Экзамен первокурсницы Сокол Аня
– К тому, что ты не помнишь меня. К тому, что я хочу знать, как из того глупого, напыщенного, переполненного собственной значимостью мальчишки, который брезговал разговаривать с кем-то ниже себя по рождению и в жизни не прочитал ни одной книги, выросло то, что я вижу перед собой? Имей в виду, я не столь легковерен, как эта юная леди.
– Крис, что происходит? – в панике спросила я, но мужчины на меня даже не взглянули.
– Я же был в вашем зале стихий, коснулся стены…
– Именно поэтому я с тобой разговариваю, а не убил сразу. – Князь встал.
Оуэн отступил еще на шаг, рука легла на рукоять ножа у пояса, лезвие успело показаться из ножен на одну треть, прежде чем…
– А вот это уже лишнее. – Князь шевельнул пальцами, и клинок осыпался на пол металлической стружкой.
«За угрозу оружием представителю первого рода – двадцать лет каторги. – Вдруг вспомнила я строчку из судебного уложения, которое как-то зачитывал папеньке Рин Филберт. – Отказ повиноваться – еще десять». А папенька смеялся, говоря, что мало у кого хватит ума поднять оружие на князя.
А моя рапира все еще лежала на столе. Да и слава Девам! Неужели князь думает, что Оуэн с Тиэры? А если это правда? Нет… я почти уверена. Этого просто не могло быть. И тут я вспомнила все оговорки Криса, все непонятные слова, вызывающее поведение, не присущее дворянину. Я зажмурилась, отгоняя воспоминания прочь. Он же коснулся стены в зале стихий. Коснулся! Точка. Кровь подделать нельзя.
– Кристофер Оуэн, – размеренно проговорил князь. – А на самом ли деле ты Кристофер Оуэн?
– Вы же видели меня? Ваши слуги видели меня, отец видел меня каждый день… Неужели есть сомнения? – Кристофер продолжал отступать к лестнице.
– Почти нет, – сказал вдруг князь и не менее загадочно добавил: – Это-то и пугает.
Князь шевельнул пальцами, и с его руки сорвались зерна познания. Я едва сдержала крик. Потому что зерна были неправильными. Они казались вывернутыми наизнанку, они казались знакомыми. Я видела такую магию раньше. Видела на главной площади Льежа, когда старый гвардеец швырнул изменения в Альберта. Я тут же поняла, что это такое, ощутила их изломанную структуру и то, чем они были раньше. Обычные зерна познания похожи на монетки, что падают сквозь щели старого пола, и ты по звуку можешь определить, как сильно рассохлось дерево, широки ли крысиные ходы и не пора ли перестилать доски, ибо этих монет там скопилось уже преизрядное количество.
А те, что сорвались с пальцев князя, походили не на монеты, а на звезды или на снежинки с острыми краями. На заточенные обрезки жести, которые в изобилии можно найти в каждой мастерской. Эти края были предназначены для одного – они готовились проткнуть кожу, впиться в плоть, познать ее. Это была запрещенная, отвергнутая богинями магия, она могла изменить человека, могла понять его изнутри.
Но испугало меня даже не это. Больше всего испугало понимание, что я могу повторить их, надо всего лишь сместить центр зерен, вытащить его, вывернуть. Запрещенная магия оказалась слишком простой. Настолько простой, что даже недоучки вроде меня могли повторить это заклинание.
Крис скользнул за пролет винтовой лестницы. И нечирийский металл тут же огрызнулся голубыми искрами неприятия чужой магии.
– Умный мальчик, а тот, которого я знал раньше, не мог отличить гончую от горничной.
– Вы преувеличиваете, князь, мне было десять лет, горничные меня еще не интересовали.
Мужчины стояли друг напротив друга, словно изготовившиеся к драке дуэлянты, вот только нож одного разлетелся в труху, а оружием второго была магия.
– А вот мы сейчас и узнаем, – новые зерна сорвались с пальцев князя и обогнули лестницу, – преувеличиваю я или нет.
Резкий порыв ветра отбросил изломанную магию на стеллаж с книгами. И за миг до того как князь повернулся, я осознала, что стою с поднятой рукой, а пальцы покалывает сила.
«Рабский ошейник, конфискация, бессрочная каторга за применение магии против правящего рода», – похоронным голосом закончил Рин Филберт в моих воспоминаниях. А отец назидательно заметил: «Никогда не применяй магию против князя, Иви, ты поняла?» Тогда я кивнула, а сейчас… Девы, это всего лишь ветер!
И Девы сжалились над нами. Или разозлились. Стоило мне поднять испуганный взгляд на государя, как раздался нарастающий гул, и Остров вздрогнул. Совсем не так, как раньше. Не так, как над Запретным городом. Попробуйте в полете сбить прикладом серую найку, ударить по ней, словно по мячу для игры. Вам, возможно, понравится, а вот птице вряд ли. Сейчас мы были подобны такой птице, которую ударили в полете чем-то тяжелым, сбивая с курса.
