет.

— Из тебя вышел бы отличный доктор, — замечает он.

— Надеюсь. — Лицо её, обращённое к Дэниэлу, кажется беззащитным. Удивительно: выходит, ей небезразлично его мнение. — Я хочу стать врачом.

— Правда? А как же ваше шоу?

— Я ведь не стану всю жизнь этим заниматься.

Её сухой, равнодушный тон Дэниэлу непонятен. Интересно, в курсе ли Радж? Где ему взять другую такую ассистентку, чтобы понимала его с полуслова? Дэниэл вспоминает вчерашний разговор за завтраком, холодок между Раджем и Руби. Ничего сложного в их распорядке дня нет, уверял Радж. «А вот Рубина…» — сказал он…

Руби поправляет волосы. Теперь Дэниэл видит: безразличием тут и не пахнет, она обозлена.

— Да чёрт подери, — продолжает она, — я учиться хочу! Хочу стать настоящим человеком, заниматься серьёзным делом!

— А вот мама твоя не хотела становиться настоящим человеком.

Дэниэл спохватывается, но поздно. Голос его невольно смягчается, губы растягиваются в улыбку: почему-то при мысли о Кларе первое, что приходит на ум, — её отвага, безрассудная смелость, а не то, чем всё закончилось.

— И что? — Руби вспыхивает, глаза блестят, отражая свет люстры. — При чём тут моя мама?

— Прошу тебя, прости. — Дэниэл сквозь землю готов провалиться. — Сам не знаю, что на меня нашло.

Руби хочет что-то сказать, но молчит. Дэниэл чувствует, как она отдаляется — уходит в неведомые подростковые края: горные скалы обиды, пещеры, где ее не найти.

— Твоя мама была необыкновенная, — говорит Дэниэл. Ему крайне важно, чтобы Руби поверила. — Это не значит, что ты должна на неё походить. Просто знай, и всё.

— Я и так знаю, — отвечает скучным голосом Руби. — От всех слышу.

Руби выходит прогуляться под снегом. Дэниэл смотрит, как она шлёпает по грязи в своих уггах и в свитере с капюшоном, пряди волос развеваются на ветру; наконец она исчезает среди деревьев.

25

— Аллилуйя! Хвалите Бога во святыне Его, хвалите Его на тверди силы Его. Хвалите Его по могуществу Его, хвалите Его по множеству величия Его. Хвалите Его со звуком трубным, хвалите его на Псалтири… — Герти запинается, — и гуслях[47].

— Что такое псалтирь? — спрашивает Руби.

С прогулки она вернулась повеселевшая. Сейчас она сидит за столом между Раджем и Герти. Напротив — Майра и Дэниэл, держатся за руки.

— Не знаю. — Герти, хмурясь, глядит в Тегилим.

— Подожди, сейчас посмотрю в Википедии. — Руби достаёт из кармана телефон-раскладушку, быстро жмёт на миниатюрные кнопки. — Вот. «Смычковая псалтирь — вид струнного инструмента наподобие цитры. В отличие от старинной щипковой псалтири, смычковая псалтирь появилась лишь в двадцатом веке». — Она закрывает телефон. — Ну вот, теперь понятно. И тебе, бабуля, спасибо.

Герти возвращается к книге:

— Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе. Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных. Всё дышащее да хвалит Господа! Аллилуйя.

— Аминь, — вполголоса откликается Майра, сжав руку Дэниэла. — А теперь давайте поедим.

Дэниэл отвечает на пожатие, но ему неспокойно. Сегодня он узнал о теракте в Багдаде, в районе Садр-сити. Пять автомобильных бомб и одна мина унесли жизни двух с лишним сотен человек, в основном шиитов. Дэниэл не спеша потягивает вино, мальбек. Он уже выпил бокал-другой белого — Майра откупорила, когда они хлопотали на кухне, — но сладкого тумана в голове, что обычно приносит ему алкоголь, всё нет и нет.

Герти смотрит на Руби и Раджа:

— Во сколько вы завтра уезжаете?

— Рано утром, — отвечает Радж.

— Обидно, — вздыхает Руби.

— В семь вечера мы выступаем в Нью-Йорке, — объясняет Радж. — Приехать нужно до полудня, всё уладить с рабочими сцены.

— Жаль, что вам надо уезжать, — сетует Герти. — Погостили бы у нас подольше.

