Убийство в стиле винтаж Марш Найо
– Мы уже в пригороде, – заметил Аллейн. – Еще пара поселков, и начнется дикая природа.
– А в какой момент мы приступим к делу? – спросила Каролин. – Или сначала вы должны сломить мою волю опасными дорогами и запугать головокружительными виражами? А потом поставить у края пропасти и задать вопрос раньше, чем я успею прийти в себя?
– Но зачем мне делать все эти вещи? Вряд ли пара невинных вопросов стоит таких сложностей. Я не вижу для этого причин.
– Я думала, все детективы любят копаться в темном прошлом, а потом огорошивать им свидетеля.
– А у вас темное прошлое?
– Вижу, вы уже начали.
Аллейн улыбнулся, и они снова замолчали. Он подумал, что Хэмблдон прав, и Каролин держится слишком хорошо, чтобы это выглядело натурально. Ее веселость казалась слишком нервной, голос звучал на полтона выше, разговор был неровным и обрывистым, молчание – тягостно неловким. «Надо подождать», – подумал Аллейн.
– На самом деле, – неожиданно заговорила Каролин, – прошлое у меня было вполне пристойное. Ничего похожего на то, что обычно думают о богемной жизни. Дом приходского священника, любительская труппа, местный театр, потом Лондон. Как говорится, прошла огонь и воду. Играла в крошечных студиях, где актерам приходилось помогать рабочим сцены: устанавливать декорации и чуть ли не самим опускать занавес, отыграв спектакль.
– Помогать рабочим сцены? Хотите сказать, что вы ворочали все эти тяжести?
– Да, случалось. Носилась по галереям не хуже всякого другого. Вешала на крюки тросы, опускала задник – что угодно. Господи, как же это было здорово! Как весело!
Дома уже остались позади. Дорога петляла по зеленым холмам, чьи силуэты постепенно вырастали один за другим, словно фигурки в детской аппликации. Пока Каролин рассказывала о себе, шоссе сделало поворот, и вдалеке над круглыми вершинами выросла огромная гора, холодная и недоступная на фоне ослепительного неба. Машина ехала быстро, дорога поворачивала то влево, то вправо, и бархатные холмы плавно двигались и вращались вокруг них, словно участники грандиозного парада. Вскоре Аллейн и Каролин подъехали к небольшому мосту, переброшенному через бурливший на камнях ручей, а дальше открывалась уютная лужайка.
– Пожалуй, можно остановиться здесь, – предложил Аллейн.
– С удовольствием.
Они проехали по деревенской ухабистой дороге, спустились к реке и остановились в тени густых зарослей мануки, усыпанных белоснежными цветами и источавших медовый запах.
Как только они вышли из машины, запах кожи и металла мгновенно развеял свежий ветерок – дыхание снежных гор. Каролин, чье платье в таком месте выглядело довольно странно, остановилась и запрокинула голову:
– Какая красота!
Камни у берега уже раскалились на солнце, над водой дрожала легкая дымка. Тишину наполнял живой и звучный шум реки. Перешагивая через камни, они прошли по мягким подушкам мха и спустились ближе к ручью, где зелень была гуще и сочней. Здесь буйно разрослись колючие кустарники и мелкие раскидистые деревца, а дальше поток уходил в дремучую тенистую чащу.
– Раньше тут везде был лес, – заметил Аллейн. – Все холмы усеяны сухими пнями.
На ближайшем дереве под мерный шум воды щебетала птичка, издавая такой звонкий, радостный и чистый звук, какой раньше они никогда не слышали. Каролин остановилась послушать. Аллейн вдруг заметил, что она глубоко взволнована и на ее глазах блестят слезы.
– Я схожу за корзиной с едой, – предложил он, – а вы пока подыщите какое-нибудь удобное местечко. Вот вам коврик.
Когда он вернулся, Каролин уже прошла вдоль реки и устроилась в тени возле воды. Она сидела абсолютно неподвижно, и по ее позе трудно было понять, что она чувствует. Шагая к ней, Аллейн спрашивал себя, о чем она может думать. Он увидел, как она подняла руки и сняла свою черную лондонскую шляпу. Потом повернула к нему голову и помахала рукой. Когда он подошел ближе, оказалось, что она плачет.
– Как насчет того, чтобы немного перекусить? – спросил он. – В гостинице мне дали походный котелок, чтобы я мог заварить в нем местный чай. Я подумал, что вам это понравится, но, если вы не любите экзотики, у меня есть белое вино. Мне кажется, в любом случае стоит развести костер: он приятно пахнет. Не распакуете все эти свертки, пока я продемонстрирую свое мастерство по разведению огня с помощью кучки прутиков и по меньшей мере трех коробков спичек?
Она не ответила, и он понял, что блестящей, неприступной и обаятельно-искусной примадонны здесь больше нет и перед ним на берегу сидит несчастная и одинокая женщина.
Аллейн отвернулся, но она сама позвала его.
– Вы не поверите, – пробормотала она сквозь слезы, – и никто в это не верит, но я очень любила своего Альфи-Пуха.