Меня отбросило к окну, в бок врезался стол, рапира упала и покатилась по плиткам пола. Крис ухватился за перекладины лестницы, князь упал в кресло, и его вместе с ним стукнуло о полки. Посыпались книги. Остров швырнуло в другую сторону. Гул перешел в оглушающий рев, в котором утонул мой испуганный крик. Все в библиотеке пришло в движение: лестницы, стеллажи, пол, потолок, стены, рельсы подъемника. Нечирийское железо сминалось, как картон в кукольном домике, что подарил мне отец лет десять назад.
Лестница лязгнула, изогнулась и упала прямо на Криса. Князь пытался выбраться из-под сломанного стеллажа, когда на него сверху рухнула часть потолка.
Я упала. Во все стороны брызнули осколки разбитого стекла. А потом пол под ногами разошелся…
Трещина, похожая на изогнутую линию, поползла по залу. Она проглатывала все, до чего могла дотянуться. Книги, столы, магические светильники, сломанные стеллажи – все исчезало в голодном брюхе Академикума.
Я попыталась подняться на ноги, все еще ощущая, как дрожит Остров, как эта дрожь передается мне. Чувствуя, как где-то там, в глубине, разгорается пламя. Злое, со всех сторон скованное металлом, не нашедшее выхода…
Зацепилась ногой за ножку перевернутого стола, упала и поползла. Совсем неэлегантно и недостойно леди. Вот только металлический скрежет за спиной совсем не располагал к соблюдению правил этикета. Он подгонял почище хлыста с зашитой в рукоять «звездой». У тех, кто его слышал, в голове оставалась лишь одна мысль: «Бежать прочь».
И все-таки я не успела. Темная пропасть догнала меня. Один удар сердца, и нога провалилась в пустоту, руки соскальзывали со ставшего вдруг теплым пола. Руки соскальзывали, ногти ломались, с губ срывались всхлипы. Срывались и падали. И я упала вместе с ними. Полетела вниз под недовольное металлическое ворчание Острова. Полетела навстречу огненной буре, что зародилась у него внутри. Все, что я успела, – это собрать в ладони зерна изменений, призвать свой огонь. Не осмысленно, а инстинктивно. Когда я пугаюсь, пламя само прыгает в руки. И чем больше страх, тем сильнее пламя.
Но моя последняя мысль была не об огне. И не о Крисе. Не о родителях и не о том, как обидно умереть вот так, в библиотеке. Последняя мысль была о Тьерри Коэне, о старшекурснике, который, чтобы спасти серого рыцаря от струи голубого огня, рискнул перекрыть сопло Академикума. Нажал на спусковой крючок метателя, предварительно забив дуло ветошью. И эта мысль принесла облегчение – оттого, что это сделала не я. Неправильная мысль, трусливая. Но она была. А потом мой огонь встретился с огнем Острова, и все вокруг стало алым.
Билет 7
Личный этикет. Дозволенное и недозволенное
Что-то шипело. Монотонно, на одной ноте, словно котел парового мобиля на холостом ходу. Этот тихий шуршащий звук не давал мне окончательно соскользнуть в уютную темноту. И еще запах. Пахло сажей, горячим металлом, горелой тканью, приторным соком дерева Ро, опилками и еще Девы знают чем. Пахло отвратительно.
Я шевельнулась и едва не вскрикнула от боли в спине и почему-то в ладонях. Память вернулась рывком, только что меня окружал запах гари, а через миг я распахнула глаза, всматриваясь в нагромождение железных балок и каменных плит, бывших когда-то Первой библиотечной башней.
Что-то продолжало шипеть, словно чайник в очаге. Я села. Посыпались мелкие камешки: стена не просто рухнула, она разлетелась.
Схватившись за спину, я застонала от боли. Поясница ныла, как после сильного ушиба, а ладони горели огнем, словно я окунула их в пламя. Собственно, так и случилось.
Свет был неровным, пляшущим, словно язычок пламени на кончике свечи. Два магических светильника еще горели. Один лежал на остове стеллажа, сдерживающий пламя плафон раскололся. Огонь аккуратно лизал стекло, словно никак не решался выбраться наружу и потанцевать на изодранных корешках книг. Второй светильник то вспыхивал, то затухал где-то над головой. Навязчивое шипение стало громче.
Я подняла исцарапанные ладони. Кожа была красной, словно обгоревшей на солнце. Пройдет пара дней, и она облезет белыми хлопьями. Я едва не рассмеялась: сижу среди обломков и представляю, что будет завтра, хотя само по себе это «завтра» явно под вопросом.
Это не ожог. Вернее, не настоящий ожог. Я помню то лето, когда во мне проснулась сила. Не зная ее пределов, я быстро поняла, что собственный огонь не может причинить вреда. Ключевое слово «собственный», но это стало очевидным только после того, как я сунула ладони в очаг. Как кричала Туйма! Странно, ее причитания я помню лучше, чем пламя на пальцах. Когда пламя лизнуло ладони, я испугалась. А когда я пугаюсь, что-нибудь обязательно загорается. Огонь в очаге столкнулся с магическим огнем. Именно поэтому мои руки еще при мне. Мой огонь смешался с настоящим, он стал способен обжигать, но не был способен сжечь свою неосторожную хозяйку. Ничего не получается из ничего, ничего не исчезает бесследно.