— И мне жаль, — отвечает Руби. — А вы приезжайте к нам в Вегас. Поселим вас в отдельном домике. Покажу вам Кристал, это мой шетлендский пони, она толстая, как шарик! В день по лужайке травы съедает!

— Ну и ну! — смеётся Майра, нарезая стручковую фасоль у себя на тарелке. — А теперь у меня к вам деликатная просьба. Не хотела заводить об этом разговор, вас-то, наверное, и так замучили; точно так же к Дэниэлу все наши друзья пристают — мол, поставь нам диагноз, — но раз уж у нас в доме два фокусника, я не отпущу вас, пока не покажете какой-нибудь трюк.

Брови Раджа взлетают вверх. Вокруг звенящая тишина — ведь живут они, считай, в лесу.

Майра, покраснев, откладывает вилку.

— Много лет назад один уличный артист показал мне фокус с картами. Попросил вытянуть любую и развернул передо мной колоду, на секунду, не больше. Мне попалась девятка червей. И он угадал. Я попросила повторить — а вдруг в колоде одни девятки червей? Секрета я так и не разгадала.

Радж и Руби переглядываются.

— Внушение, — объясняет Руби. — Это когда фокусник навязывает вам тот или иной выбор.

— Нет, не похоже, — возражает Майра. — Он ничего мне не навязывал, ни словом ни делом. Я сама выбрала карту.

— Это только кажется, — говорит Радж. — Есть два вида внушения. Психологическое — когда фокусник словами подталкивает вас к определённому решению. И физическое — его-то, видимо, он и применил, — когда один предмет выделяют среди прочих. Он мог задержаться на девятке червей долей секунды дольше.

— Долгое предъявление, — добавляет Руби. — Классический приём.

— Удивительно! — Майра облокачивается на спинку стула. — Впрочем, признаюсь, я даже… слегка разочарована. Не ожидала, что разгадка окажется столь прозаичной.

— Мы, фокусники, нрод приземлённый. — Радж аккуратно срезает с индюшачьей ножки мясо и сдвигает на край тарелки. — Рационалисты. А иначе не получится создавать иллюзии, вводить людей в заблуждение.

Слова эти для Дэниэла — будто укол, лишнее напоминание о том, что всегда было ему неприятно в Радже. Радж — прагматик, делец. До встречи с ним Клара страстно любила фокусы, дышала ими. Теперь Радж живёт в особняке, а Клара умерла.

— Думаю, у моей сестры был другой взгляд на профессию, — возражает Дэниэл.

Радж поддевает вилкой маринованную жемчужную луковицу.

— То есть как?

— Клара понимала, что магия может служить средством обмана, но сама стремилась делать прямо противоположное — открывать людям новые истины, более высокого порядка. Срывать пелену с глаз.

Подсвечник посреди стола затеняет нижнюю часть лица Раджа, но глаза его сверкают.

— Если хочешь знать, верю ли я в своё дело, считаю ли его благородным, — что ж, и я мог бы спросить тебя о том же. Это моё ремесло, и оно для меня столь же важно, как для тебя твоё.

Кусок застревает у Дэниэла в горле. Дэниэл с ужасом думает: а вдруг Радж знал с самого начала, что его отстранили, но молчал из жалости или из чувства такта?

— Что ты имеешь в виду?

— По-твоему, это благородно — посылать молодых ребят на смерть? — вопрошает Радж. — Ты служишь истине высокого порядка?

Герти и Руби переводят взгляд с Раджа на Дэниэла. Дэниэл, откашлявшись, начинает:

— Я глубоко убеждён в том, что армия необходима, — что правда, то правда. Не мне судить, благородное мое дело или нет. Но дело солдат — да.

Слова его звучат достаточно убедительно, но Майра, должно быть, уловила напряжение в его голосе. Она молчит, уставившись в тарелку. Дэниэл понимает, она отводит взгляд из вежливости, что бы там ни крылось, и оттого еще больше чувствует себя лжецом.

— Даже сейчас? — спрашивает Радж.

— Тем более сейчас.

Дэниэл хорошо помнит ужас 11 сентября. Его лучший друг детства, Эли, работал в Южной башне. Когда в неё врезался второй самолёт, Эли стоял на лестнице между семьдесят седьмым и семьдесят восьмым этажами и указывал людям путь к скоростному лифту. «Выходим! — кричал он, — Все выходим!» До этого некоторые были парализованы страхом. Позже его коллега, который тоже был в Торговом центре во время теракта еще в феврале 1993 года, говорил об Эли: «Его голос вернул меня к жизни». Эли выбрался на крышу в надежде на эвакуацию, как тогда, в 1993-м, позвонил жене. «Я люблю тебя, милая, — сказал он. — Дома буду поздно». В десять утра Южная башня рухнула.