Глава 18
Диалог
Аллейн не сразу отозвался на ее слова. Он думал о том, что благодаря неожиданной удаче сумел заглянуть в какие-то более глубокие пласты ее личности, чем те, что открывались ему прежде. Словно верхние слои ее обычной бравады и бурлеска внезапно стали прозрачными, и сквозь них проступила – нет, еще не вся настоящая Каролин, но какая-то важная ее часть. «И все это потому, что она несчастна, а я вытащил ее из привычного окружения и привез в это место, где воздух так чист и свеж, и журчит горная река, и какая-то птичка щебечет под сурдинку».
Вслух он сказал:
– Почему же, я легко могу в это поверить. Я так и думал, что вы его любили.
Он начал отламывать сучья от прибитого к берегу бревна.
– Конечно, это была не романтическая любовь, – продолжала Каролин. – Мой бедный толстяк Альфи! Романтик из него был никакой, зато он всегда был понимающим и чутким. Ему и в голову не приходило, интересно со мной или нет. Он считал, что я просто не могу быть скучной. И мне никогда не приходилось об этом беспокоиться.
Аллейн пристроил ветки между камней и сунул под них листок скомканной бумаги.
– Понимаю, – ответил он. – Есть люди, перед которыми не нужно ничего из себя строить. Иногда это очень приятно. У меня тоже есть такой человек.
– Ваша жена! Но я не знала…
Аллейн присел на корточки и рассмеялся:
– Нет, нет. Я говорю о сержанте Фоксе. Это крупный мужчина, серьезный и медлительный, и мыслит он всегда с обезоруживающей прямолинейностью. Мы вместе работаем в Скотленд-Ярде. Слава богу, перед ним мне не надо притворяться. Так, посмотрим, получится ли у нас костер. Попробуйте раздуть огонь, а я пока схожу за водой.
Он спустился к ручью и, встав на валун, опустил котелок против течения реки. Вода была ледяной, течение быстрым, а шум стоял такой, что он едва не оглох. Горный поток бился среди камней и наполнял долину глухим рокотом, словно тысячи голосов кричали в унисон. Было приятно до самых краев наполнить тяжелый котелок и вернуться с ним на берег, где Каролин по-прежнему трудилась над костром. Над дровами уже закурился тонкий дымок, распространявший горький и приятный запах.
– Получилось, получилось! – воскликнула Каролин. – Ах, как пахнет!
Она повернулась к нему лицом. Ее глаза все еще блестели от слез, волосы растрепались, влажные губы были приоткрыты. Она была очень красива.
– Господи, какое было бы счастье, – пробормотала она, – если бы в мире не было ничего, кроме этого.
Аллейн поставил на камни котелок и поправил огонь. Потом они оба сели у костра и закурили.
– Я очень рад, что природа не приводит вас в экстаз, – заметил Аллейн. – Боялся, что вы начнете восторгаться.
– Так и было – до вчерашнего дня. Мистер Аллейн, наверное, уже пора задавать ваши вопросы? Я хочу поскорей с этим покончить.
Но Аллейн не стал «задавать свои вопросы», заявив, что зверски голоден и сначала они должны поесть. После обеда они выпили белого вина, а вместо кофе Аллейн заварил в котелке чай. Он отдавал дымком, но был чертовски вкусным. Инспектор мысленно спрашивал себя, кто из них больше боится предстоящего разговора – он или она. Наконец Каролин помогла ему убрать остатки еды и решительно повернулась к Аллейну:
– Давайте сейчас. Пожалуйста.
Пожалуй, это был первый раз, когда Аллейну не хотелось сделать новый шаг в расследовании. Он так хорошо все продумал, так тщательно создал обстановку, подходившую для доверительной беседы. И вот теперь она стояла перед ним, вырванная из привычного круга, открытая и беззащитная, а он…
Он сунул руку в карман и достал маленькую коробочку. Потом медленно открыл ее и положил на коврик.
– Вот о чем я хотел спросить. Можете потрогать его, если хотите. С него уже сняли отпечатки пальцев.
Внутри коробочки лежал зеленый тики.
– Ох!
Возглас Каролин был непроизвольным – в этом он не сомневался. В первую секунду она просто удивилась. Потом ее лицо стало замкнутым и неподвижным.
– А, это мой тики. Вы его нашли. Я очень рада. – Маленькая пауза. – Где он лежал?
– Прежде чем я вам отвечу, вспомните, что вы с ним сделали перед тем, как сесть за стол.
– Но я уже сказала. Я не помню. Кажется, я поставила его на стол.
– А если я скажу, что кто-то видел, как вы спрятали его в вырез платья?
Снова повисла пауза. В костре потрескивали дрова, птичка в кустах так же звонко щебетала, перекрывая шум реки.
– Возможно. Я не помню.
– Я нашел его на полу галереи, прямо над сценой.
Но Каролин уже успела подготовиться. Ее удивленный взгляд получился очень убедительным. В жестах и мимике сквозила глубокая растерянность.