Я сжала и разжала пальцы. Больно, но терпимо. Когда я падала…
Я задрала голову. Каменная плита с выступающими прутьями арматуры одним концом опиралась на часть стены, которая, похоже, спасла мне жизнь, не дав раздавить, как букашку. Второй край плиты терялся где-то в темноте по ту сторону трещины.
Пол разошелся и здесь, хотя я понятия не имела, где это «здесь». Он казался вскрытым, как бочонок с вином у неумелого выпивохи, который, вместо того чтобы выбить пробку, сломал дно.
Я снова потерла поясницу и неловко сползла с кучи обломков, раньше бывших частью стены. Вскрикнула, когда одна из металлических пластин разломанной лестницы задела предплечье. Металл был горячим. Как и воздух вокруг. Я заглянула в дыру. Казалось, Остров треснул пополам. Там, далеко внизу, все еще плыл лед Зимнего моря. Академикум не рухнул. Спасибо Девам за маленькую радость.
Лица коснулся ледяной воздух и тут же сменился обжигающим ветром. Что-то утробно загудело, а через секунду трещину заполнил голубой огонь. Я едва успела отпрянуть, закрыть лицо руками. Гул сменился тихим шипением, и пламя исчезло. Вот где огонь нашел выход из сопла. Магистр Игри был прав: пламя никуда не исчезло. Если перекрыть сопло, оно найдет другое место, чтобы выйти наружу.
– Ивидель… – услышала я и подняла голову.
По другую сторону от трещины сидел Крис. Бледное лицо выделялось в полумраке. Он судорожно дышал, словно после быстрого бега.
Я даже не успела рассмотреть его как следует, через секунду нас разделил очередной столб гудящего пламени. Оно осветило нишу, в которую мы провалились, словно в колодец. Только его создали не люди, его стены сложились сами, по нелепому капризу богинь образовав пустую полость в брюхе Академикума. Мы были окружены обломками каменных плит, изогнутым железом, сломанной, почти перемолотой в труху мебелью, засыпанными каменным крошевом книгами.
Голубое пламя отступило, я снова услышала шипение и увидела рыцаря. Лицо, словно белый лист в окружающем полумраке. Он держался рукой за бок. Ткань куртки темнела. Может, кто-то пролил ему сок на одежду, а может, всему виной изогнутый лист железа, что торчал между его пальцами…
– Нет! – Я вскочила на ноги, но мой крик заглушило взметнувшееся между нами пламя.
Девы, пожалуйста, что бы вы ни уготовили мне, не отнимайте жизнь у Оуэна! Да, я не хотела выходить замуж за Мэрдока, но я полагала такой итог… Нет, не закономерным, я полагала его возможным. Но чего не предполагала, так это того, что Крис может умереть. А то, что рана серьезная, было видно даже не целителю.
– Нет, – повторила я, оглядываясь.
– Ивидель, – едва слышно простонал рыцарь.
Я бросилась вправо, но там трещина в полу становилась шире, уходила под завал, из которого торчала ножка кресла. Возможно, именно на нем сидел князь, и мы остались без правителя. Странно, но эта мысль совсем меня не взволновала.
– Прекрати метаться, – проговорил Крис, и его снова скрыло от меня пламя.
Я кинулась в противоположную сторону, чувствуя, как от жара трещат волосы, как воздух становится сухим и настолько горячим, что невозможно дышать. Огонь схлынул, и я увидела, что здесь трещина сужается до двух метров. Двух шагов, что заполняются голубым огнем. Я невольно вспомнила серого рыцаря Лео, что спускался в атриум. Цена его жизни тоже измерялась несколькими секундами огня.
– Не смей, Ивидель!
Несколькими – это сколькими? Один, два, три, четыре, пя… Пламя снова вырвалось из трещины, раскаляя обломки лестницы, рядом с которыми сидел Крис.
Четыре секунды с четвертью.
– Стой там, – еще один предостерегающий шепот.
Пламя погасло, и я прыгнула не раздумывая. Не позволив себе раздумывать. В любой другой ситуации прыжок не выглядел бы столь впечатляющим. Хотя матушку он бы впечатлил, особенно неприличностью, с которой я приподняла юбки, явив миру щиколотки.
А вот Крису и пламени не было дела до моих щиколоток. Я приземлилась на край трещины, и часть пола под сапогом обвалилась. Долю секунды балансировала на краю, а потом взметнувшееся пламя толкнуло горячей волной в спину, и я упала вперед под аккомпанемент тихих ругательств рыцаря.
Но это тоже уже не имело значения. Ничего не имело значения, кроме крови, что продолжала пропитывать куртку барона.
– Ну какая же ты… – прошептал он, когда я опустилась рядом и коснулась руки, что зажимала рану. – Неужели смотреть на смерть здесь интереснее, чем на той стороне?
– Не говори так. – Ткань куртки была отвратительно влажной.
Девы, если вы меня слышите… Хотя нет, вы не услышите, я уже клялась вам всем, чем можно, а потом думала, как избежать выполнения клятвы. Вы не услышите. Я бы на вашем месте не услышала.
Одна мысль сменяла другую, одна была страшнее другой, пока не пришла та, что едва не ввергла в панику. А если богини тут ни при чем? Если просить о снисхождении некого? Если есть только мы и наши поступки?