— Тем более сейчас? — переспрашивает Радж. — Когда Ирак опустошён? Когда изуверы пытают заключённых в Абу-Грейбе? Когда ядерного оружия у Ирака так и не нашли?

Радж смотрит Дэниэлу в глаза. Вегасский трюкач, знаменитость и модник — не так он прост, как думал Дэниэл.

— Папа… — вступает Руби.

— Угощайтесь! — предлагает Майра, подняв блюдо с фасолью.

— Жестокий тиран губит и угнетает сотни тысяч людей, а мы, по-твоему, должны терпеть? — возмущается Дэниэл. — А геноцид курдов, а насилие в Кувейте? А похищения мужчин из клана Барзани? А химические атаки, а массовые убийства?

Хмель наконец ударил в голову. Рассудок туманится, и Дэниэл доволен, что всё-таки сумел, когда понадобилось, перечислить преступления Хусейна.

— США при выборе политических союзников никогда не руководствовались моралью. Они сотрудничают с пакистанской военщиной. Они поддерживали зверства Хусейна. А теперь ищут то, чего нет и в помине. Ядерная программа Ирака закончилась в 1991-м. Ничего там нет — ничего, кроме нефти.

В глубине души Дэниэл чувствует, что Радж прав, но боится признать его правоту. Он видел жуткие фотографии из тюрьмы Абу-Грейб: голые заключённые, избитые, истерзанные, на головах мешки. Ходят слухи, что Хусейна собираются повесить во время Курбан-байрама, исламского праздника, — глумление над религией, причём глумятся не враги.

— Ничего ты об этом не знаешь, — возражает Дэниэл.

— Как — не знаю? — Радж вытирает салфеткой рот. — Не просто так ни одна страна мира не поддерживает войну в Ираке. Кроме Израиля.

Он говорит не подумав, будто забыв, кто его собеседники. Или всё было рассчитано? Голды невольно и мгновенно напрягаются, каждый. Дэниэл относится к сионизму сдержанно, однако сейчас он стискивает зубы, сердце колотится как бешеное, будто при нём оскорбили его мать.

Майра откладывает вилку:

— То есть как?

Впервые со дня приезда Раджу изменяет уверенность.

— Не мне вам объяснять, что Израиль — стратегический союзник США, а вторжение в Багдад призвано укрепить их безопасность наряду с нашей, — отвечает он вполголоса. — Вот и всё, что я хотел сказать.

— В самом деле? — Плечи Майры ссутулились, голос натянут. — Честное слово, Радж, звучало так, будто евреи во всём виноваты.

— Но евреев больше никто не притесняет, они одни из ключевых союзников Америки. Весь арабский мир протестует против войны в Ираке, но американским арабам и не снилась та власть, что есть у американских евреев. — Радж умолкает. Он понимает, что здесь, за столом, все против него. И то ли чувствуя угрозу, то ли решив предотвратить её, идёт в наступление: — Между тем евреи продолжают вести себя как жертвы чудовищного гнёта. Весьма удобная позиция, чтобы угнетать других.

— Довольно, — прерывает его Герти.

Она принарядилась: бордовое цельнокроенное платье, колготки, кожаные туфли без задников. На груди стеклянная брошь, подарок Шауля. Дэниэлу больно видеть её расстроенное лицо, и ещё больней ему смотреть на Руби. Племянница уставилась в пустую тарелку, и даже при свечах видно, что у неё покраснели глаза.

Радж смотрит на дочь. На миг он кажется ошарашенным, почти пристыженным.

— Дэниэл, — предлагает он, со скрипом отодвигая стул, — пойдём прогуляемся.

Радж ведёт Дэниэла мимо ближнего ряда облетевших клёнов, ещё недавно золотых, к лужайке с прудом, обрамлённым берёзами и камышами. Ростом он чуть ниже Дэниэла, но уверенности ему не занимать — ведёт себя у Дэниэла на участке как хозяин. Дэниэлу этого достаточно, чтобы первым нанести удар.

