Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

– Поделись со мной этими, как их, ароматами, ящер. Поговорим.

– Тебе нужна Гунт Мах, – сказала Калит. – Вон та, которая без мечей. Нет, это стражник Дж’ан… Вот она, да, правильно.

– Хорошо, что дальше?

– Ничего… Просто стой и жди.

Ураган встал прямо перед Гунт Мах. Он либо очень храбр, либо очень глуп. Кажется, я догадываюсь, какого мнения придерживается Геслер. Однако на самом деле Геслер, скрестив руки, с интересом наблюдал за происходящим.

– Ну?.. О боги, какая вонища… – Ураган вдруг осекся. – Прошу прощения, ящер, я это не со зла, – пробормотал он.

Он утер лицо ладонью и с отвращением уставился на нее.

– Я весь в какой-то дряни.

– Это и есть аромат, – сказала Калит.

Геслер фыркнул.

– Ну что, Ураган, ящерица залезла тебе в голову? Не верю. Она бы в то же мгновение побежала к ближайшему обрыву.

– Я, Гес, в отличие от некоторых, дурацких мыслей не имею.

Геслер угрюмо смотрел на приближающиеся легионы.

– Ну хорошо, расскажи мне, на что они способны.

– Ну уж нет. Сам узнавай.

– Не буду я ничьим Смертным Мечом.

– Как знаешь. Что, так и будешь стоять и таращиться?

Поругиваясь о чем-то вполголоса, солдат подошел к Гунт Мах.

– Ладно-ладно, окропи меня своим потом, я и так уже давно не мылся… – Он вдруг отдернул голову и стал протирать глаза. – Ай, тьфу!

Калит ощутила какое-то движение сбоку.

Бре’ниган. Молочные глаза стражника Дж’ан отсвечивали темно-синим вечерним небом.

– Я ничего не мог сделать против двух Ши’гал.

Калит была поражена. Прежде этот древний че’малль вообще не обращал на нее внимания. В его голосе слышалась дрожь.

– Я не справился.

«Я поняла, что с двумя убийцами Ши’гал тебе не совладать».

– Матроны больше нет.

«Мы уже достаточно давно это подозревали».

– Дестриант, мудрость твоих слов горька, и оспаривать их я не стану. Эти двое людей кажутся мне… потерянными. Так ли это? Я почти ничего не знаю о вашей расе.

– Потерянными? Похоже на то. Я тоже ничего не знаю о малазанцах. Никогда не слышала о таком племени. Они… безрассудны.

– Не важно. Эта битва станет последней.

– Значит, ты тоже думаешь, что мы проиграем. Тогда зачем вообще сражаться?

«Зачем вы отправляете меня и этих двоих на верную гибель? Отпустите нас!»

– Мы не можем. Вы трое – Дестриант, Смертный Меч и Кованый Щит – все, что осталось от воли Гунт’ан Асиль. Вы – наследие ее сознания. Никто из нас не в силах сказать, была ли она права или ошибалась.

– Вы требуете от нас слишком многого.

– Да.

Геслер с Ураганом продолжали переругиваться на своем наречии. Фурии подошли ближе и остановились; из их рядов вышли двое солдат Ве’гат. На спине у них имелись необычные наросты.

– Прошу, – окликнула Калит малазанцев. – Ваши скакуны.

– Нам что, сидеть верхом на них?

– Да, Смертный Меч. Их специально вывели для тебя и для Кованого Щита.

– Тогда у того, что для Урагана, седло не той стороной. Как он засунет голову в задниц Ве’гату, чтобы спокойнее было?

Калит непонимающе расширила глаза.

Ураган засмеялся.

– С таким командиром, как ты, Гес, я залезу туда целиком. Ты ведь даже скромный взвод едва вывозил. А теперь от тебя ждут приказов целых тридцать тысяч ящеров.

Геслер скривился, будто его тошнит.

– Для меня место в заднице найдется, Ураган?

– Проверю – скажу. Но если успею захлопнуть дверь, даже не стучись – не открою.