– Молчи, – прошептала я Крису. – Все будет хорошо.
Он хохотнул, но тут же скривился от боли. За моей спиной загудело пламя.
– Наконец-то мне удалось тебя напугать, – прошептал Крис. – Жаль только, что боишься ты не меня, а этой железки.
– Тебя тоже следовало бы. – Я осторожно отвела полу куртки и стала расстегивать рубашку.
Оуэн тихонько охнул, когда я коснулась кожи рядом с раной.
– Всегда думал, что умру на плахе. Под бой барабанов и крики толпы.
Его слова заглушило пламя. Четыре с четвертью секунды монотонного гуда.
– Молчи, – повторила я, торопливо снимая с пояса целительский набор и высыпая на руку листья Коха. Всего пять штук. Мало. Я взялась за металлическую штуку, что так напоминала костяную пластинку веера.
– Не стоит, – прохрипел Оуэн, накрывая мою руку своей.
Какой же ледяной показалась мне его ладонь!
– Но…
– Ранение печени, стоит шевельнуть, и заденешь печеночную вену. У меня есть час, может, два. Эта хреновина не дает мне истечь кровью. Вынешь, я не проживу и минуты.
– Что же делать? Что я могу… – Листья Коха, стоимость которых равнялась небольшому состоянию, разлетелись по полу.
– Ты плачешь? – спросил Крис, поднял руку и стер слезинку с моей щеки. – Было бы из-за чего.
– Ты самый непонятный, невозможный, невоспитанный… – От избытка чувств я снова всхлипнула.
– Сколько комплиментов, – попенял барон, коснулся моего подбородка, заставив поднять голову. – Ну вот, опять ты смотришь на меня так, словно я предлагаю тебе корону и полцарства в придачу. И это несмотря на то, что сказал князь… – Наверное, что-то изменилось в моем лице, потому что Крис едва заметно улыбнулся и добавил: – А вот теперь появился страх. Ты боишься меня, Ивидель?
– Нет, – ответила я чистую правду. – Я боюсь того, кем ты можешь оказаться. Если ты с Тиэры, скажи об этом сейчас, прошу.
– И что тогда будет?
За спиной загудело пламя.
– Не знаю.
Крис замолчал, разглядывая мое лицо, потом рука его упала, а сам он откинулся на изогнутый остов лестницы, что торчал из стены. Дыхание снова стало хриплым.
– Крис? – с беспокойством спросила я, собирая листья Коха. Все равно надо приложить. На всякий случай. А еще потому, что ничего другого просто не остается, а бездействие заставляет чувствовать себя бесполезной и ненужной. Отвратительное чувство.
– Я никогда не был на Тиэре, – сказал вдруг рыцарь.
– Но ты говорил о Разломе так, словно… – Сняла и отбросила осыпанную осколками муфту, сунула смятые листья обратно в мешочек и достала кровоостанавливающий порошок. Нужно попробовать все. Сидеть и ждать, когда он умрет, невыносимо.
– Я там был. – Он снова посмотрел на меня, ждал какой-то реакции, но оказалось, предел есть всему, даже страху. И сейчас, в эту минуту, испугаться сильнее просто не получалось. – В Разломе, а не на Тиэре.
– Расскажи, – попросила я, склоняясь над раной.
– Почему нет? – спросил он себя. – Вряд ли теперь это имеет какое-либо значение. – Крис вздрогнул, когда я осторожно стерла кровь с края раны платком, правда, она тут же выступила вновь. «Все равно что мертвому припарка», – вспомнила я слова бабушки Астер, когда целитель давал ей от коросты настойку первоцвета. Вспомнила и почувствовала отчаяние. – Однажды всеблагой барон Оуэн решил, что в его сына и наследника вселился демон.
Я подняла глаза. Крис смотрел куда-то за мою спину, не на голубое пламя, снова коснувшееся пролома в стене, а куда-то в пространство, куда-то далеко, возможно, в прошлое.
– Это было после того, как тебя обвинили в избиении той женщины? Или после того, как собаки напали на твоего младшего брата?
– Ты слишком хорошего мнения и обо мне, и о моем отце. Ту женщину избил я.
– Нет. – Я насыпала порошка в рану, и он тут же набух от крови. Это, собственно, и вся реакция.
– Упрямая. – В голосе рыцаря послышалось горькое веселье. – Независимо от твоей веры или неверия, тому есть дюжина свидетелей, начиная с управляющего Совиным лабиринтом и заканчивая всеблагим бароном Оуэном.
– Ты не умеешь обращаться с хлыстом. Там, на ристалище, когда железная кошка почти выбралась, ты даже не смог правильно замахнуться.
Его бок задрожал, кровь тут же потекла снова. Я в панике подняла голову, готовясь увидеть конвульсии, но… Кристофер смеялся. Ему было больно, а он все равно продолжал хохотать.
– Ивидель, – простонал он спустя несколько секунд, хватая ртом горячий воздух. – Не зря говорят, что дьявол кроется в деталях.
– Кто в деталях?