— Ты рассуждаешь о войне, будто точно знаешь, кто её развязал, но легко судить со стороны, сидя в особняке и промышляя фокусами. Может, стоит уже серьёзным делом заняться? — От кого он слышал эту фразу? От Руби. «Я хочу учиться, — призналась она. — Хочу стать настоящим человеком, заниматься серьёзным делом». У Дэниэла горит лицо, сердце подкатывает к самому горлу, и вдруг ему становится ясно, как побольней задеть Раджа. — Даже твоя дочь считает тебя вегасским фигляром, только и всего. Мне она сказала, что мечтает стать врачом.

Пруд отражает свет луны, и лицо Раджа напрягается, будто сжатый кулак. Дэниэл видит больное место Раджа не хуже, чем собственную уязвимость. Радж боится потерять Руби. Все эти годы он прятал её от Голдов не только из неприязни к ним, но и оттого что они таят угрозу. Другая семья — другая жизнь.

Но Радж не отводит взгляда.

— Ты прав, я не врач, университетов не кончал и не из Нью-Йорка родом. Зато дочь воспитал необыкновенную. И карьеру сделал неплохую.

Дэниэл медлит: он вдруг видит перед собой лицо полковника Бертрама. «Воображаете себя особенным? Белым, блядь, и пушистым? — говорил ему полковник, сверкая улыбкой и нагрудным значком. — Как есть американский герой».

— Нет, — возражает Дэниэл, — не сделал, а украл. Ты присвоил Кларину программу. — Этот приговор он хотел произнести уже давно и сейчас рад, что наконец решился.

— Я был её партнёром. — Голос Раджа звучит глуше, тише, и за внешним спокойствием сквозит чудовищное напряжение.

— Ерунда! Ты слишком много мнил о себе. Дорожил работой больше, чем Кларой.

С каждым словом в Дэниэле крепнет убеждённость, всё отчётливей звучат отголоски другой истории — истории с Бруной Костелло.

— Клара тебе доверяла, — продолжает Дэниэл. — А ты её эксплуатировал.

— Да ты издеваешься? — Радж чуть запрокидывает лицо, белки глаз сверкают при луне. В его взгляде Дэниэл видит ревность, неутолимую тоску и кое-что ещё. Любовь. — Я о ней заботился. Знаешь, что у неё в голове творилось? Кто-нибудь из вас вообще знал? Она то и дело отключалась. Память у неё была как решето. Она даже одеться по утрам не могла без моей помощи. Твоя сестра! А ты хоть как-то ей помогал? Раз в жизни видел Руби? Звонил раз в год на Хануку?

Дэниэла мутит.

— Почему ты нам ничего не говорил?

— Я вас едва знал. Вашей семье я пришёлся не ко двору. Встретили меня как чужака, будто я недостоин Клары. Недостоин Голдов — благородных, долготерпеливых страдальцев!

Его презрительный тон на миг лишает Дэниэла дара речи.

— Ты ничего не знаешь о том, сколько нам пришлось пережить, — отвечает он после паузы.

— Вот! — Радж поднимает палец, и глаза у него такие живые, а жест так стремителен, что Дэниэлу кажется — вот нелепость! — будто Радж сейчас продемонстрирует какой-нибудь фокус. — Вот в чём и суть! Да, горя вы пережили немало, никто не отрицает. Но сейчас у вас совсем другая жизнь! Ореол ваш подкис! История ваша, Дэниэл, протухла. А вы до сих пор лелеете свои несчастья, ведь это так удобно — играть роль жертвы! Но миллионы людей до сих пор живут под гнётом. Я из них родом. И эти люди не могут себе позволить жить прошлым. Жить воображением. Нет у них такой роскоши.

Дэниэл отступает в тень деревьев, словно ища укрытия. Радж не ждёт от него ответа, а, развернувшись, идёт обратно вдоль берега пруда. Но возле дорожки, ведущей к дому, останавливается.

— И вот что ещё. — Издалека слова Раджа слышны отчётливо. — Послушать тебя, так ты важным делом занят, людям пользу приносишь. Но не обольщайся. Ты всего-навсего смотришь, как другие делают за тебя грязную работу за тысячи миль отсюда. Ты мелкая сошка, винтик. И, ей-богу, ты трусишь. Боишься, что никогда бы не смог как твоя сестра — выходить в одиночку на сцену, день за днём, и открывать свою душу до самого, блядь, дна, не зная, будут тебе аплодировать или освищут. Пусть Клара и покончила с собой. Всё равно она храбрее тебя.