– Ты всегда думал только о себе. И как только мы подружились…

Солдаты Ве’гат, тяжело ступая, подошли к ним.

Геслер поглядел на Урагана и сказал по-фаларски:

– Ну что, деваться, похоже, некуда.

– Я чувствую их мысли – каждого из них, – сказал Ураган. – Даже этих двоих.

– Ага.

– Геслер, эти Ве’гаты тебе не уродливые лошади – они умны. Это мы по сравнению с ними два битюга.

– Ага, и нам ими командовать. Матрона явно что-то напутала.

Ураган покачал головой.

– Чего уж теперь спорить. Единственная дочь сказала мне…

– Да-да, мне тоже. Хренов переворот. Думаю, те убийцы решили – и не без оснований, – что мы бесполезны. Мы и Калит. Ураган, я могу дотянуться до каждого из них, смотреть их глазами. Любого, кроме Гунт Мах.

– Да, она возвела толстые стены. Интересно, зачем. Слушай, Гес, я вообще не представляю, что должен делать Кованый Щит.

– Быть огромной ямой, куда все будут истекать кровью. Странно, что в твоих снах этого не было. Однако в бою я хочу, чтобы ты лично командовал солдатами Ве’гат…

– Я? А ты?

– А я возьму на себя охотников К’елль. Благодаря своей скорости они станут самой смертоносной силой на поле боя.

– Какая-то идиотская война, Гес. Неужели в мире не хватит места и длиннохвостым, и короткохвостым? Идиотизм. Их же и так почти не осталось. Словно два скорпиона бьются насмерть за пядь песка, хотя пустыня величиной с целый материк.

– Рабы вырвались на свободу, – сказал Геслер. – Ненависть, копившаяся несколько сотен поколений, требует выхода. Они не успокоятся, пока не разорвут в клочья последнего че’малля.

– А что потом?

Геслер посмотрел другу в глаза.

– Вот это-то меня и тревожит.

– Хочешь сказать, мы следующие?

– А почему нет? Что им помешает? Они плодятся как гребаные муравьи. Опустошают целые Пути. Нижние боги, они убивают драконов. Слушай, Ураган, это наш шанс. Мы должны остановить этих на’руков. Не ради че’маллей – мне на них глубоко плевать, – ради всех остальных.

Ураган оглянулся на собравшихся вокруг ящеров.

– Они не верят, что переживут сражение.

– Да, настрой никудышный.

– Так исправь.

Геслер шумно засопел и отвернулся.

Их ожидали двое солдат Ве’гат. Спины у них были в уродливых костяных наростах, образующих высокое седло. По бокам спускалось что-то вроде удлиненных пальцев или расправленных крыльев, как у летучей мыши. Закрученный коготь внизу, видимо, выполнял роль стремени. Плечи защищены пластинчатой броней, на вытянутой вперед шее – чешуя в виде раковых шеек. Плоский череп закован в шлем, из которого торчит только пасть. Ростом оба были выше тоблакаев. Улыбки были одновременно хищными и жуткими.

Геслер повернулся к Гунт Мах.

– Единственная дочь, мне нужен последний убийца – тот, что успел сбежать.

– Мы даже не знаем, жив ли он… – вмешалась Калит.

Геслер не сводил глаз с Гунт Мах.

– Она знает. Единственная дочь, я не собираюсь сражаться, если никто не верит в победу. Хотите, чтобы мы повели че’маллей в бой, – запомните: людям неизвестно, что значит сдаваться. Мы сражаемся, даже если шансы минимальны. Мы восстаем, даже когда все, кроме сознания, заковано в цепи. Мы не отступаем, даже когда смерть – единственный выход. Да, я видел людей, смиренно кладущих голову под топор. Видел людей, которые стоят перед строем из полусотни арбалетчиков и ничего не делают. Для них смерть – это последнее орудие, которое делает их воинами ночных кошмаров. Вы меня понимаете? Я не умею вдохновлять. От убийцы, Гунт Мах, мне нужны глаза. Глаза, которыми он смотрит сверху. С его глазами я смогу победить.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Вы говорили, что Матрона не в состоянии родить более сотни солдат Ве’гат. Но ваша мать родила пятнадцать тысяч. Вы думаете, на’руки понимают, на что идут? Вы заполонили мою голову сценами прошлых битв и ваших бесславных поражений. Неудивительно, что вы не верите в победу. Но вы ошибаетесь. Ваша Матрона была сумасшедшей? Возможно. Да. Достаточно сумасшедшей, чтобы поверить в победу и подготовиться к ней. Вы скажете: безумная. Я скажу: безумная, но гениальная. Гунт Мах, призовите Ши’гала. Он ведь теперь ваш? Он тоже не готов сдаться и не верит в фатализм своих братьев. Призовите его.