– Не важно. – Он взмахнул рукой. – Барон решил, что сын одержим, вовсе не потому, что он кого-то там убил. А потому, что спас. Сумел оттащить собак от брата в последний момент, да еще и послал за целителем. Правда, послал я за ним потому, что один из кобелей порвал мне руку. – Рыцарь поднял ладонь, и я увидела тонкие нити шрамов, что расчерчивали тыльную сторону ладони у самого запястья и уходили под манжету. Старые, едва заметные, не будешь знать, что они есть, не разглядишь. – А кобелей оттащил потому, что у меня голова трещала от криков мелкого, мне ее в каком-то кабаке накануне разбили бутылкой.
– И что дальше? – спросила я, когда он замолчал.
– То есть ты все еще хочешь услышать эту историю? Уверяю, остальное намного хуже.
– Вряд ли у меня будет другой случай ее услышать. – Я прижала руку к его ране, остро сожалея, что не могу унять боль.
– Это точно, – кивнул он и на миг замер, сцепив зубы, словно был не в силах сделать вдох. – Время у нас на исходе.
Я думала о том, что Крис никогда не был разговорчив и вряд ли будет впредь. Просто здесь и сейчас все изменилось. Торчащее из живота железо часто меняет все. Оно, а еще пламя за спиной, а еще летящий демон знает куда Академикум.
– Всеблагой барон пришел в ярость. Он и раньше-то не особенно жаловал Аарона, а теперь, когда тот даже не мог подняться… – Рыцарь махнул рукой и с усмешкой добавил: – Он разозлился, что я не закончил дело, и велел пристрелить пацана.
– И ты? – Я испытующе посмотрела на Оуэна. Честно говоря, не знала, что почувствую, если он скажет, что поднял метатель и нажал на спуск. Иногда мерзостей оказывается слишком много. Но когда это «много» наступит для меня?
– И я поднял метатель. – Крис говорил сухо, как казначей, зачитывающий опись имущества. – Знаешь, что запомнилось сильнее всего? Не приказ барона и не хохот дворни. Запомнилось, как шевелились губы пацана, как он лежал на земле, залитый кровью, и пытался сказать: «Крис». Самое поганое, что он хотел не остановить меня, он просил нажать на спусковой крючок. Я тогда впервые… словно впервые услышал свое имя.
Я поежилась, внезапно ощутив в этой удушающей жаре холод. Холод, что шел от его слов. Попыталась представить себя и Илберта на месте Кристофера и его брата, но у меня не получалось. Девы, он же сейчас рассказывал не о беглом каторжнике, не о гаронском душителе, что отправил к богиням два десятка жителей Гаронны. У того, кстати, тоже была семья. Он говорил о бароне Оуэне, о поставщике вин первого советника князя.
– И тогда я сдвинул метатель и взял на прицел всеблагого барона. Вот тут дворня перестала смеяться. – Крис улыбнулся. – Об этом я жалею. На самом деле жалею. Мне даже снится, что я нажал на спуск. Но… – Он устало закрыл глаза и тихо продолжил: – Не нажал. Меня скрутили и кинули в холодный подвал. Сначала барон объявил, что я тяжело болен, потом – что одержим демоном. Если бы я не был единственным законным наследником, меня бы, как выразился наш государь, удавили по-тихому. Но поскольку Аарон бастард, да еще и остался калекой, мне сохранили жизнь. Держали в дальнем поместье, изредка разрешая покидать комнату.
Криса прервало синее пламя, и после того как оно схлынуло, воцарилась тишина.
– Сколько? – едва слышно спросила я.
– Один год три месяца четырнадцать дней и шесть часов. – Я охнула, а рыцарь, все так же глядя куда-то мимо меня, продолжил: – Барон приезжал раз в неделю. Поначалу даже обещал, что стоит мне только попросить у него прощения, на коленях попросить, и он меня выпустит.
– Ты же не…
– Я встал на колени через три месяца, – так же безэмоционально продолжал рассказывать рыцарь. – Что, не похож на героев баллад? – Я не ответила, боялась, что если открою рот, то разревусь или еще хуже, скажу какую-нибудь глупость. А парень продолжал: – Только к тому времени барон, кажется, поверил в мою одержимость. Теперь ко мне приходили заклинатели, гадалки, экзорцисты, какие-то монахи какого-то ордена, название которого настолько тайное, что нельзя произносить вслух. Надо мной читали молитвы, жгли травы, топили в святой воде и даже прижигали чирийским железом. Но демон отказывался являть барону свой страшный лик.
– А жрицы?
– А вот жриц не было, ни одной. Странно, да?
Пламя гудело и замолкало. Гудело и снова исчезало. Кристофер продолжал говорить, а я слушала.
– И вот однажды кто-то подал ему новую идею. Раз демоны попадают в наш мир из Разлома, нужно свозить туда болезного сыночка. Авось, почуяв родную помойку, демон обрадуется и сгинет. Вот так я и оказался в Чирийских горах. Меня посадили в клетку, куда обычно кладут клинки, прежде чем закалить металл во тьме, и опустили в пропасть.
– И что там?