– Не может быть! Вы нашли его на колосниках? Как он там оказался?
– Видимо, выпал из вашего платья.
Как она испугалась! Можно было подумать, что она прямо на его глазах погружается в пучину ужаса.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Конечно, понимаете. Можете мне не отвечать, если считаете, что так лучше. – Он подождал секунду. – Мой следующий вопрос: вы поднимались на колосники до случившейся трагедии?
– До трагедии!
Ее облегчение было слишком велико. Предательский возглас вырвался сам собой – раньше, чем она успела спохватиться. Потом она сразу взяла себя в руки и спокойно ответила: «Нет, я туда не поднималась», – но было уже поздно.
– А после? Нет, нет, даже не пытайтесь! – воскликнул Аллейн. – Не вздумайте мне лгать. Не надо притворяться. Это только ухудшит положение – его и ваше.
– О чем вы говорите? Я не понимаю.
– Вы не понимаете? Тогда скажите вот что. Когда в то утро вы говорили с Хэмблдоном о браке и он спросил, согласны ли выйти за него после смерти мужа, – это был единственный разговор такого рода?
– Кто вам это сказал? В какое утро?
– Когда вы приехали в Миддлтон. Ваш разговор подслушали. Пожалуйста, отвечайте честно. Поверьте, я знаю достаточно, чтобы любой обман с вашей стороны превратился в катастрофу. Так вы совершите большую ошибку, может быть, непоправимую, и повредите и себе, и Хэмблдону. – Он помолчал, опустив голову и глядя на свои худые пальцы, обхватившие колено. – Наверное, вы думаете, что я пытаюсь поймать вас в ловушку, хочу напугать и вырвать признание. Возможно, это правда, но правда и то, что я стараюсь вам помочь. Вы мне верите?
– Не знаю. Я ничего не знаю.
– Местная полиция уже слышала о вашем разговоре с Хэмблдоном. Им известно, где нашли тики. Скоро они узнают, что после праздника он был под вашим платьем. Если вы начнете отпираться, все подозрения падут на вас.
– Господи, что я натворила!
– Хотите, я расскажу вам, что вы сделали в тот вечер? После убийства вы ушли в гримерную. Сначала шок был слишком велик, чтобы вы могли о чем-то ясно думать, но потом вы стали понемногу приходить себя. В гримерную вас отвел Хэмблдон. Надеюсь, позже вы мне расскажете, что он вам сказал. Как и все члены труппы – за исключением вас, – он знал о сюрпризе с бутылкой и о том, как там все устроено. Потом вы отослали его из гримерной, сказав, что хотите побыть в одиночестве. И тут вас охватили подозрения – ужасные подозрения, что в деле может быть замешан Хэмблдон. Уходя со сцены, вы слышали, как Гаскойн говорил про «нечистую игру» и о том, что это не было несчастным случаем. Вы сказали, что хорошо знакомы с театральной механикой и часто помогали в установке декораций. В какой-то момент вам пришло в голову, что можно подняться наверх и самой все посмотреть. Все остальные были в своих гримерных, кроме Мэйсона, Гаскойна, доктора Те Покиха и меня, но мы стояли на сцене и не видели вас за кулисами. Возможно, вы еще не оправились от шока и не могли мыслить здраво и разумно; и вот, потеряв голову от страха, забыв о самой себе, вы прошли на дальнюю часть сцены и поднялись по лестнице на галерею.
Он замолчал, не спуская с нее глаз. Она сидела, опустив голову и отвернувшись в сторону. Ее пальцы нервно теребили бахрому.
– Остановите меня, если я не прав, – продолжал Аллейн. – Итак, вы поднялись наверх и увидели болтавшийся конец веревки, а рядом груз, лежавший на полу. Зная об устройстве сцены, вы сразу поняли, что произошло. Противовес был снят, и бутылка рухнула на стол.
Несколько ниток бахромы лопнули у нее в руке.
– В этот момент мы ушли со сцены за кулисы. Повинуясь смутному порыву – представить все случившееся как несчастный случай, – вы повесили противовес на место. А когда наклонились, чтобы поднять груз, тики выпал из вашего платья и застрял между планками решетки, где я нашел его несколько минут спустя. Все было именно так, не правда ли?
– Я не… не стану отвечать.
– Как хотите. В любом случае мне придется изложить свою версию полиции. Я и так уже превысил полномочия, разговаривая с вами. Вчера вечером вы спросили, хочу ли я быть вашим другом. Я ответил, что всегда готов помочь вам, если вы мне доверитесь. Теперь я говорю с вами как друг и именно поэтому прошу вас говорить правду, только правду и – сейчас это выражение как нельзя более уместно – ничего, кроме правды.
– Но они ничего не смогут доказать! – вдруг с жаром воскликнула Каролин. – Откуда они знают, что груз не висел там с самого начала? И что это не был несчастный случай? Противовес оказался слишком легким и…
– Но как вы узнали, что он был слишком легким?
Из ее груди вырвалось что-то вроде всхлипа.