Молчание.

Геслер не мигая смотрел прямо в глаза Единственной дочери. Как будто играешь в гляделки с крокодилом. Смотришь и не шевелишься. Пока один не сдастся. Игра холодных мыслей, если это можно назвать мыслями, – настолько холодных, что яйца норовят сжаться и спрятаться где поглубже.

В голове зазвучал ее голос.

– Смертный Меч, твои слова были услышаны. Мы подчинимся тебе. Все мы.

– Нижние боги, – прошептал Ураган.

Калит, разинув рот, придвинулась к Геслеру.

– Внутри к’чейн че’маллей клубится тьма.

В ее взгляде удивление мешалось со страхом. Она видит, что я вкладываю в них ложную надежду. Боги, женщина, а чем, по-твоему, занимается командир?

Геслер подошел к одному из Ве’гатов, ухватился за выступ, похожий на луку седла, поставил ногу на стремя, которое вдруг туго обхватило ее, и запрыгнул солдату на спину.

– Приготовиться к маршу, – произнес он, зная, что его сейчас слышат все. – Мы не станем ждать, пока на’руки придут к нам. Мы сами настигнем их и вцепимся им в глотки. Калит! Последует ли за нами эта летающая крепость? Будет ли она сражаться?.. Хоть кто-нибудь знает?

– Мы не знаем, Смертный Меч. Мы думаем и надеемся. Что еще остается?

Ураган все пытался вскарабкаться на своего ящера.

– Эта штука мне сейчас ногу раздавит!

– А ты расслабься, – посоветовал Геслер.

В голове послышался голос Единственной дочери:

– Ши’гал приближается.

– Отлично. Тогда приступаем.

Гу’Рулл, накренившись, пронесся мимо отвесного склона Ампеласа Сорванного. Внутри оставался лишь один убийца Ши’гал; второго Гу’Рулл успел смертельно ранить, прежде чем его выбили из Гнезда, а затем и из самого города. Густая кровь проступала из глубоких порезов на груди, но эти раны жизни Гу’Рулла не угрожали. Более того, они уже вовсю зажи- вали.

Организованные Фурии стремительно пересекали равнину. Тысячи охотников К’елль растянулись перед ними широким полумесяцем. Армия двигалась на юг, где на горизонте, постепенно растворяясь в наступающей темноте, клубились грозовые тучи. Солнце наконец опустилось за холмы на западе, и все исчезло. Сегодня на’руки устроили себе пир, однако добыча оказалась более смертоносной, чем они ожидали.

Слова Смертного Меча, как и он сам, впечатлили Гу’Рулла – насколько это под силу бесчешуйным людям. С другой стороны, ни тот, кого звали Геслером, ни тот, кого звали Ураганом, не были в полной мере людьми. Когда-то да, теперь нет. Их аура ослепляла убийцу Ши’гал. Они прошли через горнило древнего пламени: Тирланн, Телланн, а возможно, даже дыхание и кровь элейнтов.

К’чейн че’малли не опускались до религиозного поклонения, однако на элейнтов это не распространялось. «Дети элейнтов». Нет, мы лишь зовем себя так. В этом мы не отличаемся от других смертных. То же стремление достучаться до богов, те же заповеди и правила поведения. «Дети элейнтов». Мы называем свои города именами Перворожденных драконов, когда-то бороздивших небеса этого мира.

Как будто для них это что-то значит.

Как будто они вообще замечают.