– Похоже на то, как если бы тебя запихали в колокол и долго по нему били. Кишки меняются местами с мозгами, и наоборот. Эй, я рассказал тебе это не для того, чтобы ты ревела, – без перехода сказал Крис, приподнимаясь. Теперь на его лице была злость. – Так и знал, что лучше молчать.
– А для че-че-чего то-о-огда? – всхлипнула я.
– Демоны Разлома, прекрати реветь, Иви. – Он вдруг привлек меня к себе. – Между прочим, это стандартная процедура изгнания. Там таких одержимых бедолаг было штук десять. Нашла из-за чего расстраиваться! Подумаешь, посидел в клетке.
– И-и-и ка-а-ак ты выбрался?
– Когда я вдоволь побесновался, разбив голову о прутья, меня вытащили. Барон решил, что это демон вышел.
– Я-я-я не… не об этом. О том, как ты выбрался вообще? Как ты оказался здесь? – Я не делала попытки отстраниться, прижиматься к его плечу было приятно, если бы не кусок металла и противно липнущая к коже одежда, если бы не кровь…
– Сбежал следующей ночью. Они ослабили контроль, решив, что я снова стал человеком. Убил троих охранников. Первого задушил шнурком от плаща, второму разбил голову камнем, третьего зарезал ножом, снятым с трупа второго. Ничего героического, напал со спины и убил. Если хочешь кого-то пожалеть, пожалей их. С одной стороны – простые вояки, что исполняют приказы, а с другой – избалованный хозяйский сынок, больной на всю голову и не понимающий, что все это для его же блага. – Я не стала возражать. – Позволь не рассказывать, как я добирался до Эльмеры. На отбор в Академикум пришел скорее от безнадеги, но неожиданно прошел. Потом написал барону, надежды было мало, но… Рассказал, где я, потребовал оплатить обучение. А если всеблагой барон захочет объявить о моей одержимости, я, как послушный сын, отправлюсь прямиком в Посвящение к жрицам, и пусть они сколько угодно ищут в моей башке демонов.
– И что барон?
– Деньги перевели через две седмицы. Ты ведь знаешь, как читают людей жрицы? Они видят все, а на бароне грехов не меньше, чем на мне, и вряд ли он заинтересован в огласке. Поэтому никогда не даст разрешение на чтение моего разума жрицами.
– Ты все время говоришь о нем как о бароне. Только как о бароне. И ни разу не назвал отцом, – проговорила я, прислушиваясь к гулу пламени.
Парень не ответил. Я подняла голову, и сердце пропустило удар: на лице Криса застыла мучительная гримаса, а рука потянулась к боку.
– Как же больно умирать, – прохрипел Оуэн. – Знал бы, раньше озаботился бы, вместо того чтобы языком молоть.
Снова загудело пламя. Оно уже гудело не переставая. Я ощутила, как дрожит пол.
– Академикум, – выдохнул Крис. – Они что-то делают с Островом.
Гул перешел в скрежет, и пол под нами вдруг стал выгибаться, как выгибается пастила, если ее слишком сильно сжать пальцами. Раздался резкий хлопок, и трещина закрылась, словно пасть чудовища, о котором мне рассказывала в детстве нянька Туйма. А миг спустя в пол ударило загудевшее пламя, мгновенно раскаляя камень и железо. Вверху что-то хрупнуло, брызнула каменная крошка.
– На ту сторону! Живо! – рявкнул Крис, превозмогая боль.
Я вскочила на ноги. На голову продолжал сыпаться какой-то мусор. Схватила Оуэна за руку, потянула… Мне даже удалось приподнять его на несколько сантиметров, а потом рыцарь грузно осел, схватившись рукой за бок.
Пламя продолжало гудеть. Оно гудело и гудело без перерыва, словно кто-то снова перекрыл сопло. Одна трещина схлопнулась, зато вторая поползла по стене за спиной рыцаря.
– Крис! – выкрикнула я, а он, вместо того чтобы ухватиться за протянутую ладонь, оттолкнул мою руку.
Ну сколько же можно? Сколько еще ты будешь отталкивать меня? Ведь это больно. Это как удар стилетом. Мгновенный, быстрый, пронзающий. И каждый раз как первый… Сколько еще я смогу терпеть это? И надо ли? Давно пора развернуться и уйти. Пусть я теперь понимаю его гораздо лучше, но разве своя боль дает право причинять боль другим? Может, лучше вытерпеть одну большую, чтобы прекратить бесконечное множество малых?
Я не знаю, что он увидел в моих глазах. Возможно, вопрос, что я задавала сама себе, а возможно, ответ, который еще не успела осознать, но на этот раз Крис ухватился за протянутую руку и пробормотал:
– Упрямая.
Правда, в его голосе было больше восхищения, чем досады. На этот раз он не просто ухватился за мою ладонь, он попытался подняться. Скрипя зубами и не сдержав стона. Он так и не сумел выпрямиться, лишь привстал, пошатываясь. Стон сменился хрипом. Первый шаг через закрывшуюся трещину он сделал сам, второй помогла я, едва не упав под тяжестью рыцаря. Но все же не упала. Соприкоснувшись с раскаленным камнем, подошвы сапог вдруг зашипели, прикипая к полу. В этот момент Остров снова вздрогнул. Крис чуть не повалил нас обоих. Лучше бы мы упали. Ноги вдруг стали тяжелыми… Нет, не тяжелыми, просто начавшая плавиться подошва помогла мне устоять, прилипнув к камню.