– Вот видите, – заметил Аллейн, – вы не годитесь для таких вещей. Значит, вешая груз, вы поняли, что он слишком легкий? Удивительная проницательность. Как вы это определили? Ведь вы ничего не знали про сюрприз и…
Он вдруг замолчал, опустился рядом с ней и заглянул в ее отвернувшееся лицо.
– Так вы с самого начала знали про этот план? – спросил он тихо.
Каролин дрожала всем телом, словно ее бил озноб. Он мягко тронул ее за руку.
– Бедняжка, – пробормотал он.
Она припала к его плечу и залилась горькими слезами.
– Я была дурой, дурой… Зачем я туда полезла… а теперь вы станете его подозревать… Больше, чем если бы я ничего не сделала. Вы подумаете, что я знала! Но я ничего не знала. Он невиновен. Все это из-за шока. Как я вообще могла такое подумать! Это был бред, безумие. Он не мог, не мог так поступить с Альфи! Поверьте мне – не мог. Я была дурой.
– Мы подозреваем Хэмблдона не больше, чем всех остальных.
– Правда? Это так? Так?
– Да.
– Значит, если бы не моя глупость, вы бы его не заподозрили? И только из-за меня…
– Не только из-за вас. Но вы еще больше запутали дело – вы и ваше мнительное воображение.
– Если бы вы мне поверили… Если бы я смогла убедить вас…
– Если Хэмблдон невиновен, вы все еще можете ему помочь, просто ответив на несколько моих вопросов. Ну все, перестаньте плакать. Я дам вам десять минут, чтобы вы вытерли слезы и привели себя в порядок. Потом я вернусь, и мы закончим разговор.
Он легко вскочил на ноги и, не сказав больше ни слова, зашагал в сторону небольшой теснины, где кустарник спускался к самой кромке воды. Дорога шла вверх и вскоре, забравшись на крутой склон, он оказался в глубине чащи. Это был остаток древнего леса. Гигантские стволы деревьев стояли здесь, словно монолитные колонны, погруженные в густой ковер подлеска, и вздымали к небу тяжелые кроны, испещренные солнечными пятнами. Листва нависала над его головой светло-зеленой массой, и такая же зелень была внизу, где землю покрывали разлапистые папоротники. В этой бесконечной игре дремучей зелени чувствовалось что-то грубое и первобытное. Кругом царили полумрак, прохлада и глубокое безмолвие, если не считать журчания невидимого ручейка, с трудом пробивавшего путь сквозь заросли к реке. Пахло влажным мхом, сочной сырой землей и липкой сладковатой смолой, выделявшейся из треснувших стволов. Аллейн подумал, до чего это приятный запах – свежий и в то же время терпкий. Неожиданно совсем близко свистнула птица – всего две ноты, чистые и звонкие, как колокольчик. Прочистив горло, она выпустила целую трель в минорном тоне, такую легкую и музыкальную, словно ее сочинил какой-то великий композитор.
Под конец этот быстрый мелодичный росчерк завершился комичным писком. Раздался шелест крыльев. Птица просвистела снова, уже подальше, а издалека ей ответила другая. И вновь – лишь глубокая тишина и еле слышный рокот ручья.
Аллейн вдруг подумал, до чего нелепа вся эта ситуация. Оказаться в таком месте только потому, что он вел уголовное дело и позволил его участнице собраться с мыслями! Одно совершенно не вязалось с другим. Это было так же абсурдно, как фантазии некоторых поэтов-модернистов. Сыщик из Скотленд-Ярда в девственном лесу. «Не хватало еще, чтобы я надел черный костюм, шляпу и начищенные ботинки и принялся дудеть в полицейский свисток, отвечая этой волшебной птице. Какой-нибудь авангардист смог бы придумать соответствующие декорации. Я дам ей еще десять минут, и, если фокус сработает, она предстанет предо мной обновленной и чистой, как утренняя роса». Аллейн сунул руку в карман за трубкой и наткнулся на коробку с тики. Он извлек на свет зеленого уродца. «Да, подходящее место, хотя гораздо лучше ты бы смотрелся на крепкой веревке и смуглой коже, как у Те Покиха. Нет, белоснежное тело, черные кружева и тонкие духи – не твоя стихия. Ты совсем из другого теста. Маленькое чудовище! Висеть бы тебе на потной груди дикарки, темной и могучей, как этот лес. Я знаю, ты немало повидал на своем веку. И вчерашняя кровь была для тебя не первой. А теперь оказался в руках пакеха и замешан в их темные дела. Но, черт возьми, как бы я хотел понять, что все это значит!»
Он закурил трубку и прислонился к одному из деревьев-великанов. Неподвижный лес смотрел на него молча и внимательно, словно живое существо. Казалось, он говорил с тихой и уверенной силой: «Я есмь». «В нем нет ничего человеческого, – думалось Аллейну, – но он и не враждебен». Он вспомнил истории о бушменах, которые на неделю отправлялись в лес, чтобы метить там стволы и валить деревья, но уже через два или три дня возвращались, не выдержав молчания леса.