26

Радж и Руби уезжают в восьмом часу утра. Всю ночь лил дождь, и их взятый напрокат автомобиль стоит мокрый на подъездной аллее. Радж и Дэниэл молча грузят в багажник чемодан и рюкзак. Капельки дождя блестят на пушистом велюровом костюме Руби, на сей раз жёлтом. Она нехотя обнимает Дэниэла на прощанье. С Раджем она точно так же холодна, но Радж ей как-никак отец, рано или поздно она его простит. Иное дело Дэниэл. Когда Руби садится впереди рядом с Раджем и захлопывает дверь, он чувствует нутряную, звериную тоску. Они выруливают задним ходом со двора, Дэниэл машет им вслед, но Руби уже уткнулась в телефон, и Дэниэл видит только копну волос.

Майра уехала на заседание кафедры. Дэниэл идёт к холодильнику за остатками вчерашней трапезы. Корочка индейки, ещё вчера такая хрустящая, сморщилась и отсырела, на сковороде застыл полупрозрачными лужицами жир. Дэниэл накладывает полную тарелку, разогревает в микроволновке и ест на кухне стоя; под конец его уже воротит от еды.

Он не в силах заставить себя сесть за обеденный стол, где накануне ужинали Чапалы вместе с Голдами, — только вчера, а кажется, будто прошли годы. Впервые Дэниэл ощущал глубокую связь с Руби, чувствовал, что может стать ей по-настоящему родным, что не должен винить себя в смерти её матери. А теперь она для него потеряна. Может быть, Руби к ним и приедет, лет в восемнадцать, когда станет сама себе хозяйкой, но в ближайшее время можно её не ждать, Радж будет против. Дэниэл мог бы и сам связаться с Руби, но ответит ли она? Испорченный праздник не только на совести Раджа.

После прошлой ссоры с Раджем, несколько лет назад, Дэниэл нашёл утешение в работе, но это уже не выход, теперь при мысли о работе он весь каменеет. До сих пор он избегал смотреть правде в лицо, но сейчас признаёт то, что понимал с самого начала: должность он сохранит, лишь отказавшись от власти, от права принимать решения. А если пойдёт на это — поступится честью ради тёплого местечка, свободой ради безопасности, — значит, прав был Радж, он всего лишь пешка.

В спальне трезвонит его мобильник. Дэниэл поднимается по лестнице. Увидев номер на экране, хватает телефон так яростно, что выдёргивает из розетки зарядник.

— Эдди?

— Дэниэл, я по поводу дела, есть новости. Вы просили держать вас в курсе.

— Да?

Голос у Эдди глухой, напряжённый.

— Мы сняли с неё все обвинения.

Дэниэл падает на постель, прижав телефон к уху; провод зарядника тянется сзади хвостом.

— Не может быть!

— Видите ли, — в трубке слышен вздох, — дело это тёмное. Как доказать её причастность к убийствам, если она никого пальцем не трогала, даже не побуждала ни к чему — лишь намекала, не более? Я уже полгода пытаюсь её припереть к стенке. К вам я обратился, когда дело уже собирались закрыть. Не хотелось ворошить всю эту историю, но я думал, что недостаёт лишь одного звена, какой-нибудь подробности, известной только вам. И вы сделали всё, что могли, рассказали всё откровенно. Но этого оказалось недостаточно.

— Чего недостаточно? Еще пяти самоубийств? Двадцати? — На последнем слоге он даёт петуха, как подросток. — Вы говорили, у неё нет лицензии. Может, за это её и привлечь?

— Да, лицензии нет. Но она еле сводит концы с концами. По мнению ФБР, мы только время зря теряем. Да и лет ей уже немало, одной ногой в могиле.

— Ну и что? Посмотрите на тех, кто совершил ужасные, неописуемые преступления, — даже если кара их настигает под конец жизни, всё равно это справедливо, лишь бы получили по заслугам.

— Успокойтесь, Дэниэл, — просит Эдди, и Дэниэла бросает в жар. — Я не меньше вас хотел, чтобы она была наказана. Но надо смириться.

— Эдди, — говорит Дэниэл, — сегодня мой день.

— Ваш день?

— Та самая дата. Сегодня, по словам гадалки, я должен умереть.

Это последний козырь Дэниэла. Он не хотел сообщать дату Эдди, но сейчас идёт на этот шаг в отчаянной надежде переубедить его.

— Ох, Дэниэл, — вздыхает агент, — не ворошите это. Только измучаете себя, и чего ради?

Дэниэл молчит. За окном сверкающий хрустальный вихрь. Снежинки такие невесомые, что и не поймёшь, то ли к земле летят, то ли к небу.