Смертный Меч говорил о том, что отказывается смириться с судьбой. У него была храбрость и несгибаемая воля к победе. Заблуждения, которые заслуживают уважения. Я отвечу на его призыв. Я поделюсь с ним своими глазами, пока буду оставаться в небе. Я не стану предупреждать его, что это ненадолго. Когда начнется битва, на’руки быстро со мной покончат.

И все равно. В память о Гунт’ан Асиль я буду подчиняться.

Вокруг рыжебородого – Кованого Щита – вились сомнения. У него было поистине широкое сердце, полное сострадания, хотя по звериной внешности и кошачьему окрасу сразу не скажешь. Увы, создания такого рода уязвимы. Их сердца легко истекают кровью, а шрамы никогда не заживают полностью. Вбирать в себя боль и страдания к’чейн че’маллей – безумие, на которое не решилась бы даже Матрона. Сознание взвоет. Сознание не переживет.

Кроме того, Кованый Щит – всего лишь смертный, к тому же человек. Он примет все, что сможет, а затем падет. Тесаки подарят ему последнюю милость…

«Довольно!.. Мне нет никакого дела до твоих упаднических рассуждений, убийца. Я Геслер, твой Смертный Меч. Как только наступит утро и начнется сражение, ты станешь моими глазами. Ты никуда не сбежишь, как бы опасно ни было в небе. Если к концу всего ты не будешь выглядеть как голубь, пролетевший через мясорубку, – знай, что ты подвел и меня, и своих сородичей. Так что даже не вздумай…»

Я услышал тебя, Смертный Меч. Я поделюсь с тобой своими глазами. И своим сочувствием.

«Хорошо, что мы друг друга поняли. Итак, к чему надо готовиться, когда мы увидим на’руков?»

И Гу’Рулл стал рассказывать. Человек снова и снова перебивал его точными, проницательными вопросами. А когда шок, вызванный неожиданной силой (и той легкостью, с которой тот, кого звали Геслер, проник в разум Ши’гала) прошел, постепенно сменяясь негодованием, убийца Ши’гал невольно еще больше зауважал Смертного Меча, не веря себе и презирая себя за это. Убийца не смел поддаваться иллюзорной надежде, но верил, что перед ним воин в полном смысле этого слова.

А в чем заключается этот смысл? В безумной вере. Которая заставляет поверить и нас. С тобой. В тебя. И в то безумие, которое ты так упорно распространяешь.

Твой вкус горек, человек. Как и вкус твоего мира.

Выругавшись, Ураган направил своего ящера наверх к Геслеру.

– Что-то дурно попахивает. Прячется в задних мыслях, на дне глубоких омутов…

– О чем ты, Худов дух? – спросил Геслер. – Говори по делу. Убийца сейчас подлетает к противнику. Я вижу их лагерь. Там горят костры и большой огонь… много дыма. Боги, у меня сейчас башка лопнет…

– Ты не перебивай, – сказал Ураган. – Я про дурной запах. Они что-то знают. Гунт Мах что-то знает и скрывает от нас. Я заметил…

Геслер вскинул руку. Ураган увидел, как потрепанное лицо друга онемело, а глаза наполнились ужасом.

– Беру помилуй… Ураган, я вижу разгром… Груду доспехов и оружия… Ураган…

– Эти на’руки, что…

– Охотники за костями… они их нашли и… Боги, там куча костей! Эти выродки их сожрали!

Геслер пошатнулся, и Ураган поспешил его поддержать.

– Гес! Расскажи по-человечески, что ты там видишь!

– Нижние боги, а я что, по-твоему, делаю?!

Но все слова разом куда-то пропали. Геслер мог только смотреть вниз глазами убийцы, который парил над полем боя, мощно укрепленным лагерем, кратером, в котором целиком поместился бы дворец, и огромной кучей головешек, тлеющих среди обугленных пней… нет, не головешек. Конечностей. Это догорали остатки на’руков. Что их убило? Магия? Верилось с трудом. Может ли один Путь испепелить тысячи? А такой кратер может оставить разве что сотня «руганей»… но у нас столько не было.