Думать о таких вещах было намного приятней, чем об убийстве Мейера, и воображение Аллейна уже принялось населять окрестную чащу быстрыми и юркими маори, как вдруг он услышал треск веток и чьи-то торопливые шаги.
Это была Каролин: спотыкаясь о коряги, она продиралась сквозь заросли в узких туфельках и кружевном платье. Аллейна она не видела, и он заметил в ее лице что-то такое, что заставило его сразу подать голос.
– Эй, – крикнул он, – я здесь!
Каролин обернулась и, увидев его, заковыляла в его сторону.
– Я видела, что вы пошли сюда. Не могу больше сидеть одна. Вы правы – все произошло так, как вы сказали. Я все вам расскажу, но Хейли невиновен. Я расскажу.
Глава 19
Каролин в главной роли
Она поведала ему свою историю, сидя у догоравшего костра. Солнце ярко блестело на поверхности реки, но поскольку стояла еще ранняя весна, день был не слишком жарким. Как только она начала свой рассказ, в долине появился незнакомый человек, шагавший по тропе вместе с тремя тяжело дышавшими овчарками. На нем была старая фетровая шляпа, натянутая на самый нос, шерстяная куртка висела на плечах, а рубашка была расстегнута на пару пуговиц. Он держал в руках длинный хлыст и шагал легкой и размашистой походкой человека, который привык к долгой ходьбе и не чувствует усталости. На фоне ослепительно белой речной гальки его руки и лицо казались почти черными. Проходя мимо, он поздоровался с ними одним кивком. Собаки протрусили за ним с деловитым видом, широко разинув пасти и свесив набок языки.
«Наверно, он думает, что спугнул влюбленную парочку, – подумал Аллейн, – а совсем не…»
– …поэтому я была испугана, – продолжала Каролин, когда пастух исчез за поворотом. – А вчера утром между нами произошла еще одна сцена. Господи, неужели это было только вчера – в мой день рожденья! Хейли принес мне подарок. Я сказала ему что-то такое, из-за чего он снова начал кипятиться. Мы сидели у меня в гостиной. Альфи только что ушел. Все его мысли вертелись вокруг праздника, он небрежно поцеловал меня перед уходом и вообще вел себя немного по-хозяйски. Кажется, это разозлило Хейли. Он был раздражен и… как-то демонстративно агрессивен. Начал говорить, что его терпению пришел конец: примерно то же, что говорил всегда, но с особой страстью и решимостью. Жаль, что я не могу объяснить вам это во всех подробностях: если я просто передам его слова, вы не поймете, почему я так уверена в том, что Хейли невиновен. Вы подумаете, что я говорю так только потому, что у меня нет другого выхода.
– Все-таки попробуйте, – предложил Аллейн.
– Давайте я сначала расскажу вам о себе – о том, что я думала и делала, после того как Хейли ушел от меня вчера утром. Начнем с того, что я знала о шампанском. Мой бедный Пух! – Ее голос дрогнул, и на губах появилась слабая улыбка. – Он так старался держать все это в тайне, но не мог удержаться от намеков. Я понимала, что что-то готовится, и вчера утром, войдя в театр через служебный ход, застала их во время репетиции сюрприза. Там были он, Джордж, Гаскойн, Хейли и еще кто-то из рабочих. Эта… ужасная штуковина… Я говорю про шампанское… Наверное, она где-то там висела, но я ее не видела, а на другом конце троса болтался груз. Вернее, там было два груза, и Альфи сказал: «Это слишком тяжело. Один надо убрать». Я понятия не имела, что происходит, и просто следила за происходящим. Они меня не видели. Тед Гаскойн снял один груз, и второй тут же взлетел вверх. Они едва успели его поймать. Было очень забавно смотреть, как они суетятся вокруг троса. Альфи страшно ругался, а я продолжала наблюдать, думая, что потом буду подразнивать его на этот счет. Наконец они нашли нужный противовес – одну большую и тяжелую болванку. Надо сказать, что в первом акте мы использовали три груза. Два отвечали за мачты и трубы яхты, а третий – тот, что побольше, – опускал подъемный мост. Все были покрашены в разные цвета, чтобы легче их различать. Когда ими не пользовались, то оставляли наверху. Я слышала, как они обсуждали все это, стоя на сцене. На самом деле я стояла там недолго, всего пару минут, а потом он – мой муж – обернулся и увидел меня. Я спросила: «Эй, ребята, вы чем тут занимаетесь?» Он сразу напустил на себя таинственный вид, и я поняла, что это как-то связано со мной. Но я не стала говорить, что догадалась, а то он бы жутко расстроился.
Каролин замолчала и сжала губы. Потом подняла руку и крепко прижала ладонь ко рту.
– Постарайтесь успокоиться, – попросил Аллейн.