А потом часть стены в той стороне ниши, где мы только что сидели, обрушилась, словно состояла не из каменных перекрытий, а из песка. Сомкнувшийся пол начал расходиться вновь, будто Остров что-то проглотил и теперь снова намеревался раскрыть рот и высунуть огненный язык. Язык, который ни на миг не прекращал лизать камень и железо у нас под ногами. Вот только я все еще стояла одной ногой на той стороне, а другой на этой.
Подо мной разверзлась бездна. Огонь коснулся подошв, которые почти кипели, отставая от камня. Пламя взметнулось вверх. Закричал Крис…
И тогда, балансируя на самом краю, я призвала магию. Как некоторые воины при любом удобном или неудобном случае хватаются за рукоять меча, так я хватаюсь за огонь. Но теперь уже понимаю это и могу контролировать. Могу изменять пламя. Могу дать ему обратный ход.
Зерна изменений встретились с голубым огнем, за один удар сердца обратили его в лед, который тут же осыпался вниз белым крошевом. Руки снова кольнула боль, но уже не так сильно. Крис дернул меня на себя. И мы упали. Он на бок, а я на него. Звякнуло о камни железо. И если сначала это был всего лишь звук, то когда я неловко поднялась, когда собралась спросить у Криса, что они делали с Островом и кто эти «они»…
Взглянула на его лицо, и слова замерли на губах.
– Вы… вытащи, – даже не прошептал, а выдохнул рыцарь, цепляясь руками за бок. Если раньше железка торчала из раны на ладонь, то сейчас почти полностью вошла в тело.
Я упала на колени, отвела полу куртки, что уже промокла насквозь, коснулась края металлической пластины. Пальцы соскользнули, но я схватила снова и потянула. Крис заорал, у меня от его крика чуть волосы не встали дыбом. Я разжала руки, чувствуя, как на глазах вскипают беспомощные слезы.
– Вытащи, – прохрипел он.
Я всхлипнула, в третий раз ухватилась за край металлической пластины, потянула, чувствуя, как металл едва заметно вибрирует от сумасшедшего биения сердца рыцаря, как течет кровь и поддается плоть. А потом не выдержала и на выдохе дернула, как больной зуб.
Кровь хлынула веером, осела на моей груди и руках. Она казалась обжигающей даже в горячем от пламени воздухе. Она казалась живой.
Я посмотрела на Криса. Зрачки рыцаря были неестественно большими, они заполнили всю радужку. Рыцарь попытался улыбнуться, а может, хотел что-то сказать, но не смог. Губы чуть дрогнули, пальцы сжались, а кровь продолжала течь.
В тот день я узнала цену одной минуты.
Минута – это бесконечно мало, чтобы жить.
Минута – это бесконечно много, чтобы умереть.
В минуту можно уложить всю жизнь, но очень трудно уложить смерть.
Цена минуты…
Цена последнего взгляда…
Цена последнего вдоха…
Тот миг, когда ты готова заплатить любую цену, не торгуясь.
Металлическая пластинка вывалилась из моих рук. Зерна изменений, такие послушные и такие привычные, кольнули пальцы. Я вспомнила, как Альберт требовал закрыть кожаные бурдюки с водой. И вспомнила, как отказалась. Магам запрещено изменять живое, даже если это живое давно мертво. А вот Крис был еще жив. Пока жив. И это «пока» не оставляло мне выбора.
Я шевельнула пальцами, вынося сердцевину зерен наружу, выворачивая их наизнанку. Они поддались неожиданно легко, словно я делала это не раз и зерна только ждали, чтобы кто-то провел подобную экзекуцию, изменил их самих, как они изменяли окружающий мир.
Сомнений не было. Был страх. Страх неудачи. И понимание, что последний взгляд Криса я не забуду никогда, даже если захочу. Нахлынул ужас от того, что мне придется жить без этого рыцаря. Это страшное откровение: я вдруг осознала, что могу жить вот так, даже без его любви. Жить и знать, что он где-то рядом или где-то далеко – лишь бы он был. Лишь бы ходил по этой земле. Мне давно пора перестать тешить себя надеждой: данное богиням слово не нарушают.
Я не целитель и о внутреннем устройстве человека знала не больше, чем об устройстве мобиля.
Зерна изменений, похожие на кусачих насекомых, устремились к ране, тут же впились в кожу, вгрызлись в ткани и напитались чужой кровью.
Я действовала наобум, действовала так же, как если бы ликвидировала прореху в кожаном бурдюке. В многослойном бурдюке, что не только обшит мехом, но еще и оплетен бечевкой. Я просто соединяла подобное с подобным. Не зная ни названия тканей, ни их структуры. Я просто заставляла эту изломанную магию находить одинаковые края, впиваться в них и соединять с такими же. Самая простая магия, восстановить структуру вещества… только никто мне не говорил, что это вещество может быть живым. Такие разговоры под запретом, как и магия.