— Берегите себя, слышите? — продолжает Эдди. — Самое главное для вас сегодня — себя поберечь.

— Вы правы, — сухо отвечает Дэниэл. — Я понимаю. И спасибо за всё, что вы сделали.

Закончив разговор, он швыряет телефон в стену. Глухой удар; корпус разошёлся надвое. Оставив мобильник на полу, Дэниэл идёт в кабинет. Майра уже сняла с постели Руби бельё, бросила в стиральную машину, убрала матрас. Даже пропылесосила — из самых добрых побуждений невольно уничтожила все следы Руби, будто той здесь и не было никогда.

Дэниэл садится за рабочий стол, заходит на сайт ФБР. Имя Бруны Костелло исчезло со страницы о поиске людей. Когда он вводит её имя, в ответ появляется лишь строчка: «Ничего не найдено».

Дэниэл крутится в кресле, откинувшись на спинку, закрыв ладонями лицо. И в очередной раз возвращается к одному и тому же воспоминанию — к последнему разговору с Саймоном. Саймон звонил ему из больницы, но Дэниэл об этом тогда не знал. «Я заболел», — сказал он. Дэниэл остолбенел, он не сразу узнал голос брата, как никогда слабый и в то же время повзрослевший. Вместе с обидой Дэниэл, хоть и не показал виду, ощутил и облегчение. В голосе Саймона он услышал зов крови — от него, как от песни сирен, теряешь рассудок, он заставляет отбросить принципы и праведное самомнение во имя глубоких изначальных уз.

Если бы Саймон произнёс хоть подобие извинения, Дэниэл простил бы его. Но Саймон не извинился. И если на то пошло, почти ничего не сказал. Спросил, как дела, будто и не было долгих лет разлуки. Дэниэл не понял, то ли и вправду случилось что-то серьёзное, то ли Саймон в обычном репертуаре — своеволен, скрытен, уклончив. Может быть, он и Дэниэлу позвонил в бездумном порыве, как когда-то махнул в Сан-Франциско.

— Саймон, — спросил тогда Дэниэл, — я могу тебе чем-то помочь? — Он и сам тут же уловил холод в собственном голосе, и Саймон вскоре повесил трубку.

«Я могу тебе чем-то помочь?»

Ни Саймону, ни Кларе ничем уже не поможешь. Прошлого не изменить. Зато, возможно, в его власти изменить будущее. Ирония в чистом виде: в тот самый день, когда Вруна Костелло предрекла ему смерть, он может её разыскать и добиться признания — пусть расскажет, как она использовала своих жертв. И пусть подобное никогда больше не повторится.

Дэниэл останавливает крутящееся кресло, отводит ладони от глаз, моргает от яркого электрического света. И, сгорбившись над клавиатурой, силится припомнить фразы из объявления ФБР. Там была фотография фургона, бежевого с коричневой полосой, список псевдонимов. И название посёлка в Огайо, какой-то там Мильтон. Он запомнил слово, потому что в университете читал «Потерянный рай». Ист-Мильтон? Нет, Уэст-Мильтон. Он ищет название в поисковике. Появляются ссылки: школа, библиотека, карта, где Уэст-Мильтон, обведённый красным, похож на Италию — тоже сапожок, только без каблука. Дэниэл жмёт на «Картинки»: старомодный центр, американские флаги на фасадах магазинов. На одном снимке маленький водопад, вдоль него лестница. Щёлкнув на фото, Дэниэл попадает на форум.

«Уэст-Мильтонские каскады с лестницей, — пишет кто-то, — находятся в запустении. Много мусора, а ступени и перила небезопасны».

Место укромное, здесь можно спрятаться. Дэниэл снова открывает карту. Отсюда до Уэст-Мильтона — десять часов на автомобиле. При этой мысли сердце заходится от волнения. Где сейчас Вруна, точно неизвестно, но вся деревушка занимает каких-нибудь восемь квадратных километров. Отыскать там старенький фургон не составит труда.

Из кухни доносится звонкая трель. В последнее время они так редко пользуются домашним телефоном, что Дэниэл не сразу узнаёт звонок. Им звонят только рекламные агенты и родня да иногда соседи. На этот раз, даже не глянув на определитель, Дэниэл знает: Варя.

— Ви!

— Дэниэл! — На День благодарения Варя не приехала, сославшись на конференцию в Амстердаме. — У тебя отключён сотовый. Хотела узнать, как дела.