Геслер слышал, как Ураган что-то ему кричит, но как будто издалека. Его больше волновали канавы, тянувшиеся вдоль гряды. В некоторые были свалены осколки доспехов и оружия. На вершинах – ямы поменьше, заполненные костями. В стороне сотни на’руков шли через поле, усеянное мертвыми лошадьми и обугленными телами. За ними двигались тяжелые повозки, заваленные кусками мяса. В каждую было запряжено по дюжине ящеров.

Здесь была конница хундрилов. Ее перебили. Хоть кто-то из союзников прибыл вовремя – но вовремя для чего? Чтобы погибнуть. Боги, так жестоко Господин еще не тащил. Они не искали битвы – по крайней мере, не с армией треклятых ящеров. И не посреди гребаной Пустоши.

– Ваши сородичи, – раздался голос убийцы Ши’гал, – потрепали на’руков. Заставили их заплатить за эту жатву. Уничтожены не менее трех Фурий.

«Там были мои друзья. Это не их война».

– Они храбро сражались. И не сдались.

Геслер нахмурился.

«А они могли сдаться?»

– Не знаю. Сомневаюсь. Но это уже не важно. Завтра точно пощады не будет.

– В этом ты прав, – прорычал Геслер.

– Гес!

Тот проморгался, прогоняя видение, и повернулся к Урагану. Протер глаза.

– Все плохо. И не просто плохо, а очень плохо. На’руки двигались навстречу нашим к’чейн че’маллям и на полном ходу врезались в Охотников за костями. Ураган, там была настоящая резня. Осталась только одна армия…

– Я нашел след, Смертный Меч, след отступления, – снова заговорил Гу’Рулл. – Нам пойти по нему? На’руки чуют наше приближение. Шаги Ве’гатов словно гром. Они готовятся выдвинуться нам навстречу… В небе нет света и дуют нездешние ветра… Я не…

На юге, разрезав ночную тьму, сверкнула молния. Геслер зажмурился от боли, что пронзила его череп.

«Убийца? Где ты? Что случилось? Ответь…»

Но он не мог дотянуться до крылатого ящера. Гу’Рулла нигде не было. Проклятье.

– Что там впереди, Гес? Туча? А откуда у тебя кровь на лице? Худа ради, скажи, что происходит?

– Тебе правда хочется знать? – Геслер оскалился и сплюнул. – На’руки все бросили и идут к нам. Мы сами по себе.

– А как же Охотники за костями?

– Мы сами по себе.

Из безжалостной темноты вынырнули разведчики. В эту ночь Царапины пропали, забрав с собой изумрудное свечение и звезды. Даже мутная луна не осмелилась выползти на небо. Поеживаясь от внезапного холода, Военный вождь Страл ждал доклада.

Воины-сэнаны сутулились – то ли от страха, то ли ранены. Остановившись перед вождем, они опустились на колено. По тому, как поднимались и опускались их плечи, было ясно, что они измотаны.

Ужасный вид. Ужасная темнота. Неужто эта ночь – конец света?

Страл не торопил разведчиков, не вытягивал из них слова. По напряженному дыханию весь кошмар был понятен и так.

За спиной Военного вождя ждали баргасты из племени Сэнан. Кто-то спал, но остальным было не до сна. Голод. Жажда. Боль утраты и тихие рыдания. Страл чувствовал, что на него смотрят десятки глаз, но видят лишь смутный силуэт. Видят правду, а ему и нечего от них скрывать.

Наконец один из разведчиков перевел дух.

– Вождь, там, на равнине, две армии.

– Малазанцы и…

– Нет, вождь… это демоны…

– Тысячи их! – прохрипел второй разведчик.

– Две армии?

– Они идут друг на друга в ночи. Мы ровно между ними! Военный вождь, надо отступать… надо бежать отсюда!

– Идите в лагерь, оба. Отдохните. Оставьте меня. Никому ни слова.

Когда разведчики уплелись прочь, Страл поплотнее запахнулся в меха. На закате они заметили на горизонте Лунное Семя, только состоящее из прямых плоскостей и острых углов. Более остроглазые воины утверждали, что крепость выстроена в форме дракона.