– Хорошо. Когда за столом я увидела трос, то подумала, что это как-то связано с той возней на сцене. А потом – потом!.. Мистер Аллейн, мне кажется, на минуту я потеряла рассудок. Я видела перед собой только три вещи, так отчетливо и ясно, как это бывает в кошмарных снах. Хейли, раздраженного и злого, вчера утром. Хейли, стоящего на сцене и следящего за тем, как вешают груз. И – то, что случилось потом. Самую последнюю картину. Я отослала его из гримерной, а потом избавилась от Сьюзи. Я решила сама посмотреть, что там и как. Я вернулась к сцене и услышала, как Тед все время повторяет: «Здесь что-то нечисто». Я подумала, он говорит с вами. Голова у меня работала ясно, но это была какая-то бредовая ясность. Я прошла в дальнюю часть сцены, сняла туфли и поднялась по лестнице. Забравшись на верхнюю платформу, я сразу увидела, что груза на крюке нет. Я вспомнила, как легкая болванка взлетела в воздух, и подумала: «Если я повешу ее на крюк, все подумают, что это был несчастный случай. Как будто в спешке после первового акта они повесили легкий груз вместо тяжелого». На сцене внизу было пусто. Я уже хотела приступить к делу, как вдруг услышала, как кто-то поднимается наверх по боковой лестнице. Хейли перед тем как раз ушел со сцены, и я подумала, что это он. Я застыла на месте, пока тот человек…
– Это был я, – вставил Аллейн.
– Вы! Господи, какая же я дурочка! Я думала, это Хейли. Вы ушли, продолжая карабкаться по лестнице. А я двинулась вдоль платформы. Сверху я видела сцену. Тед ушел встречать полицию – я слышала, как он с ними разговаривает. На сцене никого не осталось. Я прицепила легкую болванку – она была намного легче пустой бутылки. Потом спустилась вниз. Тед все еще говорил с детективами. Все перешли на сцену, вы стояли у первого входа. Прячась за задником, я проскользнула в коридор с гримерными. Когда я вошла к себе, Хейли уже был там. Он сказал, что ждал меня здесь, а я ответила, что искала его, и сразу отправила Хейли за Сьюзен, а потом за вами.
– Ну да, – кивнул Аллейн. – Все сходится. А теперь объясните, пожалуйста, что заставило вас передумать. Почему вы так уверены, что он невиновен?
– Наверное, это покажется вам странным, но все дело в тех словах, которые он сказал мне ночью, когда мы вернулись в отель. Он сказал: «Каролин, Альфреда убили. Это не несчастный случай. Кто-то подменил груз». Мы немного помолчали, и он добавил: «Если бы сегодня утром я узнал, что он умрет, то думал бы только о вас и о том, что я могу приобрести. Но сейчас – сейчас я могу думать только о нем». Как только он это сказал, в голове у меня что-то прояснилось. Я даже не могу это описать. Я просто поняла, что он тут ни при чем. И мне стало так стыдно за свои дурные мысли! Он продолжал с грустью говорить об Альфи и о наших первых годах вместе. А уходя, на прощание сказал… – У нее снова сорвался голос, и она нетерпеливо мотнула головой. – Он сказал: «Каролин, вы знаете, что я вас люблю, но теперь я рад, что мы не сделали ему ничего плохого».
Наступило глубокое молчание. Каролин, похоже, целиком ушла в свои мысли. Она выглядела более сосредоточенной, чем раньше, и Аллейн подумал, что, оставшись наедине с собой, Каролин привела мысли в порядок и обдумала то, что собиралась ему сказать. Он почувствовал, что она истощена и эмоционально, и физически.
– Давайте вернемся? – предложил он мягко.
– Сначала ответьте: вы понимаете, почему я так уверена в невиновности Хейли? То, что я вам сказала, имеет хоть какое-то значение?
– Да. Это произвело на меня большое впечатление. Я не сомневаюсь, что вы уверены в правдивости того, что говорите.
– А вы? Вы в этом уверены?
– Не забывайте, что я полицейский. Я считаю очень важным то, что вы сказали, но мне необходимо убедиться в наличии алиби на то время, которое предшествовало праздничному застолью.
– Для Хейли?
– Да, для Хэмблдона.
Аллейн покосился на нее. «Она что, совсем не думает о себе? – подумал он. – Не понимает, о чем я говорю? Или это просто какая-то хитрая игра?»
– Хейли был в своей гримерной, – сообщила Каролин. – Она рядом с моей. Я слышала, как он отпустил костюмера. Нет, нет, постойте! Дайте вспомнить. Вчера на допросе я думала только о том, что было после праздника, а не до. Подождите! Когда он сказал Бобу – своему костюмеру, – что тот может идти, я как раз говорила Минне, моей горничной, что справлюсь без нее. Она помогла мне снять платье, потом вышла в коридор и заговорила там с Бобом. Я крикнула ей, что надо поторапливаться и готовиться к вечеру, и она ушла, кажется, к Сьюзи. Потом – да, я позвала через стенку Хейли, и он мне ответил. Он ответил.
– О чем вы с ним говорили?