Когда ему звонил Эдди, стоя на обочине шоссе, голос его прерывался, а Варю за тысячи миль слышно так хорошо, будто она рядом. Дэниэла выводит из себя её холодноватый тон, её манера взвешивать каждое слово.

— Я знаю, почему ты звонишь, — говорит Дэниэл.

— Хм. — Варя коротко смеётся. — Ну и что? — Наступает молчание, и Дэниэл даже не пытается его нарушить. — Чем ты занят сегодня?

— Хочу разыскать гадалку. Выслежу её и заставлю извиниться за всё, что она причинила нашей семье.

— Не смешно.

— Жаль, что тебя вчера не было.

— Я выступала с докладом.

— В День благодарения?

— Представь себе, в Голландии это не праздник. — Тон её стал высокомерным, и Дэниэла вновь захлестнула обида. — Как всё прошло?

— Отлично. — Не станет он ей ничего рассказывать. — Как конференция?

— Отлично.

Дэниэл полон гнева: раз Варя позвонила, значит, он ей всё-таки нужен, но не настолько, чтобы позвонить в обычный день, а уж тем более приехать. Она наблюдает с высоты, как он суетится внизу, и даже не подумает спуститься, вмешаться.

— Как ты умудряешься всё это помнить? — спрашивает он, прижимая к уху трубку. — В таблицу заносишь? Или держишь в голове?

— Да хватит тебе, — обижается Варя, и Дэниэл смягчается.

— Всё у меня хорошо, Варя. — Опершись о кухонную стойку, он потирает переносицу. — Всё будет хорошо.

После разговора он недоволен собой. Варя ему не враг.

Но ещё представится случай помириться. Подойдя к кухонной стойке, он хватает из плетёной корзинки ключи.

— Дэниэл! — слышен голос Герти. — Чем ты тут занят?

Его мать стоит в дверях. Она в своём неизменном розовом халате, с голыми ногами. Под глазами влажная, нездоровая синева.

— Прокачусь кое-куда.

— Куда?

— На работу. Осталось кое-какие дела закончить к понедельнику.

— В шаббат работать нельзя.

— Шаббат завтра.

— Он начнётся сегодня вечером.

— Значит, шесть часов у меня в запасе есть.

Но Дэниэл знает, что через шесть часов не вернётся. Вернётся он к утру, не раньше. И тогда он всё расскажет Герти и Майре. Расскажет, как поймал Вруну, как она во всём призналась. И Эдди надо рассказать. Возможно, Эдди возобновит дело.

— Дэниэл, — Герти застыла в дверях, преградив ему путь, — я за тебя беспокоюсь.

— А ты не беспокойся.

— Ты слишком много пьёшь.

— Неправда.

— И что-то от меня скрываешь. — Герти смотрит на него испытующе, тревожно. — Что ты от меня прячешь, сынок?

— Ничего. — Боже, она с ним нянчится, как с малым ребёнком! Скорей бы она ушла с дороги. — Слишком уж ты мнительна.

— Ни к чему тебе ехать. Шаббат как-никак.

— Шаббат ничего не значит, — отвечает со злобой Дэниэл. — Богу всё равно. Плевать он хотел на шаббат.

Сейчас он со злостью думает, что от Бога проку не больше, чем от Вариного звонка. Бог не защитил Саймона и Клару и, уж конечно, не наказал виновных. Но чего ждал Дэниэл? После женитьбы на Майре он решил вернуться к иудаизму. Он придумал — сам выбрал, — в какого Бога ему верить; в том-то и крылась ошибка. Разумеется, люди всю жизнь выбирают, во что им верить — в любовь, в идеологию, в счастливые билеты. Но Бог, как понял теперь Дэниэл, совсем не таков. Бога нельзя выбрать по своему вкусу, как пару перчаток.

Человеческая тоска достаточно сильна, чтобы вытянуть божество из воздуха, но не может она сотворить Бога.

— Дэниэл! — повторяет Герти. Если она ещё хоть раз произнесёт его имя, он взвоет. — Неужели ты это всерьёз?

— Ма, ты и сама в Бога не веришь, — отвечает Дэниэл, — а только хочешь верить.

Герти не шевелится, лишь моргает, поджав губы. Дэниэл кладёт руку ей на плечо и, наклонившись, целует в щёку. И уходит, оставив мать одну посреди кухни.