Две армии демонов… Где им еще сражаться, как не в Пустоши? Пусть убивают друг друга. Их война – не наша. Мы ищем малазанцев… разве нет? Своего древнего, достойного врага.

Разве не предали они своих союзников под Кораллом? Разве не пытались обмануть Каладана Бруда и объявить город вотчиной проклятой Императрицы? Если бы не Аномандр Рейк, им бы это удалось. Охотники за костями называют себя отступниками, но ведь Дуджек Однорукий утверждал то же самое про себя! Нет, кругом одна только ложь. Все, что они ищут и завоевывают, они вручают Императрице.

Кто этот «другой враг», Онос Т’лэнн? Кого еще мы должны были найти? Кто может быть достойнее малазанцев – завоевателей и пожирателей истории? Ты говорил, что однажы служил им. А потом ушел и встал во главе Белолицых. Ты знал того врага, ты многое нам рассказал, но мы были глупы, мы не видели.

Но теперь я вижу.

Пусть демоны ведут свою войну. А баргасты отступят.

На глазах у Страла по всему лагерю сэнанов тонкими вихрями взметнулась пыль, серебристая, как лунный свет. Кто-то завопил.

Призрачные воины… скелеты, вооруженные клинками из сланца и кремня…

Страл не понимал, что происходит. Вокруг кричали, жуткие мечи с легкостью разрубали мясо и кости. Зазвучали боевые кличи, железо схлестнулось с камнем. Сгнившие лица, черные провалы глаз.

Прямо перед Стралом возникла массивная фигура. Военный вождь с ужасом узнал меч, который та фигура сжимала в костлявых руках. Не может быть. Нет!

– Мы ведь отомстили, Онос Т’лэнн! Отомстили за тебя! Не надо… ты не можешь…

Меч диагональю разрезал воздух и обе ноги Страла – от правого бедра до левого колена. Верхняя часть тела сползла вместе с клинком и упала на землю. Взгляд Страла уперся в непроглядную черноту. Его охватил смертельный холод. Мы сделали все что могли. Наш позор. Наша вина. Военный вождь, прошу, пощади детей и невинных…

Еще один удар располовинил ему череп.

Гибли Сэнаны. Гибли Белолицые.

Ном Кала держалась в стороне от бойни. Т’лан имассы были безжалостны, и будь у нее сердце, оно бы сжалось при виде этого кошмара.

Тем, кто убил его жену и детей, Онос Т’лэнн отплатил тем же. Не щадили никого. Ном Кала слышала, как матери плакали, моля не трогать их отпрысков. Слышала их предсмертные крики. Слышала, как вдруг прерывается детский визг.

Это преступление отравит каждую душу. Ном Кала почти чувствовала, как трескается и кровоточит земля под ногами, словно духи или сами боги корчатся в агонии. Гнев, окутавший Оноса Т’лэнна и волнами расходившийся от него, был чернее неба и гуще туч. Он видел себя со стороны, как бы вырванный из тела, – видел и ужасался, еще больше скатываясь в пучину безумия от своих поступков.

Как и мы все. О дайте мне пыль! Дайте мне утро, рожденное в забвении, в вечном блаженном неведении.

Десятки, сотни бежали в темноту, но тысячи уже были мертвы. Такое когда-то было. Ужасные воинства т’лан имассов, охотящиеся на яггутов. Мы устроили им такую же бойню, как и здесь. Духи верхние и нижние, неужели мы по-другому не можем? Последние смертельные удары стихли, и им на смену пришел жуткий вой – вой, который кружился и завихрялся. То был хор т’лан имассов, каждого воина, с ног до головы запачканного кровью. Этот звук пронзил Ном Калу насквозь. Она попятилась, словно умоляя темноту поглотить ее целиком.

Онос Т’лэнн. Ты выплеснул свой гнев… на нас, своих жалких последователей. Мы пошли за тобой, сделали, как ты велел. Сломали свои цепи. Освободились… Сколько тысячелетий в нас копилась жажда мести? И вот она вырвалась на свободу.