Крис захрипел и выгнулся, закатывая глаза, ноги застучали по каменному полу… От неожиданности я упустила эти похожие на маленьких ежиков зерна изменений, и они, вместо того чтобы рассеяться в пространстве, исчезнуть, как любые другие, не сдерживаемые больше моей силой, вдруг ринулись внутрь парня.
Рыцарь вскрикнул и обмяк.
– Крис, – позвала я. – Кри-и-ис!
Коснулась бледного лица, потом волос, чувствуя, как по лицу катятся беспомощные злые слезы, как сердце колотится о ребра, как ужас от сделанного накрывает ледяной волной…
– Крис, пожалуйста, скажи что-нибудь. Кри-и-ис!
Я вцепилась в плечи рыцаря, тряхнула, вернее, попыталась, но он казался таким тяжелым, таким… мертвым. Глотая соленые слезы, я приложила ухо к груди Оуэна. Один оглушающий миг слышала только тишину, а потом… Грудь едва заметно приподнялась и опустилась. Сердце билось.
Я вознесла мысленную благодарность Девам. И стала осматривать рану. Одежда промокла насквозь, даже брюки оказались залиты кровью, а вот раны не было. Нет, неправильно. Рана была, только выглядела она так, будто парня поцарапали ножичком, а не воткнули в бок железку длиной с ладонь. Небольшой порез, который едва-едва сочился кровью, да и та уже останавливалась.
Торопливо вытряхнув мятые листья Коха на ладонь, я стала по одному прикладывать их к ране. Хуже точно не будет, ибо хуже уже просто некуда. Листья никак не хотели лежать ровно и отслаивались друг от друга… И тут мою руку накрыла ладонь рыцаря, останавливая суетливые движения.
– Что? – Его голос звучал хрипло. – Я уже умер?
– Ага, и попал в ад, – попыталась я пошутить, но вместо этого уткнулась лбом в его плечо, стараясь снова не разреветься.
– Нет, это не ад, – хрипло констатировал он. – Раз ты все еще рядом, – и попробовал приподняться.
– Не шевелись, – испуганно попросила я, поднимая голову. – Не знаю, что сейчас сделала, не знаю, как там у тебя внутри… Я… не целитель. Я даже не маг, я просто…
– Шшшш… – Он вдруг обхватил руками мое лицо и, вопреки предупреждению, сел. Я с шумом втянула воздух, но прислушивающийся к себе Крис вроде бы не спешил падать и умирать в конвульсиях. – Что бы ты ни сделала, это лучше, чем ничего, – прошептал барон, разглядывая мое лицо. Палец скользнул по щеке, стирая слезинку.
Девы, я едва подавила желание прижаться к теплой ладони и закрыть глаза. Он разглядывал меня с каким-то болезненным интересом. Вряд ли я сейчас была красива, а он все равно продолжал смотреть.
В замешательстве Крис опустил руки, распахнул куртку, отодрал от кожи листья Коха и, как я несколькими минутами ранее, осмотрел рану. Очень выразительно присвистнул, а потом напряг мышцы живота… Девы, куда я смотрю? На рану, конечно, только на рану, на ее неровные, зарастающие края…
– Это ведь была магия? – спросил барон, прикладывая целебные листья обратно. – Только она может сращивать ткани. Но изменять живые ткани запрещено! И богини карают за это. Или, что вероятнее, вы караете себя сами…
Я отвернулась. Просто не знала, что ответить. Не хотела врать и не хотела говорить правду. Пусть думает и говорит что хочет, главное, есть, кому думать.
– Ивидель, – позвал Оуэн, и я подняла голову. – Ну вот, опять, – покачал головой рыцарь. – Опять в твоих глазах это…
– Что «это»?
– Сам гадаю. – Он неловко приподнялся. Вернее, попытался, охнул и осел обратно, держась рукой за бок.
– Гадать лучше сидя, – сказала я.
Он рассмеялся, а потом, вдруг став серьезным, спросил:
– Чем я заслужил такое самопожертвование?
Взгляд синих глаз разом отбил желание глупо шутить и переспрашивать. Мы оба знали, что он имел в виду. Только вот мне и в страшном сне не могло присниться, что я буду объясняться с бароном, сидя на развалинах библиотеки.
– Не знаю, – ответила я. – Разве дело в заслугах?
– Магесса рискует жизнью, свободой, своей душой, если угодно, чтобы спасти… Нет, даже не спасти, а хотя бы попытаться спасти одного никчемного барона. Не знаю, как ты, а я напуган до смерти. – Он наклонился к моему лицу. – Я же никогда с тобой не расплачусь.
Знаете, это больно. Иногда словами можно ранить куда сильнее, чем стилетом. Иногда словами можно убить куда вернее, чем выстрелом. Слезы высохли, даже замерзли и стали царапать льдинками веки.
– С вас никто не требует никакой платы, барон. – Я выпрямилась так, что даже моя гувернантка не смогла бы придраться. – Вы ничего мне не должны, и если я невольно ввела вас в заблуждение…
– Вспыхиваешь, как порох, – искренне восхитился он. – О заблуждениях, если не возражаешь, подумаем чуть позже, а пока… – Не договорив, он бросил взгляд поверх моего плеча и вдруг спросил: – А где пламя?