Дэниэл идёт в сарай позади дома. Там хранятся Майрины садовые инструменты, полупустые пакетики семян, кожаные перчатки, серебристая лейка. На нижней полке зелёный садовый шланг, за ним стоит коробка из-под обуви. Там спрятан небольшой револьвер. Когда Дэниэл вступил в армию, он проходил стрелковую подготовку. На всякий случай лучше иметь оружие. Пользуется он им раз в год, на стрельбище в Согертисе, но разрешение ему продлили в марте. Зарядив револьвер и спрятав его за пазуху, Дэниэл идёт к машине. Возможно, Бруну придётся припугнуть, чтобы она заговорила.

На шоссе он выезжает чуть за полдень. Когда он спохватывается, что забыл очистить историю в браузере, он уже в Пенсильвании.

27

Во второй половине дня он минует Скрантон, а когда въезжает в Колумбус, уже почти девять. Плечи затекли, в висках стучит, но его подгоняют дешёвый кофе и нетерпение. Городки всё глуше и глуше: Хубер-Хайте, Вандалия, Типп-Сити. Вот небольшой зелёно-бежевый знак: Уэст-Мильтон. Меньше чем за пять минут он проезжает через всю деревню. Домики с плоскими крышами, облицованные алюминиевым сайдингом, за ними пологие холмы и пашни. Нигде не видно ни фургона, ни стоянки для них, но Дэниэла это не останавливает. Если бы он пытался спрятаться, то отправился бы в лес.

Дэниэл смотрит на часы: двадцать два тридцать две, дорога пуста. Водопад, знакомый ему по фото, находится на перекрёстке трасс 571 и 48, позади мебельного магазина. Оставив там машину, Дэниэл выходит на смотровую площадку. Лестница ветхая, как и писали. Ступени скользкие от мокрых листьев, перила ржавые.

А вдруг Вруна уже уехала из Уэст-Мильтона? Нет, рано ещё сдаваться, говорит себе Дэниэл по пути к машине. Лес тянется до ближайшего городка. Даже если она и уехала, то недалеко.

Дэниэл мчит на север, вдоль реки Стиллуотер, и въезжает в деревню Ладлоу-Фолс, с населением двести девять жителей.

За Ковингтон-авеню виднеется поле, а дальше — сорок восьмая трасса с мостом через другой водопад, ещё более живописный. Съехав на обочину, Дэниэл надевает шерстяное пальто, суёт в карман револьвер и сбегает вниз по склону под мост.

Рядом ревёт водопад Ладлоу-Фолс, высотой почти с двухэтажный дом. Ветхая десятиметровая лестница ведёт вниз, в ущелье, к слабо освещённой луной тропинке вдоль реки. Дэниэл спускается по ступеням, сперва не спеша, осторожно, затем, приноровившись, всё быстрей и быстрей.

Ущелье каменистое, изрезанное. Чем дальше, тем трудней идти, пальто цепляется за ветки, дважды он спотыкается об узловатые корни. Стоило ли вообще сюда лезть? Ущелье узкое, здесь даже седан не пройдёт, не то что фургон. Дэниэл шагает вперёд в надежде отыскать другую лестницу или тропу, ведущую вверх, но на смену нетерпению вскоре приходит усталость. Споткнувшись о скользкую каменную плиту, он вынужден встать на четвереньки, чтобы не упасть в реку. Он опирается руками о замшелые валуны. Брюки хоть выжимай; сердце ухает где-то в животе. Он ещё успеет повернуть назад. Снять номер в мотеле, привести себя в порядок и к утру быть дома, а Майре скажет, что заночевал на работе. Она, конечно, расстроится, но поверит. В его верности можно не сомневаться.

Он осторожно встаёт на колени, затем выпрямляется. Лучше чуть отойти от воды, туда, где кустарник посуше. Ущелье понемногу сужается, а тропа ведёт вверх, в сторону от реки. Неизвестно, сколько прошло времени, но вдруг он замечает, что водопады остались далеко позади. Должно быть, он обогнул деревню с юга.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

«У Кати было два зелёных карандаша. А у Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:– Дай мне зелёный кар...
Максим, потомок княжеского рода, одаренный магической Силой, подрос, окончил школу и превратился из ...
Сколько радости нам приносят любимые домашние животные! Они могут выслушать, утешить, составить комп...
Суперкубок – событие года в Америке. Чтобы увидеть решающий матч двух лучших футбольных команд, мног...
Джим Коллинз, взирая взглядом ученого на безжизненные руины когда-то казавшихся несокрушимыми, а нын...
Эта книга – квинтэссенция моего опыта как продавца, переговорщика и тренера по крупным и экспертным ...