Теперь мы стали убийцами детей. Мы вернулись в этот мир спустя столько времени… вдали от его грехов. Ты видишь это, Онос Т’лэнн? Понимаешь ли?

Мы вернулись, чтобы снова творить историю.

Если так себя должен чувствовать Кованый Щит, то мне это не нужно. Слышите? Не нужно! Ураган знал, что скрывалось за отказом Геслера говорить. Глазами того ризана-переростка он видел трупы. Останки охотников за костями и летерийцев. Всего два дня назад Ураган с Геслером шагали вместе с ними. Друзья, знакомые, солдаты, на которых приходилось ругаться, – никого не стало. Все погибли.

Несправедливо. Они с Гесом должны были сражаться с ними бок о бок; должны были погибнуть вместе с ними. Истинный смысл братских и сестринских уз познавался только в смерти, в темноте и пробуждении перед Худовыми вратами. Да, мы все родственники, пока сражаемся, но настоящей семьей становимся, только когда погибнем. Иначе почему мы так горюем после боя? Почему, глядя на павших соратников, ощущаем себя брошенными? Потому что они ушли без нас, вот почему.

Всякий солдат это знает. Если солдат утверждает иное, то он лжец Худов.

Близился рассвет последнего дня. А вот это не моя семья. Я никого здесь не знаю. У меня есть только Геслер. С ним мы прошли все испытания, так что заслужили погибнуть вместе. По крайней мере, это логично. С самых первых шагов, с самого Фалара… Боги, как мы были молоды! Юные кретины, честное слово. Сбежали из дома, руганью пробили себе путь в культ Фэнера. Нас притягивали слухи об оргиях. Какой похотливый малец не купится на такое?

Оргии, да, чтоб их. Могли бы и догадаться. Какие еще оргии могут быть у хренова бога войны, а? Кровавые, конечно, а не трахательные. Просто мы думали не головой, а тем, что между ног. С другой стороны, кто в этом возрасте мыслил иначе?

Только вот с тех пор мы так и не поумнели. Мы залезли в эту выгребную яму по самое горло и двадцать лет убеждаем друг друга, что не слишком уж и воняет. Чувствуется даже некая свежесть, как после дождя.

К’чейн че’малли шли на убой. Они будут погибать, их кровь будет литься в Урагана, а души – искать его объятий, что бы это ни значило. Матрона, задумавшая это, мертва, однако… разве смерть не есть первый и самый очевидный шаг к Восхождению, к божественности?

Хотя выжрать мозг из черепа – фу, мерзость. Теперь, став богиней, она заставит их заплатить.

Он до последнего будет держать дверь закрытой. В конце концов, ему еще командовать войском. Оравой тяжей, которые в мгновение ока могут развернуться на лошадином волоске. Только представьте, чего с такими легионами мог бы добиться Колтейн. Никакой Корболо Дом не ковырялся бы пальцем в заду у Ласиин. И вообще…

– Худов дух, Ураган, из тебя текут самые мерзкие мысли.

– Так вылезай из моей головы!

– Я же сказал «текут», дурень. Никто в твоей голове не сидит. Просто перестань думать, что мы корм для стервятников, лады? Не знаю, есть ли у этих ящериц понятие боевого духа, но если есть, то ты только что втоптал его в грязное месиво.

– Но это мои мысли!

– Значит, придумай, как удержать их внутри. Представь, что у тебя толстый череп. А в черепе дырки – глаза, нос и так далее. Представь, будто законопатил их. И все. Теперь можешь думать любые идиотские мысли, хоть обдумайся.

– Ты так сделал, поэтому я не могу читать твои мысли?

– Нет. Я просто слишком устал, чтобы думать. Небо светлеет. Видишь тучу на юге? Это не туча. Это дыра. Там открылся Путь. От одного взгляда у меня будто пиявки под кожей ползают.

– Гес, эти легионы…

– Фурии.

– …не готовы к битве, если, конечно, ты не планируешь, что мы попрем на них в лоб. Прямо как квонцы.