– О том, что… Постойте, о чем же мы говорили? Ах да! Я сказала: «Хейли, я только что вспомнила. Я пригласила Вудсов на праздник, но никто этого не знает. Ужасно, правда?» А он ответил: «Не Вудсов, а Форрестов». Я всегда путаю фамилии. Тогда я попросила его сходить и предупредить кого-нибудь насчет Форрестов, он ответил, что сходит, как только снимет грим. Он сказал, что испачкал краской воротник и хочет надеть новый. Нам приходилось почти кричать, чтобы слышать друг друга. Кто-нибудь наверняка нас слышал. Чья гримерная рядом с Хейли?
– Мы это выясним. Продолжайте. Что было дальше?
Она сидела, задумчиво подперев голову руками.
– Дальше? Сейчас подумаю. Боб ходил, насвистывая, по коридору. Я подумала: это в коридоре, значит, не страшно.
– То есть?
– Свистеть в гримерной – плохая примета. Боб стоял где-то возле выхода на сцену: я слышала, как он иногда обращался к рабочим. Я в тот момент еще подумала, что, похоже, он не собирается переодеваться к празднику. Боб – своеобразный человек, он давно у нас работает.
– Да, да, – быстро кивнул Аллейн. – Прошу вас, продолжайте. Расскажите мне все подробно, я хочу увидеть полную картину. Итак, все разошлись по своим комнатам и снимают грим. Боб стоит недалеко от вашей двери, перед выходом на сцену. Вы слышите, как он переговаривается с рабочими. Как долго он там стоял? Можете вспомнить?
Она удивленно посмотрела на него.
– Не знаю. А зачем… Постойте… о господи!
Ее лицо вдруг вспыхнуло волнением и радостью.
– Да, да, я вспомнила! Когда Хейли вышел в коридор, Боб еще был там. Я слышала, как Хейли спрашивал, почему он не идет на сцену. Боб ответил: «Не люблю навязываться, сэр. Мне там не место», – на что Хейли возразил: «Что за глупости, вы все приглашены. Пойдемте со мной, мы вместе сядем за стол». Это очень похоже на Хейли – он всегда внимателен к персоналу, часто общается с рабочими. Но Боб стал отнекиваться, сказал, что подождет Минну. Понимаете, о чем я говорю? Если бы Хейли вышел раньше и вернулся, то Боб бы его увидел, а когда он вышел на самом деле, то попросил Боба идти вместе с ним! Значит, Хейли не собирался лезть наверх. Господи, почему я не вспомнила это раньше!
– Действительно, жаль. Давайте продолжим. Как долго Боб оставался в коридоре?
– Я слышала, как другие разговаривали с ним, проходя мимо. Не помню кто именно. Это было еще до того, как Хейли вышел из гримерной. Не важно. Важно, что Хейли не стал бы просить Боба идти вместе с ним, если бы собирался подняться на колосники. К тому же я уверена, что тогда было уже слишком поздно. Если Хейли мог это сделать, то раньше, но тогда Боб бы его увидел.
– А когда вы сами вышли из гримерной, Боб был еще там?
– Нет. За мной пришли Хейли, Джордж и… Альфи. Мы встретились в коридоре.
– Объясните, пожалуйста, – попросил Аллейн, – почему вы так долго оставались в своей комнате?
В ее взгляде мелькнула тень прежнего лукавства. Он вспомнил эпизод в ночном поезде, когда она подглядывала за ним одним глазом.
– Я хотела прийти последней, – ответила она. – Ведь это была моя вечеринка.
– То есть вы нарочно затянули паузу?
– Разумеется. Я ждала, чтобы Боб ушел. Потом к нему подошла Минна, и я слышала, как они разговаривали в коридоре. Я хотела, чтобы на сцене были все – абсолютно все. – Она задумчиво взглянула на Аллейна. – Наверное, вам покажется странным, что я торчала в этой комнате только для того, чтобы устроить шоу, но я – Каролин Дэйкрес. Хотя вряд ли вы поймете.
– Я все прекрасно понимаю, – с неожиданной досадой воскликнул Аллейн, – но неужели вы не видите, что я пытаюсь обеспечить алиби для вас!
– Для меня? – Она невольно ахнула. Потом обескураженно пробормотала: – Ну да, конечно. Я совсем забыла, что нужно бояться за себя.
– Надеюсь, что вам нечего бояться. В любом случае мне нужно срочно поговорить с Бобом. Давайте собираться – мы возвращаемся.
Он встал и протянул ей руку.
Она оперлась на нее и легко вскочила на ноги. На секунду они замерли лицом друг к другу, держась за руки, словно двое влюбленных. Ее пальцы крепче сжали его руку.
Он подумал: «Черт! Как же она хороша».
Каролин сказала:
– Я хочу только одного, мистер Аллейн: чтобы вы поскорее сняли с нас все подозрения и я смогла предаться своей скорби.
– Я знаю.
– Все это так странно. Я все время думаю: «Вот придет Пух и подскажет мне, как решить эту проблему!» Мой разум признает потерю, а сердце – нет. Наверное, это звучит слишком пафосно, но я не могу подобрать других слов.
– Да, я понимаю.
Она все еще держала его за руку.
– Знаете, в такие минуты, когда переживаешь сильный шок, начинаешь открыто выражать свои чувства и мысли. Сейчас я чувствую – сама не знаю почему, – что мы с вами друзья.
– Конечно.
Она мягко улыбнулась и убрала руку.
– Ну что ж, идемте. Давайте вернемся – ко всему этому.
Он собрал корзину и ковер, и они вместе направились к машине под затихающий шум реки. Солнце уже касалось кромки холма, маленькую долину быстро заполняла тень. Каролин остановилась и посмотрела назад.
– Какое чудесное место, – вздохнула она. – Несмотря ни на что, я буду вспоминать его с радостью. Его словно не коснулся весь этот ужас.
– Да, – согласился Аллейн, – оно как будто из другого мира. Хотя мы здесь чужаки, но чувствуем себя как дома, правда?
– Правда. Здесь очень спокойно.
– Вы сильно устали?
– Боюсь, что да.
– Всю ночь не спали?
– Да.
Они сели в машину, пропахшую кожей и бензином, и выбрались с проселочной дороги на шоссе.
По дороге домой оба молчали. Аллейн думал про себя: «Да, я ей верю. Верю ее рассказу. Верю тому, что она чувствует так, как говорит: легкое дружеское расположение ко мне, не больше. Заметила ли она, как сильно меня потянуло к ней в эти несколько мгновений, или пыталась очаровать меня – по привычке? Любит ли она Хэмблдона? Возможно».
Он заставил себя выбросить из головы эти мысли и думать о деле. Если то, что она сказала о Бобе, правда, и если Боб окажется неглупым парнем, они смогут составить гораздо более точное представление о передвижениях актеров, чем рассчитывали раньше. Вернувшись домой, он еще раз внимательно рассмотрит план театра. Впрочем, Аллейн почти не сомневался, что единственный путь из гримерных на сцену идет через коридор, а значит, любой, кто попытался бы залезть по лестнице на колосники, должен был пройти мимо Боба, стоявшего посреди узкого прохода. Если бы только Боб вспомнил, как долго он там стоял!
Они догнали пастуха, ехавшего верхом на тощей кляче вдоль обочины. Три одышливых овчарки бежали рядом с ним в тени лошади. Мужчина снова одарил их скупым кивком и поднял руку. Холмы кружились вокруг шоссе, прячась друг за друга. На веранде обветшалой хижины промелькнула компания маори, весело помахавших им рукой. Они обогнали пару машин, еще несколько автомобилей пролетело им навстречу. Дома у шоссе теснились все плотнее, и вскоре с кромки последнего холма открылся вид на Миддлтон.
– Почти приехали, – обронил Аллейн, нарушив долгое молчание.
Актриса не ответила. Он повернулся к ней. Каролин сидела, свесив голову, как китайский мандарин, и кивала в такт мерно качавшейся машине. Она спала. На следующем повороте ее качнуло в его сторону. Он сдвинул брови и левой рукой прижал ее к своему плечу. Она так и не проснулась до тех пор, пока машина не остановилась у гостиницы.
Глава 20
Явление Боба Парсонса
Посадив Каролин в лифт, Аллейн первым делом заглянул в общий кабинет. Перед ним стоял выбор – просмотреть свежую почту или найти Уэйда и сообщить ему о беседе с Каролин. Нерешительно остановившись в дверях, он заметил Джорджа Мэйсона, который усердно трудился за письменным столом. Аллейн прошел за его спиной и сел за соседний столик.
– А, здравствуйте, – рассеянно поздоровался Мэйсон. – Как прошло утро?
И, не дожидаясь ответа, он разразился потоком жалоб:
– Я не знаю, что мне делать, Аллейн. Просто голова идет кругом. Не могу решить, что лучше – продолжать гастроли или все отменить? Куда ни кинь, везде клин. Я с ума сойду. Как долго, по-вашему, нас здесь еще продержат?
– Дело начинает понемногу проясняться, – ответил Аллейн. – Местные ребята хорошо работают.
– Ужасно говорить о делах, когда старина Алф… ну да что поделать. Мы вляпались в скверную историю. И все без конца сплетничают друг о друге. Безо всяких околичностей… Ведь это на чьей-то совести, так?.. Неизвестность – вот что убивает.
– Понимаю, – кивнул Аллейн. – Мэйсон, вы, наверное, в курсе, что я тоже участвую в расследовании?
– Да. И очень этому рад.
– Мне бы хотелось задать вам один деликатный вопрос. – Мэйсон сразу насторожился. – Не отвечайте, если не хотите, но это может сильно нам помочь.
– Спрашивайте.
– Хорошо. Мистер Мейер знал, кто взял деньги мисс Гэйнс?
Мэйсон уставился на него с видом испуганной совы.
– Вообще-то да, – ответил он наконец.
– А откуда вы знаете?
– Альфи мне сказал, – неохотно признал Мэйсон. – Встал вопрос, что нам делать дальше. Чертовски неловкая ситуация, да еще в начале тура.